Страница:
Эскимосы исстари жили на двух островах Диомида, и чукчи не зря называли своих соседей «ротастыми». Они прорезали углы рта у нижней губы и вставляли в прорезы точеную моржовую кость или камни. Об этих людях Дежнев упоминал снова во второй «отписке», но так же скупо, как и в первый раз.
Но он свидетельствует, что русские «тех зубатых людей на острову видели ж». Когда это происходило? Подплывали ли деревянные киты к островам альбатросов? На каком из двух островов побывал Дежнев? Трудно дать ответ на эти вопросы, но ведь Дежнев говорит, что «зубатых людей» он видел «на острову». Значит, встреча с эскимосами состоялась все же именно там, а не на Большом Каменном Носе, куда эскимосы могли приезжать по торговым и другим делам.
Дежнев – первый европеец и первый русский, сообщивший сведения об островах, лежащих на самой середине туманного Аниана. Но всему видно, что страшный «Необходимый Нос» был пройден. Что делали в водах пролива Дежнев и Герасим Анкудинов, начиная с того дня, когда они миновали северные ворота Аниана? В то время Семейка Дежнев мог еще со спокойной душой праздновать и свои именины, и день Зосимы и Савватия – покровителей поморов. Короче говоря, Дежнев с товарищами пробыл в северной части пролива около месяца. Трудно представить себе, что казаки сидели сложа руки. За месяц многое было можно сделать – осмотреть подробно места вокруг Большого Каменного Носа, не раз побывать на восточном берегу пролива, не говоря уже о посещении островов «зубатых людей».
Наши мореходы не могли оставить без внимания того живого движения, которое совершалось между восточным и западным берегами пролива и его островами. Это движение вызывалось разными причинами – торговлей, войнами, охотой на рабов, морскими промыслами. Здесь, на Большом Каменном Носе, на отмелях у самого морского берега бывали многолюдные торжища, когда связки мехов подавались на остриях длинных копий, а продавец держал в правой руке нож, а в левой – шкуру рыси с Большой Земли.
Федоту Алексееву Попову не удалась «немая» торговля, которой вначале с таким успехом занимался и Исай Игнатьев в Чаунской губе.
Где находилось то, без сомнения торговое, «пристанище», возле которого высаживались люди Дежнева и Попова осенью 1648 года? Было это все, очевидно, уже за мысом Пеек, как называли чукчи Большой Каменный Нос. Почему не допустить мысли, что наши мореходы плавали по проливу в поисках места для выгодной торговли и тогда именно в числе других «пристанищ» посетили и острова «зубатых людей»?
Сорок верст не препятствие для коча, и, даже идя на веслах, Дежнев мог пригрести и к восточному берегу пролива, к концу земли Кыымын – так чукчи именовали северо-западный край Нового Света. И еще не известно доподлинно, какие «чукчи» затеяли сражение с Дежневым и Федотом Поповым на неведомом «пристанище».
Голубые бусы, рассыпанные по прибрежному песку, тяжелый дым русских пищалей, звон панцирного железа – все это не трудно себе представить. Это была первая битва с обитателями побережий Аниана, после которой стали слагаться чукотские сказания о белых людях с усами, как у моржей. Битва эта произошла 20 сентября, в первый день после праздника Зосимы и Савватия. Тогда Федот Попов и пролил свою кровь па серый приморский песок.
Несколько неясно, долго ли продолжали после этого Федот со своей «якутской бабой» и Герасим Анкудинов путь вместе с Дежневым. «...и того Федота со мною, Семейкою, на море разнесло без вести», – пишет Дежнев сразу же вслед за скупым упоминанием о «драке», в которой был ранен Федот Попов.
Итак, из шести деревянных китов, построенных в Нижнеколымском зимовье, уцелел только один! Семену Дежневу были вверены судьбы двадцати четырех человек, сидевших в коче, гонимом бурями Тихого океана.
В самый день покрова, 1 октября, или чуть позже началась великая буря. Ходуном ходили деревянные суставы коча, судно уже не слушалось руля. Его носило «всюду неволею» и наконец выкинуло на покрытые седыми бурунами берега где-то между устьем Анадыря и мысом Ананнон. Так был пройден весь пролив между Азией и Америкой. Если бы Дежнев читал Гастальди и Розаччо и умел производить счисления, он был бы поражен. Пресловутый пролив Аниан находился на 66° северной широты, почти на том самом месте, которое отвели ему космографы Венеции и Амстердама!
Но не было здесь плодов земных, найденных пылким Мальдонадо. Метель и цинга раскрывали свои страшные объятия перед русскими храбрецами. Им надо было теперь подниматься к северу вдоль гористого берега, искать спасения на Анадыре, как будто для Дежнева и его товарищей там был дом родной!
СТРАНА АНАУЛОВ
АНАДЫРСКОЕ ЖИТЬЕ
Но он свидетельствует, что русские «тех зубатых людей на острову видели ж». Когда это происходило? Подплывали ли деревянные киты к островам альбатросов? На каком из двух островов побывал Дежнев? Трудно дать ответ на эти вопросы, но ведь Дежнев говорит, что «зубатых людей» он видел «на острову». Значит, встреча с эскимосами состоялась все же именно там, а не на Большом Каменном Носе, куда эскимосы могли приезжать по торговым и другим делам.
Дежнев – первый европеец и первый русский, сообщивший сведения об островах, лежащих на самой середине туманного Аниана. Но всему видно, что страшный «Необходимый Нос» был пройден. Что делали в водах пролива Дежнев и Герасим Анкудинов, начиная с того дня, когда они миновали северные ворота Аниана? В то время Семейка Дежнев мог еще со спокойной душой праздновать и свои именины, и день Зосимы и Савватия – покровителей поморов. Короче говоря, Дежнев с товарищами пробыл в северной части пролива около месяца. Трудно представить себе, что казаки сидели сложа руки. За месяц многое было можно сделать – осмотреть подробно места вокруг Большого Каменного Носа, не раз побывать на восточном берегу пролива, не говоря уже о посещении островов «зубатых людей».
Наши мореходы не могли оставить без внимания того живого движения, которое совершалось между восточным и западным берегами пролива и его островами. Это движение вызывалось разными причинами – торговлей, войнами, охотой на рабов, морскими промыслами. Здесь, на Большом Каменном Носе, на отмелях у самого морского берега бывали многолюдные торжища, когда связки мехов подавались на остриях длинных копий, а продавец держал в правой руке нож, а в левой – шкуру рыси с Большой Земли.
Федоту Алексееву Попову не удалась «немая» торговля, которой вначале с таким успехом занимался и Исай Игнатьев в Чаунской губе.
Где находилось то, без сомнения торговое, «пристанище», возле которого высаживались люди Дежнева и Попова осенью 1648 года? Было это все, очевидно, уже за мысом Пеек, как называли чукчи Большой Каменный Нос. Почему не допустить мысли, что наши мореходы плавали по проливу в поисках места для выгодной торговли и тогда именно в числе других «пристанищ» посетили и острова «зубатых людей»?
Сорок верст не препятствие для коча, и, даже идя на веслах, Дежнев мог пригрести и к восточному берегу пролива, к концу земли Кыымын – так чукчи именовали северо-западный край Нового Света. И еще не известно доподлинно, какие «чукчи» затеяли сражение с Дежневым и Федотом Поповым на неведомом «пристанище».
Голубые бусы, рассыпанные по прибрежному песку, тяжелый дым русских пищалей, звон панцирного железа – все это не трудно себе представить. Это была первая битва с обитателями побережий Аниана, после которой стали слагаться чукотские сказания о белых людях с усами, как у моржей. Битва эта произошла 20 сентября, в первый день после праздника Зосимы и Савватия. Тогда Федот Попов и пролил свою кровь па серый приморский песок.
Несколько неясно, долго ли продолжали после этого Федот со своей «якутской бабой» и Герасим Анкудинов путь вместе с Дежневым. «...и того Федота со мною, Семейкою, на море разнесло без вести», – пишет Дежнев сразу же вслед за скупым упоминанием о «драке», в которой был ранен Федот Попов.
Итак, из шести деревянных китов, построенных в Нижнеколымском зимовье, уцелел только один! Семену Дежневу были вверены судьбы двадцати четырех человек, сидевших в коче, гонимом бурями Тихого океана.
В самый день покрова, 1 октября, или чуть позже началась великая буря. Ходуном ходили деревянные суставы коча, судно уже не слушалось руля. Его носило «всюду неволею» и наконец выкинуло на покрытые седыми бурунами берега где-то между устьем Анадыря и мысом Ананнон. Так был пройден весь пролив между Азией и Америкой. Если бы Дежнев читал Гастальди и Розаччо и умел производить счисления, он был бы поражен. Пресловутый пролив Аниан находился на 66° северной широты, почти на том самом месте, которое отвели ему космографы Венеции и Амстердама!
Но не было здесь плодов земных, найденных пылким Мальдонадо. Метель и цинга раскрывали свои страшные объятия перед русскими храбрецами. Им надо было теперь подниматься к северу вдоль гористого берега, искать спасения на Анадыре, как будто для Дежнева и его товарищей там был дом родной!
СТРАНА АНАУЛОВ
По существу, совершилось открытие новой страны к югу от устья Анадыря, у нижней границы Анадырского залива. Здесь, у края земли, жили кереки – бесстрашные охотники за моржами. Дежнев впоследствии еще не раз встретился с ними в боях за обладание знаменитой анадырской отмелью. А пока двадцать пять полураздетых, истомленных людей бродят вокруг разбитого коча, вытаскивая из-под его обломков все то, что может пригодиться им в их, может быть, последнем страдном пути. С коча сняли все, что можно было взять с собой, даже остатки казенной писчей бумаги, о нехватке которой Семен Дежнев не раз потом вспоминал на Анадыре.
«И пошли мы все в гору, сами пути себе не знаем, холодны, наги и босы, а шел я, бедной Семейка, с товарыщи до Анандыры-реки ровно десять недель, и попали на Анандыр-реку внизу близко моря, и рыбы добыть не могли, лесу нет, и с голоду мы бедные врозь разбрелись. И вверх по Анандыре пошло двенадцать человек, и ходили двадцать дён, людей и аргишниц, дорог иноземских, не видали, и воротились назад, и, не дошед за три днища до стану, обночевались, почали в снегу ямы копать», – так напишет Дежнев через семь лет после этой страды.
Фома Семенов Пермяк, один из первых разведчиков Нижнего Анадыря, проживший потом тридцать три года в новой стране, стал отговаривать товарищей от ночевки в снежных могилах. На его зов поднялись лишь Иван Зырянин и Сидор Емельянов из Великого Устюга. Остальные люди от голода не могли и шагу шагнуть. Слабыми голосами просили они передать Дежневу, чтобы он хоть «постеленко спальное» да худую одежонку прислал и немного еды, чтобы добраться им до стана.
Фома Пермяк и Емельянов пришли к Дежневу, а Иван Зырянин отстал от них и погиб. Через несколько дней пришла на «Камень» помощь от Дежнева и принесла с собой последнее его шубное одеялишко, но людей, погибавших в снежных ямах, уже не нашли на том месте, где их видел Фома Пермяк. Они исчезли. Дежнев решил, что «их иноземцы розвезли». Имена девяти героев, оставшихся на «Камне», неизвестны. На дежневском стане или еще в пути от места кораблекрушения погибли приказчики Василия Гусельникова Бессон Астафьев и Афанасий Андреев.
Вскоре у Дежнева от двадцати пяти людей, выброшенных с ним вместе на берег Анадырского залива, осталось всего двенадцать. Имена десяти из них известны. Вот они:
Семен Дежнев
Фома Семенов Пермяк
Павел Кокоулин
Сидор Емельянов
Иван Пуляев
Михаил Захаров
Терентий Курсов
Елфим Меркурьев Мезеня
Петр Михайлов
Артемий Солдат (Солдатко)
Как провели они первую зиму в низовьях Анадыря, в жалкой хижине, построенной из леса-плавника? Прожили, а весной 1649 года стали даже лодки строить, чтобы на них проникнуть в глубь страны. И наступило время новых «съемных» боев...
Тогда было открыто племя анаулов, жившее на среднем течении Анадыря, сысканы чуванцы и ходынцы. Они давно исчезли с лица земли, так же как и шелаги, и омоки, и онкилоны... Но в списках людей Анадырского острога за 1681 год, где перечислены имена некоторых бывших спутников Дежнева, мы найдем упоминания о «погромных женах» казаков: Фома Семенов Пермяк, например, доживал свой век с «венчанной женой» анаулкой Устиньицей, у дежневца Панька Лаврентьева была жена Настасья-ходынка, из племени чуванцев в избу Васьки Игнатьева пришла Домна, с которой он венчался по закону.
Чукчанки, корячки, омочки, юкагирки, пусть неволей, делались подругами русских людей на Анадыре, качали в колыбелях из оленьих шкур русоволосых и черноглазых детей.
Быть новому острогу на Анадыре-реке! Все те же двенадцать человек, облюбовав место чуть выше устья Майна, забивают в вечномерзлую землю острые бревна крепостного частокола. Сто двадцать лет простоит он над суровой рекой...
Не дешево досталось все это Семену Дежневу. Анаулы отметили его «смертною раною», когда он брал с них первый ясак. Но Дежнев отдышался, отогнал от себя смерть и, сидя в новом зимовье, заполнял ясачные книги, которые он спас вместе с запасами казенной бумаги.
Забыли ли о Дежневе в Нижнеколымском остроге? Нет, о нем помнили и Василий Власьев, и целовальник Кирилл Коткин.
К тому же Дежневу помогли дикие олени. Нижнеколымцы давно знали о ежегодном ходе стад оленей через обе реки Анюй в Чаунскую тундру. Олений гон был праздником для юкагиров, и они всегда с нетерпением ждали времени, когда появятся рогатые вестники сытой и удачливой жизни. И юкагирские стойбища, как правило, располагались вдоль анюйской оленьей тропы. Была еще одна оленья дорога к Анадырю.
В 1649 году Никита Семенов бродил в верховьях Анюя и там взял на «погроме» Ангару, «лучшего мужика» из племени ходынцев. Ангара сказал, что «за Камнем» лежат верховья Анадыря, что Анюй и захребетная река почти сошлись своими вершинами. Здесь и проходила вторая дорога переселения оленей.
Тогда удалой Федот Ветошка в красной шапке с собольим околышем, Семен Мотора, выслужившийся из гулящих людей монастырский «трудник» Анисим Костромин, Никита Семенов и другие стали просить об отправлении их на Анадырь новой анюйской дорогой.
В то же самое время по Нижнеколымску вместе с Юшкой Селиверстовым ходил наш старый знакомый – Михайло Стадухин. Друзья добывают снасти и припасы, строят на берегу реки два очень больших коча. В эти ковчеги садятся Юрий Селиверстов, Стадухин и те знаменитые беглые из Якутского острога, что совершили когда-то загадочный и долгий морской поход.
Знали что-то про новые дальние земли и Стадухин, и беглый Ярофей Киселев, и другие. И тайна скрыта, видимо, прежде всего в том, куда именно в 1647 году ходила отважная и безгранично любознательная ватага старого Василия Бугра!
Важно запомнить одно: побег 1647 года состоялся сразу же после того, как мезенец Исай Игнатьев вернулся из дальней Чаунской губы, а Дежнев собрался в свое первое морское плаванье.
Почему беглые присоединялись попеременно то к Дежневу, то к Стадухину, почему два беглеца – Кокоулин и Петр Михайлов – пошли так охотно с Дежневым и Федотом Поповым? Не знали ли они тогда дальнего пути на восток? Не была ли «якутская женка» Федота Попова той самой «погромной бабой» Стадухина Калибой, которая жила у «чукчей» и так хорошо рассказывала о морских землях «каменного пояса»? В старых бумагах попадались известия о том, что казаки-мореходы иногда и «по сто рублев» платили за «погромных баб» – проводников, из тех, что бывали в плену у незнаемых народов и племен, в землях, еще неведомых для наших открывателей. Ведь и первые сведения о Большой Земле – Америке – были впоследствии получены тоже от «ясырки» Иттени!
Стадухин и его правая рука Юрий Селиверстов, избежавший всякого возмездия за участие в ложных доносах и «пытошных делах» при стольнике Головине, поднимают кожаные паруса и идут «морем вперед» – искать устье реки Погычи. Здесь снова неразгаданная тайна!
Лето 1649 года благоприятствовало мореходам, и Стадухин семь суток «бежал на парусах» по чистой воде и при попутном ветре. Где же он побывал, если Дежнев потом писал, что Стадухин действительно нашел «небольших коряков»? Дежнев коряков знал лучше, чем Стадухин, и, уж конечно, хорошо разбирался в том, кто такие чукчи и кто коряки и где они живут. Если действительно Михайло Стадухин доходил в 1649 году до коряков, он должен был повторить путь Дежнева – пройти проливом между Азией и Америкой! Вот из-за этого-то и разгорелся потом весь сыр-бор, когда Дежнев страстно обличал своих недругов Юрия и Михайла в том, что они выдумали все свое плавание к Большому Каменному Носу и к югу от него. Но Дежнев соглашался с тем, что Стадухин до «небольших коряков» все же доходил. Эта небольшая подробность великого спора старых недругов заставляет задуматься над тем, не был ли кое в чем прав и Стадухин.
Вернувшись в Нижнеколымск, Стадухин озорует, грозит Федоту Ветошке и другим участникам сухопутного отряда, готового отправиться на Анадырь, даже избивает двух из них, заманив к себе в гости. Беглецы 1647 года с упоением принимают участие в бесчинствах своего покровителя.
Откуда-то опять появляется Василий Бугор и становится в ряды буйной стадухинской дружины. К стадухинцам присоединяются приказчики Василия Гусельникова, некий Василий Вилюй, беглый Ярофей Киселев и другие. И хотя «наказная память» для анадырского похода была выдана Семену Моторе, Стадухин сам рвется на Анадырь и заранее предупреждает Мотору, что пойдет вперед и будет забирать для себя у туземцев нарты, собак и припасы.
Полномочия Моторы не давали покоя Стадухину, и он решил действовать решительно. Однажды он налетел на стан Моторы и, кажется, ночью, сонного, «выхватил» счастливого обладателя грамоты из его шубного одеяленка и силой уволок к себе. Мотора пропадал девять суток и только па десятый день догнал свой отряд – уже на Анадыре. Оказывается, Стадухин посадил Мотору в колоду и держал до тех пор, пока пленник не дал подписки, по которой он все свои права как начальника правительственного отряда «добровольно» передавал Михайлу и впредь только ему подчинялся.
Но Мотора пошел к Дежневу и, нарушив подписку, данную Стадухину, стал служить «государеву службу» вместе с первыми героями Анадыря. Холодной анадырской весной они добыли анаульских аманатов Колупая и Негово и по-хорошему обошлись со своими пленниками. Об этом немедленно узнал Стадухин, как снег на голову свалился на новых данников, побил и разорил многих из них. Дежнев поспешил на помощь Колупаю и застал Стадухина под стенами анаульского острожка.
Здесь произошла попытка увещевания Стадухина, когда Семейка говорил, что Михайло «делает негораздо» – побивает иноземцев «без разбору». И Дежнев уговорил анаулов дать ясак, чтобы прекратить дальнейшее кровопролитие. Когда анаулы стали выносить соболей, Стадухин избил Семейку.
Мотора и Дежнев поневоле стали думу думать, что им делать, и решили, что лучше погибать на новых захребетных реках, чем рано или поздно сидеть в колодах у Стадухина. «Бегаючи и укрываючись» от гнева Михайла, они снарядили нарты и двинулись по первому снегу искать реку Пенжину – сами собою, без проводников и бывалых людей. Три недели блуждали беглецы по дикому волоку между реками, на подступах к Пенжине, едва не погибли от голода и холода и вернулись на Анадырь.
Наступил 1651 год...
Дежнев и Мотора были немало удивлены, когда к ним в зимовье пришел вроде как бы с повинной старый скиталец Василий Бугор, открыватель Лены. Ему надоело бродить со Стадухиным! Бугор сказал, что он будет и без челобитной служить государеву службу, все, что прикажут, начнет делать – «аманатов имать» и в карауле стоять.
Василия Бугра приняли в анадырское братство. Пороховой дым вновь овевал его седины. Вскоре Бугор бился с ходынцами на вершине Анюя, бок о бок с Шаламом Ивановым, своим спутником по беглому скитанию 1647 года. Шалам тоже перешел к Дежневу, но недолго пришлось быть им вместе. Грозили когда-то якуты Шаламу «сердце вынуть», да не вырвали, а вот в анюйском бою не уберег Шалам своего сердца. Со смертной раной везли Шалама товарищи на Анадырь, и летним погожим днем старый служилый навеки закрыл свои зоркие глаза. Из анюйского боя с тяжелыми ранами вернулись Тит Семенов, Павел Кокоулин, Терентий Курсов.
Стадухин в это время разгуливал у Охотского моря. Юрий Селиверстов тоже не сидел спокойно на месте. Стоит посмотреть, что он делал в Якутском остроге в 1651 году.
Якутский воевода, «православный» ливонский немец Дмитрий Францбеков (Фаренсбах), благодаря игре счастливого случая постепенно превратился в большого сановника на службе у русского царя. Еще в 1635 году его посылали в Стокгольм представителем Московии.
В 1648 году ливонский немец появился в Якутске и сразу обеими руками вцепился в государеву казну, которую он считал за свою собственную. Грабил он вдохновенно, и дело доходило до того, что Францбекова перестали пускать в церковь, будто бы по велению Алексея – божьего человека, явившегося служилым. Но ни чудесными «явлениями», ни жалобами воровства воеводы Францбекова остановить было нельзя, легче было Лену вспять повернуть. Ради своей личной наживы Францбеков часто отправлял людей в дальние походы, плоды этих трудов присваивал себе и выставлял себя главным покровителем всех открытий. При этом Францбеков не щадил слов для того, чтобы изобразить, как велики были его личные затраты на то или иное полезное дело. Но служилые отлично знали, что Францбеков вор, грабитель, и не простой, а прямо какой-то былинный злодей-мздоимец.
У Францбекова были старые дружки в Швеции, и он, видимо, их не забывал, будучи уже в Сибири. Считая государеву казну своей, а себя главным радетелем всех новых открытий, Францбеков, естественно, должен был считать за свою собственность и чертежи, «отписки» и известия о дальних землях. Если это так, то ливонский немец накопил такой личный архив, какой не снился ни одному европейскому космографу.
Юрий Селиверстов стал проситься у Францбекова «на море», за Колыму, на Анадырь и Чендон (Гижигу). Воевода дал Юрию более трех тысяч рублей из казны, изобразив тут же, что весь «подъем» Селиверстова сделан на личные средства воеводы.
Стадухин, без сомнения, тоже был опутан францбековской паутиной. Отсюда и чувство безнаказанности, с которым Стадухин озоровал над наказными людьми. Он просто выполнял тайные наказы Францбекова.
Юрий Селиверстов действительно пошел морем для новых открытий, но вскоре от него была получена отчаянная «отписка». Торговые и промышленные люди во главе с приказчиками устюжанина Василия Федотова Гусельникова ворвались на Юшкин коч, стали бить и увечить людей. При этом гусельниковцы кричали, что Францбеков вор и злодей, взял с торговых людей деньги и на них снарядил плаванье селиверстовского коча. Юрия едва не убили, и он тревожно доносил, что ему теперь нельзя идти на остров морем, а также добывать моржовую кость. На какой же «остров» за Колымой и Анадырем хотел плыть Юрий Селиверстов по сговору с Францбековым?
В том же 1652 году шведский «комиссар» в Москве Иоганн де Родес, знаток северной торговли, отослал несколько писем Христине, своей королеве. В них несколько раз упоминался Дмитрий Францбеков. Сначала сообщалось, что он ограбил всю Сибирь и сбежал в Китай. Спустя некоторое время де Родес с облегчением писал, что эти слухи неверны. Наоборот, Францбеков завоевал города в Китае, нашел золотые руды и скоро приедет в Москву с дорогими соболями.
Но самое поразительное донесение, в котором вновь упоминался Францбеков, было написано Иоганном де Родесом 28 апреля 1652 года.
«Уехали по Волге на нескольких больших лодках 200 „стрельцов“, которые должны отправиться в Казань, и, как полагают, они посланы Францбекову в Сибирь для подкрепления его войск. Идет также слух, что решились отправить туда несколько чужестранных офицеров для их предполагаемого путешествия в Америку и чтобы продолжать полное овладение богатой страной, открытой упомянутым Францбековым», – писал Иоганн де Родес Христине, «десятой музе» или «шведской Палладе», как называли ее современники[4].
Мы не знаем о том, какое впечатление произвело это письмо на королеву, считавшую себя покровительницей наук. Но откуда де Родес мог узнать о столь правильном предположении насчет близости Америки к якутской вотчине Францбекова? Видно, что де Родес никак не смешивает Даурию, завоеванную рукой Ярофея Хабарова, с Америкой, а проводит четкое различие между ними!
Ясно одно: такое сообщение Иоганна де Родеса не могло остаться без внимания. Пройдет не так много лет, и чины шведского посольства в Москве тайно снимут копии с известного годуновского чертежа Сибири, на котором уже показаны области за Колымой, сведанные храбрецами из Якутского острога. И кто знает, в какие раздумья тогда погрузится знаменитый швед Олаф Рудбек, знаток древней географии! Копии с навеки утраченного подлинника годуновского чертежа останутся неизвестными нам, русским людям, до 1887 года, когда на них случайно в Стокгольмском государственном архиве наткнется Норденшельд, прошедший Аниан через двести тридцать лет после Семена Дежнева!
«И пошли мы все в гору, сами пути себе не знаем, холодны, наги и босы, а шел я, бедной Семейка, с товарыщи до Анандыры-реки ровно десять недель, и попали на Анандыр-реку внизу близко моря, и рыбы добыть не могли, лесу нет, и с голоду мы бедные врозь разбрелись. И вверх по Анандыре пошло двенадцать человек, и ходили двадцать дён, людей и аргишниц, дорог иноземских, не видали, и воротились назад, и, не дошед за три днища до стану, обночевались, почали в снегу ямы копать», – так напишет Дежнев через семь лет после этой страды.
Фома Семенов Пермяк, один из первых разведчиков Нижнего Анадыря, проживший потом тридцать три года в новой стране, стал отговаривать товарищей от ночевки в снежных могилах. На его зов поднялись лишь Иван Зырянин и Сидор Емельянов из Великого Устюга. Остальные люди от голода не могли и шагу шагнуть. Слабыми голосами просили они передать Дежневу, чтобы он хоть «постеленко спальное» да худую одежонку прислал и немного еды, чтобы добраться им до стана.
Фома Пермяк и Емельянов пришли к Дежневу, а Иван Зырянин отстал от них и погиб. Через несколько дней пришла на «Камень» помощь от Дежнева и принесла с собой последнее его шубное одеялишко, но людей, погибавших в снежных ямах, уже не нашли на том месте, где их видел Фома Пермяк. Они исчезли. Дежнев решил, что «их иноземцы розвезли». Имена девяти героев, оставшихся на «Камне», неизвестны. На дежневском стане или еще в пути от места кораблекрушения погибли приказчики Василия Гусельникова Бессон Астафьев и Афанасий Андреев.
Вскоре у Дежнева от двадцати пяти людей, выброшенных с ним вместе на берег Анадырского залива, осталось всего двенадцать. Имена десяти из них известны. Вот они:
Семен Дежнев
Фома Семенов Пермяк
Павел Кокоулин
Сидор Емельянов
Иван Пуляев
Михаил Захаров
Терентий Курсов
Елфим Меркурьев Мезеня
Петр Михайлов
Артемий Солдат (Солдатко)
Как провели они первую зиму в низовьях Анадыря, в жалкой хижине, построенной из леса-плавника? Прожили, а весной 1649 года стали даже лодки строить, чтобы на них проникнуть в глубь страны. И наступило время новых «съемных» боев...
Тогда было открыто племя анаулов, жившее на среднем течении Анадыря, сысканы чуванцы и ходынцы. Они давно исчезли с лица земли, так же как и шелаги, и омоки, и онкилоны... Но в списках людей Анадырского острога за 1681 год, где перечислены имена некоторых бывших спутников Дежнева, мы найдем упоминания о «погромных женах» казаков: Фома Семенов Пермяк, например, доживал свой век с «венчанной женой» анаулкой Устиньицей, у дежневца Панька Лаврентьева была жена Настасья-ходынка, из племени чуванцев в избу Васьки Игнатьева пришла Домна, с которой он венчался по закону.
Чукчанки, корячки, омочки, юкагирки, пусть неволей, делались подругами русских людей на Анадыре, качали в колыбелях из оленьих шкур русоволосых и черноглазых детей.
Быть новому острогу на Анадыре-реке! Все те же двенадцать человек, облюбовав место чуть выше устья Майна, забивают в вечномерзлую землю острые бревна крепостного частокола. Сто двадцать лет простоит он над суровой рекой...
Не дешево досталось все это Семену Дежневу. Анаулы отметили его «смертною раною», когда он брал с них первый ясак. Но Дежнев отдышался, отогнал от себя смерть и, сидя в новом зимовье, заполнял ясачные книги, которые он спас вместе с запасами казенной бумаги.
Забыли ли о Дежневе в Нижнеколымском остроге? Нет, о нем помнили и Василий Власьев, и целовальник Кирилл Коткин.
К тому же Дежневу помогли дикие олени. Нижнеколымцы давно знали о ежегодном ходе стад оленей через обе реки Анюй в Чаунскую тундру. Олений гон был праздником для юкагиров, и они всегда с нетерпением ждали времени, когда появятся рогатые вестники сытой и удачливой жизни. И юкагирские стойбища, как правило, располагались вдоль анюйской оленьей тропы. Была еще одна оленья дорога к Анадырю.
В 1649 году Никита Семенов бродил в верховьях Анюя и там взял на «погроме» Ангару, «лучшего мужика» из племени ходынцев. Ангара сказал, что «за Камнем» лежат верховья Анадыря, что Анюй и захребетная река почти сошлись своими вершинами. Здесь и проходила вторая дорога переселения оленей.
Тогда удалой Федот Ветошка в красной шапке с собольим околышем, Семен Мотора, выслужившийся из гулящих людей монастырский «трудник» Анисим Костромин, Никита Семенов и другие стали просить об отправлении их на Анадырь новой анюйской дорогой.
В то же самое время по Нижнеколымску вместе с Юшкой Селиверстовым ходил наш старый знакомый – Михайло Стадухин. Друзья добывают снасти и припасы, строят на берегу реки два очень больших коча. В эти ковчеги садятся Юрий Селиверстов, Стадухин и те знаменитые беглые из Якутского острога, что совершили когда-то загадочный и долгий морской поход.
Знали что-то про новые дальние земли и Стадухин, и беглый Ярофей Киселев, и другие. И тайна скрыта, видимо, прежде всего в том, куда именно в 1647 году ходила отважная и безгранично любознательная ватага старого Василия Бугра!
Важно запомнить одно: побег 1647 года состоялся сразу же после того, как мезенец Исай Игнатьев вернулся из дальней Чаунской губы, а Дежнев собрался в свое первое морское плаванье.
Почему беглые присоединялись попеременно то к Дежневу, то к Стадухину, почему два беглеца – Кокоулин и Петр Михайлов – пошли так охотно с Дежневым и Федотом Поповым? Не знали ли они тогда дальнего пути на восток? Не была ли «якутская женка» Федота Попова той самой «погромной бабой» Стадухина Калибой, которая жила у «чукчей» и так хорошо рассказывала о морских землях «каменного пояса»? В старых бумагах попадались известия о том, что казаки-мореходы иногда и «по сто рублев» платили за «погромных баб» – проводников, из тех, что бывали в плену у незнаемых народов и племен, в землях, еще неведомых для наших открывателей. Ведь и первые сведения о Большой Земле – Америке – были впоследствии получены тоже от «ясырки» Иттени!
Стадухин и его правая рука Юрий Селиверстов, избежавший всякого возмездия за участие в ложных доносах и «пытошных делах» при стольнике Головине, поднимают кожаные паруса и идут «морем вперед» – искать устье реки Погычи. Здесь снова неразгаданная тайна!
Лето 1649 года благоприятствовало мореходам, и Стадухин семь суток «бежал на парусах» по чистой воде и при попутном ветре. Где же он побывал, если Дежнев потом писал, что Стадухин действительно нашел «небольших коряков»? Дежнев коряков знал лучше, чем Стадухин, и, уж конечно, хорошо разбирался в том, кто такие чукчи и кто коряки и где они живут. Если действительно Михайло Стадухин доходил в 1649 году до коряков, он должен был повторить путь Дежнева – пройти проливом между Азией и Америкой! Вот из-за этого-то и разгорелся потом весь сыр-бор, когда Дежнев страстно обличал своих недругов Юрия и Михайла в том, что они выдумали все свое плавание к Большому Каменному Носу и к югу от него. Но Дежнев соглашался с тем, что Стадухин до «небольших коряков» все же доходил. Эта небольшая подробность великого спора старых недругов заставляет задуматься над тем, не был ли кое в чем прав и Стадухин.
Вернувшись в Нижнеколымск, Стадухин озорует, грозит Федоту Ветошке и другим участникам сухопутного отряда, готового отправиться на Анадырь, даже избивает двух из них, заманив к себе в гости. Беглецы 1647 года с упоением принимают участие в бесчинствах своего покровителя.
Откуда-то опять появляется Василий Бугор и становится в ряды буйной стадухинской дружины. К стадухинцам присоединяются приказчики Василия Гусельникова, некий Василий Вилюй, беглый Ярофей Киселев и другие. И хотя «наказная память» для анадырского похода была выдана Семену Моторе, Стадухин сам рвется на Анадырь и заранее предупреждает Мотору, что пойдет вперед и будет забирать для себя у туземцев нарты, собак и припасы.
Полномочия Моторы не давали покоя Стадухину, и он решил действовать решительно. Однажды он налетел на стан Моторы и, кажется, ночью, сонного, «выхватил» счастливого обладателя грамоты из его шубного одеяленка и силой уволок к себе. Мотора пропадал девять суток и только па десятый день догнал свой отряд – уже на Анадыре. Оказывается, Стадухин посадил Мотору в колоду и держал до тех пор, пока пленник не дал подписки, по которой он все свои права как начальника правительственного отряда «добровольно» передавал Михайлу и впредь только ему подчинялся.
Но Мотора пошел к Дежневу и, нарушив подписку, данную Стадухину, стал служить «государеву службу» вместе с первыми героями Анадыря. Холодной анадырской весной они добыли анаульских аманатов Колупая и Негово и по-хорошему обошлись со своими пленниками. Об этом немедленно узнал Стадухин, как снег на голову свалился на новых данников, побил и разорил многих из них. Дежнев поспешил на помощь Колупаю и застал Стадухина под стенами анаульского острожка.
Здесь произошла попытка увещевания Стадухина, когда Семейка говорил, что Михайло «делает негораздо» – побивает иноземцев «без разбору». И Дежнев уговорил анаулов дать ясак, чтобы прекратить дальнейшее кровопролитие. Когда анаулы стали выносить соболей, Стадухин избил Семейку.
Мотора и Дежнев поневоле стали думу думать, что им делать, и решили, что лучше погибать на новых захребетных реках, чем рано или поздно сидеть в колодах у Стадухина. «Бегаючи и укрываючись» от гнева Михайла, они снарядили нарты и двинулись по первому снегу искать реку Пенжину – сами собою, без проводников и бывалых людей. Три недели блуждали беглецы по дикому волоку между реками, на подступах к Пенжине, едва не погибли от голода и холода и вернулись на Анадырь.
Наступил 1651 год...
Дежнев и Мотора были немало удивлены, когда к ним в зимовье пришел вроде как бы с повинной старый скиталец Василий Бугор, открыватель Лены. Ему надоело бродить со Стадухиным! Бугор сказал, что он будет и без челобитной служить государеву службу, все, что прикажут, начнет делать – «аманатов имать» и в карауле стоять.
Василия Бугра приняли в анадырское братство. Пороховой дым вновь овевал его седины. Вскоре Бугор бился с ходынцами на вершине Анюя, бок о бок с Шаламом Ивановым, своим спутником по беглому скитанию 1647 года. Шалам тоже перешел к Дежневу, но недолго пришлось быть им вместе. Грозили когда-то якуты Шаламу «сердце вынуть», да не вырвали, а вот в анюйском бою не уберег Шалам своего сердца. Со смертной раной везли Шалама товарищи на Анадырь, и летним погожим днем старый служилый навеки закрыл свои зоркие глаза. Из анюйского боя с тяжелыми ранами вернулись Тит Семенов, Павел Кокоулин, Терентий Курсов.
Стадухин в это время разгуливал у Охотского моря. Юрий Селиверстов тоже не сидел спокойно на месте. Стоит посмотреть, что он делал в Якутском остроге в 1651 году.
Якутский воевода, «православный» ливонский немец Дмитрий Францбеков (Фаренсбах), благодаря игре счастливого случая постепенно превратился в большого сановника на службе у русского царя. Еще в 1635 году его посылали в Стокгольм представителем Московии.
В 1648 году ливонский немец появился в Якутске и сразу обеими руками вцепился в государеву казну, которую он считал за свою собственную. Грабил он вдохновенно, и дело доходило до того, что Францбекова перестали пускать в церковь, будто бы по велению Алексея – божьего человека, явившегося служилым. Но ни чудесными «явлениями», ни жалобами воровства воеводы Францбекова остановить было нельзя, легче было Лену вспять повернуть. Ради своей личной наживы Францбеков часто отправлял людей в дальние походы, плоды этих трудов присваивал себе и выставлял себя главным покровителем всех открытий. При этом Францбеков не щадил слов для того, чтобы изобразить, как велики были его личные затраты на то или иное полезное дело. Но служилые отлично знали, что Францбеков вор, грабитель, и не простой, а прямо какой-то былинный злодей-мздоимец.
У Францбекова были старые дружки в Швеции, и он, видимо, их не забывал, будучи уже в Сибири. Считая государеву казну своей, а себя главным радетелем всех новых открытий, Францбеков, естественно, должен был считать за свою собственность и чертежи, «отписки» и известия о дальних землях. Если это так, то ливонский немец накопил такой личный архив, какой не снился ни одному европейскому космографу.
Юрий Селиверстов стал проситься у Францбекова «на море», за Колыму, на Анадырь и Чендон (Гижигу). Воевода дал Юрию более трех тысяч рублей из казны, изобразив тут же, что весь «подъем» Селиверстова сделан на личные средства воеводы.
Стадухин, без сомнения, тоже был опутан францбековской паутиной. Отсюда и чувство безнаказанности, с которым Стадухин озоровал над наказными людьми. Он просто выполнял тайные наказы Францбекова.
Юрий Селиверстов действительно пошел морем для новых открытий, но вскоре от него была получена отчаянная «отписка». Торговые и промышленные люди во главе с приказчиками устюжанина Василия Федотова Гусельникова ворвались на Юшкин коч, стали бить и увечить людей. При этом гусельниковцы кричали, что Францбеков вор и злодей, взял с торговых людей деньги и на них снарядил плаванье селиверстовского коча. Юрия едва не убили, и он тревожно доносил, что ему теперь нельзя идти на остров морем, а также добывать моржовую кость. На какой же «остров» за Колымой и Анадырем хотел плыть Юрий Селиверстов по сговору с Францбековым?
В том же 1652 году шведский «комиссар» в Москве Иоганн де Родес, знаток северной торговли, отослал несколько писем Христине, своей королеве. В них несколько раз упоминался Дмитрий Францбеков. Сначала сообщалось, что он ограбил всю Сибирь и сбежал в Китай. Спустя некоторое время де Родес с облегчением писал, что эти слухи неверны. Наоборот, Францбеков завоевал города в Китае, нашел золотые руды и скоро приедет в Москву с дорогими соболями.
Но самое поразительное донесение, в котором вновь упоминался Францбеков, было написано Иоганном де Родесом 28 апреля 1652 года.
«Уехали по Волге на нескольких больших лодках 200 „стрельцов“, которые должны отправиться в Казань, и, как полагают, они посланы Францбекову в Сибирь для подкрепления его войск. Идет также слух, что решились отправить туда несколько чужестранных офицеров для их предполагаемого путешествия в Америку и чтобы продолжать полное овладение богатой страной, открытой упомянутым Францбековым», – писал Иоганн де Родес Христине, «десятой музе» или «шведской Палладе», как называли ее современники[4].
Мы не знаем о том, какое впечатление произвело это письмо на королеву, считавшую себя покровительницей наук. Но откуда де Родес мог узнать о столь правильном предположении насчет близости Америки к якутской вотчине Францбекова? Видно, что де Родес никак не смешивает Даурию, завоеванную рукой Ярофея Хабарова, с Америкой, а проводит четкое различие между ними!
Ясно одно: такое сообщение Иоганна де Родеса не могло остаться без внимания. Пройдет не так много лет, и чины шведского посольства в Москве тайно снимут копии с известного годуновского чертежа Сибири, на котором уже показаны области за Колымой, сведанные храбрецами из Якутского острога. И кто знает, в какие раздумья тогда погрузится знаменитый швед Олаф Рудбек, знаток древней географии! Копии с навеки утраченного подлинника годуновского чертежа останутся неизвестными нам, русским людям, до 1887 года, когда на них случайно в Стокгольмском государственном архиве наткнется Норденшельд, прошедший Аниан через двести тридцать лет после Семена Дежнева!
АНАДЫРСКОЕ ЖИТЬЕ
Новая тяжелая потеря... Убит Семен Мотора! Он в последний год своей жизни еле ноги таскал, потому что жил, отделившись от Дежнева, в верховьях Анадыря, в ясачном зимовье, оберегая соболиную казну и заложника ходынца Чекчоя. Сам Мотора кормился кедровой корой, а свежую рыбу отдавал Чекчою, чтобы он не помер от цинги! Дежнев спасал Мотору, посылал к нему Фому Семенова Пермяка с «кормом» и одеялишками. Но Стадухин налетел на Фому Пермяка и отнял почти все, что он с таким трудом волок на нартах.
Погиб Семен Мотора так. Дежнев отпустил па волга всех родственников своих первых аманатов. Заложник Колупай после этого так привязался к казакам, что сам вызвался помогать им собирать ясак с оленных ходынских людей. Колупай и его родич Лок не раз ходили на «Камень» и привозили оттуда соболиные шкуры. В один из таких походов Колупая на Анаульский острожек нагрянул неясачный «князец» Мекер. Он истребил аманатских отцов и родников. Лок и Колупай, вернувшись с ясачного сбора, увидели на месте родного крова пепелище. Тогда они стали просить Мотору и Дежнева, чтоб они смирили Мекера ратным боем. Казаки нашли Мекера, стали издали уговаривать его покориться и перейти под царскую руку. Но ответом на это была стая стрел. Одна из них и уложила на месте Семена Мотору...
Поскольку у покойного Моторы когда-то была «наказная память», хоть и отнятая потом Стадухиным, казаки считали Мотору до самого дня его гибели начальным человеком на всем Анадыре. У свежей могилы Моторы Василий Бугор и Анисим Костромин стали просить Дежнева и Никиту Семенова ведать теперь всеми государевыми делами – казаками, аманатами и соболиной казной.
Весной 1652 года казаки пошли проведать море и совершили одно из своих больших открытий. Люди из Русского Поморья, бывшие с Дежневым, дивились новому богатству. Такого обилия морского зверя они еще никогда не видели.
Впоследствии Дежнев и Федот Ветошка впервые описали Анадырскую коргу, или Русскую Кошку, как потом называлось это место. Длинный, возвышенный мыс Геек тянулся к устью Анадыря со стороны Катырки-реки и заканчивался отмелью, далеко выдавшейся в море. На отмели и мысе располагалось шумное моржовое лежбище, зверя было много и на воде, у самого края корги. Добыча дорогого «рыбьего зуба» была теперь обеспечена на долгое время. Но казаки отложили первый промысел на зверя, потому что спешили в обратный путь, боясь пропустить сроки рыбной ловли.
Русская Кошка была открыта 29 июня 1652 года, и на анадырском поморье Дежнев пробыл всего около двадцати дней. В остроге теперь надо было строить склад для дорогих клыков, думать, как отправить их на Колыму...
Вероятно, тогда же Дежнев начал составлять чертеж новой страны – от Анюя и «Камня», от верхнего Анадыря до самого устья и поморья – «до той корги, где вылягает зверь». Чертеж не дошел до нас, но Дежнев писал о нем и упоминал, что на чертеже были нанесены большие и малые притоки Анадыря. По этому можно судить, насколько успели сведать новый дикий край наши герои – голодая и холодая, «бегаючи» от Стадухина, воюя с неясачными племенами.
Записывал Дежнев для памяти разные примечательные сведения об Анадыре, границе лиственничных и березовых лесов в его верховьях, о заморе красной рыбы в реке. Составлял он и роспись, кто и сколько моржовой кости добыл в год открытия Анадырской корги.
Теперь считалось, что на Анадыре находятся два русских поселения – собственно Анадырский острог и Ясачное зимовье, где посменно жили служилые вместе с аманатами.
К Дежневу шли первые поселенцы с Колымы. Он упоминал о «заводных» людях, которые приносили с собой орудия лова, но горевал, что этих людей еще мало и не у кого брать сети в долг – в них была особенная нужда.
Семен Дежнев в 1653 году усиленно разведывал через поморов-туземцев о состоянии льдов в море между устьем Анадыря и Большим Каменным Носом. Советчики сказали, что лед от берегов в море относит далеко не каждый год. Были готовы уже лиственничные кочи, добыта кое-какая снасть, но Дежнев не решился плыть на Колыму только из-за того, что не были надежны паруса и якоря.
Он узнал, что на «большом море» есть «великие сулои». В народной океанографии, у мезенских и Кольских поморов, так назывались сильные течения, рвущиеся пенистыми, кипящими полосами из-за морских мысов. Сулои были и близ устья Лены, и их хорошо должен был знать Дежнев. Он не боялся водоворотов сулоя, не за себя дрожал и в плаванье не пошел только потому, что не хотел рисковать грузом – пушниной и «рыбьим зубом».
Погиб Семен Мотора так. Дежнев отпустил па волга всех родственников своих первых аманатов. Заложник Колупай после этого так привязался к казакам, что сам вызвался помогать им собирать ясак с оленных ходынских людей. Колупай и его родич Лок не раз ходили на «Камень» и привозили оттуда соболиные шкуры. В один из таких походов Колупая на Анаульский острожек нагрянул неясачный «князец» Мекер. Он истребил аманатских отцов и родников. Лок и Колупай, вернувшись с ясачного сбора, увидели на месте родного крова пепелище. Тогда они стали просить Мотору и Дежнева, чтоб они смирили Мекера ратным боем. Казаки нашли Мекера, стали издали уговаривать его покориться и перейти под царскую руку. Но ответом на это была стая стрел. Одна из них и уложила на месте Семена Мотору...
Поскольку у покойного Моторы когда-то была «наказная память», хоть и отнятая потом Стадухиным, казаки считали Мотору до самого дня его гибели начальным человеком на всем Анадыре. У свежей могилы Моторы Василий Бугор и Анисим Костромин стали просить Дежнева и Никиту Семенова ведать теперь всеми государевыми делами – казаками, аманатами и соболиной казной.
Весной 1652 года казаки пошли проведать море и совершили одно из своих больших открытий. Люди из Русского Поморья, бывшие с Дежневым, дивились новому богатству. Такого обилия морского зверя они еще никогда не видели.
Впоследствии Дежнев и Федот Ветошка впервые описали Анадырскую коргу, или Русскую Кошку, как потом называлось это место. Длинный, возвышенный мыс Геек тянулся к устью Анадыря со стороны Катырки-реки и заканчивался отмелью, далеко выдавшейся в море. На отмели и мысе располагалось шумное моржовое лежбище, зверя было много и на воде, у самого края корги. Добыча дорогого «рыбьего зуба» была теперь обеспечена на долгое время. Но казаки отложили первый промысел на зверя, потому что спешили в обратный путь, боясь пропустить сроки рыбной ловли.
Русская Кошка была открыта 29 июня 1652 года, и на анадырском поморье Дежнев пробыл всего около двадцати дней. В остроге теперь надо было строить склад для дорогих клыков, думать, как отправить их на Колыму...
Вероятно, тогда же Дежнев начал составлять чертеж новой страны – от Анюя и «Камня», от верхнего Анадыря до самого устья и поморья – «до той корги, где вылягает зверь». Чертеж не дошел до нас, но Дежнев писал о нем и упоминал, что на чертеже были нанесены большие и малые притоки Анадыря. По этому можно судить, насколько успели сведать новый дикий край наши герои – голодая и холодая, «бегаючи» от Стадухина, воюя с неясачными племенами.
Записывал Дежнев для памяти разные примечательные сведения об Анадыре, границе лиственничных и березовых лесов в его верховьях, о заморе красной рыбы в реке. Составлял он и роспись, кто и сколько моржовой кости добыл в год открытия Анадырской корги.
Теперь считалось, что на Анадыре находятся два русских поселения – собственно Анадырский острог и Ясачное зимовье, где посменно жили служилые вместе с аманатами.
К Дежневу шли первые поселенцы с Колымы. Он упоминал о «заводных» людях, которые приносили с собой орудия лова, но горевал, что этих людей еще мало и не у кого брать сети в долг – в них была особенная нужда.
Семен Дежнев в 1653 году усиленно разведывал через поморов-туземцев о состоянии льдов в море между устьем Анадыря и Большим Каменным Носом. Советчики сказали, что лед от берегов в море относит далеко не каждый год. Были готовы уже лиственничные кочи, добыта кое-какая снасть, но Дежнев не решился плыть на Колыму только из-за того, что не были надежны паруса и якоря.
Он узнал, что на «большом море» есть «великие сулои». В народной океанографии, у мезенских и Кольских поморов, так назывались сильные течения, рвущиеся пенистыми, кипящими полосами из-за морских мысов. Сулои были и близ устья Лены, и их хорошо должен был знать Дежнев. Он не боялся водоворотов сулоя, не за себя дрожал и в плаванье не пошел только потому, что не хотел рисковать грузом – пушниной и «рыбьим зубом».