Страница:
Он также рассказал, что на одном из островов стоит то, что осталось от древнего монастыря, то ли шестнадцатого, то ли семнадцатого века. Его тоже приезжали изучать – и археологи были, и представители православной церкви. Но монастырь решили не восстанавливать. Одна из причин – опять же возможное затопление. Ученые говорили, что монастырь этот в свое время монахи покинули как раз из-за того, что поднялась вода, и больше не вернулись. Все, кто служил в части, обязательно плавали на лодках к монастырю. Это была достопримечательность тех мест.
– Сокровища искали? – спросила я.
– Конечно, искали, – улыбнулся Гена. – Но никто никогда ничего не находил. Если что-то и было, до нас забрали. Или, скорее, сами монахи забрали. Но вообще фундамент, кладка поражают… Умели в те времена строить… Несколько веков прошло, затоплялось здание – а стоит. Ученые говорили, что изначально монастырь стоял на материковой части, это место только потом стало островом.
Гена также рассказал, что на их острове имелось три старые могилы, которые никто не решился тронуть, даже в советские времена. Кто в них похоронен – неизвестно. Остатки монастырского кладбища – рядом с монастырем. Может, паломников отдельно похоронили, может, охотников или купцов. Нет данных. Ученые, насколько известно Гене, тоже ни в каких архивах не смогли обнаружить никаких сведений. Вскрывать могилы не стали. Крест там один, огромный, четырехугольный, каменный, три плиты каменные, но надписей никаких нет, поэтому время захоронения определить невозможно.
От ученых Гена с интересом узнал, что на Руси было не принято делать надписи на крестах, ставились, как правило, деревянные и окрашивались, чаще всего зеленой или голубой краской. Вырезались образы ангелов и святых. И вообще традиция ставить кресты появилась не сразу. Ведь в древние времена крест у людей вызывал ужас – на нем распинали преступников. Священным он стал после мук и смерти Спасителя, но христиане все равно долго не ставили на могилах вообще никаких знаков и не воздвигали никаких надгробных памятников, пышных обрядов не проводилось.
Каменные кресты вообще не ставились очень долго, поэтому ученые, приезжавшие в те места, считали, что захоронения были сделаны уже после того, как вода отошла. Высказывалась версия о том, что в тех трех могилах похоронены люди, спасавшиеся от советской власти. Они вместе с родственниками или друзьями могли жить в каком-то временном жилище, которое не сохранилось, а после смерти троих членов группы остальные ушли в другие места. Выбить надписи возможности не было, может, люди даже опасались оставлять свидетельства. Вообще крест и надгробия очень грубые. Надгробия представляют из себя неровные плиты, скорее даже глыбы, крест мог оказаться, так сказать, природного происхождения, только подправленный человеческой рукой. Он не очень ровный, однозначно плохо обработанный…
– А ваших из части где хоронили? – спросил Андрей. – Домой отправляли?
– Так у нас, насколько мне известно, никто не умирал, – ответил Гена. – Ни разу никто не тонул, на охоте несчастных случаев тоже не было. А погибшего вертолетчика с солдатиком, конечно, домой отправили – за счет армии. Что с зэками – не знаю. А того парня, который к людям пытался выйти, сержант с вторым солдатиком где-то в пути похоронили. Не найти.
После этого Гена вернулся к рассказу о своем последнем посещении острова. Зэки выскочили неожиданно и открыли стрельбу. Вероятно, что-то из оружия в спешке не забрали. Возможно, их оружием обеспечили те, кто готовил побег. Вертолетчика и солдатика убили сразу же. Гена стал отстреливаться. В той схватке ему удалось победить, хотя он получил легкое ранение…
А потом выяснилось, что пули разбили рацию, при помощи которой он мог бы связаться с товарищами. Он ведь отстреливался из-за вертолета…
Пришлось ждать, когда теперь вспомнят про него, когда решат отправить новую «экспедицию», когда все со всеми согласуют…
Но первыми прибыли не армейские, а гуиновские, которые разыскивали своих сбежавших зэков. Искали, в частности, и на вертолете, заметили с воздуха вертолет, стоявший на земле, и полное отсутствие людей. Гена к тому времени уже не надеялся на спасение и готовился умирать.
Он сильно простудился – сам не знает, как, и лежал в полубредовом состоянии. Да и рана воспалилась. Вероятно, не смог ее должным образом обработать. Он не помнит, как его вывозили с острова, – тогда уже находился без сознания. Лечили его в медсанчасти на какой-то зоне, потом долго допрашивали представители самых разнообразных инстанций, потом тихо отправили в отставку, не дав дослужить до пенсии. Никакой компенсации не выплатили, сказали: радуйся, что под суд не пошел. Вертолет-то пришлось навсегда бросить на острове, люди погибли… Кого-то следовало назначить виноватым. Гена для этого подходил прекрасно.
– А в Питере как оказались? – спросил Андрей.
– Мать мне квартиру завещала. Она в свое время за вашего замуж вышла, вначале муж умер, потом она… Однокомнатная у меня на Ветеранов. Я ее Алевтине оставил, когда ушел.
– Вы решили жить в городе? В пятимиллионном городе после удаленной от всей цивилизации части? – уточнила я.
– Ну, вообще-то я по большей части в загородном доме жил, – усмехнулся Геннадий Константинович и рассказал, что за время службы на острове успел в Ленинградской области построить себе дом.
Строили солдатики вместе с самим Геной в период его отпуска.
– У нас начальник части в этом плане нормальный был, – с улыбкой сказал Гена. – Выделил мне ребят – и мы тут быстро управились. Жена моя готовила на всех, ребята как в отпуске побывали… Материалы я на свои деньги покупал – в части-то мы ни на что не тратились…
– А участок? – подозрительно посмотрел на бывшего прапорщика Андрей. – И на участок хватило?
Гена ответил не сразу.
– Мы не налоговая инспекция, – заметил Андрюша.
– Паш, камеру на минутку выключи, – сказала я.
Гена усмехнулся.
– Шкурки, – кратко пояснил он. – Мясо животных мы ели, а шкурки… Сами понимаете. У нас на них все что-то себе построили. Кроме солдатиков, конечно. Но им тоже неплохо жилось, – тут же добавил Гена.
Андрей предложил перейти к Гениной супруге, захватчице заложников Алевтине Ильиничне. С Геной и его службой все было понятно.
– Я думаю, что город на нее так повлиял, – вздохнул бывший прапорщик. – Она из деревенских, из Новгородской области. Там у нее до сих пор куча родственников живет. Я, когда уходил, предлагал ей туда вернуться. Она не захотела…
– Она работала? – спросила я.
Гена покачал головой.
– Так на что она жила после вашего ухода?
– Я деньги давал. Предлагал ей на рынок устроиться, в павильон какой-нибудь, даже пару раз места ей подыскивал. Не хотела. К сестре, как я уже говорил, тоже ехать не хотела.
– В религию не ударялась? В секту какую-нибудь не могла попасть? – спросил Андрюша.
Гена покачал головой.
– Так чем же она у вас занималась?! – не могла понять я.
– Дома сидела. Телевизор смотрела. У нас же в части даже телевизора не было, только радиоприемники. Мы когда в отпуск ездили, к телевизору прилипали и отлипнуть не могли. – Гена печально усмехнулся. – Вот она и дорвалась… Может, она и на работу не хотела устраиваться, чтобы от телевизора не отрываться?
– А насмотревшись всяких феминисток, решила бороться за права брошенных женщин, – хмыкнул коллега Андрея. – А насмотревшись на террористов, решила взять заложников.
Андрей спросил, почему, по мнению Геннадия Константиновича, его супругу понесло в печально известную нам всем баню. Гена только руками развел.
– Когда вы виделись с ней последний раз? Если не считать баню?
– Недели две назад. Я заезжал ее проведать, деньги привез.
– Вам не показалось, что она изменилась?
– Да нет вроде бы… Я, признаться, долго не задерживался. Она истерику устроила, а мне это неприятно было… В общем, я постарался побыстрее ноги сделать. Я понимаю, что виноват… Но ребенка очень хочется. И не хотел я до конца жизни с Алевтиной жить! Если бы остался на острове служить, так, конечно, жил бы, а так… У меня в жизни все изменилось. Все. Полностью. Ну и…
Гена замолчал и уставился в окно на серое питерское небо.
– Алевтина Ильинична с кем-то обращалась в нашем городе? – спросил Андрей. – Какие-то подруги появились? С соседями познакомилась? С бабушками у подъезда?
Гена задумался.
– Нет, пожалуй, подруг не появилось. С соседями мы общались. С одной семьей. Но их еще моя мама знала. Мы с мужиком выпивали. Но опять же это не подруга… Так, за солью забежать. А вообще лучше сами поговорите с ними.
А дому нужен наследник. Здоровый, крепкий мальчик, какой и появился на свет.
Во время крестин иерей помазал крещаемого елеем, трижды погрузил в тепловатую воду, произнося: «Крещается раб Божий Алексий: во имя Отца, аминь; и Сына, аминь; и Святого духа, аминь; ныне, и присно, и вовеки веков, аминь», и надел на крещеного белую одежду и крест.
Назвали мальчика в честь настоящего отца.
Потом священник остриг детские волосики крестообразно (а мальчик родился с головкой, покрытой черными волосиками), по традиции тех лет залепил их в воск и отдал восприемнику, тот бросил их в купель.
И увидела старая нянька, что воск потонул, и снова холодок пробежал у нее по горбатой спине, и сердце на мгновение остановилось в груди.
Ведь считается же, что если воск с детскими волосиками потонул, то младенец не жилец на этом свете, а если плавает, то долго жить ему.
Глава 7
– Сокровища искали? – спросила я.
– Конечно, искали, – улыбнулся Гена. – Но никто никогда ничего не находил. Если что-то и было, до нас забрали. Или, скорее, сами монахи забрали. Но вообще фундамент, кладка поражают… Умели в те времена строить… Несколько веков прошло, затоплялось здание – а стоит. Ученые говорили, что изначально монастырь стоял на материковой части, это место только потом стало островом.
Гена также рассказал, что на их острове имелось три старые могилы, которые никто не решился тронуть, даже в советские времена. Кто в них похоронен – неизвестно. Остатки монастырского кладбища – рядом с монастырем. Может, паломников отдельно похоронили, может, охотников или купцов. Нет данных. Ученые, насколько известно Гене, тоже ни в каких архивах не смогли обнаружить никаких сведений. Вскрывать могилы не стали. Крест там один, огромный, четырехугольный, каменный, три плиты каменные, но надписей никаких нет, поэтому время захоронения определить невозможно.
От ученых Гена с интересом узнал, что на Руси было не принято делать надписи на крестах, ставились, как правило, деревянные и окрашивались, чаще всего зеленой или голубой краской. Вырезались образы ангелов и святых. И вообще традиция ставить кресты появилась не сразу. Ведь в древние времена крест у людей вызывал ужас – на нем распинали преступников. Священным он стал после мук и смерти Спасителя, но христиане все равно долго не ставили на могилах вообще никаких знаков и не воздвигали никаких надгробных памятников, пышных обрядов не проводилось.
Каменные кресты вообще не ставились очень долго, поэтому ученые, приезжавшие в те места, считали, что захоронения были сделаны уже после того, как вода отошла. Высказывалась версия о том, что в тех трех могилах похоронены люди, спасавшиеся от советской власти. Они вместе с родственниками или друзьями могли жить в каком-то временном жилище, которое не сохранилось, а после смерти троих членов группы остальные ушли в другие места. Выбить надписи возможности не было, может, люди даже опасались оставлять свидетельства. Вообще крест и надгробия очень грубые. Надгробия представляют из себя неровные плиты, скорее даже глыбы, крест мог оказаться, так сказать, природного происхождения, только подправленный человеческой рукой. Он не очень ровный, однозначно плохо обработанный…
– А ваших из части где хоронили? – спросил Андрей. – Домой отправляли?
– Так у нас, насколько мне известно, никто не умирал, – ответил Гена. – Ни разу никто не тонул, на охоте несчастных случаев тоже не было. А погибшего вертолетчика с солдатиком, конечно, домой отправили – за счет армии. Что с зэками – не знаю. А того парня, который к людям пытался выйти, сержант с вторым солдатиком где-то в пути похоронили. Не найти.
После этого Гена вернулся к рассказу о своем последнем посещении острова. Зэки выскочили неожиданно и открыли стрельбу. Вероятно, что-то из оружия в спешке не забрали. Возможно, их оружием обеспечили те, кто готовил побег. Вертолетчика и солдатика убили сразу же. Гена стал отстреливаться. В той схватке ему удалось победить, хотя он получил легкое ранение…
А потом выяснилось, что пули разбили рацию, при помощи которой он мог бы связаться с товарищами. Он ведь отстреливался из-за вертолета…
Пришлось ждать, когда теперь вспомнят про него, когда решат отправить новую «экспедицию», когда все со всеми согласуют…
Но первыми прибыли не армейские, а гуиновские, которые разыскивали своих сбежавших зэков. Искали, в частности, и на вертолете, заметили с воздуха вертолет, стоявший на земле, и полное отсутствие людей. Гена к тому времени уже не надеялся на спасение и готовился умирать.
Он сильно простудился – сам не знает, как, и лежал в полубредовом состоянии. Да и рана воспалилась. Вероятно, не смог ее должным образом обработать. Он не помнит, как его вывозили с острова, – тогда уже находился без сознания. Лечили его в медсанчасти на какой-то зоне, потом долго допрашивали представители самых разнообразных инстанций, потом тихо отправили в отставку, не дав дослужить до пенсии. Никакой компенсации не выплатили, сказали: радуйся, что под суд не пошел. Вертолет-то пришлось навсегда бросить на острове, люди погибли… Кого-то следовало назначить виноватым. Гена для этого подходил прекрасно.
– А в Питере как оказались? – спросил Андрей.
– Мать мне квартиру завещала. Она в свое время за вашего замуж вышла, вначале муж умер, потом она… Однокомнатная у меня на Ветеранов. Я ее Алевтине оставил, когда ушел.
– Вы решили жить в городе? В пятимиллионном городе после удаленной от всей цивилизации части? – уточнила я.
– Ну, вообще-то я по большей части в загородном доме жил, – усмехнулся Геннадий Константинович и рассказал, что за время службы на острове успел в Ленинградской области построить себе дом.
Строили солдатики вместе с самим Геной в период его отпуска.
– У нас начальник части в этом плане нормальный был, – с улыбкой сказал Гена. – Выделил мне ребят – и мы тут быстро управились. Жена моя готовила на всех, ребята как в отпуске побывали… Материалы я на свои деньги покупал – в части-то мы ни на что не тратились…
– А участок? – подозрительно посмотрел на бывшего прапорщика Андрей. – И на участок хватило?
Гена ответил не сразу.
– Мы не налоговая инспекция, – заметил Андрюша.
– Паш, камеру на минутку выключи, – сказала я.
Гена усмехнулся.
– Шкурки, – кратко пояснил он. – Мясо животных мы ели, а шкурки… Сами понимаете. У нас на них все что-то себе построили. Кроме солдатиков, конечно. Но им тоже неплохо жилось, – тут же добавил Гена.
Андрей предложил перейти к Гениной супруге, захватчице заложников Алевтине Ильиничне. С Геной и его службой все было понятно.
– Я думаю, что город на нее так повлиял, – вздохнул бывший прапорщик. – Она из деревенских, из Новгородской области. Там у нее до сих пор куча родственников живет. Я, когда уходил, предлагал ей туда вернуться. Она не захотела…
– Она работала? – спросила я.
Гена покачал головой.
– Так на что она жила после вашего ухода?
– Я деньги давал. Предлагал ей на рынок устроиться, в павильон какой-нибудь, даже пару раз места ей подыскивал. Не хотела. К сестре, как я уже говорил, тоже ехать не хотела.
– В религию не ударялась? В секту какую-нибудь не могла попасть? – спросил Андрюша.
Гена покачал головой.
– Так чем же она у вас занималась?! – не могла понять я.
– Дома сидела. Телевизор смотрела. У нас же в части даже телевизора не было, только радиоприемники. Мы когда в отпуск ездили, к телевизору прилипали и отлипнуть не могли. – Гена печально усмехнулся. – Вот она и дорвалась… Может, она и на работу не хотела устраиваться, чтобы от телевизора не отрываться?
– А насмотревшись всяких феминисток, решила бороться за права брошенных женщин, – хмыкнул коллега Андрея. – А насмотревшись на террористов, решила взять заложников.
Андрей спросил, почему, по мнению Геннадия Константиновича, его супругу понесло в печально известную нам всем баню. Гена только руками развел.
– Когда вы виделись с ней последний раз? Если не считать баню?
– Недели две назад. Я заезжал ее проведать, деньги привез.
– Вам не показалось, что она изменилась?
– Да нет вроде бы… Я, признаться, долго не задерживался. Она истерику устроила, а мне это неприятно было… В общем, я постарался побыстрее ноги сделать. Я понимаю, что виноват… Но ребенка очень хочется. И не хотел я до конца жизни с Алевтиной жить! Если бы остался на острове служить, так, конечно, жил бы, а так… У меня в жизни все изменилось. Все. Полностью. Ну и…
Гена замолчал и уставился в окно на серое питерское небо.
– Алевтина Ильинична с кем-то обращалась в нашем городе? – спросил Андрей. – Какие-то подруги появились? С соседями познакомилась? С бабушками у подъезда?
Гена задумался.
– Нет, пожалуй, подруг не появилось. С соседями мы общались. С одной семьей. Но их еще моя мама знала. Мы с мужиком выпивали. Но опять же это не подруга… Так, за солью забежать. А вообще лучше сами поговорите с ними.
XVII век
Те, кто в доме знал об истинном отце и матери маленького мальчика, молчали. Даже между собой челядь ничего не обсуждала. Ведь все также знали и о суровом нраве старого боярина и его старшего сына, и все теперь слышали и о намерении младшего уйти от дел мирских. Все считали это правильным – и кто знал правду о рождении младенца, и кто не знал.А дому нужен наследник. Здоровый, крепкий мальчик, какой и появился на свет.
Во время крестин иерей помазал крещаемого елеем, трижды погрузил в тепловатую воду, произнося: «Крещается раб Божий Алексий: во имя Отца, аминь; и Сына, аминь; и Святого духа, аминь; ныне, и присно, и вовеки веков, аминь», и надел на крещеного белую одежду и крест.
Назвали мальчика в честь настоящего отца.
Потом священник остриг детские волосики крестообразно (а мальчик родился с головкой, покрытой черными волосиками), по традиции тех лет залепил их в воск и отдал восприемнику, тот бросил их в купель.
И увидела старая нянька, что воск потонул, и снова холодок пробежал у нее по горбатой спине, и сердце на мгновение остановилось в груди.
Ведь считается же, что если воск с детскими волосиками потонул, то младенец не жилец на этом свете, а если плавает, то долго жить ему.
Глава 7
Геннадия Константиновича вскоре отправили домой. Андрей посмотрел на меня и спросил, что я думаю о случившемся.
– Баба от безделья с катушек съехала, – вместо меня ответил коллега Андрея, делящий с ним кабинет. – Вот Юле некогда с ума сходить и телевизор некогда смотреть. Она только в нем появляется. – Коллега Андрея усмехнулся.
Мне тоже казалось, что следует проверять не Гену, недосмотревшего за женой, от которой он давно съехал, а связи убитых бизнесменов, и предложила наведаться к их родственникам, правда, после похорон. Сейчас-то и послать подальше могут. Через некоторое время, конечно, тоже могут, но тогда уже поостынут, немного отойдут. Органы опять же что-то накопают, я буду знать, в каком направлении вести расспросы.
– А пока что-нибудь из этой «серии» снимать собираешься? – уточнил Андрей.
Я сообщила, что на завтра у нас в холдинг приглашена бухгалтерша. Моя коллега, которая дает советы по удержанию мужа в семье и уводу чужих мужей из семьи, хочет взять у нее интервью и просила и меня поприсутствовать как участницу событий, то есть их последствий.
Внезапно на столе у Андрюши зазвонил телефон. Приятель снял трубку, послушал, что говорят, в процессе приоткрыл рот и округлил глаза.
– Да, сейчас выезжаем. Без нас ничего не делайте.
Андрей опустил трубку и посмотрел на меня.
– В квартире Гены – в смысле той, которую он Алевтине оставил, – все вверх дном и дверь не заперта. Приехали ее сестра с племянницей из Новгородской области – а дверь не заперта, ну и… Юль, отвезешь? Как раз материал в эфир будет. Только не знаю, для какой передачи.
Андрюша хитро улыбнулся.
– Вы смотрите «Криминальную хронику»? – встрял участковый.
– А как вы думаете, почему я сегодня сюда приехала?! – заорала баба так, словно на плацу командовала строевой подготовкой. – Откуда я еще могла узнать о том, что этот негодяй учудил?
– Вы, простите, о ком говорите? – встрял Андрюша, который приехал вместе с нами с Пашкой.
– Это твой любовник? – ткнула в Андрюшу пальцем Тамара Ильинична.
– Нет, – сказала я. – А почему вы так решили?
– Ну, притащился с тобой. Второй-то с камерой. Понятно, что тут делает. А этот, наверное, тебя к другим мужикам отпускать не хочет. Правильно. – Она повернулась к Андрюше: – Такую девку сразу уведут. И вообще почему ты ей позволяешь на такой работе работать?
– Послушайте… – открыли рот мы вместе с Андрюшей.
– Мы все уже получили указания, – встрял один из сотрудников органов, прибывших на место раньше нас.
– Так если никто из вас не умеет работать! Чем вы тут, в городе, занимаетесь? Квартира без присмотра осталась и ее тут же обокрали! Почему мне никто не позвонил, что Алевтина в больнице? Почему меня никто не вызвал? Я же у Алевтины единственная сестра! Кто квартиру-то унаследует? Что же мне теперь, обворованная квартира достанется? Вот приехали бы мы в пятницу…
– Секундочку, – перебила я. – «Криминальная хроника» не идет в выходные. Только сегодня будет подробный рассказ…
– Так во всех «Новостях» тебя только и показывали! Тебя и Алевтину!
Ах да, я что-то совсем закрутилась…
– Тогда почему вы не приехали в субботу утром? – тут же встрял Андрюша. – Первый показ был в ночь с пятницы на субботу.
– Кто ж ночью телевизор-то смотрит? И вставать мне в шесть утра – коров доить. Я только вчера днем увидела, что с Алевтиной случилось. Потом уже все выпуски новостей смотрела. Поэтому сегодня с утра и поехали мы с дочей… И что я вижу? Что я вижу, я спрашиваю?!
Баба воткнула руки в боки.
– Вы можете сказать, что пропало? – устало спросил участковый. – Список составьте, пожалуйста. Или кто-то из наших сотрудников запишет.
Все понимали, что отвязаться от заявления в этом случае не удастся. Я тихо предложила Андрюше снова вызвать Гену – теперь уже сюда. Он скорее скажет, что пропало.
Гену мы все встречали как спасителя. Бригада и мы с Пашкой к моменту его прибытия были готовы уже совершить насилие над Тамарой Ильиничной, уверенные, что суд всех оправдает, – если Тамара Ильинична выступит и там. Ее дочь все это время молчала и рассматривала мужчин. На меня не обращала вообще никакого внимания.
– Что она на меня так смотрит? – тихо спросил меня Андрюша, отводя в сторонку. Пашка все снимал.
– Может, замуж хочет выйти за городского? Или просто сбежать от мамаши? А здесь все без обручальных колец.
– Неужели она думает, что на ней кто-то женится, разок взглянув на потенциальную тещу?!
– Но она-то молчит! Может, в папу? Папа вполне может оказаться подкаблучником. И вообще вся семья скорее всего находится под каблуком у Тамары Ильиничны, руководящей большим фермерским хозяйством.
Мы уже все знали про разведение поросят, про трех коров, пятерых коз, про нутрий, несчетное количество кур и уток, которых пришлось оставить на мужа, младшую дочь и второго сына с невесткой (естественно, непутевой). Со старшим сыном, как мы поняли, семья отношений не поддерживает. Вероятно, сбежал.
В психическом состоянии Алевтины Ильиничны ее сестра, конечно, обвинила кобеля Гену. В том, что в квартиру кто-то залез, тоже.
– Теперь здесь будет жить моя Анечка! – громогласно объявила Тамара Ильинична и показала на дочь, которая в эти минуты разглядывала участкового.
– Это с какой такой радости? – заорал Гена.
– А нечего площади пустовать! И за добром следить надо, чтобы оставшееся не вынесли!
– Твоей Анечке и тебе, Тамара, здесь совершенно нечего делать! Я квартиру сдам и деньги получать буду.
– Это как это сдашь?! Квартира – Алевтины и…
– Квартира унаследована Геннадием Константиновичем от его матери, и поэтому в случае развода как унаследованное от близкой родственницы имущество переходит к нему. Ваша сестра не имеет на нее никаких прав. Это не совместно нажитое имущество, – с самым невозмутимым видом влез Андрей.
Тамара Ильинична тут же выдала свою собственную трактовку закона. Сотрудники органов горой встали за Гену.
– Я не позволю ему сдавать эту квартиру! Мы с Анечкой приехали, чтобы ее занять! Чтобы не простаивала зря! Мы ее унаследуем и…
– Ее унаследует мой сын, – сказал Гена.
– Что?! – взревела Тамара Ильинична. – Прижил, значит, кобель, на стороне? Ну, погоди, я тебя кастрирую собственноручно. Я на днях кота соседского за пару минут – головой в валенок, и готово. А в прошлом месяце меня на конюшню к одному богатею приглашали. У нас в районе он ее себе отстроил, буржуй недостреленный. Так я там…
Сотрудники органов мгновенно процитировали шумной родственнице Уголовный кодекс и пояснили, куда и на сколько она отправится за кастрацию родственника.
– Геннадий Константинович, вы можете сказать, что пропало? – устало спросил участковый.
Гена стал осматривать квартиру, за ним бегала Тамара Ильинична, требуя показать Алевтинины серьги, подаренные маменькой на восемнадцатилетие, Алевтинин браслет, подаренный на свадьбу родителями, Алевтинин перстень, подаренный Тамарой с мужем на тридцатилетие сестре. Нашлось все. Но драгоценностей было немного, и, по-моему, их мог взять только наркоман, которому нужно было на дозу. Я бы, например, не стала носить ничего из этих вещей. Они были грубыми и некрасивыми. Деньги тоже нашлись. Тамара хотела пересчитать, но Гена не дал и убрал себе в бумажник под дикие вопли родственницы, которая считала, что деньги сестры по праву принадлежат ей, и именно они с Анечкой должны их унаследовать. Гена спокойно пояснил, что деньги его, заработаны им и в качестве акта милосердия выданы Алевтине, а поскольку сейчас квартира пустует и вскоре тут будут жить другие люди, деньги он забирает назад.
– Наследники моей сестры – это я и мои дети… – снова заорала Тамара Ильинична.
– Вам известно о скорой смерти сестры? – встряла я, не в силах больше сдерживаться. Сотрудники органов напряглись, но Тамара Ильинична этого не заметила.
– Конечно! – как само собой разумеющееся, заявила она.
– А по какой причине она должна умереть? – спросил Андрюша с самым невозмутимым видом.
– Так руки на себя наложит, – сказала Тамара Ильинична таким тоном, будто мы все должны были и так это понимать. – Естественно, нам с Анечкой придется что-то раздать родственникам – ну как положено. Мне перед отъездом сюда уже звонила наша троюродная сестра – у нас бабушки были родные сестры – ковер просила, а то у них там один совсем прохудился. И дядьке вазу надо, вон эта подойдет, – Тамара кивнула в нужном направлении, – а то он разбил случайно, жена его пилит и…
– С чего ей накладывать на себя руки? – спросил участковый, врываясь в поток речи.
Я про себя добавила, что в психушке, где сейчас находится Алевтина Ильинична, за этим следят строго. Там не повесишься, вены не перережешь, таблеток не наглотаешься, хотя бы потому, что сотрудникам не нужны лишние проблемы. Там, наоборот, самоубийцам, не закончившим дело, оказывают помощь. И, пожалуй, проставляют прогулы Тамаре Ильиничне. Алевтина при личном общении показалась мне более здравомыслящей.
– Так вон она же показывала все выходные. – И Тамара Ильинична кивнула на меня.
– Что я показывала?
– Алевтину, которая решила положить конец своим мучениям.
– Ничего подобного, – невозмутимо сказала я и пояснила, что требовала Алевтина Ильинична (в смысле: мужу – отрезать, новой бабе его – зашить).
– Правильно требовала, – кивнула Тамара. – Я ей тоже говорила, что нечего на себя руки накладывать. Бабу надо прикончить, а Генку-кобеля кастрировать. Тогда дома будет сидеть. На вашем телеканале идет очень интересная передача о правильном межполовом общении и межполовых распрях. Хорошие советы дают. Я их записываю. Алевтине я их зачитывала из тетрадочки. С Генки как субъекта супружеских отношений…
«Неужели у нас на канале говорят такими фразами?!» – ужаснулась я.
– То есть ваша сестра думала о самоубийстве? – спросил Андрюша.
– И не только думала! – заорала Тамара Ильинична.
– Да это была игра на публику, – усталым голосом сказал Гена. – Я первый раз испугался, а потом понял, что ничего она с собой по-настоящему не сделает. Тогда я и понял, что у нее с головой начались проблемы.
Из дальнейших криков родственников мы поняли, что Алевтина Ильинична пыталась привлечь к себе внимание мужа весьма своеобразным способом, правда, она не одна такая. Жены богатых людей тоже такое вытворяют, на самом деле совсем не собираясь с собой кончать.
– Вы «Скорую» вызывали? – уточнили у Гены. – Можете даты назвать хотя бы примерно?
Гена назвал.
– А ты рассказал милиции, как Алевтину у вас на даче пытали? – заорала Тамара Ильинична.
Мы все стояли молча, ожидая продолжения. Я, признаться, не знала, что и думать.
– Кто пытал вашу жену на даче? – наконец спросил Андрей у Гены.
– Думаю, что она сама. На теле были ожоги от сигарет.
– Алевтина никогда в жизни не курила! – заорала Тамара Ильинична.
– Но могла купить пачку в любом магазине, – заметил Гена. – В доме ничего не пропало, даже бардака, как здесь, не было. Я тогда никого не вызывал – ни милицию, ни «Скорую». Я решил, что это был очередной спектакль.
Самое интересное заключалось в том, что и в этой квартире ничего не пропало – по словам Гены, внимательно все осмотревшего. Тамара Ильинична через некоторое время неохотно с ним согласилась.
Обстановка в квартире была небогатой, как я понимала, все здесь осталось с советских времен, от Гениной мамы и ее мужа – стенка с традиционным хрусталем, «макулатурные» книги, ковры на стене и на полу. Иконы отсутствовали, как и какие-либо картины, столовое серебро, фарфор или чугунное литье, которое мне доводилось видеть в богатых домах. Хрусталь не разбили, вообще ничего не разбили, то есть никаких обломков нигде не валялось. Посуда оставалась стоять за стеклом вообще нетронутой. Но были раскрыты все шкафы (два в стенке и один встроенный в коридоре), из них все было выброшено на пол. Также были вывернуты все ящики, и их содержимое валялось на полу. Диван был вспорот, а одна половинка поднята, чтобы открыть нижний ящик, из которого на пол выбросили белье. Кресла (два) тоже вспороли. С маленьких антресолей на кухне все сбросили на пол. Это оказалась какая-то старая обувь и одежда. Шкафчики на кухне оставили раскрытыми, но опять же ничего не покрушили.
Конечно, потребуется какое-то время, чтобы квартиру убрать (по-моему, до вечера вполне можно справиться), и нужно будет заново перетянуть мягкую мебель, но нашествие воров на эту квартиру нельзя было сравнить с тем, что мне доводилось видеть во время других выездов на кражи, которые мы снимали с Пашкой. Да и брать тут по большому счету было нечего. Серьезный вор сюда бы не пошел. Если только какая-то мелочь, например, увидевшая в выходные по телевизору наш сюжет про Алевтину и понявшая, что квартира временно освободилась. Я бы стала искать воров в этом дворе или в его окрестностях.
Сотрудники органов очень обрадовались, что никакого украденного имущества искать не придется и от заявления можно откреститься. Гена и не собирался его писать. Конечно, Тамара Ильинична громко кричала, но ее никто не слушал. Мы с Пашкой собрались возвращаться в холдинг, Андрей – в Управление, участковый с коллегами – в районное отделение милиции.
– Юля, вы можете задержаться минут на двадцать? – посмотрел на нас с Пашкой Геннадий Константинович. – Я сейчас сбегаю новый замок купить, тут рядом магазин есть…
– Мы с Анечкой останемся! – заорала Тамара Ильинична. – Нечего чужих людей в Алевтининой квартире оставлять! Вон здесь добра сколько!
– И вы считаете, что мы с оператором это украдем? – уточнила я спокойным тоном.
– Вы с Анечкой можете отправляться в свою деревню, – сказал Гена родственнице. – Жить здесь вы точно не будете.
– Я хочу замуж, – впервые подала голос Анечка. Голос у нее был красивый – низкий, грудной. У меня создалось впечатление, будто он шел из глубины души. Возможно, так оно и было. – У нас в деревне все пьют, а у бизнесмена-коневода все работники женатые.
Пашка мгновенно направил камеру на Анечку. Я подумала, что если эту девку на пару часов отправить к хорошему стилисту и парикмахеру, то невеста из нее получится завидная. Но опять же с такой мамашей…
Мужчины все замерли на своих местах. Я вспомнила, что на завтра в холдинг приглашена бухгалтерша, и решила, что должна помочь коллеге с сюжетами об этой семье, раз уж наш холдинг решил крутить эту «тему».
– За кого? – спросила я невозмутимо.
– За Артура Небосклонова, – заявила Анечка.
«Боже, еще одна поклонница супермегазвезды!» – подумала я, хотя Анечка как раз попадала в категорию лиц, на которых ориентированы песни и имидж этого придурка.
– Почему тетя Аля его для меня не удержала? – спрашивала тем временем у меня Анечка. В ее огромных серых глазах стояли настоящие слезы. – Если бы она попросила меня ей помочь, я бы забрала себе Артура!
– Баба от безделья с катушек съехала, – вместо меня ответил коллега Андрея, делящий с ним кабинет. – Вот Юле некогда с ума сходить и телевизор некогда смотреть. Она только в нем появляется. – Коллега Андрея усмехнулся.
Мне тоже казалось, что следует проверять не Гену, недосмотревшего за женой, от которой он давно съехал, а связи убитых бизнесменов, и предложила наведаться к их родственникам, правда, после похорон. Сейчас-то и послать подальше могут. Через некоторое время, конечно, тоже могут, но тогда уже поостынут, немного отойдут. Органы опять же что-то накопают, я буду знать, в каком направлении вести расспросы.
– А пока что-нибудь из этой «серии» снимать собираешься? – уточнил Андрей.
Я сообщила, что на завтра у нас в холдинг приглашена бухгалтерша. Моя коллега, которая дает советы по удержанию мужа в семье и уводу чужих мужей из семьи, хочет взять у нее интервью и просила и меня поприсутствовать как участницу событий, то есть их последствий.
Внезапно на столе у Андрюши зазвонил телефон. Приятель снял трубку, послушал, что говорят, в процессе приоткрыл рот и округлил глаза.
– Да, сейчас выезжаем. Без нас ничего не делайте.
Андрей опустил трубку и посмотрел на меня.
– В квартире Гены – в смысле той, которую он Алевтине оставил, – все вверх дном и дверь не заперта. Приехали ее сестра с племянницей из Новгородской области – а дверь не заперта, ну и… Юль, отвезешь? Как раз материал в эфир будет. Только не знаю, для какой передачи.
Андрюша хитро улыбнулся.
* * *
Алевтина была мало похожа на сестру. Тамара Ильинична оказалась дородной женщиной, возможно, из-за того, что родила четверых детей. Она была крашеной блондинкой, как и ее дочь. Но если сестра Алевтины громовым голосом орала на всю лестницу, племянница стояла, словно воды в рот набрала. Рядом паслись прибывшие на место сотрудники органов во главе с участковым. Тамара Ильинична объясняла всем, как нужно работать. При виде нас с Пашкой она на мгновение замолчала, рассматривая меня, потом заявила, что на экране я ей нравлюсь больше.– Вы смотрите «Криминальную хронику»? – встрял участковый.
– А как вы думаете, почему я сегодня сюда приехала?! – заорала баба так, словно на плацу командовала строевой подготовкой. – Откуда я еще могла узнать о том, что этот негодяй учудил?
– Вы, простите, о ком говорите? – встрял Андрюша, который приехал вместе с нами с Пашкой.
– Это твой любовник? – ткнула в Андрюшу пальцем Тамара Ильинична.
– Нет, – сказала я. – А почему вы так решили?
– Ну, притащился с тобой. Второй-то с камерой. Понятно, что тут делает. А этот, наверное, тебя к другим мужикам отпускать не хочет. Правильно. – Она повернулась к Андрюше: – Такую девку сразу уведут. И вообще почему ты ей позволяешь на такой работе работать?
– Послушайте… – открыли рот мы вместе с Андрюшей.
– Мы все уже получили указания, – встрял один из сотрудников органов, прибывших на место раньше нас.
– Так если никто из вас не умеет работать! Чем вы тут, в городе, занимаетесь? Квартира без присмотра осталась и ее тут же обокрали! Почему мне никто не позвонил, что Алевтина в больнице? Почему меня никто не вызвал? Я же у Алевтины единственная сестра! Кто квартиру-то унаследует? Что же мне теперь, обворованная квартира достанется? Вот приехали бы мы в пятницу…
– Секундочку, – перебила я. – «Криминальная хроника» не идет в выходные. Только сегодня будет подробный рассказ…
– Так во всех «Новостях» тебя только и показывали! Тебя и Алевтину!
Ах да, я что-то совсем закрутилась…
– Тогда почему вы не приехали в субботу утром? – тут же встрял Андрюша. – Первый показ был в ночь с пятницы на субботу.
– Кто ж ночью телевизор-то смотрит? И вставать мне в шесть утра – коров доить. Я только вчера днем увидела, что с Алевтиной случилось. Потом уже все выпуски новостей смотрела. Поэтому сегодня с утра и поехали мы с дочей… И что я вижу? Что я вижу, я спрашиваю?!
Баба воткнула руки в боки.
– Вы можете сказать, что пропало? – устало спросил участковый. – Список составьте, пожалуйста. Или кто-то из наших сотрудников запишет.
Все понимали, что отвязаться от заявления в этом случае не удастся. Я тихо предложила Андрюше снова вызвать Гену – теперь уже сюда. Он скорее скажет, что пропало.
Гену мы все встречали как спасителя. Бригада и мы с Пашкой к моменту его прибытия были готовы уже совершить насилие над Тамарой Ильиничной, уверенные, что суд всех оправдает, – если Тамара Ильинична выступит и там. Ее дочь все это время молчала и рассматривала мужчин. На меня не обращала вообще никакого внимания.
– Что она на меня так смотрит? – тихо спросил меня Андрюша, отводя в сторонку. Пашка все снимал.
– Может, замуж хочет выйти за городского? Или просто сбежать от мамаши? А здесь все без обручальных колец.
– Неужели она думает, что на ней кто-то женится, разок взглянув на потенциальную тещу?!
– Но она-то молчит! Может, в папу? Папа вполне может оказаться подкаблучником. И вообще вся семья скорее всего находится под каблуком у Тамары Ильиничны, руководящей большим фермерским хозяйством.
Мы уже все знали про разведение поросят, про трех коров, пятерых коз, про нутрий, несчетное количество кур и уток, которых пришлось оставить на мужа, младшую дочь и второго сына с невесткой (естественно, непутевой). Со старшим сыном, как мы поняли, семья отношений не поддерживает. Вероятно, сбежал.
В психическом состоянии Алевтины Ильиничны ее сестра, конечно, обвинила кобеля Гену. В том, что в квартиру кто-то залез, тоже.
– Теперь здесь будет жить моя Анечка! – громогласно объявила Тамара Ильинична и показала на дочь, которая в эти минуты разглядывала участкового.
– Это с какой такой радости? – заорал Гена.
– А нечего площади пустовать! И за добром следить надо, чтобы оставшееся не вынесли!
– Твоей Анечке и тебе, Тамара, здесь совершенно нечего делать! Я квартиру сдам и деньги получать буду.
– Это как это сдашь?! Квартира – Алевтины и…
– Квартира унаследована Геннадием Константиновичем от его матери, и поэтому в случае развода как унаследованное от близкой родственницы имущество переходит к нему. Ваша сестра не имеет на нее никаких прав. Это не совместно нажитое имущество, – с самым невозмутимым видом влез Андрей.
Тамара Ильинична тут же выдала свою собственную трактовку закона. Сотрудники органов горой встали за Гену.
– Я не позволю ему сдавать эту квартиру! Мы с Анечкой приехали, чтобы ее занять! Чтобы не простаивала зря! Мы ее унаследуем и…
– Ее унаследует мой сын, – сказал Гена.
– Что?! – взревела Тамара Ильинична. – Прижил, значит, кобель, на стороне? Ну, погоди, я тебя кастрирую собственноручно. Я на днях кота соседского за пару минут – головой в валенок, и готово. А в прошлом месяце меня на конюшню к одному богатею приглашали. У нас в районе он ее себе отстроил, буржуй недостреленный. Так я там…
Сотрудники органов мгновенно процитировали шумной родственнице Уголовный кодекс и пояснили, куда и на сколько она отправится за кастрацию родственника.
– Геннадий Константинович, вы можете сказать, что пропало? – устало спросил участковый.
Гена стал осматривать квартиру, за ним бегала Тамара Ильинична, требуя показать Алевтинины серьги, подаренные маменькой на восемнадцатилетие, Алевтинин браслет, подаренный на свадьбу родителями, Алевтинин перстень, подаренный Тамарой с мужем на тридцатилетие сестре. Нашлось все. Но драгоценностей было немного, и, по-моему, их мог взять только наркоман, которому нужно было на дозу. Я бы, например, не стала носить ничего из этих вещей. Они были грубыми и некрасивыми. Деньги тоже нашлись. Тамара хотела пересчитать, но Гена не дал и убрал себе в бумажник под дикие вопли родственницы, которая считала, что деньги сестры по праву принадлежат ей, и именно они с Анечкой должны их унаследовать. Гена спокойно пояснил, что деньги его, заработаны им и в качестве акта милосердия выданы Алевтине, а поскольку сейчас квартира пустует и вскоре тут будут жить другие люди, деньги он забирает назад.
– Наследники моей сестры – это я и мои дети… – снова заорала Тамара Ильинична.
– Вам известно о скорой смерти сестры? – встряла я, не в силах больше сдерживаться. Сотрудники органов напряглись, но Тамара Ильинична этого не заметила.
– Конечно! – как само собой разумеющееся, заявила она.
– А по какой причине она должна умереть? – спросил Андрюша с самым невозмутимым видом.
– Так руки на себя наложит, – сказала Тамара Ильинична таким тоном, будто мы все должны были и так это понимать. – Естественно, нам с Анечкой придется что-то раздать родственникам – ну как положено. Мне перед отъездом сюда уже звонила наша троюродная сестра – у нас бабушки были родные сестры – ковер просила, а то у них там один совсем прохудился. И дядьке вазу надо, вон эта подойдет, – Тамара кивнула в нужном направлении, – а то он разбил случайно, жена его пилит и…
– С чего ей накладывать на себя руки? – спросил участковый, врываясь в поток речи.
Я про себя добавила, что в психушке, где сейчас находится Алевтина Ильинична, за этим следят строго. Там не повесишься, вены не перережешь, таблеток не наглотаешься, хотя бы потому, что сотрудникам не нужны лишние проблемы. Там, наоборот, самоубийцам, не закончившим дело, оказывают помощь. И, пожалуй, проставляют прогулы Тамаре Ильиничне. Алевтина при личном общении показалась мне более здравомыслящей.
– Так вон она же показывала все выходные. – И Тамара Ильинична кивнула на меня.
– Что я показывала?
– Алевтину, которая решила положить конец своим мучениям.
– Ничего подобного, – невозмутимо сказала я и пояснила, что требовала Алевтина Ильинична (в смысле: мужу – отрезать, новой бабе его – зашить).
– Правильно требовала, – кивнула Тамара. – Я ей тоже говорила, что нечего на себя руки накладывать. Бабу надо прикончить, а Генку-кобеля кастрировать. Тогда дома будет сидеть. На вашем телеканале идет очень интересная передача о правильном межполовом общении и межполовых распрях. Хорошие советы дают. Я их записываю. Алевтине я их зачитывала из тетрадочки. С Генки как субъекта супружеских отношений…
«Неужели у нас на канале говорят такими фразами?!» – ужаснулась я.
– То есть ваша сестра думала о самоубийстве? – спросил Андрюша.
– И не только думала! – заорала Тамара Ильинична.
– Да это была игра на публику, – усталым голосом сказал Гена. – Я первый раз испугался, а потом понял, что ничего она с собой по-настоящему не сделает. Тогда я и понял, что у нее с головой начались проблемы.
Из дальнейших криков родственников мы поняли, что Алевтина Ильинична пыталась привлечь к себе внимание мужа весьма своеобразным способом, правда, она не одна такая. Жены богатых людей тоже такое вытворяют, на самом деле совсем не собираясь с собой кончать.
– Вы «Скорую» вызывали? – уточнили у Гены. – Можете даты назвать хотя бы примерно?
Гена назвал.
– А ты рассказал милиции, как Алевтину у вас на даче пытали? – заорала Тамара Ильинична.
Мы все стояли молча, ожидая продолжения. Я, признаться, не знала, что и думать.
– Кто пытал вашу жену на даче? – наконец спросил Андрей у Гены.
– Думаю, что она сама. На теле были ожоги от сигарет.
– Алевтина никогда в жизни не курила! – заорала Тамара Ильинична.
– Но могла купить пачку в любом магазине, – заметил Гена. – В доме ничего не пропало, даже бардака, как здесь, не было. Я тогда никого не вызывал – ни милицию, ни «Скорую». Я решил, что это был очередной спектакль.
Самое интересное заключалось в том, что и в этой квартире ничего не пропало – по словам Гены, внимательно все осмотревшего. Тамара Ильинична через некоторое время неохотно с ним согласилась.
Обстановка в квартире была небогатой, как я понимала, все здесь осталось с советских времен, от Гениной мамы и ее мужа – стенка с традиционным хрусталем, «макулатурные» книги, ковры на стене и на полу. Иконы отсутствовали, как и какие-либо картины, столовое серебро, фарфор или чугунное литье, которое мне доводилось видеть в богатых домах. Хрусталь не разбили, вообще ничего не разбили, то есть никаких обломков нигде не валялось. Посуда оставалась стоять за стеклом вообще нетронутой. Но были раскрыты все шкафы (два в стенке и один встроенный в коридоре), из них все было выброшено на пол. Также были вывернуты все ящики, и их содержимое валялось на полу. Диван был вспорот, а одна половинка поднята, чтобы открыть нижний ящик, из которого на пол выбросили белье. Кресла (два) тоже вспороли. С маленьких антресолей на кухне все сбросили на пол. Это оказалась какая-то старая обувь и одежда. Шкафчики на кухне оставили раскрытыми, но опять же ничего не покрушили.
Конечно, потребуется какое-то время, чтобы квартиру убрать (по-моему, до вечера вполне можно справиться), и нужно будет заново перетянуть мягкую мебель, но нашествие воров на эту квартиру нельзя было сравнить с тем, что мне доводилось видеть во время других выездов на кражи, которые мы снимали с Пашкой. Да и брать тут по большому счету было нечего. Серьезный вор сюда бы не пошел. Если только какая-то мелочь, например, увидевшая в выходные по телевизору наш сюжет про Алевтину и понявшая, что квартира временно освободилась. Я бы стала искать воров в этом дворе или в его окрестностях.
Сотрудники органов очень обрадовались, что никакого украденного имущества искать не придется и от заявления можно откреститься. Гена и не собирался его писать. Конечно, Тамара Ильинична громко кричала, но ее никто не слушал. Мы с Пашкой собрались возвращаться в холдинг, Андрей – в Управление, участковый с коллегами – в районное отделение милиции.
– Юля, вы можете задержаться минут на двадцать? – посмотрел на нас с Пашкой Геннадий Константинович. – Я сейчас сбегаю новый замок купить, тут рядом магазин есть…
– Мы с Анечкой останемся! – заорала Тамара Ильинична. – Нечего чужих людей в Алевтининой квартире оставлять! Вон здесь добра сколько!
– И вы считаете, что мы с оператором это украдем? – уточнила я спокойным тоном.
– Вы с Анечкой можете отправляться в свою деревню, – сказал Гена родственнице. – Жить здесь вы точно не будете.
– Я хочу замуж, – впервые подала голос Анечка. Голос у нее был красивый – низкий, грудной. У меня создалось впечатление, будто он шел из глубины души. Возможно, так оно и было. – У нас в деревне все пьют, а у бизнесмена-коневода все работники женатые.
Пашка мгновенно направил камеру на Анечку. Я подумала, что если эту девку на пару часов отправить к хорошему стилисту и парикмахеру, то невеста из нее получится завидная. Но опять же с такой мамашей…
Мужчины все замерли на своих местах. Я вспомнила, что на завтра в холдинг приглашена бухгалтерша, и решила, что должна помочь коллеге с сюжетами об этой семье, раз уж наш холдинг решил крутить эту «тему».
– За кого? – спросила я невозмутимо.
– За Артура Небосклонова, – заявила Анечка.
«Боже, еще одна поклонница супермегазвезды!» – подумала я, хотя Анечка как раз попадала в категорию лиц, на которых ориентированы песни и имидж этого придурка.
– Почему тетя Аля его для меня не удержала? – спрашивала тем временем у меня Анечка. В ее огромных серых глазах стояли настоящие слезы. – Если бы она попросила меня ей помочь, я бы забрала себе Артура!