Страница:
– Вы ведь помните дело о Джеке Потрошителе у вас, в Англии, несколько лет назад? – нудел Киссенбарт, попутно скрипя металлическим пером по бумаге протокола – к заполнению официальных документов он, похоже, относился с ревностью монаха-флагелланта, истязающего плоть. – Ну тот, убийца, резавший публичных девиц в районе Уайт-Чипелл? В газетах об этом много писали. И лондонский случай вошел во все учебники криминалистики. Очень похожая стилистика преступления, очень… Господин Вулси, вы не замечали у ваших рабочих или сотрудников… странностей? Ну, там, мучительство над животными, привычка к жестокости с людьми, содомские склонности?
Тимоти громко фыркнул, Роу едва не сплюнул, а Робер зажал рот ладонью, чтобы не захихикать. Лорд Вулси напыжился, весьма искусно разыгрывая оскорбленные чувства, и величественно изрек:
– Когда я нанимаю поденщиков на работу, меня менее всего интересуют их, как вы, герр Киссенбарт, выразились, содомские склонности. А прочего не замечалось. Клянусь честью и титулом.
– Зря-зря, – мелко улыбнулся фольген, – наблюдательность всегда помогает в жизни. Итак, тела перевезут в Вормс, для вскрытия. Немедленно. Надеюсь, повозки вы предоставите.
Слово «надеюсь» звучало недвусмысленным приказом.
– Вскрытием могу заняться и я, господин судебный следователь, – не оборачиваясь, откликнулся доктор, по-прежнему сидевший у постели Реннера. – У меня в Кюртене прекрасная амбулатория с резекционным залом. Заверенный нотариусом и сельским шуцманом отчет я немедленно вышлю в город.
– Вы, простите за невежливую откровенность, молоды и неопытны, – с высокомерной снисходительностью заявил Киссенбарт, захлопывая толстую папку бурой свиной кожи и отправляя оную во чрево портфеля с вытисненным над замочком имперским орлом. – И меня не оставляет мысль об убийце-сумасшедшем. Странно, господа, что никто и ничего не слышал, кроме… Напомню: мастер смены сообщил при допросе, будто один из молодых рабочих ночью едва не утонул. Любопытно, что понадобилось поденщику на месте вашего раскопа? После полуночи, в темноте? Да, и почему я с ним не беседовал?
– Вот он, – Тимоти указал на бессознательного Реннера. – Верно, парень упал в яму и почти захлебнулся. Мы все вместе его оттуда вытаскивали и не заметили ничего подозрительного. Его одежда, понятно, оказалась испачкана в глине, а не в крови. А крови на месте преступления было – сами видели! – словно на чикагских бойнях.
– И все-таки, – непреклонно начал Киссенбарт, – я хотел бы…
– Ах, господин офицер, оставьте! – отмахнулся доктор Шпилер. – Молодой человек очень болен. Вероятно, тяжелейший приступ эпилепсии. И каталепсия вдобавок… Ничего не пойму. Сейчас вы от него ничего не добьетесь.
– Придет в себя – пускай явится в полицейское управление Вормса, – строго приказал обер-фольген, поднимаясь. – Вот именное предписание, вручите. Итак господа, время к вечеру, я возвращаюсь в город. Уверен, вы исполните мои предписания с пунктуальной точностью. Необходимые бумаги я оставил на столе. Честь имею.
– …Уникальная сволочь, – выразил общее мнение о Киссенбарте Джералд Вулси после отбытия полиции и господина чиновника. – Тупой, самоуверенный тевтонский шакал.
– Будьте аккуратнее в словах, милорд, – усмехнулся доктор. – Я ведь тоже немец. Однако вы правы насчет тупости – сего выдающегося таланта у господина обер-фольгена не отнимешь. Версию он выдвинул абсурдную. Я осмотрел повреждения трупов и могу сказать, что… это прозвучит несколько странно, но человек, да еще и массовый маниакальный убийца, всегда убивающий жертвы поодиночке, не смог бы сделать такого. Я читал некоторые исследования по данной тематике и не могу ошибаться.
На доктора уставилось четыре пары заинтересованных глаз. А тот размеренно и авторитетно продолжал:
– По курсу судебной медицины в Гейдельберге мне зачли высший балл, это действительно интересный предмет – в процессе изучения понимаешь, до какой звериной жестокости иногда может дойти человеческая натура. Троих ваших поденщиков убил не человек, это раз. Все произошло настолько быстро, что несчастные даже не успели закричать и позвать на помощь. Или не смогли сами схватиться за ножи. Это два. Тот, кто вырвал людям сердца, обладал невероятной, нечеловеческой силой – грудная клетка, признаться, очень крепкое изобретение природы, поверьте мне, как практикующему врачу, частенько занимающемуся хирургией. Разломать ребра, как корзиночку из ивовых прутьев, невозможно никакому силачу. Это три. Не заметно, чтобы убийца пользовался металлическими инструментами, только какие-то острые изогнутые крюки, наверняка когти – шрамы говорят об этом с полной ясностью. Видимо, действовал хищный зверь. Вот мой вывод.
– Но вокруг не обнаружилось никаких следов! – воскликнул Монброн. – Крупное хищное животное непременно оставило бы на мокрой глине отпечатки лап! И кровавого следа тоже нет. К тому же здесь, в обжитых местах, навряд ли можно встретить взбесившегося медведя или волков… Неподалеку заводы, гавани, железнодорожная линия – откуда в Прирейнской области могут появиться опасные хищники? Хищники с такими непонятными пристрастиями – вырывать сердца у жертв?
– Это и вызывает удивление, – пожал плечами доктор. – И еще одно. Мой пациент, как вы рассказывали, ночью кричал. Вы не предполагаете, почему? И как долго?
– Очень долго, – поразмыслив, ответил Роу. – Не менее трех-пяти минут. Но ведь эпилептики обычно издают перед приступами судорог вскрик.
– Краткий, резкий, очень громкий, – кивнув, подтвердил доктор Шпилер и пригладил слегка вьющиеся русые волосы. – Ключевое слово здесь – «краткий». Секунда, ну три. Самое большее – пять. Понимаете? А господин Реннер вопил, по вашим словам, несколько минут. Так, словно…
– Словно увидел что-то, смертельно его напугавшее, – радостно добавил Монброн, догадываясь. – И бежал, спасаясь от этого чего-то. Будто от баскервильской собаки из романа мсье Артура Конан-Дойля. Не читали? Занятная книжка… Затем мсье Реннер поскользнулся, сверзился в яму. Действительно сударь, следует его расспросить. Когда придет в себя.
– Не нравится мне это, – с нехорошей интонацией сказал Роу, прикладываясь к неизменному бренди. – Очень не нравится. Предчувствие дурное. Кстати, доктор, не выпьете?
– Отчего же нет, благодарю, – Шпилер пересел к столу. – Я, господа, давненько за вами наблюдаю, уж простите за излишнее любопытство. Спрашивал у бургомистра, в земельной управе. Все твердят одно и то же: американо-британская концессия по разысканию каолиновых глин. Ничего себе дельце! Как по-английски – «бизнес»? Стоило ли из-за вонючей глины ехать через Атлантику? Кстати, prosit!
Доктор приложился, мужественно допил душистый коньячный спирт до дна и слегка поморщился.
– О, прекрасный бренди! Но для меня крепковат. Продолжим-с, господа. Рабочих вы наняли немного, копались только в окрестностях, не далее полутора миль от данного места. Я, в отличие от надутого индюка Киссенбарта, не только наблюдателен, но и умею делать выводы.
– И какие же выводы посетили вашу просвещенную голову, доктор? – нехорошо сощурился лорд Вулси.
– Давайте перечислим, – Шпилер непринужденно забросил ногу за ногу и откинулся на матерчатую спинку стульчика. Попутно плеснул себе еще бренди. Отпил. Начал размеренно, будто доцент на кафедре, говорить:
– Рейн недаром называют главной дорогой Европы. А людям свойственно что-нибудь на дороге терять. В этих краях ходит легенда, что во времена Тридцатилетней войны, затонуло судно с церковной десятиной, направлявшейся в Рим, – два десятка сундуков с серебром и золотом. Не столь давно, в 1909 году, во время речного шторма, о камни на левом берегу разбилась паровая яхта герцога Дармштадского. В сейфе судна остались бриллианты – я читал в журнале. Да кого здесь только не бывало – начиная от викингов, франков или ландскнехтов и заканчивая предприимчивыми дельцами, переправляющими по воде контрабанду из Австро-Венгрии и Швейцарии в Гамбург. И почти каждый что-либо терял. Все богатые люди такие рассеянные… Я доходчиво изложил свою догадку?
– Не совсем, – промычал Тимоти, во взгляде которого появилось угрожающее выражение. – Думаете, мы охотимся за кладами Рейна? Тогда объясните, почему ищем на берегу, а не наняли водолазов, чтобы тралить дно реки? Искать затонувшие суда с сокровищами?
– Да просто Рейн несколько раз менял русло! Где сейчас земля – была вода, равно и наоборот. Еще пример: утром вы рассчитали всех рабочих, погрузили на фургоны большинство вещей, однако исполнять наистрожайший приказ господина обер-фольгена и весело ехать в город отнюдь не собираетесь. Значит, что-то действительно нашли и пытаетесь избавиться от лишних глаз.
– Так!.. – Роу угрожающе поднялся, но доктор тотчас примиряюще вытянул ладони вперед.
– Нет-нет, не беспокойтесь, я не желаю вас шантажировать или докладывать властям, что иностранцы разграбляют национальное достояние рейха. Мне просто очень скучно в этой глуши. Представьте только: в один день происходит тройное убийство, я встречаюсь лицом к лицу с таинственной концессией гробо… э… pardon, глинокопателей, да еще и во главе с настоящим британским лордом!..
Шпилер внезапно осекся, уяснив, что зашел чересчур далеко, покраснел, резко смутился и с натугой выдавил: – Простите, если я позволил себе лишнее. Я вовсе не хочу мешать в вашем деле. Если вы, господа, потребуете, я немедленно уеду домой. Порошки опия для вашего молодого друга, разумеется, оставлю. Простите еще раз за чрезмерную развязность. Мне не следовало…
– А ну сядьте на место! – Тим, широкий, как рыжий медведь, надвинулся на доктора, в глазах которого мелькнула обеспокоенность. Мало ли чего ждать от помешанных на неизвестных сокровищах иностранцев? Нож под лопатку, камень на шею и в реку… Нет, они люди благородные, к чему такие мысли? И все же…
– Джентльмены, мы влипли в нехорошую историю, – по-ирландски растягивая слова, начал Тимоти. – И, чует мое сердце, это еще не финал. Из местных жителей мы ни с кем не знакомы, кроме досточтимого доктора. Предлагаю взять его в долю, в обмен за помощь. Док, полторы тысячи северо-американских долларов вас устроит? Триста британских фунтов по курсу лондонской биржи, между прочим…
– За что? – поразился Шпилер и потянул тугую завязку на темно-фиолетовом банте-галстуке. – За молчание? Вы, господа, что, действительно убили тех… поденщиков? Но почему?
– Мы никого никогда не убиваем, – свирепо бросил Роу, с ненавистью глядя на американца. – Я бы советовал вам, доктор, поехать домой и навсегда забыть о сегодняшнем дне.
– Постойте, мистер Роу, – вперед вышел лорд Вулси. – Нам потребуется помощь не стесненного в передвижениях и не привлекающего внимания полиции местного жителя, да еще и хорошо воспитанного, честного молодого человека. Заметили, герр Шпилер сидит с больным уже несколько часов, а ни разу не обмолвился о плате за услуги… Это о многом говорит.
Пауза. Десяток шагов по палатке.
– Учтите, доктор, мы можем втянуть вас в абсолютно противозаконную, но многообещающую историю. Мне, Уолтеру Роу, мсье Монброну и Тимоти О'Доновану требуется немедленно покинуть Германский рейх. Выехать предполагается через Страсбург во Францию, затем в Кале, потом мы сядем на пароход, идущий куда-нибудь… допустим, в Новый Свет. У нас с собой груз. Исключительно ценный. Груз должен покинуть Германию вместе с нами. Тайно. Если поможете – станете очень богатым человеком, обоснуетесь за океаном или в колониях. Вам ведь терять нечего? Семьи-супруги-детей нет, практика, как сами изволили выразиться, скучная… Тысяча пятьсот долларов, предложенные Тимом, – только аванс. Если угодно, можете получить его немедленно. Тимоти?
На столик перед окончательно потерявшим нить событий и запредельно ошеломленным Куртом Шпилером легла слегка измятая пачка бело-зелено-черных денег с портретами незнакомых бородатых мужчин.
– Полторы штуки, цент в цент, – с техасской непринужденностью усмехнулся рыжий американец. – Точно, как в папашином банке. И никто не попросит, вас, док, расписаться в ведомости или на чеке. Поймите наше положение – нам запрещен выезд из страны до времени пока этот драный Киссельшпиц…
– Киссенбарт, – машинально поправил доктор, созерцая маленькое состояние, выраженное в кипе банкнот государственного банка Северо-Американских Соединенных Штатов.
– Да, пока он не закончит свое дурацкое расследование. Паспорта отобрали, документы на концессию никаких прав не дают. Единственное, чего у нас в достатке, – деньги. И нам потребуется временное укрытие.
– Да объясните же, в чем дело! – взмолился доктор. – Вы шпионы? Контрабандисты? Торговцы незаконными товарами? Ничего не зная о вас, я ничем не смогу помочь! И… И я не хочу нарушать закон! Напоминаю, если не знаете: правосудие в Германии строгое.
– Сделаем так, – вмешался лорд Вулси. – Роу, Тимоти, переодевайтесь в рабочую одежду, зажигайте фонари. Поработаем ночку. Доктор останется с нашим эпилептиком, а ты, Робер, с доктором. Все ему расскажешь. С самого начала. Уяснил?
– Фф-у, – выдохнул Монброн, чьей утонченной натуре маменькиного сыночка претило рыться по ночам в жидкой грязи. – Хорошо, согласен. Доктор, хотите, я угощу вас маминым ликером? Нам этот нектар присылают родственники из Вест-Индии.
Брюзжащий Роу, невозмутимо-величественный Джералд и посвистывающий Тимоти скрылись в сумерках за пологом шатра – лишь тускло мерцали огоньки фонарей. Рейн снова начал беспокоиться, и кричали древесными голосами сосны на высоких холмах. Едва взошедший месяц укутали тучи.
– Знаете, мсье, – проникновенно начал Робер, облачившись в теплый рыбацкий свитер из грубой, но отлично согревающей шерсти, – вы, скорее всего, мне не поверите. Я и сам доселе не верю.
– Я верю вот в это, – Шпилер критически осмотрел банкноты и зачем-то потрогал плотную, чуть сыроватую бумагу долларовых купюр. – Я… Просто я никогда не видел столько денег сразу. А деньги не платят просто так. Их надо заработать – это вечный и неизменный закон. Говорите, Робер. Я попробую понять.
Вероятнее всего, события, о которых Монброн кратко рассказал нынешней ночью доктору Курту Шпилеру, происходили с 580 по 591 годы от Рождества Христова, но кто сейчас, за такою давностью лет, разберет точные даты? Словом, по мнению Монброна, эта эпопея выглядела примерно следующим образом.
Европа, разоренная бесчисленными нашествиями варваров, наконец-то начала строить новую цивилизацию – уже не римскую, а свою собственную. Династия Меровингов, последователей легендарного Меровея, от которого ведут свой род большинство европейских владык, повелевала тремя новыми государствами, расположившимися на землях нынешних Германии, Франции и Италии – Нейстрией, Австразией и Бургундией.
Три государства – одна династия.
Меровинги.
Искателей клада Нибелунгов более всего интересовала именно Бургундия, как страна, давшая начало цепи бедствий и трагедий, которые и привели Европу в нынешний, сравнительно цивилизованный вид.
…Времена великих героев, драконоборцев, эпоха, когда христианство вытесняло за грани нашей человеческой Вселенной, нашего Универсума, древних богов, времена борьбы между двумя религиями… Но если мы теперь крепко верим в Христа, в Его Смерть, Искупление и Воскрешение, то для язычников и их сыновей настолько же реальны были существа, верховенствующие над дохристианским Универсумом. Боги, духи, чудовища…
Дракона звали Фафниром. Обитал он ближе к северу Европы, возможно в Арденнах – в этих горах можно прекрасно укрыться и спрятать сокровищницу. Но давайте не забывать, что дракон в понимании викинга, гота или сикамбра – это не просто ящеровидное животное о четырех лапах, с двумя крыльями и огнедышащей пастью. Дракон – воплощенный в чешуйчатое тело Дух Разрушения, равный любому божеству по могуществу.
Фафнир был последним и самым сильным.
Зигфрид Нидерландский – скандинавы, изменив имя героя на свой лад, именовали его Сигурдом – убил Фафнира. Умирая, Фафнир проклял и Зигфрида, наследника Нидерландского трона, и сокровища, которые ушлый варвар, разумеется, забрал себе.
Тем не менее проклятие дракона Фафнира настигло каждого – и Кримхильду, и королей Бургундии – Гунтера. Гернота и Гизельхера. И самого Хагена. Все они вскоре погибли в междуусобной бойне.
Клад исчез на тысячу триста лет. О нем периодически вспоминали, были попытки начать поиски, но седой Рейн тщательно хранил доверенную его водам тайну.
…Хранил до времени, пока трое молодых нахалов не прочитали «Песнь о Нибелунгах» внимательнее, чем все их предшественники, подобно мэтру Шлиману тщательно отсеяли мифологическую шелуху, не выпросили у родителей денег (как, например, Тимоти и Монброн), или не сняли со своего счета (как лорд Вулси), не высчитали приблизительное местонахождение – примерно в десяти милях южнее Вормса – и…
И пока не нашли сокровище, что погубило Бургундскую династию тринадцать столетий назад, в 591 году.
Вот такая история, доктор Шпилер.
Верите?
– Не верю, – Шпилер изумленно качал головой, хватался попеременно то за остатки ликерчика, то за преподнесенные Монброном французские папиросы, то вставал и ходил вперед-назад по шатру, не забывая, однако, иногда проверить пульс у тяжело дышащего Реннера.
– Клад Зигфрида и Хагена! Это просто красивая легенда! Подобно несуществующему Святому Граалю! Знаете, мсье, одно время я занимался эзотерикой. Так, увлечение юности… Наслушался много сказок о древних проклятиях, священных предметах, магических артефактах, оставшихся с незапамятных времен. Чушь и выдумки нервных дамочек-кокаинисток! Наступили другие времена! Паровозы, телеграф, электричество! Построили самое гигантское судно в истории – слышали про «Титаник»? – а вы мне рассказываете легенду полуторатысячелетней давности! Да, возможно, найденное золото действительно очень древнее, любой богатый музей отдаст за предметы из клада баснословную сумму, но… Но клад Нибелунгов? Самая таинственная и великая легенда Германии? Бред!
– Вот не далее как сегодня утром, – Монброн торжествующе кивнул на почивающего Ойгена Реннера, – этот парень в припадке эпилептического безумия пытался втолковать мне, будто он Хаген из Тронье – тот самый! – а найденный нами вендельский шлем однозначно определил как шлем Зигфрида Нидерландского. Воздействие силы клада на простого мальчишку со слабым рассудком? А чего он так испугался ночью? А кто убил рабочих? Не слишком ли много странных совпадений?
– Вы просто сами себя убедили, – устало сказал доктор, плюхаясь на свободную реечную кровать. – Самовнушение. Читали новомодные сочинения доктора Зигмунда Фрейда из Вены? Хотя… Расскажите-ка мне о господине Реннере. Все, что знаете. Может быть, это поможет в лечении. Давайте отвлечемся от басен о легендарных кладах. Поверить хочется, но… Знаете, всякие эзотерические общества изрядно попудрили мне мозги во времена Гейдельберга. Я ходил на обряды, слушал, наблюдал – арифмология, спагирия, основы теургии, гимнософия, мемфисская иероглифика… Это все пустое. Понимаете – пустое. Развлечения для одуревших от безделья богачей. Не имеющие под собой никакой реальной основы выдумки. Как и ваша история про дракона и его проклятие. Давайте лучше о пациенте.
– Хорошо… – пожал плечами Монброн. – Я ведь не расспрашиваю у каждого нанятого рабочего историю его жизни и болезней. Так, где его контракт? – Робер забрался в шкатулку с официальными бумагами липовой глиноземной концессии, поворошил синеватые плотные листочки, и извлек один под свет керосинки. – Извольте. Ойген Клаус Реннер, из Линца, Австро-Венгрия. Родился в 1894 году. Исповедания католического. Временный вид на жительство в Рейхе. Специальность – разнорабочий. Нанят… Оплата поденная… Штрафов не было. Вот и все.
– Потрясающе! – скривился доктор Шпилер. – Вы мне сейчас невероятно напомнили господина Киссенбарта, не к ночи будь помянут. Я просил рассказать о человеке, а не читать идиотическую бумажку. Робер, вы работали с ним, наблюдали много дней, разговаривали. Не приметили ничего особенного?
– Гхм… Честное слово, ничего! Слегка стеснителен, но провинциальные парни, особенно иностранцы, все такие. Малообразован – наверное, на уровне школы при церкви, класса четыре, не более. Говорит на выраженном австрийском диалекте, однако я не очень хорошо разбираюсь в особенностях диалектов немецкого языка. По-моему, Ойген здоров как бык – посмотрите на его мышцы! Работал хорошо, если попросишь помочь сверхурочно – отказываться не будет. С рабочими дружил, то есть в выходные пил наравне, хотя очень пьяным я его никогда не видел. За эти месяцы ни единого разу не болел. Это странно: я слышал от маменькиного доктора, мсье Лаваля, будто эпилепсией заболевают в раннем детстве, а если верить метрике – Реннеру уже целых восемнадцать лет. Может, он скрывал приступы?
– Такое не скроешь, – озадаченно проворчал доктор. – Что вы будете делать с ним дальше?
– Если не выздоровеет в ближайшие день-два, пока мы здесь, придется отправить в Вормс, в госпиталь. Джералд может заплатить за лечение. А как по-вашему, мсье Шпилер, молодой человек поправится?
– Еще раз повторите его утренние слова, – потребовал врач. – Про Хагена, про шлем. Опишите поведение. В мельчайших подробностях. Печенкой чувствую, мсье, дело здесь очень нечисто, прав был этот бульдогообразный Уолтер Роу. Рассказывайте же!
Монброн и рассказал. Да, Ойген повел себя неестественно – по меньшей мере работяги из захолустного Линца по природе своей не могут употреблять слово «соблагоизволить» и смотреть на тебя глазами Константина Великого, заметившего вошь на императорском пурпуре. Узнал шлем, выуженный из ямы возле реки и точно определил владельца. Потом что-то бормотал о проклятом золоте… Обычное помешательство.
– Нет, не обычное, – опроверг выводы Робера доктор. У Шпилера аж нос покраснел от напряжения. – Знаете, мсье Монброн, мой изначальный скептицизм тает с каждой минутой. Кто еще кроме вас и ваших друзей знал о цели поисков? О том, что причиной приезда в Рейх и раскопок возле реки является именно клад Нибелунгов, золото дракона? Вы обязаны были держать такую цель в тайне от властей и газетчиков!
– Никто, – удивился Робер. – Я даже маме не сказал. Просто отправился отдыхать с университетскими приятелями на Рейн. Мы никому не гово… Впрочем, постойте. Как же я мог забыть! Аббат Теодор Клаузен из монастыря Святого Ремигия. Это здесь, неподалеку. Очень начитанный человек, иезуит, он помогал нам в поисках на местности, консультировал, искал сведения в старинных рукописях. Аббат Теодор тоже в своем роде концессионер, какой-то приятель лорда Вулси. Но археология интересует аббата лишь как искусство. Он обещал хранить тайну, как и каждый из нас. Неужели отец Теодор прислал к нам соглядатая? Ойгена?
– Это единственное разумное объяснение тому, что необразованный австрияк мог в помрачении сознания, следующего за припадком судорог, упомянуть о кладе Зигфрида, – Шпилер понимающе поджал тонкие губы. – Говорите, ваш аббат – иезуит? Навевает нехорошие подозрения. А если могучий орден, поддерживаемый Папой Римским, ныне испытывающим серьезные финансовые затруднения – газеты-то читаете? – заинтересовался вашим сумасбродным прожектом и просто использовал вас… Как говаривал основатель иезуитского ордена, святой Игнатий Лойола – цель оправдывает средства. А цель простая – столь необычным образом пополнить тощую казну Ватикана.
Монброн насупился и гордо парировал:
– Вы наверняка протестант и не знаете истинного контекста упомянутой фразы святого Игнатия. Цель – есть спасение бессмертной души человека. А ради этой благой цели можно оправдать любые средства. Понимаете?
Тимоти громко фыркнул, Роу едва не сплюнул, а Робер зажал рот ладонью, чтобы не захихикать. Лорд Вулси напыжился, весьма искусно разыгрывая оскорбленные чувства, и величественно изрек:
– Когда я нанимаю поденщиков на работу, меня менее всего интересуют их, как вы, герр Киссенбарт, выразились, содомские склонности. А прочего не замечалось. Клянусь честью и титулом.
– Зря-зря, – мелко улыбнулся фольген, – наблюдательность всегда помогает в жизни. Итак, тела перевезут в Вормс, для вскрытия. Немедленно. Надеюсь, повозки вы предоставите.
Слово «надеюсь» звучало недвусмысленным приказом.
– Вскрытием могу заняться и я, господин судебный следователь, – не оборачиваясь, откликнулся доктор, по-прежнему сидевший у постели Реннера. – У меня в Кюртене прекрасная амбулатория с резекционным залом. Заверенный нотариусом и сельским шуцманом отчет я немедленно вышлю в город.
– Вы, простите за невежливую откровенность, молоды и неопытны, – с высокомерной снисходительностью заявил Киссенбарт, захлопывая толстую папку бурой свиной кожи и отправляя оную во чрево портфеля с вытисненным над замочком имперским орлом. – И меня не оставляет мысль об убийце-сумасшедшем. Странно, господа, что никто и ничего не слышал, кроме… Напомню: мастер смены сообщил при допросе, будто один из молодых рабочих ночью едва не утонул. Любопытно, что понадобилось поденщику на месте вашего раскопа? После полуночи, в темноте? Да, и почему я с ним не беседовал?
– Вот он, – Тимоти указал на бессознательного Реннера. – Верно, парень упал в яму и почти захлебнулся. Мы все вместе его оттуда вытаскивали и не заметили ничего подозрительного. Его одежда, понятно, оказалась испачкана в глине, а не в крови. А крови на месте преступления было – сами видели! – словно на чикагских бойнях.
– И все-таки, – непреклонно начал Киссенбарт, – я хотел бы…
– Ах, господин офицер, оставьте! – отмахнулся доктор Шпилер. – Молодой человек очень болен. Вероятно, тяжелейший приступ эпилепсии. И каталепсия вдобавок… Ничего не пойму. Сейчас вы от него ничего не добьетесь.
– Придет в себя – пускай явится в полицейское управление Вормса, – строго приказал обер-фольген, поднимаясь. – Вот именное предписание, вручите. Итак господа, время к вечеру, я возвращаюсь в город. Уверен, вы исполните мои предписания с пунктуальной точностью. Необходимые бумаги я оставил на столе. Честь имею.
– …Уникальная сволочь, – выразил общее мнение о Киссенбарте Джералд Вулси после отбытия полиции и господина чиновника. – Тупой, самоуверенный тевтонский шакал.
– Будьте аккуратнее в словах, милорд, – усмехнулся доктор. – Я ведь тоже немец. Однако вы правы насчет тупости – сего выдающегося таланта у господина обер-фольгена не отнимешь. Версию он выдвинул абсурдную. Я осмотрел повреждения трупов и могу сказать, что… это прозвучит несколько странно, но человек, да еще и массовый маниакальный убийца, всегда убивающий жертвы поодиночке, не смог бы сделать такого. Я читал некоторые исследования по данной тематике и не могу ошибаться.
На доктора уставилось четыре пары заинтересованных глаз. А тот размеренно и авторитетно продолжал:
– По курсу судебной медицины в Гейдельберге мне зачли высший балл, это действительно интересный предмет – в процессе изучения понимаешь, до какой звериной жестокости иногда может дойти человеческая натура. Троих ваших поденщиков убил не человек, это раз. Все произошло настолько быстро, что несчастные даже не успели закричать и позвать на помощь. Или не смогли сами схватиться за ножи. Это два. Тот, кто вырвал людям сердца, обладал невероятной, нечеловеческой силой – грудная клетка, признаться, очень крепкое изобретение природы, поверьте мне, как практикующему врачу, частенько занимающемуся хирургией. Разломать ребра, как корзиночку из ивовых прутьев, невозможно никакому силачу. Это три. Не заметно, чтобы убийца пользовался металлическими инструментами, только какие-то острые изогнутые крюки, наверняка когти – шрамы говорят об этом с полной ясностью. Видимо, действовал хищный зверь. Вот мой вывод.
– Но вокруг не обнаружилось никаких следов! – воскликнул Монброн. – Крупное хищное животное непременно оставило бы на мокрой глине отпечатки лап! И кровавого следа тоже нет. К тому же здесь, в обжитых местах, навряд ли можно встретить взбесившегося медведя или волков… Неподалеку заводы, гавани, железнодорожная линия – откуда в Прирейнской области могут появиться опасные хищники? Хищники с такими непонятными пристрастиями – вырывать сердца у жертв?
– Это и вызывает удивление, – пожал плечами доктор. – И еще одно. Мой пациент, как вы рассказывали, ночью кричал. Вы не предполагаете, почему? И как долго?
– Очень долго, – поразмыслив, ответил Роу. – Не менее трех-пяти минут. Но ведь эпилептики обычно издают перед приступами судорог вскрик.
– Краткий, резкий, очень громкий, – кивнув, подтвердил доктор Шпилер и пригладил слегка вьющиеся русые волосы. – Ключевое слово здесь – «краткий». Секунда, ну три. Самое большее – пять. Понимаете? А господин Реннер вопил, по вашим словам, несколько минут. Так, словно…
– Словно увидел что-то, смертельно его напугавшее, – радостно добавил Монброн, догадываясь. – И бежал, спасаясь от этого чего-то. Будто от баскервильской собаки из романа мсье Артура Конан-Дойля. Не читали? Занятная книжка… Затем мсье Реннер поскользнулся, сверзился в яму. Действительно сударь, следует его расспросить. Когда придет в себя.
– Не нравится мне это, – с нехорошей интонацией сказал Роу, прикладываясь к неизменному бренди. – Очень не нравится. Предчувствие дурное. Кстати, доктор, не выпьете?
– Отчего же нет, благодарю, – Шпилер пересел к столу. – Я, господа, давненько за вами наблюдаю, уж простите за излишнее любопытство. Спрашивал у бургомистра, в земельной управе. Все твердят одно и то же: американо-британская концессия по разысканию каолиновых глин. Ничего себе дельце! Как по-английски – «бизнес»? Стоило ли из-за вонючей глины ехать через Атлантику? Кстати, prosit!
Доктор приложился, мужественно допил душистый коньячный спирт до дна и слегка поморщился.
– О, прекрасный бренди! Но для меня крепковат. Продолжим-с, господа. Рабочих вы наняли немного, копались только в окрестностях, не далее полутора миль от данного места. Я, в отличие от надутого индюка Киссенбарта, не только наблюдателен, но и умею делать выводы.
– И какие же выводы посетили вашу просвещенную голову, доктор? – нехорошо сощурился лорд Вулси.
– Давайте перечислим, – Шпилер непринужденно забросил ногу за ногу и откинулся на матерчатую спинку стульчика. Попутно плеснул себе еще бренди. Отпил. Начал размеренно, будто доцент на кафедре, говорить:
– Рейн недаром называют главной дорогой Европы. А людям свойственно что-нибудь на дороге терять. В этих краях ходит легенда, что во времена Тридцатилетней войны, затонуло судно с церковной десятиной, направлявшейся в Рим, – два десятка сундуков с серебром и золотом. Не столь давно, в 1909 году, во время речного шторма, о камни на левом берегу разбилась паровая яхта герцога Дармштадского. В сейфе судна остались бриллианты – я читал в журнале. Да кого здесь только не бывало – начиная от викингов, франков или ландскнехтов и заканчивая предприимчивыми дельцами, переправляющими по воде контрабанду из Австро-Венгрии и Швейцарии в Гамбург. И почти каждый что-либо терял. Все богатые люди такие рассеянные… Я доходчиво изложил свою догадку?
– Не совсем, – промычал Тимоти, во взгляде которого появилось угрожающее выражение. – Думаете, мы охотимся за кладами Рейна? Тогда объясните, почему ищем на берегу, а не наняли водолазов, чтобы тралить дно реки? Искать затонувшие суда с сокровищами?
– Да просто Рейн несколько раз менял русло! Где сейчас земля – была вода, равно и наоборот. Еще пример: утром вы рассчитали всех рабочих, погрузили на фургоны большинство вещей, однако исполнять наистрожайший приказ господина обер-фольгена и весело ехать в город отнюдь не собираетесь. Значит, что-то действительно нашли и пытаетесь избавиться от лишних глаз.
– Так!.. – Роу угрожающе поднялся, но доктор тотчас примиряюще вытянул ладони вперед.
– Нет-нет, не беспокойтесь, я не желаю вас шантажировать или докладывать властям, что иностранцы разграбляют национальное достояние рейха. Мне просто очень скучно в этой глуши. Представьте только: в один день происходит тройное убийство, я встречаюсь лицом к лицу с таинственной концессией гробо… э… pardon, глинокопателей, да еще и во главе с настоящим британским лордом!..
Шпилер внезапно осекся, уяснив, что зашел чересчур далеко, покраснел, резко смутился и с натугой выдавил: – Простите, если я позволил себе лишнее. Я вовсе не хочу мешать в вашем деле. Если вы, господа, потребуете, я немедленно уеду домой. Порошки опия для вашего молодого друга, разумеется, оставлю. Простите еще раз за чрезмерную развязность. Мне не следовало…
– А ну сядьте на место! – Тим, широкий, как рыжий медведь, надвинулся на доктора, в глазах которого мелькнула обеспокоенность. Мало ли чего ждать от помешанных на неизвестных сокровищах иностранцев? Нож под лопатку, камень на шею и в реку… Нет, они люди благородные, к чему такие мысли? И все же…
– Джентльмены, мы влипли в нехорошую историю, – по-ирландски растягивая слова, начал Тимоти. – И, чует мое сердце, это еще не финал. Из местных жителей мы ни с кем не знакомы, кроме досточтимого доктора. Предлагаю взять его в долю, в обмен за помощь. Док, полторы тысячи северо-американских долларов вас устроит? Триста британских фунтов по курсу лондонской биржи, между прочим…
– За что? – поразился Шпилер и потянул тугую завязку на темно-фиолетовом банте-галстуке. – За молчание? Вы, господа, что, действительно убили тех… поденщиков? Но почему?
– Мы никого никогда не убиваем, – свирепо бросил Роу, с ненавистью глядя на американца. – Я бы советовал вам, доктор, поехать домой и навсегда забыть о сегодняшнем дне.
– Постойте, мистер Роу, – вперед вышел лорд Вулси. – Нам потребуется помощь не стесненного в передвижениях и не привлекающего внимания полиции местного жителя, да еще и хорошо воспитанного, честного молодого человека. Заметили, герр Шпилер сидит с больным уже несколько часов, а ни разу не обмолвился о плате за услуги… Это о многом говорит.
Пауза. Десяток шагов по палатке.
– Учтите, доктор, мы можем втянуть вас в абсолютно противозаконную, но многообещающую историю. Мне, Уолтеру Роу, мсье Монброну и Тимоти О'Доновану требуется немедленно покинуть Германский рейх. Выехать предполагается через Страсбург во Францию, затем в Кале, потом мы сядем на пароход, идущий куда-нибудь… допустим, в Новый Свет. У нас с собой груз. Исключительно ценный. Груз должен покинуть Германию вместе с нами. Тайно. Если поможете – станете очень богатым человеком, обоснуетесь за океаном или в колониях. Вам ведь терять нечего? Семьи-супруги-детей нет, практика, как сами изволили выразиться, скучная… Тысяча пятьсот долларов, предложенные Тимом, – только аванс. Если угодно, можете получить его немедленно. Тимоти?
На столик перед окончательно потерявшим нить событий и запредельно ошеломленным Куртом Шпилером легла слегка измятая пачка бело-зелено-черных денег с портретами незнакомых бородатых мужчин.
– Полторы штуки, цент в цент, – с техасской непринужденностью усмехнулся рыжий американец. – Точно, как в папашином банке. И никто не попросит, вас, док, расписаться в ведомости или на чеке. Поймите наше положение – нам запрещен выезд из страны до времени пока этот драный Киссельшпиц…
– Киссенбарт, – машинально поправил доктор, созерцая маленькое состояние, выраженное в кипе банкнот государственного банка Северо-Американских Соединенных Штатов.
– Да, пока он не закончит свое дурацкое расследование. Паспорта отобрали, документы на концессию никаких прав не дают. Единственное, чего у нас в достатке, – деньги. И нам потребуется временное укрытие.
– Да объясните же, в чем дело! – взмолился доктор. – Вы шпионы? Контрабандисты? Торговцы незаконными товарами? Ничего не зная о вас, я ничем не смогу помочь! И… И я не хочу нарушать закон! Напоминаю, если не знаете: правосудие в Германии строгое.
– Сделаем так, – вмешался лорд Вулси. – Роу, Тимоти, переодевайтесь в рабочую одежду, зажигайте фонари. Поработаем ночку. Доктор останется с нашим эпилептиком, а ты, Робер, с доктором. Все ему расскажешь. С самого начала. Уяснил?
– Фф-у, – выдохнул Монброн, чьей утонченной натуре маменькиного сыночка претило рыться по ночам в жидкой грязи. – Хорошо, согласен. Доктор, хотите, я угощу вас маминым ликером? Нам этот нектар присылают родственники из Вест-Индии.
* * *
Брюзжащий Роу, невозмутимо-величественный Джералд и посвистывающий Тимоти скрылись в сумерках за пологом шатра – лишь тускло мерцали огоньки фонарей. Рейн снова начал беспокоиться, и кричали древесными голосами сосны на высоких холмах. Едва взошедший месяц укутали тучи.
– Знаете, мсье, – проникновенно начал Робер, облачившись в теплый рыбацкий свитер из грубой, но отлично согревающей шерсти, – вы, скорее всего, мне не поверите. Я и сам доселе не верю.
– Я верю вот в это, – Шпилер критически осмотрел банкноты и зачем-то потрогал плотную, чуть сыроватую бумагу долларовых купюр. – Я… Просто я никогда не видел столько денег сразу. А деньги не платят просто так. Их надо заработать – это вечный и неизменный закон. Говорите, Робер. Я попробую понять.
* * *
Вот так начиналась эта долгая и жутковатая сага, коей увлеклись в колледже трое молодых приятелей.
…Жила в земле Бургундской девица юных лет,
знатней ее и краше еще не видел свет.
Звалась она Кримхилъдою и так была мила,
что многих красота ее на гибель обрекла…
Вероятнее всего, события, о которых Монброн кратко рассказал нынешней ночью доктору Курту Шпилеру, происходили с 580 по 591 годы от Рождества Христова, но кто сейчас, за такою давностью лет, разберет точные даты? Словом, по мнению Монброна, эта эпопея выглядела примерно следующим образом.
Европа, разоренная бесчисленными нашествиями варваров, наконец-то начала строить новую цивилизацию – уже не римскую, а свою собственную. Династия Меровингов, последователей легендарного Меровея, от которого ведут свой род большинство европейских владык, повелевала тремя новыми государствами, расположившимися на землях нынешних Германии, Франции и Италии – Нейстрией, Австразией и Бургундией.
Три государства – одна династия.
Меровинги.
Искателей клада Нибелунгов более всего интересовала именно Бургундия, как страна, давшая начало цепи бедствий и трагедий, которые и привели Европу в нынешний, сравнительно цивилизованный вид.
…Времена великих героев, драконоборцев, эпоха, когда христианство вытесняло за грани нашей человеческой Вселенной, нашего Универсума, древних богов, времена борьбы между двумя религиями… Но если мы теперь крепко верим в Христа, в Его Смерть, Искупление и Воскрешение, то для язычников и их сыновей настолько же реальны были существа, верховенствующие над дохристианским Универсумом. Боги, духи, чудовища…
Дракона звали Фафниром. Обитал он ближе к северу Европы, возможно в Арденнах – в этих горах можно прекрасно укрыться и спрятать сокровищницу. Но давайте не забывать, что дракон в понимании викинга, гота или сикамбра – это не просто ящеровидное животное о четырех лапах, с двумя крыльями и огнедышащей пастью. Дракон – воплощенный в чешуйчатое тело Дух Разрушения, равный любому божеству по могуществу.
Фафнир был последним и самым сильным.
Зигфрид Нидерландский – скандинавы, изменив имя героя на свой лад, именовали его Сигурдом – убил Фафнира. Умирая, Фафнир проклял и Зигфрида, наследника Нидерландского трона, и сокровища, которые ушлый варвар, разумеется, забрал себе.
Вскоре Зигфрид женился на Кримхильде из Бургундии, родной сестре трех братьев-королей из династии Меровингов. Все перипетии их семейной жизни описывать долго и неинтересно, кто хочет, может сам перечитать «Песнь о Нибелунгах». Но Кримхильда получила в качестве свадебного дара клад – драконье золото, которое несло бедствия своему владельцу.
– Таков отважный Зигфрид, храбрейший из мужей.
Досель еще не видел мир бойца, его сильней.
Могу я и другое порассказать о нем.
Он страшного дракона убил своим мечом,
В крови его омылся и весь ороговел.
С тех пор чем ни рази его, он остается цел.
Хаген, близкий друг и своеобразный покровитель трех бургундских королей, взял на себя смелость убить Зигфрида, как вечный источник несчастий для своей королевы и самой Бургундии, затем настоял, чтобы Кримхильда повторно вышла замуж – за короля Этцеля, обитавшего где-то «на востоке». По дороге из Вормса в столицу Этцеля мажордом Хаген выбросил в Рейн проклятое сокровище и, вместе с тремя братьями-королями, поклялся, что местонахождение драгоценностей ящера навсегда останется их общей тайной.
…Там камней драгоценных была такая груда,
Что их на ста подводах не увезли б оттуда,
А золота, пожалуй, и более того.
Таков был клад, и витязю пришлось делить его.
Тем не менее проклятие дракона Фафнира настигло каждого – и Кримхильду, и королей Бургундии – Гунтера. Гернота и Гизельхера. И самого Хагена. Все они вскоре погибли в междуусобной бойне.
Клад исчез на тысячу триста лет. О нем периодически вспоминали, были попытки начать поиски, но седой Рейн тщательно хранил доверенную его водам тайну.
…Хранил до времени, пока трое молодых нахалов не прочитали «Песнь о Нибелунгах» внимательнее, чем все их предшественники, подобно мэтру Шлиману тщательно отсеяли мифологическую шелуху, не выпросили у родителей денег (как, например, Тимоти и Монброн), или не сняли со своего счета (как лорд Вулси), не высчитали приблизительное местонахождение – примерно в десяти милях южнее Вормса – и…
И пока не нашли сокровище, что погубило Бургундскую династию тринадцать столетий назад, в 591 году.
Вот такая история, доктор Шпилер.
Верите?
* * *
– Не верю, – Шпилер изумленно качал головой, хватался попеременно то за остатки ликерчика, то за преподнесенные Монброном французские папиросы, то вставал и ходил вперед-назад по шатру, не забывая, однако, иногда проверить пульс у тяжело дышащего Реннера.
– Клад Зигфрида и Хагена! Это просто красивая легенда! Подобно несуществующему Святому Граалю! Знаете, мсье, одно время я занимался эзотерикой. Так, увлечение юности… Наслушался много сказок о древних проклятиях, священных предметах, магических артефактах, оставшихся с незапамятных времен. Чушь и выдумки нервных дамочек-кокаинисток! Наступили другие времена! Паровозы, телеграф, электричество! Построили самое гигантское судно в истории – слышали про «Титаник»? – а вы мне рассказываете легенду полуторатысячелетней давности! Да, возможно, найденное золото действительно очень древнее, любой богатый музей отдаст за предметы из клада баснословную сумму, но… Но клад Нибелунгов? Самая таинственная и великая легенда Германии? Бред!
– Вот не далее как сегодня утром, – Монброн торжествующе кивнул на почивающего Ойгена Реннера, – этот парень в припадке эпилептического безумия пытался втолковать мне, будто он Хаген из Тронье – тот самый! – а найденный нами вендельский шлем однозначно определил как шлем Зигфрида Нидерландского. Воздействие силы клада на простого мальчишку со слабым рассудком? А чего он так испугался ночью? А кто убил рабочих? Не слишком ли много странных совпадений?
– Вы просто сами себя убедили, – устало сказал доктор, плюхаясь на свободную реечную кровать. – Самовнушение. Читали новомодные сочинения доктора Зигмунда Фрейда из Вены? Хотя… Расскажите-ка мне о господине Реннере. Все, что знаете. Может быть, это поможет в лечении. Давайте отвлечемся от басен о легендарных кладах. Поверить хочется, но… Знаете, всякие эзотерические общества изрядно попудрили мне мозги во времена Гейдельберга. Я ходил на обряды, слушал, наблюдал – арифмология, спагирия, основы теургии, гимнософия, мемфисская иероглифика… Это все пустое. Понимаете – пустое. Развлечения для одуревших от безделья богачей. Не имеющие под собой никакой реальной основы выдумки. Как и ваша история про дракона и его проклятие. Давайте лучше о пациенте.
– Хорошо… – пожал плечами Монброн. – Я ведь не расспрашиваю у каждого нанятого рабочего историю его жизни и болезней. Так, где его контракт? – Робер забрался в шкатулку с официальными бумагами липовой глиноземной концессии, поворошил синеватые плотные листочки, и извлек один под свет керосинки. – Извольте. Ойген Клаус Реннер, из Линца, Австро-Венгрия. Родился в 1894 году. Исповедания католического. Временный вид на жительство в Рейхе. Специальность – разнорабочий. Нанят… Оплата поденная… Штрафов не было. Вот и все.
– Потрясающе! – скривился доктор Шпилер. – Вы мне сейчас невероятно напомнили господина Киссенбарта, не к ночи будь помянут. Я просил рассказать о человеке, а не читать идиотическую бумажку. Робер, вы работали с ним, наблюдали много дней, разговаривали. Не приметили ничего особенного?
– Гхм… Честное слово, ничего! Слегка стеснителен, но провинциальные парни, особенно иностранцы, все такие. Малообразован – наверное, на уровне школы при церкви, класса четыре, не более. Говорит на выраженном австрийском диалекте, однако я не очень хорошо разбираюсь в особенностях диалектов немецкого языка. По-моему, Ойген здоров как бык – посмотрите на его мышцы! Работал хорошо, если попросишь помочь сверхурочно – отказываться не будет. С рабочими дружил, то есть в выходные пил наравне, хотя очень пьяным я его никогда не видел. За эти месяцы ни единого разу не болел. Это странно: я слышал от маменькиного доктора, мсье Лаваля, будто эпилепсией заболевают в раннем детстве, а если верить метрике – Реннеру уже целых восемнадцать лет. Может, он скрывал приступы?
– Такое не скроешь, – озадаченно проворчал доктор. – Что вы будете делать с ним дальше?
– Если не выздоровеет в ближайшие день-два, пока мы здесь, придется отправить в Вормс, в госпиталь. Джералд может заплатить за лечение. А как по-вашему, мсье Шпилер, молодой человек поправится?
– Еще раз повторите его утренние слова, – потребовал врач. – Про Хагена, про шлем. Опишите поведение. В мельчайших подробностях. Печенкой чувствую, мсье, дело здесь очень нечисто, прав был этот бульдогообразный Уолтер Роу. Рассказывайте же!
Монброн и рассказал. Да, Ойген повел себя неестественно – по меньшей мере работяги из захолустного Линца по природе своей не могут употреблять слово «соблагоизволить» и смотреть на тебя глазами Константина Великого, заметившего вошь на императорском пурпуре. Узнал шлем, выуженный из ямы возле реки и точно определил владельца. Потом что-то бормотал о проклятом золоте… Обычное помешательство.
– Нет, не обычное, – опроверг выводы Робера доктор. У Шпилера аж нос покраснел от напряжения. – Знаете, мсье Монброн, мой изначальный скептицизм тает с каждой минутой. Кто еще кроме вас и ваших друзей знал о цели поисков? О том, что причиной приезда в Рейх и раскопок возле реки является именно клад Нибелунгов, золото дракона? Вы обязаны были держать такую цель в тайне от властей и газетчиков!
– Никто, – удивился Робер. – Я даже маме не сказал. Просто отправился отдыхать с университетскими приятелями на Рейн. Мы никому не гово… Впрочем, постойте. Как же я мог забыть! Аббат Теодор Клаузен из монастыря Святого Ремигия. Это здесь, неподалеку. Очень начитанный человек, иезуит, он помогал нам в поисках на местности, консультировал, искал сведения в старинных рукописях. Аббат Теодор тоже в своем роде концессионер, какой-то приятель лорда Вулси. Но археология интересует аббата лишь как искусство. Он обещал хранить тайну, как и каждый из нас. Неужели отец Теодор прислал к нам соглядатая? Ойгена?
– Это единственное разумное объяснение тому, что необразованный австрияк мог в помрачении сознания, следующего за припадком судорог, упомянуть о кладе Зигфрида, – Шпилер понимающе поджал тонкие губы. – Говорите, ваш аббат – иезуит? Навевает нехорошие подозрения. А если могучий орден, поддерживаемый Папой Римским, ныне испытывающим серьезные финансовые затруднения – газеты-то читаете? – заинтересовался вашим сумасбродным прожектом и просто использовал вас… Как говаривал основатель иезуитского ордена, святой Игнатий Лойола – цель оправдывает средства. А цель простая – столь необычным образом пополнить тощую казну Ватикана.
Монброн насупился и гордо парировал:
– Вы наверняка протестант и не знаете истинного контекста упомянутой фразы святого Игнатия. Цель – есть спасение бессмертной души человека. А ради этой благой цели можно оправдать любые средства. Понимаете?