Маркеев Олег. Дигитал

   — Я — Хантер — охотник за головами. Поэтому не теряй головы, иначе ты станешь мне не нужен.
   Алексей отхлебнул чай, отставил чашку. Положил руки на колени. Постарался расслабиться. Удалось улыбнуться. Как только губы растянулись в улыбке, сразу же стало легче. В солнечном сплетении заклокотал горячий родничок, по мышцам потекла тугая волна силы.
   — Предупреждение? — спросил он.
   — Просьба.
   Эш неожиданно всхлипнула, спрятала лицо в ладонях.
   Хантер пружинисто соскочил с лежака. Отвел руку Эш, заглянул ей в глаза.
   — О, плохи наши дела, — вкрадчивым баритоном проворковал Хантер. — Пойдем-ка, девочка, на вязку. А ты, красавчик, пока попарься.
   Он за руку вывел Эш из сауны.

* * *

   Алексей нашел в шкафчике флакон с антисептиком, обработал мелкие царапины на локтях и голени. За исключением их, да разве еще глубоко вдавленного синяка от каблука в подключичной ямке, никаких травм в клубе не заработал. Что было достаточно странным.
   Впрочем, ирреальным было все, буквально все, что происходило, что он видел вокруг себя и в чем принимал участие последние сутки. Но самым странным было то, что сознание ничуть не противилось, ни разу не отказалось верить и не разу не восстало против столь вопиющего смешения всего и вся и полной несуразности и вопиющей запредельности событий. Казалось, что сознание превратилось в бездонную пропасть, зияющая пустота которой, как космос, способна без остатка вместить в себя все. Буквально — все.
   Он присел на массажный стол. Потом, устав ждать, растянулся в полный рост и закрыл ладонью глаза.
   Время текло в такт редкой капели из плохо закрытого крана. Слышались какие-то невнятные шумы, потрескивания и низкая вибрация. Один раз он различил стон, именно стон, исторгнутый измученным существом.
   Но стон не повторился, и Алексей приписал его слуховым галлюцинациям, вызванным глубиной и недавним шоком от ультразвукового удара. От вспышки света, которой Сисадмин отправил всех оставшихся живых в нокаут, на дне глазных яблок сохранился ожог, и теперь перед закрытыми глазами плавали два багрово-огненных пятна, постепенно выцветая и наливаясь по краям тяжелым ультрафиолетом.
   Он почувствовал движение и вскочил раньше, чем Хантер распахнул дверь.
   — Расслабляешься? — ощерился Хантер. — Не облизывайся, массаж делать некому. Пойдем, перекусим. Халатик вон тот можешь накинуть.
   Сам Хантер явился в образе Луки Мудищева, слетавшего по профсоюзной путевке в Японию. Развратно черное шелковое кимоно: куцые штаны и курточка с драконом, облегало разгоряченное скорой и бурной любовью плоть, об удачно завершенном привычно-сладком акте говорил жаркий румянец на лице и сиропная пленка в глазах.
   Алексей снял с вешалки махровый халат с дворянской монограммой на нагрудном кармашке, сунул руки в рукава, туго затянул пояс.
   Хантер вывел его в коридор, повел к арке, тускло светившейся голубым светом.
   Алексей отметил, что коридор и помещения, мимо раздвижных дверей которых они проходили, имели обжитой вид, никаких признаков убогости бомбоубежища или запустения подвала. Странно, но в воздухе плавал острый запах озона.
   Алексей потянул носом. Да, пахло хвойной древесиной и озоном.
   — Люстра Чижевского, — не оглядываясь, прокомментировал Хантер. — Насыщает воздух положительными аэронами. Полезно для здоровья. И вообще — приятно.
   Скользящая на роликах дверь в комнату, судя по приглушенному бордовому свету — спальню, была полностью открыта. Хантер не успел, а может, не захотел ее закрыть. И Алексей, бросив взгляд в интимно освещенные покои, невольно остолбенел.
   Хантер, уловив сбой в ритме шагов, резко развернулся.
   Алексей не мог оторвать взгляда от женской фигуры, замершей у опорного столба балдахина. Сначала показалось, что это какая-то скульптура, выполненная чересчур дотошным в деталях и хорошенько сдвинутым скульптором.
   Обнаженное женское тело было плотно прижато к столбу и зафиксировано в шокирующе распахнутой позе сложной узорчатой вязью шелковой веревки. Женщина по-балетному твердо стояла на одной ноге, вторая высоко поднята и согнута в колене, голень захлестнута за столб, руки, высоко вскинутые над обморочно поникшей головой, стянуты мудреной ритуальной вязью шнурка, орнаментом и ритмом схожей с той, что покрывает длинные рукояти японских ножей. Шнур разрезал тело на правильные ромбы, глубоко впившись в матовую кожу, груди выдавлены, с болезненно набухшими сосками. Казалось, что тело слеплено из этих хирургически четко вырезанных ромбовидных сот, а потому было более чем мертвым. Но в то же время безусловно живым, болезненно манящим.
   — Искусство связывания расцвело в средневековой Японии в период феодальных междоусобиц, — услышал Алексей тихий голос Хантера. — Как и все у японцев, от утилитарного значения быстро выросло до вершин эстетики. Ритуальное связывание — это и казнь, и обездвиживание пленника, и довольно радикальный способ лечения, и элемент любовной игры.
   — Ни фига себе игра! — Алексей разглядел, что один конец шнурка, вынырнув из разведенной промежности, поплутав по плетенке узлов, удавкой обвивает шею. Каждый узел и каждая петля не позволяли женщине ни на миллиметр изменить вызывающе беззащитную позу.
   — В данном случае — это терапия, — совершенно спокойным голосом произнес Хантер. — В Японии мужья не таскали своих жен за волосы и не дубасили, чем под руку подвернется, как принято у нас. Когда в женщину вселялись бесы, они попросту связывали их на несколько часов. А чтобы женщина лучше ощутила свою суть и сущность, ее телу придавали самые откровенные позы и обнажали самые сокровенные места.
   — Зачем?
   От Хантера ощутимо пахло любовной испариной и горько-сладким ядом извращения. Но глаза были стылыми, усталыми глазами врача.
   — Крайность, конечно. Но объяснимая. Во-первых, чем быстрее зафиксированный ощутит свою полную беззащитность, тем быстрее разовьются тормозящие процессы в мозгу. Во-вторых, сама поза, как в йоге, обладает психофизиологическим эффектом. Положение тела непосредственно влияет на процессы в подкорке. И, в-третьих, чисто эстетическая сторона, производная от философии дзен-буддизма. Вместо того, чтобы собачиться с бабой, лучше сесть в уголке и предаться тихому созерцанию.
   Отстраненность — вот чему учит связывание. Жертва и палач должны пересечь грань животного секса, всех этих поступательно-толкательных движений, сопения, копошения и жарких влажных спазмов, всего потно склизского что по ошибке зовется соитием. Их соединение происходит за тонкой, но непреодолимой для смертных гранью, где в холоде вечной ночи и вечном огне звезд сосуществуют гениальность и безумие.
   Связывание — это полнота обладания без обладания. Это наслаждение покорностью при абсолютном контроле над собой. Это насилие, обращенное на себя самое. Слияние неотвратимости и невозможности, что распахивает врата Дзен.
   Алексей, слушая монотонную речь Хантера, поймал себя на том, что не может оторвать глаз от фигуры женщины. Показалось, чем дольше смотрит, тем все шире и шире приоткрывается в нем самом какая-то потайная дверца. А за ней копошится что-то мохнатое, темное, жадное. Но это скотское отродье прочно и жестко удерживается на поводке кем-то другим, способным к отстраненному, потусторонне-холодному восприятию столь непотребно распятой наготы.
   Он не мог не признать, что от обреченной, упаднической красоты столь беспощадно распластанного тела, трепещущего каждой клеточкой в ожидании неотвратимого, губительного, но желанного насилия, исходит ощутимая, плотная аура, размывающая границы сознания и ввергающая его в совершенно новый мир, страшный своей запредельной и мучительной красотой.
   Он приказал себе отвернуться, но мышцы отказались повиноваться.
   — И от чего ты лечишь Эш?
   — От нее самой, — ответил Хантер. — Пойдем, ужин ждет. Оп!
   Он резко и больно хлопнул Алексея по плечу.
   Алексей очнулся от наваждения.
   Успел бросить последний взгляд на Эш. Показалось, хотя ручаться не мог, что погибшим бутоном свесившаяся головка пошевелилась; раздвинулись оранжевые пряди, и в полуоткрытых веках влажно перекатились зрачки. И со вздернутых веревкой плеч по телу скатилась и морщинистой лужицей опала на пол пелена бледно-фосфорного свечения.

* * *

   Столовая напоминала рубку подводной лодки «Наутилус». Круглые иллюминаторы аквариумов лили ровный рассеянный свет. Яркие рыбы, раздвигая водоросли, лупоглазо пялились на людей, сидящих за низким столиком. Бурлила вода в стеклянных колоннах по углам комнаты, насыщая воздух запахом моря и водорослей.
   Блюда тоже были морскими: кусочки и рулончики рыбного мяса, устрицы, лангуст и масса салатов из морских трав. Приправы, густые и пахучие, были поданы в изящных чашечках.
   Есть пришлось палочками. Алексей с непривычки несколько раз не доносил еду до рта.
   — Очень легко научиться, если вспомнить, что столь достойный муж, как Конфуций, обходился без ложки с вилкой, — прокомментировал Хантер. — Или подумать, что сопливый малец в трущобах Киото работает палочками куда лучше тебя. Чем ты хуже?
   — Я не хуже, я — другой! — Алексей удачно поддел кусочек тунца и отправил в рот. — Эш так и будет там стоять?
   — Да. Она уже спит, и ей, поверь, хорошо. Лучше, чем тебе.
   Алексей хмыкнул.
   — Сомневаюсь.
   — Поверь на слово. Она сейчас далеко, очень далеко. А ты — весь здесь.
   Хантер промокнул губы салфеткой.
   Он переоделся в рубашку цвета красного вина с высоким воротом и свободного покроя брюки, и с гладко зачесанными назад седыми волосами стал напоминать капитана Немо: много видевшего и многое познавшего. Правда, поговорить последние сто лет капитану Немо было не с кем. Как легла лодка на грунт, так и не всплывала со всеми своими богатствами, научными открытиями, тайнами и скелетами в шкафах.
   Алексей не удивился, когда Хантер, пригубив какого-то особенного вина, настоянного на травах, спросил:
   — Рассказать одну историю?
   Получив в ответ утвердительный кивок, Хантер сел удобнее на кожаном пуфе и начал:
   — Жил-был один научный работник. Предметом его интереса была виртуальная реальность, хотя тогда такого термина еще не изобрели. Если точно, был он психиатром и изучал шизофрению.
   Алексей отложил палочки. Хантер удовлетворенно кивнул.
   — Интересно? Так вот, «виртуальная реальность», «состояние измененного сознания», «управляемое сновидение» — это фиговый листок, которым пытаются прикрыть шизоидные состояния. А почему не назвать вещи своими именами? Потому, мой друг, что страшно. А страшно потому, что до сих пор не известно, что вызывает шизофрению. Болезнь есть, симптомы и клиническая картина известны, а возбудителя за две сотни лет исследований обнаружить не удалось! Чуму победили, вирус СПИДа обнаружили, а с шизофренией справиться не можем. Вот и решил тогда еще никому не известный и еще молодой научный сотрудник расколоть орешек, который оказался не по зубам самому Карлу Густаву Юнгу. У Юнга есть статья, она так и называется «Шизофрения», в ней он высказывает надежду, что рано или поздно будет обнаружен токсин, вырабатываемый организмом в ответ на специфическое раздражение, приводящее к расщеплению сознания, что и есть шизофрения.
   Он скрестил руки на груди.
   — Давай разберем по порядку. Разум делится на сознание и подсознание. Сознание обрабатывает информацию о реальности, соотносит с имеющимися матрицами ее восприятия: всеми этими «что такое хорошо, что такое плохо», заложенными в нас через воспитание и образование, и выдает набор реакций. Бессознательное — это чулан, в котором хранится все, что накопилось за тысячелетия эволюции, плюс утиль и вышедшие из моды вещи. Время от времени из чулана можно достать дедушкин виц-мундир или каменный топор пращура. Зачастую, они сами не ко времени вываливаются оттуда, и тогда их приходится поспешно прятать.
   Сбой взаимодействия сознания с бессознательным порой приобретает комичные формы. Вспомни всех ряженых, что вывалили на улицы в перестройку: казаки, белогвардейцы, дворяне, сатанисты-металлисты, катакомбные христиане, кришнаиты и соколы-сталинисты. Жизнь круто поменялась, сознание требует — меняйся: думай быстрее, учись новому, ищи себя, добейся теплого места в новой жизни — иначе окажешься в кювете. Так ведь нет! Напялил папаху и штаны с лампасами — вольный казак. И денег еще просит за защиту правопорядка в державе. Дед в той папахе под пулеметы шел, а он с нагайкой в сапоге — у метро бабок гоняет. А по глазам видно — плутует. И слава богу, значит, еще не клинический больной. Потому что играющий в дворянина безработный или механизатор без трактора, объявивший себя атаманом, отличается от Наполеона в палате дурдома только степенью запущенности. Пока еще осознает, что что-то в его поведении не так — невротик. Время от времени с пеной у рта доказывает окружающим, что он велик, как Наполеон, поэтому не может сидеть за трактором, когда державу от жидо-масонов спасать надо, — это уже психопат. А если верит на все сто, что он батька Махно, да так, что на стуле скачет и шваброй, как шашкой машет, то это уже классический шизофреник.
   И вся проблема в том, что есть нечто в окружающем нас мире, некий образ, который действует на сознание, как лимонный сок на устрицу. Раз — и сжалась в комок.
   Только фокус в том, что без сознания личность не существует. Личность без сознания — как голый человек в приличном обществе. Одно дело элегантно обнажить экстерьер, что делают женщины в поисках самцов. Другое — заявиться вообще голым. Это нестерпимо стыдно и холодно. И наше «я» лихорадочно напяливает на себя все, что успеет найти в чулане. И на свет рождается новый человек. Как говорят звезды эстрады: «Я сменил имидж». Был приличным мальчиком, стал — лохматым рокером. Торговала в киоске на вокзале в Урюпинске, стала женщиной-вамп и запела хриплым сопрано. Хорошо, если переодевание прошло удачно и на ура воспринято окружением. А если нет — госпитализация. Потому что не важно, как ты себя позиционируешь, важно, как тебя воспринимает мир.
   — И этому психиатру удалось переплюнуть Юнга?
   — Более чем. Только мир этого не признал. — Хантер, пригубив вино, добавил: — Он не дал миру шанса.
   — Лег на дно?
   — В некотором роде.
   Алексей не удержался и обвел комнату взглядом. Дизайн настолько стилен, что уже неприлично спрашивать, откуда деньги.
   — Похоже на сон? — усмехнулся Хантер.
   — Есть немножко.
   — Ну так проснись.
   — Не хочу.
   Хантер издал короткий смешок.
   — Продолжаем лекцию?
   Алексей кивнул.
   — Итак, вся проблема в том, что у человека разум разделен на два части: сознание и подсознание. И в этом уникальность хомо сапиенса. Видел мартышек в цирке? Так вот, обезьяна в юбочке, которую учат грамоте, — дебил по человеческим меркам. Но и человек, заблудившийся в джунглях, для обезьян — сошедший с ума дегенерат. Вместо того, чтобы сидеть на ветке, жевать банан и ловить блох, как нормальный примат, он бредет черт знает куда, и при этом голова его забита всякой всячиной, не имеющей никакого отношения к данному месту, времени и обстоятельствам.
   Большая часть спасенных при кораблекрушениях сошли с ума раньше, чем начали умирать от голода. Почему? Потому что грезили, строили планы, изводили себя воспоминаниями и планами на будущее. То есть их сознание продолжало функционировать в полном отрыве от реальности.
   Итак, человек — это сошедшая с ума обезьяна. И жить мы можем только в своем мире, созданном в результате работы нашего сознания. Но в мире дикой природы, где нет личности, а есть вид, где действует иррациональный закон выживания, отдельный человек и его отдельный разум обречены.
   Человека свести с ума очень легко. Но что лишило разума обезьяну? Вернее, что расщепило ее разум на две части: сознание и подсознание? Вот в чем вопрос. И он стоит Нобелевской премии. Ответь на него, и ты поймешь, почему человек болеет шизофренией. И найдешь тот самый сигнал, условный раздражитель, что стопроцентно расщепляет сознание.
   — А что это даст? Кроме Нобелевской премии, конечно? — спросил Алексей.
   Хантер выставил вперед челюсть и набычился. Могучие бицепсы вздулись каменными буграми. В этот миг он стал очень похож на Бенито Муссолини.
   Дуче держал паузу, впитывая внимание публики, как аромат цветов.
   — Власть! — по-бульдожьи рявкнул он. — Власть, которая не снилась ни одному диктатору. Только представь себе, не нужен аппарат подавления: суды, армии, милиция, КГБ. Нет нужды кормить Агитпроп, всех этих непризнанных гениев перетолмачивания Маркса — Ленина и слагателей исторических мифов. Представь себе, что ты, как Гудвин способен создать Изумрудный город по индивидуальному проекту для каждого или один Бухенвальд на всех. Ты можешь являться в каждый дом неопалимой купиной или вещать на всех подданных разом с облака. Твои слова будут высекать на скрижалях и тысячи секущих себя кнутами адептов будут носить их по улицам городов, носящих твое имя. Каково, а?
   — Невкусно. — Алексей отодвинул плоское блюдечко с остро пахнущими шариками, густо присыпанными травами.
   Хантер снял с себя маску Великого Отца нации. Вздохнул.
   — Вот и нашему психиатру показалось, что открытие попахивает, как больничный халат маниакального параноика. И самое страшное состояло в том, что идея лежала на поверхности. Странно, что до ее не подобрали раньше.
   — А потом нашего друга нашли и сделали предложение, от которого он не смог отказаться.
   — Нет, его не нашли. Но открытие сделали другие, это было неизбежно. И как опасался, от чего и бежал наш психиатр, открытие сразу же досталось спецорганам. У них просто тяга к высокоэффективным методикам управления человеком. Сами биороботы идеи Государства и всех хотят превратить в свое подобие! — Хантер брезгливо поморщился. — Пакость в том, что все очень просто: блокируешь сознание и лепишь из подсознательных образов нужную тебе личность. Причем, как при крайней форме шизофрении, человек уже не отличает виртуальную, навязанную реальность от действительно существующей. Вот, например, ты уверен, что находишься в подземном раю, наслаждаешься японской кухней и умной беседой, а не пьешь тухлую водку в канализационном колодце с мрачным бомжом. Уверен? А вдруг я дам тебе таблетку, и мираж рассеется, и ты действительно окажешься на помойке?
   Алексей потыкал ладонь палочкой для еды.
   — Не доказательство. — Хантер покачал головой. — Тактильные ощущения, боль и в клубе «Стеллаланд» были реальны. Но все казалось тебе дурным сном. Слушай, а может, ты до сих пор спишь у себя дома, а? Или до сих пор валяешься в обмороке на асфальте у метро «Аэропорт»?
   Алексей промолчал. Ответа у него не было.
   — Ладно, не напрягайся, — улыбнулся Хантер. — Иначе, продолжая логическую цепочку, мы дойдем до того, что ты еще спишь в маминой утробе. Все дело в том, что реальность — это то, что мы все вместе согласились считать реальностью. Социально одобренная иллюзия, коллективное добровольное помешательство — вот что такое реальность. Типа всенародных выборов очередного спасителя отечества. Отечество — это иллюзия. То, что отечество находится в опасности — еще одна иллюзия. Ну, а то, что отечество спасет очередной кремлевский квартиросъемщик — уж совершенная иллюзия. Для личности реальна только она сама, у отдельно взятого человека — есть биография, но нет истории. Мир — это то, что отразилось в моем сознании. А мое сознание — это то, чем и как меня научили видеть мир. Ты хоть что-нибудь понял?
   — Только то, что мы все сошли с ума, когда еще были обезьянами.
   Хантер коротко хохотнул.
   — Уже кое-что. Потому что именно в этом и состояло открытие. Расщепление единого разума на аналитически-ассоциативную часть — сознание, и рудиментарную — подсознание произошло в раннем неолите, до этого мозг нашего предка ничем не отличался от мозга других гоминид. И рост лобных долей мозга произошел взрывообразно, за какую-то тысячу лет, что по сравнению с предыдущими этапами развития — мгновенье. И память об этой эволюционной катастрофе, выкинувшей человека из лона природы, навсегда с нами. Как первородный грех.
   Кстати, библейский миф прямо указывает, что люди познали Добро и Зло, то есть научились расщеплять единое на составляющие, то есть анализировать реальность. Отсюда наши наука, техника, законы — все, что мы построили, чтобы оградить себя от Природы.
   Хантер замолчал. Прощупал взглядом Алексея. Осмотр, очевидно, его удовлетворил.
   — Но вернемся к бедной обезьяне, сошедшей с ума, — продолжил он. — Только представь, это дигиталу труда не составит, что в тебе появилась еще одна личность, еще одно сознание, посвоему видящее мир. Допустим: опер и серийный маньяк. И так, у всех животных — один разум, а у тебя — два. Плохо это или хорошо? Плохо, если они воюют друг с другом. Отлично, если разделить их по специализации: одно пусть отвечает за анализ реальности согласно общественным нормам, а второе будет хранить прошлый звериный опыт, так, на всякий случай. Все идеально, но страх, рудиментарный страх о родовой психотравме остался. Человек, кем бы себя ни мнил, для подсознания так и остался сумасшедшей обезьяной. И она, дикая, коварная, всеядная тварь, скрытая в темных безднах нашей родовой памяти, обшаривает реальность в поисках того знака, образа, раздражителя, что свел ее с ума. Находит, или ей кажется, что нашла, и мы получаем нового клиента в психбольнице с диагнозом шизофрения.
   Хантер покопался палочками в тушке рыбы, отделил один позвонок, поднес белый цилиндрик к глазам Алексея.
   — Вот он — знак, условный сигнал, первопричина всего. Не библейское яблоко, а позвонок стал причиной катастрофы.
   Алексей свел глаза на белом цилиндрике позвонка. Ничего пагубного не разглядел.
   — Чем питались гоминиды? — задал вопрос Хантер и, как лектор, тут же ответил сам:
   — Эти твари жрали все подряд. Но выжить могли только поедая трупы. Человек произошел от падальщика. Он не мог конкурировать с крупными хищниками, но стае гоминид было вполне по силам отогнать стаю шакалов и первыми дожрать остатки. Только мяса, само собой, оставалось мало. И гоминиды научились раскалывать камнями кости, чтобы высосать костный мозг. Вот он тот труд, что по Марксу якобы сделал из обезьяны человека. Труд падальщика над трупом! А чтобы ты знал, энергетическая ценность костного мозга в восемь раза выше, чем мышечной ткани. Трусливые падальщики питались исключительно деликатесами! И при этом ничем не рисковали и не расходовали массу энергии, как хищники-охотники.
   Он медленно повел палочками, сжимавшими позвонок перед глазами Алексея.
   — А теперь представь себе ситуацию, когда твой мохнатый предок высосал из позвонка мозг, заглянул внутрь, луч солнца прошел сквозь позвонок и прожег сетчатку, а внутри в это время ухнул энергетический взрыв от тысячи калорий, моментально расщепившихся в желудке. — При этих словах, Хантер сделал так, что свет прошел сквозь дырочку в позвонке, и Алексей отчетливо увидел яркий кружок на темном прямоугольном фоне и ауру лучей света вокруг. — Да, надо заметить, что малое по объему, но высококалорийное питание прежде всего полезно мозгу и ведет к его гиперфункции. Можно предположить, что такой энергетический удар на фоне удовольствия мог привести к временному коллапсу сознания? Вполне. Нечто подобное оргазму, если уж быть совсем точным.
   Итак, допустим, отдельная особь в стае на мгновенье сошла с ума. Но стая гоминид была единым организмом! С единым разумом на всех. Мы такое состояние можем ощутить только в возбужденной толпе. Для нас это жуткое переживание утраты индивидуального «я» ради обретения коллективного «мы». А для гоминид это было нормальным повседневным состоянием. И в рассматриваемом нами гипотетическом случае сумасшествие одной особи моментально вызвало умопомешательство всей стаи. Так клич «бей жидов, спасай Россию!», брошенный в наэлектрилизованную толпу, превращает отдельных законопослушных обывателей в стаю гоминид, охваченных паранойей.
   И с этой стаи обезьян-шизофреников и началась история человечества. Потому что пришлось учиться понимать друг друга, вырабатывать согласованный язык образов, постоянно учитывать то, что две особи по-разному видят одно и то же. Да что там две! На первом этапе даже одна особь, я уверен, видела мир то одной половинкой сознания, то другой. Как наши клинические больные в стадии циклотимии: то Вася здоров, то опять щами умывается и считает себя Колумбом.
   Думаю, процесс очеловечивания пошел так быстро, что наиболее непонятных или непонятливых просто тюкали камнем по темечку. Выжившие в ходе дебатов учредили родо-племенной строй, где все одной крови, одного образа мыслей и образа жизни. А камнем по темечку разрешалось тюкать только соседей, потому что они говорили, мыслили и одевались иначе. Так родились войны как способ утверждения своего видения мира, а замирения врагов и обряды братания дали начало международной политике. Внутренняя политика с тех самых времен сводится к введению и насильственному сохранению единомыслия и одобряемого большинством миропорядка.
   — И все пошло от позвонка? — иронично усмехнулся Алексей.
   Хантер пожал плечами.
   — Почему нет? Долго думали, что от яблока, которое принес змей. А Еву сделали из ребра, заметь, той же костной ткани. И тех, кто в это не верил, жгли на кострах.