Сперва он не заметил ее: Мельникова скромно держалась позади. Его порывисто обнял и долго не отпускал от себя Виктор Озеров. Потом его обнимали Второв, Котов, Станиславская, И вдруг он увидел... Иру!
Она стояла близко от него без шлема, и золотистые волосы свободно рассыпались по ее плечам. На Волгина смотрели черные глаза под черными бровями. Никогда, ни у кого не встречал Волгин таких волос и таких глаз одновременно.
Он впился в нее глазами, взволнованный, не понимая, что перед ним: реальность или галлюцинация, вызванная встречей с современниками.
Мельникова заметно обиделась, не понимая, почему он не обнял ее, как других, а поздоровался с ней сухо и сдержанно.
Только через несколько дней, уже в Ленинграде, Волгин объяснил причину своей "холодности".
- Право, мне очень жаль, - сказала она и протянула ему руку, тонкую, но сильную, как у мужчины.
Он понял, что она знает, как ему тяжело, и жалеет его от всего сердца.
И если бы не сам Волгин, искавший ее общества, они виделись бы редко. Мельникова явно избегала Волгина, пользуясь для этого любым предлогом.
Зато остальные космонавты, в особенности Виктор Озеров, казалось, не могли наглядеться на Волгина и готовы были проводить с ним дни и ночи. Они часами говорили о жизни в двадцатом и двадцать первом веках, вспоминали события, которые для одного были будущим, а для других прошлым, но произошли как будто при их первой жизни. Подобно Волгину, космонавты называли свою теперешнюю жизнь второй жизнью.
Современный мир, равно незнакомый им всем, в эти первые дни был совершенно забыт. Они наслаждались обществом друг друга. Было решено, что после того, как результаты экспедиции будут переданы в руки ученых, экипаж "Ленина" вместе с Волгиным отправится в поездку по Земле, которую он прервал ради них.
Волгин уже начал учить своих друзей современному языку. Федоров рассказал Волгину о болезни Озерова. Правда, и все остальные в той или иной степени были затронуты этой болезнью - тоской по прошлому, - но у молодого штурмана она проявлялась в обостренной форме. Присутствие Волгина служило отличным лекарством.
По совету Федорова Волгин предложил Виктору поселиться с ним в одной комнате, и тот встретил это предложение с таким восторгом, что Волгин невольно рассмеялся. Ему нравился Виктор, он понимал его и сочувствовал ему. Чуть ли не в один день они стали закадычными друзьями.
В первый же вечер, оставшись наедине, они рассказали друг другу всю свою жизнь. У них оказалось много общего. Разница в "возрасте", равная почти целому веку, не мешала хорошо понимать мысли и чувства
Виктор признался своему новому другу в любви к Ксении Станиславской.
- А как она? - спросил Волгин.
- Не обращает на меня никакого внимания.
Волгин улыбнулся. Хотя Второв, самый старший из космонавтов, был по числу прожитых лет старше его, а остальные равны или немного моложе, он не мог отделаться от чувства, что все они в сравнении с ним дети. Он смотрел на них так, как мог бы старик смотреть на молодежь, с высоты своего жизненного опыта.
Волгин сознавал ложность этого чувства. Его друзья были, несомненно, выше его по знаниям, более развиты, чем он.
Волгин старался составить себе мнение о каждом из них. Ему очень понравились Второв, Озеров, Крижевский, Мельникова и Станиславская. Котов, с его суровостью и всегда мрачным лицом, произвел на него неприятное впечатление. К остальным Волгин еще не присмотрелся.
Он успел заметить, что Ксения Николаевна отличает Виктора от остальных. Он перехватил несколько ее взглядов, направленных в сторону Озерова, и был уверен в том, что его друг ошибается, говоря, что Станиславская равнодушна к нему.
Но о своих наблюдениях Волгин промолчал. Говорить об этом не стоило. Все выяснится само собой, когда придет время.
Старая, но вечно новая история!
"А современные люди, - подумал Волгин, - могут ли они влюбляться? Я ни разу не замечал ничего, что могло бы ответить на этот вопрос".
Одно время ему казалось, что Владилен неравнодушен к Мэри. Но они держались друг с другом так, что это впечатление рассеялось.
Любовь, дружба, взаимная симпатия и антипатия - все это не могло исчезнуть, должно было играть свою роль в жизни современных людей так же, как и у их предков.
Нет, хватит одиночества, пора, давно пора погрузиться в общую жизнь человечества!
Теперь это было легче сделать. Волгин был не один. То, что он чувствовал по отношению к окружающему, должны были чувствовать двенадцать других людей. Они могли делиться впечатлениями, мыслями, могли поддержать друг друга в тяжелую минуту сомнений, которые так часто являлись Волгину в дни его одиночества.
Второв обронил фразу: "Нам придется учиться с самого начала". И тут будет легче, они могут учиться вместе.
Мысли Волгина снова вернулись к последним дням.
Люций был прав: космонавты не пожелали расстаться с Волгиным, они попросили его взять их с собой, в его арелет, и доставить в Ленинград. Второв, Мельникова, Котов, Федоров, оба астронома и Озеров были уроженцами Ленинграда. Остальные согласились сопровождать их и только потом повидать Москву, Киев, Варшаву. Все эти города существовали на Земле и носили те же названия, что и раньше. Джордж Вильсон был единственным в экипаже "Ленина", кто жил прежде не в Советском Союзе, и его родной город - Бредфорд, былой центр шерстяной промышленности, не существовал в это время.
- Ничего, - сказал Вильсон, когда ему сообщили, что Бредфорда нет, - я половину жизни провел в Лондоне, а ведь он-то сохранился. Разумеется, посещение Лондона было включено в маршрут поездки. Опасаясь все же управлять арелетом таких больших размеров совершенно самостоятельно, Волгин попросил Владилена лететь с ними.
- Чего ты боишься? - спросил Владилен. - Большой или маленький, арелет управляется одинаково и одинаково безопасен.
Но Волгин настоял, и Владилен согласился. Пятнадцатое место в машине заняла Мэри, которую пригласила Мельникова. Они обе почувствовали симпатию друг к другу при первой же встрече.
Космонавты так же, как он, не имели понятия о достижениях науки и техники за протекшее на Земле время и в сравнении с современными людьми были подобны несмышленому ребенку. Но они вели себя иначе, чем Волгин. Второв, Котов, Озеров засыпали Владилена вопросами, которые Волгину приходилось переводить так же, как и ответы. Слушая этот разговор, он понял, что сам допустил большую ошибку, опасаясь показаться "дикарем". Космонавты не боялись этого. Они, если можно так выразиться, выставляли напоказ свою "неграмотность". Чувствовалось, что они и не помышляют уединиться и изучать современную жизнь, прежде чем окунуться в нее, как это сделал Волгин. Они прямо и открыто "брали быка за рога".
Ответы Владилена позволили Волгину гораздо лучше и глубже понять устройство арелета и принцип управления им, хотя он был знаком с этой машиной уже несколько месяцев, а не один час, как астронавты.
А когда Котов неожиданно попросил уступить ему место водителя и повел арелет нисколько не хуже Волгина, он окончательно убедился, что избранный им путь неправилен.
"Что ж, - думал он, - лучше поздно, чем никогда. Больше я не буду стесняться".
Вильсон и Кривоносов заинтересовались карманным телеофом. И, к удивлению Волгина, ни Владилен, ни Мэри не смогли ответить на их вопросы.
- Все знать невозможно, - заметил Михаил Филиппович. - Обратимся к специалистам.
В Ленинграде их ожидал приготовленный для них дом. "Дворец!" сказал Кривоносое. Этот дом в два этажа помещался на улице имени Ирины Волгиной. Было совершенно ясно, что выбор продиктован заботой о Дмитрии Волгине.
Совпадение фамилий не ускользнуло от внимания Второва, и он спросил, случайно ли это.
Волгину пришлось вкратце рассказать о своей жене. Сочувственное молчание послужило ему ответом.
Потом Второв сказал:
- И вы и ваша жена заслужили бессмертие. Это должно утешать вас.
- Я живу, - ответил Волгин, - а Ирина...
Второв не нашел, что ответить. Озеров обнял Волгина.
Первые два дня поток вопросов обрушивался на Владилена, Мэри, Сергея. Космонавты хотели узнать и понять все сейчас, немедленно. Они не хотели ждать.
Подобно Волгину, космонавты целые дни проводили в Октябрьском парке. Но и здесь они вели себя совсем иначе. Расспрашивая обо всем, интересуясь всем, они обращались к любому встречному, вели долгие беседы, затрагивающие все стороны жизни. Волей-неволей участвуя в этих беседах, так как без него собеседники не поняли бы друг друга, Волгин в два дня узнал больше, чем за все предыдущие месяцы,
Ему было неловко и даже стыдно. Замкнуться в себе, встречать все новое и незнакомое с внешним безразличием казалось ему теперь глупостью.
"Потеряно столько времени! - думал он. - Откуда взялась у меня эта странная робость?"
Он рассказал обо всем Озерову.
- Мне кажется, что это было естественно, - ответил Виктор. - Ты был один. Это много значит. И еще мне кажется, что возвращение в мир таким путем, как случилось с тобой, не могло не повлиять на психику. Мы - другое дело. Никто из нас не умирал, мы продолжаем жить. Здесь огромная разница.
- А ты не боишься жить в одной комнате с бывшим покойником? пошутил Волгин.
4
Знание Волгиным современного языка было еще не настолько полным, чтобы без затруднений читать любую книгу. Ознакомившись с предисловием к "Пятой планете", причем ему пришлось один раз вызвать к телеофу Люция и обратиться к нему за помощью, Волгин решил, что дальнейшее чтение можно заменить рассказом Владилена, который как астроном должен был знать историю Фаэтона.
Жизнь обитателей погибшей планеты разделялась на две, резко отличные друг от друга половины: до катастрофы и после нее. Первая половина меньше интересовала Волгина, и ознакомление с ней можно было пока отложить. А то, что относилось к Новому Фаэтону - планете системы Веги, - то это была область чисто астрономическая, и Владилен, конечно, хорошо ее знает.
Волгин не ошибся.
Разговор произошел вечером того же дня.
- Я прочел, - сказал Волгин, - о том, как люди узнали о фаэтонцах. Но мне неясно, сколько раз и когда они прилетали на Землю.
- Этот вопрос, - ответил Владилен, - интересовал ученых много столетий. Ответ был получен шестьсот лет назад, когда фаэтонцы прилетели к нам и провели на Земле свыше трех лет. Было достигнуто полное взаимопонимание. Лингвмашина...
- Это что такое?
- Узкоспециализированный электронный мозг, способный изучить любой язык по "слуху" и служить переводчиком. Название произошло от слова "лингвист". Так вот, с активной помощью самих фаэтонцев эта машина, вернее несколько таких машин, дали возможность вести подробные беседы. Мы узнали все, что хотели.
- Ты так говоришь "мы", будто сам присутствовал при этих беседах, - улыбнулся Волгин.
Владилен ответил с полной серьезностью:
- Шестьсот лет - срок большой, но люди третьего века нашей эры и мы, живущие в девятом, не так далеки друг от друга, как это было в старину. У них и у нас один и тот же образ жизни. Мы с детства привыкаем смотреть на последнее тысячелетие как на единую жизнь одного и того же общества. Этим и объясняется слово "мы".
- Продолжай!
- Фаэтонцы рассказали нам историю своей планеты. Цивилизованная жизнь началась у них примерно на сто тысяч лет раньше, чем на Земле. Я имею в виду земные года, на Фаэтоне год был гораздо длиннее. Но, как ты увидишь дальше, этот срок не так велик. В общем, история их общества чрезвычайно напоминает нашу историю. Было неравенство людей, была борьба классов. Переход к лучшим формам жизни у фаэтонцев происходил медленнее и труднее, чем на Земле. Но ко времени переселения все это было уже в прошлом. Они сами согласны, что не будь у них единого общественного строя, по-нашему коммунизма, фаэтонцы погибли бы вместе со всей планетой. Спасение стало возможно потому, что все люди действовали по единому плану, действовали дружно. Тебе, Дмитрий, лучше, чем нам, понятно, к чему привела бы катастрофа при существовании вражды и антагонизме.
- Вполне представляю.
- В истории фаэтонцев, - продолжал Владилен, - обращает на себя внимание один странный факт. Коммунизм - будем употреблять это слово появился у них в теории за две тысячи лет до того, как он стал формой жизни. У нас, на Земле, на это потребовалось в двадцать раз меньше времени. Первый искусственный спутник Фаэтона (у них были искусственные спутники) вылетел за пределы атмосферы уже при полном коммунизме, за четыреста лет до полета в космос первого фаэтонца. У нас на это потребовалось шесть лет. В шестьдесят семь раз меньше. И так было во всех областях науки и техники, везде одна и та же картина. О чем она говорит?
- Прогресс шел медленнее.
- Да, гораздо медленнее, чем у нас. Я помню, например, что они открыли явление электролизации почти за тысячу лет до появления в технике электродвигателей.
- Но чем объясняются такие темпы? Что они, мыслят медленнее, что ли?
- Да, это так. Фаэтонцы очень похожи на нас. Они только очень маленького роста, их глаза больше наших, а лоб массивнее. Но за этим лбом течет медленная, словно ленивая, мысль. Их движения тоже замедленные, плавные, спокойно-неторопливые. И вся их жизнь, с нашей точки зрения, идет томительно медленно. Но они сами, конечно, не замечают этого. Мы показались им слишком быстрыми, порывистыми, резкими в словах и поступках. Может быть, они считают нас даже бестолково мечущимися. Им непонятна наша энергия.
- Но почему это так?
- Потому, что жизненная энергия, интенсивность развития находятся в прямой зависимости от количества солнечной энергии, от количества тепла и света, получаемых планетой от Солнца, Фаэтон находился слишком далеко от центра нашей системы. И жизнь на нем возникла и развивалась неизмеримо медленнее, чем на Земле. Если она все же достигла высокой ступени, то это произошло потому, что Фаэтон во всех остальных отношениях был прекрасно приспособлен к жизни. И еще потому, что жизнь легко приспосабливается к любым условиям. Медленность эволюции организмов повлияла на развитие мозга. Мозг фаэтонцев по природе своей инертнее нашего.
- Значит, один и тот же путь мы проходили и проходим быстрее, чем они?
- Да. И мы все время их обгоняем. Вернее сказать, нагоняем. В настоящее время они идут впереди нас, но ненамного.
- Как? Ведь, насколько я понял, современная наука Земли находится на том уровне, где была наука фаэтонцев сто тысяч лет тому назад?
- Это верно, но слушай дальше. Если бы Фаэтон не погиб и фаэтонцы продолжали жить в Солнечной системе, при всей медленности их развития, они обогнали бы нас по крайней мере на четыре-пять тысяч лет. Но дальнейшая жизнь фаэтонцев проходила под светом не Солнца, а голубой звезды Веги.
- На это указывает и автор "Пятой планеты", но не дает пояснений. Предисловие очень кратко.
- Мы уклонились в сторону, - сказал Владилен. - Ты интересовался, сколько раз фаэтонцы посещали Землю. Давай вернемся к этому вопросу.
- Я забыл об этом. То, что ты рассказываешь, очень интересно.
- Лучше соблюдать хронологический порядок. Так вот, фаэтонцы начали совершать межпланетные полеты, когда люди Земли были еще в первобытном состоянии. Они прилетали к нам восемь раз. Одна экспедиция отделялась от другой тысячелетиями. И, наблюдая жизнь Земли, ученые Фаэтона поняли, что эволюция на Земле идет значительно быстрее, чем это происходило у них. Прилетая к нам в очередной раз, они находили людей более развитыми, чем ожидали, исходя из своего опыта. Это очень важно для понимания последующего. Когда они узнали об участи, грозящей их планете, было принято решение оставить на Земле указания, о которых ты читал в предисловии. Надо отдать им должное, они поразительно точно рассчитали время, когда люди найдут тайник. Ошибка составила немногим больше тысячи наших лет. Это изумительно.
- Согласен. Но сколько времени им потребовалось для этого расчета? Владилен засмеялся.
- Важен результат, - сказал он. - Устройство тайника на полюсе, установка гранитных фигур на Арсене - все это потребовало много времени. Они сами не могут сейчас сказать, сколько раз прилетали на Землю для осуществления своего плана. Вероятно, раз десять. После переселения к Веге они посетили Землю два раза. Первый раз - для проверки тайника и для установки аппарата связи, а второй - шестьсот лет назад.
- Получили они сигнал?
- Нет, не получили. Или он не появлялся вообще, или уклонился в сторону. С нетерпением ожидая сигнала и не получив его, когда, по их расчету, он должен был быть послан, фаэтонцы отправились на Землю без приглашения. Это случилось через тысячу триста лет после попытки людей Земли дать этот сигнал.
- Ты сказал, что они ждали с нетерпением. Почему? Разве им так важно было получить сигнал?
- Да, очень важно. Чтобы ты понял дальнейшее, я должен немного сказать о звездах и их излучениях. Звезды делятся на спектральные классы, от белых гигантов до красных карликов. Я говорю это потому, что в твое время не были известны звезды по обе стороны этих пределов.
- О! Ты можешь с равным успехом приводить и новейшие данные. Я никогда ничего не понимал в астрономии.
- Нам достаточно и этого. Солнце принадлежит к классу желтых звезд, наиболее распространенных во Вселенной. Раз ты говоришь, что незнаком с астрономией, я не буду вдаваться в анализ спектральных классов. Скажу самую суть.
- Что и требуется.
- Солнце во всех отношениях - средняя рядовая звезда. Его величина, масса, поверхностная температура, интенсивность излучения всех частот - в общем, все самое обычное, часто встречающееся.
- Не слишком почетно для людей, - заметил Волгин.
- Но очень важно для них. В твое время не знали, но теперь знают, что все звезды типа нашего Солнца имеют планетные системы. Установлено, что именно желтые звезды наиболее благоприятны для жизни на их планетах.
- А у звезд других классов есть планеты?
- Не у всех, но встречаются. Но мы не знаем ни одной планетной системы таких звезд, где возникла бы жизнь. Кроме Веги, но на ее крайней планете жизнь появилась извне, можно сказать, насильственным образом. Я говорю о фаэтонцах.
- Это я знаю. А много известно планетных систем с жизнью?
- Да, очень много. Но наличие жизни еще не означает появление разумной жизни. Планет, где появились высокоразвитые существа, способные мыслить, пока известно совсем мало.
- К этому вопросу мы вернемся. Говори дальше.
- Тогда не отвлекай меня. Установлено также, что звезды спектрального класса Веги не только не благоприятны для возникновения жизни но и вредно влияют на живые организмы. Этого не учли фаэтонские ученые. Или они надеялись искусственно нейтрализовать вредные излучения голубого солнца. Отчасти им это удалось, жизнь на Новом Фаэтоне не погибла.
- Я что-то плохо понимаю.
- Сейчас поймешь все. Излучения голубых звезд оказывают тормозящее действие на развитие мозга. И не только мозга, но и вообще уменьшают жизненную энергию. Фаэтонцы узнали об этом слишком поздно. И без того медленное развитие их организмов еще более замедлилось у Веги, Повторяю, если бы они были менее развиты, они погибли бы, эволюция пошла бы назад. Они потеряли бы все, что было завоевано тысячелетиями, и постепенно превратились снова в дикарей, а затем и в животных. Только высокая культура спасла их от этой участи. Но дальнейшее движение вперед почти полностью прекратилось. Они застыли на одном месте. Жизнь превратилась в пассивное состояние, способное только поддерживать уже достигнутое, но не создавать новое, а ведь только это и есть подлинная жизнь. Правда, мысль работала, но как? За сто тысяч наших лет почти полмиллиона их поколений подвинулись по пути прогресса настолько, насколько мы на Земле продвигаемся за одну тысячу лет. Вот почему я сказал, что фаэтонцы впереди, но ненамного. Если бы они остались у Веги, люди Земли обогнали бы их очень скоро.
- Значит, они снова решили переселиться?
- Не совсем так. Не переселиться, а перейти в другую планетную систему, к более благоприятному солнцу.
- Это и означает переселение.
- Допустим, - сказал Владилен, - что мы с тобой решили переехать в другой дом. Мы сядем в арелет и переселимся. Но если мы хотим жить на новом месте в этом доме? - Тогда придется перенести дом.
- Вот именно. И это уже нельзя назвать переселением.
- Значит, ты хочешь сказать...
- Как раз это. Наука и техника фаэтонцев дает им возможность "перенести дом на другое место". Короче говоря, совершить переезд в другую планетную систему, не покидая своей планеты.
- От одной звезды к другой?!
- Что ж тут удивительного! Это гораздо удобнее.
- Твое хладнокровие восхитительно, Владилен! Действительно! Совершить космическое путешествие, не покидая квартиры! Чего проще! Волгин рассмеялся несколько нервно.
- Все это не так уж сложно. Если имеешь возможность воздействовать на гравитационное поле, то становишься хозяином орбиты планеты. Фаэтонцы заставили планету двигаться по спирали, отдаляясь от Веги. А когда освободились от притяжения звезды, направили свой путь к Солнцу.
- К Солнцу? Значит, они возвращаются сюда?
- Ну конечно. Солнечная система - их родина. Только здесь через несколько поколений исчезнут все следы влияния голубого солнца, и жизнь пойдет по-старому,
- Теперь понятно, - сказал Волгин. - А, то я хотел спросить, почему они не ушли от Веги гораздо раньше.
- Именно потому, что другой звезды спектрального класса Солнца нет на приемлемом расстоянии. И именно поэтому они с таким нетерпением ожидали сигнала. Им нужно вернуться на то место, где находился первый Фаэтон. Но оно занято его же обломками, поясом астероидов. Только мы, люди Земли, можем помочь им.
- Кажется, я все понял. Очистительные отряды, в которых работает мать Мэри, созданы для этой цели?
- Да. К моменту прилета фаэтонцев надо очистить орбиту для пятой планеты, которая снова появится в Солнечной системе. Мы уничтожим все астероиды. На Марсе уже строится сверхмощная гравитационная станция. Только для того, чтобы в случае помех со стороны Юпитера оказать помощь фаэтонцам. Но можно надеяться, что Юпитер не помешает. По нашим расчетам, он будет находиться по другую сторону Солнца.
- Момент прилета точно известен?
- Конечно. Когда фаэтонцы были на Земле, шестьсот лет тому назад, их планета уже покинула Вегу. Они были совершенно уверены, что мы уже способны помочь им. И не ошиблись. Траектория полета, скорость движения - все точно известно.
- Но если так, зачем строить станцию на Марсе?
- В таком деле нельзя ничем пренебрегать. В расчеты могла вкрасться ошибка, или что-нибудь непредвиденное может изменить данные полета Фаэтона. Нельзя рисковать целым человечеством.
- Когда же они прилетят?
- Фаэтон будет на линии своей новой орбиты первого июля девятьсот семьдесят девятого года. Если ничто не помешает.
- Значит, мы не увидим этого события?
- Почему? Осталось сто девятнадцать лет. Фаэтон уже близко. Мунций или даже Люций вряд ли доживут до его прилета. Но ты, я, Мэри - мы увидим его.
- Я?
- Разве Люций не говорил тебе, что ты проживешь не менее ста двадцати лет?
- Говорил.
- Ты не веришь ему?
Волгин промолчал. Он действительно не мог верить отцу в этом вопросе. Ему казалось, что Люций говорит так из чувства сострадания, желая убедить Волгина в том, что он ничем не отличается от других людей. Чудовищное потрясение, которое испытал его организм, умерший и воскресший, не могло, по мнению Волгина, продлить жизнь, а, как раз наоборот, должно сократить ее. Люций жалеет его и не говорит правды.
- Хорошо, - сказал Волгин. - Допустим, что я проживу сто двадцать лет. Фаэтонцы прилетят через сто девятнадцать...
- Понимаю, что ты хочешь сказать. Но наука многое узнала и многому научилась из опыта с тобой. Не сомневаюсь, что ты сможешь прожить дольше. Так же, как любой из нас.
- Например, Мунций?
- Ему уже под двести. Вряд ли он захочет.
- Разве дело только в желании?
- В большинстве случаев именно в этом. Возьмем Мунция. Если он захотел бы во что бы то ни стало увидеть прилет фаэтонцев, он мог бы воспользоваться анабиосном.
- Это слово мне ничего не говорит.
- Человека можно погрузить в сон настолько глубокий, что он граничит с состоянием анабиоза. В таком сне организм замирает, сердце почти не бьется, питание вводится искусственно. Анабиосон может продолжаться от ста до двухсот лет. А проснувшись, человек снова начинает жить. Перерыв не сказывается на общей продолжительности активной жизни. Любопытно, что после анабиосна человек внешне молодеет, исчезают морщины, седые волосы.
- Ты мне напомнил. Я давно хотел спросить: почему у вас сохранилась старость, внешняя, конечно? Разве наука не может создать человеку вечную молодость? Опять-таки внешнюю.
- Вполне может. Морщины, седина - все это легко устранимо. Но, как это ни странно, сами старики не хотят выглядеть молодыми. За очень редкими исключениями. К таким исключениям принадлежит Иосиф, которого ты видел в Космограде. Знаешь ли ты, что он старше Мунция?
- Этому трудно поверить. Иосиф выглядит ровесником Лоция.
- Он старше его больше чем вдвое. Но таких "любителей" очень мало.
- Вероятно, это происходит потому, что у вас долго длится естественная молодость. С точки зрения моих современников, Люций дряхлый старик. Ведь ему больше восьмидесяти лет. А выглядит он тридцатилетним. То же самое и с женой Люция - Эрой. Кстати, сколько тебе лет, Владилен?
- Тридцать два.
- А Мэри?
Она стояла близко от него без шлема, и золотистые волосы свободно рассыпались по ее плечам. На Волгина смотрели черные глаза под черными бровями. Никогда, ни у кого не встречал Волгин таких волос и таких глаз одновременно.
Он впился в нее глазами, взволнованный, не понимая, что перед ним: реальность или галлюцинация, вызванная встречей с современниками.
Мельникова заметно обиделась, не понимая, почему он не обнял ее, как других, а поздоровался с ней сухо и сдержанно.
Только через несколько дней, уже в Ленинграде, Волгин объяснил причину своей "холодности".
- Право, мне очень жаль, - сказала она и протянула ему руку, тонкую, но сильную, как у мужчины.
Он понял, что она знает, как ему тяжело, и жалеет его от всего сердца.
И если бы не сам Волгин, искавший ее общества, они виделись бы редко. Мельникова явно избегала Волгина, пользуясь для этого любым предлогом.
Зато остальные космонавты, в особенности Виктор Озеров, казалось, не могли наглядеться на Волгина и готовы были проводить с ним дни и ночи. Они часами говорили о жизни в двадцатом и двадцать первом веках, вспоминали события, которые для одного были будущим, а для других прошлым, но произошли как будто при их первой жизни. Подобно Волгину, космонавты называли свою теперешнюю жизнь второй жизнью.
Современный мир, равно незнакомый им всем, в эти первые дни был совершенно забыт. Они наслаждались обществом друг друга. Было решено, что после того, как результаты экспедиции будут переданы в руки ученых, экипаж "Ленина" вместе с Волгиным отправится в поездку по Земле, которую он прервал ради них.
Волгин уже начал учить своих друзей современному языку. Федоров рассказал Волгину о болезни Озерова. Правда, и все остальные в той или иной степени были затронуты этой болезнью - тоской по прошлому, - но у молодого штурмана она проявлялась в обостренной форме. Присутствие Волгина служило отличным лекарством.
По совету Федорова Волгин предложил Виктору поселиться с ним в одной комнате, и тот встретил это предложение с таким восторгом, что Волгин невольно рассмеялся. Ему нравился Виктор, он понимал его и сочувствовал ему. Чуть ли не в один день они стали закадычными друзьями.
В первый же вечер, оставшись наедине, они рассказали друг другу всю свою жизнь. У них оказалось много общего. Разница в "возрасте", равная почти целому веку, не мешала хорошо понимать мысли и чувства
Виктор признался своему новому другу в любви к Ксении Станиславской.
- А как она? - спросил Волгин.
- Не обращает на меня никакого внимания.
Волгин улыбнулся. Хотя Второв, самый старший из космонавтов, был по числу прожитых лет старше его, а остальные равны или немного моложе, он не мог отделаться от чувства, что все они в сравнении с ним дети. Он смотрел на них так, как мог бы старик смотреть на молодежь, с высоты своего жизненного опыта.
Волгин сознавал ложность этого чувства. Его друзья были, несомненно, выше его по знаниям, более развиты, чем он.
Волгин старался составить себе мнение о каждом из них. Ему очень понравились Второв, Озеров, Крижевский, Мельникова и Станиславская. Котов, с его суровостью и всегда мрачным лицом, произвел на него неприятное впечатление. К остальным Волгин еще не присмотрелся.
Он успел заметить, что Ксения Николаевна отличает Виктора от остальных. Он перехватил несколько ее взглядов, направленных в сторону Озерова, и был уверен в том, что его друг ошибается, говоря, что Станиславская равнодушна к нему.
Но о своих наблюдениях Волгин промолчал. Говорить об этом не стоило. Все выяснится само собой, когда придет время.
Старая, но вечно новая история!
"А современные люди, - подумал Волгин, - могут ли они влюбляться? Я ни разу не замечал ничего, что могло бы ответить на этот вопрос".
Одно время ему казалось, что Владилен неравнодушен к Мэри. Но они держались друг с другом так, что это впечатление рассеялось.
Любовь, дружба, взаимная симпатия и антипатия - все это не могло исчезнуть, должно было играть свою роль в жизни современных людей так же, как и у их предков.
Нет, хватит одиночества, пора, давно пора погрузиться в общую жизнь человечества!
Теперь это было легче сделать. Волгин был не один. То, что он чувствовал по отношению к окружающему, должны были чувствовать двенадцать других людей. Они могли делиться впечатлениями, мыслями, могли поддержать друг друга в тяжелую минуту сомнений, которые так часто являлись Волгину в дни его одиночества.
Второв обронил фразу: "Нам придется учиться с самого начала". И тут будет легче, они могут учиться вместе.
Мысли Волгина снова вернулись к последним дням.
Люций был прав: космонавты не пожелали расстаться с Волгиным, они попросили его взять их с собой, в его арелет, и доставить в Ленинград. Второв, Мельникова, Котов, Федоров, оба астронома и Озеров были уроженцами Ленинграда. Остальные согласились сопровождать их и только потом повидать Москву, Киев, Варшаву. Все эти города существовали на Земле и носили те же названия, что и раньше. Джордж Вильсон был единственным в экипаже "Ленина", кто жил прежде не в Советском Союзе, и его родной город - Бредфорд, былой центр шерстяной промышленности, не существовал в это время.
- Ничего, - сказал Вильсон, когда ему сообщили, что Бредфорда нет, - я половину жизни провел в Лондоне, а ведь он-то сохранился. Разумеется, посещение Лондона было включено в маршрут поездки. Опасаясь все же управлять арелетом таких больших размеров совершенно самостоятельно, Волгин попросил Владилена лететь с ними.
- Чего ты боишься? - спросил Владилен. - Большой или маленький, арелет управляется одинаково и одинаково безопасен.
Но Волгин настоял, и Владилен согласился. Пятнадцатое место в машине заняла Мэри, которую пригласила Мельникова. Они обе почувствовали симпатию друг к другу при первой же встрече.
Космонавты так же, как он, не имели понятия о достижениях науки и техники за протекшее на Земле время и в сравнении с современными людьми были подобны несмышленому ребенку. Но они вели себя иначе, чем Волгин. Второв, Котов, Озеров засыпали Владилена вопросами, которые Волгину приходилось переводить так же, как и ответы. Слушая этот разговор, он понял, что сам допустил большую ошибку, опасаясь показаться "дикарем". Космонавты не боялись этого. Они, если можно так выразиться, выставляли напоказ свою "неграмотность". Чувствовалось, что они и не помышляют уединиться и изучать современную жизнь, прежде чем окунуться в нее, как это сделал Волгин. Они прямо и открыто "брали быка за рога".
Ответы Владилена позволили Волгину гораздо лучше и глубже понять устройство арелета и принцип управления им, хотя он был знаком с этой машиной уже несколько месяцев, а не один час, как астронавты.
А когда Котов неожиданно попросил уступить ему место водителя и повел арелет нисколько не хуже Волгина, он окончательно убедился, что избранный им путь неправилен.
"Что ж, - думал он, - лучше поздно, чем никогда. Больше я не буду стесняться".
Вильсон и Кривоносов заинтересовались карманным телеофом. И, к удивлению Волгина, ни Владилен, ни Мэри не смогли ответить на их вопросы.
- Все знать невозможно, - заметил Михаил Филиппович. - Обратимся к специалистам.
В Ленинграде их ожидал приготовленный для них дом. "Дворец!" сказал Кривоносое. Этот дом в два этажа помещался на улице имени Ирины Волгиной. Было совершенно ясно, что выбор продиктован заботой о Дмитрии Волгине.
Совпадение фамилий не ускользнуло от внимания Второва, и он спросил, случайно ли это.
Волгину пришлось вкратце рассказать о своей жене. Сочувственное молчание послужило ему ответом.
Потом Второв сказал:
- И вы и ваша жена заслужили бессмертие. Это должно утешать вас.
- Я живу, - ответил Волгин, - а Ирина...
Второв не нашел, что ответить. Озеров обнял Волгина.
Первые два дня поток вопросов обрушивался на Владилена, Мэри, Сергея. Космонавты хотели узнать и понять все сейчас, немедленно. Они не хотели ждать.
Подобно Волгину, космонавты целые дни проводили в Октябрьском парке. Но и здесь они вели себя совсем иначе. Расспрашивая обо всем, интересуясь всем, они обращались к любому встречному, вели долгие беседы, затрагивающие все стороны жизни. Волей-неволей участвуя в этих беседах, так как без него собеседники не поняли бы друг друга, Волгин в два дня узнал больше, чем за все предыдущие месяцы,
Ему было неловко и даже стыдно. Замкнуться в себе, встречать все новое и незнакомое с внешним безразличием казалось ему теперь глупостью.
"Потеряно столько времени! - думал он. - Откуда взялась у меня эта странная робость?"
Он рассказал обо всем Озерову.
- Мне кажется, что это было естественно, - ответил Виктор. - Ты был один. Это много значит. И еще мне кажется, что возвращение в мир таким путем, как случилось с тобой, не могло не повлиять на психику. Мы - другое дело. Никто из нас не умирал, мы продолжаем жить. Здесь огромная разница.
- А ты не боишься жить в одной комнате с бывшим покойником? пошутил Волгин.
4
Знание Волгиным современного языка было еще не настолько полным, чтобы без затруднений читать любую книгу. Ознакомившись с предисловием к "Пятой планете", причем ему пришлось один раз вызвать к телеофу Люция и обратиться к нему за помощью, Волгин решил, что дальнейшее чтение можно заменить рассказом Владилена, который как астроном должен был знать историю Фаэтона.
Жизнь обитателей погибшей планеты разделялась на две, резко отличные друг от друга половины: до катастрофы и после нее. Первая половина меньше интересовала Волгина, и ознакомление с ней можно было пока отложить. А то, что относилось к Новому Фаэтону - планете системы Веги, - то это была область чисто астрономическая, и Владилен, конечно, хорошо ее знает.
Волгин не ошибся.
Разговор произошел вечером того же дня.
- Я прочел, - сказал Волгин, - о том, как люди узнали о фаэтонцах. Но мне неясно, сколько раз и когда они прилетали на Землю.
- Этот вопрос, - ответил Владилен, - интересовал ученых много столетий. Ответ был получен шестьсот лет назад, когда фаэтонцы прилетели к нам и провели на Земле свыше трех лет. Было достигнуто полное взаимопонимание. Лингвмашина...
- Это что такое?
- Узкоспециализированный электронный мозг, способный изучить любой язык по "слуху" и служить переводчиком. Название произошло от слова "лингвист". Так вот, с активной помощью самих фаэтонцев эта машина, вернее несколько таких машин, дали возможность вести подробные беседы. Мы узнали все, что хотели.
- Ты так говоришь "мы", будто сам присутствовал при этих беседах, - улыбнулся Волгин.
Владилен ответил с полной серьезностью:
- Шестьсот лет - срок большой, но люди третьего века нашей эры и мы, живущие в девятом, не так далеки друг от друга, как это было в старину. У них и у нас один и тот же образ жизни. Мы с детства привыкаем смотреть на последнее тысячелетие как на единую жизнь одного и того же общества. Этим и объясняется слово "мы".
- Продолжай!
- Фаэтонцы рассказали нам историю своей планеты. Цивилизованная жизнь началась у них примерно на сто тысяч лет раньше, чем на Земле. Я имею в виду земные года, на Фаэтоне год был гораздо длиннее. Но, как ты увидишь дальше, этот срок не так велик. В общем, история их общества чрезвычайно напоминает нашу историю. Было неравенство людей, была борьба классов. Переход к лучшим формам жизни у фаэтонцев происходил медленнее и труднее, чем на Земле. Но ко времени переселения все это было уже в прошлом. Они сами согласны, что не будь у них единого общественного строя, по-нашему коммунизма, фаэтонцы погибли бы вместе со всей планетой. Спасение стало возможно потому, что все люди действовали по единому плану, действовали дружно. Тебе, Дмитрий, лучше, чем нам, понятно, к чему привела бы катастрофа при существовании вражды и антагонизме.
- Вполне представляю.
- В истории фаэтонцев, - продолжал Владилен, - обращает на себя внимание один странный факт. Коммунизм - будем употреблять это слово появился у них в теории за две тысячи лет до того, как он стал формой жизни. У нас, на Земле, на это потребовалось в двадцать раз меньше времени. Первый искусственный спутник Фаэтона (у них были искусственные спутники) вылетел за пределы атмосферы уже при полном коммунизме, за четыреста лет до полета в космос первого фаэтонца. У нас на это потребовалось шесть лет. В шестьдесят семь раз меньше. И так было во всех областях науки и техники, везде одна и та же картина. О чем она говорит?
- Прогресс шел медленнее.
- Да, гораздо медленнее, чем у нас. Я помню, например, что они открыли явление электролизации почти за тысячу лет до появления в технике электродвигателей.
- Но чем объясняются такие темпы? Что они, мыслят медленнее, что ли?
- Да, это так. Фаэтонцы очень похожи на нас. Они только очень маленького роста, их глаза больше наших, а лоб массивнее. Но за этим лбом течет медленная, словно ленивая, мысль. Их движения тоже замедленные, плавные, спокойно-неторопливые. И вся их жизнь, с нашей точки зрения, идет томительно медленно. Но они сами, конечно, не замечают этого. Мы показались им слишком быстрыми, порывистыми, резкими в словах и поступках. Может быть, они считают нас даже бестолково мечущимися. Им непонятна наша энергия.
- Но почему это так?
- Потому, что жизненная энергия, интенсивность развития находятся в прямой зависимости от количества солнечной энергии, от количества тепла и света, получаемых планетой от Солнца, Фаэтон находился слишком далеко от центра нашей системы. И жизнь на нем возникла и развивалась неизмеримо медленнее, чем на Земле. Если она все же достигла высокой ступени, то это произошло потому, что Фаэтон во всех остальных отношениях был прекрасно приспособлен к жизни. И еще потому, что жизнь легко приспосабливается к любым условиям. Медленность эволюции организмов повлияла на развитие мозга. Мозг фаэтонцев по природе своей инертнее нашего.
- Значит, один и тот же путь мы проходили и проходим быстрее, чем они?
- Да. И мы все время их обгоняем. Вернее сказать, нагоняем. В настоящее время они идут впереди нас, но ненамного.
- Как? Ведь, насколько я понял, современная наука Земли находится на том уровне, где была наука фаэтонцев сто тысяч лет тому назад?
- Это верно, но слушай дальше. Если бы Фаэтон не погиб и фаэтонцы продолжали жить в Солнечной системе, при всей медленности их развития, они обогнали бы нас по крайней мере на четыре-пять тысяч лет. Но дальнейшая жизнь фаэтонцев проходила под светом не Солнца, а голубой звезды Веги.
- На это указывает и автор "Пятой планеты", но не дает пояснений. Предисловие очень кратко.
- Мы уклонились в сторону, - сказал Владилен. - Ты интересовался, сколько раз фаэтонцы посещали Землю. Давай вернемся к этому вопросу.
- Я забыл об этом. То, что ты рассказываешь, очень интересно.
- Лучше соблюдать хронологический порядок. Так вот, фаэтонцы начали совершать межпланетные полеты, когда люди Земли были еще в первобытном состоянии. Они прилетали к нам восемь раз. Одна экспедиция отделялась от другой тысячелетиями. И, наблюдая жизнь Земли, ученые Фаэтона поняли, что эволюция на Земле идет значительно быстрее, чем это происходило у них. Прилетая к нам в очередной раз, они находили людей более развитыми, чем ожидали, исходя из своего опыта. Это очень важно для понимания последующего. Когда они узнали об участи, грозящей их планете, было принято решение оставить на Земле указания, о которых ты читал в предисловии. Надо отдать им должное, они поразительно точно рассчитали время, когда люди найдут тайник. Ошибка составила немногим больше тысячи наших лет. Это изумительно.
- Согласен. Но сколько времени им потребовалось для этого расчета? Владилен засмеялся.
- Важен результат, - сказал он. - Устройство тайника на полюсе, установка гранитных фигур на Арсене - все это потребовало много времени. Они сами не могут сейчас сказать, сколько раз прилетали на Землю для осуществления своего плана. Вероятно, раз десять. После переселения к Веге они посетили Землю два раза. Первый раз - для проверки тайника и для установки аппарата связи, а второй - шестьсот лет назад.
- Получили они сигнал?
- Нет, не получили. Или он не появлялся вообще, или уклонился в сторону. С нетерпением ожидая сигнала и не получив его, когда, по их расчету, он должен был быть послан, фаэтонцы отправились на Землю без приглашения. Это случилось через тысячу триста лет после попытки людей Земли дать этот сигнал.
- Ты сказал, что они ждали с нетерпением. Почему? Разве им так важно было получить сигнал?
- Да, очень важно. Чтобы ты понял дальнейшее, я должен немного сказать о звездах и их излучениях. Звезды делятся на спектральные классы, от белых гигантов до красных карликов. Я говорю это потому, что в твое время не были известны звезды по обе стороны этих пределов.
- О! Ты можешь с равным успехом приводить и новейшие данные. Я никогда ничего не понимал в астрономии.
- Нам достаточно и этого. Солнце принадлежит к классу желтых звезд, наиболее распространенных во Вселенной. Раз ты говоришь, что незнаком с астрономией, я не буду вдаваться в анализ спектральных классов. Скажу самую суть.
- Что и требуется.
- Солнце во всех отношениях - средняя рядовая звезда. Его величина, масса, поверхностная температура, интенсивность излучения всех частот - в общем, все самое обычное, часто встречающееся.
- Не слишком почетно для людей, - заметил Волгин.
- Но очень важно для них. В твое время не знали, но теперь знают, что все звезды типа нашего Солнца имеют планетные системы. Установлено, что именно желтые звезды наиболее благоприятны для жизни на их планетах.
- А у звезд других классов есть планеты?
- Не у всех, но встречаются. Но мы не знаем ни одной планетной системы таких звезд, где возникла бы жизнь. Кроме Веги, но на ее крайней планете жизнь появилась извне, можно сказать, насильственным образом. Я говорю о фаэтонцах.
- Это я знаю. А много известно планетных систем с жизнью?
- Да, очень много. Но наличие жизни еще не означает появление разумной жизни. Планет, где появились высокоразвитые существа, способные мыслить, пока известно совсем мало.
- К этому вопросу мы вернемся. Говори дальше.
- Тогда не отвлекай меня. Установлено также, что звезды спектрального класса Веги не только не благоприятны для возникновения жизни но и вредно влияют на живые организмы. Этого не учли фаэтонские ученые. Или они надеялись искусственно нейтрализовать вредные излучения голубого солнца. Отчасти им это удалось, жизнь на Новом Фаэтоне не погибла.
- Я что-то плохо понимаю.
- Сейчас поймешь все. Излучения голубых звезд оказывают тормозящее действие на развитие мозга. И не только мозга, но и вообще уменьшают жизненную энергию. Фаэтонцы узнали об этом слишком поздно. И без того медленное развитие их организмов еще более замедлилось у Веги, Повторяю, если бы они были менее развиты, они погибли бы, эволюция пошла бы назад. Они потеряли бы все, что было завоевано тысячелетиями, и постепенно превратились снова в дикарей, а затем и в животных. Только высокая культура спасла их от этой участи. Но дальнейшее движение вперед почти полностью прекратилось. Они застыли на одном месте. Жизнь превратилась в пассивное состояние, способное только поддерживать уже достигнутое, но не создавать новое, а ведь только это и есть подлинная жизнь. Правда, мысль работала, но как? За сто тысяч наших лет почти полмиллиона их поколений подвинулись по пути прогресса настолько, насколько мы на Земле продвигаемся за одну тысячу лет. Вот почему я сказал, что фаэтонцы впереди, но ненамного. Если бы они остались у Веги, люди Земли обогнали бы их очень скоро.
- Значит, они снова решили переселиться?
- Не совсем так. Не переселиться, а перейти в другую планетную систему, к более благоприятному солнцу.
- Это и означает переселение.
- Допустим, - сказал Владилен, - что мы с тобой решили переехать в другой дом. Мы сядем в арелет и переселимся. Но если мы хотим жить на новом месте в этом доме? - Тогда придется перенести дом.
- Вот именно. И это уже нельзя назвать переселением.
- Значит, ты хочешь сказать...
- Как раз это. Наука и техника фаэтонцев дает им возможность "перенести дом на другое место". Короче говоря, совершить переезд в другую планетную систему, не покидая своей планеты.
- От одной звезды к другой?!
- Что ж тут удивительного! Это гораздо удобнее.
- Твое хладнокровие восхитительно, Владилен! Действительно! Совершить космическое путешествие, не покидая квартиры! Чего проще! Волгин рассмеялся несколько нервно.
- Все это не так уж сложно. Если имеешь возможность воздействовать на гравитационное поле, то становишься хозяином орбиты планеты. Фаэтонцы заставили планету двигаться по спирали, отдаляясь от Веги. А когда освободились от притяжения звезды, направили свой путь к Солнцу.
- К Солнцу? Значит, они возвращаются сюда?
- Ну конечно. Солнечная система - их родина. Только здесь через несколько поколений исчезнут все следы влияния голубого солнца, и жизнь пойдет по-старому,
- Теперь понятно, - сказал Волгин. - А, то я хотел спросить, почему они не ушли от Веги гораздо раньше.
- Именно потому, что другой звезды спектрального класса Солнца нет на приемлемом расстоянии. И именно поэтому они с таким нетерпением ожидали сигнала. Им нужно вернуться на то место, где находился первый Фаэтон. Но оно занято его же обломками, поясом астероидов. Только мы, люди Земли, можем помочь им.
- Кажется, я все понял. Очистительные отряды, в которых работает мать Мэри, созданы для этой цели?
- Да. К моменту прилета фаэтонцев надо очистить орбиту для пятой планеты, которая снова появится в Солнечной системе. Мы уничтожим все астероиды. На Марсе уже строится сверхмощная гравитационная станция. Только для того, чтобы в случае помех со стороны Юпитера оказать помощь фаэтонцам. Но можно надеяться, что Юпитер не помешает. По нашим расчетам, он будет находиться по другую сторону Солнца.
- Момент прилета точно известен?
- Конечно. Когда фаэтонцы были на Земле, шестьсот лет тому назад, их планета уже покинула Вегу. Они были совершенно уверены, что мы уже способны помочь им. И не ошиблись. Траектория полета, скорость движения - все точно известно.
- Но если так, зачем строить станцию на Марсе?
- В таком деле нельзя ничем пренебрегать. В расчеты могла вкрасться ошибка, или что-нибудь непредвиденное может изменить данные полета Фаэтона. Нельзя рисковать целым человечеством.
- Когда же они прилетят?
- Фаэтон будет на линии своей новой орбиты первого июля девятьсот семьдесят девятого года. Если ничто не помешает.
- Значит, мы не увидим этого события?
- Почему? Осталось сто девятнадцать лет. Фаэтон уже близко. Мунций или даже Люций вряд ли доживут до его прилета. Но ты, я, Мэри - мы увидим его.
- Я?
- Разве Люций не говорил тебе, что ты проживешь не менее ста двадцати лет?
- Говорил.
- Ты не веришь ему?
Волгин промолчал. Он действительно не мог верить отцу в этом вопросе. Ему казалось, что Люций говорит так из чувства сострадания, желая убедить Волгина в том, что он ничем не отличается от других людей. Чудовищное потрясение, которое испытал его организм, умерший и воскресший, не могло, по мнению Волгина, продлить жизнь, а, как раз наоборот, должно сократить ее. Люций жалеет его и не говорит правды.
- Хорошо, - сказал Волгин. - Допустим, что я проживу сто двадцать лет. Фаэтонцы прилетят через сто девятнадцать...
- Понимаю, что ты хочешь сказать. Но наука многое узнала и многому научилась из опыта с тобой. Не сомневаюсь, что ты сможешь прожить дольше. Так же, как любой из нас.
- Например, Мунций?
- Ему уже под двести. Вряд ли он захочет.
- Разве дело только в желании?
- В большинстве случаев именно в этом. Возьмем Мунция. Если он захотел бы во что бы то ни стало увидеть прилет фаэтонцев, он мог бы воспользоваться анабиосном.
- Это слово мне ничего не говорит.
- Человека можно погрузить в сон настолько глубокий, что он граничит с состоянием анабиоза. В таком сне организм замирает, сердце почти не бьется, питание вводится искусственно. Анабиосон может продолжаться от ста до двухсот лет. А проснувшись, человек снова начинает жить. Перерыв не сказывается на общей продолжительности активной жизни. Любопытно, что после анабиосна человек внешне молодеет, исчезают морщины, седые волосы.
- Ты мне напомнил. Я давно хотел спросить: почему у вас сохранилась старость, внешняя, конечно? Разве наука не может создать человеку вечную молодость? Опять-таки внешнюю.
- Вполне может. Морщины, седина - все это легко устранимо. Но, как это ни странно, сами старики не хотят выглядеть молодыми. За очень редкими исключениями. К таким исключениям принадлежит Иосиф, которого ты видел в Космограде. Знаешь ли ты, что он старше Мунция?
- Этому трудно поверить. Иосиф выглядит ровесником Лоция.
- Он старше его больше чем вдвое. Но таких "любителей" очень мало.
- Вероятно, это происходит потому, что у вас долго длится естественная молодость. С точки зрения моих современников, Люций дряхлый старик. Ведь ему больше восьмидесяти лет. А выглядит он тридцатилетним. То же самое и с женой Люция - Эрой. Кстати, сколько тебе лет, Владилен?
- Тридцать два.
- А Мэри?