Страница:
Легион резко выбросил правую руку с ножом вперёд и направо, но человек рефлекторно прогнулся. Левая рука с мощного размаха ударилась кастетом ему в рёбра. Послышался хруст ломаемых костей, он согнулся. Нож вошёл ему в череп сзади, заставляя падать.
Дверь захлопнулась.
Номер двадцать семь.
– Милый! Ты скоро? Я уже заждалась! – послышался тоненький голосок из недр квартиры.
«Всего лишь вдох, всего лишь небольшой вдох и больше ничего.»
В комнату на кровать к лежащей в одних трусиках девушке влетело безвольное тело в халате. Она радостно обняла его.
– Кровь? – недоумевала она, разглядывая свои руки.
Тень скользнула по стене, рассекая воздух руками. Тихий шелест со свистом, и девушка прекратила дышать. Номер двадцать восемь.
«Ха-ха! Я уже иду к тебе и твоим детям, злоебучая ты крыса!»
Идём дальше. Вернее бежим, ибо идти нельзя. У него болели руки, в основном правая. Просто ныла, когда неподвижна, и стреляла, когда ею шевелишь. Спать, а то разбужу,
На улице хорошо, тишина и бодрящий ветерок.
Стоп! Домофоны!
– Здравствуйте.
– Здравствуйте...
Пуля прошла сквозь приоткрытое окошко. Консьержка упала, захлёбываясь собственной кровью. Осталось пять пуль. Номер двадцать девять.
Хорошо, что пульт недалеко. Дверь с пиликаньем открылась.
– Добрый день, это милиция. Тут консьержка ваша мёртвая лежит, вы не могли бы дать показания?
– Прямо сейчас???
– Чем раньше получим, тем раньше труп заберут.
На том конце провода повесили трубку. Прошла минута. Лифт открылся, оттуда высыпала небольшая толпа – два мужчины, одна женщина и два подростка. Они никого не видели, тишь да благодать. Труп действительно лежал в бункере консьержки, но никого не было. Один мужчина решил проверить на улице.
Дверь привычно запиликала, раздался странный мокрый хруст, а вслед за ним странный кашель. Номер тридцать.
Женщина, видимо жена, быстрым шагом тоже пошла на улицу. Раздался крик. Номер тридцать один. Последние секунды своих никчёмных жизней мужчина и два подростка выдели как в тумане.
Убить всех.
Единственная лампочка над головой со звоном лопнула, посыпались осколки, стало темно. Они услышали громкое дыхание вперемежку с рычанием. Мужчина упал, вслед за ним один из подростков странно повернул голову, пискнул и тоже упал. Номера тридцать два и тридцать три.
Второй подросток пришёл в ужас, когда единственный свет, исходивший из бункера консьержки, вдруг обратился темнотой с человеческими очертаниями. В то же мгновение он ощутил резкую боль в почках, что заставило его выгнуться назад и закричать. Нож вошел ему в горло, повернулся и тут же вышел. Тесак одним ударом снёс ему нижнюю челюсть вместе с кусочком горла. Через пару минут номер тридцать четыре.
Семнадцатый этаж – это потолок, дальше в этих домах нельзя.
Дзинь! Алё!
– Понимаете, я не хочу убивать...
– Что? – вопрошала из открывающейся двери отчего-то бодрая девушка.
– Я! Не! Хочу! У-би-вать!!! – почти кричал он, размазывая её голову о стенку. Номер тридцать пять.
Повисла пауза. Он сел на корточки.
– Понимаешь, – он говорил медленно, тихо, но чётко, прижимая её разбитый череп к стене, вглядываясь в вытекающие глаза, – я соврал. Даже нет. Не соврал, а просто не конкретизировал. Я не хочу убивать не людей. В этом не есть смысл моего марафона. Если я буду тратить свои силы на собак, кошек и прочую скотину, то у меня не останется сил на что-то большее. А это большее скоро будет. Сейчас это игрушки, но скоро начнётся настоящая борьба.
Он вдруг резко приподнялся, крепко сжал её череп руками, с разворота ударил её телом о дверь рядом. Дверь провалилась чуть вперёд, видимо она не была закрыта, послышался металлический звон и треск, порвалась цепочка. Дверь тяжело и протяжно ухнула и затряслась. Верхняя петля треснула и отвалилась, дверь полностью распахнулась и оперлась о стенку.
«Это было как наваждение, как будто я там увидел самого себя... Впрочем, к делу.»
В сущности это не важно, сейчас ли он откроет дверь или потом дверь откроет его. Не важно даже кто стоит за этой самой дверью, там, внутри, даже если там будет стоять сама судьба с книгой мёртвых в руках или ещё какой-нибудь странной лабудой в этом стиле.
Число зверя приближается семимильными шагами к вашим дверям, а вы даже об этом не подозреваете.
«Их нужно убивать. Всегда и везде, при любой возможности. Как муравьёв, как тараканов, как крыс или тушканчиков. Их развелось слишком много – около пяти миллиардов. И все хотят есть, все хотят иметь крышу над головой, все хотят пользоваться всеми благами цивилизации. Этого нельзя позволять никогда. Простой расчёт – если убивать топором каждую секунду по человеку, при этом они не должны более плодиться, то, взяв для круглости население в шесть миллиардов, получаем, что все они сдохнут через сто девяносто лет.»
Секунда только началась.
–= 03:00, 21 час назад =-
«У меня ведь была собака, когда-то давно, когда были живы родители. Все их звали предками, я звал их родителями. И почему-то из-за этого считался старомодным. Что ж, смерть в любом случае накладывает только свою моду, единую для всех. В этом ей помогают черви.»
Секунда заканчивалась.
– Привет!
Крепко удерживая двумя руками трубу снизу он разнёс челюсть выскочившего из-за двери человека вдребезги, пропахав от подбородка до глаз. Номер тридцать шесть.
«Моя собака любила спать на кровати, как мы её оттуда не гоняли. Особенно, когда приходилось оставаться одному, а родители уходили на работу. Она спала на кровати родителей. Забиралась и ложилась на бочок. Закрывала глаза.»
Внутри, о счастье, была девочка лет десяти от роду. На ней была тонкая розовая пижама.
Если девочка, то розовое, если мальчик, то голубое. И если мальчик любит мальчиков, то он голубой. А если девочка любит девочек, то она – лесбиянка. Суть одна, а названия разные, даже происхождение разное. Лесбиянки от острова, голубые от цвета.
Левой рукой он схватил её за косички и прислонил к стене. Она взвизгнула. Правая рука с кастетом ударила ей по грудной клетке, ломая рёбра. Он чувствовал, как кости мягко пружинят, затем, когда доходят до упора, резко давят гранями, а потом ломаются. Рёбра складываются внутрь грудной клетки. Одно из них прошло насквозь, выходя с другой стороны белым рогом. Номер тридцать семь.
Убивайте, убивайте, убивайте! Так, кажется, говорил Гиммлер.
«Демократия изживает себя, не давая более результатов. Люди несчастны, каждый хочет иметь всё, но не хочет работать. Неужто будущее мира – в нацизме и социализме?»
– Ба-а-а! Знакомые все лица!
Из приоткрывшейся двери на него смотрели чистые зелёные глаза. Это был Миша. Они вместе выпивали у Вадика. Кто бы мог подумать, что он будет жить здесь. Легион молча подошёл к нему, размышляя.
– Ты... ты зачем?.. – дрожащим голосом спрашивал Миша.
– Миша, друг... Иди отсюда, пока можешь.
– Что? А? Как это?!
– Насрать. Уже поздно.
Мощный удар последовал за этими словами. Прочный металлический кастет с заострёнными концами попал ему точно между глаз, съезжая немного на нос. Отрывающаяся кожа обнажала белые кости, такие красивые. Местами кость превратилась в крошку, стекала белым порошком вниз, смешивалась с алой кровью. Номер тридцать восемь.
«Происходит странная вещь, которую никто не может изменить. Народ подчиняется только тому, у кого сила, не оборачиваясь на законы и прочее. Законы диктуют те, у кого сила. Нет справедливости.»
– А где же его жена?
Его жена стояла неподалёку и молча смотрела на мёртвого мужа. Она не моргала.
«Нет справедливости.»
Легион отрезал голову мужчине и отдал её женщине. Она молча и бездвижно взирала на ужасное зрелище. И криво нарезанной шеи капала кровь, и вываливались кусочки мяса.
Она упала в обморок.
– Спать.
Её голова совместилась с головой мужа через шеи. Такая занятная двухголовая зверюшка без конечностей. Номер тридцать девять.
«Как вы думаете, они меня видят сейчас? Вон, через дверной глазок, Они, должно быть, всё слышали, а потому сейчас смотрят.»
Двери были старой конструкции в своём большинстве – деревянные, открывались внутрь. Даже если ты будешь ставить дорогие импортные замки, они не помогут, ибо нужно менять петли. И петли новые не помогут, ибо не выдержит дерево.
«Пиво будешь? Нет. И водку тоже не буду. Я вообще пить не буду. Никогда. И тем более с тобой, ты мне противен. Уйди, извращенец!»
Дверь ввалилась внутрь. В коридоре стояла пушистая кошка.
Из-за угла на него бросился какой-то человек с красным лицом. Он был пьян и небрит, лицо отдавало краснотой, а нос – синевой. Три последовательных и размашистых удара головой об обитый тройным листовым железом косяк убили его.
Номер сорок.
Внутри на раскладушке сидел такой же пьянчуга, а перед ним стояли бутылки. Знаете, такие, с криво наклеенными этикетками, с мутной жидкостью внутри.
– Опять всё оставлено на произвол судьбы! – сокрушался он.
«На произвол судьбы?! Да кто ты такой, чтобы говорить что-то о произволах судьбы?! Благодаря этому произволу ты родился когда-то, а сейчас благодаря тому же произволу ты умрёшь. Радуйся! Тебя выбрала сама судьба для своей работы, а ты бубнишь! Не каждому выпадает шанс стать объектом судьбы.»
– Я не жалуюсь, но всё это как-то не так должно быть.
«Именно так, только так и никак иначе. В ином случае мы получим бытовуху.»
Пьянчуга быстрым движением руки разбил бутыль о край раскладушки. Осколки медленно и мелодично посыпались вниз, на ковёр. Нож пропахал ему руку от локтя до плеча, там на мгновение вышел и снова вошёл, но уже в нижнюю часть шеи. Номер сорок один.
В шкафу стояла большая канистра бензина. Легион полил всё внутри, вывел маленькой струйкой запал и поджёг.
Квартира красиво заполыхала.
Через пару минут, напуганные не столько криками сверху, сколько запахом гари, потянулись соседи. Набралось сходу штук пять. Они стояли на лестнице и смотрели на пожар. От стены отделилась тень и тремя прыжками прошла сквозь эту толпу. Номера с сорок второго по сорок шестой.
Двое из них валялись без голов, головы были брошены в огонь. Тем же, кто голов не лишился, он отрезал уши и носы.
«Пусть думают всякое, а я выиграю время.»
Он решил уходить. Народ вызвал уже пожарников и милицию.
Почти бегом он спускался по лестнице. На встречу ему вышел грузного вида мужик с длинными волосами и наброшенной кожаной куртке.
– Что там? – поинтересовался он.
– Смерть, – был ответ.
Тесак вошёл ему в правый бок, сразу пониже рёбер. Оттуда он быстро прошёл вниз и влево, а потом далее влево, но уже вверх, образуя английскую букву V.
«Я видел в его глазах что-то. Но это не была мольба или страх, как любят показывать в фильмах. Нет. Он благодарил меня, почти готов был расцеловать.»
Кишки вывалились из распоротого живота одной большой массой как огромный кусок дерьма. Розоватые мягкие кишки, а-ля длинная сарделька. Длинноволосый упал и улыбнулся. Номер сорок семь.
Дождь тихо молотил снаружи по металлическому карнизу. Такой слабый дребезг от ветра и монотонное певучее постукивание капель по твёрдым поверхностям. Иногда, не часто, но это было, воздух прошибал отдалённый звук, похожий на скрип.
Внизу было ещё три этажа, совсем немного, неправда ли? Двенадцать прыжков, меньше не надо, чревато падением и заносами. На подошвах были частички крови, такие капельки-пятнышки по сантиметру в диаметре.
На улице всё ещё шёл дождь, постепенно набирая силу. Горела парочка фонарей. Он решил дождаться приезда тех, кого, вероятней всего, вызвали потревоженные жильцы. Если всё пройдёт гладко, он продолжит свой путь в ночи, а если нет, то останется здесь. Видимо, уже навсегда.
Прошла минута.
«Я всегда замечал, что любое серьёзное дело, как долго бы оно не готовилось, решается в конечном итоге за считанные минуты или даже секунды. До этого момента может проходить большое время, может даже несколько лет, но потом раз и всё, завершилось.»
К дому из дальней темноты выезжала милицейская машина с мигалками и сиреной. У подъезда она остановилась. Из неё вышли два крепких милиционера в плащах, тут же засверкавших от воды. Первый упал от того, что ему сзади в шею вошёл тесак почти по самую рукоять. Номер сорок восемь. Второй страж закона не слышал той возни, после которой его напарник рухнул замертво с тесаком в шее. Второму в ногу, прямо в коленку, мягко с хрустом вошёл нож. Он упал на землю, держась за ногу и завывая. Кто-то схватил его за волосы и приподнял над землёй. Он увидел в свете фонаря быстро приближающуюся дверцу машины, как она шла прямо на него.
Удар!
Ему не было больно, не было страшно. Перед глазами плыла радуга, играла приятная музыка. Ему стало вдруг тепло, как в кровати. Сквозь радугу он снова увидел приближавшуюся дверь. Номер сорок девять.
Второй труп лишился своего пистолета, а также всех пуль к нему.
Прошла ещё одна долгая пара минут в тишине, если не считать звуков дождя. Кровь из разбитой шеи первого милиционера вытекала широким потоком по чёрному асфальту, проходила по рытвинам и уходила в водосток. Капли дождя её почти не трогали, лишь изредка возмущая поток.
Приехала машина пожарников. Двое из них уже вышли из машины и стали готовиться тушить пожар, как вдруг стоящая рядом машина милиции вдруг зажгла фары и сирену. С диким визгом она рванула с места и врезалась в пожарную машину. Номер пятьдесят.
Из машины выскочили остававшиеся там ранее пожарники, всего две штуки, и подбежали к месту аварии. Глухой удар, после чего один пожарник упал, прошибая головой боковое стекло пустой машины. Номер пятьдесят один. Медленно как в дешёвых фильмах повернулся второй, удар пришёлся ему по макушке. Номер пятьдесят два.
«В этом деле важна не столько сила рук, сколько размах. Нужно замахнуться над головой, держа обеими руками трубу, выгнувшись чуть-чуть назад. Затем следует резко сделать рубящее движение, помогая рукам все телом. Для этого нужно немного согнуть ноги, как бы немного приседая, а заодно и чуть согнуть спину.»
Легион подошёл к последнему, лежащему под машиной, еле живому пожарнику. Тот учащённо дышал ртом. Вода заливала ему рот, он сплёвывал.
Медленно, смакуя наслаждение, Легион начал резать ему горло у самого подбородка. Пожарник кричал поначалу, его крик был недолгим. Очень быстро он лишился голоса, издавая громкий хрип, выплёскивая кровь порциями из появившейся раны. Он затих. Номер пятьдесят три.
Его глаза не закрылись после смерти. Он смотрел куда-то вверх, без фокусировки, без жизни и задора. Он просто смотрел и всё. Легион вглядывался ему в глаза, стараясь рассмотреть что-либо, но там ничего не было. Пустота. А, нет, было что-то. Это что-то сильно напоминало страх, хотя он и уходил с каждой секундой.
Голова трупа взлетела высоко, на уровень третьего этажа, ударилась щекой в стекло и отскочила в сторону. При ударе о плоский асфальт, она раскололась как яичная скорлупа, из неё вывалился мозг.
Он вернулся к двум аккуратным трупам милиционеров на обочине и, срезав одному из них пуговицы на рубашке, распахнул её. Фу! Волосатая мужская грудь. Собственно, это уже не важно, даже скорее волосатая грудь трупа, так правильнее. Повинуясь мгновенному приступу музы, он вырезал ему на груди большой круг, украсив его несколькими иероглифами.
«Я люблю свой ножик. Это Kershaw 1550 с простым лезвием. Я купил его полгода назад. А перед этим советовался с навязанным мне гуру по ножам. Смешной паренёк, пытался доказать мне мою безграмотность в этом вопросе, заявляя, что для охоты на людей нужен нож не дешевле 200 баксов. Советовал керамбиты с камилусом... Сегодня он умрёт. Мне хочется увидеть его глаза, когда он будет умирать от ножа для чистки картофеля... Он говорил, что всегда носит нож с собой. Говорил, что керамбитами удобно резать сухожилия. У него будет эта возможность.»
Он остановился, вслушиваясь в звуки мира. Шелест, когда капли рассекали воздух.
«А даже если и так. Если это произойдёт, то восстановится ли вселенский мир хотя бы на сутки?»
–= 04:00, 20 часов назад =-
Думай, думай, думай! Только ты один знаешь, что делать, ты был к этому готов. Не так ли?
«Да, это действительно так. Я знаю. Я знаю, что я делал, что делаю, и что буду делать. Я даю гарантии, что буду знать это до конца, вплоть до самого последнего момента, когда фигуры на шахматной доске придут в движение, когда, наконец, начнётся настоящая игра.»
Ночь была прекрасна – моросил приятный дождь, периодически из-за туч выглядывала Луна, иногда показывались звёзды. У него чесалась правая нога.
– Эй! – двое подошли из-за угла. – Попить не дадите?
– Ребята... – ответил он дрожащим голосом.
Один из них достал дешёвый выкидной нож, раздался щелчок, который почти слился с хлопком. Парень с ножом замер секунды на три. Нож выпал из его рук. Он упал головой в землю. Из уха у него торчала отвёртка, утопленная по рукоять.
Номер пятьдесят четыре.
– Хочешь пить? – спросил Легион второго.
– Н-н-н...
– А я хочу. – с этими словами он ударил парня в челюсть кастетом. Челюсть хрустнула, сломалась, посыпались зубы. Парень упал. Шило вошло ему в шею, в артерию. Кровь брызнула струёй, но он не умирал.
Он видел и чувствовал, как мужчина в капюшоне прильнул губами к ране, как он высасывает из неё кровь. Номер пятьдесят пять.
Легион пил солоноватую кровь, чистую, свежую, тёплую. Ему это нравилось. Не сама кровь, но процесс выпивания. Было в этом что-то запретное ранее, но доступное сейчас, причём доступное без усилий. Кровь сама втекала ему в рот тёплой струйкой.
Вскоре поток иссяк.
Перед ним возвышалась подстанция, а слева от неё – школа. Сейчас она была закрыта, но там были охранники. Их можно было видеть даже отсюда: они сидели на первом этаже и смотрели телевизор.
Звук разбитого окна привлёк их внимание. Больше удивляло, что разбито оно было на втором этаже, куда докинуть камень можно было только с территории школы при наличии большой силы.
Один из них пошёл наверх проверить. Окно было разбито большим булыжником, он лежал рядом. Остатки стекла торчали внизу и вверху. Вдруг он ощутил, что падает, кто-то толкал его в спину. Нога проскользила, он упал животом на торчащие колом остатки стекла. От удара верхняя большая часть дрогнула и, подобно гильотине, упала на человека, разрезая надвое.
Номер пятьдесят шесть.
Что-то упало на улице. Встревоженный второй охранник, оставив третьего в одиночестве, выскочил на улицу. Третий видел, как его товарищу падает на голову здоровенный булыжник, но ничего сделать не успел. Номер пятьдесят семь.
Кровь разливалась по тротуару, на который скоро ступит нога ребёнка. Труп с раздроблённым черепом лежал ничком.
Он был в ужасе – только что умер его товарищ, с которым он только успел познакомиться.
«Привет, я – Легион. А ты кто?»
На лестнице послышались шаги. Такие шаркающие, размеренные шаги. Так ходят смертники на казнь... Ходили. В недалёком прошлом. И эти шаги приближались, он слышал только их, телевизор заглох в его голове. Удары поступи становились всё ближе, а потом в один прекрасный момент прекратились.
Повисла тишина. Что-то щёлкнуло сзади. Он обернулся на мгновение и вновь вернулся в исходную форму.
Перед ним стоял человек в капюшоне, в мокрой одежде.
– Привет, я – Легион! – человек улыбнулся. – А ты кто?
Охранник не успел даже подумать, как удавка обвила его горло, а ноги подкосились. Он повалился на пол, ощутив резкую боль в голове. Как будто её сдавливали в тисках. Он ощущал давление в висках, ему хотелось кричать, но он не мог. Что-то тёплое полилось по щеке, затекая в рот. Пелена окутала глаза.
Номер пятьдесят семь.
Он вышел на улицу и пошёл налево. Там был компьютерный клуб в подвале. Здесь под навесом обычно курила парочка человек.
И сегодняшняя ночь мало чем отличалась от предыдущих – два худощавых паренька в рубашках с длинным рукавом курили, отрешённо глядя вдаль. Никакой мысли, никаких резких движений, только подрагивают два красных огонька и четыре бельма, изредка помаргивая. Один из них иногда открывал рот, будто пытаясь что-то сказать, а может ему не хватало воздуха. В любом случае, пока он молчал.
Сегодня была как всегда тяжёлая ночь – они не досыпали: по ночам работая здесь, а днём уходя в институт. Всё бы ничего, но нужно было ещё делать курсовые, доклады, а также иногда расслабляться.
К ним подошла тёмная фигура с затенённым лицом и протянула руку, ненавязчиво прося сигарету. Молча, на полном автомате, тот, что был ближе к дверям, достал из кармана пачку сигарет, выудил оттуда сигарету и вложил её в протянутую руку. Его корешь позволил прикурить. Они молча затянулись.
– Красивая ночь, – тихим хриплым голосом сказала тёмная фигура и затихла на секунду, – я люблю, когда дождь по ночам.
Послышался тихий шелест, как будто листья на ветру колыхались. Один из пареньков как-то странно пригнулся и выронил сигарету. Правой рукой он сделал какое-то движение, как если бы пытался разорвать у себя на груди рубашку. Что-то мягкое упало на землю около его ног, потекла струйка жидкости. Ноги его подкосились. Он упал. Номер пятьдесят восемь.
Его напарник заворожено, хотя и без энтузиазма, следил за этими кульбитами. По лицу нельзя было сказать что-либо о том, что он думал в тот момент. Скорее всего, он не думал ничего.
Пальцы одной руки впились в его голову, сдавливая её. Он выплюнул сигарету и потянулся руками к голове, но получил удар ногой в пах. Его повело, конечности перестали слушаться, краем глаза он узрел быстро приближающуюся стенку. Сбитые от времени и обтесавшиеся кирпичи, словно живые, смотрели на него. Однако за мгновение до конца его повернуло прочь от стены, он увидел сосредоточенное лицо Легиона. Раздался тихий удар, сразу за ним шлепок. Череп раскроился надвое.
Номер пятьдесят девять закрыл глаза.
Внутри было мало посетителей – человека три, не больше, да и охранник у входа на стуле кемарил со страшной силой. Все были поглощены своими делами, а он пытался не уснуть.
Дверь тихо звякнула колокольчиком. Кто-то взял его за голову одной рукой, вслед за чем быстрым движением нож вошёл снизу через челюсть, задевая горло, прошёл доверху, пробивая черепушку. Он уснул. Номер шестьдесят.
Прошло десять секунд.
В зале было несколько десятков компьютеров, одна касса и один столик админа. Сейчас здесь был один мёртвый охранник и три посетителя, два из которых сидели спиной ко входу. Столик админа и касса пустовали.
Мощный удар кастетом привёл к тому, что позвоночник не выдержал, три шейных позвонка треснули и сместились. Игрок почему-то не ощутил боли, просто он перестал чувствовать тело ниже шеи. В глазах стало быстро мутнеть, пропало дыхание. Номер шестьдесят один.
– А-а-а-а-а!!! – протяжно заорал Легион, швыряя тяжёлый монитор в следующую жертву. Удар пришёлся точно по голове, монитор раскололся, геймер упал. Номер шестьдесят два.
Последний из игроков сделал попытку к бегству. Он вскочил и стал испуганно мотать головой: он не понимал, что произошло, кто этот человек, почему кричали, а также, почему его напарники лежат на полу, причём один с разбитым монитором на голове.
Легион размахнулся табуреткой, держа её двумя руками. Табуретка была довольно старой с металлическим каркасом и отвинчивающимися ножками. В прыжке он обрушил её на спину беглецу. Потекла кровь, табуретка впилась острым углом ему под лопатку. Игрок свалился и замер.
Прошло три секунды.
Игрок расслабился, отдаваясь полностью своему болевшему телу, по которому разливалась такая непонятная боль настолько сильная и новая, что он не мог шевельнуться. Легион подошёл к нему и улыбнулся.
– До полного упокоения, – прошептал он, – спи.
С этими словами он размахнулся и ударил его скользящим ударом ногой по голове. Жертва застонала. Последовавший далее прицельный колющий удар ножкой табуретки по голове прикончил его. Номер шестьдесят три.
Чуть далее в углу было две двери, на одной из которых было написано «00» и она была закрыта на здоровенный висячий замок, а на второй было «000», снизу нарисована весёлая рожица. Он вошёл в эту комнату. За столом спал человек, а рядом с ним стояла пустая бутылка из-под водки.
Раздался звук удара и глухой звон. На пол посыпались осколки. Легион прислонил острый конец стекла ему к задней части шеи, как раз около позвоночника, и быстрым движением пропорол шею вертикально до стола. Сила была настолько велика, что стекло, ударившись о стол, хрустнуло и немного покрошилось. Человек дёрнулся и резко сел. Из шеи его струёй полилась кровь, рваная рана открывалась подобно второму рту. Через минуту он умер.
Номер шестьдесят четыре.
«Официант! Принесите мне коктейль! Помянем.»
Он задержался в этом клубе минут на пять только, чтобы затовариться некоторыми вещичками, обновить свой арсенал и подумать о вечном. Кое-что он оставил прямо здесь на полу, залитым кровью, кое-что взял с собой. Это была то ли шикарная подсобка, то ли вшивый кабинет директора этого заведения. Наряду с сейфом соседствовали швабры и вёдра.
Оставались считанные минуты до конца часа; он выскочил на улицу. Немного запачканные в ходе боёв подошвы оставляли чуть заметные следы. Он шёл мимо стоянки за забором в дом. Тут не было домофона, поэтому он прошёл легко, поднялся на десятый этаж лифтом и позвонил в дверь.
Дверь захлопнулась.
Номер двадцать семь.
– Милый! Ты скоро? Я уже заждалась! – послышался тоненький голосок из недр квартиры.
«Всего лишь вдох, всего лишь небольшой вдох и больше ничего.»
В комнату на кровать к лежащей в одних трусиках девушке влетело безвольное тело в халате. Она радостно обняла его.
– Кровь? – недоумевала она, разглядывая свои руки.
Тень скользнула по стене, рассекая воздух руками. Тихий шелест со свистом, и девушка прекратила дышать. Номер двадцать восемь.
«Ха-ха! Я уже иду к тебе и твоим детям, злоебучая ты крыса!»
Идём дальше. Вернее бежим, ибо идти нельзя. У него болели руки, в основном правая. Просто ныла, когда неподвижна, и стреляла, когда ею шевелишь. Спать, а то разбужу,
На улице хорошо, тишина и бодрящий ветерок.
Стоп! Домофоны!
– Здравствуйте.
– Здравствуйте...
Пуля прошла сквозь приоткрытое окошко. Консьержка упала, захлёбываясь собственной кровью. Осталось пять пуль. Номер двадцать девять.
Хорошо, что пульт недалеко. Дверь с пиликаньем открылась.
– Добрый день, это милиция. Тут консьержка ваша мёртвая лежит, вы не могли бы дать показания?
– Прямо сейчас???
– Чем раньше получим, тем раньше труп заберут.
На том конце провода повесили трубку. Прошла минута. Лифт открылся, оттуда высыпала небольшая толпа – два мужчины, одна женщина и два подростка. Они никого не видели, тишь да благодать. Труп действительно лежал в бункере консьержки, но никого не было. Один мужчина решил проверить на улице.
Дверь привычно запиликала, раздался странный мокрый хруст, а вслед за ним странный кашель. Номер тридцать.
Женщина, видимо жена, быстрым шагом тоже пошла на улицу. Раздался крик. Номер тридцать один. Последние секунды своих никчёмных жизней мужчина и два подростка выдели как в тумане.
Убить всех.
Единственная лампочка над головой со звоном лопнула, посыпались осколки, стало темно. Они услышали громкое дыхание вперемежку с рычанием. Мужчина упал, вслед за ним один из подростков странно повернул голову, пискнул и тоже упал. Номера тридцать два и тридцать три.
Второй подросток пришёл в ужас, когда единственный свет, исходивший из бункера консьержки, вдруг обратился темнотой с человеческими очертаниями. В то же мгновение он ощутил резкую боль в почках, что заставило его выгнуться назад и закричать. Нож вошел ему в горло, повернулся и тут же вышел. Тесак одним ударом снёс ему нижнюю челюсть вместе с кусочком горла. Через пару минут номер тридцать четыре.
Семнадцатый этаж – это потолок, дальше в этих домах нельзя.
Дзинь! Алё!
– Понимаете, я не хочу убивать...
– Что? – вопрошала из открывающейся двери отчего-то бодрая девушка.
– Я! Не! Хочу! У-би-вать!!! – почти кричал он, размазывая её голову о стенку. Номер тридцать пять.
Повисла пауза. Он сел на корточки.
– Понимаешь, – он говорил медленно, тихо, но чётко, прижимая её разбитый череп к стене, вглядываясь в вытекающие глаза, – я соврал. Даже нет. Не соврал, а просто не конкретизировал. Я не хочу убивать не людей. В этом не есть смысл моего марафона. Если я буду тратить свои силы на собак, кошек и прочую скотину, то у меня не останется сил на что-то большее. А это большее скоро будет. Сейчас это игрушки, но скоро начнётся настоящая борьба.
Он вдруг резко приподнялся, крепко сжал её череп руками, с разворота ударил её телом о дверь рядом. Дверь провалилась чуть вперёд, видимо она не была закрыта, послышался металлический звон и треск, порвалась цепочка. Дверь тяжело и протяжно ухнула и затряслась. Верхняя петля треснула и отвалилась, дверь полностью распахнулась и оперлась о стенку.
«Это было как наваждение, как будто я там увидел самого себя... Впрочем, к делу.»
В сущности это не важно, сейчас ли он откроет дверь или потом дверь откроет его. Не важно даже кто стоит за этой самой дверью, там, внутри, даже если там будет стоять сама судьба с книгой мёртвых в руках или ещё какой-нибудь странной лабудой в этом стиле.
Число зверя приближается семимильными шагами к вашим дверям, а вы даже об этом не подозреваете.
«Их нужно убивать. Всегда и везде, при любой возможности. Как муравьёв, как тараканов, как крыс или тушканчиков. Их развелось слишком много – около пяти миллиардов. И все хотят есть, все хотят иметь крышу над головой, все хотят пользоваться всеми благами цивилизации. Этого нельзя позволять никогда. Простой расчёт – если убивать топором каждую секунду по человеку, при этом они не должны более плодиться, то, взяв для круглости население в шесть миллиардов, получаем, что все они сдохнут через сто девяносто лет.»
Секунда только началась.
–= 03:00, 21 час назад =-
«У меня ведь была собака, когда-то давно, когда были живы родители. Все их звали предками, я звал их родителями. И почему-то из-за этого считался старомодным. Что ж, смерть в любом случае накладывает только свою моду, единую для всех. В этом ей помогают черви.»
Секунда заканчивалась.
– Привет!
Крепко удерживая двумя руками трубу снизу он разнёс челюсть выскочившего из-за двери человека вдребезги, пропахав от подбородка до глаз. Номер тридцать шесть.
«Моя собака любила спать на кровати, как мы её оттуда не гоняли. Особенно, когда приходилось оставаться одному, а родители уходили на работу. Она спала на кровати родителей. Забиралась и ложилась на бочок. Закрывала глаза.»
Внутри, о счастье, была девочка лет десяти от роду. На ней была тонкая розовая пижама.
Если девочка, то розовое, если мальчик, то голубое. И если мальчик любит мальчиков, то он голубой. А если девочка любит девочек, то она – лесбиянка. Суть одна, а названия разные, даже происхождение разное. Лесбиянки от острова, голубые от цвета.
Левой рукой он схватил её за косички и прислонил к стене. Она взвизгнула. Правая рука с кастетом ударила ей по грудной клетке, ломая рёбра. Он чувствовал, как кости мягко пружинят, затем, когда доходят до упора, резко давят гранями, а потом ломаются. Рёбра складываются внутрь грудной клетки. Одно из них прошло насквозь, выходя с другой стороны белым рогом. Номер тридцать семь.
Убивайте, убивайте, убивайте! Так, кажется, говорил Гиммлер.
«Демократия изживает себя, не давая более результатов. Люди несчастны, каждый хочет иметь всё, но не хочет работать. Неужто будущее мира – в нацизме и социализме?»
– Ба-а-а! Знакомые все лица!
Из приоткрывшейся двери на него смотрели чистые зелёные глаза. Это был Миша. Они вместе выпивали у Вадика. Кто бы мог подумать, что он будет жить здесь. Легион молча подошёл к нему, размышляя.
– Ты... ты зачем?.. – дрожащим голосом спрашивал Миша.
– Миша, друг... Иди отсюда, пока можешь.
– Что? А? Как это?!
– Насрать. Уже поздно.
Мощный удар последовал за этими словами. Прочный металлический кастет с заострёнными концами попал ему точно между глаз, съезжая немного на нос. Отрывающаяся кожа обнажала белые кости, такие красивые. Местами кость превратилась в крошку, стекала белым порошком вниз, смешивалась с алой кровью. Номер тридцать восемь.
«Происходит странная вещь, которую никто не может изменить. Народ подчиняется только тому, у кого сила, не оборачиваясь на законы и прочее. Законы диктуют те, у кого сила. Нет справедливости.»
– А где же его жена?
Его жена стояла неподалёку и молча смотрела на мёртвого мужа. Она не моргала.
«Нет справедливости.»
Легион отрезал голову мужчине и отдал её женщине. Она молча и бездвижно взирала на ужасное зрелище. И криво нарезанной шеи капала кровь, и вываливались кусочки мяса.
Она упала в обморок.
– Спать.
Её голова совместилась с головой мужа через шеи. Такая занятная двухголовая зверюшка без конечностей. Номер тридцать девять.
«Как вы думаете, они меня видят сейчас? Вон, через дверной глазок, Они, должно быть, всё слышали, а потому сейчас смотрят.»
Двери были старой конструкции в своём большинстве – деревянные, открывались внутрь. Даже если ты будешь ставить дорогие импортные замки, они не помогут, ибо нужно менять петли. И петли новые не помогут, ибо не выдержит дерево.
«Пиво будешь? Нет. И водку тоже не буду. Я вообще пить не буду. Никогда. И тем более с тобой, ты мне противен. Уйди, извращенец!»
Дверь ввалилась внутрь. В коридоре стояла пушистая кошка.
Из-за угла на него бросился какой-то человек с красным лицом. Он был пьян и небрит, лицо отдавало краснотой, а нос – синевой. Три последовательных и размашистых удара головой об обитый тройным листовым железом косяк убили его.
Номер сорок.
Внутри на раскладушке сидел такой же пьянчуга, а перед ним стояли бутылки. Знаете, такие, с криво наклеенными этикетками, с мутной жидкостью внутри.
– Опять всё оставлено на произвол судьбы! – сокрушался он.
«На произвол судьбы?! Да кто ты такой, чтобы говорить что-то о произволах судьбы?! Благодаря этому произволу ты родился когда-то, а сейчас благодаря тому же произволу ты умрёшь. Радуйся! Тебя выбрала сама судьба для своей работы, а ты бубнишь! Не каждому выпадает шанс стать объектом судьбы.»
– Я не жалуюсь, но всё это как-то не так должно быть.
«Именно так, только так и никак иначе. В ином случае мы получим бытовуху.»
Пьянчуга быстрым движением руки разбил бутыль о край раскладушки. Осколки медленно и мелодично посыпались вниз, на ковёр. Нож пропахал ему руку от локтя до плеча, там на мгновение вышел и снова вошёл, но уже в нижнюю часть шеи. Номер сорок один.
В шкафу стояла большая канистра бензина. Легион полил всё внутри, вывел маленькой струйкой запал и поджёг.
Квартира красиво заполыхала.
Через пару минут, напуганные не столько криками сверху, сколько запахом гари, потянулись соседи. Набралось сходу штук пять. Они стояли на лестнице и смотрели на пожар. От стены отделилась тень и тремя прыжками прошла сквозь эту толпу. Номера с сорок второго по сорок шестой.
Двое из них валялись без голов, головы были брошены в огонь. Тем же, кто голов не лишился, он отрезал уши и носы.
«Пусть думают всякое, а я выиграю время.»
Он решил уходить. Народ вызвал уже пожарников и милицию.
Почти бегом он спускался по лестнице. На встречу ему вышел грузного вида мужик с длинными волосами и наброшенной кожаной куртке.
– Что там? – поинтересовался он.
– Смерть, – был ответ.
Тесак вошёл ему в правый бок, сразу пониже рёбер. Оттуда он быстро прошёл вниз и влево, а потом далее влево, но уже вверх, образуя английскую букву V.
«Я видел в его глазах что-то. Но это не была мольба или страх, как любят показывать в фильмах. Нет. Он благодарил меня, почти готов был расцеловать.»
Кишки вывалились из распоротого живота одной большой массой как огромный кусок дерьма. Розоватые мягкие кишки, а-ля длинная сарделька. Длинноволосый упал и улыбнулся. Номер сорок семь.
Дождь тихо молотил снаружи по металлическому карнизу. Такой слабый дребезг от ветра и монотонное певучее постукивание капель по твёрдым поверхностям. Иногда, не часто, но это было, воздух прошибал отдалённый звук, похожий на скрип.
Внизу было ещё три этажа, совсем немного, неправда ли? Двенадцать прыжков, меньше не надо, чревато падением и заносами. На подошвах были частички крови, такие капельки-пятнышки по сантиметру в диаметре.
На улице всё ещё шёл дождь, постепенно набирая силу. Горела парочка фонарей. Он решил дождаться приезда тех, кого, вероятней всего, вызвали потревоженные жильцы. Если всё пройдёт гладко, он продолжит свой путь в ночи, а если нет, то останется здесь. Видимо, уже навсегда.
Прошла минута.
«Я всегда замечал, что любое серьёзное дело, как долго бы оно не готовилось, решается в конечном итоге за считанные минуты или даже секунды. До этого момента может проходить большое время, может даже несколько лет, но потом раз и всё, завершилось.»
К дому из дальней темноты выезжала милицейская машина с мигалками и сиреной. У подъезда она остановилась. Из неё вышли два крепких милиционера в плащах, тут же засверкавших от воды. Первый упал от того, что ему сзади в шею вошёл тесак почти по самую рукоять. Номер сорок восемь. Второй страж закона не слышал той возни, после которой его напарник рухнул замертво с тесаком в шее. Второму в ногу, прямо в коленку, мягко с хрустом вошёл нож. Он упал на землю, держась за ногу и завывая. Кто-то схватил его за волосы и приподнял над землёй. Он увидел в свете фонаря быстро приближающуюся дверцу машины, как она шла прямо на него.
Удар!
Ему не было больно, не было страшно. Перед глазами плыла радуга, играла приятная музыка. Ему стало вдруг тепло, как в кровати. Сквозь радугу он снова увидел приближавшуюся дверь. Номер сорок девять.
Второй труп лишился своего пистолета, а также всех пуль к нему.
Прошла ещё одна долгая пара минут в тишине, если не считать звуков дождя. Кровь из разбитой шеи первого милиционера вытекала широким потоком по чёрному асфальту, проходила по рытвинам и уходила в водосток. Капли дождя её почти не трогали, лишь изредка возмущая поток.
Приехала машина пожарников. Двое из них уже вышли из машины и стали готовиться тушить пожар, как вдруг стоящая рядом машина милиции вдруг зажгла фары и сирену. С диким визгом она рванула с места и врезалась в пожарную машину. Номер пятьдесят.
Из машины выскочили остававшиеся там ранее пожарники, всего две штуки, и подбежали к месту аварии. Глухой удар, после чего один пожарник упал, прошибая головой боковое стекло пустой машины. Номер пятьдесят один. Медленно как в дешёвых фильмах повернулся второй, удар пришёлся ему по макушке. Номер пятьдесят два.
«В этом деле важна не столько сила рук, сколько размах. Нужно замахнуться над головой, держа обеими руками трубу, выгнувшись чуть-чуть назад. Затем следует резко сделать рубящее движение, помогая рукам все телом. Для этого нужно немного согнуть ноги, как бы немного приседая, а заодно и чуть согнуть спину.»
Легион подошёл к последнему, лежащему под машиной, еле живому пожарнику. Тот учащённо дышал ртом. Вода заливала ему рот, он сплёвывал.
Медленно, смакуя наслаждение, Легион начал резать ему горло у самого подбородка. Пожарник кричал поначалу, его крик был недолгим. Очень быстро он лишился голоса, издавая громкий хрип, выплёскивая кровь порциями из появившейся раны. Он затих. Номер пятьдесят три.
Его глаза не закрылись после смерти. Он смотрел куда-то вверх, без фокусировки, без жизни и задора. Он просто смотрел и всё. Легион вглядывался ему в глаза, стараясь рассмотреть что-либо, но там ничего не было. Пустота. А, нет, было что-то. Это что-то сильно напоминало страх, хотя он и уходил с каждой секундой.
Голова трупа взлетела высоко, на уровень третьего этажа, ударилась щекой в стекло и отскочила в сторону. При ударе о плоский асфальт, она раскололась как яичная скорлупа, из неё вывалился мозг.
Он вернулся к двум аккуратным трупам милиционеров на обочине и, срезав одному из них пуговицы на рубашке, распахнул её. Фу! Волосатая мужская грудь. Собственно, это уже не важно, даже скорее волосатая грудь трупа, так правильнее. Повинуясь мгновенному приступу музы, он вырезал ему на груди большой круг, украсив его несколькими иероглифами.
«Я люблю свой ножик. Это Kershaw 1550 с простым лезвием. Я купил его полгода назад. А перед этим советовался с навязанным мне гуру по ножам. Смешной паренёк, пытался доказать мне мою безграмотность в этом вопросе, заявляя, что для охоты на людей нужен нож не дешевле 200 баксов. Советовал керамбиты с камилусом... Сегодня он умрёт. Мне хочется увидеть его глаза, когда он будет умирать от ножа для чистки картофеля... Он говорил, что всегда носит нож с собой. Говорил, что керамбитами удобно резать сухожилия. У него будет эта возможность.»
Он остановился, вслушиваясь в звуки мира. Шелест, когда капли рассекали воздух.
«А даже если и так. Если это произойдёт, то восстановится ли вселенский мир хотя бы на сутки?»
–= 04:00, 20 часов назад =-
Думай, думай, думай! Только ты один знаешь, что делать, ты был к этому готов. Не так ли?
«Да, это действительно так. Я знаю. Я знаю, что я делал, что делаю, и что буду делать. Я даю гарантии, что буду знать это до конца, вплоть до самого последнего момента, когда фигуры на шахматной доске придут в движение, когда, наконец, начнётся настоящая игра.»
Ночь была прекрасна – моросил приятный дождь, периодически из-за туч выглядывала Луна, иногда показывались звёзды. У него чесалась правая нога.
– Эй! – двое подошли из-за угла. – Попить не дадите?
– Ребята... – ответил он дрожащим голосом.
Один из них достал дешёвый выкидной нож, раздался щелчок, который почти слился с хлопком. Парень с ножом замер секунды на три. Нож выпал из его рук. Он упал головой в землю. Из уха у него торчала отвёртка, утопленная по рукоять.
Номер пятьдесят четыре.
– Хочешь пить? – спросил Легион второго.
– Н-н-н...
– А я хочу. – с этими словами он ударил парня в челюсть кастетом. Челюсть хрустнула, сломалась, посыпались зубы. Парень упал. Шило вошло ему в шею, в артерию. Кровь брызнула струёй, но он не умирал.
Он видел и чувствовал, как мужчина в капюшоне прильнул губами к ране, как он высасывает из неё кровь. Номер пятьдесят пять.
Легион пил солоноватую кровь, чистую, свежую, тёплую. Ему это нравилось. Не сама кровь, но процесс выпивания. Было в этом что-то запретное ранее, но доступное сейчас, причём доступное без усилий. Кровь сама втекала ему в рот тёплой струйкой.
Вскоре поток иссяк.
Перед ним возвышалась подстанция, а слева от неё – школа. Сейчас она была закрыта, но там были охранники. Их можно было видеть даже отсюда: они сидели на первом этаже и смотрели телевизор.
Звук разбитого окна привлёк их внимание. Больше удивляло, что разбито оно было на втором этаже, куда докинуть камень можно было только с территории школы при наличии большой силы.
Один из них пошёл наверх проверить. Окно было разбито большим булыжником, он лежал рядом. Остатки стекла торчали внизу и вверху. Вдруг он ощутил, что падает, кто-то толкал его в спину. Нога проскользила, он упал животом на торчащие колом остатки стекла. От удара верхняя большая часть дрогнула и, подобно гильотине, упала на человека, разрезая надвое.
Номер пятьдесят шесть.
Что-то упало на улице. Встревоженный второй охранник, оставив третьего в одиночестве, выскочил на улицу. Третий видел, как его товарищу падает на голову здоровенный булыжник, но ничего сделать не успел. Номер пятьдесят семь.
Кровь разливалась по тротуару, на который скоро ступит нога ребёнка. Труп с раздроблённым черепом лежал ничком.
Он был в ужасе – только что умер его товарищ, с которым он только успел познакомиться.
«Привет, я – Легион. А ты кто?»
На лестнице послышались шаги. Такие шаркающие, размеренные шаги. Так ходят смертники на казнь... Ходили. В недалёком прошлом. И эти шаги приближались, он слышал только их, телевизор заглох в его голове. Удары поступи становились всё ближе, а потом в один прекрасный момент прекратились.
Повисла тишина. Что-то щёлкнуло сзади. Он обернулся на мгновение и вновь вернулся в исходную форму.
Перед ним стоял человек в капюшоне, в мокрой одежде.
– Привет, я – Легион! – человек улыбнулся. – А ты кто?
Охранник не успел даже подумать, как удавка обвила его горло, а ноги подкосились. Он повалился на пол, ощутив резкую боль в голове. Как будто её сдавливали в тисках. Он ощущал давление в висках, ему хотелось кричать, но он не мог. Что-то тёплое полилось по щеке, затекая в рот. Пелена окутала глаза.
Номер пятьдесят семь.
Он вышел на улицу и пошёл налево. Там был компьютерный клуб в подвале. Здесь под навесом обычно курила парочка человек.
И сегодняшняя ночь мало чем отличалась от предыдущих – два худощавых паренька в рубашках с длинным рукавом курили, отрешённо глядя вдаль. Никакой мысли, никаких резких движений, только подрагивают два красных огонька и четыре бельма, изредка помаргивая. Один из них иногда открывал рот, будто пытаясь что-то сказать, а может ему не хватало воздуха. В любом случае, пока он молчал.
Сегодня была как всегда тяжёлая ночь – они не досыпали: по ночам работая здесь, а днём уходя в институт. Всё бы ничего, но нужно было ещё делать курсовые, доклады, а также иногда расслабляться.
К ним подошла тёмная фигура с затенённым лицом и протянула руку, ненавязчиво прося сигарету. Молча, на полном автомате, тот, что был ближе к дверям, достал из кармана пачку сигарет, выудил оттуда сигарету и вложил её в протянутую руку. Его корешь позволил прикурить. Они молча затянулись.
– Красивая ночь, – тихим хриплым голосом сказала тёмная фигура и затихла на секунду, – я люблю, когда дождь по ночам.
Послышался тихий шелест, как будто листья на ветру колыхались. Один из пареньков как-то странно пригнулся и выронил сигарету. Правой рукой он сделал какое-то движение, как если бы пытался разорвать у себя на груди рубашку. Что-то мягкое упало на землю около его ног, потекла струйка жидкости. Ноги его подкосились. Он упал. Номер пятьдесят восемь.
Его напарник заворожено, хотя и без энтузиазма, следил за этими кульбитами. По лицу нельзя было сказать что-либо о том, что он думал в тот момент. Скорее всего, он не думал ничего.
Пальцы одной руки впились в его голову, сдавливая её. Он выплюнул сигарету и потянулся руками к голове, но получил удар ногой в пах. Его повело, конечности перестали слушаться, краем глаза он узрел быстро приближающуюся стенку. Сбитые от времени и обтесавшиеся кирпичи, словно живые, смотрели на него. Однако за мгновение до конца его повернуло прочь от стены, он увидел сосредоточенное лицо Легиона. Раздался тихий удар, сразу за ним шлепок. Череп раскроился надвое.
Номер пятьдесят девять закрыл глаза.
Внутри было мало посетителей – человека три, не больше, да и охранник у входа на стуле кемарил со страшной силой. Все были поглощены своими делами, а он пытался не уснуть.
Дверь тихо звякнула колокольчиком. Кто-то взял его за голову одной рукой, вслед за чем быстрым движением нож вошёл снизу через челюсть, задевая горло, прошёл доверху, пробивая черепушку. Он уснул. Номер шестьдесят.
Прошло десять секунд.
В зале было несколько десятков компьютеров, одна касса и один столик админа. Сейчас здесь был один мёртвый охранник и три посетителя, два из которых сидели спиной ко входу. Столик админа и касса пустовали.
Мощный удар кастетом привёл к тому, что позвоночник не выдержал, три шейных позвонка треснули и сместились. Игрок почему-то не ощутил боли, просто он перестал чувствовать тело ниже шеи. В глазах стало быстро мутнеть, пропало дыхание. Номер шестьдесят один.
– А-а-а-а-а!!! – протяжно заорал Легион, швыряя тяжёлый монитор в следующую жертву. Удар пришёлся точно по голове, монитор раскололся, геймер упал. Номер шестьдесят два.
Последний из игроков сделал попытку к бегству. Он вскочил и стал испуганно мотать головой: он не понимал, что произошло, кто этот человек, почему кричали, а также, почему его напарники лежат на полу, причём один с разбитым монитором на голове.
Легион размахнулся табуреткой, держа её двумя руками. Табуретка была довольно старой с металлическим каркасом и отвинчивающимися ножками. В прыжке он обрушил её на спину беглецу. Потекла кровь, табуретка впилась острым углом ему под лопатку. Игрок свалился и замер.
Прошло три секунды.
Игрок расслабился, отдаваясь полностью своему болевшему телу, по которому разливалась такая непонятная боль настолько сильная и новая, что он не мог шевельнуться. Легион подошёл к нему и улыбнулся.
– До полного упокоения, – прошептал он, – спи.
С этими словами он размахнулся и ударил его скользящим ударом ногой по голове. Жертва застонала. Последовавший далее прицельный колющий удар ножкой табуретки по голове прикончил его. Номер шестьдесят три.
Чуть далее в углу было две двери, на одной из которых было написано «00» и она была закрыта на здоровенный висячий замок, а на второй было «000», снизу нарисована весёлая рожица. Он вошёл в эту комнату. За столом спал человек, а рядом с ним стояла пустая бутылка из-под водки.
Раздался звук удара и глухой звон. На пол посыпались осколки. Легион прислонил острый конец стекла ему к задней части шеи, как раз около позвоночника, и быстрым движением пропорол шею вертикально до стола. Сила была настолько велика, что стекло, ударившись о стол, хрустнуло и немного покрошилось. Человек дёрнулся и резко сел. Из шеи его струёй полилась кровь, рваная рана открывалась подобно второму рту. Через минуту он умер.
Номер шестьдесят четыре.
«Официант! Принесите мне коктейль! Помянем.»
Он задержался в этом клубе минут на пять только, чтобы затовариться некоторыми вещичками, обновить свой арсенал и подумать о вечном. Кое-что он оставил прямо здесь на полу, залитым кровью, кое-что взял с собой. Это была то ли шикарная подсобка, то ли вшивый кабинет директора этого заведения. Наряду с сейфом соседствовали швабры и вёдра.
Оставались считанные минуты до конца часа; он выскочил на улицу. Немного запачканные в ходе боёв подошвы оставляли чуть заметные следы. Он шёл мимо стоянки за забором в дом. Тут не было домофона, поэтому он прошёл легко, поднялся на десятый этаж лифтом и позвонил в дверь.