Страница:
и луч скользнет последним этажом.
1987-89
УТРО НА КУХНЕ
1.
(Эпиграф из Пушкина)
Вода, удравшая из крана,
вчерашняя, как макароны,
что ночевали на окне -
мы поутру не на коне.
Чужой шумок, ревнивый к прочим,
свое-свое сказать охочим -
уже в мозгу, желая быть.
И лень, и жаль его убить.
Журчат уборных сонатинки,
летят из форточки снежинки,
чужая речь стоит со мной,
глотая воздух ледяной,
перед окном. На нем узоры -
узорней, чем вчера. Авроры
не видно, нет.
А этот двор
пустей, чем с миром разговор.
1987
2.
(Эпиграф из Высоцкого)
Во мне бубнит чужая речь,
она не может мне помочь.
Она в мозгу отыщет течь,
она мою отнимет ночь.
Я ноги в тапочки - она
на кухню тащится за мной,
и в чайник с розой ледяной
летят снежинки из окна.
Легко ж тебе, чужая речь,
как на пороге, в горле лечь,
как тот щенок, что твой "Маяк",
тем хороша, что не моя.
Как этот двор в окне рябит
и голый снег, как свет, горит,
как сводка новостей плохих
врасплох берет чужих-своих.
1988
ЗАГОВОР
Я тебя уговорю, заговором умолю, вещий, сущий, настоящий -чтобы ты меня
любил, не любил - так не губил, стану тварью я дрожащей. Я тебя уговорю,
Божий мир, и к январю разберусь я с этим страхом. Будет холод, будет лед,
будет, знаю, новый год сыпать корм голодным плахам. Эти слухи тяп и ляп, и
тяжелый липкий хлеб, как свеча с кривым нагаром -дудки! я не выйду вон, в
бочке ухну с ниагары, вынырну, что твой гвидон.
1 января 1989
ПОСЛЕ ПОТОПА
Ты жив. Но неочнувшейся земли
так жаль. Еще темно вдали.
И ты, в карманы руки заложив,
шагаешь прочь над обмороком нив.
Гроза прошла, и умер царь лесной.
Поляны, перемазанные хной,
дымятся,
и на западе ночлег
блестит, как свежеструганный ковчег.
И под ногой, прозрачней и нежней,
безропотнее дождевых червей,
без кожи и без края перегной.
Играет радуга. Шагает новый Ной.
Легко, в карманы руки заложив -
как новорожденный шагает к тем, кто жив.
И вымытые тучи вдалеке
бегут строкой на древнем языке.
1985
ВИД ИЗ ПОЕЗДА НА ЗАКАТЕ
Когда с окурками волна,
слепя осколками вокзала,
уйдет, от взора взяв сполна, -
как хорошо! себя бывалым
возницей вижу, ездоком
по миру, где всего навалом,
и с тем, и с этим ты знаком,
но смысл еще не показался
того, что, скажем, за окном.
Я тут звалась, а ты тут звался.
Кондуктор брал мой проездной,
моей руки слегка касался,
румяный брат его родной
в дверях стоит, слепой от солнца.
И мы не товарняк с рудой,
и наших жизней волоконца
в забавный связаны узор.
Мне зимний ужас кроманьонца,
разборки мировой позор -понятней, чем закат линялый, германский
розоватый вздор... Нет, прелесть местности унылой, а не унынье просто
так:бежит... ушло... и стало мило...и нам вот этот перестуксреди течения
чужого -чтобы в окне, к окну впритык -приют убогого чухонца... 1995* * *
Н.Ю. Нет, не тот это город, и полдень - не тот. На углу,за углом,
спотыкаясь, повсюду встречаешь метлу.На Страстном - листопад, желтокрылые
птицы поют.Пыль сухую смахнут, и последнее чувство сметут. Шварк да шварк в
синеве. Шварк да шварк по песку за спиной.Я от воли своей-то - ушла, так
уйду от чужой.Но холодным умом упираюсь в ту же листву,и верчусь, как
волчок, и сдаю, как Кутузов, Москву. Вот афиша и голуби - кофе попью у
ларька,пожую, оживу, да любимого свистну конька.Всюду крошки и холодно. Но,
облетая Москвой,меня ветер нагонит, шумя золотою мошкой. 1988
ЛУННАЯ НОЧЬ
Меня со всеми унесло.
Песок блестел, как в день творенья.
Сияло слово, как число,
в случайной тьме стихотворенья.
Но я все там же, среди глыб,
на влажной, темной кромке века,
и наблюдаю пенье рыб,
и слышу голос человека.
Во мгле мелькают плавники
на размыкающемся своде,
и догорают маяки
и разговоры о свободе.
И тьма, переутомлена
сознанием, не молвит звуки.
Но ювенильная луна
сама плывет в пустые руки.
1989
НА ДОРОГЕ
Н.М.
А что еще осталось? - а завязать узлы,
в две или три ладони вложить щепоть золы,
и все, что там мелькалось, запрятать в зрачок
и - в карман пятачок.
А что еще осталось? - а неусыпный свет,
невидимый уму,
скользящий вслед.
И все, что не сказалось, не скажем потому.
С темным смыслом, как с кринкой молока,
выйду на дорогу:
рассвет, река,
под ногой дорога.
Русским утром тучи идут.
В доме спят, никого не ждут.
Так не гневайся, туча, что черно окно.
На запад, сказано, темно, на восток - темно.
Смысл божественный, в сумерках молоко.
Ты не гневайся, туча, что глянула далеко.
По лиловой дороге, кто знает...
- Скажи ж ты мне, кто уезжает?
1989-90
* * *
К.Славину
Знаешь, не будем спорить, спор - слеп.
- Слишком ты умный,
- скажем, - да глуп.
Лучше пойдем на пристань,
а если будет хлябь -
cапоги наденем, пойдем в клуб.
Через реку идет паром - чуть вкось.
Я люблю, чтоб туман и такой вот неяркий день.
Давай жить, не спрашивая, где пришлось.
Длинною гривой - пашня,
а лес будет - конь.
Пусть он тронется - шагом, пускай мгла
снова на реку ляжет, пойдем вспять.
Потому что ночное встает, светлое А
и я чувствую лишней уже - ять.
Видишь, след под ногами - светлой воды круг.
Туча, как орган чувства, сюда плывет.
Влажное сердце ложится в туманный лог,
будто всегда оно тут живет.
1984
С.Гончарову1. Романс
Ищите выгод от перемены местВокзал не выдаст - семья не съестВагонным
сердцем прослушаешь совет,цыганским серьгам поверишь или нет
Пока не тянет
сума твое плечо -
пускай настанет
туманное еще
Скорее сдайся
на милость проводниц
о только б дальше
от этих близких лиц
О к морю, к лесу,
о к черту на рога -
где поворачивает
река
Пусть подстаканник,
как вечный странник,
дрожит - ах, нет -
бежит в окне
На улице в четыре дома
я знаю только два столба.
Иду, не подымая лба,
по улице в четыре дома.
А этот лед - моя беда.
День короток. Но к маю, к маю
- сбегает поздняя вода,
гремит музыка полковая
от поворота и до рва.
На улице в четыре дома -
вот где вселенская истома,
растет пахучая трава.
Очнувшись ночью в южном далеко,
мне так легко теперь сказать, легко,
как разве что погладить по руке
в уже неразличимом далеке.
Едва от губ - лети, мое люблю,
сухим птенцом лети по февралю,
лети, любовь, язык твой птичий прост,
я уцеплюсь за твой скользящий хвост.
1983, 85
Крым
* * *
Луна. Молчит виноградник.
Сонная линия гор не приносит покоя.
Пахнет травой. А внизу в городке,
томно раскинувшись, словно на пляже гигантском,
тает огнями долина, зовет Челентано, танцует,
но ярче - луна, и желтей,
и романтических скрипок громче - трава и цикады.
Я вниз никогда не сойду,
Так и буду сидеть среди темных рядов винограда,
пускай
разбивает скалу за скалой дискотека. Неси.
под ногой осыпаясь,
дорожка,
по серому склону в овраг,
слух обжигая песком,
(музыка скрылась за склоном).
Вот и первый сарай и продмаг, и бараки "шанхая",
столб и асфальт
- постой, кед завяжу,
улицу нахожу
- там, где музыкою пахнет,
где гармошка тихо ахнет,
где спускается в овраг
на ночь запертый продмаг,
где у дома углового
ситец розами горит,
и фонарь, как уголовник,
как на шухере, стоит.
1984
Крым
ЛЮБОВЬ
...перебирая четки пустяков -
обмолвок, взглядов; мятых лепестков
замучив миллионы; от свиданий
страдая; год
из четырех углов
следившая,
и двух не молвившая слов...
1985
Отказываешься от меня, отказываешься.
Боишься - а я смирная. Раскаешься.
Назад идешь, к метро, я - к трамваю,
оглядываюсь - и ты оглядываешься.
Площадь под нами черна, как безумие.
Лужи горят на полосе нейтральной.
Коплю, коплю тебя, моя радость, с собой везу тебя.
Если б ты знал, каково это: не тратить.
Все гостинцы друг другу носим - слова, книги.
Ими ласкаем друг друга - скажи, не глупо ль?
Вздрогнет в метро контролерша, как пограничник.
Но даже она не знает, как любим.
Уходи, уходи, улетай.
Я тебя не встревожу ничуть.
Это просто - оборванный край
неба
лег на железный путь.
Никого уже не обманет
"как-нибудь".
Провожавшему в горле станет
в город обратный путь.
Уплощается в перспективе,
упрощается даль.
Нам иронии не хватило -
вот печаль.
В воздухе - запах льда, и он
может тебя нести.
Летное поле - как ладонь
разжавшаяся: лети.
1983
* * *
"Воспоминание об Альгамбре",
этюд тремоло для гитары
Франсиско Таррега
...Как в розвальни упавший старовер,
зима в себя погружена,
как в соты.
И снег не вынесет напрасной этой ноты,
по сердцу странствующей.
Милиционер
проталкивает пробку безуспешно,
как я гоню мотив тревоги грешной.
- К тебе на грудь!
на снег слетает лист.
Как ученик, склонился гитарист
над декою, щекою оснеженной
такого города, где ты - и где тебя
нет.
Упаси нас от соседства:
вернее нету средства для разлук.
...Слепят глаза карнизы и полпредства
в известке снега.
Запряженный звук,
моргая, тащит сердце против снега.
И в душу просится словарь волны и брега.
И на столицу пялясь, как турист,
троллейбус тянется - усердный гитарист
гриф проводов терзает.
И разлука
нелепой кажется.
А небо кажется доступнее тебя.
Душа, сжимаясь до размеров звука,
что, днем и ночью стенки теребя,
в ней свил гнездо - узнает ли тебя?
29 января 1984
ВЕСЕННИЙ КРИК ВОРОБЬЯ
Забывает маяту нелюбви к себе святую,
отторгает пустоту - кто прожил свое вчистую.
В этой местности чужой, в пестроте лугов астральных,
забывают холод свой посреди кустов хрустальных.
Вот я воздух ем, лечу, у-лю-лю кричат с земли мне,
и щекочет по плечу частокол колючих линий.
Вижу краешек зимы, вижу черноземов паюс,
подымаясь над тобой, не собой - тобою маюсь.
Ветер перья шевелит, реет дождь аэрозольный,
душу-зернышко болит легкий звон страны озонной.
- Нюхай корку, свежий край черных зим,
суглинков красных,
рыжий ворох собирай дымом пахнущих согласных.
Знает пригород с травой, небо низкое рябое,
как с неангельской трубой ворочусь я за тобою.
1985
КОЛЫБЕЛЬНАЯ С ОТГАДКОЙ
Слова, как слоны,
вереницею длинной
за сонными снами ушли,
и тихо цеплялись
к троллейбусным линиям,
и синие факелы жгли.
Трубили трамваи,
боками качая,
об обетованном депо.
И пахло Китаем
и байховым чаем
весеннего неба дупло.
И будто светало,
хотя не светало.
Хотелось забыться-уснуть.
Но света для этого
не хватало,
и штора завесила путь.
В рубашке мерцающей
ночь собеседница
сидела в ногах, босиком.
О ком бормотала,
умаявшись, лестница?
Ты знаешь прекрасно, о ком.
1984
ТРАМВАЙНАЯ ЭЛЕГИЯ
П.Сургучеву
Пальто забрызгала, но приступом трамвай
взяла. Протискиваюсь в середину,
как требует невидимый водитель
(я чувствую, как близко микрофон
к губам она подносит). В середине
салона - так же тесно, но тепло
(а вот и поручень!) и сухо. Повисаю,
в тепле, довольстве свысока смотрю
на сумрак, дождь в окошко проливное.
И если не сломается вагон,
и нас не высадят в полузнакомом месте -
смотри себе в окошко, прогибаясь,
раскачиваясь, словно обезьяна,
на гладких поручнях. А вот уже опять
открылась дверь, и снова уминают.
Сказать по правде, хочется домой:
погреть под краном руки, выпить чаю -
но с давкой дождь все борется в дверях.
У остановки странное названье,
всегда прислушиваюсь: Стеклоагрегат.
Ни стекол, никакого агрегата:
пустырь, забор, какая-то листва
- да марсианский лом блестит на глине,
округе надоевший натюрморт.
Все это жизнь моя, не более. Все это
лишь повод провести нас на мякине,
пока мы тут въезжаем в поворот.
Март 1983
В СОСНАХ
Фанера есть фанера, но все же - дом под крышей.
Железная дорога - как моря суррогат.
Должно быть где-то море,
его уже не слышно -
и кто в том виноват?
Как на аэродром, летят к клеенке осы,
и серебристый день от сосен полосат.
Дымится мокрый пень, наш день вдвоем несносен,
и кто в том виноват?
1981
* * *
выйти замуж
строить замок
и смотреть с утра в оконце:
будто око
будто солнце
будто зеркало оно
будет так заведено
будет небо баловаться
брейгель - с горочки кататься
мать - грозить ему в окно
1978
НА МОТИВ 60-Х
Арктика льды распаковывает
паковые, прикованные
к тундре,
весной искалеченные -
руки ли не воздеть:
да будет лето сие
писано по воде!
Талая-ла печаль!
Знаю лишь: даль, даль.
Даль моя, припорошенная
мелким снежком, к морошке
тянущаяся, как монастырь весной
- в летний лесной запой...
1979
* * *
Дали мне простое имя -
чтобы путали с другими,
вздрагивать на каждый зов
громких каменных дворов.
В детской комнате, в которой
я себя не узнаю,
в зимних сумерках за шторой
нерешительно стою.
И когда из разных окон
позовут меня домой,
и сбегает водостоком
незнакомый звук губной,
и деревья остаются,
остаются там, внизу -
я тебе, как жизнь, на блюдце
чашку медленно несу,
темнотою коридора -
где под каждой дверью свет,
где за каждой дверью штора
сводит улицу на нет.
1985
* * *
Это зимою - "вставай, пора",
лампы рядами гудят с утра.
Подчеркиванье пунктиром.
Что увидишь в дыру транспортира?
Только кусочек тетради в клетку.
Учиться - это бабка за дедку
год за годом тащить за нитку,
убежавшую в зелень мира
(и там привязанную к некоей ветке,
а этим концом - к запотевшей спинке
кровати),
и видеть вокруг картинки:
двор, физкультура, себя у стенки
в низком старте -
и встать,
отряхивая коленки.
<Начало 80-х>
1. ПЛАЧ
По ком
слеза блазнится?
В разоре
стоит тело
Какая теперь разница,
как жить
и что делать
В каналах
вода голая
поворачивается на бок
к темной стенке - не видеть полог
повисающего
снегопада
2. СТРАНСТВИЕ
В городе, где даже сила тяжести
кажется вытянутой к горизонту,
нету поэтому большей радости,
чем разматывание узоров
этих решеток вдоль чутких улиц,
этих витиеватых лестниц,
этих, вдоль длинного неба, узких
туч, тянущихся к Адмиралтейству.
3. ПИСЬМО. ИЮНЬ
Это лай всех собак
(и округа спит)
Это сон всех мостов
навесных цепей
Вслушивайся же
в свой шаг
В этом городе был постой
денщиков-императоров
и солдат-царей
Это бег всех дверей
подворотен зов
Загляни в захудалую душу свою
Не распутаешь
о такой поре
понавязанных
нежных узлов
и заря идет не догнав зарю
И барашки по белой воде бегут
и бумажные корабли идут
Ты за тыщу верст
а тебе наврут
будто был ты тут
1976 (84)
* * *
Не растрачивай словасловаслова
говорилаговорила голова
я ей головой киваю но ей-ей
укачало от учителей
Слово медленное словно сухогруз
черный ум везет в экибастуз
ох же там намнут ему бока
ох и поваляют, дурака
Чтоб ему да чтоб его да ой
ты зачем не острый а тупой
но зато под угольной горой
выйдет он упругий молодой
Из метаморфических глубин
из метафорических темнот
вынесет он звук что ни один
не добыл обидчик алладин
И над полем черным с сединой
тот же звук но в скорописи звезд
напевая повернет домой
прямиком и стало быть в объезд
Потому и тащит за собой
слово медленное как порожнюю баржу
потому и бормоча свое гугу
не посмеет "больше не могу"
80-е (17 ноября 1995)
* * *
Н.Горбаневской
непоющий певец и ручья не прошел
как анапест тяжел он сидел на коре
он как птицы не пел он как жук многокрыл
он копил под оборками звук настоящий
отзывался в коробке безокий язык
никуда не ушел он не сжал кулака
тридцать лет и три года сидел и смотрел в облака
1999
1987-89
УТРО НА КУХНЕ
1.
(Эпиграф из Пушкина)
Вода, удравшая из крана,
вчерашняя, как макароны,
что ночевали на окне -
мы поутру не на коне.
Чужой шумок, ревнивый к прочим,
свое-свое сказать охочим -
уже в мозгу, желая быть.
И лень, и жаль его убить.
Журчат уборных сонатинки,
летят из форточки снежинки,
чужая речь стоит со мной,
глотая воздух ледяной,
перед окном. На нем узоры -
узорней, чем вчера. Авроры
не видно, нет.
А этот двор
пустей, чем с миром разговор.
1987
2.
(Эпиграф из Высоцкого)
Во мне бубнит чужая речь,
она не может мне помочь.
Она в мозгу отыщет течь,
она мою отнимет ночь.
Я ноги в тапочки - она
на кухню тащится за мной,
и в чайник с розой ледяной
летят снежинки из окна.
Легко ж тебе, чужая речь,
как на пороге, в горле лечь,
как тот щенок, что твой "Маяк",
тем хороша, что не моя.
Как этот двор в окне рябит
и голый снег, как свет, горит,
как сводка новостей плохих
врасплох берет чужих-своих.
1988
ЗАГОВОР
Я тебя уговорю, заговором умолю, вещий, сущий, настоящий -чтобы ты меня
любил, не любил - так не губил, стану тварью я дрожащей. Я тебя уговорю,
Божий мир, и к январю разберусь я с этим страхом. Будет холод, будет лед,
будет, знаю, новый год сыпать корм голодным плахам. Эти слухи тяп и ляп, и
тяжелый липкий хлеб, как свеча с кривым нагаром -дудки! я не выйду вон, в
бочке ухну с ниагары, вынырну, что твой гвидон.
1 января 1989
ПОСЛЕ ПОТОПА
Ты жив. Но неочнувшейся земли
так жаль. Еще темно вдали.
И ты, в карманы руки заложив,
шагаешь прочь над обмороком нив.
Гроза прошла, и умер царь лесной.
Поляны, перемазанные хной,
дымятся,
и на западе ночлег
блестит, как свежеструганный ковчег.
И под ногой, прозрачней и нежней,
безропотнее дождевых червей,
без кожи и без края перегной.
Играет радуга. Шагает новый Ной.
Легко, в карманы руки заложив -
как новорожденный шагает к тем, кто жив.
И вымытые тучи вдалеке
бегут строкой на древнем языке.
1985
ВИД ИЗ ПОЕЗДА НА ЗАКАТЕ
Когда с окурками волна,
слепя осколками вокзала,
уйдет, от взора взяв сполна, -
как хорошо! себя бывалым
возницей вижу, ездоком
по миру, где всего навалом,
и с тем, и с этим ты знаком,
но смысл еще не показался
того, что, скажем, за окном.
Я тут звалась, а ты тут звался.
Кондуктор брал мой проездной,
моей руки слегка касался,
румяный брат его родной
в дверях стоит, слепой от солнца.
И мы не товарняк с рудой,
и наших жизней волоконца
в забавный связаны узор.
Мне зимний ужас кроманьонца,
разборки мировой позор -понятней, чем закат линялый, германский
розоватый вздор... Нет, прелесть местности унылой, а не унынье просто
так:бежит... ушло... и стало мило...и нам вот этот перестуксреди течения
чужого -чтобы в окне, к окну впритык -приют убогого чухонца... 1995* * *
Н.Ю. Нет, не тот это город, и полдень - не тот. На углу,за углом,
спотыкаясь, повсюду встречаешь метлу.На Страстном - листопад, желтокрылые
птицы поют.Пыль сухую смахнут, и последнее чувство сметут. Шварк да шварк в
синеве. Шварк да шварк по песку за спиной.Я от воли своей-то - ушла, так
уйду от чужой.Но холодным умом упираюсь в ту же листву,и верчусь, как
волчок, и сдаю, как Кутузов, Москву. Вот афиша и голуби - кофе попью у
ларька,пожую, оживу, да любимого свистну конька.Всюду крошки и холодно. Но,
облетая Москвой,меня ветер нагонит, шумя золотою мошкой. 1988
ЛУННАЯ НОЧЬ
Меня со всеми унесло.
Песок блестел, как в день творенья.
Сияло слово, как число,
в случайной тьме стихотворенья.
Но я все там же, среди глыб,
на влажной, темной кромке века,
и наблюдаю пенье рыб,
и слышу голос человека.
Во мгле мелькают плавники
на размыкающемся своде,
и догорают маяки
и разговоры о свободе.
И тьма, переутомлена
сознанием, не молвит звуки.
Но ювенильная луна
сама плывет в пустые руки.
1989
НА ДОРОГЕ
Н.М.
А что еще осталось? - а завязать узлы,
в две или три ладони вложить щепоть золы,
и все, что там мелькалось, запрятать в зрачок
и - в карман пятачок.
А что еще осталось? - а неусыпный свет,
невидимый уму,
скользящий вслед.
И все, что не сказалось, не скажем потому.
С темным смыслом, как с кринкой молока,
выйду на дорогу:
рассвет, река,
под ногой дорога.
Русским утром тучи идут.
В доме спят, никого не ждут.
Так не гневайся, туча, что черно окно.
На запад, сказано, темно, на восток - темно.
Смысл божественный, в сумерках молоко.
Ты не гневайся, туча, что глянула далеко.
По лиловой дороге, кто знает...
- Скажи ж ты мне, кто уезжает?
1989-90
* * *
К.Славину
Знаешь, не будем спорить, спор - слеп.
- Слишком ты умный,
- скажем, - да глуп.
Лучше пойдем на пристань,
а если будет хлябь -
cапоги наденем, пойдем в клуб.
Через реку идет паром - чуть вкось.
Я люблю, чтоб туман и такой вот неяркий день.
Давай жить, не спрашивая, где пришлось.
Длинною гривой - пашня,
а лес будет - конь.
Пусть он тронется - шагом, пускай мгла
снова на реку ляжет, пойдем вспять.
Потому что ночное встает, светлое А
и я чувствую лишней уже - ять.
Видишь, след под ногами - светлой воды круг.
Туча, как орган чувства, сюда плывет.
Влажное сердце ложится в туманный лог,
будто всегда оно тут живет.
1984
С.Гончарову1. Романс
Ищите выгод от перемены местВокзал не выдаст - семья не съестВагонным
сердцем прослушаешь совет,цыганским серьгам поверишь или нет
Пока не тянет
сума твое плечо -
пускай настанет
туманное еще
Скорее сдайся
на милость проводниц
о только б дальше
от этих близких лиц
О к морю, к лесу,
о к черту на рога -
где поворачивает
река
Пусть подстаканник,
как вечный странник,
дрожит - ах, нет -
бежит в окне
На улице в четыре дома
я знаю только два столба.
Иду, не подымая лба,
по улице в четыре дома.
А этот лед - моя беда.
День короток. Но к маю, к маю
- сбегает поздняя вода,
гремит музыка полковая
от поворота и до рва.
На улице в четыре дома -
вот где вселенская истома,
растет пахучая трава.
Очнувшись ночью в южном далеко,
мне так легко теперь сказать, легко,
как разве что погладить по руке
в уже неразличимом далеке.
Едва от губ - лети, мое люблю,
сухим птенцом лети по февралю,
лети, любовь, язык твой птичий прост,
я уцеплюсь за твой скользящий хвост.
1983, 85
Крым
* * *
Луна. Молчит виноградник.
Сонная линия гор не приносит покоя.
Пахнет травой. А внизу в городке,
томно раскинувшись, словно на пляже гигантском,
тает огнями долина, зовет Челентано, танцует,
но ярче - луна, и желтей,
и романтических скрипок громче - трава и цикады.
Я вниз никогда не сойду,
Так и буду сидеть среди темных рядов винограда,
пускай
разбивает скалу за скалой дискотека. Неси.
под ногой осыпаясь,
дорожка,
по серому склону в овраг,
слух обжигая песком,
(музыка скрылась за склоном).
Вот и первый сарай и продмаг, и бараки "шанхая",
столб и асфальт
- постой, кед завяжу,
улицу нахожу
- там, где музыкою пахнет,
где гармошка тихо ахнет,
где спускается в овраг
на ночь запертый продмаг,
где у дома углового
ситец розами горит,
и фонарь, как уголовник,
как на шухере, стоит.
1984
Крым
ЛЮБОВЬ
...перебирая четки пустяков -
обмолвок, взглядов; мятых лепестков
замучив миллионы; от свиданий
страдая; год
из четырех углов
следившая,
и двух не молвившая слов...
1985
Отказываешься от меня, отказываешься.
Боишься - а я смирная. Раскаешься.
Назад идешь, к метро, я - к трамваю,
оглядываюсь - и ты оглядываешься.
Площадь под нами черна, как безумие.
Лужи горят на полосе нейтральной.
Коплю, коплю тебя, моя радость, с собой везу тебя.
Если б ты знал, каково это: не тратить.
Все гостинцы друг другу носим - слова, книги.
Ими ласкаем друг друга - скажи, не глупо ль?
Вздрогнет в метро контролерша, как пограничник.
Но даже она не знает, как любим.
Уходи, уходи, улетай.
Я тебя не встревожу ничуть.
Это просто - оборванный край
неба
лег на железный путь.
Никого уже не обманет
"как-нибудь".
Провожавшему в горле станет
в город обратный путь.
Уплощается в перспективе,
упрощается даль.
Нам иронии не хватило -
вот печаль.
В воздухе - запах льда, и он
может тебя нести.
Летное поле - как ладонь
разжавшаяся: лети.
1983
* * *
"Воспоминание об Альгамбре",
этюд тремоло для гитары
Франсиско Таррега
...Как в розвальни упавший старовер,
зима в себя погружена,
как в соты.
И снег не вынесет напрасной этой ноты,
по сердцу странствующей.
Милиционер
проталкивает пробку безуспешно,
как я гоню мотив тревоги грешной.
- К тебе на грудь!
на снег слетает лист.
Как ученик, склонился гитарист
над декою, щекою оснеженной
такого города, где ты - и где тебя
нет.
Упаси нас от соседства:
вернее нету средства для разлук.
...Слепят глаза карнизы и полпредства
в известке снега.
Запряженный звук,
моргая, тащит сердце против снега.
И в душу просится словарь волны и брега.
И на столицу пялясь, как турист,
троллейбус тянется - усердный гитарист
гриф проводов терзает.
И разлука
нелепой кажется.
А небо кажется доступнее тебя.
Душа, сжимаясь до размеров звука,
что, днем и ночью стенки теребя,
в ней свил гнездо - узнает ли тебя?
29 января 1984
ВЕСЕННИЙ КРИК ВОРОБЬЯ
Забывает маяту нелюбви к себе святую,
отторгает пустоту - кто прожил свое вчистую.
В этой местности чужой, в пестроте лугов астральных,
забывают холод свой посреди кустов хрустальных.
Вот я воздух ем, лечу, у-лю-лю кричат с земли мне,
и щекочет по плечу частокол колючих линий.
Вижу краешек зимы, вижу черноземов паюс,
подымаясь над тобой, не собой - тобою маюсь.
Ветер перья шевелит, реет дождь аэрозольный,
душу-зернышко болит легкий звон страны озонной.
- Нюхай корку, свежий край черных зим,
суглинков красных,
рыжий ворох собирай дымом пахнущих согласных.
Знает пригород с травой, небо низкое рябое,
как с неангельской трубой ворочусь я за тобою.
1985
КОЛЫБЕЛЬНАЯ С ОТГАДКОЙ
Слова, как слоны,
вереницею длинной
за сонными снами ушли,
и тихо цеплялись
к троллейбусным линиям,
и синие факелы жгли.
Трубили трамваи,
боками качая,
об обетованном депо.
И пахло Китаем
и байховым чаем
весеннего неба дупло.
И будто светало,
хотя не светало.
Хотелось забыться-уснуть.
Но света для этого
не хватало,
и штора завесила путь.
В рубашке мерцающей
ночь собеседница
сидела в ногах, босиком.
О ком бормотала,
умаявшись, лестница?
Ты знаешь прекрасно, о ком.
1984
ТРАМВАЙНАЯ ЭЛЕГИЯ
П.Сургучеву
Пальто забрызгала, но приступом трамвай
взяла. Протискиваюсь в середину,
как требует невидимый водитель
(я чувствую, как близко микрофон
к губам она подносит). В середине
салона - так же тесно, но тепло
(а вот и поручень!) и сухо. Повисаю,
в тепле, довольстве свысока смотрю
на сумрак, дождь в окошко проливное.
И если не сломается вагон,
и нас не высадят в полузнакомом месте -
смотри себе в окошко, прогибаясь,
раскачиваясь, словно обезьяна,
на гладких поручнях. А вот уже опять
открылась дверь, и снова уминают.
Сказать по правде, хочется домой:
погреть под краном руки, выпить чаю -
но с давкой дождь все борется в дверях.
У остановки странное названье,
всегда прислушиваюсь: Стеклоагрегат.
Ни стекол, никакого агрегата:
пустырь, забор, какая-то листва
- да марсианский лом блестит на глине,
округе надоевший натюрморт.
Все это жизнь моя, не более. Все это
лишь повод провести нас на мякине,
пока мы тут въезжаем в поворот.
Март 1983
В СОСНАХ
Фанера есть фанера, но все же - дом под крышей.
Железная дорога - как моря суррогат.
Должно быть где-то море,
его уже не слышно -
и кто в том виноват?
Как на аэродром, летят к клеенке осы,
и серебристый день от сосен полосат.
Дымится мокрый пень, наш день вдвоем несносен,
и кто в том виноват?
1981
* * *
выйти замуж
строить замок
и смотреть с утра в оконце:
будто око
будто солнце
будто зеркало оно
будет так заведено
будет небо баловаться
брейгель - с горочки кататься
мать - грозить ему в окно
1978
НА МОТИВ 60-Х
Арктика льды распаковывает
паковые, прикованные
к тундре,
весной искалеченные -
руки ли не воздеть:
да будет лето сие
писано по воде!
Талая-ла печаль!
Знаю лишь: даль, даль.
Даль моя, припорошенная
мелким снежком, к морошке
тянущаяся, как монастырь весной
- в летний лесной запой...
1979
* * *
Дали мне простое имя -
чтобы путали с другими,
вздрагивать на каждый зов
громких каменных дворов.
В детской комнате, в которой
я себя не узнаю,
в зимних сумерках за шторой
нерешительно стою.
И когда из разных окон
позовут меня домой,
и сбегает водостоком
незнакомый звук губной,
и деревья остаются,
остаются там, внизу -
я тебе, как жизнь, на блюдце
чашку медленно несу,
темнотою коридора -
где под каждой дверью свет,
где за каждой дверью штора
сводит улицу на нет.
1985
* * *
Это зимою - "вставай, пора",
лампы рядами гудят с утра.
Подчеркиванье пунктиром.
Что увидишь в дыру транспортира?
Только кусочек тетради в клетку.
Учиться - это бабка за дедку
год за годом тащить за нитку,
убежавшую в зелень мира
(и там привязанную к некоей ветке,
а этим концом - к запотевшей спинке
кровати),
и видеть вокруг картинки:
двор, физкультура, себя у стенки
в низком старте -
и встать,
отряхивая коленки.
<Начало 80-х>
1. ПЛАЧ
По ком
слеза блазнится?
В разоре
стоит тело
Какая теперь разница,
как жить
и что делать
В каналах
вода голая
поворачивается на бок
к темной стенке - не видеть полог
повисающего
снегопада
2. СТРАНСТВИЕ
В городе, где даже сила тяжести
кажется вытянутой к горизонту,
нету поэтому большей радости,
чем разматывание узоров
этих решеток вдоль чутких улиц,
этих витиеватых лестниц,
этих, вдоль длинного неба, узких
туч, тянущихся к Адмиралтейству.
3. ПИСЬМО. ИЮНЬ
Это лай всех собак
(и округа спит)
Это сон всех мостов
навесных цепей
Вслушивайся же
в свой шаг
В этом городе был постой
денщиков-императоров
и солдат-царей
Это бег всех дверей
подворотен зов
Загляни в захудалую душу свою
Не распутаешь
о такой поре
понавязанных
нежных узлов
и заря идет не догнав зарю
И барашки по белой воде бегут
и бумажные корабли идут
Ты за тыщу верст
а тебе наврут
будто был ты тут
1976 (84)
* * *
Не растрачивай словасловаслова
говорилаговорила голова
я ей головой киваю но ей-ей
укачало от учителей
Слово медленное словно сухогруз
черный ум везет в экибастуз
ох же там намнут ему бока
ох и поваляют, дурака
Чтоб ему да чтоб его да ой
ты зачем не острый а тупой
но зато под угольной горой
выйдет он упругий молодой
Из метаморфических глубин
из метафорических темнот
вынесет он звук что ни один
не добыл обидчик алладин
И над полем черным с сединой
тот же звук но в скорописи звезд
напевая повернет домой
прямиком и стало быть в объезд
Потому и тащит за собой
слово медленное как порожнюю баржу
потому и бормоча свое гугу
не посмеет "больше не могу"
80-е (17 ноября 1995)
* * *
Н.Горбаневской
непоющий певец и ручья не прошел
как анапест тяжел он сидел на коре
он как птицы не пел он как жук многокрыл
он копил под оборками звук настоящий
отзывался в коробке безокий язык
никуда не ушел он не сжал кулака
тридцать лет и три года сидел и смотрел в облака
1999