— Я все сказал, — твердо произнес он и сел, ощущая на себе недоуменные взгляды.
Эрикссон хмыкнул и повернулся к Козыреву. Тот заговорил не сразу, очевидно, желая подчеркнуть важность момента.
— Я выслушал всех вас и убедился, что взгляды на создавшуюся ситуацию расходятся. Однако решение может быть только одно, и я его принял. Принял, исходя из интересов пославшей нас Земли. План Эрикссона, конечно, пока схематичен, не продуман в деталях, над ним следует тщательно поработать, чтобы свести риск к минимуму. Сейчас нам как никогда нужно единство мнений, поэтому призываю всех склониться к упомянутому варианту. Я же, со своей стороны, постараюсь.
Иджертон поднялся и, тяжело ступая, вышел из зала.
Глава 19. Философия в «развлекалке»
Глава 20. Побег
Эрикссон хмыкнул и повернулся к Козыреву. Тот заговорил не сразу, очевидно, желая подчеркнуть важность момента.
— Я выслушал всех вас и убедился, что взгляды на создавшуюся ситуацию расходятся. Однако решение может быть только одно, и я его принял. Принял, исходя из интересов пославшей нас Земли. План Эрикссона, конечно, пока схематичен, не продуман в деталях, над ним следует тщательно поработать, чтобы свести риск к минимуму. Сейчас нам как никогда нужно единство мнений, поэтому призываю всех склониться к упомянутому варианту. Я же, со своей стороны, постараюсь.
Иджертон поднялся и, тяжело ступая, вышел из зала.
Глава 19. Философия в «развлекалке»
Давно уже Родриго не чувствовал себя так паршиво. «Не все еще потеряно, не все еще потеряно», — твердил он как заклинание, но это не помогало. Хотелось убежать в лес, подальше от людских глаз, и ломиться сквозь чащу, раздвигая руками пружинистые ветки, а потом, выбившись из сил, повалиться в кусты и лежать — день, два, пока неслышно подошедший Иван не тронет за плечо: «Вставай! Все образовалось, мы победили!»
«Неужели Эрикссон прав, и я действительно становлюсь трусом? — подумал он. — Отсидеться, как медведь в берлоге, ожидая, что перемены произойдут сами собой, откуда такие мысли? Может, пора менять профессию?»
В глаза ударил яркий солнечный свет — Родриго и не заметил, как ноги сами привели его к выходу. Поляна была оккупирована десантниками. Отправляясь на заседание, Эрикссон объявил свободное время, и теперь звездное воинство грело бока, расположившись на травке. Лишь несколько человек в поте лица истязали тренажеры.
Родриго попятился. Конечно, парни еще ничего не знали, но ему уже чудились насмешливые взгляды, слышались двусмысленные реплики. Нег, он не пойдет сейчас ни к шефу, ни к Иджертону, ни к Ивану. Ему надо побыть в одиночестве и придумать слова, с которыми он обратится к своим ребятам, чтобы восстановить тонкую, расползающуюся ткань понимания.
Но его уже заметили.
— Командир! — Йожеф поднялся, отряхивая с ладоней прилипшие травинки. — Вы что-нибудь решили? Мы тут с Дзиро уже заключили пари!
Родриго неопределенно махнул рукой и отступил в коридор. Его щеки горели. Стыд? Ему есть чего стыдиться? Просто поразительно, какие пугающие перемены произошли в нем всего за несколько дней! «Мутация сознания», — такую загадочную фразу произнес однажды Горак — теперь уже и не вспомнить, по какому поводу. Но фраза врезалась в память. И вот мутант — он сам. Стоит над расширяющейся трещиной в скале и терзается, никак не может решить — на какую сторону перейти? А ведь еще совсем недавно все было так просто и понятно.
Подходя к «развлекалке», он услышал рокочущий голос Кена Дайсона и чуть слышное блеяние Ренато. Видимо, не все десантники выползли на солнышко. «Со Шкафом не очень-то поспоришь», — вспомнил Родриго недавние поучения Хальберга и замер у двери, обратившись в слух.
— Птенчик, а Птенчик, — презрительно выговаривал Кен, — тебе самому-то понятно, что ты — это только полчеловека? Думал, здесь в куклы играют? Жалеешь, небось, что не смог притащить сюда мамочку — сопельки утирать?
— Нет, не жалею, — пролепетал итальянец.
— Даже отвечать как следует не умеешь! — рявкнул Кен. — Стоит на тебя надавить — и растечешься, как амеба. А в бою? Думаешь, много найдется охотников сражаться с тобой плечом к плечу? На месте Красавчика я бы давно тебя вышвырнул. Поработай своей безмозглой башкой и пойми, что ты всех нас позоришь!
Ренато молчал.
— Ну хорошо. — Послышался звук отодвигаемого стула. — Если начальству на все начхать, я сам тобой займусь. Ты у меня станешь человеком! Вспомнишь маму еще не раз, но потом — помяни мое слово! — скажешь спасибо старику Дайсону. Ну-ка встать! Вдоль стены бегом марш!
— Н-нет, — дребезжащим голосом ответил Ренато.
— Что? — взревел Кен. — Что ты сказал?!
Красная рожа сержанта Кэнби материализовалась из воздуха и стала приближаться к Родриго. Он помотал головой, отгоняя видение, и рванул дверь.
Одной рукой Шкаф держал тщедушного итальянца за грудки, другую отводил назад для удара.
— Отставить! — заорал Родриго.
Кен разжал пальцы и оттолкнул Ренато так, что тот чуть не упал.
— Подслушиваете, значит? А я всего лишь хотел вашего парня в чувство привести. Ходит, как замороженный. Не в обиду будь сказано, Фил уже давно бы…
— Вон, — страшным голосом произнес Родриго. — Пошел вон! И если ты еще хоть раз его тронешь!..
— Неужто пожалуетесь Филу? — Дайсон укоризненно покачал головой. — Ай-яй-яй…
Он еще не успел закончить, а нога Родриго уже взвилась вверх, целя в ненавистное лицо. Кен так же автоматически выставил блок и отбил удар. Но на большее дерзости Шкафу не хватило, и он, бормоча что-то нечленораздельное, скрылся за дверью.
Родриго повернулся к Джентари.
«А в самом деле, — подумал он, — с какой стати его понесло в десантники? Что в нем от бравого космического вояки? Ростом, правда, не подкачал, кое-какая силенка, что бы там ни говорили, тоже имеется. И вообще, все положенные тесты он выдержал — в это заведение не берут кого попало. Но с другой стороны… Во времена Ларозьера критерии отбора были гораздо жестче. Сейчас люди, убаюканные отсутствием реальной угрозы, обленились, молодежь в десантники идет неохотно, предпочитает развлечения. Так что к Ренато особенно придираться не стали. А зря! Учиться бы ему в университете, сидеть в вертящемся кресле среди четырех экранов, обложившись кристаллами, хранящими всю мудрость человечества, пялиться на графики разных там функций и мычать от восторга. Так нет же, он предпочел влезть в унылый, лягушачьего цвета, комбинезон, прицепить пульсатор и отправиться создавать для своих соплеменников рай посреди ада. Романтика, жажда небывалых приключений, героических подвигов? Глупенький, герои бывают только в боевиках, в реальной жизни надо просто вкалывать и выполнять приказы начальства».
— Слушай, — сказал Родриго, садясь, — я все никак не могу понять. Ну ладно, у Дайсона бицепсы вместо мозгов. Но ведь не только он считает твое пребывание в отряде чистым недоразумением! Слышать такое, конечно, обидно, и все же… Ты ведь неглупый парень, должен понимать, что эта работенка не для тебя. Десантник — это человек, которого отличает от прочих смертных… как бы точнее выразиться… повышенная жизнеспособность. Каждый из нас может долгое время существовать и действовать самостоятельно в самых жестких условиях. Как танк-автомат. Ну а ты?.. Закинь тебя куда-нибудь, где нет людей, и через пару суток ты сломаешься. Разве не так? Почему же все-таки ты здесь? Может, прихоть родителей?
— Нет. — Ренато был бледен, взгляд его блуждал по стене.
— М-да, не получается у нас разговора. Но я должен разгадать эту загадку. Знаешь, Ренато, ты вовсе не так прост, каким кажешься. Что-то носишь в себе, но ни с кем не хочешь поделиться. Я угадал?
Ренато вздрогнул и, поняв, что этим выдал себя, неловко завозился на стуле.
— Вижу, угадал. Так, может, все же поделишься? Я должен понять тебя, Ренато. Иначе просто не берусь предсказать, как сложатся наши взаимоотношения.
И тут Ренато расслабился, словно осознав наконец, что его стул — не орудие пытки, а просто удобная мебель.
— Хорошо, я могу вам сказать, командир. — Он взглянул на Родриго, но тут же вновь отвел взгляд. — Только вам. Понимаете… — Ренато запнулся, затем набрал в грудь воздуха и выдохнул: — Я верю в Бога.
В первый момент Родриго подумал, что его разыгрывают.
— Ты… веришь? Слушай, но это же ни в какие ворота… — Ему стало смешно. Родриго никогда близко не общался с верующими, но почему-то представлял их изможденными старцами с фанатическим блеском в глазах. А тут сидит этакий едва вылупившийся цыпленок, которого еще и жизнь-то ни разу по-настоящему не била.
Нельзя сказать, чтобы Ларозьер ввел гонения на религию. Но, впервые в истории став единоличным властителем Земли, он не захотел делить с Богом свое влияние на умы. Тем более что тот только в умах и существовал, был всего лишь бесплотной идеей, изобретением самих землян, призванным обслуживать некие тонкие струны человеческой души. Он же, Ларозьер, не был ничьей идеей, существовал во плоти и своего высокого положения добился сам, без помощи молитв и шаманских заклинаний. «В битве с плазменниками нам помог не Бог, — неустанно повторяли с тех пор средства массовой информации, — мы сами выковали победу под руководством одного из лучших своих представителей». Тщательно продуманной политикой умница Франсис заставил все конфессии вариться в собственном соку. Провозгласив веру исключительно частным делом, светская власть полностью игнорировала власть церковную. А вот самих священнослужителей явно выводили из равновесия триумфы науки. Уже тот факт, что разумное существо можно сотворить в лаборатории, без вмешательства божественной воли, нанес религии сокрушительный удар. Дальнейшие открытия, расширение знаний о Вселенной, выход человечества в глубокий космос еще больше подорвали позиции церковников. Стало очень трудно объяснить, с чего это Господь так возлюбил одну-единственную планетку среди миллиардов, триллионов других в бесчисленных галактиках? Зачем же созданы остальные — неужели от нечего делать? Тоталитарные секты Ларозьер искоренил, а традиционные культы начали хиреть сами собой. Инерция человеческого мышления, конечно, была огромна, но круги от брошенного в воду камня все ширились и ширились.
— Да, я верю, — произнес Ренато с такой убежденностью, что Родриго сразу расхотелось смеяться. «Вот тебе на, — подумал он. — Цыпленок залез обратно в скорлупу, и, судя по всему, извлечь его оттуда будет непросто».
— Хорошо. Но я, по правде говоря, все еще не могу понять. У тебя что, религиозные родители?
— Нет. Но я очень много читал и… — Ренато снова запнулся, — размышлял…
— Вот как? Где же ты отводишь место своему Богу? Мы нанизываем парсеки на парсеки, но пока не встречали ничего необъяснимого. И вообще, что ты понимаешь под Богом? Версия бородатого старца, полагаю, отпадает. Во Вселенной наверняка есть планеты с разумной жизнью, но вряд ли где-то еще природа повторила человека с точностью до деталей. Или ты считаешь, что на каждую такую планетку приходится по одному собственному всевышнему?
Юноша смутился.
— Все совсем не так… Бог един, и он разлит во Вселенной. Я бы сказал, что каждый атом несет в себе его частицу.
Родриго потер подбородок.
— Ты не оригинален. Что-то такое я уже слышал. Ренато, а зачем тебе размышлять обо всем этом? Объясни, может, я пойму.
Ренато долго молчал. Потом заговорил:
— Ну как же, командир?.. Представьте — летит корабль. Миллиарды километров позади, триллионы, световые годы… А вокруг мертвая материя. Даже не враждебная, а просто мертвая, безразличная. Вы только задумайтесь: горстка людей в океане бездушной материи! Вы в корабле можете не проснуться после анабиоза, задохнуться из-за отказа системы регенерации или лопнуть от перепада давления, если метеорит пробьет защиту. А в окружающем мире не изменится ни один атом. Электроны все так же будут бегать вокруг ядер, ни один не сойдет с орбиты из-за того, что вы в металлической посудине испускаете последний вздох. Но ведь это же страшно! Прожить жизнь, радуясь или мучаясь, что-то создавая, что-то отвергая, а в результате распасться на горстку молекул, имеющих такое же отношение к твоему бывшему «я», как пыль в какой-нибудь далекой туманности!
Ренато перевел дыхание.
— Я долго размышлял и пришел к выводу: этого не может быть! Каждая частица, даже самая ничтожная, имеет две ипостаси — материальную и духовную. Только так! Иначе — безысходность, жизнь теряет смысл. Если нет Бога, рассеянного в природе, то каждый из нас — игра чистейшей случайности, обыкновенное физическое тело, описывающее сложную траекторию в пространстве и изредка дающее жизнь еще нескольким так же бестолково мечущимся телам. Лишь допустив идею Бога, изначально определившего цель всего сущего, цель, до сих пор нами самими не понятую, мы обретаем надежду!..
Ренато замолчал. Родриго смотрел на него, как на инопланетянина. Он отказывался верить, что услышал все это от человека, которого только что считал самым несчастным и третируемым существом на всей Базе.
— Не ожидал от тебя, — наконец выдавил он. — Ты, оказывается, философ! Вот только с логикой, мне кажется, у тебя не все в порядке. Если цель определяет Бог, так ты бы сидел и ждал, пока он тебя не пристроит на местечко, полностью соответствующее твоим способностям. Какой смысл пытаться самому определить эту цель и подаваться в десантники? Ведь ты здесь и на сотую часть не раскроешь того, что заложено в твоих генах!
— Понимаете… — тихо ответил Ренато. — Это своего рода проверка. Конечно, только Богу известно, для чего существует каждый из нас. Но он никому ничего не подсказывает. Мы сами должны если не определить истинную цель нашей жизни, то хотя бы максимально приблизиться к ее осознанию. И лишь тогда, когда наш выбор совпадает с намерениями Бога, возможна гармония.
— Что ты понимаешь под гармонией?
— Наше соответствие всеобъемлющим процессам, происходящим в природе. Должен возникнуть своего рода резонанс. Но угадать удается очень немногим. Вот скажите, командир, кем, по-вашему, я мог бы стать на Земле?
— Ну… — Родриго задумался. — Ученым, по всей видимости. Что-нибудь гуманитарное. Социология? Этика?
— Вот видите. Вы уже решили мою судьбу за меня. Кто-нибудь другой посчитает иначе. Но все это только предположения. А я сам… Я, честно говоря, еще не нашел себя. Ученый? Возможно. Но это — лишь один из вариантов. Истинное мое предназначение пока неизвестно. Однако годы идут. Не могу же я, ожидая внезапного озарения, не заниматься решительно ничем. Поэтому я и пошел в десант. Мне захотелось попасть в экстремальные условия, установить предел своих возможностей. Я знал, что мне будет трудно, что я буду подвергаться унижениям. Но согласитесь: если с самого начала предоставить себе тепличные условия, то невозможно узнать, чего ты стоишь на самом деле. А без этого настоящее мое предназначение так и останется загадкой. Ведь так? Вот вы, например. Почему вы пошли в десант?
— Почему? — Родриго оторопел. — Да потому, черт подери, что мне тут нравится! Я рожден для этого!
— Вы ошибаетесь, — мягко возразил Ренато. — Вам просто кажется, что ваше место здесь. Я ведь все вижу. Вы не такой, как остальные командиры групп. Не обижайтесь, пожалуйста, но мне думается, что ваше место на Земле, а здесь вы просто растрачиваете время.
— Вот как? — Родриго усмехнулся. — Значит, я считаю, что это тебе здесь нечего делать, а ты — что мне. Забавно!
Видя, что командир вовсе не разгневан его более чем странным выводом, Ренато осмелел.
— Более того, — сказал он. — Я, конечно, здесь по своей воле, но уже во многом пересмотрел собственные оценки. Может быть несколько точек зрения на деятельность Службы Безопасности. Среди них и такая: ее создание вообще ничем не оправдано, это не более чем игра в суперменов. Лично вам не кажется, что функции десанта могла бы выполнять какая-то гражданская структура?
— Что-о? — Родриго медленно поднялся. — Что ты мелешь, философ доморощенный?
Ренато испуганно моргнул.
— Я не хотел вас обидеть, — забормотал он. — Просто высказал одну из возможных точек зрения. Ведь никто не может знать абсолютную истину! Никто, кроме Бога!
Родриго демонстративно отвернулся к окну. Ему хотелось посрамить Ренато, подвергнуть осмеянию его богоискательские бредни. Но мысли в черепной коробке ворочались тяжело. Вдруг Родриго понял, что, по сути, не может противопоставить этим «бредням» ничего. «А если мальчишка в чем-то прав? — подумал он. — Не я ли только что фактически восстал против своего шефа, а перед этим терзался сомнениями насчет истинной роли десанта? Нет, все не так просто. Но проявить признаки колебаний перед этим юнцом?..»
— Хорошо, Ренато, — сказал он, не оборачиваясь. — Твои религиозные искания в конечном счете меня не касаются. Можешь на досуге предаваться самоусовершенствованию вплоть до погружения в нирвану. Но не забывай, что вместо нимба ты пока еще носишь десантный шлем. Для меня ты остаешься солдатом. Таким же, как все. Ты сам избрал этот путь.
— Я и не прошу для себя никаких поблажек, — спокойно, чуть ли не с вызовом, произнес Ренато.
— Вот и прекрасно. Можешь идти.
Оставшись один, Родриго невесело усмехнулся. «Десант не нужен, — подумал он. — Ну и ну! Сомнения сомнениями, но отправить на свалку истории эту великолепно отлаженную боевую машину, которая больше века выполняла самую грязную работу на переднем крае?.. Да у него мозги набекрень, у этого пацана! Впрочем, трепку он мне задал изрядную. Признайся, старина, неужели ты так уверен, что вышел победителем?
«Не уверен», — ответил внутренний голос.
«Неужели Эрикссон прав, и я действительно становлюсь трусом? — подумал он. — Отсидеться, как медведь в берлоге, ожидая, что перемены произойдут сами собой, откуда такие мысли? Может, пора менять профессию?»
В глаза ударил яркий солнечный свет — Родриго и не заметил, как ноги сами привели его к выходу. Поляна была оккупирована десантниками. Отправляясь на заседание, Эрикссон объявил свободное время, и теперь звездное воинство грело бока, расположившись на травке. Лишь несколько человек в поте лица истязали тренажеры.
Родриго попятился. Конечно, парни еще ничего не знали, но ему уже чудились насмешливые взгляды, слышались двусмысленные реплики. Нег, он не пойдет сейчас ни к шефу, ни к Иджертону, ни к Ивану. Ему надо побыть в одиночестве и придумать слова, с которыми он обратится к своим ребятам, чтобы восстановить тонкую, расползающуюся ткань понимания.
Но его уже заметили.
— Командир! — Йожеф поднялся, отряхивая с ладоней прилипшие травинки. — Вы что-нибудь решили? Мы тут с Дзиро уже заключили пари!
Родриго неопределенно махнул рукой и отступил в коридор. Его щеки горели. Стыд? Ему есть чего стыдиться? Просто поразительно, какие пугающие перемены произошли в нем всего за несколько дней! «Мутация сознания», — такую загадочную фразу произнес однажды Горак — теперь уже и не вспомнить, по какому поводу. Но фраза врезалась в память. И вот мутант — он сам. Стоит над расширяющейся трещиной в скале и терзается, никак не может решить — на какую сторону перейти? А ведь еще совсем недавно все было так просто и понятно.
Подходя к «развлекалке», он услышал рокочущий голос Кена Дайсона и чуть слышное блеяние Ренато. Видимо, не все десантники выползли на солнышко. «Со Шкафом не очень-то поспоришь», — вспомнил Родриго недавние поучения Хальберга и замер у двери, обратившись в слух.
— Птенчик, а Птенчик, — презрительно выговаривал Кен, — тебе самому-то понятно, что ты — это только полчеловека? Думал, здесь в куклы играют? Жалеешь, небось, что не смог притащить сюда мамочку — сопельки утирать?
— Нет, не жалею, — пролепетал итальянец.
— Даже отвечать как следует не умеешь! — рявкнул Кен. — Стоит на тебя надавить — и растечешься, как амеба. А в бою? Думаешь, много найдется охотников сражаться с тобой плечом к плечу? На месте Красавчика я бы давно тебя вышвырнул. Поработай своей безмозглой башкой и пойми, что ты всех нас позоришь!
Ренато молчал.
— Ну хорошо. — Послышался звук отодвигаемого стула. — Если начальству на все начхать, я сам тобой займусь. Ты у меня станешь человеком! Вспомнишь маму еще не раз, но потом — помяни мое слово! — скажешь спасибо старику Дайсону. Ну-ка встать! Вдоль стены бегом марш!
— Н-нет, — дребезжащим голосом ответил Ренато.
— Что? — взревел Кен. — Что ты сказал?!
Красная рожа сержанта Кэнби материализовалась из воздуха и стала приближаться к Родриго. Он помотал головой, отгоняя видение, и рванул дверь.
Одной рукой Шкаф держал тщедушного итальянца за грудки, другую отводил назад для удара.
— Отставить! — заорал Родриго.
Кен разжал пальцы и оттолкнул Ренато так, что тот чуть не упал.
— Подслушиваете, значит? А я всего лишь хотел вашего парня в чувство привести. Ходит, как замороженный. Не в обиду будь сказано, Фил уже давно бы…
— Вон, — страшным голосом произнес Родриго. — Пошел вон! И если ты еще хоть раз его тронешь!..
— Неужто пожалуетесь Филу? — Дайсон укоризненно покачал головой. — Ай-яй-яй…
Он еще не успел закончить, а нога Родриго уже взвилась вверх, целя в ненавистное лицо. Кен так же автоматически выставил блок и отбил удар. Но на большее дерзости Шкафу не хватило, и он, бормоча что-то нечленораздельное, скрылся за дверью.
Родриго повернулся к Джентари.
«А в самом деле, — подумал он, — с какой стати его понесло в десантники? Что в нем от бравого космического вояки? Ростом, правда, не подкачал, кое-какая силенка, что бы там ни говорили, тоже имеется. И вообще, все положенные тесты он выдержал — в это заведение не берут кого попало. Но с другой стороны… Во времена Ларозьера критерии отбора были гораздо жестче. Сейчас люди, убаюканные отсутствием реальной угрозы, обленились, молодежь в десантники идет неохотно, предпочитает развлечения. Так что к Ренато особенно придираться не стали. А зря! Учиться бы ему в университете, сидеть в вертящемся кресле среди четырех экранов, обложившись кристаллами, хранящими всю мудрость человечества, пялиться на графики разных там функций и мычать от восторга. Так нет же, он предпочел влезть в унылый, лягушачьего цвета, комбинезон, прицепить пульсатор и отправиться создавать для своих соплеменников рай посреди ада. Романтика, жажда небывалых приключений, героических подвигов? Глупенький, герои бывают только в боевиках, в реальной жизни надо просто вкалывать и выполнять приказы начальства».
— Слушай, — сказал Родриго, садясь, — я все никак не могу понять. Ну ладно, у Дайсона бицепсы вместо мозгов. Но ведь не только он считает твое пребывание в отряде чистым недоразумением! Слышать такое, конечно, обидно, и все же… Ты ведь неглупый парень, должен понимать, что эта работенка не для тебя. Десантник — это человек, которого отличает от прочих смертных… как бы точнее выразиться… повышенная жизнеспособность. Каждый из нас может долгое время существовать и действовать самостоятельно в самых жестких условиях. Как танк-автомат. Ну а ты?.. Закинь тебя куда-нибудь, где нет людей, и через пару суток ты сломаешься. Разве не так? Почему же все-таки ты здесь? Может, прихоть родителей?
— Нет. — Ренато был бледен, взгляд его блуждал по стене.
— М-да, не получается у нас разговора. Но я должен разгадать эту загадку. Знаешь, Ренато, ты вовсе не так прост, каким кажешься. Что-то носишь в себе, но ни с кем не хочешь поделиться. Я угадал?
Ренато вздрогнул и, поняв, что этим выдал себя, неловко завозился на стуле.
— Вижу, угадал. Так, может, все же поделишься? Я должен понять тебя, Ренато. Иначе просто не берусь предсказать, как сложатся наши взаимоотношения.
И тут Ренато расслабился, словно осознав наконец, что его стул — не орудие пытки, а просто удобная мебель.
— Хорошо, я могу вам сказать, командир. — Он взглянул на Родриго, но тут же вновь отвел взгляд. — Только вам. Понимаете… — Ренато запнулся, затем набрал в грудь воздуха и выдохнул: — Я верю в Бога.
В первый момент Родриго подумал, что его разыгрывают.
— Ты… веришь? Слушай, но это же ни в какие ворота… — Ему стало смешно. Родриго никогда близко не общался с верующими, но почему-то представлял их изможденными старцами с фанатическим блеском в глазах. А тут сидит этакий едва вылупившийся цыпленок, которого еще и жизнь-то ни разу по-настоящему не била.
Нельзя сказать, чтобы Ларозьер ввел гонения на религию. Но, впервые в истории став единоличным властителем Земли, он не захотел делить с Богом свое влияние на умы. Тем более что тот только в умах и существовал, был всего лишь бесплотной идеей, изобретением самих землян, призванным обслуживать некие тонкие струны человеческой души. Он же, Ларозьер, не был ничьей идеей, существовал во плоти и своего высокого положения добился сам, без помощи молитв и шаманских заклинаний. «В битве с плазменниками нам помог не Бог, — неустанно повторяли с тех пор средства массовой информации, — мы сами выковали победу под руководством одного из лучших своих представителей». Тщательно продуманной политикой умница Франсис заставил все конфессии вариться в собственном соку. Провозгласив веру исключительно частным делом, светская власть полностью игнорировала власть церковную. А вот самих священнослужителей явно выводили из равновесия триумфы науки. Уже тот факт, что разумное существо можно сотворить в лаборатории, без вмешательства божественной воли, нанес религии сокрушительный удар. Дальнейшие открытия, расширение знаний о Вселенной, выход человечества в глубокий космос еще больше подорвали позиции церковников. Стало очень трудно объяснить, с чего это Господь так возлюбил одну-единственную планетку среди миллиардов, триллионов других в бесчисленных галактиках? Зачем же созданы остальные — неужели от нечего делать? Тоталитарные секты Ларозьер искоренил, а традиционные культы начали хиреть сами собой. Инерция человеческого мышления, конечно, была огромна, но круги от брошенного в воду камня все ширились и ширились.
— Да, я верю, — произнес Ренато с такой убежденностью, что Родриго сразу расхотелось смеяться. «Вот тебе на, — подумал он. — Цыпленок залез обратно в скорлупу, и, судя по всему, извлечь его оттуда будет непросто».
— Хорошо. Но я, по правде говоря, все еще не могу понять. У тебя что, религиозные родители?
— Нет. Но я очень много читал и… — Ренато снова запнулся, — размышлял…
— Вот как? Где же ты отводишь место своему Богу? Мы нанизываем парсеки на парсеки, но пока не встречали ничего необъяснимого. И вообще, что ты понимаешь под Богом? Версия бородатого старца, полагаю, отпадает. Во Вселенной наверняка есть планеты с разумной жизнью, но вряд ли где-то еще природа повторила человека с точностью до деталей. Или ты считаешь, что на каждую такую планетку приходится по одному собственному всевышнему?
Юноша смутился.
— Все совсем не так… Бог един, и он разлит во Вселенной. Я бы сказал, что каждый атом несет в себе его частицу.
Родриго потер подбородок.
— Ты не оригинален. Что-то такое я уже слышал. Ренато, а зачем тебе размышлять обо всем этом? Объясни, может, я пойму.
Ренато долго молчал. Потом заговорил:
— Ну как же, командир?.. Представьте — летит корабль. Миллиарды километров позади, триллионы, световые годы… А вокруг мертвая материя. Даже не враждебная, а просто мертвая, безразличная. Вы только задумайтесь: горстка людей в океане бездушной материи! Вы в корабле можете не проснуться после анабиоза, задохнуться из-за отказа системы регенерации или лопнуть от перепада давления, если метеорит пробьет защиту. А в окружающем мире не изменится ни один атом. Электроны все так же будут бегать вокруг ядер, ни один не сойдет с орбиты из-за того, что вы в металлической посудине испускаете последний вздох. Но ведь это же страшно! Прожить жизнь, радуясь или мучаясь, что-то создавая, что-то отвергая, а в результате распасться на горстку молекул, имеющих такое же отношение к твоему бывшему «я», как пыль в какой-нибудь далекой туманности!
Ренато перевел дыхание.
— Я долго размышлял и пришел к выводу: этого не может быть! Каждая частица, даже самая ничтожная, имеет две ипостаси — материальную и духовную. Только так! Иначе — безысходность, жизнь теряет смысл. Если нет Бога, рассеянного в природе, то каждый из нас — игра чистейшей случайности, обыкновенное физическое тело, описывающее сложную траекторию в пространстве и изредка дающее жизнь еще нескольким так же бестолково мечущимся телам. Лишь допустив идею Бога, изначально определившего цель всего сущего, цель, до сих пор нами самими не понятую, мы обретаем надежду!..
Ренато замолчал. Родриго смотрел на него, как на инопланетянина. Он отказывался верить, что услышал все это от человека, которого только что считал самым несчастным и третируемым существом на всей Базе.
— Не ожидал от тебя, — наконец выдавил он. — Ты, оказывается, философ! Вот только с логикой, мне кажется, у тебя не все в порядке. Если цель определяет Бог, так ты бы сидел и ждал, пока он тебя не пристроит на местечко, полностью соответствующее твоим способностям. Какой смысл пытаться самому определить эту цель и подаваться в десантники? Ведь ты здесь и на сотую часть не раскроешь того, что заложено в твоих генах!
— Понимаете… — тихо ответил Ренато. — Это своего рода проверка. Конечно, только Богу известно, для чего существует каждый из нас. Но он никому ничего не подсказывает. Мы сами должны если не определить истинную цель нашей жизни, то хотя бы максимально приблизиться к ее осознанию. И лишь тогда, когда наш выбор совпадает с намерениями Бога, возможна гармония.
— Что ты понимаешь под гармонией?
— Наше соответствие всеобъемлющим процессам, происходящим в природе. Должен возникнуть своего рода резонанс. Но угадать удается очень немногим. Вот скажите, командир, кем, по-вашему, я мог бы стать на Земле?
— Ну… — Родриго задумался. — Ученым, по всей видимости. Что-нибудь гуманитарное. Социология? Этика?
— Вот видите. Вы уже решили мою судьбу за меня. Кто-нибудь другой посчитает иначе. Но все это только предположения. А я сам… Я, честно говоря, еще не нашел себя. Ученый? Возможно. Но это — лишь один из вариантов. Истинное мое предназначение пока неизвестно. Однако годы идут. Не могу же я, ожидая внезапного озарения, не заниматься решительно ничем. Поэтому я и пошел в десант. Мне захотелось попасть в экстремальные условия, установить предел своих возможностей. Я знал, что мне будет трудно, что я буду подвергаться унижениям. Но согласитесь: если с самого начала предоставить себе тепличные условия, то невозможно узнать, чего ты стоишь на самом деле. А без этого настоящее мое предназначение так и останется загадкой. Ведь так? Вот вы, например. Почему вы пошли в десант?
— Почему? — Родриго оторопел. — Да потому, черт подери, что мне тут нравится! Я рожден для этого!
— Вы ошибаетесь, — мягко возразил Ренато. — Вам просто кажется, что ваше место здесь. Я ведь все вижу. Вы не такой, как остальные командиры групп. Не обижайтесь, пожалуйста, но мне думается, что ваше место на Земле, а здесь вы просто растрачиваете время.
— Вот как? — Родриго усмехнулся. — Значит, я считаю, что это тебе здесь нечего делать, а ты — что мне. Забавно!
Видя, что командир вовсе не разгневан его более чем странным выводом, Ренато осмелел.
— Более того, — сказал он. — Я, конечно, здесь по своей воле, но уже во многом пересмотрел собственные оценки. Может быть несколько точек зрения на деятельность Службы Безопасности. Среди них и такая: ее создание вообще ничем не оправдано, это не более чем игра в суперменов. Лично вам не кажется, что функции десанта могла бы выполнять какая-то гражданская структура?
— Что-о? — Родриго медленно поднялся. — Что ты мелешь, философ доморощенный?
Ренато испуганно моргнул.
— Я не хотел вас обидеть, — забормотал он. — Просто высказал одну из возможных точек зрения. Ведь никто не может знать абсолютную истину! Никто, кроме Бога!
Родриго демонстративно отвернулся к окну. Ему хотелось посрамить Ренато, подвергнуть осмеянию его богоискательские бредни. Но мысли в черепной коробке ворочались тяжело. Вдруг Родриго понял, что, по сути, не может противопоставить этим «бредням» ничего. «А если мальчишка в чем-то прав? — подумал он. — Не я ли только что фактически восстал против своего шефа, а перед этим терзался сомнениями насчет истинной роли десанта? Нет, все не так просто. Но проявить признаки колебаний перед этим юнцом?..»
— Хорошо, Ренато, — сказал он, не оборачиваясь. — Твои религиозные искания в конечном счете меня не касаются. Можешь на досуге предаваться самоусовершенствованию вплоть до погружения в нирвану. Но не забывай, что вместо нимба ты пока еще носишь десантный шлем. Для меня ты остаешься солдатом. Таким же, как все. Ты сам избрал этот путь.
— Я и не прошу для себя никаких поблажек, — спокойно, чуть ли не с вызовом, произнес Ренато.
— Вот и прекрасно. Можешь идти.
Оставшись один, Родриго невесело усмехнулся. «Десант не нужен, — подумал он. — Ну и ну! Сомнения сомнениями, но отправить на свалку истории эту великолепно отлаженную боевую машину, которая больше века выполняла самую грязную работу на переднем крае?.. Да у него мозги набекрень, у этого пацана! Впрочем, трепку он мне задал изрядную. Признайся, старина, неужели ты так уверен, что вышел победителем?
«Не уверен», — ответил внутренний голос.
Глава 20. Побег
Поколдовав над своим браслетом, Родриго отключил «маячок» и переговорное устройство. Теперь ему были нужны лишь часы и «проводник» — прибор, запоминающий маршрут.
Родриго нырнул под балдахин из жестких и острых, как мечи, листьев, припал к земле и пополз вперед, стараясь не вляпаться в желтеющие там и сям «дождевики». Уже через несколько метров просвет позади исчез. Теперь можно было выпрямиться, но ни в коем случае не оставаться на месте. Дальше, еще дальше от поляны! Не исключено, что его уже хватились, но если он углубится в лес, найти беглеца можно будет только чудом.
Родриго машинально потрогал пульсатор, словно сомневался, что это именно он оттягивает длинный наружный карман на правом бедре. Конечно, отправляться на переговоры с оружием — признак дурного тона. Однако смешно было думать, что могущественный Мак обратит внимание на эту пшикалку, а вот при встрече с каким-нибудь из его созданий, обделенных разумом, но не аппетитом, она могла оказаться незаменимой.
Два часа назад, входя в кабинет шефа, он все еще надеялся, что тот выслушает его благосклонно. На этот раз Родриго не спешил. Он постепенно разматывал нить красноречия, сначала почти незаметно, а затем все явственнее склоняя собеседника к отказу от боевых действий.
После того как Родриго закончил, Эрикссон минуты полторы молча его разглядывал, словно пытался найти какие-то внешние признаки, отличающие эту «негодную овцу» от благонамеренных десантников.
— Знаете, Кармона. — сказал он наконец, — вы стремительно прогрессируете, но в очень опасном направлении. Вчера я обвинил вас в трусости. Беру свои слова обратно. Нет, вы, безусловно, не трус, во всех предыдущих испытаниях показали себя молодцом. Однако вот это, последнее, как-то странно на вас повлияло. Вы теперь постоянно взвешиваете: «получится — не получится, проиграем — не проиграем».
— Разве это плохо?
— Да уж хорошего мало. Десантник, конечно, должен уметь шевелить мозгами, чтобы не подставить себя под удар, без инстинкта самосохранения грош ему цена. Но если он начинает лезть не в свое дело, сомневаться в решениях командира… Вы стерпите, если, скажем, этот молокосос Джентари начнет оспаривать ваши приказы?
— Ну…
— Вот видите: «Ну»! Кармона, я вас не узнаю, вы колеблетесь даже в таком элементарном случае. Боюсь, что скоро подчиненные просто перестанут вас уважать.
— Дело не во мне, — сухо ответил Родриго. — Под угрозой может оказаться вся экспедиция, и я счел, что мой долг…
— Ваш долг — выполнять приказы, если вы этого до сих пор не знаете. Слушайте, Кармона, мне кажется, вы просто разуверились в нашем деле и скоро придете к заключению, если уже не пришли, что десант вообще не нужен.
«Вот дьявол! — поразился Родриго. — Он как будто подслушал наш разговор с Ренато!»
— Извините, командир, я такого не говорил.
— Разумеется, не говорили. Но подумали, верно? Не все умеют хранить крамольные мысли, вот и вы плохо замаскировали их в своем длинном монологе. Только не воображайте, что вы оригинальны: идея похоронить десант посещала многих. Даже я как-то имел слабость задуматься. Вы удивлены?
Родриго действительно был удивлен, но постарался сохранить бесстрастность.
— Не скрою, — продолжал Эрикссон, — кое-кому наша служба может показаться архаичной. Искусство рукопашного боя в эпоху звездолетов и плазменных орудий? Дикость, средневековье! Рейды десантных групп, когда кругом полным-полно программируемой техники? Полный абсурд! Даже при жизни Ларозьера ему не раз советовали упразднить Службу Безопасности: с плазменниками справились, войн на планете не предвидится, так к чему этот пережиток старины? Признайтесь, вы в своих рассуждениях пришли к тем же выводам?
Родриго ничего не ответил: шеф слишком явно его провоцировал.
— Так вот, Кармона, любого из нас в самом деле нетрудно заменить роботом. Молектронные мозги справятся с большинством задач не хуже, чем наше серое желе. Я знаю, что научники относятся к нам снисходительно. Себя-то они, конечно, считают незаменимыми и ни за что не доверят препарировать лягушек какому-нибудь презренному сану. Иджерто-на, правда, не так легко вызвать на откровенность, но можно не сомневаться: он был бы рад все вопросы, находящиеся в компетенции десанта, решать простым нажатием кнопок. А почему бы нет? Нажал — и привел в движение целую рать ползающих, летающих, плавающих помощников. И не нужно никаких дискуссий с твердолобым воякой Лейфом. Но ученые, уж согласитесь со мной, мыслят чересчур узко. А вот Ларозьер был действительно мудр. Он не верил, что время испытаний закончилось. Где гарантия, что мы снова, сами того не желая, не сотворим на свою голову еще одного монстра? Кроме того, Земля могла когда-нибудь дождаться незваных космических гостей — не тех зеленых недомерков, которые якобы чуть не роились над нами в двадцатом веке, а безжалостных завоевателей. Наконец, отправляясь к звездам, человечество рисковало, пусть даже нечаянно, ввязаться в какую-нибудь галактическую разборку.
Родриго увидел, как преобразился Эрикссон, как расправились его плечи, загорелись глаза. Шеф уже не говорил, а вещал:
— Ларозьер знал: все наши технические достижения не будут ничего стоить в минуты опасности, если мы утратим боевой дух. Об этом говорит опыт многих земных цивилизаций, когда-то грозных, а затем утонувших в неге и довольстве. Все они были разгромлены довольно примитивными народами. Потому-то и нужна наша служба. Не просто нажимать на кнопки, сидя в теплом уютном месте, а постоянно вариться в адском котле, насилуя свою плоть, выдубливая шкуру, закаляя волю! Пусть остальное человечество расслабляется, предаваясь развлечениям, но должен быть кто-то, способный, если надо, элементарно вцепиться в горло врагу. Ну что, у вас все еще есть вопросы?
«Он, безусловно, прав, — подумал Родриго. — Он, а не наивный юнец Ренато. Плохо оказаться безоружным, нарвавшись на громилу, готового вытряхнуть из тебя душу. Но еще хуже не иметь мужества, чтобы дать отпор. Кто знает, какие потрясения готовит будущее нашему голубому шарику? И все же сейчас явно не тот случай. Мы сами заявились на Оливию, собираясь обосноваться здесь навсегда. Однако у планеты оказался хозяин, которого наши планы никак не могут привести в восторг. И вот, чтобы он не мешал, мы решили его уничтожить. Пиф-паф — и нет проблем. Но, во-первых, имеем ли мы на это право? А во-вторых — по зубам ли нам Мак? Что знает о нем Эрикссон, чтобы быть абсолютно уверенным в победе?»
— Прошу прощения, командир, — сказал он, — но разговор зашел не туда. Не скрою, было приятно еще раз убедиться в том, какую замечательную службу я избрал, и все-таки… Боевой дух — это, конечно, здорово, но когда идет настолько крупная игра, нельзя полагаться только на него. Вы не даете ученым как следует проанализировать ситуацию. В общем, я остаюсь при своем мнении.
Эрикссон резко подался вперед. Этот бесплодный разговор ему явно надоел.
— Пожалуйста. Только уж будьте добры, не выставляйте его напоказ. Может плохо для вас кончиться. А теперь ступайте и выполняйте свои обязанности.
— Есть, командир! — заученно ответил Родриго и, уже оказавшись за дверью, подумал: «Надо быстрее на что-то решаться. Сейчас шеф уверен, что нагнал на меня страху, но если я снова возьмусь за свое, он наверняка установит за мной наблюдение. Потом устроит публичный разнос, по возвращении на Землю напишет рапорт начальству и — прощай, служба! Вот только домой еще надо суметь вернуться, а я теперь уже ни в чем не уверен».
Родриго колебался, перебирая варианты. Первоначальный замысел — попытаться переубедить Козырева — уже казался ему неосуществимым. Капитан высказался вполне определенно, не вняв доводам научников, и, безусловно, не собирался изменить свое решение.
И тут его осенило. «Хид! Кроме меня, он один подвергся испытанию фантомом. Иван собственноручно препарировал многих созданий Мака, но ему будет трудно понять то, что чувствовал я, — в его-то черепушке хозяин планеты не копался. Иджертон — кабинетный ученый, теоретик, он тоже не поймет. Значит, только Хид. Конечно, он малообразован, и вряд ли у меня возникла бы мысль пойти к нему за советом. Но эти его слова: „Нам не следовало прилетать сюда. Мы не готовы к этому“. Это не плод праздного ума, такой вывод, черт побери, надо выстрадать! Решено, иду к Рику. Возможно, он сочтет меня сумасшедшим, но если поддержит — значит, так тому и быть».
Родриго нырнул под балдахин из жестких и острых, как мечи, листьев, припал к земле и пополз вперед, стараясь не вляпаться в желтеющие там и сям «дождевики». Уже через несколько метров просвет позади исчез. Теперь можно было выпрямиться, но ни в коем случае не оставаться на месте. Дальше, еще дальше от поляны! Не исключено, что его уже хватились, но если он углубится в лес, найти беглеца можно будет только чудом.
Родриго машинально потрогал пульсатор, словно сомневался, что это именно он оттягивает длинный наружный карман на правом бедре. Конечно, отправляться на переговоры с оружием — признак дурного тона. Однако смешно было думать, что могущественный Мак обратит внимание на эту пшикалку, а вот при встрече с каким-нибудь из его созданий, обделенных разумом, но не аппетитом, она могла оказаться незаменимой.
Два часа назад, входя в кабинет шефа, он все еще надеялся, что тот выслушает его благосклонно. На этот раз Родриго не спешил. Он постепенно разматывал нить красноречия, сначала почти незаметно, а затем все явственнее склоняя собеседника к отказу от боевых действий.
После того как Родриго закончил, Эрикссон минуты полторы молча его разглядывал, словно пытался найти какие-то внешние признаки, отличающие эту «негодную овцу» от благонамеренных десантников.
— Знаете, Кармона. — сказал он наконец, — вы стремительно прогрессируете, но в очень опасном направлении. Вчера я обвинил вас в трусости. Беру свои слова обратно. Нет, вы, безусловно, не трус, во всех предыдущих испытаниях показали себя молодцом. Однако вот это, последнее, как-то странно на вас повлияло. Вы теперь постоянно взвешиваете: «получится — не получится, проиграем — не проиграем».
— Разве это плохо?
— Да уж хорошего мало. Десантник, конечно, должен уметь шевелить мозгами, чтобы не подставить себя под удар, без инстинкта самосохранения грош ему цена. Но если он начинает лезть не в свое дело, сомневаться в решениях командира… Вы стерпите, если, скажем, этот молокосос Джентари начнет оспаривать ваши приказы?
— Ну…
— Вот видите: «Ну»! Кармона, я вас не узнаю, вы колеблетесь даже в таком элементарном случае. Боюсь, что скоро подчиненные просто перестанут вас уважать.
— Дело не во мне, — сухо ответил Родриго. — Под угрозой может оказаться вся экспедиция, и я счел, что мой долг…
— Ваш долг — выполнять приказы, если вы этого до сих пор не знаете. Слушайте, Кармона, мне кажется, вы просто разуверились в нашем деле и скоро придете к заключению, если уже не пришли, что десант вообще не нужен.
«Вот дьявол! — поразился Родриго. — Он как будто подслушал наш разговор с Ренато!»
— Извините, командир, я такого не говорил.
— Разумеется, не говорили. Но подумали, верно? Не все умеют хранить крамольные мысли, вот и вы плохо замаскировали их в своем длинном монологе. Только не воображайте, что вы оригинальны: идея похоронить десант посещала многих. Даже я как-то имел слабость задуматься. Вы удивлены?
Родриго действительно был удивлен, но постарался сохранить бесстрастность.
— Не скрою, — продолжал Эрикссон, — кое-кому наша служба может показаться архаичной. Искусство рукопашного боя в эпоху звездолетов и плазменных орудий? Дикость, средневековье! Рейды десантных групп, когда кругом полным-полно программируемой техники? Полный абсурд! Даже при жизни Ларозьера ему не раз советовали упразднить Службу Безопасности: с плазменниками справились, войн на планете не предвидится, так к чему этот пережиток старины? Признайтесь, вы в своих рассуждениях пришли к тем же выводам?
Родриго ничего не ответил: шеф слишком явно его провоцировал.
— Так вот, Кармона, любого из нас в самом деле нетрудно заменить роботом. Молектронные мозги справятся с большинством задач не хуже, чем наше серое желе. Я знаю, что научники относятся к нам снисходительно. Себя-то они, конечно, считают незаменимыми и ни за что не доверят препарировать лягушек какому-нибудь презренному сану. Иджерто-на, правда, не так легко вызвать на откровенность, но можно не сомневаться: он был бы рад все вопросы, находящиеся в компетенции десанта, решать простым нажатием кнопок. А почему бы нет? Нажал — и привел в движение целую рать ползающих, летающих, плавающих помощников. И не нужно никаких дискуссий с твердолобым воякой Лейфом. Но ученые, уж согласитесь со мной, мыслят чересчур узко. А вот Ларозьер был действительно мудр. Он не верил, что время испытаний закончилось. Где гарантия, что мы снова, сами того не желая, не сотворим на свою голову еще одного монстра? Кроме того, Земля могла когда-нибудь дождаться незваных космических гостей — не тех зеленых недомерков, которые якобы чуть не роились над нами в двадцатом веке, а безжалостных завоевателей. Наконец, отправляясь к звездам, человечество рисковало, пусть даже нечаянно, ввязаться в какую-нибудь галактическую разборку.
Родриго увидел, как преобразился Эрикссон, как расправились его плечи, загорелись глаза. Шеф уже не говорил, а вещал:
— Ларозьер знал: все наши технические достижения не будут ничего стоить в минуты опасности, если мы утратим боевой дух. Об этом говорит опыт многих земных цивилизаций, когда-то грозных, а затем утонувших в неге и довольстве. Все они были разгромлены довольно примитивными народами. Потому-то и нужна наша служба. Не просто нажимать на кнопки, сидя в теплом уютном месте, а постоянно вариться в адском котле, насилуя свою плоть, выдубливая шкуру, закаляя волю! Пусть остальное человечество расслабляется, предаваясь развлечениям, но должен быть кто-то, способный, если надо, элементарно вцепиться в горло врагу. Ну что, у вас все еще есть вопросы?
«Он, безусловно, прав, — подумал Родриго. — Он, а не наивный юнец Ренато. Плохо оказаться безоружным, нарвавшись на громилу, готового вытряхнуть из тебя душу. Но еще хуже не иметь мужества, чтобы дать отпор. Кто знает, какие потрясения готовит будущее нашему голубому шарику? И все же сейчас явно не тот случай. Мы сами заявились на Оливию, собираясь обосноваться здесь навсегда. Однако у планеты оказался хозяин, которого наши планы никак не могут привести в восторг. И вот, чтобы он не мешал, мы решили его уничтожить. Пиф-паф — и нет проблем. Но, во-первых, имеем ли мы на это право? А во-вторых — по зубам ли нам Мак? Что знает о нем Эрикссон, чтобы быть абсолютно уверенным в победе?»
— Прошу прощения, командир, — сказал он, — но разговор зашел не туда. Не скрою, было приятно еще раз убедиться в том, какую замечательную службу я избрал, и все-таки… Боевой дух — это, конечно, здорово, но когда идет настолько крупная игра, нельзя полагаться только на него. Вы не даете ученым как следует проанализировать ситуацию. В общем, я остаюсь при своем мнении.
Эрикссон резко подался вперед. Этот бесплодный разговор ему явно надоел.
— Пожалуйста. Только уж будьте добры, не выставляйте его напоказ. Может плохо для вас кончиться. А теперь ступайте и выполняйте свои обязанности.
— Есть, командир! — заученно ответил Родриго и, уже оказавшись за дверью, подумал: «Надо быстрее на что-то решаться. Сейчас шеф уверен, что нагнал на меня страху, но если я снова возьмусь за свое, он наверняка установит за мной наблюдение. Потом устроит публичный разнос, по возвращении на Землю напишет рапорт начальству и — прощай, служба! Вот только домой еще надо суметь вернуться, а я теперь уже ни в чем не уверен».
Родриго колебался, перебирая варианты. Первоначальный замысел — попытаться переубедить Козырева — уже казался ему неосуществимым. Капитан высказался вполне определенно, не вняв доводам научников, и, безусловно, не собирался изменить свое решение.
И тут его осенило. «Хид! Кроме меня, он один подвергся испытанию фантомом. Иван собственноручно препарировал многих созданий Мака, но ему будет трудно понять то, что чувствовал я, — в его-то черепушке хозяин планеты не копался. Иджертон — кабинетный ученый, теоретик, он тоже не поймет. Значит, только Хид. Конечно, он малообразован, и вряд ли у меня возникла бы мысль пойти к нему за советом. Но эти его слова: „Нам не следовало прилетать сюда. Мы не готовы к этому“. Это не плод праздного ума, такой вывод, черт побери, надо выстрадать! Решено, иду к Рику. Возможно, он сочтет меня сумасшедшим, но если поддержит — значит, так тому и быть».