Марш Нейро. Маэстро, вы убийца !

Марш Нейро
Маэстро, вы убийца !

   Нейо Марш
   Маэстро, вы убийца!
   роман
   Перевел с английского А.Санин
   Глава 1
   ПРОЛОГ В ОТКРЫТОМ МОРЕ
   Облокотившись на леер, Аллейн смотрел на побуревший от времени морской причал, заполоненный людскими лицами. Минуту или две спустя все эти лица начнут отдаляться, постепенно расплываясь, а потом уже и вовсе превратятся в смутные воспоминания. "Мы заходили в Суву". Аллейна вдруг охватило почти неодолимое желание набросить на причал воображаемый обруч, чтобы, аккуратно вычленив, постараться увековечить деревянное сооружение в своей памяти. Поначалу праздно, как бы между прочим, а затем с неоправданной сосредоточенностью, Аллейн принялся запоминать открывшуюся его взору картину. Начиная с мелочей. Высоченный фиджиец с причудливо раскрашенной прической. Ну и волосищи - ослепительно яркий фуксин в сочетании с ядовито-мышьяковой зеленью грозди свежесрезанных бананов. Поймав это дикое сочетание в силок извилин своей памяти, Аллейн с фотографической точностью запечатлел его. А следом - коричневое лицо, испещренное голубоватыми бликами, отражавшимися от водной лазури, крепкий лоснящийся торс, белоснежную набедренную повязку и могучие ноги. Наметанный взгляд Аллейна выхватил из толпы хитросплетение коричневых ног на влажных досках. Его вдруг захватил азарт. Сколько он успеет запомнить, прежде чем корабль отплывет? И звуки - их он тоже должен увезти с собой - характерное шлепанье босых ступней, монотонный рокот голосов и обрывки песни, доносившиеся от стайки девушек-аборигенок, которые сгрудились в отдалении возле раскинувшейся над гладью гавани россыпи кроваво-красных кораллов. Нельзя забыть и запах - удивительный пряный аромат красного жасмина, кокосового масла и отсыревшего дерева, которым был напоен воздух. Аллейн расширил круг, включив в него ещё индианку в кричаще-розовом сари, сидевшую на корточках в тени развесистого изумрудно-зеленого банана; мокрые крыши будочек на пристани, а также покрытые лужами дорожки, веером расходившиеся от причала и бесцельно исчезавшие в мангровых болотах и темнеющих в отдалении горных грядах. А горы - ну разве можно забыть такое чудо? Пурпурно-багряные у основания, перерезанные посередине неспешной процессией облаков, а потом - резко взметнувшиеся в торжественное и неподвижное небо фантастическими пиками, изрезанными, как шпили средневековых рыцарских замков. Облака, окаймленные выкрашенной в индиго бахромой, угрожающе темнеющие посередине невыплеснутым дождем. Цвета - сочные и густые краски, невыразимую палитру мокрой сепии, ядовитой зелени, кровавого фуксина и сочного индиго. Звучные голоса фиджийцев, гортанные и громкие, как будто доносились из органных труб, сочно прорезывали пропитанный влагой воздух, который и сам, казалось, звенел и вибрировал.
   И вдруг все чуть-чуть померкло, краски потускнели. Корабль отвалил от причала. Уже и картина поблекла, да и голоса скоро растворятся, канув в Лету. Аллейн зажмурился и с удовлетворением убедился, что волшебная картина со всеми живыми красками и звуками полностью сохранилась в воображении. Когда он открыл глаза, корабль от пристани отделяла уже широкая полоса воды. Не желая больше смотреть на причал, Аллейн отвернулся.
   - Господи, ну и зари-ища! - жеманно пропела красотка-блондинка, как всегда окруженная толпой поклонников. - Зуть! Только в этом городишке я похудела фунтов на десять. Кошмарная зара! Уфф!
   Молодые люди громко захохотали.
   - В Гонолулу жара ещё покруче, - поддразнил один из них.
   - Может быть. Но все равно - не такая одуряющая, как здесь.
   - Как-то в знойном Гонолулу пережарилась акула! - задорно выкрикнул кто-то.
   - Эх, ребята! - воскликнула жеманница, кокетливо закатив глаза и крутя бедрами, как в гавайском танце. - Потерпите, пока мы придем в мой добрый старый Лулу - вот уж когда повеселимся на славу. Ах, как мне нравятся эти наклеечки на моих саквоязыках! - Она заприметила Аллейна. - Ой, вы только посмотрите, кто к нам позаловал! Скорей зе, зайчик идите в нашу компашку.
   Аллейн медленно приблизился. Не успели они отплыть из Окленда, как он уже обратил внимание, что по отношению к нему синеглазая прелестница пускает в ход свои самые колдовские чары. А в голосе сразу появляются теплые нотки. В глубине души Аллейн был польщен - как-никак, за красавицей ухлестывало не менее дюжины молодых ухажеров. "Ах, уж эти тщеславные сорокалетние мужчины", - вздыхал он всякий раз, когда начинал думать на эту тему. Но блондинка была и впрямь настолько аппетитна, что Аллейн невольно признавал, что она привнесла свежесть и очарование в ожидаемую предсказуемость пароходного флирта.
   - Полюбуйтесь только на него! - не унималась она. - Милашка ведь, правда? Ах, как зе ему к лицу эта английская чопорность! А глаза так и семафорят: дерзытесь от меня подальше! Открою вам секрет, ребятки. Эй, слушайте все! Этот мистер Аллейн - мой самый большой провал и позор. Я для него ровным счетом ничего не значу.
   "Вот ведь, привязалась, бестия", - подумал Аллейн, а вслух произнес:
   - Я просто - отчаянный трус, мисс Ван Маес.
   - В каком это смысле? - подозрительно осведомилась она. Огромные глазищи засияли.
   - Я... я сам не знаю, - поспешно ответил смутившийся Аллейн.
   - Полундра, мы пересекаем барьерный риф! - выкрикнул один из юнцов.
   Все посыпались к борту. Мелкие волны лениво накатывали на коралловые рифы, омывая их с двух сторон, словно ребра неведомого страшилища, а потом рассыпаясь веером невысоких пенистых бурунчиков. А над Фиджи по-прежнему нависали низкие облака, тщетно грозя разразиться дождем. Сочный пурпур острова местами озарялся золотистыми пятнышками солнечных лучей, то тут, то там пробивавших себе бреши в серых облаках. Миновав торчащие как клыки, кораллы, корабль вышел в открытое море.
   Аллейн воспользовался этой заминкой, чтобы исчезнуть; поспешно прошагав на корму, он вскарабкался по трапу на шлюпочную палубу. Там не было ни души - пассажиры, ещё не успев сменить одежду, в которой высаживались на остров, толпились на главной палубе. Задумчиво набив трубку, Аллейн кинул взгляд в сторону Фиджи. Да, там было приятно. Удивительно мирно и уютно.
   - О, черт! - послышалось вдруг сверху. - Проклятье! Вот дьявольщина!
   Аллейн испуганно задрал голову. На одной из покрытых брезентом шлюпок сидела женщина. Аллейну показалось, что она пытается проткнуть какой-то предмет. В следующую секунду женщина встала и выпрямилась. Аллейн увидел, что она одета в чудовищно замызганные фланелевые брючки и короткий рабочий халат мышиного цвета. В руке у неё Аллейн разглядел длинную кисть. Лицо незнакомки украшало здоровенное пятно зеленой краски, а коротко подстриженные волосы торчали, как караульная рота - похоже, что хозяйка в сердцах запустила в них пятерню, безжалостно зачесав непослушные пряди наверх. Женщина была худенькая и темноволосая. Она перебралась на нос шлюпки и Аллейну представилась возможность рассмотреть, чем она занималась. Маленький холст был пристроен к крышке настежь распахнутого ящичка для красок. У Аллейна перехватило дыхание. Как будто кто-то подсмотрел у него в мозгу столь тщательно запомненный причал в Суве и воплотил на холсте. Яркий пейзаж с поразительной, невероятной живостью передавал даже самое дыхание запечатленной сцены. Картина была написана решительными, немного нервными мазками. Голубовато-розовые и ярко-зеленые тона сочетались в ней с удивительно естественной гармонией, как слова тщательно составленной фразы. Несмотря на видимую простоту, Аллейн был потрясен - скорее даже выплеском чувств, чем отражением зрительного восприятия.
   Художница, зажав во рту незажженную сигарету, окинула свое творение придирчивым взглядом. Порылась в кармане, выудила носовой платок, служивший тряпочкой для стирания, и снова запустила пятерню в волосы.
   - Что за чертовщина! - процедила она и вынула изо рта сигарету.
   - Спичка нужна? - спросил Аллейн.
   Художница вздрогнула, пошатнулась и неловко села.
   - И долго вы уже здесь торчите? - нелюбезным тоном осведомилась она.
   - Нет, я только что подошел. Я... вовсе не подглядывал. Могу я поднести вам огоньку?
   - О, ну спасибо. Бросьте мне коробок, пожалуйста. - Она закурила, глядя на Аллейна поверх изящных тонких рук, затем снова повернулась к своему пейзажу.
   - Изумительная картина, - невольно вырвалось у Аллейна.
   Женщина вздернула тонкое плечико, словно голос Аллейна проткнул ей барабанную перепонку, что-то невнятно пробурчала и вернулась к работе. Взяла палитру и принялась размазывать ножичком тонкий слой краски.
   - Надеюсь, вы не собираетесь что-нибудь менять? - не сдержался Аллейн.
   Художница обернулась и недоуменно уставилась на него.
   - А почему бы и нет?
   - Потому что это уже - совершенное творение. Вы... повредите ему... О, простите! - спохватился Аллейн. - Жуткая бесцеремонность с моей стороны, я понимаю. Извините, Бога ради.
   - Да бросьте вы, - нетерпеливо отмахнулась незнакомка и, запрокинув назад голову, вгляделась в картину.
   - Мне просто показалось... - неуклюже проблеял Аллейн.
   - А вот мне показалось, - оборвала его художница, - что, вскарабкавшись на этот чертовски неудобный насест, я хоть чуточку смогу поработать в одиночестве.
   - Сейчас поработаете, - заверил Аллейн, кланяясь её гордому профилю. Он попытался вспомнить, случалось ли ему хоть раз выслушивать подобные колкости от абсолютно незнакомого человека. Пожалуй, лишь несколько раз, причем - исключительно от личностей, которых ему приходилось допрашивать как офицеру Скотленд-Ярда. В тех случаях он все равно стоял на своем. На сей же раз было совершенно очевидно, что ему не остается ничего иного, как извиниться и сгинуть. Уже дойдя до трапа, Аллейн обернулся.
   - Если вы хоть что-то измените, даже самую малость, то станете преступницей, - твердо заявил он. - То, что вы создали - настоящий шедевр. Даже я это вижу, а я...
   - ... ни уха ни рыла в живописи не смыслю, но знаю, что мне это нравится, - свирепо закончила за него колючая незнакомка.
   - Я собирался закончить фразу совсем другой банальностью, - миролюбиво произнес Аллейн.
   Впервые за все время художница удостоила его внимательным взглядом. Уголки её рта неожиданно вздернулись в очаровательной улыбке.
   - Хорошо, - вздохнула она. - Что-то я веду себя чересчур сварливо. Настал мой черед принести вам свои извинения. Я думала, что передо мной самый обычный зевака-дилетант, который всем дает поучительные советы.
   - Боже упаси!
   - Собственно говоря, я ничего особенного делать и не собиралась, сказала она внезапно смущенным тоном, словно оправдываясь. - Вся загвоздка вот в этой фигуре на переднем плане - я слишком поздно про неё вспомнила. Я ведь начала работать всего за час до отплытия. Мне казалось, что в ней присутствовали голубовато-серые тона, но я точно не помню - где именно...
   Она озабоченно замолчала.
   - Конечно, присутствовали! - обрадованно воскликнул Аллейн. Отражение воды на внутренней поверхности бедер. Неужели не помните?
   - Ей-богу! Точно - вы правы! - возбужденно вскричала она. - Сейчас, подождите минутку.
   Художница выбрала тонкую кисточку, провела по размазанной краске, на какое-то мгновение застыла, словно прицеливаясь, а потом аккуратно чиркнула по холсту.
   - Вот так?
   Аллейн ахнул.
   - Совершенно идеально. Теперь уже точно - все. Баста. Можете расслабиться.
   - Ну, хорошо, хорошо. А я и не подозревала, что вы тоже из художественной братии.
   - Нет, я вовсе не художник. Все дело тут только в моей несносной самоуверенности.
   Она начала складывать кисти.
   - Что ж, должна отметить, что для непрофессионала вы необычайно наблюдательны. У вас замечательная зрительная память.
   - Не совсем, - признался Аллейн. - Она у меня скорее - синтетическая.
   Художница вскинула брови.
   - Вы имеете в виду, что тренировали её специально?
   - Да, в силу вынужденной необходимости.
   - Почему?
   - Хорошая зрительная память - одна из самых необходимых составных частей моей профессии. Позвольте, я возьму ваш ящичек.
   - О - спасибо. Осторожнее с крышкой - она немного перепачкана. Было бы жалко испортить такие шикарные брюки. Подержите этюд?
   - Может быть, я помогу вам спуститься? - предложил Аллейн.
   - Я справлюсь сама, благодарю, - отрезала незнакомка, перебрасывая ногу через борт шлюпки.
   Аллейн осторожно поставил холст перед собой на поручень и пристально всмотрелся. Темноволосая женщина, спрыгнув на палубу, приблизилась к нему, глядя на свое творение безразличным взором художника.
   Аллейн хлопнул себя по лбу.
   - Господи, ведь вы же, наверное - Агата Трой!
   - Да, это я.
   - Боже, что я за безнадежный тупица!
   - Почему? - изумилась Агата Трой. - Вы мне как раз здорово помогли.
   - Спасибо, - сокрушенно покачал головой Аллейн. - Я ведь всего год назад посещал вашу персональную выставку в Лондоне.
   - В самом деле? - с полным отсутствием какой-либо заинтересованности переспросила она.
   - И как я сразу не догадался? Мне кажется, что есть нечто общее между этим этюдом и вашей картиной "На стадионе". Вы не находите?
   - Да, вы правы. - Агата Трой вскинула брови. - У них единая композиция - расходящиеся лучом линии - и схожая цветовая гамма. И - одинаковое ощущение. Ладно, пойду к себе в каюту переодеваться.
   - Вы сели на пароход в Суве?
   - Да. Когда я посмотрела на причал с главной палубы, зрелище меня настолько захватило, что я сразу схватила кисти с красками и примчалась сюда.
   Она подняла ящичек за ремни, перебросила его через плечо и взяла этюд в руку.
   Аллейну вдруг остро захотелось проводить её.
   - Могу я... - вырвалось у него.
   - Нет, спасибо, - сухо покачала головой Агата Трой.
   С минуту она постояла, глядя на берега Фиджи. Легкий бриз трепал её коротко подстриженные темные волосы. Аллейн залюбовался изящными чертами лица художницы, ямочками на щеках, тонкими, красиво изогнутыми бровями, глубоко посаженными темно-синими глазами. Солнечные лучи золотили оливковую кожу её лица, а забавная зеленая клякса на щеке придавала ему какую-то особую и теплую прелесть. Во всем облике Агаты Трой чувствовалось внутреннее благородство. Внезапно, прежде чем Аллейн успел отвести взгляд в сторону, она обернулась, и их взгляды встретились.
   Аллейн словно оцепенел. Глядя на её лицо, медленно розовевшее под его пристальным взором, он вдруг почувствовал, что знает эту женщину уже давно. Ему казалось, что он способен предугадать её мысли, движения и поступки, интонации чистого и строгого голоса. Словно он уже давно думал и мечтал о ней, а встретил впервые только теперь. Внезапно Аллейн спохватился, что уже давно стоит, превратившись в статую, и пожирая художницу глазами. Прелестное лицо Агаты Трой стало пунцовым до корней волос и она отвернулась.
   - Простите меня, - стараясь придать голосу ровность, проговорил Аллейн. - Я загляделся на зеленое пятно, которое вы посадили себе на щеку.
   Она поспешно провела рукавом по щеке.
   - Я пошла вниз, - сказала она.
   Аллейн посторонился, давая ей пройти, и снова поразился охватившему его столь удивительному чувству давнишнего знакомства с этой женщиной. Он не преминул заметить, что от неё пахнет терпентином и краской.
   - Ну... до свидания, - неуверенно произнесла Агата Трой.
   Аллейн усмехнулся.
   - До свидания, мадам.
   Художница принялась осторожно спускаться по трапу; двигалась она бочком, держа непросохший этюд над поручнем. Аллейн отвернулся и закурил сигарету. Внезапно с нижней палубы донесся топот ног и послышались громкие возбужденные возгласы. Почти одновременно в ноздри Аллейну шибанул аромат красного жасмина. Потом раздался воркующий голос корабельной красотки.
   - Ох, пардон. Спускайтесь, прошу вас. Сюда, парни, к трапу! Ой, это вы нарисовали? Мозно подглядеть? Я просто балдею от зывописи. Ах, шарман полюбуйтесь, ребята! Ой, это ведь наш причал! Какая досада, что вы не успели закончить - вот было бы здорово! Смотрите, парни - узнаете наш причал? Мозет, фотография у кого-нибудь есть? Вообще, с худозником на борту надо дерзать ухо востро. Давайте познакомимся, что ли? Это - моя шайка. А зовут меня Виргиния Ван Маес.
   - Агата Трой, - донесся голос, который Аллейн с трудом узнал.
   - Вот, мисс Трой, я как раз собиралась вам рассказать, как Кейли Берт написал мой портрет в Ну-Йорке. Вы знаете Кейли Берта? По-моему, это лучший портретист во всей Америке. Он вечно торчит в Ну-Йорке. Так вот, он просто умирал, так ему хотелось написать мой портрет...
   Рассказ затянулся. Агата Трой не раскрывала рта.
   - Наконец он закончил - кстати, платье, в котором я ему позировала, надоело мне до смерти, - и портрет удался на славу. Мой папочка купил его и повесил в гостиной нашего дома в Гонолулу. Некоторые, правда, говорят, что я там совсем на себя не похоза, но мне он нравится! Я, конечно, в искусстве ни уха ни рыла не смыслю, но точно знаю, что мне нравится, а что - нет.
   - Это правильно, - послышался голос Агаты Трой. - Послушайте, я бы хотела спуститься к себе. Я ещё даже не распаковала свои вещи. Прошу меня простить...
   - О, разумеется. Но мы ещё увидимся. Кстати, вы не видели тут поблизости нашего душку Аллейна?
   - Боюсь, что не знаю, кто...
   - Высокий и тощий, как козлик, но очень милый. Англичанин, вроде бы. Ой, я просто тащусь от него. Я тут поспорила с моими ребятами, что не только затащу его на вечеринку с поцелуями, но и непременно заставлю водить.
   - А я уже заранее распрощался со своими денежками, - прыснул один из юнцов.
   - Не слушайте их, мисс Трой. Но куда запропастился мой англичанчик? Я ведь только что его здесь видела.
   - Он, наверное, поднялся на шлюпочную палубу, - предположил кто-то.
   - Ах, вот вы о ком, - донесся до ушей Аллейна четкий голос Агаты Трой. - Да, он там наверху.
   - Вот спасибо! За мной, кодла!
   - Уррра!
   - Улю-лю!
   - Проклятье! - процедил сквозь зубы Аллейн.
   В следующий миг мисс Ван Маес насела на него, казалось, со всех сторон сразу, хвастаясь, как соорудила себе леи - настоящую гавайскую травяную юбчонку - из фиджийского красного жасмина. Затем стала пылко уговаривать Аллейна спуститься с ней и со всей шайкой в бар.
   - Что тут вообще происходит? - возмущалась она. - У меня чуть ли не три часа и капли во рту не было. Поскакали!
   - Виргиния, - сипло произнес один из толпы поклонников. - Ты и так уже назюзюкалась в сосиску.
   - Кто - я? Ха! Ты бы на себя посмотрел! А впрочем - какого рожна! С какой стати я вообще должна просыхать? Так вы идете с нами, мистер Аллейн?
   - Благодарю покорно, - покачал головой Аллейн. - Вы не поверите, но мне нельзя пить. Врачи запрещают.
   - Ха, очень остроумно!
   - Уверяю вас - я не шучу.
   - Мистер Аллейн, похоже, втюрился в эту даму с картиной, - догадался кто-то.
   - Как - в эту тощатину? С физиономией, заляпанной зеленой краской? Нет, мой мистер Аллейн до такого не опустится. Что он - чокнутый, что ли? И вообще, разве мозет приличная зенщина расхазывать по пароходу в таком виде? А картина? Я, конечно, из везливости её похвалила, но ведь такую муру и заканчивать не стоит. Подумаешь - причал в Суве! Я лучше открытку куплю. Идемте со мной, Великий Сыщик. И не томите душу - сказыте, что эта неряха ничего для вас не значит!
   - Мисс Ван Маес, - терпеливо произнес Аллейн. - В вашем присутствии я начинаю чувствовать себя древним, как египетские пирамиды, и вдобавок недоумком. Ведь я совершенно не представляю, как ответить даже на самый простой из ваших вопросов.
   - Я вас научу. Вы даже не подозреваете, зайчик мой, как со мной интересно.
   - Спасибо - вы очень добры, но, боюсь, что я уже вышел из подходящей возрастной категории.
   Огромные глазищи Виргинии расширились ещё больше. Густо намазанные тушью ресницы торчали в разные стороны, как черные зубочистки. Пепельные волосы ниспадали на плечи сияющими волнами. Выглядела она, конечно, сногсшибательно. Настоящая кинозвезда, подумал Аллейн. Но перебрала уже основательно.
   - Ничего, братва, - вдруг густо пробасила она. - От своего пари я не отказываюсь. Ставлю пятьдесят против двадцати пяти, что этот красавчик поцелует меня ещё до прихода в Гонолулу.
   - Я весьма польщен... - неуклюже пробормотал Аллейн.
   - Он польщен, видите ли! И заруби себе на носу, красавчик голливудские поцелуи меня не устраивают. Никакой цензуры, ясно? Только взасос и - финита! Вот так-то!
   Виргиния пристально посмотрела на Аллейна и по её ангельской мордашке впервые скользнула тень сомнения.
   - Слушай, - сказала она. - Не хочешь ли ты мне сказать, что у тебя и впрямь ляляки к этой бабе?
   - Не знаю, что такое "ляляки", - сухо сказал Аллейн, - но к мисс Трой у меня ровным счетом ничего нет, а уж у неё ко мне - и того меньше.
   Глава 2
   ПЯТЬ ПИСЕМ
   От мисс Агаты Трой - к её подруге, мисс Кэтти Босток, художнице, известной портретами шахтеров, водопроводчиков и темнокожих музыкантов:
   борт парохода "Ниагара"
   1 августа
   Милая Кэтти!
   Я прерываю свое путешествие в Квебеке, так что письмо это ты получишь примерно за две недели до моего возвращения домой. Я очень рада, что со следующим семестром все улажено. Преподавание - занудная наука, но теперь, когда я достигла столь головокружительных высот и могу подбирать учеников сама, это занятие уже больше не представляется мне таким утомительным. Спасибо, что ты все утрясла. Если сможешь, договорись с прислугой, чтобы к 1-му сентября все они были на месте - я возвращаюсь 3-го, а к 10-му, когда начнутся занятия, они уже должны все подготовить. Твое письмо, отправленное авиапочтой, пришло в Суву в день нашего отплытия. Да, договорись с Соней Глюк, чтобы она нам позировала. Эта стервочка - не только прехорошенькая, но и знает толк в своем деле; когда не капризничает, конечно. Да и тебе самой не помешает написать обнаженную натуру крупным планом к групповой выставке, которая, если мне не изменяет память, назначена на 16-е сентября. Обнаженные натуры ведь удаются тебе хорошо, да и пора бы уже тебе немного отвлечься от своих водопроводчиков - как бы они не приелись публике. Кажется, я ещё не рассказывала тебе о том, кого набрала на этот семестр? Вот они!
   1.Френсис Ормерин. В настоящее время он в Париже, но там, по его словам, все помешались на сюрреализме, а он совершенно его не чувствует и не желает тратить время на "эту белиберду". И вообще - переживает депрессию или чего-то в этом роде.
   2.Вальма Сиклифф. Это та самая девчушка, что намалевала здоровенные плакаты для министерства торговли, которыми все восторгались. Уверяет, что хочет научиться работать с натурой. Желания у нее, по-моему, хоть отбавляй, но своего почерка ещё нет, да и манера довольно вычурная. К тому же. если не ошибаюсь, она ищет, за кого зацепиться.
   3.Бейсил Пилгрим. Если не ошибаюсь, именно его наша Вальма-охотница наметила себе в жертвы. Он, между прочим - достопочтенный* (* В Англии титул детей сановников и пэров (здесь и дальше - примечания переводчика). Старый лорд Пилгрим уже стоит одной ногой в могиле. В свое время он понаделал шуму, выступая против законопроекта, разрешающего аборты. У Бейсила шестеро сестер - все старше его, - а мать, леди Пилгрим, умерла при его рождении. Сомневаюсь, чтобы Вальма Сиклифф понравилась престарелому джентльмену. Если творения Бейсила едва не загнали старого чудака в Армию Спасения, то от манеры Вальмы он вообще ударится в язычество.
   4.Уотт Хэчетт. Это - свежая кровь. Очень многообещающий парнишка. Он австралиец, а нарыла я его в Суве. Примитивист с очень смелыми и точными линиями. Необычайно живой и энергичный, но бедный, как церковная крыса. Когда я его откопала, он жил на одних только бананах да азарте. Голос у него дребезжащий, как проржавевшая жестянка, и он ни о чем не говорит, кроме своей работы, своих симпатий и антипатий. Боюсь, что остальным он будет действовать на нервы, а потом замкнется в себе. Как бы то ни было, его манера мне нравится.
   5.Седрик Малмсли. Этот уже подрядился иллюстрировать роскошное издание средневековых романов и хочет поработать над живой натурой. Я сообщила ему, чтобы он связался с тобой. Мне сказали, что он отрастил рыжую бороду, которая потешно раздваивается, и носит сандалии. Седрик, а не борода.
   6.Вольф Гарсия. Он прислал мне письмо. Ему поручили изготовить мраморную скульптуру Комедии и Трагедии, которую установят перед зданием нового театра в Вестминстере, и я разрешила ему поработать с нами, чтобы сделать глиняные модели. Видела бы ты его письмецо - конверт без марки, а написано пастелью на туалетной бумаге. Думаю, что ты увидишь Гарсию задолго до того, как получишь мое письмо. Пусть пользуется студией, но только присматривай за ним одним глазком, если там будет Соня. После 20-го сентября ему обещана другая студия, так что он у нас не задержится. Не вороти нос, Кэтти. Сама ведь знаешь, что этот парень - непризнанный гений; к тому же другие платят мне с лихвой, так что я могу позволить себе приютить пару нищенствующих Рафаэлей. Да-да, ты права: второй гений - это Хэчетт.
   7.Некая Филлида Ли. Только что выскочила из Слейда. Богатенький папаша. Прислала мне свои работы и совершенно восторженное послание, что, мол, всю жизнь мечтала учиться именно у меня и т.д. и т.п. Я написала ей в ответ, запросив совершенно неприличную сумму, а она тут же согласилась.
   8.Ты, мое золотко. Я всем им велела связаться с тобой. Малмсли, Ормерина и Пилгрима посели в общежитии, а Гарсия с Хэчеттом пусть поделят мансарды. Ты, как всегда, будешь жить в желтой комнате, а Вальма с малышкой Ли - в голубой. Главное - изолировать Гарсию. Сама знаешь, какова у него репутация - такого я у себя не потерплю. С другой стороны, может, лучше отселить его в студию, а вторую мансарду отвести натурщице. Мне кажется, что в Лондоне они с Соней жили вдвоем. Кстати говоря, я собираюсь написать портрет Вальмы Сиклифф. Для Берлингтон-хауса и салона - чтоб им пусто было! Она вполне хороша, чтобы изобразить её в такой помпезной манере.