Страница:
СПИСОК ДЕЙСТВУЮЩИХ ЛИЦ
Хилари Билл-Тосмен - владелец поместья Холбедз.
Слуги в Холбедзе:
Казберт - управляющий.
Мервин - старший лакей.
Найджел - второй лакей.
Уилфред (Киски-Ласки) - повар.
Винсент - садовник и шофер.
Том - временный помощник на кухне.
Гости Холбедза:
Трой Аллейн - известная художница.
Полковник Фредерик Блохтон Форестер - дядя Хилари.
Миссис Форестер - жена полковника.
Альфред Маульт - слуга полковника.
Мистер Берт Смит - эксперт по антиквариату.
Крессида Тоттенхейм - невеста Хилари.
Представители закона:
Майор Мачбенкс - начальник тюрьмы в Вэйле.
Суперинтендант Рейберн - полицейское отделение в Даунло.
Суперинтендант Родерик Аллен - отдел уголовного розыска.
Инспектор Фокс - отдел уголовного розыска.
Сержант Томпсон - специалист по отпечаткам пальцев отдела уголовного
розыска.
Сержант Бейли - фотограф отдела уголовного розыска.
Прочие гости и констебли.
ХОЛБЕЛЗ
- Когда мой предок разорился во время великой депрессии, - произнес
Хилари Билл-Тосмен, легонько постукивая кончиками пальцев одной руки о
другую, - он занялся ремеслом старьевщика. Вам не мешает моя болтовня?
- Нет.
- Спасибо. Учтите, что я не имею в виду ничего унизительного. Итак,
обратившись к костям и тряпкам, он вступил в отношения партнерства с моим
дядюшкой Бертом Смитом, который к тому времени уже имел в своем распоряжении
лошадь, повозку и какой-никакой жизненный опыт. Кстати, "дядюшка" - это
титул, присвоенный из чистой любезности.
- Да?
- Завтра вы с ним познакомитесь. Мой предок, к тому времени недавно
овдовевший, заплатил за партнерство тем, что расширил бизнес, привнеся в
него фамильные реликвии, которые удалось утаить от хищных кредиторов. Среди
них оказалась довольно дорогостоящая мейссенская ваза, которую с точки
зрения эстетической я всегда считал исключительно уродливой. Дядюшка Берт -
а ему тогда явно не хватало эрудиции, присущей представителям высших кругов
названной профессии, - вне всякого сомнения, вывалил бы данный предмет
вместе с прочим наследством под ближайший забор, однако папочка сумел
раздобыть четкий документ без всякой казуистики и отправил дядюшку на
Бонд-стрит, где тот провернул ослепительную сделку.
- Великолепно. Пожалуйста, не двигайте руками.
- Постараюсь. Партнеры процветали. К тому моменту, когда мне исполнилось
пять, у них уже были две лошади, две повозки и положительное сальдо в банке.
Между прочим, поздравляю вас: вы не сделали ни единого намека на фирму
"Стептой и Сын". О своих новых знакомых я сужу именно с этой точки зрения.
Мой отец, неожиданно открывший в себе яркий коммерческий талант,
воспользовался все той же депрессией и скупил многое по дешевке, чтобы -
пусть и ценой потрепанных в период нестабильности нервов - продать дорого.
Наконец настал знаменательный день, когда он надел лучший костюм, повязал
галстук, на который уже имел полное право, и сбыл остатки фамильного
достояния своему доброму приятелю, королю Фаруку, за непомерную сумму. А
была это венецианская люстра, на удивление вульгарная.
- Подумать только!
- Операция имела самые благоприятные последствия: поток благодеяний
остановила лишь смерть Его Величества, однако к тому времени мой отец
учредил на Саут-Молтон-стрит магазин, а дядя Берт, избрав для себя более
подходящее окружение, заправлял целой конюшней лошадей с повозками и
наслаждался значительно расширившимся кругозором.
- А вы?
- Я? Вплоть до семилетнего возраста я делил двухкомнатные апартаменты на
Смолс-Ярд, переулок Чип-джек, номер четыре, с моим отцом и названым дядей.
- Входили в курс дела?
- Можно сказать и так. Заодно я постигал основы английской литературы,
искусствоведение, начала арифметики. Образованием руководил отец. Каждое
утро он задавал три урока, которые следовало вызубрить к возвращению его и
дяди Берта после дневных трудов. После ужина папочка занимался продолжением
моего обучения до тех пор, пока я не падал со стула.
- Бедный мальчик!
- Вы так думаете? Знаете, мои дядя и тетя считали точно так же. Я имею в
виду родственников моего отца с материнской стороны, полковника и миссис
Форес-тер. С ними вы завтра тоже познакомитесь. Их зовут Блохтон и
Колумбелия Форестер, но в семейном кругу они всегда были дядя Блох и тетя
Клумба. Эти прозвища стали настолько привычными, что перестали забавлять.
- Они вмешались в ваше образование?
- Вот именно. Деловая активность моего отца позволила им перебраться в
Ист-Энд. Как-то раз тетушка Клумба - в то время энергичная молодая женщина -
постучала зонтиком в мою запертую дверь и, получив доступ внутрь, дала волю
своему языку, причем ее невоздержанным комментариям весьма крепко, хотя и
менее бурно, вторил супруг. Ушли они в полной ярости и тем же вечером
вернулись с предложением.
- Взять на себя заботу о вашем образовании?
- И заботы о моей особе. Так сказать, целиком. Сперва отец послал их к
черту, несмотря на свое хорошее отношение к родственникам, но в конце концов
поддался на уговоры, поскольку наше обиталище подлежало сносу из-за
антисанитарии, а новое подыскать было очень и очень непросто. Думаю также,
что на него подействовали слезы, проливаемые службой защиты детей. Как бы то
ни было, в итоге я отправился к дяде Блоху и тете Клумбе.
- Вам у них понравилось?
- Да. Контакта с отцом я не терял. Он помирился с Форестерами, и мы часто
обменивались визитами. Когда мне исполнилось тринадцать, дела отца шли уже
настолько хорошо, что он был способен оплачивать мою учебу в школе, которую
когда-то кончал сам. К счастью, он записал меня туда с самого рождения. Это
обстоятельство несколько облегчило для нас обоих неприятную необходимость
быть кому-то обязанными, однако я сохранил живейшее чувство признательности
дяде и тете.
- Мне не терпится с ними познакомиться.
- Их считают эксцентричными личностями. Впрочем, мне так не кажется. Вам
придется составить собственное мнение.
- А в чем заключается их эксцентричность?
- Ну.., в общем, в пустяковых отклонениях от общепринятых норм поведения.
Например, они никогда не отправляются в путь без зеленых холщовых зонтиков
весьма почтенного возраста. Зонтики раскрываются с самого утра, поскольку
дядя и тетя предпочитают их прохладную тень прямому свету. Кроме того, они
возят с собой большую часть семейных сокровищ: тетя Клумба - свои
драгоценности, дядя Блох - акции и ценные бумаги, и они оба - несколько
очень милых предметов искусства, с которыми я и сам ни в коем случае не
пожелал бы расстаться. Еще они прихватывают крупные суммы наличными. Купюры
обычно лежат в чемодане со старой дядиной формой. Он в отставке.
- Пожалуй, это действительно немного эксцентрично.
- Вы так считаете? Может быть, вы и правы. Но продолжим. Мое образование,
сперва не выходившее за рамки общепринятого, было, по настоянию отца,
расширено. Я овладел научными аспектами той области коммерции, в которой
проявил особый талант. Ко времени смерти отца я уже считался признанным
авторитетом европейского масштаба по обширному периоду китайской керамики.
Мы с дядюшкой Бертом сильно разбогатели. Как говорится, чего бы я ни
касался, все обращалось в золото. Короче говоря, я принадлежал к классу
имущих. Ну и для полного комплекта - честное слово, это почти смешно, - я
стал дико удачливым игроком и сорвал на скачках два больших приза, не
облагаемых налогом. Пример мне подал дядя Берт.
- Прекрасно.
- Да, неплохо. Богатство позволило мне удовлетворить собственные причуды,
которые вы, пожалуй, сочтете не уступающими эксцентричности дяди и тети.
- Например?
- Например, возьмите хоть этот дом. И слуг. Особенно, наверное, слуг.
Начиная со времен Тюдоров и вплоть до первого десятилетия девятнадцатого
века Холбедз принадлежал моим предкам Билл-Тосменам. Фактически их род
считался в этих местах самым древним и уважаемым. Его девизом искони было
простое слово "Уникальность", то есть отсутствие ровни. Предки следовали не
только духу этого девиза, но и его букве: они отвергали сословие пэров и
вели себя так, будто в их жилах текла королевская кровь. Может быть, я тоже
кажусь вам надменным, но, уверяю, что по сравнению с ними я - скромная
фиалка у обросшего мхом камня.
- Почему же столь гордый род оставил Холбедз?
- Потому, дорогая моя, что семья разорилась. Они вложили все, что имели,
в Вест-Индию и потеряли все до последнего пенни при отмене рабства. Могу
только сказать, что так им и надо. Поместье было назначено к продаже с
торгов, но находилось в весьма скверном состоянии, по каковой причине никто
им не соблазнился, а поскольку время тогда не внушало надежд на светлое
будущее, то Холбедз просто кинули на произвол судьбы агонизировать в руинах.
- Вы его выкупили?
- Два года назад.
- И восстановили?
- Именно этим я сейчас и занимаюсь.
- За бешеные деньги?
- Вот именно. Впрочем, надеюсь, результаты не вызывают у вас возражений?
- Никаких. Ну, что ж, пока все, - сказала Трой Аллен.
Хилари встал и устремился взглянуть на свой портрет.
- Потрясающе! Я в восторге, что вы не изменяете так называемой
пластической живописи. Право, было бы очень неприятно оказаться сведенным к
набору геометрических фигур, какими бы привлекательными они ни казались с
абстрактной точки зрения.
- Да?
- Да. Хотя, конечно, Королевская антикварная гильдия, или КАРГа, как ее
прозвали, без сомнения, сочтет этот портрет авангардным. Как насчет
коктейля? На часах уже половина первого.
- Можно мне сначала привести себя в порядок?
- Разумеется! Вы, вероятно, предпочитаете сами управляться со своими
инструментами, но если нет, то Мервин, я уверен, с удовольствием вымоет ваши
кисти. Он, если помните, до того, как угодить в тюрьму, был
художником-оформителем.
- Прекрасно. В таком случае мне остается только отмыться самой.
- Когда будете готовы, присоединяйтесь ко мне.
Трой сняла рабочий халат, поднялась по лестнице, прошла в свою
восхитительно теплую комнату, оттерла руки в ванной и начала приглаживать
коротко остриженные волосы, глядя при этом в окно.
За парком, частично облагороженным садовниками, тянулись болота. Под
свинцово-серым небом они словно перетекали одно в другое, безразличные ко
всему, даже к своей косматой мантии из низкого кустарника, и гнетуще
пустынные. Между двумя темными холмами виднелся короткий участок дороги,
ведущей к тюрьме. Ветер нес ледяную крупу.
"Не хватает только собаки Баскервилей, - подумалось Трой, - и слава Богу,
что хозяину пока не Пришло в голову устранить этот недостаток".
Прямо под ее окном приткнулась покосившаяся оранжерея, которая когда-то,
должно быть, тянулась вдоль всего восточного крыла. Хилари уверял, что скоро
она будет снесена, но пока что развалины не радовали глаз. Сквозь разбитые
стекла торчали верхушки молодых елок, все остальное покрывал слой грязи, а с
одной стороны крыша полностью обвалилась. Хилари сказал, что когда Трой в
следующий раз навестит Холбедз, она будет взирать на лужайки и кипарисовую
аллею, ведущую к фонтану с каменным дельфином. Интересно, смогут ли эти
новшества хоть сколько-нибудь смягчить гнетущее впечатление от зловещих
холмов в отдалении?
Между будущим садом и болотами тянулся распаханный склон, посреди
которого крутилось и размахивало рукавами на декабрьском ветру потрепанное
пугало, похожее на жалкий призрак Арлекина.
В поле зрения показался человек в зюйдвестке; наклонивший голову
навстречу ветру, он толкал перед собой тачку.
"Винсент, - решила Трой. - Садовник и шофер... А он чем прославился?
Мышьяк? Кажется, да. И, по-моему, все это правда. Или нет?" Пугало бешено
раскачивалось на своей палке. Ветром вперемешку со снежной крупой уносило
два клочка соломы.
Трой жила в Холбедзе всего пять дней, но уже успела проникнуться броским
великолепием дома и его несколько вызывающей атмосферой. Когда она появилась
здесь, чтобы написать портрет владельца, Хилари обронил два-три намека на
необычность обслуживающего персонала. Сперва Трой решила, что это всего лишь
неудачный розыгрыш, однако вскоре поняла свою ошибку.
За ланчем им прислуживали Казберт, к которому Хилари обращался как к
дворецкому, и второй лакей, Найджел.
Казберт был лысым человеком лет шестидесяти, с громким голосом, большими
руками и постоянно потупленным взором. Обязанности свои он выполнял
безупречно, как и его помощник, но в целом оба держались несколько
напряженно, вернее, натянуто. Они как бы старались стушеваться, как можно
меньше попадаться на глаза, причем создавалось впечатление, что стоит
обратить на них внимание, и они тут же затрясутся от страха. Их манеры так и
подмывало назвать вороватыми. Трой не смогла решить, насколько в таком
впечатлении повинны намеки хозяина, а насколько ее непосредственные
наблюдения, но в любом случае ей было непросто привыкнуть к слугам,
набранным из числа убийц.
Казберт, например, убил любовника своей жены, симпатичного молодого
парня. Хилари пояснил, что благодаря наличию смягчающих обстоятельств
смертную казнь заменили пожизненным заключением, которое, в свою очередь,
сократили до восьми лет за примерное поведение.
По словам Хилари, Казберт - безобиднейшее создание в мире. Просто
молодчик, которого он накрыл в постели со своей женой, обозвал его
рогоносцем и плюнул в лицо. Тут любой бы не выдержал.
Бывшего художника-оформителя Мервина осудили, кажется, за то, что он убил
вора с помощью так называемой "детской ловушки". "Знаете, - говорил Хилари,
- его, честное слово, совершенно напрасно обвинять в случившемся. Он же не
собирался никого убивать, а просто хотел задержать того, кто попробует
проникнуть в дом. Человек всего-навсего неверно оценил потенциальную энергию
старой железки, пристроенной на верхушке двери. Вполне понятно, что приговор
просто сразил Мервина, и бедняга повел себя настолько неудовлетворительно,
что был переведен в Вэйл".
Двое остальных слуг тоже совершили по убийству. Повара звали -Уилфредом,
но среди своих он носил прозвище Киски-Ласки за любовь к кошкам.
"Он, собственно говоря, и учился на повара, - рассказывал Хилари, -
просто оказалось, что он мужчина не на все сто процентов, потому и попал в
тюрьму. А там ему в один несчастный день попался стражник, который терпеть
не мог кошек и плохо обращался с ними. Из-за этого они с Уилфредом
подрались. Первым напал Уилфред. Получилось так, что тюремщик сильно
ударился головой о стену камеры и умер. Меру наказания, понятное дело,
значительно утяжелили".
Второй лакей Найджел долгое время работал конюхом, а затем формовщиком
восковых изделий, пока не свихнулся на религиозной почве. Хилари говорил,
что бедняга попал в секту каких-то фанатиков, не выдержав тягот жизни.
Однако никакого облегчения не последовало, вот его разум и не выдержал, и в
припадке умоисступления Найджел убил одну особу, о которой до сих пор
говорит не иначе как о "грешной леди". Его отправили в Бродмур, где - хотите
верьте, хотите нет - он исцелился.
- Надеюсь, я не покажусь ему грешной? - спросила Трой.
- Нет-нет, даю вам слово. Вы относитесь к совершенно другому типу женщин,
да и Найджел полностью пришел в себя. Он стал очень уравновешенным
человеком, только иногда плачет, когда вспоминает о своем преступлении.
Кстати, у него дар скульптора. Если на Рождество будет снег, я попрошу его
слепить что-нибудь для нас из снега.
Наконец, в поместье служил садовник Винсент. После завершения разбивки
парка предполагалось нанять целый штат садовников, а пока обходились одним
Винсентом и временными рабочими.
- Фактически, - говорил Хилари, - он не убийца. Он пал жертвой нелепого
недоразумения по поводу небрежного обращения с препаратом мышьяка и более
дурацкого, чем обычно, состава присяжных. Однако удачно поданная апелляция
несколько поправила положение, правда, после мучительного интервала. В
общем, Винсент - прирожденный неудачник.
- Но каким образом вам удалось так подобрать слуг? - поинтересовалась
Трой.
- Уместный вопрос! Видите ли, купив Холбедз, я решил не только
восстановить его былой вид, но и возродить прежние обычаи. Однако мне не
улыбалось сносить угрюмое ворчание деревенской карги или маяться с
супружеской парой каких-нибудь неаполитанцев, которые сперва продержат меня
пару недель на макаронах, а потом испарятся без предупреждения. С другой
стороны, порядочные слуги, особенно те, которых можно найти в данной
местности, меня тоже не устраивали. Поразмыслив, я решил нанести визит
своему будущему соседу, начальнику тюрьмы Вэйл. Его зовут майор Мачбенкс. Я
изложил ему свое дело и добавил, что, по моему мнению, из всех категорий
преступников приятнее всего убийцы. Разумеется, убийцы определенного сорта.
Тут я провожу четкое различие. Громилы, которые стреляют, колотят
полицейских и так далее, совершенно не подходят. Такие люди просто опасны.
Зато бедолаги, осужденные за последствия одного-единственного взрыва эмоций
в самых провоцирующих к нему обстоятельствах, как правило, отличаются
примерным поведением. Мачбенкс полностью поддержал мою теорию. Мы немного
посовещались и наконец пришли к соглашению, что по мере освобождения
подходящих персонажей я получу право первого выбора. С точки зрения
администрации тюрьмы мое предложение - неплохая форма социальной
реабилитации бывших заключенных. Ну, и поскольку я богат, то мог
гарантировать щедрую оплату.
- И на примете у майора были подходящие личности?
- Мне пришлось подождать. Первое время я жил очень просто, в четырех
комнатах в восточном крыле, только с Казбертом и Киски-Ласки. Затем
снабжение постепенно наладилось. Вэйл - не единственный мой источник. Скрабс
и, как в случае с Найджелом, Бродмур также внесли свой вклад. Учтите,
кстати, что мое начинание вовсе не так уж оригинально. Идея возникла еще в
викторианскую эпоху у небезызвестного Чарльза Диккенса, а доработана до
удобоваримого состояния сэром Артуром Вингом. Я просто приспособил ее к
обстоятельствам и довел до логическою завершения.
- Мне кажется, - робко заметила Трой, - что существует небольшая
вероятность... Видите ли, Рори, мой муж, в принципе мог участвовать в аресте
одного или нескольких ваших слуг. Они не..?
- Вам совершенно не из-за чего волноваться. Во-первых, они не знают о
том, что вы замужем за суперинтендантом, а во-вторых, это не имеет для них
никакого значения. Насколько мне известно, у них нет никаких претензий к
полиции, быть может, за исключением Мервина, бывшего художника-оформителя,
если помните. Он считает, что было не совсем справедливо так сурово
наказывать ,его за устранение одного из представителей общественного слоя,
на борьбу с которым должны быть направлены усилия полиции. Впрочем, он
гораздо больше зол на прокуратуру и суд, чем на арестовавших его офицеров. -
Что свидетельствует о присущем ему великодушии, - пробормотала Трой Подобные
беседы имели место во время первых сеансов. Теперь, спустя пять дней, Хилари
и Трой вполне освоились друг с другом. Работа над портретом продвигалась.
Трой писала непривычно быстро, почти без поправок. Все шло хорошо.
- Я так рад, - сказал Хилари, - что вы остаетесь на Рождество. Хорошо бы
ваш муж мог присоединиться к нам!.. Думаю, мои действия не оставили бы его
равнодушным.
- Он в Австралии.
- Ваша временная утрата - моя большая удача, - галантно произнес Хилари.
- Чем мы займем сегодняшний вечер? Может быть, еще сеанс? Я целиком к вашим
услугам.
- Прекрасно! Тогда еще часок, пока светло, а потом мне бы хотелось побыть
одной, - ответила Трой, глядя на своего хозяина глазами художника.
Колоритная фигура, но как же легко, перенося ее на полотно, сбиться на
карикатуру. Этот овальный лоб, пышная шевелюра, поразительно голубые глаза и
вечно приподнятые уголки неулыбчивого рта... Впрочем, разве любое
изображение не является в той или иной степени карикатурой?
Трой очнулась от размышлений, обнаружив, что Хилари разглядывает ее не
менее внимательно.
- Послушайте, - довольно резко заговорила она, - вы случайно не
разыгрываете меня? Я имею в виду слуг и так далее.
- Нет.
- Нет?
- Уверяю вас, нет.
- О'кей. Тогда займемся делом. Я минут десять отдохну, соберусь с
мыслями, а затем продолжим, если вы, конечно, станете позировать.
- О чем разговор? Это доставляет мне огромное удовольствие.
Трой вернулась в библиотеку. Ее кисти, как всегда, были отмыты
скипидаром, но сегодня их дополнительно обернули прекрасной чистой тряпкой.
Испачканный краской рабочий халат аккуратно повешен на спинку стула. Рядом
со скамейкой появился дополнительный столик, покрытый бумагой.
- Снова Мервин, - промелькнуло в голове у Трой. - Бывший оформитель,
погоревший на любви к детским ловушкам.
И тут же, словно вызванный этой мыслью, в комнате появился Мервин:
настороженный, с темной щетиной на впалых щеках.
- Извините, - произнес он, добавив чуть погодя "мадам", словно только что
вспомнил о правилах вежливости, - не нужно ли еще чего-нибудь?
- Ничего, огромное вам спасибо. Все чудесно, - ответила Трой с несколько
наигранным энтузиазмом.
- Мне показалось, - пробормотал Мервин, не сводя глаз с портрета, - что
вам может понадобиться дополнительное место.., мадам.
- Да, так будет удобнее. Спасибо.
- Вам было тесновато.
- Да, но теперь все в порядке.
Мервин больше ничего не добавил, но и не ушел. Он продолжал глядеть на
портрет. Трой, которая терпеть не могла обсуждать свои неоконченные работы,
повернулась к нему спиной и начала готовить палитру. Обернувшись, она едва
не вскрикнула, обнаружив его рядом с собой.
Однако Мервин всего-навсего решил подать ей рабочий халат. Он держал его
кончиками пальцев, как вышколенный лакей держит ценное манто. Трой не
ощутила его прикосновения, когда он помогал одеться.
- Огромное вам спасибо, - повторила она как можно отчетливее, стараясь,
чтобы это не прозвучало неприветливо.
- Благодарю вас, мадам, - отозвался Мервин; как всегда при обмене
подобными любезностями, Трой с трудом подавила искушение спросить: "За что?"
("Неужели за то, что обращаюсь с ним, как со слугой, хотя знаю, что он
убийца?" - мысленно ответила она себе на невысказанный вопрос.) Мервин
удалился, деликатно прикрыв за собой дверь.
Вскоре после этого вошел Хилари, и около часа Трой работала над его
портретом. Затем спустились су мерки. Хозяин проронил, что ждет звонка из
Лондона. Трой сказала, что, пожалуй, пойдет прогуляться. Она чувствовала,
что им пора отдохнуть друг от друга.
Неровная дорожка пересекала пустошь, которой по замыслу Хилари предстояло
превратиться в нечто необыкновенно приятное. Тропинка вела мимо развалин
оранжереи к вспаханному полю на склоне, видному из окна комнаты Трой.
Вот и пугало, которое так причудливо дергается под порывами зимнего
ветра: набитая соломой ветошь на неустойчивой палке, воткнутой в землю.
Одеянием служили эдвардианский фрак и пара черных брюк. Голову изображала
пузатая сумка, на которую натянули колпак. На концах поперечной перекладины
уныло болтались и хлопали от ветра сморщенные перчатки. Звук напоминал
призрачное эхо театральной овации. Трой не сомневалась, что Хилари лично
приложил руку к сотворению этого подобия стража полей.
Он долго и подробно объяснял ей, насколько точно пытается восстановить
Холбедз и каких чудовищных затрат времени и денег это требует. Пока удалось
проследить судьбу портретов и выкупить их, обить стены шелком, отчистить
панели, воссоздать прежний вид потолков. Быть может, в реставрационном пылу
Хилари откопал в какой-нибудь коллекции поблекших викторианских гравюр и
набросок этого поля с жестикулирующим пугалом на среднем плане.
Трой обогнула поле и вскарабкалась на крутой склон. Болота наконец-то
остались позади, тропинка перешла во вполне сносную дорогу. Трой неторопливо
двинулась по ней в направлении расступающихся холмов. С этого места
открывался прекрасный вид на поместье Холбедз. Трой полюбовалась строгими
пропорциями дома, похожего на букву "Е" без средней черточки. В библиотеке
висела гравюра восемнадцатого века, так что Трой без труда представила себе
вместо царящего запустения террасы, дорожки, искусственные горки, пруд и
ухоженные газоны. Затем она отыскала взглядом на западном фасаде свое окно с
безобразными останками оранжереи под ним. Из нескольких труб на крыше
клубами вырывался дым, до Трой долетел запах горящих дров. На переднем плане
уменьшенный перспективой пигмей - Винсент - катил свою тачку. На заднем
плане бульдозер медленно расчищал дорогу под грандиозные реставрационные
планы Хилари. Там еще высились остатки разметанного бомбой рукотворного
холма, воздвигнутого некогда причудой хозяев над изящным озерцом. Именно его
восстановлением и занимался бульдозер: он выскребал дно будущего пруда и
сдвигал землю в бугор, вершину которого, без сомнения, увенчает когда-нибудь
"Каприз Хилари".
Разумеется, думала Трой, это будет очень красиво, однако существует
большая разница между "еще есть" и "так было", которую не сотрут - во всяком
случае, для него - никакие газоны, пруды и скульптуры.
Трой отвернулась и зашагала навстречу северному ветру.
Вдруг ее глазам предстала иная картина, размытая, словно изображение
слайда на экране, когда в диапроекторе сбивается резкость. У ее ног лежал
Хилари Билл-Тосмен - владелец поместья Холбедз.
Слуги в Холбедзе:
Казберт - управляющий.
Мервин - старший лакей.
Найджел - второй лакей.
Уилфред (Киски-Ласки) - повар.
Винсент - садовник и шофер.
Том - временный помощник на кухне.
Гости Холбедза:
Трой Аллейн - известная художница.
Полковник Фредерик Блохтон Форестер - дядя Хилари.
Миссис Форестер - жена полковника.
Альфред Маульт - слуга полковника.
Мистер Берт Смит - эксперт по антиквариату.
Крессида Тоттенхейм - невеста Хилари.
Представители закона:
Майор Мачбенкс - начальник тюрьмы в Вэйле.
Суперинтендант Рейберн - полицейское отделение в Даунло.
Суперинтендант Родерик Аллен - отдел уголовного розыска.
Инспектор Фокс - отдел уголовного розыска.
Сержант Томпсон - специалист по отпечаткам пальцев отдела уголовного
розыска.
Сержант Бейли - фотограф отдела уголовного розыска.
Прочие гости и констебли.
ХОЛБЕЛЗ
- Когда мой предок разорился во время великой депрессии, - произнес
Хилари Билл-Тосмен, легонько постукивая кончиками пальцев одной руки о
другую, - он занялся ремеслом старьевщика. Вам не мешает моя болтовня?
- Нет.
- Спасибо. Учтите, что я не имею в виду ничего унизительного. Итак,
обратившись к костям и тряпкам, он вступил в отношения партнерства с моим
дядюшкой Бертом Смитом, который к тому времени уже имел в своем распоряжении
лошадь, повозку и какой-никакой жизненный опыт. Кстати, "дядюшка" - это
титул, присвоенный из чистой любезности.
- Да?
- Завтра вы с ним познакомитесь. Мой предок, к тому времени недавно
овдовевший, заплатил за партнерство тем, что расширил бизнес, привнеся в
него фамильные реликвии, которые удалось утаить от хищных кредиторов. Среди
них оказалась довольно дорогостоящая мейссенская ваза, которую с точки
зрения эстетической я всегда считал исключительно уродливой. Дядюшка Берт -
а ему тогда явно не хватало эрудиции, присущей представителям высших кругов
названной профессии, - вне всякого сомнения, вывалил бы данный предмет
вместе с прочим наследством под ближайший забор, однако папочка сумел
раздобыть четкий документ без всякой казуистики и отправил дядюшку на
Бонд-стрит, где тот провернул ослепительную сделку.
- Великолепно. Пожалуйста, не двигайте руками.
- Постараюсь. Партнеры процветали. К тому моменту, когда мне исполнилось
пять, у них уже были две лошади, две повозки и положительное сальдо в банке.
Между прочим, поздравляю вас: вы не сделали ни единого намека на фирму
"Стептой и Сын". О своих новых знакомых я сужу именно с этой точки зрения.
Мой отец, неожиданно открывший в себе яркий коммерческий талант,
воспользовался все той же депрессией и скупил многое по дешевке, чтобы -
пусть и ценой потрепанных в период нестабильности нервов - продать дорого.
Наконец настал знаменательный день, когда он надел лучший костюм, повязал
галстук, на который уже имел полное право, и сбыл остатки фамильного
достояния своему доброму приятелю, королю Фаруку, за непомерную сумму. А
была это венецианская люстра, на удивление вульгарная.
- Подумать только!
- Операция имела самые благоприятные последствия: поток благодеяний
остановила лишь смерть Его Величества, однако к тому времени мой отец
учредил на Саут-Молтон-стрит магазин, а дядя Берт, избрав для себя более
подходящее окружение, заправлял целой конюшней лошадей с повозками и
наслаждался значительно расширившимся кругозором.
- А вы?
- Я? Вплоть до семилетнего возраста я делил двухкомнатные апартаменты на
Смолс-Ярд, переулок Чип-джек, номер четыре, с моим отцом и названым дядей.
- Входили в курс дела?
- Можно сказать и так. Заодно я постигал основы английской литературы,
искусствоведение, начала арифметики. Образованием руководил отец. Каждое
утро он задавал три урока, которые следовало вызубрить к возвращению его и
дяди Берта после дневных трудов. После ужина папочка занимался продолжением
моего обучения до тех пор, пока я не падал со стула.
- Бедный мальчик!
- Вы так думаете? Знаете, мои дядя и тетя считали точно так же. Я имею в
виду родственников моего отца с материнской стороны, полковника и миссис
Форес-тер. С ними вы завтра тоже познакомитесь. Их зовут Блохтон и
Колумбелия Форестер, но в семейном кругу они всегда были дядя Блох и тетя
Клумба. Эти прозвища стали настолько привычными, что перестали забавлять.
- Они вмешались в ваше образование?
- Вот именно. Деловая активность моего отца позволила им перебраться в
Ист-Энд. Как-то раз тетушка Клумба - в то время энергичная молодая женщина -
постучала зонтиком в мою запертую дверь и, получив доступ внутрь, дала волю
своему языку, причем ее невоздержанным комментариям весьма крепко, хотя и
менее бурно, вторил супруг. Ушли они в полной ярости и тем же вечером
вернулись с предложением.
- Взять на себя заботу о вашем образовании?
- И заботы о моей особе. Так сказать, целиком. Сперва отец послал их к
черту, несмотря на свое хорошее отношение к родственникам, но в конце концов
поддался на уговоры, поскольку наше обиталище подлежало сносу из-за
антисанитарии, а новое подыскать было очень и очень непросто. Думаю также,
что на него подействовали слезы, проливаемые службой защиты детей. Как бы то
ни было, в итоге я отправился к дяде Блоху и тете Клумбе.
- Вам у них понравилось?
- Да. Контакта с отцом я не терял. Он помирился с Форестерами, и мы часто
обменивались визитами. Когда мне исполнилось тринадцать, дела отца шли уже
настолько хорошо, что он был способен оплачивать мою учебу в школе, которую
когда-то кончал сам. К счастью, он записал меня туда с самого рождения. Это
обстоятельство несколько облегчило для нас обоих неприятную необходимость
быть кому-то обязанными, однако я сохранил живейшее чувство признательности
дяде и тете.
- Мне не терпится с ними познакомиться.
- Их считают эксцентричными личностями. Впрочем, мне так не кажется. Вам
придется составить собственное мнение.
- А в чем заключается их эксцентричность?
- Ну.., в общем, в пустяковых отклонениях от общепринятых норм поведения.
Например, они никогда не отправляются в путь без зеленых холщовых зонтиков
весьма почтенного возраста. Зонтики раскрываются с самого утра, поскольку
дядя и тетя предпочитают их прохладную тень прямому свету. Кроме того, они
возят с собой большую часть семейных сокровищ: тетя Клумба - свои
драгоценности, дядя Блох - акции и ценные бумаги, и они оба - несколько
очень милых предметов искусства, с которыми я и сам ни в коем случае не
пожелал бы расстаться. Еще они прихватывают крупные суммы наличными. Купюры
обычно лежат в чемодане со старой дядиной формой. Он в отставке.
- Пожалуй, это действительно немного эксцентрично.
- Вы так считаете? Может быть, вы и правы. Но продолжим. Мое образование,
сперва не выходившее за рамки общепринятого, было, по настоянию отца,
расширено. Я овладел научными аспектами той области коммерции, в которой
проявил особый талант. Ко времени смерти отца я уже считался признанным
авторитетом европейского масштаба по обширному периоду китайской керамики.
Мы с дядюшкой Бертом сильно разбогатели. Как говорится, чего бы я ни
касался, все обращалось в золото. Короче говоря, я принадлежал к классу
имущих. Ну и для полного комплекта - честное слово, это почти смешно, - я
стал дико удачливым игроком и сорвал на скачках два больших приза, не
облагаемых налогом. Пример мне подал дядя Берт.
- Прекрасно.
- Да, неплохо. Богатство позволило мне удовлетворить собственные причуды,
которые вы, пожалуй, сочтете не уступающими эксцентричности дяди и тети.
- Например?
- Например, возьмите хоть этот дом. И слуг. Особенно, наверное, слуг.
Начиная со времен Тюдоров и вплоть до первого десятилетия девятнадцатого
века Холбедз принадлежал моим предкам Билл-Тосменам. Фактически их род
считался в этих местах самым древним и уважаемым. Его девизом искони было
простое слово "Уникальность", то есть отсутствие ровни. Предки следовали не
только духу этого девиза, но и его букве: они отвергали сословие пэров и
вели себя так, будто в их жилах текла королевская кровь. Может быть, я тоже
кажусь вам надменным, но, уверяю, что по сравнению с ними я - скромная
фиалка у обросшего мхом камня.
- Почему же столь гордый род оставил Холбедз?
- Потому, дорогая моя, что семья разорилась. Они вложили все, что имели,
в Вест-Индию и потеряли все до последнего пенни при отмене рабства. Могу
только сказать, что так им и надо. Поместье было назначено к продаже с
торгов, но находилось в весьма скверном состоянии, по каковой причине никто
им не соблазнился, а поскольку время тогда не внушало надежд на светлое
будущее, то Холбедз просто кинули на произвол судьбы агонизировать в руинах.
- Вы его выкупили?
- Два года назад.
- И восстановили?
- Именно этим я сейчас и занимаюсь.
- За бешеные деньги?
- Вот именно. Впрочем, надеюсь, результаты не вызывают у вас возражений?
- Никаких. Ну, что ж, пока все, - сказала Трой Аллен.
Хилари встал и устремился взглянуть на свой портрет.
- Потрясающе! Я в восторге, что вы не изменяете так называемой
пластической живописи. Право, было бы очень неприятно оказаться сведенным к
набору геометрических фигур, какими бы привлекательными они ни казались с
абстрактной точки зрения.
- Да?
- Да. Хотя, конечно, Королевская антикварная гильдия, или КАРГа, как ее
прозвали, без сомнения, сочтет этот портрет авангардным. Как насчет
коктейля? На часах уже половина первого.
- Можно мне сначала привести себя в порядок?
- Разумеется! Вы, вероятно, предпочитаете сами управляться со своими
инструментами, но если нет, то Мервин, я уверен, с удовольствием вымоет ваши
кисти. Он, если помните, до того, как угодить в тюрьму, был
художником-оформителем.
- Прекрасно. В таком случае мне остается только отмыться самой.
- Когда будете готовы, присоединяйтесь ко мне.
Трой сняла рабочий халат, поднялась по лестнице, прошла в свою
восхитительно теплую комнату, оттерла руки в ванной и начала приглаживать
коротко остриженные волосы, глядя при этом в окно.
За парком, частично облагороженным садовниками, тянулись болота. Под
свинцово-серым небом они словно перетекали одно в другое, безразличные ко
всему, даже к своей косматой мантии из низкого кустарника, и гнетуще
пустынные. Между двумя темными холмами виднелся короткий участок дороги,
ведущей к тюрьме. Ветер нес ледяную крупу.
"Не хватает только собаки Баскервилей, - подумалось Трой, - и слава Богу,
что хозяину пока не Пришло в голову устранить этот недостаток".
Прямо под ее окном приткнулась покосившаяся оранжерея, которая когда-то,
должно быть, тянулась вдоль всего восточного крыла. Хилари уверял, что скоро
она будет снесена, но пока что развалины не радовали глаз. Сквозь разбитые
стекла торчали верхушки молодых елок, все остальное покрывал слой грязи, а с
одной стороны крыша полностью обвалилась. Хилари сказал, что когда Трой в
следующий раз навестит Холбедз, она будет взирать на лужайки и кипарисовую
аллею, ведущую к фонтану с каменным дельфином. Интересно, смогут ли эти
новшества хоть сколько-нибудь смягчить гнетущее впечатление от зловещих
холмов в отдалении?
Между будущим садом и болотами тянулся распаханный склон, посреди
которого крутилось и размахивало рукавами на декабрьском ветру потрепанное
пугало, похожее на жалкий призрак Арлекина.
В поле зрения показался человек в зюйдвестке; наклонивший голову
навстречу ветру, он толкал перед собой тачку.
"Винсент, - решила Трой. - Садовник и шофер... А он чем прославился?
Мышьяк? Кажется, да. И, по-моему, все это правда. Или нет?" Пугало бешено
раскачивалось на своей палке. Ветром вперемешку со снежной крупой уносило
два клочка соломы.
Трой жила в Холбедзе всего пять дней, но уже успела проникнуться броским
великолепием дома и его несколько вызывающей атмосферой. Когда она появилась
здесь, чтобы написать портрет владельца, Хилари обронил два-три намека на
необычность обслуживающего персонала. Сперва Трой решила, что это всего лишь
неудачный розыгрыш, однако вскоре поняла свою ошибку.
За ланчем им прислуживали Казберт, к которому Хилари обращался как к
дворецкому, и второй лакей, Найджел.
Казберт был лысым человеком лет шестидесяти, с громким голосом, большими
руками и постоянно потупленным взором. Обязанности свои он выполнял
безупречно, как и его помощник, но в целом оба держались несколько
напряженно, вернее, натянуто. Они как бы старались стушеваться, как можно
меньше попадаться на глаза, причем создавалось впечатление, что стоит
обратить на них внимание, и они тут же затрясутся от страха. Их манеры так и
подмывало назвать вороватыми. Трой не смогла решить, насколько в таком
впечатлении повинны намеки хозяина, а насколько ее непосредственные
наблюдения, но в любом случае ей было непросто привыкнуть к слугам,
набранным из числа убийц.
Казберт, например, убил любовника своей жены, симпатичного молодого
парня. Хилари пояснил, что благодаря наличию смягчающих обстоятельств
смертную казнь заменили пожизненным заключением, которое, в свою очередь,
сократили до восьми лет за примерное поведение.
По словам Хилари, Казберт - безобиднейшее создание в мире. Просто
молодчик, которого он накрыл в постели со своей женой, обозвал его
рогоносцем и плюнул в лицо. Тут любой бы не выдержал.
Бывшего художника-оформителя Мервина осудили, кажется, за то, что он убил
вора с помощью так называемой "детской ловушки". "Знаете, - говорил Хилари,
- его, честное слово, совершенно напрасно обвинять в случившемся. Он же не
собирался никого убивать, а просто хотел задержать того, кто попробует
проникнуть в дом. Человек всего-навсего неверно оценил потенциальную энергию
старой железки, пристроенной на верхушке двери. Вполне понятно, что приговор
просто сразил Мервина, и бедняга повел себя настолько неудовлетворительно,
что был переведен в Вэйл".
Двое остальных слуг тоже совершили по убийству. Повара звали -Уилфредом,
но среди своих он носил прозвище Киски-Ласки за любовь к кошкам.
"Он, собственно говоря, и учился на повара, - рассказывал Хилари, -
просто оказалось, что он мужчина не на все сто процентов, потому и попал в
тюрьму. А там ему в один несчастный день попался стражник, который терпеть
не мог кошек и плохо обращался с ними. Из-за этого они с Уилфредом
подрались. Первым напал Уилфред. Получилось так, что тюремщик сильно
ударился головой о стену камеры и умер. Меру наказания, понятное дело,
значительно утяжелили".
Второй лакей Найджел долгое время работал конюхом, а затем формовщиком
восковых изделий, пока не свихнулся на религиозной почве. Хилари говорил,
что бедняга попал в секту каких-то фанатиков, не выдержав тягот жизни.
Однако никакого облегчения не последовало, вот его разум и не выдержал, и в
припадке умоисступления Найджел убил одну особу, о которой до сих пор
говорит не иначе как о "грешной леди". Его отправили в Бродмур, где - хотите
верьте, хотите нет - он исцелился.
- Надеюсь, я не покажусь ему грешной? - спросила Трой.
- Нет-нет, даю вам слово. Вы относитесь к совершенно другому типу женщин,
да и Найджел полностью пришел в себя. Он стал очень уравновешенным
человеком, только иногда плачет, когда вспоминает о своем преступлении.
Кстати, у него дар скульптора. Если на Рождество будет снег, я попрошу его
слепить что-нибудь для нас из снега.
Наконец, в поместье служил садовник Винсент. После завершения разбивки
парка предполагалось нанять целый штат садовников, а пока обходились одним
Винсентом и временными рабочими.
- Фактически, - говорил Хилари, - он не убийца. Он пал жертвой нелепого
недоразумения по поводу небрежного обращения с препаратом мышьяка и более
дурацкого, чем обычно, состава присяжных. Однако удачно поданная апелляция
несколько поправила положение, правда, после мучительного интервала. В
общем, Винсент - прирожденный неудачник.
- Но каким образом вам удалось так подобрать слуг? - поинтересовалась
Трой.
- Уместный вопрос! Видите ли, купив Холбедз, я решил не только
восстановить его былой вид, но и возродить прежние обычаи. Однако мне не
улыбалось сносить угрюмое ворчание деревенской карги или маяться с
супружеской парой каких-нибудь неаполитанцев, которые сперва продержат меня
пару недель на макаронах, а потом испарятся без предупреждения. С другой
стороны, порядочные слуги, особенно те, которых можно найти в данной
местности, меня тоже не устраивали. Поразмыслив, я решил нанести визит
своему будущему соседу, начальнику тюрьмы Вэйл. Его зовут майор Мачбенкс. Я
изложил ему свое дело и добавил, что, по моему мнению, из всех категорий
преступников приятнее всего убийцы. Разумеется, убийцы определенного сорта.
Тут я провожу четкое различие. Громилы, которые стреляют, колотят
полицейских и так далее, совершенно не подходят. Такие люди просто опасны.
Зато бедолаги, осужденные за последствия одного-единственного взрыва эмоций
в самых провоцирующих к нему обстоятельствах, как правило, отличаются
примерным поведением. Мачбенкс полностью поддержал мою теорию. Мы немного
посовещались и наконец пришли к соглашению, что по мере освобождения
подходящих персонажей я получу право первого выбора. С точки зрения
администрации тюрьмы мое предложение - неплохая форма социальной
реабилитации бывших заключенных. Ну, и поскольку я богат, то мог
гарантировать щедрую оплату.
- И на примете у майора были подходящие личности?
- Мне пришлось подождать. Первое время я жил очень просто, в четырех
комнатах в восточном крыле, только с Казбертом и Киски-Ласки. Затем
снабжение постепенно наладилось. Вэйл - не единственный мой источник. Скрабс
и, как в случае с Найджелом, Бродмур также внесли свой вклад. Учтите,
кстати, что мое начинание вовсе не так уж оригинально. Идея возникла еще в
викторианскую эпоху у небезызвестного Чарльза Диккенса, а доработана до
удобоваримого состояния сэром Артуром Вингом. Я просто приспособил ее к
обстоятельствам и довел до логическою завершения.
- Мне кажется, - робко заметила Трой, - что существует небольшая
вероятность... Видите ли, Рори, мой муж, в принципе мог участвовать в аресте
одного или нескольких ваших слуг. Они не..?
- Вам совершенно не из-за чего волноваться. Во-первых, они не знают о
том, что вы замужем за суперинтендантом, а во-вторых, это не имеет для них
никакого значения. Насколько мне известно, у них нет никаких претензий к
полиции, быть может, за исключением Мервина, бывшего художника-оформителя,
если помните. Он считает, что было не совсем справедливо так сурово
наказывать ,его за устранение одного из представителей общественного слоя,
на борьбу с которым должны быть направлены усилия полиции. Впрочем, он
гораздо больше зол на прокуратуру и суд, чем на арестовавших его офицеров. -
Что свидетельствует о присущем ему великодушии, - пробормотала Трой Подобные
беседы имели место во время первых сеансов. Теперь, спустя пять дней, Хилари
и Трой вполне освоились друг с другом. Работа над портретом продвигалась.
Трой писала непривычно быстро, почти без поправок. Все шло хорошо.
- Я так рад, - сказал Хилари, - что вы остаетесь на Рождество. Хорошо бы
ваш муж мог присоединиться к нам!.. Думаю, мои действия не оставили бы его
равнодушным.
- Он в Австралии.
- Ваша временная утрата - моя большая удача, - галантно произнес Хилари.
- Чем мы займем сегодняшний вечер? Может быть, еще сеанс? Я целиком к вашим
услугам.
- Прекрасно! Тогда еще часок, пока светло, а потом мне бы хотелось побыть
одной, - ответила Трой, глядя на своего хозяина глазами художника.
Колоритная фигура, но как же легко, перенося ее на полотно, сбиться на
карикатуру. Этот овальный лоб, пышная шевелюра, поразительно голубые глаза и
вечно приподнятые уголки неулыбчивого рта... Впрочем, разве любое
изображение не является в той или иной степени карикатурой?
Трой очнулась от размышлений, обнаружив, что Хилари разглядывает ее не
менее внимательно.
- Послушайте, - довольно резко заговорила она, - вы случайно не
разыгрываете меня? Я имею в виду слуг и так далее.
- Нет.
- Нет?
- Уверяю вас, нет.
- О'кей. Тогда займемся делом. Я минут десять отдохну, соберусь с
мыслями, а затем продолжим, если вы, конечно, станете позировать.
- О чем разговор? Это доставляет мне огромное удовольствие.
Трой вернулась в библиотеку. Ее кисти, как всегда, были отмыты
скипидаром, но сегодня их дополнительно обернули прекрасной чистой тряпкой.
Испачканный краской рабочий халат аккуратно повешен на спинку стула. Рядом
со скамейкой появился дополнительный столик, покрытый бумагой.
- Снова Мервин, - промелькнуло в голове у Трой. - Бывший оформитель,
погоревший на любви к детским ловушкам.
И тут же, словно вызванный этой мыслью, в комнате появился Мервин:
настороженный, с темной щетиной на впалых щеках.
- Извините, - произнес он, добавив чуть погодя "мадам", словно только что
вспомнил о правилах вежливости, - не нужно ли еще чего-нибудь?
- Ничего, огромное вам спасибо. Все чудесно, - ответила Трой с несколько
наигранным энтузиазмом.
- Мне показалось, - пробормотал Мервин, не сводя глаз с портрета, - что
вам может понадобиться дополнительное место.., мадам.
- Да, так будет удобнее. Спасибо.
- Вам было тесновато.
- Да, но теперь все в порядке.
Мервин больше ничего не добавил, но и не ушел. Он продолжал глядеть на
портрет. Трой, которая терпеть не могла обсуждать свои неоконченные работы,
повернулась к нему спиной и начала готовить палитру. Обернувшись, она едва
не вскрикнула, обнаружив его рядом с собой.
Однако Мервин всего-навсего решил подать ей рабочий халат. Он держал его
кончиками пальцев, как вышколенный лакей держит ценное манто. Трой не
ощутила его прикосновения, когда он помогал одеться.
- Огромное вам спасибо, - повторила она как можно отчетливее, стараясь,
чтобы это не прозвучало неприветливо.
- Благодарю вас, мадам, - отозвался Мервин; как всегда при обмене
подобными любезностями, Трой с трудом подавила искушение спросить: "За что?"
("Неужели за то, что обращаюсь с ним, как со слугой, хотя знаю, что он
убийца?" - мысленно ответила она себе на невысказанный вопрос.) Мервин
удалился, деликатно прикрыв за собой дверь.
Вскоре после этого вошел Хилари, и около часа Трой работала над его
портретом. Затем спустились су мерки. Хозяин проронил, что ждет звонка из
Лондона. Трой сказала, что, пожалуй, пойдет прогуляться. Она чувствовала,
что им пора отдохнуть друг от друга.
Неровная дорожка пересекала пустошь, которой по замыслу Хилари предстояло
превратиться в нечто необыкновенно приятное. Тропинка вела мимо развалин
оранжереи к вспаханному полю на склоне, видному из окна комнаты Трой.
Вот и пугало, которое так причудливо дергается под порывами зимнего
ветра: набитая соломой ветошь на неустойчивой палке, воткнутой в землю.
Одеянием служили эдвардианский фрак и пара черных брюк. Голову изображала
пузатая сумка, на которую натянули колпак. На концах поперечной перекладины
уныло болтались и хлопали от ветра сморщенные перчатки. Звук напоминал
призрачное эхо театральной овации. Трой не сомневалась, что Хилари лично
приложил руку к сотворению этого подобия стража полей.
Он долго и подробно объяснял ей, насколько точно пытается восстановить
Холбедз и каких чудовищных затрат времени и денег это требует. Пока удалось
проследить судьбу портретов и выкупить их, обить стены шелком, отчистить
панели, воссоздать прежний вид потолков. Быть может, в реставрационном пылу
Хилари откопал в какой-нибудь коллекции поблекших викторианских гравюр и
набросок этого поля с жестикулирующим пугалом на среднем плане.
Трой обогнула поле и вскарабкалась на крутой склон. Болота наконец-то
остались позади, тропинка перешла во вполне сносную дорогу. Трой неторопливо
двинулась по ней в направлении расступающихся холмов. С этого места
открывался прекрасный вид на поместье Холбедз. Трой полюбовалась строгими
пропорциями дома, похожего на букву "Е" без средней черточки. В библиотеке
висела гравюра восемнадцатого века, так что Трой без труда представила себе
вместо царящего запустения террасы, дорожки, искусственные горки, пруд и
ухоженные газоны. Затем она отыскала взглядом на западном фасаде свое окно с
безобразными останками оранжереи под ним. Из нескольких труб на крыше
клубами вырывался дым, до Трой долетел запах горящих дров. На переднем плане
уменьшенный перспективой пигмей - Винсент - катил свою тачку. На заднем
плане бульдозер медленно расчищал дорогу под грандиозные реставрационные
планы Хилари. Там еще высились остатки разметанного бомбой рукотворного
холма, воздвигнутого некогда причудой хозяев над изящным озерцом. Именно его
восстановлением и занимался бульдозер: он выскребал дно будущего пруда и
сдвигал землю в бугор, вершину которого, без сомнения, увенчает когда-нибудь
"Каприз Хилари".
Разумеется, думала Трой, это будет очень красиво, однако существует
большая разница между "еще есть" и "так было", которую не сотрут - во всяком
случае, для него - никакие газоны, пруды и скульптуры.
Трой отвернулась и зашагала навстречу северному ветру.
Вдруг ее глазам предстала иная картина, размытая, словно изображение
слайда на экране, когда в диапроекторе сбивается резкость. У ее ног лежал