Марш Никола. Алмазная принцесса

   — Ты отвратителен, — заявила Руби, но без должного негодования, обезоруженная его неотразимой улыбкой и комплиментом, скрытым в его словах.
   — А ты прекрасна.
   Вау.
   Искры, пробегающие между ними, грозились превратиться в неслабый электрический разряд.
   Раздосадованная тем, что ее тело проявляет слабость в самый неподходящий момент, она чуть ли не опрометью бросилась вон из комнаты. Раньше она и подумать не могла, что кто-то способен настолько вывести ее из равновесия, но противостояние Джексу Марони оказалось занятием весьма волнительным.
   Руби очень хотелось заставить его понервничать, так же как он это делал с ней, но внутренняя сила, таящаяся в его угольно-черных глазах, подсказывала ей, что она желает невозможного.
   Неплотно прикрыв дверь спальни, она подглядывала за ним в щель, ища, во что бы переодеться.
   — Можешь не устраиваться поудобнее — ты здесь ненадолго! — крикнула она, избавившись от изумрудного атласа, отбросив туфли и с облегчением натянув на себя полосатый комбинезон без бретелек.
   — А я-то надеялся, что знаменитые Сиборны окажутся милыми и гостеприимными.
   Она похолодела. Он знал о ее семье. Что в общем-то неудивительно. Вопрос заключался в том, как много он знал.
   Было ли ему известно, что ее отец умер, когда ей едва исполнилось десять лет? Что Матильда возглавила компанию, выведя ее в число первых ювелирных домов Австралии? Что Сапфи совмещала работу модели и президента компании, еще учась в университете? Что сама она всегда была лишь балованной младшей сестренкой?
   Руби снова посетило знакомое чувство вины. Она была беззаботной и безответственной, в то время как Сапфи взяла на себя слишком много и сломалась.
   Так, хватит.
   Она вытащила шпильки, державшие шиньон, и пробежала пальцами по волосам. Она любила, когда они были распущены. Она любила свободу, а не сдержанность и контроль, как ее непрошеный гость.
   Руби вышла из комнаты, подозрительно поглядывая на Джекса, их взгляды снова встретились, и ее сердце ухнуло и оборвалось, сводя на нет все попытки испытать к нему неприязнь.
   — Полоски зебры? Интересно… — Улыбка чуть тронула уголки его губ, и она с трудом удержалась, чтобы не сбросить комбинезон в ту же секунду. — Очень уместно, зебры ведь тоже вымирающий вид.
   Как Сиборны, — намек был ясен. Она мрачно взглянула на него:
   — Ты тут не на модном показе. — Она прошла в комнату и села напротив, поджав под себя босые ноги. — И ты здесь не для кофе.
   Преувеличенно скучающее выражение его лица не изменилось, но она заметила, что он сцепил руки с такой силой, что костяшки пальцев побелели.
   — Тогда зачем я здесь? — вкрадчиво поинтересовался Джекс бархатным голосом, заставившим ее пульс участиться.
   — Все очень просто. — Она прищелкнула пальцами. — Для того, чтобы я могла сказать тебе все, что думаю о тебе и твоем бизнесе, а ты сделал выводы и держался подальше от моей компании.
   Джекс развалился на ее дамском стульчике, свесив руку за спинку и вытянув ноги.
   Его молчание и демонстративно расслабленная поза привели Руби в бешенство. Глаза ее сузились и заполыхали зеленым огнем.
   Опыт управления рабочими на прииске научил Джекса, что лучше дать людям вволю позлиться и спокойно подождать, пока гнев иссякнет сам собою, чем прерывать их, спорить и усугублять ситуацию.
   Кроме того, ему стало любопытно. Как Руби узнала, что он хочет поглотить их компанию? Более того, как эта избалованная эксцентричная блондинка собиралась ему помешать?
   Он провел тщательное исследование. «Сиборн» находилась в глубоком кризисе, и даже сотня новых коллекций не могла ее оттуда вытащить.
   — Тебе есть что сказать по этому поводу?
   — Зачем, когда ты все сказала за нас обоих? — Он самодовольно улыбнулся, надеясь, что это еще больше взбесит ее.
   Судя по выражению ее лица, это сработало.
   — Твой прииск разоряет наш, — обвиняющим тоном провозгласила она. — Ты продаешь камни по слишком низким ценам, мы не можем с тобой конкурировать. У нас маленький прииск, обеспечивающий нужды нашего семейного бизнеса, а ты поставляешь камни ювелирным сетям, которые продают изделия низкого качества по низким ценам и отбирают у нас покупателей. — У нее задрожали губы. — Ты убиваешь нас.
   Джекс не моргнув глазом выслушал эту душераздирающую речь. Его давно уже не трогали чужие эмоции.
   Дразня Руби, он смахнул несуществующую слезу. Ее губы сжались в тонкую ниточку.
   — Надеюсь, это не то, что я думаю.
   — А что ты думаешь?
   — Ты тронут до слез.
   Он едва смог удержаться от смеха при виде ее свирепого выражения лица:
   — Умна и красива.
   Она выругалась, и он засмеялся еще громче:
   — Не принимай это на свой счет, но я пришел, чтобы сделать твоей сестре деловое предложение.
   Она покачала головой, разметав золотые волны по плечам.
   — Ей это неинтересно.
   — Она еще не слышала, что я собираюсь ей предложить.
   Руби пожала плечами:
   — Я являюсь главой компании на ближайшие несколько месяцев, так что, если ты хочешь что-то сказать, тебе придется говорить это мне.
   — Тебе?
   Руби мгновенно ощетинилась, и Джекс не мог ее за это осуждать.
   — Сапфи взяла отпуск на три месяца по настоянию врача, так что теперь я за нее.
   Три месяца? Джекс не мог позволить себе столько ждать. У него было максимум несколько недель, пока дела «Сиборн» не пошли еще хуже. Потом уже не будет смысла вкладывать в компанию деньги.
   Внезапно Джекс осознал всю серьезность ситуации. Он не мог упустить такую возможность, ведь с приобретением прииска Сиборнов его собственная компания получит полный контроль над всем западным побережьем. И гарантированный плацдарм для завоевания восточного побережья, а там и всей страны.
   Джекс вернулся в Мельбурн по одной-единственной причине. Чтобы вывести «Прииск Марони» в лидеры. На самую вершину. Ничто и никто не могло его остановить.
   Он сцепил пальцы и прижал их к груди.
   — В таком случае, леди-босс, назови свою цену.
   Она изумленно распахнула глаза:
   — На что?
   — На «Сиборн».
   В ее резком смехе не было веселья.
   — Мечтатель.
   Он наклонился вперед, опершись локтями о колени:
   — Напротив, мечтательница здесь ты. Неужели ты думаешь, что сможешь добиться того, что не удалось твоей сестре?
   — Чего именно?
   — Процветания компании.
   Он едва успел увернуться от полетевшей в него книги.
 
   Вообще-то Руби не была буйной.
   Хотя, возможно, и была, но не знала об этом до того момента, как схватила первое, что попалось ей под руку (великолепный триллер-антиутопию), и запустила ею в мерзкого Джекса Марони.
   К несчастью, она никогда не была хорошей спортсменкой и промазала.
   — Какой темперамент. — Он подобрал книгу, пролистал и принялся читать аннотацию, давая ей время успокоиться.
   Руби прижала ладони к красным от гнева щекам, видимо пытаясь их охладить, и глубоко задышала.
   — Какое богатое воображение. — Она опустила руки, сцепив их в замок, и покачала головой. — Продать тебе «Сиборн»? Ты, должно быть, шутишь.
   Он встал так резко, что она отшатнулась:
   — Я не шучу. И у меня нет времени на игры.
   Джекс обошел квадратный винтажный кофейный столик, который Руби купила в секонд-хенде, и навис над ней.
   Можно подумать, на нее подействуют эти дешевые фокусы.
   Она тут же вскочила и подошла к нему вплотную. К своему неудовольствию, Руби обнаружила, что со своими пятью футами восемью дюймами выглядит не очень внушительно на фоне его шести футов и не менее трех дюймов, и тут же пожалела, что сняла туфли на каблуках.
   — Если ты так же умна, как твоя сестра, то должна понимать, что «Сиборн» продержится месяц или два, не более. Вас ждет банкротство. — Его губы изогнулись в сардонической полуулыбке. — Я предлагаю прекрасное решение. Ты продолжишь делать свои ненаглядные колечки с сережками. Ничего не изменится, кроме того, что я буду твоим хозяином.
   У нее уже чесалась рука стереть эту наглую ухмылку с его физиономии, но тут Джекс уточнил:
   — В смысле, я буду хозяином прииска.
   У Руби сжалось сердце при мысли о том, что семейный бизнес находится в двух шагах от гибели, но он не должен догадаться, насколько соблазнительно его предложение.
   — Я могу ответить только одно. — Торжествующее выражение, появившееся в его глазах, доставило ей еще больше удовольствия. — Когда рак на горе свистнет.

Глава 3

   После того как Джекс ушел, Руби добрых десять минут металась по выставочному залу, словно разъяренная пантера. Она всегда считала себя натурой спокойной и уравновешенной, не склонной к бурному проявлению эмоций, но, кажется, сегодня открыла в себе новую грань.
   Что, черт возьми, Джекс Марони возомнил о себе?
   Она была так возмущена его предложением, что даже не поинтересовалась, где он взял приглашение. Наверное, дал кому-нибудь на лапу, по примеру его дорогого папаши.
   Несправедливо? Возможно, но она сейчас находилась не в самом благостном расположении духа. Она сердито схватила список товаров с барной стойки и пробежала его глазами, надеясь увидеть новые отметки о продажах.
   Увы, приходилось признать очевидное: они едва отбили себестоимость камней. Руби конвульсивно сжала пальцы, сминая лист бумаги, и бросила его обратно на стойку. Через пару секунд, глотая слезы, она кинулась разглаживать несчастную бумажку, чтобы Опал не догадалась, насколько на самом деле плохи дела.
   Кузина стала ее помощницей, когда Сапфи на время отошла от дел. Руби ни за что не справилась бы без Опал, и хотела отблагодарить ее, сделав щедрый подарок — кольцо с опалом и браслет.
   Судя по тому, как шли дела, она не могла позволить себе даже оправу, не говоря уже о редчайших черных опалах.
   У Руби пересохло в горле, когда она подошла к столу, открыла ящик и достала конверт. Она взвесила его в руке, подбросила на ладони, пытаясь собраться с мужеством и вскрыть его. Днем у нее была уважительная причина — она не хотела портить себе настроение перед приемом. С тяжелым вздохом она наконец открыла конверт, жалея, что не может просто порвать его. К несчастью, это ничего бы не изменило: «Сиборн» по уши в долгах и отчаянно нуждается в инвестициях. Она просмотрела документ, и цифры заплясали у нее перед глазами.
   Руби не могла осуждать Сапфи за то, что та заложила их ювелирный салон и свою квартиру, чтобы оплатить дорогостоящее лечение их матери. Она поступила бы точно так же.
   Теперь, когда кредиторы требовали погашения долгов, они могли потерять то единственное, что Сапфи пообещала матери сохранить.
   Руби не может допустить этого. И не допустит. Она обязательно найдет выход.
   С тяжелым сердцем она прошла в свою мастерскую. В таком состоянии она, конечно, работать не сможет, но хоть займется сортировкой.
   Главное — занять себя чем-нибудь. Сегодня она все равно не уснет.
 
   Джекс зашел в квартиру, подключил айпод к колонкам и включил музыку. Басы ударили так, что его чуть не отнесло к стене. Это хорошо. Ему необходимо было сейчас что-то громкое, чтобы заглушить мысли. Чем громче, тем лучше.
   Оглушительный рев заполнил отделанный мрамором холл, разрывая барабанные перепонки. Тяжелый бит пульсировал в нем.
   Это было то, что нужно, чтобы сбросить напряжение последних нескольких часов.
   Он бросил пиджак на диван, подошел к бару, налил двойную порцию виски и опрокинул в себя. Дикий проигрыш, льющийся из ультрасовременной системы объемного звучания, соответствовал его настроению. Хриплый. Дисгармоничный. Резкий.
   Он аккуратно поставил стакан на стол, с трудом сдержав желание запустить им в ближайшую стену с воплем «Да пошли вы все, самодовольные снобы!».
   Джекса здорово задело вежливое пренебрежение со стороны бизнес-элиты. Ему нужно снова стать для них своим, доказать, что он не похож на своего бесчестного отца. Без этого его планы по экспансии «Прииска Марони» были неосуществимы.
   Но они смотрели на него сегодня, словно на пустое место. Черт возьми, как он сможет проводить переговоры с людьми, которые не просто враждебны — они его просто не замечают?
   Джекс оперся руками о подоконник, не замечая потрясающего вида Мельбурна, раскинувшегося до самого горизонта.
   Он всегда включал техно-панк-гранж, когда ему было плохо. Никаких слов. Только грохот. Музыка, мало похожая на столь любимых его родителями Брюса Спрингфилда и Бон Джови.
   Прекрасно, только этого ему не хватало после сегодняшнего вечера — вспомнить о родителях.
   Джекс довольно часто думал о них в последнее время. У Денвера появилась возможность досрочного освобождения, и пресса без устали терроризировала Джекса, пытаясь выудить хоть какую-то информацию. Он посылал их — в вежливой форме, конечно, — не озвучивая тот факт, что почти ожидал, что его мать явится поручиться за старого шарлатана.
   Джекс не мог понять, почему такая красивая состоятельная женщина, как Жаклин Блэйз, продолжала поддерживать своего негодяя мужа и после его ареста, когда вся правда вышла наружу.
   Пока она не совершила двойное предательство. Тогда все стало пугающе ясно.
   Ему было двадцать четыре, когда Денвера арестовали. В глубине души Джекс всегда знал, что Джеки была его сообщницей, пусть полиция и не нашла доказательств ее причастности к преступлению.
   Она представила Денвера своим богатым друзьям, заставила высшее общество принять его, несмотря на сомнительное происхождение. Дело в том, что отец Денвера был, по всей видимости, убит во время покупки партии наркотиков, когда пытался обмануть дилера.
   Родители никогда об этом не рассказывали, но Джекс нашел информацию в Интернете, после того как подслушал, что бабушка ругает мать за ее тягу к непутевым мужчинам. Он помнил испытанное им после прочтения чувство облегчения — отец был совершенно не похож на его деда.
   Смешно.
   Его мать, не колеблясь, помогла мужу обокрасть своих богатых друзей. Людей, которые знали ее семью десятилетиями.
   Когда Денвер был осужден, она просто ушла из его жизни, даже не попрощавшись.
   Мать, которой он доверял, мать, которую любил, просто исчезла.
   Теперь, десять лет спустя, Денвер подал очередную апелляцию, и вполне вероятно, что Джеки вернется.
   Он давно уже пережил ее предательство и перевернул эту страницу своей жизни, но сейчас его бесило то, что теперь, когда он добился успеха, все могло быть разрушено — стоило только Денверу, выйдя из тюрьмы, приняться за старое.
   Компания процветала, и Джекс каждый день благодарил всех богов за то, что его бабушка переписала на него прииск, когда ему было двадцать пять.
   Бабуля была дамой весьма трезвомыслящей и не доверяла дочери из-за сердечной склонности последней ко «всяким подонкам», поэтому, вместо того чтобы оставить Джеки все свое состояние, она распределила активы.
   С тех пор Джекс без устали работал, чтобы сделать прииск более прибыльным, и ему это удалось, несмотря на антирекламу, за которую должен был поблагодарить отца. Тот, видимо, считал день прожитым зря, если не видел своего имени на первых полосах газет. Помимо скандала с судом и обнародованными криминальными связями, были еще интервью в журналах, слухи об организации синдиката азартных игр в тюрьме и откровенная автобиография. Неудивительно, что журналисты преследовали Джекса, желая получить его комментарии.
   Он снова и снова повторял им, что ему нечего сказать об отце. Ни единого слова.
   Джекс рефлекторно сжал кулаки при воспоминании о последней встрече с отцом перед самым его арестом. Денвер тогда заказал столик в самом дорогом ресторане Мельбурна. Они ели тасманские устрицы и филе миньон, запивая самым дорогим вином, подчеркивающим вкус блюда.
   Отец был превосходным рассказчиком, и Джекс до слез и колик в животе смеялся над его байками. Чем старше он становился, тем больше ценил их отношения.
   Немногие из его знакомых парней стали бы тусоваться с отцами, но ему это было интересно. Денвер посвящал его во все свои дела.
   Как выяснилось позже, не во все.
   Денвера арестовали на следующий день.
   И мир Джекса рухнул.
   Он всегда обожал отца. Он стремился на него походить. Он восхищался им за то, что тот, выходец из рабочей и криминальной (если вспомнить, кем был его дед) среды, смог стать воротилой бизнеса. И вот его отец оказался лжецом и вором и вовсе не тем человеком, за которого принимал его Джекс.
   Он оставался рядом с Денвером — во время суда, всей этой газетной шумихи, вплоть до вынесения приговора.
   В тот момент, когда за отцом захлопнулась дверь тюремной камеры, их отношениям пришел конец.
   Музыка перестала играть, и Джекс сел на диван. По спине пробежал неприятный холодок.
   Пусть теперь ему было плевать на прошлое, но у него по-прежнему возникало это противное, сосущее под ложечкой ощущение, когда он вспоминал, как много жизней поломал отец своей ложью, сколько семей разорил. Ощущение, которое он ненавидел.
   Судя по тому, какой прием ему был оказан сегодня вечером, люди этого тоже не забыли.
   К дьяволу их.
   У него было полно работы.
   И компания, которую нужно было превратить в промышленного гиганта. Сегодня он сделал к этому первый шаг. Ничего личного. Просто бизнес.
   Кому он лгал? Бизнес закончился вскоре после того, как он явился по фальшивому приглашению на презентацию Сиборнов. С той секунды, когда он увидел Руби, бизнес уступил место предвкушению удовольствия.
   Дикого, необузданного, порочного.
   Он хотел ее.
   А если Джекс Марони чего-то хотел, он это получал.
   За это он должен был поблагодарить старину-отца. Джекс с раннего возраста усвоил, что ему дадут все, что он пожелает. Денвер был таким мягкотелым.
   Джекс сжал кулаки и со всей силы ударил ни в чем не повинный диван.
   Хватит.
   На столе его ждала огромная кипа бумаг, и пора было завязывать с этими соплями. Да, сделка, которую он так добивался, уплывала из рук из-за репутации его отца. Зато женщина, от которой зависело заключение этой сделки, пробудила в нем живейший интерес.
   Джекс знал о репутации Сапфиры Сиборн и ожидал схватки с настоящей акулой. Но перепалка с претендующей на остроумие дерзкой блондинкой удивила и потрясла его.
   Когда она услышала его имя, а позже предложение… да, в гневе она была великолепна.
   Джекс чувствовал возбуждение при одном воспоминании об этом.
   К сожалению, в данной ситуации он не мог позволить себе пойти на поводу у своей похоти, ведь у Руби Сиборн было то, чего он так страстно желал.
   Как правило, если он чего-то желал, он шел и брал это. «Сиборн» не должна стать исключением.

Глава 4

   Руби провела три дня над счетами компании вместе с бухгалтером, пока у нее не заболели глаза. Математика определенно не была ее сильной стороной, и все же она слушала и вникала.
   Сколько бы они ни прикидывали различных вариантов, чуда не произошло. Было ясно, что без денежных вливаний или существенного сокращения расходов компания скоро обанкротится.
   Руби заморгала, пытаясь прогнать ненавистные слезы. Она никогда не отличалась чрезмерной чувствительностью, но в последнее время была на грани нервного срыва.
   Не самое подходящее состояние для решающей схватки.
   Меньше всего на свете ей хотелось проводить воскресенье на скачках, но партнер по бизнесу пригласил ее, и ей не хотелось обижать его отказом.
   Руби дефилировала под тентом, растянутым на Флемингтонском ипподроме, целуясь со знакомыми, приветствуя конкурентов и клиентов, фальшиво улыбаясь и оживленно болтая о всякой чепухе, словно всю жизнь только этим и занималась.
   Она понятия не имела, как Сапфи проделывала это изо дня в день. Неудивительно, что сестра просто сгорела на работе. А ведь это еще самая легкая из ее обязанностей как президента. И никто не догадывался, что ее любимая компания каждый день делает шаг на пути к разорению.
   При воспоминании о сестре и о том, как мало Сапфи ей доверяла, у Руби словно ком в горле застрял. Она взяла бокал шардоне с подноса проходящего мимо официанта и направилась на лужайку. Ей необходимо было выбраться из толпы.
   Руби глубоко вздохнула, и тиски, сжимавшие ее легкие, ослабли. Потягивая вино, она оглянулась на битком набитый шатер.
   И увидела мужчину, которого ей так хотелось увидеть.
   Джекс Марони. Черный костюм. Черное сердце. И настроение тоже не слишком светлое, судя по мрачному лицу и вечно нахмуренным бровям.
   По всей видимости, он пришел сюда не для того, чтобы пообщаться. Спрятавшись за экраном, он, ни на секунду не переставая хмуриться, мрачным пронзительным взором сканировал помещение.
   Интересно. Это уже второй прием за несколько дней, на котором он намеренно дистанцировался от толпы. Было не похоже, чтобы Джекс чувствовал себя неловко, и все же он совершенно не вписывался в это закрытое рафинированное общество. Высокий, прекрасный, мрачный самец.
   Руби продолжила наблюдение. Он не двигался, не улыбался, не брал напитки и закуски. Единственный раз, когда он подал хоть какой-то признак жизни, имел место при приближении Мейеров, пожилой богатой семейной пары, друзей ее матери. Он распрямил плечи, изобразил на лице то, что при желании могло сойти за улыбку, и протянул руку. Однако старики прошествовали мимо, пробормотав что-то себе под нос (однако достаточно громко, чтобы Джекс услышал, и с таким трудом давшаяся ему улыбка исчезла с его лица).
   Этот человек делал все, чтобы разорить компанию ее семьи, и Руби должна была его ненавидеть, но в этот момент ей стало жаль его. Лицо Джекса, разумеется, почти сразу же приняло свое обычное непроницаемое выражение, словно ничего и не произошло.
   Если ей не изменяла память, восемьсот тысяч долларов, принадлежавшие сыну Мейеров, перекочевали в карман Денвера Марони. Неудивительно, что они не слишком обрадовались встрече с его сыном.
   Эта публика всегда защищала свое, а отец Джекса совершил немыслимое: воспользовался многолетней дружбой, чтобы обчистить их до нитки.
   Руби не давал покоя вопрос: зачем Джекс добровольно идет на это? Он мог казаться холодным и равнодушным, словно плевать хотел с высокого маяка, кто и что о нем думает, но отдавать себя на растерзание толпе из-за грехов отца — это было чересчур.
   Должно же это было задеть его! Если только Джекс не сделан из камня. Хотя, судя по виду, с которым он попеременно поглядывал то на часы, то на толпу, как будто ожидая кого-то, это предположение было не так уж далеко от истины.
   Сердце Руби замерло в сладкой истоме, но она тут же строго одернула себя. Вряд ли он искал ее. Если вспомнить, чем закончилась их беседа, можно предположить, что следующая встреча состоится уже в присутствии толпы юристов.
   Такие парни, как он, так легко не сдаются. Властные, самоуверенные, не принимающие отказа.
   Если Джекс Марони нацелился на «Сиборн», спасти ее сможет только вмешательство свыше. Руби подумала, что это неплохой выход — во всяком случае, единственный. Джекс выразился вполне ясно — его интересовал прииск, а вовсе не самый старый ювелирный магазин в Мельбурне.
   Джексу было плевать, что Сиборны поставляли тиары конкурсу «мисс Австралия» уже двадцать лет. Ему было плевать, что телезвезды собственноручно писали им благодарственные письма. Ему было плевать, что австралийские актеры, пробившиеся в Голливуде, дефилировали в их драгоценностях по красной ковровой дорожке.
   Джексу Марони было не плевать лишь на деньги — его деньги, — а все остальное могло гореть синим пламенем.
   Руби не знала, то ли стресс последних дней лишил ее разума, то ли ей срочно требовалось сорвать на ком-нибудь злость, а он оказался под рукой, но она решительно поставила бокал и направилась к нему. Джекс увидел ее, и на его лице промелькнула радость, быстро сменившаяся выражением полнейшего безразличия, которое он, вероятно, репетировал каждое утро перед зеркалом.
   — Выслеживаешь добычу?
   Он вытаращил глаза от изумления:
   — Что, прости?
   Она махнула рукой в сторону толпы:
   — Большинство мельбурнских ювелиров присутствуют здесь. Ищешь, кого бы разорить?
   Он натянуто улыбнулся:
   — Полагаю, ты не собираешься принимать мое предложение.
   — Правильно полагаешь.
   Предложение… Наверное, какой-нибудь талмуд на пятьдесят страниц, предназначенный, чтобы запудрить ей мозги.
   Руби ненавидела это чувство бессилия.
   — Ты охлофоб?
   Он покачал головой:
   — С чего ты взяла?
   — Ты все время держишься в стороне от толпы.
   — Скорее толпа держится в стороне от меня, — пробормотал он с горечью, окинув взглядом собравшихся.
   Может, ее предположения были недалеки от истины? Хотя мистер Денежный Мешок и делал вид, что ему сам черт не брат, ему вовсе не нравилось быть изгоем.
   — Выглядишь так, словно тебе в тягость находиться здесь. Вероятно, это отпугивает людей.
   Он пожал плечами:
   — Меня это мало волнует. Я здесь по делу.
   — Боюсь даже предположить, что это за дело, — пробормотала Руби, удостоившись очередной ухмылки.
   — Тебе не с кем поговорить?
   — А тебе? — парировала она, но тут же устыдилась своей колкости.
   Джекс нагло уставился на нее, взглядом срывая черное шелковое платье без бретелек. По ее телу побежали мурашки — она никогда не чувствовала себя настолько обнаженной, будучи полностью одетой.
   — Я здесь потому, что мне этого хочется.
   Это была просто банальность, ничего не значащая для парня, привыкшего, что женщины падают к его обутым в туфли от Прада ногам. Но в тот момент ей хотелось верить ему.
   Словно почувствовав это, Джекс оттолкнулся от стены и шагнул ей навстречу, оказавшись совсем близко. Слишком близко.
   Руби ощутила приближение легкой паники. Его губы искривились в усмешке.
   — Нечего сказать? Кажется, это впервые.
   Отчаянно борясь с желанием поцеловать его, она презрительно фыркнула:
   — Ты ничего не знаешь обо мне.
   Он наклонился к ней, и она едва не потеряла голову от его запаха. Запаха самца.
   — Может быть, я хотел бы узнать, — прошептал он, щекоча ее ухо горячим дыханием.
   Руби закрыла глаза, смакуя ощущение жара, охватившего ее тело. Реальность грубо вторглась в фантазии. Только интрижки с врагом ей сейчас и не хватало.
   Джекс коснулся ее лица, проведя пальцем по щеке. Новая волна удовольствия едва не накрыла Руби с головой.
   Здравый смысл все-таки не был окончательно побежден всепоглощающим желанием, и она удержалась от того, чтобы схватить его за руку и увезти к себе домой.
   С парнями она обычно сама проявляла инициативу, не дожидаясь, когда они сделают первый шаг. Если мужчина ей нравился, она давала ему это понять.
   Но когда Джекс отступил на шаг, оставляя ее разгоряченной и жаждущей прикосновений, она поняла, что он не обычный мужчина.
   У Руби не получится играть с ним. Он был не из тех, кого можно подразнить и распалить, а потом оставить ни с чем.
   Учитывая положение, в котором находилась ее компания, вряд ли стоило играть с огнем.
   — А я хотела бы, чтобы ты оставил мой прииск в покое.
   Желание в глазах Джекса не погасло. Кажется, ее колкости его заводили.
   — А я хотел бы, чтобы этот город узнал, что я не такой, как мой отец, и люди бы согласились вести со мной дела, но мы не всегда получаем то, что хотим.