Страница:
Странные какие-то люди. И с чего это они собирались его убить? Фанатики. Кто-то остановился на месте разборок. Шестёрка красная. Он увидел это издалека и вернулся. Из шестёрки вышел мужик с видом слесаря второго разряда, а с той стороны дороги бежал паренёк в шлёпанцах и с зонтом.
Спокойно, будто делал это всю жизнь, Легион спустился к ним.
– Это...
Парень не договорил, когда ему вбивали ломик в грудь насквозь. Номер двести тридцать восемь.
Водитель шестёрки в панике бросился бежать по дороге. Легион стоял на месте, тщательно прицеливаясь ножом. С пятнадцати метров он воткнул ему нож в задницу. А он ведь пытался даже тогда спастись, вырывал нож, орал каким-то басом. Рядом остановился грузовик, оттуда выскочил водитель.
– Это моя добыча! – Легион достал из задницы лежащего нож и прирезал его, воткнув нож справа от позвоночника около плеча, проведя затем линию жизни от плеча до задницы. Номер двести тридцать девять.
«Я не хочу сказать, что это было жестоко. Это было, как всегда бывает. Я оказался сильнее, он – слабее.»
Тут он провёл невероятную комбинацию: вращением на левой ноге он сделал подсечку, провернулся и нанёс апперкот падающему водиле. Не получилось. Водила набросился на него, сорвал респиратор. Легион дотянулся до его шеи, впился зубами и вырвал кусок кожи с мясом. Кровь брызнула фонтаном. Водила отвалился. Номер двести сорок.
«Первый, приём, я – Легион. Ответь первый. Свои жизни уже отдали больше двухсот твоих детей. Мог бы уже и спуститься. Или всё же ты лишь вымысел? Конец связи.»
Он сел в грузовик. Там дальше по курсу была палатка спиртных напитков, всё время открытая. Туда частенько наведывались дети с соседних дворов за бухлом, и им продавали.
Он снёс её вместе с продавщицей, протащил впереди себя метров десять, и расплющил о стенку дома. Номер двести сорок один.
Убить всех.
Он пристёгивался всегда. Это было его правило, благодаря которому он сейчас выжил в этом ударе, а она – нет. По стенке он проскочил под арку и медленно пошёл в сторону от места ЧП. Скоро повалят жители туда.
Стоп! А это мысль. Ждать пришлось недолго. Он просто вышел на дорогу и стал ждать жертв.
Их было четыре штуки. Вышли какие-то из подъезда, стали осматривать место события. Он стоял от них недалеко, но они его не видели. Он ждал их минуту, но так и не дождался. В толпу полетела граната. Раздался дикий грохот, тела салютом разлетелись в стороны на несколько кусков. Номера с двести сорок второго по двести сорок пятый.
«У меня нет слов. Это просто надо видеть. Надо видеть, как кончаются внезапно их жизни. Они не успевают подготовиться, а тут вдруг такая жопа приходит.»
Это как приманка. Стена дома угрожающе дрогнула, но устояла. Дом старый. Перекрытия деревянные. С того же места он прицельно кинул ещё одну гранату.
Дом не выдержал таких нагрузок, это было просто не по нему. Он зашатался и начал проваливаться. Число жертв не считается, это было слишком легко.
«А что бы они делали, если бы вот сейчас этого не случилось? Они бы существовали, как животные, стремясь к размножению.»
Семь пятьсот за пачку и я возьму вашу жизнь в аренду!
«Увы, сколько бы не говорили о том, что читатели вдумчивы, что посетители инета тоже вдумчивы, это не так. Они не видят очевидных посланий, не чувствуют идей. Сколько бы они не говорили, что любят оригинальность, они её всё равно боятся и отвергают. Новое им не понять, они лишь могут предложить, как изменить это новое, чтобы оно стало стандартным.»
Надо было идти дальше. Его не знали в лицо, никто не знал. Теперь уж точно не было ни одного, кто бы видел его лицо.
Магазины были закрыты, он повернул направо через кассу приёма мобильных платежей. Две приятного вида девушки стояли за кассами.
«Я ненавижу американцев и их культуру, которая как чума идёт по миру. Эти резиновые искусственные улыбки, это ложь, это стукачество и обезжиренные яблоки. Так нельзя жить, так можно только быть.»
Невероятным усилием он оторвал кассовый аппарат от стола и огрел им девушку по голове. Аппарат весит не меньше десятки, проломил череп, как кувалда скорлупу. Номер двести сорок шесть.
Вторая бросилась бежать. Через подсобку он преследовал её. Из подсобки есть всего два выхода: парадный и чёрный, куда складывают товары. И чёрный был закрыт. Тут был охранник.
Легион впечатал и обоих в стену, протаранив их, как паровоз ребёнка на путях.
Только сейчас началось действие еды и свежей крови. Он чувствовал, что внутри переваривается свежайшее мясо и кровь. Без особых заморочек он свернул ей голову. Номер двести сорок семь.
Нанёс охраннику кастетом удар в рёбра, тот загнулся в три погибели. Это была победа, и в первую очередь – победа над системой. Гравитация не всегда наверняка побеждает. Просто иногда у неё отпуск случается, как у всех людей. Охраннику было нанесено семь ножевых ранений в туловище. Он умрёт от потери крови. Номер двести сорок восемь.
Он следовал дальше под тенью деревьев. Почему-то только сейчас он понял, что совершенно неожиданно начало темнеть, как это бывает к вечеру в зимнее время. Но сейчас не была зима, сейчас было тёплое время года. Погода всё это время будто подыгрывала ему – сначала дождь, который и не думал прекращаться, постоянные облака и порывистый ветер, а теперь снова наступает закат.
Скоро нужно было поворачивать направо у бюста Ленина. Такой здоровый бюст, здесь часто катались на скейтах, а также был загс.
Пустая площадь зияла своим обнищанием в этот день. Внутри у загса было тепло, очень тепло. Белые стены, несколько кондиционеров. Он спокойно вошёл внутрь и пошёл по длинным коридорам.
«Один из главных органов слежения – с самого рождения они следят за ключевыми моментами в жизни каждого. Разве что задницу не подтирают.»
Навстречу шла улыбчивая женщина в бардовом платье, в очках и с высокой причёской.
– Что вам угодно?
Человек прохрипел что-то неразумное из-под респиратора, схватил её за горло. Она хрипела и хваталась за воздух руками, видно было, что у неё начинаются глюки. Номер двести сорок девять.
Странная особенность человеческого организма: вместо того, чтобы в минуту опасности мобилизироваться, он начинает прощаться с жизнью, обезболивать и продуцировать глюки. Это нужно помнить всегда, чтобы использовать это на противнике.
Над окошком кассы в конце коридора повисло лицо убитой женщины. Без тела.
– Бедный Йорик! Я знал его, Горацио.
Голова вкатилась через дырку в кассу на колени к кассирше. Она потеряла сознание. Он подошёл к ней сзади, прижал к себе за голову, прижал нож лезвием к её горлу и резко резанул. Голову прижал вниз, чтобы не умирала слишком быстро. А так она будто уснула.
Номер двести пятьдесят.
Это во времена Шекспира комедией считалось то, где умерли не все. У нас, видимо, трагедия.
Время номер четыре. «Вечер»
Спокойно, будто делал это всю жизнь, Легион спустился к ним.
– Это...
Парень не договорил, когда ему вбивали ломик в грудь насквозь. Номер двести тридцать восемь.
Водитель шестёрки в панике бросился бежать по дороге. Легион стоял на месте, тщательно прицеливаясь ножом. С пятнадцати метров он воткнул ему нож в задницу. А он ведь пытался даже тогда спастись, вырывал нож, орал каким-то басом. Рядом остановился грузовик, оттуда выскочил водитель.
– Это моя добыча! – Легион достал из задницы лежащего нож и прирезал его, воткнув нож справа от позвоночника около плеча, проведя затем линию жизни от плеча до задницы. Номер двести тридцать девять.
«Я не хочу сказать, что это было жестоко. Это было, как всегда бывает. Я оказался сильнее, он – слабее.»
Тут он провёл невероятную комбинацию: вращением на левой ноге он сделал подсечку, провернулся и нанёс апперкот падающему водиле. Не получилось. Водила набросился на него, сорвал респиратор. Легион дотянулся до его шеи, впился зубами и вырвал кусок кожи с мясом. Кровь брызнула фонтаном. Водила отвалился. Номер двести сорок.
«Первый, приём, я – Легион. Ответь первый. Свои жизни уже отдали больше двухсот твоих детей. Мог бы уже и спуститься. Или всё же ты лишь вымысел? Конец связи.»
Он сел в грузовик. Там дальше по курсу была палатка спиртных напитков, всё время открытая. Туда частенько наведывались дети с соседних дворов за бухлом, и им продавали.
Он снёс её вместе с продавщицей, протащил впереди себя метров десять, и расплющил о стенку дома. Номер двести сорок один.
Убить всех.
Он пристёгивался всегда. Это было его правило, благодаря которому он сейчас выжил в этом ударе, а она – нет. По стенке он проскочил под арку и медленно пошёл в сторону от места ЧП. Скоро повалят жители туда.
Стоп! А это мысль. Ждать пришлось недолго. Он просто вышел на дорогу и стал ждать жертв.
Их было четыре штуки. Вышли какие-то из подъезда, стали осматривать место события. Он стоял от них недалеко, но они его не видели. Он ждал их минуту, но так и не дождался. В толпу полетела граната. Раздался дикий грохот, тела салютом разлетелись в стороны на несколько кусков. Номера с двести сорок второго по двести сорок пятый.
«У меня нет слов. Это просто надо видеть. Надо видеть, как кончаются внезапно их жизни. Они не успевают подготовиться, а тут вдруг такая жопа приходит.»
Это как приманка. Стена дома угрожающе дрогнула, но устояла. Дом старый. Перекрытия деревянные. С того же места он прицельно кинул ещё одну гранату.
Дом не выдержал таких нагрузок, это было просто не по нему. Он зашатался и начал проваливаться. Число жертв не считается, это было слишком легко.
«А что бы они делали, если бы вот сейчас этого не случилось? Они бы существовали, как животные, стремясь к размножению.»
Семь пятьсот за пачку и я возьму вашу жизнь в аренду!
«Увы, сколько бы не говорили о том, что читатели вдумчивы, что посетители инета тоже вдумчивы, это не так. Они не видят очевидных посланий, не чувствуют идей. Сколько бы они не говорили, что любят оригинальность, они её всё равно боятся и отвергают. Новое им не понять, они лишь могут предложить, как изменить это новое, чтобы оно стало стандартным.»
Надо было идти дальше. Его не знали в лицо, никто не знал. Теперь уж точно не было ни одного, кто бы видел его лицо.
Магазины были закрыты, он повернул направо через кассу приёма мобильных платежей. Две приятного вида девушки стояли за кассами.
«Я ненавижу американцев и их культуру, которая как чума идёт по миру. Эти резиновые искусственные улыбки, это ложь, это стукачество и обезжиренные яблоки. Так нельзя жить, так можно только быть.»
Невероятным усилием он оторвал кассовый аппарат от стола и огрел им девушку по голове. Аппарат весит не меньше десятки, проломил череп, как кувалда скорлупу. Номер двести сорок шесть.
Вторая бросилась бежать. Через подсобку он преследовал её. Из подсобки есть всего два выхода: парадный и чёрный, куда складывают товары. И чёрный был закрыт. Тут был охранник.
Легион впечатал и обоих в стену, протаранив их, как паровоз ребёнка на путях.
Только сейчас началось действие еды и свежей крови. Он чувствовал, что внутри переваривается свежайшее мясо и кровь. Без особых заморочек он свернул ей голову. Номер двести сорок семь.
Нанёс охраннику кастетом удар в рёбра, тот загнулся в три погибели. Это была победа, и в первую очередь – победа над системой. Гравитация не всегда наверняка побеждает. Просто иногда у неё отпуск случается, как у всех людей. Охраннику было нанесено семь ножевых ранений в туловище. Он умрёт от потери крови. Номер двести сорок восемь.
Он следовал дальше под тенью деревьев. Почему-то только сейчас он понял, что совершенно неожиданно начало темнеть, как это бывает к вечеру в зимнее время. Но сейчас не была зима, сейчас было тёплое время года. Погода всё это время будто подыгрывала ему – сначала дождь, который и не думал прекращаться, постоянные облака и порывистый ветер, а теперь снова наступает закат.
Скоро нужно было поворачивать направо у бюста Ленина. Такой здоровый бюст, здесь часто катались на скейтах, а также был загс.
Пустая площадь зияла своим обнищанием в этот день. Внутри у загса было тепло, очень тепло. Белые стены, несколько кондиционеров. Он спокойно вошёл внутрь и пошёл по длинным коридорам.
«Один из главных органов слежения – с самого рождения они следят за ключевыми моментами в жизни каждого. Разве что задницу не подтирают.»
Навстречу шла улыбчивая женщина в бардовом платье, в очках и с высокой причёской.
– Что вам угодно?
Человек прохрипел что-то неразумное из-под респиратора, схватил её за горло. Она хрипела и хваталась за воздух руками, видно было, что у неё начинаются глюки. Номер двести сорок девять.
Странная особенность человеческого организма: вместо того, чтобы в минуту опасности мобилизироваться, он начинает прощаться с жизнью, обезболивать и продуцировать глюки. Это нужно помнить всегда, чтобы использовать это на противнике.
Над окошком кассы в конце коридора повисло лицо убитой женщины. Без тела.
– Бедный Йорик! Я знал его, Горацио.
Голова вкатилась через дырку в кассу на колени к кассирше. Она потеряла сознание. Он подошёл к ней сзади, прижал к себе за голову, прижал нож лезвием к её горлу и резко резанул. Голову прижал вниз, чтобы не умирала слишком быстро. А так она будто уснула.
Номер двести пятьдесят.
Это во времена Шекспира комедией считалось то, где умерли не все. У нас, видимо, трагедия.
Время номер четыре. «Вечер»
–= 18:00, 6 часов назад =-
Вряд ли это был конец, ведь огромная винтовая лестница шла на второй этаж. В зале бракосочетаний не было никого, зато на выходе он столкнулся с девушкой.
«Не обязательно толкать людей; можно просто показать, что собираешься толкнуть, тогда они сами разойдутся.»
Он перехватил её за талию двумя руками, подбросил так, что смог ухватить за ноги и резким движением грохнул её об пол спиной. Нет, она даже не поцарапалась, она просто сразу же закрыла глаза. Номер двести пятьдесят один. Он сделал небольшой надрез у неё на шее, зачерпнул её пальцем кровь и вывел на стене «IDDQD».
Тут была проржавевшая совковая лопата в углу за дверью наряду с вёдрами и швабрами.
На втором этаже неспешно прохаживался из стороны в сторону опрятный мужчина в пиджаке и с бабочкой. Он был один. Человек в плаще и респираторе сзади, размахнулся лопатой, как топором, и разрубил его голову. Номер двести пятьдесят два.
Оппаньки, а ведь здесь где-то должен быть туалет типа сортир. Скорее всего, этот жених не один здесь был, его подруга где-то рядом.
Сортир был в другом конце зала, у окон. Размеренной походкой он подошёл к нему и встал с лопатой наизготове. Отсюда было лететь этажа три, потолки были высокими, к тому же падать пришлось бы на ступеньки.
Девушка в джинсовом костюме шустренько выскочила из сортира прямо под удар лопатой. Железка пришлась ей в подбородок, и она, сделав кульбит через голову, высадила окно и полетела с криком вниз. Жаль, она была готова жить и давать жизнь другим, но эта возможность ушла у неё из-под рук. Номер двести пятьдесят три.
«Хлопай ресницами и взлетай... Чёрт, слова забыл.»
На крик из кабинок выскочило три женщины и один мужик в форме уборщика.
Размахнувшись с двух рук, он зашвырнул лопатой в них, сбив сразу двух женщин. Мужик побежал на него, взяв откуда-то табуретку. На расстоянии около трёх метров до цели его сознание вдруг отключилось. Пуля вошла ему в грудь, лишая дыхания. Номер двести пятьдесят четыре.
«Добыча сама идёт в руки. Это становится скучно немного. Надо отдохнуть немного.»
Оставалось три женщины. Одна из них бросилась бежать, за что и получила пулю в затылок. Номер двести пятьдесят пять.
«Я не буду оправдываться ни перед кем. Мне не предлагали выбирать законы, по которым я хочу жить. Это пошло с самого детства – меня обязали служить и при случае отдать свою жизнь, меня обязали платить, но не дали возможности выбирать. Мне просто сказали, что так надо. Сейчас у меня больше прав, чем у кого-либо другого: я выбрал законы, я действую по ним, у меня есть силы и возможность не подчиняться тому, что навязывают.»
– Проснитесь, вы – неподвластные винтики в машине. Вас обманули в самом начале, и продолжают это делать теперь! Земли – крестьянам, фабрики – рабочим, улицы – проституткам!
Одна из женщин бросилась на него и попыталась укусить за шею. Помешал толстый воротник. Это был немного модифицированный плащ – он был очень прочный, его было очень сложно разрезать, не то, что прокусить. Он всадил ей небольшой металлический штырь в шею сбоку.
Этих штырей он заготовил несколько штук таким образом, что они были схожи с гвоздями: один конец заточен, а на другом нечто вроде шляпки, тело же всё в зазубринах. В итоге штырь легко входит в тело, после чего его можно вытащить только при помощи специальных инструментов. Руками не получится.
Она отвалилась от него, как подпалённый клещ от добычи. Сейчас у неё внутреннее кровотечение, порваны ткани, кровь течёт внутрь горла. Если не выплюнет, то задохнётся. Если выплюнет – умрёт от потери крови.
«За свободу некоторые платят великую цену, иногда даже дороже собственной жизни.»
Номер двести пятьдесят шесть.
– Безумец! – женщина держалась высокопарно. – Вы попадёте в ад!
«Ага, все мы будем в аду. Только я буду с вилами.»
– Спать!
– Фи, как это некультурно, – она пыталась отсрочить свою смерть, на что-то надеясь, она пыталась воззвать к чему-то человеческому в нём, – это же аморально и низко. Вы никому ничего не докажете, просто сами умрёте.
«Провокаторам нельзя отвечать. Они будут говорить быстро, меняя постоянно понятия, переходя на личности. Их разговор при ближайшем рассмотрении – блеф, не подтверждаемый фактами. Простая психология.»
Он раздробил ей челюсть кастетом. Она была так уверена, что доминирует, что даже не увернулась. Неспешно он вынул ломик и пробил ей голову. Номер двести пятьдесят семь.
«Да что вы понимаете о морали и чести?! Это всё химеры, которые искусственно уменьшают наше сознание.»
Загс опустел. Некому теперь регистрировать смерти и жизни. Мы с ними прощаться не будем, мы уйдём.
На выходе он увидел человека с собакой. Собака была сенбернаром, огромная, она пыталась отъесть от трупа часть, а хозяин её оттаскивал.
«Это моё время. Сейчас я стою выше всех, даже выше групп. И я буду стоять до последнего.»
Пуля заставила собаку дёрнуться, а её хозяина – упасть. Номер двести пятьдесят восемь.
Собака долго думала, прежде чем понеслась на обидчика своего хозяина. Большие собаки не так страшны, как их боевые товарищи меньшего размера. Большая собака неповоротлива и инерционна. Правда, если всё же догонит, будет плохо.
Она неслась на него, как грузовик на пешехода, она готова была его снести напрочь.
«И не смотри на меня. Ведь ты такой же, как я. Разница только в количестве мозгов, ни о каком качестве не идёт речи.»
Он поднял руку с ломиком вверх, размахнулся. В самый последний момент, когда собака пыталась прокусить его, от отступил вправо и размозжил ей голову.
«Нет, нет, нет. Не засыпать. Ещё столько есть дел.»
На стене в загсе он видел портрет какой-то девушки. Довольно симпатичная: средней длины волосы, острый и подвижный носик, зелёные глаза. Но больше всего заинтересовал цвет её помады – такой мертвенно-бледный, почти весь серый с отливом зелёного серебра. Это придавало губам выразительность, будто они обескровлены, будто у них толстая кожа.
Неужто это подсознательная тяга человека к грани смерти и жизни?
Он задавал себе этот вопрос, когда встретился с нею через несколько минут, когда бил её головой о землю, когда выдирал ей глаза и вырезал язык. Номер двести пятьдесят девять.
Как она прекрасна в смерти. Пока не уподобишься смерти, всё равно не поймёшь этого, не стоит даже пытаться. Чтобы ощутить смерть нужно умереть. Просто забыть и жизни, отбросить оковы жизни и уйти. В этом человек пока свободен. Нужно только сделать это.
Тут было какое-то НИИ. Огромный забор и несколько проходных закрывали вход в него. Рядом пристроилась автомастерская. У них были подъёмники, но сейчас они ими не пользовались. Была всего одна машина, да и то их собственная.
Распустив гаечку на домкрате, он похоронил под полуторатонной машиной механика. Номер двести шестьдесят.
Он входил в мастерскую так тихо и спокойно, что его просто не заметили. Человек не может концентрировать внимание на всём окружающем, поэтому он концентрируется на чём-то одном, а на всё остальное реагирует только при больших изменениях. Это нормальное явление, так делают все, просто это надо учитывать.
Его напарник поступил благоразумнее – он побежал за дверь в стене, чтобы взять оружие и приступить к обороне. Его не было две секунды, но за это время зал опустел. Он выскочил с какой-то фигнёй, похожей на газовый баллончик, только крупнее, и стал озираться по сторонам.
Сзади на его голову накинули прозрачный полиэтиленовый пакет с удавкой, и повалили. Он задыхался на глазах, не мог вздохнуть, пакет при каждой попытке вздохнуть облеплял его со всех сторон. Он слышал, как бьётся сердце, как шуршит в венах кровь. Номер двести шестьдесят один.
Итак, два трупа. Напоследок он вынул из шкафов канистры с бензином, разлил его повсюду, проделал что-то типа шнура и поджёг. Взрыва не было, всё занялось красивым немного розоватым огоньком.
«Древние люди могли постоянно смотреть на огонь, воду и работающего соплеменника. Это всё были варианты жизни.»
Парень с девушкой прогуливались по дорожкам, когда заметили издалека пламя. Они подошли ближе. Кто-то огрел девушку сзади по голове чем-то тяжёлым; парню достался удар в рыло.
Взяв со двора тележку для грузов, он сложил спящих туда, разбежался и вкатил их туда.
«Из прекрасного сна в ужасный кошмар реальности. И кто их просил?»
Номера двести шестьдесят два и двести шестьдесят три горели заживо в бензиновом пламени. Когда их кожа потрескается, оттуда повалят внутренности, и обугливающаяся плоть будет заживо агонизировать.
Пост ГАИ он миновал уже давно, отклонившись от пути. Надо было следовать дальше. А дальше был Дом Культуры. Здесь на платной основе обучались музыке, балету и прочей мути. Детей сдавали в этот питомник в детстве, а потом смотрели, как растут эти растения. Всё как всегда происходило совершенно без их воли на то.
По дороге он встретил пацана, катающегося на велике. Ломик в колёсах выбил его из седла. Пролетев пять метров, он стукнулся головой о дерево. Какая нелепая смерть. Номер двести шестьдесят четыре.
«Был у нас один такой – утонул в выгребной яме. Позорище.»
Под тенью входного козырька стоял, вероятно, папаша ребёнка, который сейчас был на занятиях.
– Пошли, выйдем.
– Что? – сквозь респиратор было сложно разобрать что-то более или менее чётко.
Легион вдруг резко отвернулся, сгорбился и стал подрагивать, как если бы плакал. Этот трюк всегда срабатывал при встрече в тёмном переулке с группой гопников. Их вводит в ступор вид плачущего взрослого самца.
Когда тот папаша взял его по-дружески за плечо, чтобы успокоить, его пальцы оторвались от руки. Как во сне он видел быстро движущуюся фигуру, которая резала его на части. Полетели пальцы, руки, куски одежды. Номер двести шестьдесят пять.
Вот ведь обрадуется малыш или малышка, когда сможет увидеть своего любимого папочку мёртвым. Зато теперь родитель точно не переживёт своих детей.
Тело он свалил за борт в канаву.
«Я же не изверг какой-нибудь. Не надо пугать зря детей. Пусть живут, пока могут жить. Если им суждено умереть, я им помогу в этом деле.»
–= 19:00, 5 часов назад =-
Он любил это время года, любил дождливую погоду. Листва была ещё молодая, лето ещё не набрало полную силу, но уже пыталось что-то хитрое сделать.
Здесь между домами обычно ходил народ. Бежала толстая низенькая женщина с сумками в руках, пытаясь сбежать от падающей на неё воды. Он галантно отступил вправо, чуть пригнувшись, нанёс удар ей в челюсть.
От неожиданности она отбрыкнулась назад, выпустила из рук сумки и упала. Добил он её с двух ударов ногой в темя. Номер двести шестьдесят шесть.
«Главная беда человечества: большинство людей мыслят стандартно. Они – конформисты. Ну и в большинстве случаев это даёт свои плоды, только вот в нестандартном чём-то их логика летит к чертям, вариантов не остаётся.»
Он снял респиратор. Неподалёку он заметил какое-то движение. Это произошло через минуту после сцены с женщиной, скорее всего, то был просто человек.
– Эй! Тут человеку плохо! – прокричал он. Прошла минута, и человек в пальто неуверенно подошёл сзади.
У него в руках уже давно было лезвие, он только выжидал момент. Когда тот подошёл справа сзади, он резко повернулся через левую руку и всадил ему нож в спину, потом вытащил и снова всадил. Номер двести шестьдесят семь.
В кустах кто-то занервничал и зашуршал. Размытые фигуры бросились врассыпную, а он побежал далее по дороге.
Их было двое. Примерно того же возраста, что и тот в плаще. Они ждали жертву, но вдруг их соратник сам стал жертвой.
Они не бежали даже, они проскочили метров по десять каждый и укрылись за ракушками и прочими преградами. Первого настигла пуля из кустов, они просто дёрнулись, и он отвалился. Номер двести шестьдесят восемь.
Второй слышал выстрел и видел, откуда летела пуля. Он сделал ошибку: он побежал от опасности. Опасность тоже заметила его. Он побежал, пуля пробуравила его в бедро правой ноги, он повалился. Печёнкой он ощущал приближение сзади убийцы, он перевернулся и стал отмахиваться. Рука нарвалась на нож, тот же острый вошёл немного в живот и разорвал до промежности. Он видел, как под расходящейся кожей появлялись кишки.
Номер двести шестьдесят девять.
Холод всё крепчал. Было уже по-зимнему холодно, дождевые капли превращались в грозное режущее оружие, создаваемое непогодой. Всё было одновременно и против и за обычных людей.
Прямо по курсу вскоре попался спортивный комплекс. Футбольное поле, теннисные корты, поле для минифутбола и так далее. На стенах были рекламные плакаты.
«Реклама захватывает мир. Демократия изжила себя в том виде, который она приняла сейчас. Каждый может внушать всем всё, что захочет. Можно навязывать, убеждать, зомбировать, и всё это в рамках закона происходит.»
По внешнему кольцу вокруг футбольного поля вяло бегали два человека в намокших спортивных костюмах. Легион стоял на дороге спиной к ним, смотрел ввысь.
Они пробежали мимо него. Было такое чувство, что они вообще не понимают, что делают, настолько отрешёнными были их лица. Наркоманы, наверное. Даже когда один из них упал от удара ломом по голове, второй только лишь остановился и стал тупо смотреть на него. Номер двести семьдесят. Типа он прилёг поспать. Устал человек, что поделать.
«Ежедневно нам показывают всё, что нам не нужно. Прокладки, дезодоранты, машины. И вы это смотрите, вас заставляют и вы подчиняетесь.»
Легион подошёл к нему. Этот даже не будет сопротивляться, когда ему будут отрезать пальцы и вливать в горло кипящий свинец. Ошибка человечества, которую нужно держать и вести всё время за собой. Никто не вспомнит о нём, никто не подтвердит убийства. Он взял его за руку и ввёл воздух в вену.
«Как сказал один мой знакомый: лог смерти в студию!»
Сдохнет. Номер двести семьдесят один.
«Надо убивать, убивать и убивать!»
Странного вид ящерица застыла во впадине стены, вроде как уснула от прохлады.
Далее, уже за футбольным полем, ближе к кортам, стояла страшного вида Газель, жертва отечественного автопрома. Или Болгарского. Внутри было штук восемь детей школьного возраста, один водитель. Не было начальника. Значит он где-то рядом.
Немного пьяной походкой он подошёл к машине, которая была заведена, значит, ждут начальника.
– Здравствуйте, – сказал он бурчащим голосом, – мне нужна библиотека.
И всё-таки смешная психология – к ним идёт совершенно незнакомый человек в плаще, очках и респираторе, а они даже не дёргаются.
Договорив, он сделал неуловимое движение рукой, побежал и прицельно кинул в кабину гранату. Почему-то взрыва не последовало, а вместо этого авто сорвалось с места задом, резко развернулось на месте, повалилось на бок и взорвалось. Короткая пробежка по лезвию бритвы, причём безрезультатная.
Номера с двести семьдесят второго по двести восьмидесятый.
Это всё мелочи, но из мелочей складывается нечто огромное и прекрасное. Стоит ли думать, что он обошёл половину города, впереди, а точнее чуть далее за поворотом была магистраль, нужно было только выйти, и вскоре он вышел бы на цель всего путешествия. Хотя, получалось, что он не успевает туда.
Когда они со всей семьёй жили на даче, у него всегда были зашторены окна. Получался такой приятный постоянный полумрак и чувство защищённости от внешних воздействий. И пусть, что тратилось электричество на освещение.
Начальник экскурсии бежал к нему в сопровождении охранника в чёрной униформе и с нашивкой на рукаве. Легион бросился бежать. Охранник за ним.
«А вот это уже интересней – они всё же готовы к драке.»
Охранник завернул за угол, боковым зрением увидел опасность: на него махнули чем-то. Он рефлекторно пригнулся, но это была уловка. Легион и не думал бить его в голову руками, он знал, что тот попробует увернуться. Он нарочито показательно размахнулся, но всю силу вложил в удар коленом. Охранник отлетел в дерево.
А вот теперь дискотека! Вот теперь он раскрошил ему челюсть на крошки, а мозг со второго удара на мясо.
Номер двести восемьдесят один.
Они, оказывается, носят оружие. Он снял с трупа пистолет и какую-то кость. На обратном пути он задумается о смысле жизни и прочей мифической лабуде, а потом бросит эту кость в рыдающего начальника, как бумеранг. А потом будет бить его колесом по голове, оставляя длинные продиры на коже до костей. Так появится номер двести восемьдесят два.
«Этот странный круговорот веществ начинает меня сильно утомлять. Один вид стал доминировать на планете, при этом считая, что только так сможет добиться процветания и гармонии.»
Что-то где-то громко гудело, отвлекая от основных мыслей по завоеванию мира. Он не понимал, что это. Впрочем, ему это было до балды – он присел на мягкий труп и стал отдыхать немного. Красивая картина открывалась: трупы, огонь и дождь с ветром.
То гудел дом. Такой пятиэтажный дом бело-синей раскраски гудел, как Берлин во время бомбёжек в ВОВ. Орала сирена, настойчивый повторяющийся звук с амплитудой в двадцать секунд. Сначала тишина, потом разгон, выход на максимум, работа, и спад до тишины.
Никого не было, зато была незапертая дверь в подвал. Надпись на двери гласила, что ключи в доме напротив.
Внутри сидели неблагородного вида люди в синих униформах. Всегда странно наблюдать за такими кадрами.
«Почему мы жалеем упавших? Откуда это? Они пали, они на дне. Там могли бы быть и вы. Но и там можно срубать деньги, не производя ничего и не оказывая услуг. Тебе подадут.»
Легион схватил самого мощного и небритого в униформе за грудки и стал бить. Он бил его яростно и сильно. Удары приходились по больным местам: пах, шея, глаза и так далее. На теле много болевых точек, нужно только их использовать, что не все умеют делать.
«Многие не ценят того, что им дано от рождения. Им дано тело, они могут быть уверены, что тело противника ничем не отличается от их.»
В конце концов, он опрокинул того на какие-то железяки, придавив сверху каменной глыбой. Она стояла у стены, он её лишь уронил куда надо.
Номер двести восемьдесят три.
Двое остальных стояли и смотрели на драку. Смотрели они и когда победитель переводил дыхание, когда доставал боевое оружие – пистолет, когда целился в них.
Убить всех. Только так можно спастись в этом мире.
– Кто-то вещает с экранов телевизоров, кто-то с радио, а кто-то прям так вещает. А я вот стою сейчас перед вами и говорю вам своё мнение. Конечно, я нарушаю и продолжу нарушать закон. Я знаю, что нарушил такой закон, который ещё не написан, знаю, ибо это нам вдалбливали в детстве. Но, практика показывает, что прав тот, у кого сила, а не на чьей стороне закон. Нарушают законы морали и просто жизни не те, кто делает убийства, кто снимает, кто даёт людям. Виноваты те тысячи и миллионы, которые смотрят это и наслаждаются.
Вряд ли это был конец, ведь огромная винтовая лестница шла на второй этаж. В зале бракосочетаний не было никого, зато на выходе он столкнулся с девушкой.
«Не обязательно толкать людей; можно просто показать, что собираешься толкнуть, тогда они сами разойдутся.»
Он перехватил её за талию двумя руками, подбросил так, что смог ухватить за ноги и резким движением грохнул её об пол спиной. Нет, она даже не поцарапалась, она просто сразу же закрыла глаза. Номер двести пятьдесят один. Он сделал небольшой надрез у неё на шее, зачерпнул её пальцем кровь и вывел на стене «IDDQD».
Тут была проржавевшая совковая лопата в углу за дверью наряду с вёдрами и швабрами.
На втором этаже неспешно прохаживался из стороны в сторону опрятный мужчина в пиджаке и с бабочкой. Он был один. Человек в плаще и респираторе сзади, размахнулся лопатой, как топором, и разрубил его голову. Номер двести пятьдесят два.
Оппаньки, а ведь здесь где-то должен быть туалет типа сортир. Скорее всего, этот жених не один здесь был, его подруга где-то рядом.
Сортир был в другом конце зала, у окон. Размеренной походкой он подошёл к нему и встал с лопатой наизготове. Отсюда было лететь этажа три, потолки были высокими, к тому же падать пришлось бы на ступеньки.
Девушка в джинсовом костюме шустренько выскочила из сортира прямо под удар лопатой. Железка пришлась ей в подбородок, и она, сделав кульбит через голову, высадила окно и полетела с криком вниз. Жаль, она была готова жить и давать жизнь другим, но эта возможность ушла у неё из-под рук. Номер двести пятьдесят три.
«Хлопай ресницами и взлетай... Чёрт, слова забыл.»
На крик из кабинок выскочило три женщины и один мужик в форме уборщика.
Размахнувшись с двух рук, он зашвырнул лопатой в них, сбив сразу двух женщин. Мужик побежал на него, взяв откуда-то табуретку. На расстоянии около трёх метров до цели его сознание вдруг отключилось. Пуля вошла ему в грудь, лишая дыхания. Номер двести пятьдесят четыре.
«Добыча сама идёт в руки. Это становится скучно немного. Надо отдохнуть немного.»
Оставалось три женщины. Одна из них бросилась бежать, за что и получила пулю в затылок. Номер двести пятьдесят пять.
«Я не буду оправдываться ни перед кем. Мне не предлагали выбирать законы, по которым я хочу жить. Это пошло с самого детства – меня обязали служить и при случае отдать свою жизнь, меня обязали платить, но не дали возможности выбирать. Мне просто сказали, что так надо. Сейчас у меня больше прав, чем у кого-либо другого: я выбрал законы, я действую по ним, у меня есть силы и возможность не подчиняться тому, что навязывают.»
– Проснитесь, вы – неподвластные винтики в машине. Вас обманули в самом начале, и продолжают это делать теперь! Земли – крестьянам, фабрики – рабочим, улицы – проституткам!
Одна из женщин бросилась на него и попыталась укусить за шею. Помешал толстый воротник. Это был немного модифицированный плащ – он был очень прочный, его было очень сложно разрезать, не то, что прокусить. Он всадил ей небольшой металлический штырь в шею сбоку.
Этих штырей он заготовил несколько штук таким образом, что они были схожи с гвоздями: один конец заточен, а на другом нечто вроде шляпки, тело же всё в зазубринах. В итоге штырь легко входит в тело, после чего его можно вытащить только при помощи специальных инструментов. Руками не получится.
Она отвалилась от него, как подпалённый клещ от добычи. Сейчас у неё внутреннее кровотечение, порваны ткани, кровь течёт внутрь горла. Если не выплюнет, то задохнётся. Если выплюнет – умрёт от потери крови.
«За свободу некоторые платят великую цену, иногда даже дороже собственной жизни.»
Номер двести пятьдесят шесть.
– Безумец! – женщина держалась высокопарно. – Вы попадёте в ад!
«Ага, все мы будем в аду. Только я буду с вилами.»
– Спать!
– Фи, как это некультурно, – она пыталась отсрочить свою смерть, на что-то надеясь, она пыталась воззвать к чему-то человеческому в нём, – это же аморально и низко. Вы никому ничего не докажете, просто сами умрёте.
«Провокаторам нельзя отвечать. Они будут говорить быстро, меняя постоянно понятия, переходя на личности. Их разговор при ближайшем рассмотрении – блеф, не подтверждаемый фактами. Простая психология.»
Он раздробил ей челюсть кастетом. Она была так уверена, что доминирует, что даже не увернулась. Неспешно он вынул ломик и пробил ей голову. Номер двести пятьдесят семь.
«Да что вы понимаете о морали и чести?! Это всё химеры, которые искусственно уменьшают наше сознание.»
Загс опустел. Некому теперь регистрировать смерти и жизни. Мы с ними прощаться не будем, мы уйдём.
На выходе он увидел человека с собакой. Собака была сенбернаром, огромная, она пыталась отъесть от трупа часть, а хозяин её оттаскивал.
«Это моё время. Сейчас я стою выше всех, даже выше групп. И я буду стоять до последнего.»
Пуля заставила собаку дёрнуться, а её хозяина – упасть. Номер двести пятьдесят восемь.
Собака долго думала, прежде чем понеслась на обидчика своего хозяина. Большие собаки не так страшны, как их боевые товарищи меньшего размера. Большая собака неповоротлива и инерционна. Правда, если всё же догонит, будет плохо.
Она неслась на него, как грузовик на пешехода, она готова была его снести напрочь.
«И не смотри на меня. Ведь ты такой же, как я. Разница только в количестве мозгов, ни о каком качестве не идёт речи.»
Он поднял руку с ломиком вверх, размахнулся. В самый последний момент, когда собака пыталась прокусить его, от отступил вправо и размозжил ей голову.
«Нет, нет, нет. Не засыпать. Ещё столько есть дел.»
На стене в загсе он видел портрет какой-то девушки. Довольно симпатичная: средней длины волосы, острый и подвижный носик, зелёные глаза. Но больше всего заинтересовал цвет её помады – такой мертвенно-бледный, почти весь серый с отливом зелёного серебра. Это придавало губам выразительность, будто они обескровлены, будто у них толстая кожа.
Неужто это подсознательная тяга человека к грани смерти и жизни?
Он задавал себе этот вопрос, когда встретился с нею через несколько минут, когда бил её головой о землю, когда выдирал ей глаза и вырезал язык. Номер двести пятьдесят девять.
Как она прекрасна в смерти. Пока не уподобишься смерти, всё равно не поймёшь этого, не стоит даже пытаться. Чтобы ощутить смерть нужно умереть. Просто забыть и жизни, отбросить оковы жизни и уйти. В этом человек пока свободен. Нужно только сделать это.
Тут было какое-то НИИ. Огромный забор и несколько проходных закрывали вход в него. Рядом пристроилась автомастерская. У них были подъёмники, но сейчас они ими не пользовались. Была всего одна машина, да и то их собственная.
Распустив гаечку на домкрате, он похоронил под полуторатонной машиной механика. Номер двести шестьдесят.
Он входил в мастерскую так тихо и спокойно, что его просто не заметили. Человек не может концентрировать внимание на всём окружающем, поэтому он концентрируется на чём-то одном, а на всё остальное реагирует только при больших изменениях. Это нормальное явление, так делают все, просто это надо учитывать.
Его напарник поступил благоразумнее – он побежал за дверь в стене, чтобы взять оружие и приступить к обороне. Его не было две секунды, но за это время зал опустел. Он выскочил с какой-то фигнёй, похожей на газовый баллончик, только крупнее, и стал озираться по сторонам.
Сзади на его голову накинули прозрачный полиэтиленовый пакет с удавкой, и повалили. Он задыхался на глазах, не мог вздохнуть, пакет при каждой попытке вздохнуть облеплял его со всех сторон. Он слышал, как бьётся сердце, как шуршит в венах кровь. Номер двести шестьдесят один.
Итак, два трупа. Напоследок он вынул из шкафов канистры с бензином, разлил его повсюду, проделал что-то типа шнура и поджёг. Взрыва не было, всё занялось красивым немного розоватым огоньком.
«Древние люди могли постоянно смотреть на огонь, воду и работающего соплеменника. Это всё были варианты жизни.»
Парень с девушкой прогуливались по дорожкам, когда заметили издалека пламя. Они подошли ближе. Кто-то огрел девушку сзади по голове чем-то тяжёлым; парню достался удар в рыло.
Взяв со двора тележку для грузов, он сложил спящих туда, разбежался и вкатил их туда.
«Из прекрасного сна в ужасный кошмар реальности. И кто их просил?»
Номера двести шестьдесят два и двести шестьдесят три горели заживо в бензиновом пламени. Когда их кожа потрескается, оттуда повалят внутренности, и обугливающаяся плоть будет заживо агонизировать.
Пост ГАИ он миновал уже давно, отклонившись от пути. Надо было следовать дальше. А дальше был Дом Культуры. Здесь на платной основе обучались музыке, балету и прочей мути. Детей сдавали в этот питомник в детстве, а потом смотрели, как растут эти растения. Всё как всегда происходило совершенно без их воли на то.
По дороге он встретил пацана, катающегося на велике. Ломик в колёсах выбил его из седла. Пролетев пять метров, он стукнулся головой о дерево. Какая нелепая смерть. Номер двести шестьдесят четыре.
«Был у нас один такой – утонул в выгребной яме. Позорище.»
Под тенью входного козырька стоял, вероятно, папаша ребёнка, который сейчас был на занятиях.
– Пошли, выйдем.
– Что? – сквозь респиратор было сложно разобрать что-то более или менее чётко.
Легион вдруг резко отвернулся, сгорбился и стал подрагивать, как если бы плакал. Этот трюк всегда срабатывал при встрече в тёмном переулке с группой гопников. Их вводит в ступор вид плачущего взрослого самца.
Когда тот папаша взял его по-дружески за плечо, чтобы успокоить, его пальцы оторвались от руки. Как во сне он видел быстро движущуюся фигуру, которая резала его на части. Полетели пальцы, руки, куски одежды. Номер двести шестьдесят пять.
Вот ведь обрадуется малыш или малышка, когда сможет увидеть своего любимого папочку мёртвым. Зато теперь родитель точно не переживёт своих детей.
Тело он свалил за борт в канаву.
«Я же не изверг какой-нибудь. Не надо пугать зря детей. Пусть живут, пока могут жить. Если им суждено умереть, я им помогу в этом деле.»
–= 19:00, 5 часов назад =-
Он любил это время года, любил дождливую погоду. Листва была ещё молодая, лето ещё не набрало полную силу, но уже пыталось что-то хитрое сделать.
Здесь между домами обычно ходил народ. Бежала толстая низенькая женщина с сумками в руках, пытаясь сбежать от падающей на неё воды. Он галантно отступил вправо, чуть пригнувшись, нанёс удар ей в челюсть.
От неожиданности она отбрыкнулась назад, выпустила из рук сумки и упала. Добил он её с двух ударов ногой в темя. Номер двести шестьдесят шесть.
«Главная беда человечества: большинство людей мыслят стандартно. Они – конформисты. Ну и в большинстве случаев это даёт свои плоды, только вот в нестандартном чём-то их логика летит к чертям, вариантов не остаётся.»
Он снял респиратор. Неподалёку он заметил какое-то движение. Это произошло через минуту после сцены с женщиной, скорее всего, то был просто человек.
– Эй! Тут человеку плохо! – прокричал он. Прошла минута, и человек в пальто неуверенно подошёл сзади.
У него в руках уже давно было лезвие, он только выжидал момент. Когда тот подошёл справа сзади, он резко повернулся через левую руку и всадил ему нож в спину, потом вытащил и снова всадил. Номер двести шестьдесят семь.
В кустах кто-то занервничал и зашуршал. Размытые фигуры бросились врассыпную, а он побежал далее по дороге.
Их было двое. Примерно того же возраста, что и тот в плаще. Они ждали жертву, но вдруг их соратник сам стал жертвой.
Они не бежали даже, они проскочили метров по десять каждый и укрылись за ракушками и прочими преградами. Первого настигла пуля из кустов, они просто дёрнулись, и он отвалился. Номер двести шестьдесят восемь.
Второй слышал выстрел и видел, откуда летела пуля. Он сделал ошибку: он побежал от опасности. Опасность тоже заметила его. Он побежал, пуля пробуравила его в бедро правой ноги, он повалился. Печёнкой он ощущал приближение сзади убийцы, он перевернулся и стал отмахиваться. Рука нарвалась на нож, тот же острый вошёл немного в живот и разорвал до промежности. Он видел, как под расходящейся кожей появлялись кишки.
Номер двести шестьдесят девять.
Холод всё крепчал. Было уже по-зимнему холодно, дождевые капли превращались в грозное режущее оружие, создаваемое непогодой. Всё было одновременно и против и за обычных людей.
Прямо по курсу вскоре попался спортивный комплекс. Футбольное поле, теннисные корты, поле для минифутбола и так далее. На стенах были рекламные плакаты.
«Реклама захватывает мир. Демократия изжила себя в том виде, который она приняла сейчас. Каждый может внушать всем всё, что захочет. Можно навязывать, убеждать, зомбировать, и всё это в рамках закона происходит.»
По внешнему кольцу вокруг футбольного поля вяло бегали два человека в намокших спортивных костюмах. Легион стоял на дороге спиной к ним, смотрел ввысь.
Они пробежали мимо него. Было такое чувство, что они вообще не понимают, что делают, настолько отрешёнными были их лица. Наркоманы, наверное. Даже когда один из них упал от удара ломом по голове, второй только лишь остановился и стал тупо смотреть на него. Номер двести семьдесят. Типа он прилёг поспать. Устал человек, что поделать.
«Ежедневно нам показывают всё, что нам не нужно. Прокладки, дезодоранты, машины. И вы это смотрите, вас заставляют и вы подчиняетесь.»
Легион подошёл к нему. Этот даже не будет сопротивляться, когда ему будут отрезать пальцы и вливать в горло кипящий свинец. Ошибка человечества, которую нужно держать и вести всё время за собой. Никто не вспомнит о нём, никто не подтвердит убийства. Он взял его за руку и ввёл воздух в вену.
«Как сказал один мой знакомый: лог смерти в студию!»
Сдохнет. Номер двести семьдесят один.
«Надо убивать, убивать и убивать!»
Странного вид ящерица застыла во впадине стены, вроде как уснула от прохлады.
Далее, уже за футбольным полем, ближе к кортам, стояла страшного вида Газель, жертва отечественного автопрома. Или Болгарского. Внутри было штук восемь детей школьного возраста, один водитель. Не было начальника. Значит он где-то рядом.
Немного пьяной походкой он подошёл к машине, которая была заведена, значит, ждут начальника.
– Здравствуйте, – сказал он бурчащим голосом, – мне нужна библиотека.
И всё-таки смешная психология – к ним идёт совершенно незнакомый человек в плаще, очках и респираторе, а они даже не дёргаются.
Договорив, он сделал неуловимое движение рукой, побежал и прицельно кинул в кабину гранату. Почему-то взрыва не последовало, а вместо этого авто сорвалось с места задом, резко развернулось на месте, повалилось на бок и взорвалось. Короткая пробежка по лезвию бритвы, причём безрезультатная.
Номера с двести семьдесят второго по двести восьмидесятый.
Это всё мелочи, но из мелочей складывается нечто огромное и прекрасное. Стоит ли думать, что он обошёл половину города, впереди, а точнее чуть далее за поворотом была магистраль, нужно было только выйти, и вскоре он вышел бы на цель всего путешествия. Хотя, получалось, что он не успевает туда.
Когда они со всей семьёй жили на даче, у него всегда были зашторены окна. Получался такой приятный постоянный полумрак и чувство защищённости от внешних воздействий. И пусть, что тратилось электричество на освещение.
Начальник экскурсии бежал к нему в сопровождении охранника в чёрной униформе и с нашивкой на рукаве. Легион бросился бежать. Охранник за ним.
«А вот это уже интересней – они всё же готовы к драке.»
Охранник завернул за угол, боковым зрением увидел опасность: на него махнули чем-то. Он рефлекторно пригнулся, но это была уловка. Легион и не думал бить его в голову руками, он знал, что тот попробует увернуться. Он нарочито показательно размахнулся, но всю силу вложил в удар коленом. Охранник отлетел в дерево.
А вот теперь дискотека! Вот теперь он раскрошил ему челюсть на крошки, а мозг со второго удара на мясо.
Номер двести восемьдесят один.
Они, оказывается, носят оружие. Он снял с трупа пистолет и какую-то кость. На обратном пути он задумается о смысле жизни и прочей мифической лабуде, а потом бросит эту кость в рыдающего начальника, как бумеранг. А потом будет бить его колесом по голове, оставляя длинные продиры на коже до костей. Так появится номер двести восемьдесят два.
«Этот странный круговорот веществ начинает меня сильно утомлять. Один вид стал доминировать на планете, при этом считая, что только так сможет добиться процветания и гармонии.»
Что-то где-то громко гудело, отвлекая от основных мыслей по завоеванию мира. Он не понимал, что это. Впрочем, ему это было до балды – он присел на мягкий труп и стал отдыхать немного. Красивая картина открывалась: трупы, огонь и дождь с ветром.
То гудел дом. Такой пятиэтажный дом бело-синей раскраски гудел, как Берлин во время бомбёжек в ВОВ. Орала сирена, настойчивый повторяющийся звук с амплитудой в двадцать секунд. Сначала тишина, потом разгон, выход на максимум, работа, и спад до тишины.
Никого не было, зато была незапертая дверь в подвал. Надпись на двери гласила, что ключи в доме напротив.
Внутри сидели неблагородного вида люди в синих униформах. Всегда странно наблюдать за такими кадрами.
«Почему мы жалеем упавших? Откуда это? Они пали, они на дне. Там могли бы быть и вы. Но и там можно срубать деньги, не производя ничего и не оказывая услуг. Тебе подадут.»
Легион схватил самого мощного и небритого в униформе за грудки и стал бить. Он бил его яростно и сильно. Удары приходились по больным местам: пах, шея, глаза и так далее. На теле много болевых точек, нужно только их использовать, что не все умеют делать.
«Многие не ценят того, что им дано от рождения. Им дано тело, они могут быть уверены, что тело противника ничем не отличается от их.»
В конце концов, он опрокинул того на какие-то железяки, придавив сверху каменной глыбой. Она стояла у стены, он её лишь уронил куда надо.
Номер двести восемьдесят три.
Двое остальных стояли и смотрели на драку. Смотрели они и когда победитель переводил дыхание, когда доставал боевое оружие – пистолет, когда целился в них.
Убить всех. Только так можно спастись в этом мире.
– Кто-то вещает с экранов телевизоров, кто-то с радио, а кто-то прям так вещает. А я вот стою сейчас перед вами и говорю вам своё мнение. Конечно, я нарушаю и продолжу нарушать закон. Я знаю, что нарушил такой закон, который ещё не написан, знаю, ибо это нам вдалбливали в детстве. Но, практика показывает, что прав тот, у кого сила, а не на чьей стороне закон. Нарушают законы морали и просто жизни не те, кто делает убийства, кто снимает, кто даёт людям. Виноваты те тысячи и миллионы, которые смотрят это и наслаждаются.