Она с удивлением взглянула на него.
– Правда?
– Это удивляет тебя? – Он улыбнулся. – Я имею в виду то, что варвар может питать страсть к искусству?
Она покраснела.
– Я этого не говорила.
– А слов и не надо. – Его голос зазвучал помягче. – Видишь? Мы до сих пор так мало знаем друг о друге.
Во рту у Франчески пересохло.
– Мы знаем все, что нам необходимо знать, – глухо произнесла она.
Улыбка сошла с лица Макса, и несколько секунд он смотрел на нее таким взглядом, словно они были одни в целом мире.
– Нет, – ответил он тихо, – не знаем. – Его рука крепче сжала ее плечо. – Но сегодня, я думаю, мы раз и навсегда исправим это.
Она старалась не попадаться в расставленные им сети. Она была уверена, что это ловушка. Какова бы ни была цель его игры, она захватывала ее и, постепенно разрушая ее оборону, шаг за шагом заставляла менять свое мнение о нем.
Но как бы то ни было, со временем она обнаружила, что, несмотря на свою решимость ни в коем случае не поддаваться, она все-таки расслабилась. Опять возник тот Макс Донелли, вместе с которым она любовалась на звезды после совместного ужина, человек огромного обаяния и приятный собеседник.
Как было не улыбнуться, если он так горячо расхваливал разноцветную хлопчатобумажную юбку и блузку, которые она выбрала для себя в маленьком магазине, и заявил, что она в них так же прекрасна, как и в том платье, которое было надето на ней в вечер их первой встречи! Она переоделась в крошечной комнатке, примыкающей к магазину, а когда вышла оттуда, то увидела, что Макс стоит около кассира, доверху нагруженный всевозможными пакетами.
– Что это такое? – спросила она, и он загадочно улыбнулся.
– Кое-что, cara.
Но она догадалась, что он, должно быть, купил все, к чему она здесь приглядывалась, да и хитрая улыбка владельца магазина подтверждала эту мысль.
Они уложили покупки в машину и отправились в пешую прогулку по городу. Франческа громко рассмеялась, когда Макс сказал, что будет у нее гидом, и назвал себя ее “личным Донелли”. Он заявил, что ни один профессиональный гид не в состоянии раскрыть историю Корсики так, как он.
– Все очень просто, – с улыбкой, хоть и немного грустной, объяснил он. – Веками остров переходил в руки то одних завоевателей, то других. Генуэзцы, испанцы.
– А сейчас?
Макс пожал плечами.
– Теперь это территория Франции. – Он улыбнулся. – Законы здесь французские. Но сердце острова остается корсиканским. И всегда будет таким.
– Как и у тебя? – спросила она, глядя на него. – Ты говорил, что родился в Нью-Йорке, но на самом деле ты ведь не совсем житель Нью-Йорка, правда?
Он блеснул своими белоснежными зубами.
– Да нет, я житель Нью-Йорка. У меня там дом в Джорджтауне.
– Но вырос ты не в Штатах, да? – сказала она. Макс покачал головой.
– Мои родители эмигрировали в Америку до моего рождения. Но отец умер, когда мне было четырнадцать лет, и мама решила, что будет лучше, если мы переедем обратно на Корсику, поближе к ее родным.
Конечно, подумала она, этим все и объясняется. Его акцент, поведение – все это создает ощущение, что он дитя двух культур.
– И Корсика тебе ближе? – тихо спросила она. Он пожал плечами, подвел ее к открытому кафе и усадил за стол под цветастым зонтиком.
– Это суровая и беспощадная земля, – заметил он. – Но в ней есть красота, неистовость, которая навсегда покорила мое сердце. – Он взглянул на официанта, который возник около них. – Я закажу что-нибудь для тебя, Франческа?
Нет, подумала она, нет, я сама себе закажу.
Но сказать вслух не успела. Макс уже отдавал официанту какие-то распоряжения весьма энергичным голосом, сопровождая свои слова такими же энергичными жестами. Франческа из-под полуопущенных ресниц наблюдала, как он, нахмурившись, изучает меню.
В нем тоже заметна неистовость, она и раньше чувствовала это. Неистовость в сочетании с красотой и неукротимостью, которые присуши ему, так же как и этому острову.
Она никак не могла поверить в то, что наяву сидит сейчас в уличном кафе с этим человеком, одетым в выцветшие джинсы и хлопчатобумажную матросскую рубашку с закатанными рукавами и чувствовавшим себя как дома здесь, в этом месте, который ей чужд и далек так же, как и луна. У него загорелая, цвета дикого меда, кожа, а волосы не мешало бы подстричь, рассеянно подумала она: воротник цепляется за них каждый раз, когда он поворачивает голову. Она вспомнила, какими шелковистыми они были на ощупь, когда она погрузила в них свои пальцы, в то время как он обнимал и целовал ее.
– Итак. – Франческа вздрогнула от его голоса. Потом, моргнув, перевела взгляд на Макса. Он, улыбаясь, смотрел на нее своими темными глазами. – Что ты делаешь со своей степенью по истории искусств? – Он снова улыбнулся. – Если не считать того, что выявляешь подлинность произведений искусства, на которые случайно натыкаешься? Франческа пристально посмотрела на него.
– Я не совсем случайно наткнулась на твои гобелены, – тихо ответила она.
Улыбка сошла с лица Макса.
– Да. Ты права. – Он замолчал, поскольку в это время появился официант с бутылкой красного вина. Макс не стал долго церемониться с ее открыванием – поступил точно так же, как в кафе у Стефана в тот первый вечер.
Чарлз обязательно попробовал бы его качество: деловито откупорив пробку, отпил бы немного напитка. Вспомнив о Чарлзе, она беспокойно заерзала на стуле, потрясенная собственным вероломством.
– Макс, – ее голос немного дрожал. Он поднял голову, и взгляды их встретились. – Ты должен отвезти меня домой, – быстро сказала она. – Из-за того, что ты ненавидишь моего брата…
– А ты знаешь, что он ограбил меня? – Скривив губы, он через стол склонился к ней. – Он подкупил одного из пользовавшихся моим доверием работников, который знал информационный код моей компьютерной системы, и выкрал перечень клиентов.
– Нет! – Франческа покачала головой. – Он не мог. Он не делал этого. Он…
Макс схватил ее за руку и крепко сжал.
– Я бы это пережил. Но он выкрал сердце моей фирмы, Франческа, он похитил мои исследования и разработки по инвестированию. – Лицо его потемнело. – Твой сводный брат – вор.
– Нет, – опять повторила она. Она с силой вырвала свою руку и вскочила со стула, который с грохотом упал на тротуар. – Ты лжешь. Чарлз не мог так поступить.
– Не мог? Тогда скажи, отчего вдруг “Спенсер Инвестмент” так резко пошла в гору?
– Потому что Чарлз, встав у руля, предпринял ряд верных шагов.
Макс грубо и резко выругался.
– Единственный шаг, который он предпринял, – это присвоил то, что принадлежало мне.
Слезы брызнули из глаз Франчески.
– Понимаю. И ты решил отомстить, забрав то, что принадлежит ему.
Она закрыла рот рукой, потом повернулась и побежала мимо тесно стоящих друг к другу столиков. Спустя некоторое время, все еще продолжая бежать, Франческа решила укрыться на узкой аллейке. Тут Макс окликнул ее. Услышав его голос, она ускорила бег. Впереди показалась площадь, на которой Франческа увидела скопление транспорта; автомобили страшно гудели. Ей хотелось только одного: добежать до первой попавшейся машины, забарабанить в дверь и попросить о помощи.
Она вскрикнула оттого, что Макс схватил ее сзади и развернул к себе.
– Пусти меня! – прошипела она, тяжело и шумно дыша, ее кулаки уперлись ему в грудь. – Будь ты проклят, Макс!
Он жадно прильнул ртом к губам Франчески. Она попыталась сопротивляться, но это было бесполезно: Макс, обняв, крепко прижал ее к себе. Она отступила и оказалась прижата к стене.
Потом, спустя вечность, когда он поднял голову и посмотрел на нее, девушку начало буквально трясти. Слезы, блеснув на ресницах, покатились по ее щекам.
– Франческа, – прошептал Макс. Его руки гладили ее по волосам, а лицом он прижался к ее мокрому от слез лицу. – Франческа, – снова повторил он. Она коротко всхлипнула.
– Будь ты проклят, – зло произнесла она.
Но когда он склонился к ней, губы ее сами собой раскрылись ему навстречу. Приподнявшись на цыпочки, она со всей силы обняла его за шею и, прижавшись к нему всем телом, начала сама его целовать, да так, словно боялась, что эта головокружительная минута может никогда не повториться вновь.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
– Правда?
– Это удивляет тебя? – Он улыбнулся. – Я имею в виду то, что варвар может питать страсть к искусству?
Она покраснела.
– Я этого не говорила.
– А слов и не надо. – Его голос зазвучал помягче. – Видишь? Мы до сих пор так мало знаем друг о друге.
Во рту у Франчески пересохло.
– Мы знаем все, что нам необходимо знать, – глухо произнесла она.
Улыбка сошла с лица Макса, и несколько секунд он смотрел на нее таким взглядом, словно они были одни в целом мире.
– Нет, – ответил он тихо, – не знаем. – Его рука крепче сжала ее плечо. – Но сегодня, я думаю, мы раз и навсегда исправим это.
Она старалась не попадаться в расставленные им сети. Она была уверена, что это ловушка. Какова бы ни была цель его игры, она захватывала ее и, постепенно разрушая ее оборону, шаг за шагом заставляла менять свое мнение о нем.
Но как бы то ни было, со временем она обнаружила, что, несмотря на свою решимость ни в коем случае не поддаваться, она все-таки расслабилась. Опять возник тот Макс Донелли, вместе с которым она любовалась на звезды после совместного ужина, человек огромного обаяния и приятный собеседник.
Как было не улыбнуться, если он так горячо расхваливал разноцветную хлопчатобумажную юбку и блузку, которые она выбрала для себя в маленьком магазине, и заявил, что она в них так же прекрасна, как и в том платье, которое было надето на ней в вечер их первой встречи! Она переоделась в крошечной комнатке, примыкающей к магазину, а когда вышла оттуда, то увидела, что Макс стоит около кассира, доверху нагруженный всевозможными пакетами.
– Что это такое? – спросила она, и он загадочно улыбнулся.
– Кое-что, cara.
Но она догадалась, что он, должно быть, купил все, к чему она здесь приглядывалась, да и хитрая улыбка владельца магазина подтверждала эту мысль.
Они уложили покупки в машину и отправились в пешую прогулку по городу. Франческа громко рассмеялась, когда Макс сказал, что будет у нее гидом, и назвал себя ее “личным Донелли”. Он заявил, что ни один профессиональный гид не в состоянии раскрыть историю Корсики так, как он.
– Все очень просто, – с улыбкой, хоть и немного грустной, объяснил он. – Веками остров переходил в руки то одних завоевателей, то других. Генуэзцы, испанцы.
– А сейчас?
Макс пожал плечами.
– Теперь это территория Франции. – Он улыбнулся. – Законы здесь французские. Но сердце острова остается корсиканским. И всегда будет таким.
– Как и у тебя? – спросила она, глядя на него. – Ты говорил, что родился в Нью-Йорке, но на самом деле ты ведь не совсем житель Нью-Йорка, правда?
Он блеснул своими белоснежными зубами.
– Да нет, я житель Нью-Йорка. У меня там дом в Джорджтауне.
– Но вырос ты не в Штатах, да? – сказала она. Макс покачал головой.
– Мои родители эмигрировали в Америку до моего рождения. Но отец умер, когда мне было четырнадцать лет, и мама решила, что будет лучше, если мы переедем обратно на Корсику, поближе к ее родным.
Конечно, подумала она, этим все и объясняется. Его акцент, поведение – все это создает ощущение, что он дитя двух культур.
– И Корсика тебе ближе? – тихо спросила она. Он пожал плечами, подвел ее к открытому кафе и усадил за стол под цветастым зонтиком.
– Это суровая и беспощадная земля, – заметил он. – Но в ней есть красота, неистовость, которая навсегда покорила мое сердце. – Он взглянул на официанта, который возник около них. – Я закажу что-нибудь для тебя, Франческа?
Нет, подумала она, нет, я сама себе закажу.
Но сказать вслух не успела. Макс уже отдавал официанту какие-то распоряжения весьма энергичным голосом, сопровождая свои слова такими же энергичными жестами. Франческа из-под полуопущенных ресниц наблюдала, как он, нахмурившись, изучает меню.
В нем тоже заметна неистовость, она и раньше чувствовала это. Неистовость в сочетании с красотой и неукротимостью, которые присуши ему, так же как и этому острову.
Она никак не могла поверить в то, что наяву сидит сейчас в уличном кафе с этим человеком, одетым в выцветшие джинсы и хлопчатобумажную матросскую рубашку с закатанными рукавами и чувствовавшим себя как дома здесь, в этом месте, который ей чужд и далек так же, как и луна. У него загорелая, цвета дикого меда, кожа, а волосы не мешало бы подстричь, рассеянно подумала она: воротник цепляется за них каждый раз, когда он поворачивает голову. Она вспомнила, какими шелковистыми они были на ощупь, когда она погрузила в них свои пальцы, в то время как он обнимал и целовал ее.
– Итак. – Франческа вздрогнула от его голоса. Потом, моргнув, перевела взгляд на Макса. Он, улыбаясь, смотрел на нее своими темными глазами. – Что ты делаешь со своей степенью по истории искусств? – Он снова улыбнулся. – Если не считать того, что выявляешь подлинность произведений искусства, на которые случайно натыкаешься? Франческа пристально посмотрела на него.
– Я не совсем случайно наткнулась на твои гобелены, – тихо ответила она.
Улыбка сошла с лица Макса.
– Да. Ты права. – Он замолчал, поскольку в это время появился официант с бутылкой красного вина. Макс не стал долго церемониться с ее открыванием – поступил точно так же, как в кафе у Стефана в тот первый вечер.
Чарлз обязательно попробовал бы его качество: деловито откупорив пробку, отпил бы немного напитка. Вспомнив о Чарлзе, она беспокойно заерзала на стуле, потрясенная собственным вероломством.
– Макс, – ее голос немного дрожал. Он поднял голову, и взгляды их встретились. – Ты должен отвезти меня домой, – быстро сказала она. – Из-за того, что ты ненавидишь моего брата…
– А ты знаешь, что он ограбил меня? – Скривив губы, он через стол склонился к ней. – Он подкупил одного из пользовавшихся моим доверием работников, который знал информационный код моей компьютерной системы, и выкрал перечень клиентов.
– Нет! – Франческа покачала головой. – Он не мог. Он не делал этого. Он…
Макс схватил ее за руку и крепко сжал.
– Я бы это пережил. Но он выкрал сердце моей фирмы, Франческа, он похитил мои исследования и разработки по инвестированию. – Лицо его потемнело. – Твой сводный брат – вор.
– Нет, – опять повторила она. Она с силой вырвала свою руку и вскочила со стула, который с грохотом упал на тротуар. – Ты лжешь. Чарлз не мог так поступить.
– Не мог? Тогда скажи, отчего вдруг “Спенсер Инвестмент” так резко пошла в гору?
– Потому что Чарлз, встав у руля, предпринял ряд верных шагов.
Макс грубо и резко выругался.
– Единственный шаг, который он предпринял, – это присвоил то, что принадлежало мне.
Слезы брызнули из глаз Франчески.
– Понимаю. И ты решил отомстить, забрав то, что принадлежит ему.
Она закрыла рот рукой, потом повернулась и побежала мимо тесно стоящих друг к другу столиков. Спустя некоторое время, все еще продолжая бежать, Франческа решила укрыться на узкой аллейке. Тут Макс окликнул ее. Услышав его голос, она ускорила бег. Впереди показалась площадь, на которой Франческа увидела скопление транспорта; автомобили страшно гудели. Ей хотелось только одного: добежать до первой попавшейся машины, забарабанить в дверь и попросить о помощи.
Она вскрикнула оттого, что Макс схватил ее сзади и развернул к себе.
– Пусти меня! – прошипела она, тяжело и шумно дыша, ее кулаки уперлись ему в грудь. – Будь ты проклят, Макс!
Он жадно прильнул ртом к губам Франчески. Она попыталась сопротивляться, но это было бесполезно: Макс, обняв, крепко прижал ее к себе. Она отступила и оказалась прижата к стене.
Потом, спустя вечность, когда он поднял голову и посмотрел на нее, девушку начало буквально трясти. Слезы, блеснув на ресницах, покатились по ее щекам.
– Франческа, – прошептал Макс. Его руки гладили ее по волосам, а лицом он прижался к ее мокрому от слез лицу. – Франческа, – снова повторил он. Она коротко всхлипнула.
– Будь ты проклят, – зло произнесла она.
Но когда он склонился к ней, губы ее сами собой раскрылись ему навстречу. Приподнявшись на цыпочки, она со всей силы обняла его за шею и, прижавшись к нему всем телом, начала сама его целовать, да так, словно боялась, что эта головокружительная минута может никогда не повториться вновь.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Надо было спасаться. Во что бы то ни стало, иначе это безумие (другого слова для объяснения своего поведения в Корте Франческа придумать не могла) грозило перерасти в настоящее умопомешательство.
Шли дни, а она все не переставала думать об этом. Воспоминания о том унизительном эпизоде обрушивались на нее, когда она меньше всего ожидала, – например, вот как сейчас, подумала девушка, нерешительно вставая со своего стула. Только что она сидела здесь, в библиотеке, сосредоточившись над книгой, которую взяла с одной из переполненных полок, как вдруг строчки поплыли перед глазами, и в следующее мгновение Франческа осознала, что напряженно думает о том, как в тот день все выглядело со стороны: она крепко, до боли обнимает Макса за шею и так прижимается к нему, словно больше на свете ей ничего и не нужно.
Досадливо вздохнув, Франческа нетерпеливо отмахнулась от нахлынувших воспоминаний. В сущности, случившееся объясняется весьма просто. Она его пленница, к тому же совершенно расстроенная и сбитая с толку. И потом, мрачно подумала она, направляясь к окну, в Максе есть нечто, покорившее Франческу с первой же их встречи. Это его сексуальность. Не очень приятно признавать за собой такое, но факт остается фактом.
Вздохнув, она раздвинула занавески и стала смотреть на раскинувшийся за окном мирный пейзаж. Впрочем, она даже знает, почему ее так потянуло к нему. Тут дело совсем не в Максе, а в том, что он совершенно не похож на мужчин, которых она до этого встречала. Он не из тех, кто таскается по коктейлям и вечеринкам, забавляясь сплетнями и изрекая банальности, от которых у Франчески всегда начинали болеть уши. И он никогда не станет вести себя с женщиной, как маркиз, для которого слабый пол – это безмозглые существа, созданные для услады мужчин. В Максе слишком развито мужское начало, в этом смысле он – дитя стихий и поэтому не вписывается в общепринятые рамки. Он обязательно скажет то, что следует говорить сейчас, и плевать ему на всякие условности. И женщине он немедленно даст понять, что от нее хочет, что чувствует, а она с радостью и желанием пойдет за таким человеком.
Франческа закрыла глаза и прижалась лбом к стеклу. Да, подумала она, да, ей действительно надо уезжать отсюда, и чем быстрее, тем лучше. Мысли ее дробились и рассеивались, словно кто-то медленно, но неуклонно разматывал шерстяное вязаное изделие. И хотя с той самой поездки в Корте она видит Макса лишь урывками, ей все равно от этого не легче. В тот момент, когда он там, на аллейке, оторвался от ее губ и посмотрел на нее, выражение его лица многое открыло Франческе. Он смотрел на нее, и взгляд его был так же холоден, как в тот вечер, когда он наблюдал за ней и маркизом, который решил одолжить ее у Чарлза. И она понимала, какие мысли бродят в его голове: он наверняка уверен, что она готова отдаться любому мужчине, если посчитает ситуацию в достаточной степени волнующей.
Я не такая, как ты думаешь, хотела крикнуть она, но благоразумие все же взяло верх, и слова остались невысказанными. Какая, к черту, разница, что о ней думает Макс?
И все же, когда она вспоминала этот эпизод, его взгляд, его хриплый голос, когда он заговорил, у нее неприятно начинало ныть сердце.
– Уже поздно, – произнес Макс таким тоном, словно и не было того безумия несколько секунд назад. – Надо возвращаться. К вечеру дороги становятся ненадежными.
Глаза Франчески вдруг опять наполнились слезами. Надо бежать при первой же возможности, но Макс снова разгадал ее мысли и холодными, жесткими пальцами обхватил ее запястье.
– Даже не думай об этом, – мрачно изрек он, а несколько минут спустя они уже сидели в машине, которая уносила их прочь от этого городка, от цивилизации, к безмолвным сельским просторам.
В течение всего пути до Сарсены Франческа сидела, вжавшись в угол машины, и ждала, что он вот-вот что-нибудь скажет, но Макс даже ни разу не повернулся в ее сторону, и ей пришлось самой начать разговор.
– Ты должен отпустить меня, – тихо сказала она. – Ты сам это понимаешь. – Он не ответил. Выждав некоторое время, она заговорила вновь: – Макс, ради Бога, какой смысл во всем этом? Ты не можешь…
– Франческа, а ты знаешь, что Корсика дала миру?
Вопрос прозвучал совершенно не к месту. Но что-то в его тоне заставило ее насторожиться.
– Наполеона, – с явным удивлением в голосе ответила она. – Но какое это имеет отношение…
– Вендетту, – перебил он ее. – Это корсиканское слово. Знаешь, что оно означает?
– Да, – медленно ответила она. – Думаю, что знаю. Это означает месть какому-нибудь человеку за то, что он тебе сделал что-нибудь плохое.
Он засмеялся с какой-то горечью в голосе.
– В древности вендетта означала кровную вражду, но, поскольку теперь жители острова стали цивилизованнее, они предпочитают восстанавливать свое доброе имя, не прибегая к крови.
Опять к глазам подкатили дурацкие слезы.
– Так вот для чего все это затевалось, – глухо произнесла она. Вендетта против Чарлза. Я и раньше догадывалась об этом.
Макс нажал на педаль, взвизгнули тормоза, и машина соскочила на обочину дороги.
– Нет! – сердито заявил он, когда машина остановилась. – Ты ошибаешься. Что бы ты ни думала, Франческа, я не дикарь. Это был открытый ход – гамбит.
– Не понимаю, – прошептала она, а Макс издал звук, похожий одновременно и на смех, и на стон.
– У нас немало людей придерживаются старых традиций, – сказал он. – Они считают, что в старину все было лучше. Я не согласен с этим. Я всегда гордился тем, что мое сердце принадлежит Корсике, но у меня разум человека двадцатого столетия.
Она лишь озадаченно покачала головой. Макс посмотрел на нее долгим, бесконечно долгим взглядом, потом, потянувшись к ней, взял ее лицо в свои ладони и поцеловал ее так бережно и так нежно, что Франческа поневоле поддалась этим сладостно искушающим губам.
Когда он отпустил ее, она услышала его прерывистое дыхание.
– Я не могу расстаться с тобой, cara, – таким же нежным, как и его поцелуй, голосом произнес он. В сумеречном вечернем свете лицо его казалось бледным и осунувшимся. – Но обещаю, что не буду больше тебя тревожить.
Почему ее так затрясло от его слов?
– Что ты имеешь в виду? Макс глубоко вздохнул.
– Когда мы приедем в Сарсену, – сказал он, сжимая руль, – я скажу своим людям, что тебе разрешено ходить всюду.
– Ты хочешь сказать…
– Я хочу сказать, – произнес он посуровевшим тоном, – что ты можешь выходить на природу, пользоваться библиотекой, можешь делать все, что захочешь. – Он нажал на газ и вывел машину на дорогу. – Конечно, тебя кто-нибудь все время будет сопровождать.
Франческа вдруг почувствовала страшную усталость.
– Ну конечно, – ответила она, откидывая голову на спинку сиденья.
– Но это буду не я. У неотложные дела в Сарсене, и их очень много, поэтому я не могу быть с тобой. Понятно?
Нет, она не понимала. Ни тогда, ни теперь, когда они вернулись в замок, подумала Франческа. Вернее, не все понимала. Единственное, что не вызывало у нее сомнения, – это то, что она должна найти способ бегства из Сарсены, подальше от Макса, пока не стало поздно и она окончательно не потеряла голову.
– Signorina. – Франческа, вздрогнув, повернулась к двери и увидела улыбающуюся Джулию. – Desidera una tazza di caffe?[48]
Франческа покачала головой. Кофе, подумала она с грустной улыбкой, панацея на все случаи жизни.
– Нет, спасибо.
Домоправительница протянула ей сложенный листок. Она взяла его и слегка провела пальцами по плотному пергаменту. Не обязательно было читать записку, она и так знала, что там написано. Она не видела Макса с тех пор, как они вернулись из Корте, он просто присылал ей эти маленькие вежливые записочки. “Тебе что-нибудь нужно? – спрашивал он обычно. – Удобно ли тебе? Я очень сожалею, но у меня много дел в поместье. Боюсь, что не смогу быть к завтраку… к ленчу и обеду… ”
– Grazie, – сказала Франческа. Лицо Джулии смягчилось.
– Signorina? Come sta?[49]
Франческа кивнула:
– Sono bene, grazie.[50]
Женщина улыбнулась:
– Lei parla molte bene.[51]
Франческа в ответ тоже улыбнулась. Вы стали хорошо говорить, сказала Джулия. Франческа решила лучше заняться изучением языка, чем целые дни проводить в одиночестве, сгорая от ненависти.
Ибо то, что она испытывала к Максу, было не что иное, как самая настоящая ненависть. Она презирала его, и совершенно неважно, что ей хотелось хоть разок взглянуть на него и что ее все время преследовали воспоминания о том безумном поцелуе в Корте.
Она подошла к окну и стала глядеть на улицу. День был великолепный, жаркое солнце, безупречно синее небо и золотистые поля, колышущиеся, подобно океану, от напоенного ароматами ветерка. К горлу подступил комок. Она вспомнила, как однажды Чарлз захотел приобрести какую-нибудь птичку – этакую дорогую, редкую и экзотическую пернатую жемчужинку, которая жила бы дома в клетке. Лишь избранные ньюйоркцы могли себе позволить такое, хвастался он, но Франческа буквально содрогнулась, увидев несчастное создание, запертое в изысканную клетку.
– Разве можно так жить? – возмутилась тогда она и не отступила от своего мнения, несмотря на раздражение Чарлза.
А теперь, подумала девушка, она сама попала в положение существа, посаженного в клетку. Может быть, еще и поэтому она все время думает о Максе. Ведь между пленниками и их захватчиками неизбежно возникают какие-то невидимые узы. Этим, наверное, все и объясняется. Наверное…
Франческа замерла. Вдалеке, посреди золотистого поля, показался всадник на вороном жеребце; голова животного была так же гордо приподнята, как и у его хозяина.
В груди все перевернулось. Макс, подумала она, это Макс. Она отступила от окна, хотя прекрасно знала, что он не может ее увидеть. Ее защищали прозрачные занавески, к тому же солнце слепило ему глаза.
Она вдруг почувствовала слабость. В жаркой тишине дня ей явственно слышался стук собственного сердца, отдающийся в барабанных перепонках. Прижав руку ко рту, она наблюдала, как лошадь остано-вилась, а всадник, задрав голову, оглядел замок. Он не может меня видеть, подумала она про себя. Я знаю, что не может.
И тем не менее она чувствовала на себе взгляд этих темных глаз. А в голове звучал его голос. Иди ко мне, cara, говорил он, иди ко мне.
Франческа отошла от окна и без сил опустилась в кресло. Дрожащими руками она закрыла лицо и довольно долго сидела так, пытаясь унять дрожь и успокоить дыхание. Может, она действительно сходит с ума?
Дверь распахнулась. Она подняла голову и с замершим сердцем встретила взгляд Макса.
– Джулия говорит, ты грустишь.
– Я… да, – после некоторого усилия выдавила она. Ее подбородок приподнялся. – Что бы ты про меня ни думал, я все-таки не привыкла целый день сидеть без дела.
– Что я могу сказать? – Он кивнул и холодно улыбнулся. – Я тебе говорил, что Сарсена – место уединенное. Здесь нет ни телевизора, ни газет, ни концертных залов, ни коктейлей с барами.
– Вчера я предложила помочь с обедом, – так же сухо, как и он, ответила она. – Но Джулия пришла в ужас.
Макс засмеялся.
– Я так и думал. Она меньше всего нуждается в услугах тех, для кого приготовление еды всего лишь хобби.
Как легко он вызывает ненависть к самому себе! Ну по крайней мере она может быть благодарна ему за это.
– Ты всегда так дьявольски уверен в себе? – резко спросила она.
Веселость его как рукой сняло.
– Нет. Не всегда. – Подавшись чуть назад, он прислонился к косяку и высокомерно, в своей обычной манере, скрестил руки на груди. – Мне очень жаль, но я ничем не могу тебе помочь. Что может женщина с твоими способностями делать в таком месте, как Сарсена?
Она вспыхнула, но решила не отвечать на выпад.
– Я могу систематизировать твои книги, – решительно ответила она. – Не удивляйся: мне приходилось это делать раньше. В нашей галерее я работала с оригиналами из богатых коллекций.
– Да? – спросил он бесцветным голосом.
– Да! – Она уперла руки в бока. – Мне кажется, у тебя и мебель, и прочая обстановка тоже не каталогизированы.
– Ты имеешь в виду поддельные гобелены? – На этот раз он усмехнулся. – Нет, не каталогизированы.
– Вот и надо это сделать. Обои тоже имеют художественную ценность, неважно, что это копии. Кроме того, есть еще и другие вещи – серебро, например, фарфор.
– Похоже, ты основательно обследовала Сарсену.
– Под неусыпным оком Джулии, Паоло или Джанни.
– Мне сказали, ты немного научилась нашему языку.
– А что? – она негодующе посмотрела на него. – Чужаку это запрещено?
Он посмотрел на нее долгим, испытующим взглядом.
– Нет, – наконец сказал он, – не запрещено.
Но это выглядит необычно. Она вскинула голову.
– Может быть, потому, что ты никому не давал попробовать подладиться к Сарсене? Ты не задумывался об этом?
Опять наступило долгое молчание. Наконец Макс оторвался от косяка. – Ты ездишь верхом? Она уставилась на него. – Верхом?
– На лошади, – сказал он. – Ездишь? – Она кивнула, и он хлопнул себя рукой по бедру. – Переоденься и жди меня на конюшне.
У Франчески заколотилось сердце. Эта поездка может дать ей возможность побега. Но когда она окликнула его, голос ее звучал ровно:
– Твои головорезы не пустят меня за дверь.
Макс даже не счел нужным остановиться.
– Это мои люди, – бросил он через плечо. – И они сделают так, как им велено.
Франческа уже много лет не ездила верхом и почти забыла, насколько любила это занятие. Но все вспомнилось, лишь только она шагнула в конюшню и полной грудью вдохнула такой знакомый запах лошадей и сена.
Она наблюдала, как Макс вывел из загона изящную арабскую кобылу.
– Она ласковая, – сказал он, гладя длинную, изогнутую шею животного, – но горячая. Сможешь удержать?
Франческа провела рукой по боку лошади и вскочила в седло.
– Я не боюсь норовистых особ. Наоборот, они мне нравятся.
Макс едва заметно улыбнулся.
– Мне тоже, – сказал он.
На прогулке Франческа старалась подметить все, что могло бы помочь ей при побеге, но вскоре стало совершенно ясно: ни вблизи, ни вдали от Сарсены не было ни дорог, ни домов, где ей удалось бы укрыться. А через какое-то время она уже не могла ни на чем сосредоточиться, кроме мягкого покачивания лошади под собой, теплого солнца и Макса, который ехал рядом с нею. Они не виделись несколько дней, и Франческа соскучилась по нему, соскучилась по его самоуверенным манерам, по его юмору, темным глазам и чувственным губам, она соскучилась по всему, что в нем есть.
Он посмотрел на нее и улыбнулся:
– О чем ты думаешь, cara?
“Cara”. Как же давно он не называл ее так! Франческа тоже улыбнулась в ответ.
– Я… мне интересно, что растет на тех полях? Что-то такое удивительно золотистого цвета.
Его улыбка стала еще шире.
– Это пшеница. А там ячмень. И овес.
– Так здесь все это растет?
– Теперь растет. Понадобилось много времени, чтобы возродить землю. Она была истощена.
Макс подстегнул своего коня, и они стали медленно взбираться в гору.
– Как? – удивленно спросила Франческа. – Но ведь земля, которая питает все эти прекрасные растения, маки, должна…
Макс покачал головой.
– Маки образуются там, где почва беднее всего, cara.
– Никогда не поверю. Такая буйная растительность – и на самых засушливых местах?
Он посмотрел на нее.
– Я сам об этом думал, – тихо произнес он. – Мне кажется, это какое-то чудо.
Она с трудом оторвала взгляд от его испытующих глаз.
– Расскажи мне о Сарсене. Ты получил все это в наследство от отца?
– Мне бы очень хотелось, чтобы это было так. – Он грустно улыбнулся. – Приятно думать, что отец владел хотя бы маленьким кусочком этого острова, который он так нежно любил. Но у него ничего не было. На Корсике трудно заработать на жизнь. Мой отец был беден. Поэтому они с матерью и уехали в Америку.
– Тогда почему после его смерти она вернулась сюда? Я имею в виду, если трудно было заработать.
– Я тоже долго задавался этим вопросом, – он взглянул на нее, к тому времени они были уже на вершине холма, – и однажды понял. Она вернулась, потому что Корсика – это все, что осталось от отца. Понимаешь?
Да, подумала она, о да, конечно, понимает. Неудержимая и в то же время светлая грусть поднялась в ней и так сдавила горло, что стало трудно дышать. Если любишь человека всем сердцем и он становится центром твоей вселенной, то что можно испытывать, потеряв его? Мир становится пустым, и надо делать все возможное, чтобы осталась хоть какая-то память о нем и чтобы жила его любовь.
О Господи…
– С того луга нам будет видна вся Сарсена. Поедем туда? – Макс показал на дивное плато, сплошь покрытое дикими цветами.
– Хорошо, – ответила она слегка дрожащим голосом. Ей удалось выдавить из себя улыбку. – Я с удовольствием.
Да, он прав, подумала она, когда лошади не спеша вошли по колено в сладкое, пахучее разноцветье трав, весь мир отсюда как на ладони, по крайней мере тот единственный мир, который так важен для нее и куда входят Макс и Сарсена. Он спрыгнул с коня, поднял голову и протянул к ней руки.
Шли дни, а она все не переставала думать об этом. Воспоминания о том унизительном эпизоде обрушивались на нее, когда она меньше всего ожидала, – например, вот как сейчас, подумала девушка, нерешительно вставая со своего стула. Только что она сидела здесь, в библиотеке, сосредоточившись над книгой, которую взяла с одной из переполненных полок, как вдруг строчки поплыли перед глазами, и в следующее мгновение Франческа осознала, что напряженно думает о том, как в тот день все выглядело со стороны: она крепко, до боли обнимает Макса за шею и так прижимается к нему, словно больше на свете ей ничего и не нужно.
Досадливо вздохнув, Франческа нетерпеливо отмахнулась от нахлынувших воспоминаний. В сущности, случившееся объясняется весьма просто. Она его пленница, к тому же совершенно расстроенная и сбитая с толку. И потом, мрачно подумала она, направляясь к окну, в Максе есть нечто, покорившее Франческу с первой же их встречи. Это его сексуальность. Не очень приятно признавать за собой такое, но факт остается фактом.
Вздохнув, она раздвинула занавески и стала смотреть на раскинувшийся за окном мирный пейзаж. Впрочем, она даже знает, почему ее так потянуло к нему. Тут дело совсем не в Максе, а в том, что он совершенно не похож на мужчин, которых она до этого встречала. Он не из тех, кто таскается по коктейлям и вечеринкам, забавляясь сплетнями и изрекая банальности, от которых у Франчески всегда начинали болеть уши. И он никогда не станет вести себя с женщиной, как маркиз, для которого слабый пол – это безмозглые существа, созданные для услады мужчин. В Максе слишком развито мужское начало, в этом смысле он – дитя стихий и поэтому не вписывается в общепринятые рамки. Он обязательно скажет то, что следует говорить сейчас, и плевать ему на всякие условности. И женщине он немедленно даст понять, что от нее хочет, что чувствует, а она с радостью и желанием пойдет за таким человеком.
Франческа закрыла глаза и прижалась лбом к стеклу. Да, подумала она, да, ей действительно надо уезжать отсюда, и чем быстрее, тем лучше. Мысли ее дробились и рассеивались, словно кто-то медленно, но неуклонно разматывал шерстяное вязаное изделие. И хотя с той самой поездки в Корте она видит Макса лишь урывками, ей все равно от этого не легче. В тот момент, когда он там, на аллейке, оторвался от ее губ и посмотрел на нее, выражение его лица многое открыло Франческе. Он смотрел на нее, и взгляд его был так же холоден, как в тот вечер, когда он наблюдал за ней и маркизом, который решил одолжить ее у Чарлза. И она понимала, какие мысли бродят в его голове: он наверняка уверен, что она готова отдаться любому мужчине, если посчитает ситуацию в достаточной степени волнующей.
Я не такая, как ты думаешь, хотела крикнуть она, но благоразумие все же взяло верх, и слова остались невысказанными. Какая, к черту, разница, что о ней думает Макс?
И все же, когда она вспоминала этот эпизод, его взгляд, его хриплый голос, когда он заговорил, у нее неприятно начинало ныть сердце.
– Уже поздно, – произнес Макс таким тоном, словно и не было того безумия несколько секунд назад. – Надо возвращаться. К вечеру дороги становятся ненадежными.
Глаза Франчески вдруг опять наполнились слезами. Надо бежать при первой же возможности, но Макс снова разгадал ее мысли и холодными, жесткими пальцами обхватил ее запястье.
– Даже не думай об этом, – мрачно изрек он, а несколько минут спустя они уже сидели в машине, которая уносила их прочь от этого городка, от цивилизации, к безмолвным сельским просторам.
В течение всего пути до Сарсены Франческа сидела, вжавшись в угол машины, и ждала, что он вот-вот что-нибудь скажет, но Макс даже ни разу не повернулся в ее сторону, и ей пришлось самой начать разговор.
– Ты должен отпустить меня, – тихо сказала она. – Ты сам это понимаешь. – Он не ответил. Выждав некоторое время, она заговорила вновь: – Макс, ради Бога, какой смысл во всем этом? Ты не можешь…
– Франческа, а ты знаешь, что Корсика дала миру?
Вопрос прозвучал совершенно не к месту. Но что-то в его тоне заставило ее насторожиться.
– Наполеона, – с явным удивлением в голосе ответила она. – Но какое это имеет отношение…
– Вендетту, – перебил он ее. – Это корсиканское слово. Знаешь, что оно означает?
– Да, – медленно ответила она. – Думаю, что знаю. Это означает месть какому-нибудь человеку за то, что он тебе сделал что-нибудь плохое.
Он засмеялся с какой-то горечью в голосе.
– В древности вендетта означала кровную вражду, но, поскольку теперь жители острова стали цивилизованнее, они предпочитают восстанавливать свое доброе имя, не прибегая к крови.
Опять к глазам подкатили дурацкие слезы.
– Так вот для чего все это затевалось, – глухо произнесла она. Вендетта против Чарлза. Я и раньше догадывалась об этом.
Макс нажал на педаль, взвизгнули тормоза, и машина соскочила на обочину дороги.
– Нет! – сердито заявил он, когда машина остановилась. – Ты ошибаешься. Что бы ты ни думала, Франческа, я не дикарь. Это был открытый ход – гамбит.
– Не понимаю, – прошептала она, а Макс издал звук, похожий одновременно и на смех, и на стон.
– У нас немало людей придерживаются старых традиций, – сказал он. – Они считают, что в старину все было лучше. Я не согласен с этим. Я всегда гордился тем, что мое сердце принадлежит Корсике, но у меня разум человека двадцатого столетия.
Она лишь озадаченно покачала головой. Макс посмотрел на нее долгим, бесконечно долгим взглядом, потом, потянувшись к ней, взял ее лицо в свои ладони и поцеловал ее так бережно и так нежно, что Франческа поневоле поддалась этим сладостно искушающим губам.
Когда он отпустил ее, она услышала его прерывистое дыхание.
– Я не могу расстаться с тобой, cara, – таким же нежным, как и его поцелуй, голосом произнес он. В сумеречном вечернем свете лицо его казалось бледным и осунувшимся. – Но обещаю, что не буду больше тебя тревожить.
Почему ее так затрясло от его слов?
– Что ты имеешь в виду? Макс глубоко вздохнул.
– Когда мы приедем в Сарсену, – сказал он, сжимая руль, – я скажу своим людям, что тебе разрешено ходить всюду.
– Ты хочешь сказать…
– Я хочу сказать, – произнес он посуровевшим тоном, – что ты можешь выходить на природу, пользоваться библиотекой, можешь делать все, что захочешь. – Он нажал на газ и вывел машину на дорогу. – Конечно, тебя кто-нибудь все время будет сопровождать.
Франческа вдруг почувствовала страшную усталость.
– Ну конечно, – ответила она, откидывая голову на спинку сиденья.
– Но это буду не я. У неотложные дела в Сарсене, и их очень много, поэтому я не могу быть с тобой. Понятно?
Нет, она не понимала. Ни тогда, ни теперь, когда они вернулись в замок, подумала Франческа. Вернее, не все понимала. Единственное, что не вызывало у нее сомнения, – это то, что она должна найти способ бегства из Сарсены, подальше от Макса, пока не стало поздно и она окончательно не потеряла голову.
– Signorina. – Франческа, вздрогнув, повернулась к двери и увидела улыбающуюся Джулию. – Desidera una tazza di caffe?[48]
Франческа покачала головой. Кофе, подумала она с грустной улыбкой, панацея на все случаи жизни.
– Нет, спасибо.
Домоправительница протянула ей сложенный листок. Она взяла его и слегка провела пальцами по плотному пергаменту. Не обязательно было читать записку, она и так знала, что там написано. Она не видела Макса с тех пор, как они вернулись из Корте, он просто присылал ей эти маленькие вежливые записочки. “Тебе что-нибудь нужно? – спрашивал он обычно. – Удобно ли тебе? Я очень сожалею, но у меня много дел в поместье. Боюсь, что не смогу быть к завтраку… к ленчу и обеду… ”
– Grazie, – сказала Франческа. Лицо Джулии смягчилось.
– Signorina? Come sta?[49]
Франческа кивнула:
– Sono bene, grazie.[50]
Женщина улыбнулась:
– Lei parla molte bene.[51]
Франческа в ответ тоже улыбнулась. Вы стали хорошо говорить, сказала Джулия. Франческа решила лучше заняться изучением языка, чем целые дни проводить в одиночестве, сгорая от ненависти.
Ибо то, что она испытывала к Максу, было не что иное, как самая настоящая ненависть. Она презирала его, и совершенно неважно, что ей хотелось хоть разок взглянуть на него и что ее все время преследовали воспоминания о том безумном поцелуе в Корте.
Она подошла к окну и стала глядеть на улицу. День был великолепный, жаркое солнце, безупречно синее небо и золотистые поля, колышущиеся, подобно океану, от напоенного ароматами ветерка. К горлу подступил комок. Она вспомнила, как однажды Чарлз захотел приобрести какую-нибудь птичку – этакую дорогую, редкую и экзотическую пернатую жемчужинку, которая жила бы дома в клетке. Лишь избранные ньюйоркцы могли себе позволить такое, хвастался он, но Франческа буквально содрогнулась, увидев несчастное создание, запертое в изысканную клетку.
– Разве можно так жить? – возмутилась тогда она и не отступила от своего мнения, несмотря на раздражение Чарлза.
А теперь, подумала девушка, она сама попала в положение существа, посаженного в клетку. Может быть, еще и поэтому она все время думает о Максе. Ведь между пленниками и их захватчиками неизбежно возникают какие-то невидимые узы. Этим, наверное, все и объясняется. Наверное…
Франческа замерла. Вдалеке, посреди золотистого поля, показался всадник на вороном жеребце; голова животного была так же гордо приподнята, как и у его хозяина.
В груди все перевернулось. Макс, подумала она, это Макс. Она отступила от окна, хотя прекрасно знала, что он не может ее увидеть. Ее защищали прозрачные занавески, к тому же солнце слепило ему глаза.
Она вдруг почувствовала слабость. В жаркой тишине дня ей явственно слышался стук собственного сердца, отдающийся в барабанных перепонках. Прижав руку ко рту, она наблюдала, как лошадь остано-вилась, а всадник, задрав голову, оглядел замок. Он не может меня видеть, подумала она про себя. Я знаю, что не может.
И тем не менее она чувствовала на себе взгляд этих темных глаз. А в голове звучал его голос. Иди ко мне, cara, говорил он, иди ко мне.
Франческа отошла от окна и без сил опустилась в кресло. Дрожащими руками она закрыла лицо и довольно долго сидела так, пытаясь унять дрожь и успокоить дыхание. Может, она действительно сходит с ума?
Дверь распахнулась. Она подняла голову и с замершим сердцем встретила взгляд Макса.
– Джулия говорит, ты грустишь.
– Я… да, – после некоторого усилия выдавила она. Ее подбородок приподнялся. – Что бы ты про меня ни думал, я все-таки не привыкла целый день сидеть без дела.
– Что я могу сказать? – Он кивнул и холодно улыбнулся. – Я тебе говорил, что Сарсена – место уединенное. Здесь нет ни телевизора, ни газет, ни концертных залов, ни коктейлей с барами.
– Вчера я предложила помочь с обедом, – так же сухо, как и он, ответила она. – Но Джулия пришла в ужас.
Макс засмеялся.
– Я так и думал. Она меньше всего нуждается в услугах тех, для кого приготовление еды всего лишь хобби.
Как легко он вызывает ненависть к самому себе! Ну по крайней мере она может быть благодарна ему за это.
– Ты всегда так дьявольски уверен в себе? – резко спросила она.
Веселость его как рукой сняло.
– Нет. Не всегда. – Подавшись чуть назад, он прислонился к косяку и высокомерно, в своей обычной манере, скрестил руки на груди. – Мне очень жаль, но я ничем не могу тебе помочь. Что может женщина с твоими способностями делать в таком месте, как Сарсена?
Она вспыхнула, но решила не отвечать на выпад.
– Я могу систематизировать твои книги, – решительно ответила она. – Не удивляйся: мне приходилось это делать раньше. В нашей галерее я работала с оригиналами из богатых коллекций.
– Да? – спросил он бесцветным голосом.
– Да! – Она уперла руки в бока. – Мне кажется, у тебя и мебель, и прочая обстановка тоже не каталогизированы.
– Ты имеешь в виду поддельные гобелены? – На этот раз он усмехнулся. – Нет, не каталогизированы.
– Вот и надо это сделать. Обои тоже имеют художественную ценность, неважно, что это копии. Кроме того, есть еще и другие вещи – серебро, например, фарфор.
– Похоже, ты основательно обследовала Сарсену.
– Под неусыпным оком Джулии, Паоло или Джанни.
– Мне сказали, ты немного научилась нашему языку.
– А что? – она негодующе посмотрела на него. – Чужаку это запрещено?
Он посмотрел на нее долгим, испытующим взглядом.
– Нет, – наконец сказал он, – не запрещено.
Но это выглядит необычно. Она вскинула голову.
– Может быть, потому, что ты никому не давал попробовать подладиться к Сарсене? Ты не задумывался об этом?
Опять наступило долгое молчание. Наконец Макс оторвался от косяка. – Ты ездишь верхом? Она уставилась на него. – Верхом?
– На лошади, – сказал он. – Ездишь? – Она кивнула, и он хлопнул себя рукой по бедру. – Переоденься и жди меня на конюшне.
У Франчески заколотилось сердце. Эта поездка может дать ей возможность побега. Но когда она окликнула его, голос ее звучал ровно:
– Твои головорезы не пустят меня за дверь.
Макс даже не счел нужным остановиться.
– Это мои люди, – бросил он через плечо. – И они сделают так, как им велено.
Франческа уже много лет не ездила верхом и почти забыла, насколько любила это занятие. Но все вспомнилось, лишь только она шагнула в конюшню и полной грудью вдохнула такой знакомый запах лошадей и сена.
Она наблюдала, как Макс вывел из загона изящную арабскую кобылу.
– Она ласковая, – сказал он, гладя длинную, изогнутую шею животного, – но горячая. Сможешь удержать?
Франческа провела рукой по боку лошади и вскочила в седло.
– Я не боюсь норовистых особ. Наоборот, они мне нравятся.
Макс едва заметно улыбнулся.
– Мне тоже, – сказал он.
На прогулке Франческа старалась подметить все, что могло бы помочь ей при побеге, но вскоре стало совершенно ясно: ни вблизи, ни вдали от Сарсены не было ни дорог, ни домов, где ей удалось бы укрыться. А через какое-то время она уже не могла ни на чем сосредоточиться, кроме мягкого покачивания лошади под собой, теплого солнца и Макса, который ехал рядом с нею. Они не виделись несколько дней, и Франческа соскучилась по нему, соскучилась по его самоуверенным манерам, по его юмору, темным глазам и чувственным губам, она соскучилась по всему, что в нем есть.
Он посмотрел на нее и улыбнулся:
– О чем ты думаешь, cara?
“Cara”. Как же давно он не называл ее так! Франческа тоже улыбнулась в ответ.
– Я… мне интересно, что растет на тех полях? Что-то такое удивительно золотистого цвета.
Его улыбка стала еще шире.
– Это пшеница. А там ячмень. И овес.
– Так здесь все это растет?
– Теперь растет. Понадобилось много времени, чтобы возродить землю. Она была истощена.
Макс подстегнул своего коня, и они стали медленно взбираться в гору.
– Как? – удивленно спросила Франческа. – Но ведь земля, которая питает все эти прекрасные растения, маки, должна…
Макс покачал головой.
– Маки образуются там, где почва беднее всего, cara.
– Никогда не поверю. Такая буйная растительность – и на самых засушливых местах?
Он посмотрел на нее.
– Я сам об этом думал, – тихо произнес он. – Мне кажется, это какое-то чудо.
Она с трудом оторвала взгляд от его испытующих глаз.
– Расскажи мне о Сарсене. Ты получил все это в наследство от отца?
– Мне бы очень хотелось, чтобы это было так. – Он грустно улыбнулся. – Приятно думать, что отец владел хотя бы маленьким кусочком этого острова, который он так нежно любил. Но у него ничего не было. На Корсике трудно заработать на жизнь. Мой отец был беден. Поэтому они с матерью и уехали в Америку.
– Тогда почему после его смерти она вернулась сюда? Я имею в виду, если трудно было заработать.
– Я тоже долго задавался этим вопросом, – он взглянул на нее, к тому времени они были уже на вершине холма, – и однажды понял. Она вернулась, потому что Корсика – это все, что осталось от отца. Понимаешь?
Да, подумала она, о да, конечно, понимает. Неудержимая и в то же время светлая грусть поднялась в ней и так сдавила горло, что стало трудно дышать. Если любишь человека всем сердцем и он становится центром твоей вселенной, то что можно испытывать, потеряв его? Мир становится пустым, и надо делать все возможное, чтобы осталась хоть какая-то память о нем и чтобы жила его любовь.
О Господи…
– С того луга нам будет видна вся Сарсена. Поедем туда? – Макс показал на дивное плато, сплошь покрытое дикими цветами.
– Хорошо, – ответила она слегка дрожащим голосом. Ей удалось выдавить из себя улыбку. – Я с удовольствием.
Да, он прав, подумала она, когда лошади не спеша вошли по колено в сладкое, пахучее разноцветье трав, весь мир отсюда как на ладони, по крайней мере тот единственный мир, который так важен для нее и куда входят Макс и Сарсена. Он спрыгнул с коня, поднял голову и протянул к ней руки.