Гортензия и Дюгомье смотрят друг на друга. Гортензия потрясена. Дюгомье начинает испытывать омерзение.
Гортензия. Эмиль…
Мажис (кладет бумажник себе в карман, развязно). Я все беру, не так ли?
Дюгомье (кричит). Но это мое месячное жалованье…
Мажис. Именно потому Гортензия и посоветовала мне дождаться сегодняшнего дня.
Дюгомье. Гортензия?
Гортензия. Это неправда! Не слушай его!
Мажис. О-о-о, мсье Виктор, как вы нас удивляете… Честно! Вы – первый столько шума поднимаете.
Дюгомье. Первый? (Отталкивает Гортензию, пытается встать.)
Мажис (выскальзывая из комнаты). О, не беспокойтесь! Не беспокойтесь. (Уходит в глубь сцены.)
Гортензия делает попытку задержать Дюгомье, но он в большом раздражении отталкивает ее, надевает пиджак и выходит. Гортензия падает у кровати на колени, обхватив голову руками. Слева возвращается Мажис. Он шарит в бумажнике, достает и прячет в карман деньги, рассматривает бумажки, которые там лежат, выразительно реагируя на каждую. Улыбается, качает головой, хлопает себя по ляжкам, смотрит на фотокарточку.
Mажис. Бедная мать… (И кладет бумажник обратно в карман.)
Гортензия (набрасываясь на него). Негодяй! Ты доволен, да?
Mажис. Я? Ничего себе вопрос… Кто тут рогоносец?
Гортензия. Ты хотел запятнать мою любовь. Можешь быть доволен. У тебя это получилось. Ты обесчестил меня.
Мажис. Вот это красиво! Ты мне изменила, но это я тебя обесчестил. Оригинально!
Гортензия. А деньги! Деньги, которые ты украл, да, украл.
Мажис. А он?
Гортензия. Что он?
Мажис. Он у меня жену не украл? Он крадет у меня, я у него – мы квиты. Да еще кто из нас больше крадет? Ты себя оцениваешь всего в шестьдесят две тысячи франков! Да, старуха, шестьдесят две тысячи. Он-то нам говорил, что восемьдесят получает. Еще и хвастался.
Гортензия. Он оскорбил меня.
Мажис. Женщина, обманывающая своего мужа, заслуживает оскорблений. (В зал.) Хм, думаю, что… Безупречно!
Гортензия. Он меня за воровку принимает, за шлюху. Он меня наводчицей назвал… Но зачем ты так поступил? Эмиль, так нельзя.
Мажис (мрачно). Мужчина, у которого отнимают жену, жену, которую он любит, этот мужчина имеет право на все, лишь бы вернуть ее.
Гортензия (смотрит на него, потрясенная). Но, Эмиль… Мажис. Что?
Гортензия. Я думала, что больше не нужна тебе.
Мажис. Ты ошибалась.
Гортензия отворачивается, не отрывая рук от лица. Затем поворачивается к Мажису.
Гортензия. Прости меня за то зло, которое я тебе причинила.
Мажис (берет ее за плечи). Бедная моя Гортензия! Да, мы с тобой очень несчастны. Может быть, это и моя вина… Да-да, я отдаю себе в этом отчет… Я не уделял тебе достаточно внимания, но, знаешь, я ведь могу кое-что понять. У тебя был срыв. Так бывает. (Поднимает глаза к небу, стоя за спиной Гортензии.)
Гортензия (взволнованно). Эмиль… (Пауза.) А эти деньги?
Мажис (отстраняясь). Что, эти деньги?
Гортензия. Это ведь только урок, правда? Ты их отдашь ему?
Мажис (срываясь на крик). Никогда в жизни!
Гортензия (пораженная). А что ты с ними собираешься сделать?
Мажис (твердо). Я их отдал.
Гортензия (совершенно остолбенев). Кому?
Мажис. Бедным.
Гортензия смотрит на него. Она не осмеливается ни поверить, ни уличить его во лжи.
Гортензия. Нищим? Шестьдесят две тысячи франков нищим?
Мажис. А меньше шестидесяти двух тысяч раздавать неинтересно. Ты что думаешь, достаточно давать по двадцать франков время от времени, как делает твоя матушка? Удивительные нравы у вас!
Гортензия. Но деньги-то ворованные.
Мажис. У вора ворованные…
Гортензия. А что Виктор подумает?
Мажис. Плевать, что он подумает.
Гортензия. Он решит, что мы соучастники.
Мажис. Какое это имеет значение? Ты ведь не собираешься встречаться с ним, я надеюсь… (Как будто на него накатила волна ревности.) Ты больше не увидишь его! Поклянись мне, что больше не будешь с ним видеться!
Гортензия. Нет-нет, клянусь. Но ты ведь не можешь так поступить. Как он будет жить целый месяц?… А его бедная мать?
Мажис (гневно). Мне дела нет до его матери. Это уж, право, слишком. Какой-то проходимец крадет у меня жену, а я должен думать о судьбе его бедной матери… Ну и люди!
Гортензия уходит.
(В зал.) Это действительно так… Когда задумаешься… Бедная его мать… Это неслыханно, что иногда приходится выслушивать… А знаете, что сделала Гортензия? В жизни не угадаете… Она во всем призналась своей мамочке. Почему? Почем я знаю… Разоткровенничалась. И во всем открылась… Кроме эпизода с бумажником, впрочем. Этого она ей не рассказала. Она сама не поняла, должно быть, в чем дело… Бедная Гортензия! Голова – это у нее не самое сильное место… В результате…
Входят мсье и мадам Бертулле.
Мадам Бертулле (обнимая Мажиса). Мой дорогой Эмиль. (Держит его за плечи и не отпускает.) Бедный мой Эмиль! О, я была к вам несправедлива…
Мажис. Да, мама.
Бертулле (пожимая руку Мажису, левую руку кладет ему на плечо). Вы, Эмиль, заслужили мое глубокое уважение. От имени семьи благодарю вас. Вы хорошо поступили, благородно. Иначе мы погибли бы. Благодаря вам…
Мадам Бертулле (Гортензии). Знаешь, тебе есть за что сказать ему спасибо. Так тебя простить. Немного таких, которые на это способны… Этот Дюгомье, как только я подумаю…
Бертулле. Шшш! Не будем больше об этом ничтожестве. Сыграем в карты, Эмиль? Это отвлечет вас.
Мажис (удрученно). Если хотите…
Мадам Бертулле. Как это грустно. Юноша, который был так весел.
Бертулле. Давайте, ну же, Эмиль. Не надо так драматизировать события. Перевернем страничку. Знаете анекдот про говорящую лошадь? (Заранее хохочет.)
Мадам Бертулле (сердито). Гастон!
Мажис. Оставьте, мама. Я уже забыл. (Подергивает подбородком.) Я хочу забыть.
Мадам Бертулле (с энтузиазмом). О, это великодушно,
Эмиль. Это прекрасно! (Строго.) Видишь, Гортензия?
Гортензия. Да, мама.
Мажис подходит к рампе. Семейство Бертулле уходит вместе с Гортензией.
Мажис (в зал). Только спустя некоторое время я заметил, что все началось сначала. Я имею в виду Гортензию и Дюгомье. Как ей это удалось? Не знаю. То ли она убедила его, что непричастна к истории с бумажником. То ли Дюгомье примирился со своей участью. Отвратительно, до чего иногда может довести любовь. Никакого достоинства, вообще ничего не остается. А я тем временем снова был отвергнут, меня и в грош не ставили… Совсем одинок, затерян во мраке. И все-таки я не мог без них, без Гортензии и Дюгомье. Они держали меня на расстоянии, а я не мог этого вынести. Может, это они и есть – узы брака… (Садясь на кровать). Мне казалось, что на истории с бумажником все должно было кончиться. Как бы не так. Пришлось все начинать заново. Чтобы они не могли выкинуть меня из головы, забыть обо мне. Что еще оставалось? Себя жалеть? Не особенно-то это достойное занятие. Пугнуть его? Дюгомье был куда сильнее меня. (Встает, озаренный какой-то идеей.) Тогда как отнимая у него деньги, я попадал в его самое больное место. Дюгомье-то был скупердяй. Экономный. Приносил засахаренные каштаны, но не больше двухсот граммов… И я решился… (Берет шляпу.) Пошел к нему, на улицу Жюльетт Додю. Вот так.
Мажис ждет со шляпой в руках. Справа в домашней куртке появляется Дюгомье.
Дюгомье. Вы?
Мажис (работая под простачка). По всей очевидности, мсье Виктор…
Дюгомье. Вы последний негодяй…
Мажис. Ах, мсье Виктор, как мало в вас уважения к собственной любовнице, вы не уважаете даже её мужа.
Дюгомье (сдаваясь). Вы правы.
Мажис (смотрит на него, пожимает плечами). Тем более, что я пришел сюда из-за нее. По ее поручению.
Дюгомье. Объяснитесь.
Мажис (снова работая под простачка). В каком-то смысле, мсье Виктор, вы пользуетесь услугами моей жены…
Дюгомье (у него захватило дух). Я?
Мажис. А что, кто-нибудь еще?
Дюгомье (он раздавлен). Возьмите хотя бы другой тон… Мажис. Уж какой беру, такой беру, мсье Виктор. У меня скромные доходы… (Пауза.) И большие расходы…
Дюгомье. У меня тоже. Мать на руках.
Мажис. Знаете, это ваше замечание просто дурацкое. У меня тоже есть бедная мать… Но у меня – Гортензия. Вы как считаете, это что – честно, справедливо пользоваться услугами женщины, которую содержит другой?
Дюгомье (с достоинством). Мсье!
Мажис. Отчего вы не зовете меня больше Эмилем, мсье Виктор? Я все разузнал. Не то чтобы у меня самого были такие привычки, я у сослуживцев спрашивал, они иногда прибегают к услугам профессионалок. Какая ни попади и то запросто сдерет не меньше тысячи франков. А ведь вам какая попало не подойдет, я уверен. С вашими-то замашками… Гостиница, обслуга, так у вас, глядишь, две тысячи и наберется. Каждый раз…
Дюгомье. Но о чем вы говорите?
Мажис. Хм, я говорю о том, сколько вы экономите благодаря Гортензии.
Дюгомье в ужасе. До сих пор он держал руки в карманах, сейчас он испуганно вытягивает их вперед.
(В зал.) Уж тут он должен был разозлиться. (Возвращается к Дюгомье). Экономия-то у вас выходит за мой счет, мсье Виктор. На мне экономите или на Гортензии, если вам так больше нравится. Хм, на Гортензии… Она ведь ничего, а? Ай-яй-яй! Да еще восемь или девять раз в месяц… Нет, это слишком? До этого не доходит? Пять раз?… Но Гортензия-то лучше… Никакого риска… Иллюзия, что вы любимы… Это тоже учитывается… Короче, я считаю, что если попрошу у вас пятнадцать бумажек по тысяче…
Дюгомье. Пятнадцать тысяч франков?
Мажис. Ради удобства нашей дорогой Гортензии. Я как раз собирался купить ей тапочки. Красивые тапочки…
Дюгомье (напуган). Тапочки, конечно…
Мажис (наступая). Это замечательная мысль, очень мило…
Дюгомье. Но пятнадцать тысяч франков… За простые домашние тапочки…
Мажис. О, нужно и много всего другого тоже. Гортензии необходим пеньюар. Мне бы хорошо купить домашнюю курточку. Вроде вашей… (Подходит еще ближе, щупает ткань, из которой сшита куртка.)
Дюгомье совсем сжался в комок.
У этой вполне приличный вид. Где вы такую нашли?… И вы могли бы ее надевать, когда будете приходить… Моя жена, моя кровать, моя курточка – прямо братство… Пятнадцать тысяч, мсье Виктор…
Дюгомье (стал совсем ватным). Да, конечно, Эмиль. Охотно. Вы правы…
Мажис. Я тоже думаю, что прав. (Показывая на голову.) Котелок-то этот варит.
Дюгомье. Но у меня при себе нет…
Мажис. А если поискать хорошенько, мсье Виктор…
Дюгомье. Уверяю вас…
Мажис. Сегодня только четвертое. Не скажете же вы, что истратили уже свои шестьдесят две тысячи? Разве можно быть таким транжирой…
Дюгомье (все еще испуган). Мне надо было расплатиться кое за что.
Мажис. И это кое-что важнее нас? Важнее любви? Бедная Гортензия! Она будет очень разочарована, если я вернусь с пустыми руками…
Дюгомье (взбунтовавшись). Послушайте, вы! Может, не будете так далеко заходить?
Мажис (кричит). Я далеко захожу!
Дюгомье вздрагивает и отступает.
Маленькое усилие, мсье Виктор… Конечно, вам этот разговор очень неприятен… (Ласково.) Хорошо, вышлите…
Вконец запуганный Дюгомье, не отводя глаз от Mажиса, дает ему деньги, провожает до правой кулисы, выходит вместе с ним. Мажис возвращается слева.
(В зал.) Теперь я существовал. Три тысячи франков за визит – обо мне уже было трудно забыть. На деньги я плевать хотел. Даже не знал, на что их и потратить. А вот Дюгомье эти пятнадцать тысяч ой-ой-ой как чувствовал. Со своей бедной матерью. У него образовалась брешь. И этой брешью, этой пустотой был я. Лишения, и каждое из них – я. Можно жить даже пустотой. Возьмите, к примеру, пылесос. Но вот усилий, которые я прилагал, чтобы быть с ними, быть все-таки рядом, я им простить не мог. Они эти мои старания презирали, считали идиотскими, смешными, смехотворными. Потому что однажды я понял: они считают меня сумасшедшим. Сумасшедшим. Меня! Меня, к ним взывавшего! Меня, простиравшего к ним руки! Меня, призывавшего их к здравомыслию! Сумасшедший! И все разъяснялось. Их взгляды, их любезность. Почему Дюгомье терпеливо выслушивал меня. Представьте, однажды я просидел у него три часа с четвертью. Издеваясь над ним. Думаете, он рассердился? Ничего подобного. «Да, Эмиль. Вы правы, Эмиль». И Гортензия точно так же: «Да, Эмиль. Ты прав, Эмиль». Я был словно в вате. Как младенец, как больной, как пьяница. Страх будто туманом окутывал их, и этот туман вставал между ними и мной.
Гортензия выходит вперед и, не видя Мажиса, идет к комоду.
Гортензия…
Гортензия (вздрогнула). Ой, ты здесь. Напугал меня.
Мажис (в зал). Напугал? Почему я внушал ей страх? Я вытаскивал нож… (Достает нож.) Маленький ведь ножик, перочинный.
Гортензия с ужасом смотрит на него и отступает.
Посмотрите на нее. Она дрожит.
Гортензия уходит обратно.
Разве я заслужил такое? Разве я заслужил такое? Разве заслужил я, чтобы меня выставили на поругание, все во мне подавили… Они меня презирали, пусть так. Но разве стоило бояться меня. Вот из-за этого-то… Однажды мне понадобился носовой платок… (Идет к комоду, хочет открыть третий ящик, он не поддается, тогда Мажис вынимает второй ящик, ставит его на пол, запускает руку в третий и достает предмет, на который смотрит с ужасом. Подходит к рампе.) Револьвер… В ящике Гортензии… (Осторожно расстегивает кобуру.) Оружейный мастер Юрлюво, Сайгон… Сайгон… Револьвер Дюгомье… Все прояснялось… Их страх, их взгляды… (Изображая Гортензию.) «Ты знаешь, Виктор, я его боюсь. Он сумасшедший…». Тогда Дюгомье дает ей свой револьвер. «Если у него будет припадок… С сумасшедшим надо быть готовой ко всему…». Револьвер… На меня с револьвером. (Почти плача). На меня. Как на зверя… (Подводя итог.) Да, он менял все, этот револьвер. Еще минуту назад я был всего лишь обманутым мужем, рогоносцем, как и многие другие. А вот теперь, когда был револьвер, я становился человеком, которого травят, которому угрожает опасность, который должен был позаботиться о том, чтобы защитить себя… Защититься… И этот человек понял, как это можно сделать… Потому что револьвер ведь еще был доступен… Нет? (Задумчиво.) И тут я понял, как буду действовать. (Идет к комоду, кладет револьвер в ящик.)
Из средней двери в глубине сцены появляется Гортензия. Она в шляпке.
Мажис (агрессивно). Где ты была?
Гортензия испуганно отступает.
(Хватает ее за запястья.) Отвечай! Ты виделась с Дюгомье, не так ли! Ты пришла со свидания!
Гортензия. Эмиль, клянусь тебе…
Мажис. Не клянись. Я все знаю. Ты опять с ним встречаешься. А я-то тебя простил. Ну и сволочь же он! Моя жена! Да, я все знаю.
Гортензия. Эмиль, умоляю тебя, поверь. Я была у мамы. Можешь ее спросить.
Мажис. Не такой я кретин. Она, конечно, в курсе дела. Матери кое на что тоже годятся. Да, я могу ее спросить. И уж если спрошу, она мне даже в деталях все расскажет, и про кино, и про «Галери Лафайет». А ты в это время валялась в постели с Дюгомье…
Гортензия. Это неправда!
Мажис. Не сегодня, так вчера. Один из моих сослуживцев видел тебя. Ты выходила из гостиницы на улице Тронше.
Гортензия (осмелев). Неправда. Я никогда не была на улице Тронше.
Мажис. Никогда?
Гортензия (не скрывая облегчения: она никогда не была на улице Тронше). Никогда, уверяю тебя…
Мажис (спокойнее). Я хочу еще раз тебе поверить. Но мне требуется доказательство. Ты напишешь ему письмо об окончательном разрыве.
Гортензия. Но я ведь больше не вижусь с ним. Давно.
Мажис. Тем более. Твое письмо только подтвердит это.
Гортензия (поводя плечами). Пожалуйста…
Мажис с сияющим лицом подскакивает к буфету, достает пачку бумаги для писем, ручку, чернильницу, располагает все это на столе у авансцены.
Мажис. Устраивайся. Я буду диктовать тебе.
Гортензия. Но…
Мажис. Диктую.
Гортензия смотрит на него, опять пожимает плечами, снимает шляпку, кладет ее на комод, садится за стол.
(В зал.) Да, Эмиль. Если хочешь, Эмиль. Страх, смешанный с презрением. Сумасшедший, правда?… Его боятся, но даже не стараются скрывать от него свои мысли. Все свои куцые мыслишки, видимые невооруженным глазом. Уже думает о том, как она ему позвонит. «Не обращай внимания на письмо, Виктор. У него был припадок. Я написала, чтобы он успокоился». (Гортензии.) Сначала начерно. Это дело серьезное, письмо о разрыве. Нужно взвешивать слова. (Диктует.) «Мсье…». Нет, сначала число. И поставь лучше «Виктор». Так естественней. «Виктор, запятая, с новой строчки, вот уже четыре месяца, запятая, как я объявила вам…».
Гортензия. Вообще-то, я ему говорю «ты».
Мажис. В таком письме на «ты» не обращаются. (Диктует.) «Я объявила вам, запятая, что не желаю вас больше видеть. Несмотря на это, вы не отстали от меня со своими гнусными предложениями. Пора с этим покончить. Вы принесли слишком много зла семье, запятая, которая до вашего появления была счастливой и дружной».
Гортензия не может сдержать улыбки.
(В зал.) Видели улыбочку? Попробуй только захотеть простить эти создания. Они сами тебе помешают это сделать. (Продолжая диктовать.) «… счастливой и дружной. Я настоятельно прошу вас не искать со мной встреч. Впрочем, это и бесполезно, ибо во мне осталось лишь презренье и к вашим слезам, и к вашим угрозам…».
Гортензия (возражая). Он мне никогда не угрожал.
Мажис. Кто диктует, я или ты? (Наклоняется, чтобы удостовериться в соответствии текста.) «Вашим угрозам». (Отходит и продолжает диктовать.) «Желая поступать в высшей степени лояльно по отношению к своему мужу, я показываю ему это письмо, как покажу и то, которое жду от вас. В нем, я надеюсь, вы дадите слово, что не будете более искать встреч со мной». Ну вот… Переписывай… (В зал.) Она переписала. Я сохранил черновик. Двумя днями позже она показала ответ Дюгомье. В том роде, какой требовался. Обещая, что… клянясь, что… уверяя, что он питает ко мне лишь уважение. Несмотря на то, что ему это стоило… Они, должно быть, здорово издевались! Терпение… Я делал вид, что доволен. Чтобы отпраздновать это, я даже повел Гортензию обедать… В ресторан… На деньги Дюгомье… Я подождал две недели. Дал им успокоиться… Потом в четверг отправился к врачу. Разжалобил его. Он дал мне освобождение от работы. На шесть дней. Вернувшись, говорю Гортензии…
Закончив переписывать письмо, Гортензия ушла с авансцены.
…с завтрашнего дня у меня бюллетень.
Гортензия. С завтрашнего?
Мажис. Да, с пятницы. (Уставился на Гортензию, улыбаясь краями губ, простодушно.) Я хочу съездить в Mo, к матери. Я старушку тысячу лет не видел, бедную. С похорон Жюстины.
Гортензия (с облегчением). Прекрасная мысль.
Мажис. У меня поезд только в два двенадцать. Я, наверно, вернусь поздно.
Гортензия. Не торопись. Уж раз ты собрался к матери. (Уходит.)
Мажис (подходя к рампе). И я не торопился. Утром, около полудня, я шатался по дому. Остановился поболтать с консьержкой.
Консьержка, подметая, появляется из левой двери.
Консьержка. Вы сегодня, стало быть, не в министерстве, мсье Мажис?
Мажис. Я на бюллетене, тетушка Набюр. Иногда надо дать организму передохнуть.
Консьержка. Очень даже надо, мсье Мажис.
Консьержка уходит к себе.
Мажис. Я достаю револьвер. (Идет к комоду, берет револьвер, рассматривает его осторожно, положив на ладонь носовой платок.) Заряжен! Вот сволочи! (Кладет револьвер в карман.)
Возвращается Гортензия.
(Беря шляпу.) Ну что ж, пора отчаливать. (Целует Гортензию.) До вечера…
Гортензия. Хорошенько поцелуй маму за меня…
Мажис (выходит к рампе, зрителям). Я сделал кой-какие дела. У себя в квартале. Зашел в мастерскую, починил часы. Зашел в писчебумажную лавку, купил карандаш. Всюду торговался, обращал на себя внимание. Говорил про бюллетень… Леденцы для малышки… Потом иду в кафе, что напротив моего дома… Жду… Появляется Дюгомье. Он входит, я иду следом. Поднимаюсь по лестнице…
Из глубины сцены появляется Дюгомье. Гортензия бросается к нему в объятия. Мажис надевает перчатки. Подходит к двери, наклоняется, смотрит в замочную скважину, открывает дверь. Гортензия отступает на шаг от Дюгомье и застывает в неподвижности, закусив палец. Дюгомье окаменел.
Не бойтесь, мсье Виктор, Вас ждет другое… (Стреляет.) Гортензия падает.
(Бросает револьвер к ногам Дюгомье и бежит к левой кулисе с криком.) На помощь! Убийца! (Снимает перчатки, кладет их в карман.) На помощь! Он убил мою жену! Он убьет меня! На помощь!
Дюгомье будто прирос к месту. Он стоит, окаменев, с протянутыми вперед руками. В левой двери появляется с метлой в руках консьержка.
Консьержка (кричит безумным голосом). Мсье Мажис! Мсье Мажис!
Громко звучат фанфары. Играет сигнал «Выход гладиаторов». Цирковой выход председателя суда, заместителя прокурора и адвоката. Они появляются одновременно из всех трех дверей в роскошных облачениях. Председатель суда и заместитель прокурора бегут к своим креслам и выкатывают их вперед. В этой суматохе, на полпути к своим креслам, судьи останавливаются, обвиняюще нацеливают указательный палец на Дюгомье и произносят свои реплики. Тем временем два санитара бесшумно уносят на носилках тело Гортензии. Мажис усаживается слева, насколько возможно близко к зрителям.
Товарищ прокурора. Вы убийца, Дюгомье!
Председатель суда. Убили вы, сомнений нет!
Товарищ прокурора. Не надо лгать напрасно.
Председатель суда. Суду и так все ясно.
Товарищ прокурора (возвышаясь за спинкой своего кресла). Просто, ясно, логично, очевидно. Отвергнутый любовницей, Дюгомье продолжает приставать к ней с мольбами и угрозами. Угрозами, господа, термин дважды повторяется в письме, оставленном нам жертвой как неопровержимый обвинительный документ. Обезумев от страсти, Дюгомье снова упорно преследует несчастную. Полагая, что мужа нет дома, отправляется к ней. Жертва не склоняется к его мольбам и не отступает перед его угрозами. Входит муж. Дюгомье теряет голову. Он стреляет.
Дюгомье (выходя наконец из оцепенения). Но это неправда! Это неправда!
Товарищ прокурора. Что же здесь неправда?
Дюгомье. Все неправда. Ни одного слова правды.
Товарищ прокурора. Да, господа, Дюгомье все отрицает, даже очевидное. Так проще.
Дюгомье. Убийца – Мажис!
Товарищ прокурора. Зачем бы ему убивать жену, раз она отказалась от свиданий с вами?
Дюгомье. Она не отказалась.
Товарищ прокурора. Браво. Вы еще и пятнаете честь своей жертвы.
Дюгомье. Я люблю ее. Мы любили друг друга.
Товарищ прокурора. Из двух писем, имеющихся в деле, причем одно из них написано вами, явствует со всей очевидностью, что связь была порвана.
Дюгомье. Эти письма были неискренними. Мы притворялись.
Товарищ прокурора. Это вы так утверждаете. Но зачем вы тогда явились к ней домой?
Дюгомье. Я не сам явился. Она мне назначила свидание.
Товарищ прокурора. У себя дома. Замужняя женщина.
Дюгомье. Она не могла выйти из дому. Из-за малышки. Мы думали, что Мажис больше ничего не подозревает. Он целый день в министерстве.
Товарищ прокурора (резко наклонясь вперед). Только не в тот день! Как же вы надеетесь заставить нас поверить, будто жертва назначила вам свидание дома, когда у ее мужа бюллетень и он мог в любой момент прийти домой.
Дюгомье. Она, конечно, не знала, что у него бюллетень.
Товарищ прокурора. Весь дом знал, соседи знали, лавочники. У нас есть свидетельства часовщика, хозяина писчебумажной лавки, консьержки. Каким образом жертва могла не знать, что у ее мужа бюллетень?
Адвокат. Есть, однако, нечто подозрительное в этом больничном листе, учитывая, что Мажис не был болен и гулял.
Товарищ прокурора. Боже мой, ваша честь, если бы все больничные листы выдавались только по болезни…
Дюгомье (в отчаянии). Но стрелял ведь Мажис!
Товарищ прокурора. Из вашего револьвера. Купленного в Сайгоне. Или вы будете утверждать, что Мажис съездил в Сайгон за этой покупкой?
Дюгомье. Это я дал его Гортензии.
Товарищ прокурора. Зачем? Странный подарок женщине.
Дюгомье. Она боялась, что Мажис нападет на нее.
Товарищ прокурора. Почему она должна была этого бояться? С вами она порвала. Мажис ее простил. С чего бы жене в этих обстоятельствах опасаться, что муж нападет на нее?. Нападет! Господа, вы видели Мажиса. Вы слышали, что сказал его начальник отдела: Мажис – весельчак. Вы слышали его тестя: любимое занятие Мажиса – игра в карты. Вы слышали, что сказала консьержка: он заходил поболтать с ней. Таков человек, которого выдают здесь за грубого скота, от кого надо было защищаться с оружием в руках.
Дюгомье. Вы не знаете, каков Мажис. Это такой человек… Это ужасный человек.
Товарищ прокурора. Однако в своем письме вы уверяете его в совершеннейшем вашем почтении.
Дюгомье. Это делалось, чтобы его успокоить.
Товарищ прокурора. Значит, вы лгали.
Дюгомье. Да, если угодно.
Товарищ прокурора. Но если вы так ловко лгали в своих письмах, кто поручится нам, что вы не лжете еще больше здесь, перед судом.
Дюгомье. Мажис – сумасшедший.
Товарищ прокурора. Сумасшедший человек или грубая скотина?
Дюгомье. Сумасшедший, способный на все что угодно.
Товарищ прокурора. Преданный своей женой, что он делает? Прощает ее, получив обещание прогнать соблазнителя. Преданный во второй раз, он отправляется к Дюгомье, чтобы просить на этот раз его разорвать связь…
Дюгомье. Вовсе нет.
Товарищ прокурора жестом заставляет его замолчать и продолжает.
Товарищ прокурора. Мы, господа, можем относиться к этим поступкам как нам угодно, как кому позволяет темперамент. Но они, эти поступки, вполне согласуются со свидетельствами очевидцев и дают довольно точное представление о личности Мажиса. Это простодушный мечтатель, скромный служащий, безоружный перед жизнью, и уж, во всяком случае, человек, которому чужда всякая мысль о насилии.
Дюгомье. Он пришел ко мне, чтобы потребовать деньги.
Товарищ прокурора. Считаю своим долгом предупредить вас в ваших же интересах, Дюгомье, что ничто не отягчит вашей участи так, как система защиты, которую вы избрали, пытаясь шаг за шагом очернить и вашу жертву, и несчастного вдовца. Оплачиваемые визиты! История с бумажником! Вы слышали, господа, про историю с бумажником! Проделки в духе Пале-Рояля, никакой Мажис на это не способен. Более связно надо было клеветать, Дюгомье. Если действительно Мажис был таким подлым мужем, что наживался на своем бесчестье, значит, он с ним смирился, значит, он к вашей связи относился спокойно. Зачем тогда ему понадобилось бы убивать? Зачем истощать эту золотую жилу? И, с другой стороны, если он на этом наживался, зачем понадобились письма? Зачем изображать разрыв? Вот только минуту назад вы сказали: мы думали, что у Мажиса больше нет подозрений. Так почему вы терпели шантаж? Почему соглашались платить?
Дюгомье (он раздавлен). Я боялся его…
Товарищ прокурора. Посмотрите на Дюгомье, господа. Посмотрите на Мажиса.
Мажис скромно разводит руками.
Кто кого должен бояться? (К Дюгомье.) Вы же вдвое сильнее его.
Мажис (в зал). Вот и его черед настал, Дюгомье. Теперь его очередь увидеть перед собой яйцо. Яйцо, неприступное со всех сторон. А я спрятался внутри, весь, ничего не оставив на поверхности.
Товарищ прокурора. Впрочем, предположим на минуту, что Мажис и впрямь такая скотина и сумасшедший. Все это тем не менее не объясняет того факта, что у него мог быть ваш револьвер. Ваш револьвер, Дюгомье.
Дюгомье. Он мог найти его.
Товарищ прокурора. Мог. Простая гипотеза. И где же он мог найти его?
Дюгомье. Там, где он лежал у Гортензии.
Товарищ прокурора. Если предположить, что вы его дали Гортензии. Еще одна ничем не подкрепляемая гипотеза. Притом револьвер, прошедший через столько рук, хранит только ваши отпечатки. Эксперты на этот счет категоричны.
Дюгомье. Конечно. Он ведь был в кобуре.
Товарищ прокурора. Ах да! Кобура! Пресловутая кобура, которой никто никогда не видел. И где же она, эта кобура?
Мажис (в зал). В Сене… Около Нового моста… в двух шагах…
Товарищ прокурора. А Мажис стрелял, не вынимая револьвера из кобуры. Хотел бы я на это посмотреть.
Дюгомье. Он был в перчатках.
Товарищ прокурора. В перчатках, оставлявших ваши отпечатки. Забавно.
Дюгомье. Так это же был мой револьвер.
Товарищ прокурора. Значит, вы признаете.
Дюгомье. Я никогда не отрицал.
Товарищ прокурора. Слышите, господа? Он никогда не отрицал.
Дюгомье. На этом револьвере отпечатки моих пальцев потому, что он принадлежал мне. На нем нет отпечатков Мажиса потому, что Мажис был в перчатках.
Товарищ прокурора. Опять перчатки! Вас очень занимает этот предмет туалета. К сожалению, свидетельство консьержки по этому поводу весьма определенно: Мажис в тот день был без перчаток. Она даже добавила, что он их никогда не носил. Мажис – скромный служащий. У него есть пара перчаток для свадеб и похорон. Не тот он человек, чтобы, выходя неподалеку за покупками, надевать перчатки. Да еще в разгар мая.
Дюгомье. Он мог специально их надеть, преднамеренно.
Товарищ прокурора. Разумеется, мог. Но с каким намерением?
Дюгомье. Убить нас.
Товарищ прокурора. Вы забываете, что по вашему собственному признанию, Мажис считал вашу связь разорванной. Как же в таком случае он мог рассчитывать найти вас у себя дома, к тому же именно в тот день, когда из-за бюллетеня это свидание было невозможно? Или надо предположить, что жена позволила, чтобы ее застигли. Позволила убить себя. Убить себя, Дюгомье. Вы ведь сказали: нас убить. Вы забываете одну деталь: вы живы.
Дюгомье (совершенно раздавлен). Я не знаю. Я больше ничего не знаю. Но я не убивал, клянусь, я не убивал.
Товарищ прокурора. С одной стороны, гипотезы, предположения, полное неправдоподобие. И налицо – факты, оружие, отпечатки пальцев, письма, компрометирующая путаница в показаниях, мотив, резоны. Господа присяжные разберутся.
Мажис (выходя вперед). Да уж разобраться-то они разобрались.
Председатель суда (поднимается со своего кресла, в руках у него бумаги. Бормочет какие-то слова, из которых выплывает фраза)…Дюгомье, Виктор Жюль Амедей приговаривается к двадцати годам каторжных работ.
Председатель суда, заместитель прокурора, адвокат и Дюгомье застывают на своих местах, а Мажис делает рукой жест, означающий, что все прошло как по маслу.
Мажис. Система…
Гортензия. Эмиль…
Мажис (кладет бумажник себе в карман, развязно). Я все беру, не так ли?
Дюгомье (кричит). Но это мое месячное жалованье…
Мажис. Именно потому Гортензия и посоветовала мне дождаться сегодняшнего дня.
Дюгомье. Гортензия?
Гортензия. Это неправда! Не слушай его!
Мажис. О-о-о, мсье Виктор, как вы нас удивляете… Честно! Вы – первый столько шума поднимаете.
Дюгомье. Первый? (Отталкивает Гортензию, пытается встать.)
Мажис (выскальзывая из комнаты). О, не беспокойтесь! Не беспокойтесь. (Уходит в глубь сцены.)
Гортензия делает попытку задержать Дюгомье, но он в большом раздражении отталкивает ее, надевает пиджак и выходит. Гортензия падает у кровати на колени, обхватив голову руками. Слева возвращается Мажис. Он шарит в бумажнике, достает и прячет в карман деньги, рассматривает бумажки, которые там лежат, выразительно реагируя на каждую. Улыбается, качает головой, хлопает себя по ляжкам, смотрит на фотокарточку.
Mажис. Бедная мать… (И кладет бумажник обратно в карман.)
Гортензия (набрасываясь на него). Негодяй! Ты доволен, да?
Mажис. Я? Ничего себе вопрос… Кто тут рогоносец?
Гортензия. Ты хотел запятнать мою любовь. Можешь быть доволен. У тебя это получилось. Ты обесчестил меня.
Мажис. Вот это красиво! Ты мне изменила, но это я тебя обесчестил. Оригинально!
Гортензия. А деньги! Деньги, которые ты украл, да, украл.
Мажис. А он?
Гортензия. Что он?
Мажис. Он у меня жену не украл? Он крадет у меня, я у него – мы квиты. Да еще кто из нас больше крадет? Ты себя оцениваешь всего в шестьдесят две тысячи франков! Да, старуха, шестьдесят две тысячи. Он-то нам говорил, что восемьдесят получает. Еще и хвастался.
Гортензия. Он оскорбил меня.
Мажис. Женщина, обманывающая своего мужа, заслуживает оскорблений. (В зал.) Хм, думаю, что… Безупречно!
Гортензия. Он меня за воровку принимает, за шлюху. Он меня наводчицей назвал… Но зачем ты так поступил? Эмиль, так нельзя.
Мажис (мрачно). Мужчина, у которого отнимают жену, жену, которую он любит, этот мужчина имеет право на все, лишь бы вернуть ее.
Гортензия (смотрит на него, потрясенная). Но, Эмиль… Мажис. Что?
Гортензия. Я думала, что больше не нужна тебе.
Мажис. Ты ошибалась.
Гортензия отворачивается, не отрывая рук от лица. Затем поворачивается к Мажису.
Гортензия. Прости меня за то зло, которое я тебе причинила.
Мажис (берет ее за плечи). Бедная моя Гортензия! Да, мы с тобой очень несчастны. Может быть, это и моя вина… Да-да, я отдаю себе в этом отчет… Я не уделял тебе достаточно внимания, но, знаешь, я ведь могу кое-что понять. У тебя был срыв. Так бывает. (Поднимает глаза к небу, стоя за спиной Гортензии.)
Гортензия (взволнованно). Эмиль… (Пауза.) А эти деньги?
Мажис (отстраняясь). Что, эти деньги?
Гортензия. Это ведь только урок, правда? Ты их отдашь ему?
Мажис (срываясь на крик). Никогда в жизни!
Гортензия (пораженная). А что ты с ними собираешься сделать?
Мажис (твердо). Я их отдал.
Гортензия (совершенно остолбенев). Кому?
Мажис. Бедным.
Гортензия смотрит на него. Она не осмеливается ни поверить, ни уличить его во лжи.
Гортензия. Нищим? Шестьдесят две тысячи франков нищим?
Мажис. А меньше шестидесяти двух тысяч раздавать неинтересно. Ты что думаешь, достаточно давать по двадцать франков время от времени, как делает твоя матушка? Удивительные нравы у вас!
Гортензия. Но деньги-то ворованные.
Мажис. У вора ворованные…
Гортензия. А что Виктор подумает?
Мажис. Плевать, что он подумает.
Гортензия. Он решит, что мы соучастники.
Мажис. Какое это имеет значение? Ты ведь не собираешься встречаться с ним, я надеюсь… (Как будто на него накатила волна ревности.) Ты больше не увидишь его! Поклянись мне, что больше не будешь с ним видеться!
Гортензия. Нет-нет, клянусь. Но ты ведь не можешь так поступить. Как он будет жить целый месяц?… А его бедная мать?
Мажис (гневно). Мне дела нет до его матери. Это уж, право, слишком. Какой-то проходимец крадет у меня жену, а я должен думать о судьбе его бедной матери… Ну и люди!
Гортензия уходит.
(В зал.) Это действительно так… Когда задумаешься… Бедная его мать… Это неслыханно, что иногда приходится выслушивать… А знаете, что сделала Гортензия? В жизни не угадаете… Она во всем призналась своей мамочке. Почему? Почем я знаю… Разоткровенничалась. И во всем открылась… Кроме эпизода с бумажником, впрочем. Этого она ей не рассказала. Она сама не поняла, должно быть, в чем дело… Бедная Гортензия! Голова – это у нее не самое сильное место… В результате…
Входят мсье и мадам Бертулле.
Мадам Бертулле (обнимая Мажиса). Мой дорогой Эмиль. (Держит его за плечи и не отпускает.) Бедный мой Эмиль! О, я была к вам несправедлива…
Мажис. Да, мама.
Бертулле (пожимая руку Мажису, левую руку кладет ему на плечо). Вы, Эмиль, заслужили мое глубокое уважение. От имени семьи благодарю вас. Вы хорошо поступили, благородно. Иначе мы погибли бы. Благодаря вам…
Мадам Бертулле (Гортензии). Знаешь, тебе есть за что сказать ему спасибо. Так тебя простить. Немного таких, которые на это способны… Этот Дюгомье, как только я подумаю…
Бертулле. Шшш! Не будем больше об этом ничтожестве. Сыграем в карты, Эмиль? Это отвлечет вас.
Мажис (удрученно). Если хотите…
Мадам Бертулле. Как это грустно. Юноша, который был так весел.
Бертулле. Давайте, ну же, Эмиль. Не надо так драматизировать события. Перевернем страничку. Знаете анекдот про говорящую лошадь? (Заранее хохочет.)
Мадам Бертулле (сердито). Гастон!
Мажис. Оставьте, мама. Я уже забыл. (Подергивает подбородком.) Я хочу забыть.
Мадам Бертулле (с энтузиазмом). О, это великодушно,
Эмиль. Это прекрасно! (Строго.) Видишь, Гортензия?
Гортензия. Да, мама.
Мажис подходит к рампе. Семейство Бертулле уходит вместе с Гортензией.
Мажис (в зал). Только спустя некоторое время я заметил, что все началось сначала. Я имею в виду Гортензию и Дюгомье. Как ей это удалось? Не знаю. То ли она убедила его, что непричастна к истории с бумажником. То ли Дюгомье примирился со своей участью. Отвратительно, до чего иногда может довести любовь. Никакого достоинства, вообще ничего не остается. А я тем временем снова был отвергнут, меня и в грош не ставили… Совсем одинок, затерян во мраке. И все-таки я не мог без них, без Гортензии и Дюгомье. Они держали меня на расстоянии, а я не мог этого вынести. Может, это они и есть – узы брака… (Садясь на кровать). Мне казалось, что на истории с бумажником все должно было кончиться. Как бы не так. Пришлось все начинать заново. Чтобы они не могли выкинуть меня из головы, забыть обо мне. Что еще оставалось? Себя жалеть? Не особенно-то это достойное занятие. Пугнуть его? Дюгомье был куда сильнее меня. (Встает, озаренный какой-то идеей.) Тогда как отнимая у него деньги, я попадал в его самое больное место. Дюгомье-то был скупердяй. Экономный. Приносил засахаренные каштаны, но не больше двухсот граммов… И я решился… (Берет шляпу.) Пошел к нему, на улицу Жюльетт Додю. Вот так.
Мажис ждет со шляпой в руках. Справа в домашней куртке появляется Дюгомье.
Дюгомье. Вы?
Мажис (работая под простачка). По всей очевидности, мсье Виктор…
Дюгомье. Вы последний негодяй…
Мажис. Ах, мсье Виктор, как мало в вас уважения к собственной любовнице, вы не уважаете даже её мужа.
Дюгомье (сдаваясь). Вы правы.
Мажис (смотрит на него, пожимает плечами). Тем более, что я пришел сюда из-за нее. По ее поручению.
Дюгомье. Объяснитесь.
Мажис (снова работая под простачка). В каком-то смысле, мсье Виктор, вы пользуетесь услугами моей жены…
Дюгомье (у него захватило дух). Я?
Мажис. А что, кто-нибудь еще?
Дюгомье (он раздавлен). Возьмите хотя бы другой тон… Мажис. Уж какой беру, такой беру, мсье Виктор. У меня скромные доходы… (Пауза.) И большие расходы…
Дюгомье. У меня тоже. Мать на руках.
Мажис. Знаете, это ваше замечание просто дурацкое. У меня тоже есть бедная мать… Но у меня – Гортензия. Вы как считаете, это что – честно, справедливо пользоваться услугами женщины, которую содержит другой?
Дюгомье (с достоинством). Мсье!
Мажис. Отчего вы не зовете меня больше Эмилем, мсье Виктор? Я все разузнал. Не то чтобы у меня самого были такие привычки, я у сослуживцев спрашивал, они иногда прибегают к услугам профессионалок. Какая ни попади и то запросто сдерет не меньше тысячи франков. А ведь вам какая попало не подойдет, я уверен. С вашими-то замашками… Гостиница, обслуга, так у вас, глядишь, две тысячи и наберется. Каждый раз…
Дюгомье. Но о чем вы говорите?
Мажис. Хм, я говорю о том, сколько вы экономите благодаря Гортензии.
Дюгомье в ужасе. До сих пор он держал руки в карманах, сейчас он испуганно вытягивает их вперед.
(В зал.) Уж тут он должен был разозлиться. (Возвращается к Дюгомье). Экономия-то у вас выходит за мой счет, мсье Виктор. На мне экономите или на Гортензии, если вам так больше нравится. Хм, на Гортензии… Она ведь ничего, а? Ай-яй-яй! Да еще восемь или девять раз в месяц… Нет, это слишком? До этого не доходит? Пять раз?… Но Гортензия-то лучше… Никакого риска… Иллюзия, что вы любимы… Это тоже учитывается… Короче, я считаю, что если попрошу у вас пятнадцать бумажек по тысяче…
Дюгомье. Пятнадцать тысяч франков?
Мажис. Ради удобства нашей дорогой Гортензии. Я как раз собирался купить ей тапочки. Красивые тапочки…
Дюгомье (напуган). Тапочки, конечно…
Мажис (наступая). Это замечательная мысль, очень мило…
Дюгомье. Но пятнадцать тысяч франков… За простые домашние тапочки…
Мажис. О, нужно и много всего другого тоже. Гортензии необходим пеньюар. Мне бы хорошо купить домашнюю курточку. Вроде вашей… (Подходит еще ближе, щупает ткань, из которой сшита куртка.)
Дюгомье совсем сжался в комок.
У этой вполне приличный вид. Где вы такую нашли?… И вы могли бы ее надевать, когда будете приходить… Моя жена, моя кровать, моя курточка – прямо братство… Пятнадцать тысяч, мсье Виктор…
Дюгомье (стал совсем ватным). Да, конечно, Эмиль. Охотно. Вы правы…
Мажис. Я тоже думаю, что прав. (Показывая на голову.) Котелок-то этот варит.
Дюгомье. Но у меня при себе нет…
Мажис. А если поискать хорошенько, мсье Виктор…
Дюгомье. Уверяю вас…
Мажис. Сегодня только четвертое. Не скажете же вы, что истратили уже свои шестьдесят две тысячи? Разве можно быть таким транжирой…
Дюгомье (все еще испуган). Мне надо было расплатиться кое за что.
Мажис. И это кое-что важнее нас? Важнее любви? Бедная Гортензия! Она будет очень разочарована, если я вернусь с пустыми руками…
Дюгомье (взбунтовавшись). Послушайте, вы! Может, не будете так далеко заходить?
Мажис (кричит). Я далеко захожу!
Дюгомье вздрагивает и отступает.
Маленькое усилие, мсье Виктор… Конечно, вам этот разговор очень неприятен… (Ласково.) Хорошо, вышлите…
Вконец запуганный Дюгомье, не отводя глаз от Mажиса, дает ему деньги, провожает до правой кулисы, выходит вместе с ним. Мажис возвращается слева.
(В зал.) Теперь я существовал. Три тысячи франков за визит – обо мне уже было трудно забыть. На деньги я плевать хотел. Даже не знал, на что их и потратить. А вот Дюгомье эти пятнадцать тысяч ой-ой-ой как чувствовал. Со своей бедной матерью. У него образовалась брешь. И этой брешью, этой пустотой был я. Лишения, и каждое из них – я. Можно жить даже пустотой. Возьмите, к примеру, пылесос. Но вот усилий, которые я прилагал, чтобы быть с ними, быть все-таки рядом, я им простить не мог. Они эти мои старания презирали, считали идиотскими, смешными, смехотворными. Потому что однажды я понял: они считают меня сумасшедшим. Сумасшедшим. Меня! Меня, к ним взывавшего! Меня, простиравшего к ним руки! Меня, призывавшего их к здравомыслию! Сумасшедший! И все разъяснялось. Их взгляды, их любезность. Почему Дюгомье терпеливо выслушивал меня. Представьте, однажды я просидел у него три часа с четвертью. Издеваясь над ним. Думаете, он рассердился? Ничего подобного. «Да, Эмиль. Вы правы, Эмиль». И Гортензия точно так же: «Да, Эмиль. Ты прав, Эмиль». Я был словно в вате. Как младенец, как больной, как пьяница. Страх будто туманом окутывал их, и этот туман вставал между ними и мной.
Гортензия выходит вперед и, не видя Мажиса, идет к комоду.
Гортензия…
Гортензия (вздрогнула). Ой, ты здесь. Напугал меня.
Мажис (в зал). Напугал? Почему я внушал ей страх? Я вытаскивал нож… (Достает нож.) Маленький ведь ножик, перочинный.
Гортензия с ужасом смотрит на него и отступает.
Посмотрите на нее. Она дрожит.
Гортензия уходит обратно.
Разве я заслужил такое? Разве я заслужил такое? Разве заслужил я, чтобы меня выставили на поругание, все во мне подавили… Они меня презирали, пусть так. Но разве стоило бояться меня. Вот из-за этого-то… Однажды мне понадобился носовой платок… (Идет к комоду, хочет открыть третий ящик, он не поддается, тогда Мажис вынимает второй ящик, ставит его на пол, запускает руку в третий и достает предмет, на который смотрит с ужасом. Подходит к рампе.) Револьвер… В ящике Гортензии… (Осторожно расстегивает кобуру.) Оружейный мастер Юрлюво, Сайгон… Сайгон… Револьвер Дюгомье… Все прояснялось… Их страх, их взгляды… (Изображая Гортензию.) «Ты знаешь, Виктор, я его боюсь. Он сумасшедший…». Тогда Дюгомье дает ей свой револьвер. «Если у него будет припадок… С сумасшедшим надо быть готовой ко всему…». Револьвер… На меня с револьвером. (Почти плача). На меня. Как на зверя… (Подводя итог.) Да, он менял все, этот револьвер. Еще минуту назад я был всего лишь обманутым мужем, рогоносцем, как и многие другие. А вот теперь, когда был револьвер, я становился человеком, которого травят, которому угрожает опасность, который должен был позаботиться о том, чтобы защитить себя… Защититься… И этот человек понял, как это можно сделать… Потому что револьвер ведь еще был доступен… Нет? (Задумчиво.) И тут я понял, как буду действовать. (Идет к комоду, кладет револьвер в ящик.)
Из средней двери в глубине сцены появляется Гортензия. Она в шляпке.
Мажис (агрессивно). Где ты была?
Гортензия испуганно отступает.
(Хватает ее за запястья.) Отвечай! Ты виделась с Дюгомье, не так ли! Ты пришла со свидания!
Гортензия. Эмиль, клянусь тебе…
Мажис. Не клянись. Я все знаю. Ты опять с ним встречаешься. А я-то тебя простил. Ну и сволочь же он! Моя жена! Да, я все знаю.
Гортензия. Эмиль, умоляю тебя, поверь. Я была у мамы. Можешь ее спросить.
Мажис. Не такой я кретин. Она, конечно, в курсе дела. Матери кое на что тоже годятся. Да, я могу ее спросить. И уж если спрошу, она мне даже в деталях все расскажет, и про кино, и про «Галери Лафайет». А ты в это время валялась в постели с Дюгомье…
Гортензия. Это неправда!
Мажис. Не сегодня, так вчера. Один из моих сослуживцев видел тебя. Ты выходила из гостиницы на улице Тронше.
Гортензия (осмелев). Неправда. Я никогда не была на улице Тронше.
Мажис. Никогда?
Гортензия (не скрывая облегчения: она никогда не была на улице Тронше). Никогда, уверяю тебя…
Мажис (спокойнее). Я хочу еще раз тебе поверить. Но мне требуется доказательство. Ты напишешь ему письмо об окончательном разрыве.
Гортензия. Но я ведь больше не вижусь с ним. Давно.
Мажис. Тем более. Твое письмо только подтвердит это.
Гортензия (поводя плечами). Пожалуйста…
Мажис с сияющим лицом подскакивает к буфету, достает пачку бумаги для писем, ручку, чернильницу, располагает все это на столе у авансцены.
Мажис. Устраивайся. Я буду диктовать тебе.
Гортензия. Но…
Мажис. Диктую.
Гортензия смотрит на него, опять пожимает плечами, снимает шляпку, кладет ее на комод, садится за стол.
(В зал.) Да, Эмиль. Если хочешь, Эмиль. Страх, смешанный с презрением. Сумасшедший, правда?… Его боятся, но даже не стараются скрывать от него свои мысли. Все свои куцые мыслишки, видимые невооруженным глазом. Уже думает о том, как она ему позвонит. «Не обращай внимания на письмо, Виктор. У него был припадок. Я написала, чтобы он успокоился». (Гортензии.) Сначала начерно. Это дело серьезное, письмо о разрыве. Нужно взвешивать слова. (Диктует.) «Мсье…». Нет, сначала число. И поставь лучше «Виктор». Так естественней. «Виктор, запятая, с новой строчки, вот уже четыре месяца, запятая, как я объявила вам…».
Гортензия. Вообще-то, я ему говорю «ты».
Мажис. В таком письме на «ты» не обращаются. (Диктует.) «Я объявила вам, запятая, что не желаю вас больше видеть. Несмотря на это, вы не отстали от меня со своими гнусными предложениями. Пора с этим покончить. Вы принесли слишком много зла семье, запятая, которая до вашего появления была счастливой и дружной».
Гортензия не может сдержать улыбки.
(В зал.) Видели улыбочку? Попробуй только захотеть простить эти создания. Они сами тебе помешают это сделать. (Продолжая диктовать.) «… счастливой и дружной. Я настоятельно прошу вас не искать со мной встреч. Впрочем, это и бесполезно, ибо во мне осталось лишь презренье и к вашим слезам, и к вашим угрозам…».
Гортензия (возражая). Он мне никогда не угрожал.
Мажис. Кто диктует, я или ты? (Наклоняется, чтобы удостовериться в соответствии текста.) «Вашим угрозам». (Отходит и продолжает диктовать.) «Желая поступать в высшей степени лояльно по отношению к своему мужу, я показываю ему это письмо, как покажу и то, которое жду от вас. В нем, я надеюсь, вы дадите слово, что не будете более искать встреч со мной». Ну вот… Переписывай… (В зал.) Она переписала. Я сохранил черновик. Двумя днями позже она показала ответ Дюгомье. В том роде, какой требовался. Обещая, что… клянясь, что… уверяя, что он питает ко мне лишь уважение. Несмотря на то, что ему это стоило… Они, должно быть, здорово издевались! Терпение… Я делал вид, что доволен. Чтобы отпраздновать это, я даже повел Гортензию обедать… В ресторан… На деньги Дюгомье… Я подождал две недели. Дал им успокоиться… Потом в четверг отправился к врачу. Разжалобил его. Он дал мне освобождение от работы. На шесть дней. Вернувшись, говорю Гортензии…
Закончив переписывать письмо, Гортензия ушла с авансцены.
…с завтрашнего дня у меня бюллетень.
Гортензия. С завтрашнего?
Мажис. Да, с пятницы. (Уставился на Гортензию, улыбаясь краями губ, простодушно.) Я хочу съездить в Mo, к матери. Я старушку тысячу лет не видел, бедную. С похорон Жюстины.
Гортензия (с облегчением). Прекрасная мысль.
Мажис. У меня поезд только в два двенадцать. Я, наверно, вернусь поздно.
Гортензия. Не торопись. Уж раз ты собрался к матери. (Уходит.)
Мажис (подходя к рампе). И я не торопился. Утром, около полудня, я шатался по дому. Остановился поболтать с консьержкой.
Консьержка, подметая, появляется из левой двери.
Консьержка. Вы сегодня, стало быть, не в министерстве, мсье Мажис?
Мажис. Я на бюллетене, тетушка Набюр. Иногда надо дать организму передохнуть.
Консьержка. Очень даже надо, мсье Мажис.
Консьержка уходит к себе.
Мажис. Я достаю револьвер. (Идет к комоду, берет револьвер, рассматривает его осторожно, положив на ладонь носовой платок.) Заряжен! Вот сволочи! (Кладет револьвер в карман.)
Возвращается Гортензия.
(Беря шляпу.) Ну что ж, пора отчаливать. (Целует Гортензию.) До вечера…
Гортензия. Хорошенько поцелуй маму за меня…
Мажис (выходит к рампе, зрителям). Я сделал кой-какие дела. У себя в квартале. Зашел в мастерскую, починил часы. Зашел в писчебумажную лавку, купил карандаш. Всюду торговался, обращал на себя внимание. Говорил про бюллетень… Леденцы для малышки… Потом иду в кафе, что напротив моего дома… Жду… Появляется Дюгомье. Он входит, я иду следом. Поднимаюсь по лестнице…
Из глубины сцены появляется Дюгомье. Гортензия бросается к нему в объятия. Мажис надевает перчатки. Подходит к двери, наклоняется, смотрит в замочную скважину, открывает дверь. Гортензия отступает на шаг от Дюгомье и застывает в неподвижности, закусив палец. Дюгомье окаменел.
Не бойтесь, мсье Виктор, Вас ждет другое… (Стреляет.) Гортензия падает.
(Бросает револьвер к ногам Дюгомье и бежит к левой кулисе с криком.) На помощь! Убийца! (Снимает перчатки, кладет их в карман.) На помощь! Он убил мою жену! Он убьет меня! На помощь!
Дюгомье будто прирос к месту. Он стоит, окаменев, с протянутыми вперед руками. В левой двери появляется с метлой в руках консьержка.
Консьержка (кричит безумным голосом). Мсье Мажис! Мсье Мажис!
Громко звучат фанфары. Играет сигнал «Выход гладиаторов». Цирковой выход председателя суда, заместителя прокурора и адвоката. Они появляются одновременно из всех трех дверей в роскошных облачениях. Председатель суда и заместитель прокурора бегут к своим креслам и выкатывают их вперед. В этой суматохе, на полпути к своим креслам, судьи останавливаются, обвиняюще нацеливают указательный палец на Дюгомье и произносят свои реплики. Тем временем два санитара бесшумно уносят на носилках тело Гортензии. Мажис усаживается слева, насколько возможно близко к зрителям.
Товарищ прокурора. Вы убийца, Дюгомье!
Председатель суда. Убили вы, сомнений нет!
Товарищ прокурора. Не надо лгать напрасно.
Председатель суда. Суду и так все ясно.
Товарищ прокурора (возвышаясь за спинкой своего кресла). Просто, ясно, логично, очевидно. Отвергнутый любовницей, Дюгомье продолжает приставать к ней с мольбами и угрозами. Угрозами, господа, термин дважды повторяется в письме, оставленном нам жертвой как неопровержимый обвинительный документ. Обезумев от страсти, Дюгомье снова упорно преследует несчастную. Полагая, что мужа нет дома, отправляется к ней. Жертва не склоняется к его мольбам и не отступает перед его угрозами. Входит муж. Дюгомье теряет голову. Он стреляет.
Дюгомье (выходя наконец из оцепенения). Но это неправда! Это неправда!
Товарищ прокурора. Что же здесь неправда?
Дюгомье. Все неправда. Ни одного слова правды.
Товарищ прокурора. Да, господа, Дюгомье все отрицает, даже очевидное. Так проще.
Дюгомье. Убийца – Мажис!
Товарищ прокурора. Зачем бы ему убивать жену, раз она отказалась от свиданий с вами?
Дюгомье. Она не отказалась.
Товарищ прокурора. Браво. Вы еще и пятнаете честь своей жертвы.
Дюгомье. Я люблю ее. Мы любили друг друга.
Товарищ прокурора. Из двух писем, имеющихся в деле, причем одно из них написано вами, явствует со всей очевидностью, что связь была порвана.
Дюгомье. Эти письма были неискренними. Мы притворялись.
Товарищ прокурора. Это вы так утверждаете. Но зачем вы тогда явились к ней домой?
Дюгомье. Я не сам явился. Она мне назначила свидание.
Товарищ прокурора. У себя дома. Замужняя женщина.
Дюгомье. Она не могла выйти из дому. Из-за малышки. Мы думали, что Мажис больше ничего не подозревает. Он целый день в министерстве.
Товарищ прокурора (резко наклонясь вперед). Только не в тот день! Как же вы надеетесь заставить нас поверить, будто жертва назначила вам свидание дома, когда у ее мужа бюллетень и он мог в любой момент прийти домой.
Дюгомье. Она, конечно, не знала, что у него бюллетень.
Товарищ прокурора. Весь дом знал, соседи знали, лавочники. У нас есть свидетельства часовщика, хозяина писчебумажной лавки, консьержки. Каким образом жертва могла не знать, что у ее мужа бюллетень?
Адвокат. Есть, однако, нечто подозрительное в этом больничном листе, учитывая, что Мажис не был болен и гулял.
Товарищ прокурора. Боже мой, ваша честь, если бы все больничные листы выдавались только по болезни…
Дюгомье (в отчаянии). Но стрелял ведь Мажис!
Товарищ прокурора. Из вашего револьвера. Купленного в Сайгоне. Или вы будете утверждать, что Мажис съездил в Сайгон за этой покупкой?
Дюгомье. Это я дал его Гортензии.
Товарищ прокурора. Зачем? Странный подарок женщине.
Дюгомье. Она боялась, что Мажис нападет на нее.
Товарищ прокурора. Почему она должна была этого бояться? С вами она порвала. Мажис ее простил. С чего бы жене в этих обстоятельствах опасаться, что муж нападет на нее?. Нападет! Господа, вы видели Мажиса. Вы слышали, что сказал его начальник отдела: Мажис – весельчак. Вы слышали его тестя: любимое занятие Мажиса – игра в карты. Вы слышали, что сказала консьержка: он заходил поболтать с ней. Таков человек, которого выдают здесь за грубого скота, от кого надо было защищаться с оружием в руках.
Дюгомье. Вы не знаете, каков Мажис. Это такой человек… Это ужасный человек.
Товарищ прокурора. Однако в своем письме вы уверяете его в совершеннейшем вашем почтении.
Дюгомье. Это делалось, чтобы его успокоить.
Товарищ прокурора. Значит, вы лгали.
Дюгомье. Да, если угодно.
Товарищ прокурора. Но если вы так ловко лгали в своих письмах, кто поручится нам, что вы не лжете еще больше здесь, перед судом.
Дюгомье. Мажис – сумасшедший.
Товарищ прокурора. Сумасшедший человек или грубая скотина?
Дюгомье. Сумасшедший, способный на все что угодно.
Товарищ прокурора. Преданный своей женой, что он делает? Прощает ее, получив обещание прогнать соблазнителя. Преданный во второй раз, он отправляется к Дюгомье, чтобы просить на этот раз его разорвать связь…
Дюгомье. Вовсе нет.
Товарищ прокурора жестом заставляет его замолчать и продолжает.
Товарищ прокурора. Мы, господа, можем относиться к этим поступкам как нам угодно, как кому позволяет темперамент. Но они, эти поступки, вполне согласуются со свидетельствами очевидцев и дают довольно точное представление о личности Мажиса. Это простодушный мечтатель, скромный служащий, безоружный перед жизнью, и уж, во всяком случае, человек, которому чужда всякая мысль о насилии.
Дюгомье. Он пришел ко мне, чтобы потребовать деньги.
Товарищ прокурора. Считаю своим долгом предупредить вас в ваших же интересах, Дюгомье, что ничто не отягчит вашей участи так, как система защиты, которую вы избрали, пытаясь шаг за шагом очернить и вашу жертву, и несчастного вдовца. Оплачиваемые визиты! История с бумажником! Вы слышали, господа, про историю с бумажником! Проделки в духе Пале-Рояля, никакой Мажис на это не способен. Более связно надо было клеветать, Дюгомье. Если действительно Мажис был таким подлым мужем, что наживался на своем бесчестье, значит, он с ним смирился, значит, он к вашей связи относился спокойно. Зачем тогда ему понадобилось бы убивать? Зачем истощать эту золотую жилу? И, с другой стороны, если он на этом наживался, зачем понадобились письма? Зачем изображать разрыв? Вот только минуту назад вы сказали: мы думали, что у Мажиса больше нет подозрений. Так почему вы терпели шантаж? Почему соглашались платить?
Дюгомье (он раздавлен). Я боялся его…
Товарищ прокурора. Посмотрите на Дюгомье, господа. Посмотрите на Мажиса.
Мажис скромно разводит руками.
Кто кого должен бояться? (К Дюгомье.) Вы же вдвое сильнее его.
Мажис (в зал). Вот и его черед настал, Дюгомье. Теперь его очередь увидеть перед собой яйцо. Яйцо, неприступное со всех сторон. А я спрятался внутри, весь, ничего не оставив на поверхности.
Товарищ прокурора. Впрочем, предположим на минуту, что Мажис и впрямь такая скотина и сумасшедший. Все это тем не менее не объясняет того факта, что у него мог быть ваш револьвер. Ваш револьвер, Дюгомье.
Дюгомье. Он мог найти его.
Товарищ прокурора. Мог. Простая гипотеза. И где же он мог найти его?
Дюгомье. Там, где он лежал у Гортензии.
Товарищ прокурора. Если предположить, что вы его дали Гортензии. Еще одна ничем не подкрепляемая гипотеза. Притом револьвер, прошедший через столько рук, хранит только ваши отпечатки. Эксперты на этот счет категоричны.
Дюгомье. Конечно. Он ведь был в кобуре.
Товарищ прокурора. Ах да! Кобура! Пресловутая кобура, которой никто никогда не видел. И где же она, эта кобура?
Мажис (в зал). В Сене… Около Нового моста… в двух шагах…
Товарищ прокурора. А Мажис стрелял, не вынимая револьвера из кобуры. Хотел бы я на это посмотреть.
Дюгомье. Он был в перчатках.
Товарищ прокурора. В перчатках, оставлявших ваши отпечатки. Забавно.
Дюгомье. Так это же был мой револьвер.
Товарищ прокурора. Значит, вы признаете.
Дюгомье. Я никогда не отрицал.
Товарищ прокурора. Слышите, господа? Он никогда не отрицал.
Дюгомье. На этом револьвере отпечатки моих пальцев потому, что он принадлежал мне. На нем нет отпечатков Мажиса потому, что Мажис был в перчатках.
Товарищ прокурора. Опять перчатки! Вас очень занимает этот предмет туалета. К сожалению, свидетельство консьержки по этому поводу весьма определенно: Мажис в тот день был без перчаток. Она даже добавила, что он их никогда не носил. Мажис – скромный служащий. У него есть пара перчаток для свадеб и похорон. Не тот он человек, чтобы, выходя неподалеку за покупками, надевать перчатки. Да еще в разгар мая.
Дюгомье. Он мог специально их надеть, преднамеренно.
Товарищ прокурора. Разумеется, мог. Но с каким намерением?
Дюгомье. Убить нас.
Товарищ прокурора. Вы забываете, что по вашему собственному признанию, Мажис считал вашу связь разорванной. Как же в таком случае он мог рассчитывать найти вас у себя дома, к тому же именно в тот день, когда из-за бюллетеня это свидание было невозможно? Или надо предположить, что жена позволила, чтобы ее застигли. Позволила убить себя. Убить себя, Дюгомье. Вы ведь сказали: нас убить. Вы забываете одну деталь: вы живы.
Дюгомье (совершенно раздавлен). Я не знаю. Я больше ничего не знаю. Но я не убивал, клянусь, я не убивал.
Товарищ прокурора. С одной стороны, гипотезы, предположения, полное неправдоподобие. И налицо – факты, оружие, отпечатки пальцев, письма, компрометирующая путаница в показаниях, мотив, резоны. Господа присяжные разберутся.
Мажис (выходя вперед). Да уж разобраться-то они разобрались.
Председатель суда (поднимается со своего кресла, в руках у него бумаги. Бормочет какие-то слова, из которых выплывает фраза)…Дюгомье, Виктор Жюль Амедей приговаривается к двадцати годам каторжных работ.
Председатель суда, заместитель прокурора, адвокат и Дюгомье застывают на своих местах, а Мажис делает рукой жест, означающий, что все прошло как по маслу.
Мажис. Система…