Машков Владимир. Веселая дюжина (Здравствуй, Валерка! - 2)

   - Про войну?
   - Про войну. Про то, как боролись с фашистами мальчишки и девчонки, рассказывала Галка. - Однажды они забрались в фашистский гараж и у всех машин прокололи шины.
   - Молодцы, - похвалил я ребят из книжки. - А что они еще делали?
   - Листовки писали и расклеивали на заборах, на стенах домов. Полицаи разузнали про это, и тогда ребята ушли в партизаны, и там...
   Я не дал Галке договорить и на весь лес закричал:
   - Прекрасная книга! Самая лучшая в мире!
   Галка удивленно на меня поглядела. Но я не мог ей рассказать, какая замечательная мысль пришла мне в голову. И помогли мне Галка и хорошая книга, которую она прочитала.
   В лагере мы распрощались.
   Я лег и долго не мог уснуть. Мне было все ясно, хотя вокруг стояла темная ночь. Чтобы воплотить в жизнь то, что я задумал, необходимы краски, бумага и клей. И как можно скорее.
   ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,
   В КОТОРОЙ Я ПРЕВРАЩАЮСЬ
   В АБСТРАКТНОГО ХУДОЖНИКА
   Утром я посвятил в свой план Юрку, Марика, Тольку и Васю Блохина. Моя идея имела успех.
   Сегодня нас продержали на "скамье подсудимых" недолго. А что будет завтра?
   Мы разбрелись по лагерю в поисках бумаги, красок и клея.
   Я сразу побежал в пионерскую комнату, надеясь добыть то, что нам нужно.
   - Коробухин! - раздался за моей спиной властный голос. Я остановился и обернулся. Ко мне решительным шагом с пухлым журналом под мышкой направлялась Капитолина Петровна. Она подошла и укоризненно покачала головой. Не зная, в каких грехах меня обвиняют, я состроил на всякий случай покаянную физиономию.
   - Что же это значит? - спросила Капитолина Петровна и еще укоризненней покачала головой.
   Я развел руками. Сам понимаю, что ужасно плохо, но ничего с этим поделать не могу, потому как не знаю, в чем провинился.
   - Что же это значит? - вопрошала Капитолина Петровна. - Все ребята записались в кружки. И лишь ты один - один на целый лагерь! - остался неохваченным.
   - Запишите меня в кружок по дрессировке дельфинов, - быстро сказал я, когда понял, что от меня хотят.
   - Ну вот что! Брось эти шуточки! - строго произнесла Капитолина Петровна. - Места остались в кройке-шитье и в рисовальном. Я записываю тебя в рисовальный. Сразу после полдника первое занятие. В пионерской комнате.
   - Я не умею рисовать!
   - Научишься, - успокоила меня Капитолина Петровна. - Для того и кружок мы организовали. И потом запомни - в "Лесной сказке" все ребята талантливые.
   Я сказал, что постараюсь запомнить, и Капитолина Петровна с пухлым журналом под мышкой зашагала дальше.
   Что же делать? Ведь я и вправду не умею рисовать. И вдруг меня осенило. Краски и бумаги сами идут ко мне в руки, а я отбрыкиваюсь.
   Когда я появился в пионерской комнате, рисовальный кружок уже вовсю хвалился новенькими тетрадями и цветными карандашами. Я тоже получил от Ильи Александровича (того лохматого парня, который меня записывал в лагерь) свою тетрадку и красный, синий, желтый и простой карандаши.
   - Ребята, - взлохматил Илья Александрович и без того лохматые волосы. Ребята, мы будем рисовать с натуры. Вы видите вазу с цветами? Начинайте рисовать, а я посмотрю, кто что умеет.
   Ребята нависли над тетрадями и что-то там такое быстро начали выводить карандашами, изредка бросая воинственные взгляды на вазу с цветами. Видя такой подъем, я тоже решил рисовать. Провел одну линию, другую. Глянул - не то. Вместо вазы получалась пузатая бочка.
   Начал снова. Парень я упрямый. Пыхтел, сопел, и получилась у меня уже не бочка, а трехлитровая банка из-под маринованных помидоров. Вперед, подбодрил я себя. Успехи налицо. От банки до вазы один шаг.
   Но шаг этот оказался самым трудным. Никак не выходила у меня ваза. А про цветы я уже не говорю. Они были для меня недосягаемы. Полтетради я изрисовал зря.
   Скосил глаза к соседке. У нее ваза была готова, и она раскрашивала цветы. Да, подумал я, тут такое дело - не спишешь. Однако время течет. Скоро рисунки Илье Александровичу сдавать.
   Надо рисовать что-то другое, такое, чего никто не нарисует. Например, цирк. Ага, цирк! Прекрасная мысль. Я нарисую цирк. Цирк надо уметь нарисовать, это вам не вазочки с цветочками.
   Я презрительно глянул на рисунок соседки, где уже распустились цветы, и принялся за свое.
   Сперва я нарисовал купол и на самом его верху прикрепил пёстрые флаги. Это означало, что цирк открыт, представление начинается, проходите все, кто хочет. Вход и колонны у входа я не стал рисовать, потому что там проверяют билеты, и если у вас нет билета, то не надейтесь, вас ни за что не пропустят. Мне хотелось нарисовать такой цирк, куда бы можно было входить безо всякого билета. И даже вовсе не надо было входить. Можно смотреть все представление, стоя прямо на улице. А если поближе захочется поглядеть, заходи и садись в кресла, которые с трех сторон возвышаются над ареной.
   Арену я нарисовал так. Провел под куполом большой красный круг. А вот что показать на арене?
   Сперва, конечно, лошадей. Как они несутся по кругу, легко выбрасывая ноги. Коричневые тела лошадей словно летели по моей арене. А на них висели, сидели и лежали белые фигурки наездников.
   Я поглядел на то, что у меня получилось, и, вы знаете, мне это понравилось.
   Что еще изобразить на арене? Клоунов, конечно. Без клоунов цирк все равно, что лагерь без нашего отряда. В огромных клетчатых кепках и в длинных задранных кверху ботинках целых пять клоунов устроились на самом видном месте в цирке. В середине арены. Почему я нарисовал пять клоунов, а не одного или двух? А чтобы смешнее зрителям было.
   Еще надо показать дрессированных львов, но тогда не обойтись без ограды. Вдоль всей арены я нарисовал решетчатую загородку, а рядом с лошадьми изобразил дрессированных львов. Рыжие, с лохматыми шевелюрами, они сидели на специальных тумбах и рычали друг на друга. Рыка, конечно, на картине не было слышно, но я пошире разинул львам пасти, чтобы всем было ясно, что рычат они, не стесняясь зрителей.
   Потом я нарисовал акробатов. Чтобы они не занимали много места, я поставил их друг дружке на плечи, но их было так много, что они дотянулись аж до потолка. А в самом низу живой лестницы стоял акробат с широченными плечами и толстенными ногами, чтобы он мог всех удержать.
   Ну вот и все. Нет, не все. Не хватает слона. Хорошо бы вывести его на арену, но там уже негде яблоку упасть. Правда, есть место под куполом. Но как туда слон может попасть? А если в цирке выступает Кио, слон и не там еще может очутиться! Поэтому я со спокойной совестью изобразил слона под куполом цирка.
   Картина была готова. Тут только я вытер пот со лба и почувствовал, что сильно устал.
   Илья Александрович ходил по комнате и рассматривал наши картины. Он остановился возле моей соседки.
   - Очень хорошая работа, Зина! - похвалил девочку вожатый.
   Я глянул в ее тетрадку и ахнул. Потом поглядел на живую вазочку с цветами и ахнул сильнее прежнего. Они были так похожи друг на друга - живая вазочка и нарисованная, что, казалось, Зина и не рисовала вовсе, а просто приклеила каким-то чудом эту самую вазочку к своей тетрадке.
   - А что это у тебя такое? - глянул на мою картину вожатый.
   - Цирк.
   - Цирк? - удивился вожатый.
   Меня обступили ребята. Моя картина вызвала у них ядовитые насмешки.
   - Эта куча мала называется цирком?
   - А что это за козявочки ползают?
   - Это собаки дрессированные, - сквозь зубы процедил я.
   - Прекратите, ребята, - строго сказал вожатый. - Коробухин нарисовал оригинальную картину.
   Я выпятил грудь. Вожатый хвалит меня, а не вас.
   - А у вас краски есть? - я понимал, что железо надо ковать, пока оно горячо. - Я хотел бы порисовать красками в свободное время.
   - Потренируйся, - согласился вожатый и вручил мне два тюбика с красками и большой лист бумаги.
   Я прижал добычу к груди и хотел дать стрекача.
   - Как у вас дела? - услышал я за спиной голос Капитолины Петровны.
   Она подошла и обратила взор своих глаз, усиленных очками, на мою картину и начала сперва медленно, а потом все быстрее мотать головой, на которой торчала пилотка из газетной бумаги.
   - Абстракционист! - прошептала Капитолина Петровна.
   Я подумал, что она в восторге от моей картины, и поддакнул:
   - Я с детства абстракционист.
   - Как у тебя язык поворачивается такие слова произносить, - зашумела Капитолина Петровна, и я понял, что моя картина ей не понравилась.
   Капитолина Петровна поглядела на меня:
   - Ну, почему бы тебе, как всем, не нарисовать эту прекрасную вазочку с душистыми цветами?
   - Не хочу, - сердито сказал я. - Я хочу рисовать цирк и зверей.
   Илья Александрович попытался за меня вступиться, но Капитолина Петровна блеснула на него очками, и вожатый замолк.
   - Ну вот что! Для меня, Коробухин, теперь совершенно ясно, - сказала Капитолина Петровна, глядя куда-то поверх очков и поверх меня, - живопись это не твое призвание. Ступай.
   Сунув тюбики с красками в карманы и бережно прижав к груди лист бумаги, я понесся к нашему домику.
   Ребята тоже даром не теряли время. Они нашли клей. А самое главное, что Юрка Трофименко оказался настоящим художником. Правда, записали его почему-то в гимнастический кружок.
   Мы спрятались в кустах возле забора.
   ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,
   В КОТОРОЙ НА СЦЕНУ ВЫХОДИТ ВЕСЕЛАЯ ДЮЖИНА
   Пробалансировав на цыпочках по скрипучему полу, чтобы не разбудить спящих, мы вышли из нашего домика. Мы несли рулон бумаги, кисточку и бутылку с клеем. Сделав несколько шагов, замерли в недоумении.
   Было от чего удивиться! В то время, когда ребята тихо посапывали или громко храпели, наши вожатые, воспитатели и даже повара резвились, ну точно как мы днем.
   Капитолина Петровна прыгала через скакалку, которую крутили тетя Рая и Елена Владимировна, вожатая отряда малышей. Капитолина Петровна прыгала, наверное, уже давно, потому что ликующе считала: "Тридцать пять, тридцать шесть..." Но вот она сделала "страту", и все обратили внимание на Аскольда.
   Наш вожатый не преминул похвастаться своей силой. Он стал на руки и пошел так от бума по направлению к столовой. За Аскольдом, подбадривая его криками, потянулись остальные. Вожатый шел здорово. Словно на ногах, а не на руках.
   Вдруг он закачался, все заахали, но Аскольд удержался и благополучно дошел до столовой.
   Когда он снова очутился на ногах, вожатые и воспитатели захлопали. Мы молча подмигнули друг дружке: "Молодец наш вожатый!"
   - Ребята, - воскликнула Капитолина Петровна, - давайте играть в чехарду!
   - В чехарду! - радостно закричали вожатые, воспитатели и повара.
   Мы переглянулись, и Юрка снисходительно промолвил:
   - Пусть поиграют, мы подождем.
   Вожатые здорово играли в чехарду. Чувствовалось, что они давно не испытывали такого удовольствия.
   А потом Илья Александрович и Аскольд вскарабкались на бум и начали состязаться, кто кого столкнет. Вожатые и воспитатели разделились на две группы. Одна болела за Аскольда, другая - за Илью Александровича. Мы, конечно, болели за нашего вожатого. Забыв, что мы в засаде, Марик крикнул:
   - Аскольд, нажимай!
   И тут же испуганно осекся. Мы приготовились удирать. Но никто не услышал возгласа Марика - всех увлекла спортивная борьба.
   Все же Илья Александрович оказался ловчее. Неожиданным ударом он столкнул Аскольда на землю.
   Наш вожатый решил взять реванш и снова полез на бум. Правильно, сдаваться нельзя.
   Страсти накалились. Вожатые принялись скандировать:
   - Шайбу! Шайбу!
   Взбодренный поддержкой, Аскольд ринулся на Илью Александровича и... в одно мгновение сам очутился на земле. Но успел задеть Илью Александровича, потому что тот стал торопливо загребать руками, пытаясь удержаться на узком бревне. Ничего из этого у него не вышло, и Илья Александрович совершил вынужденную посадку на землю.
   Все шумно захлопали, а Капитолина Петровна объявила:
   - Ничья!
   - Ничья, - закричали остальные. Аскольд хотел было снова залезть на бум, чтобы одержать победу, но его не пустили, а Елена Владимировна предложила:
   - Давайте споем.
   В руках у Елены Владимировны появилась гитара.
   Тут мы уселись на травку. Концерт лучше всего слушать сидя.
   Елена Владимировна пела песни, которые мы ни разу не слыхали. Но они нам понравились. Потому что песни были смешные. Припев подхватывали все вожатые. И так громко, что я удивляюсь, как не проснулись ребята в домиках.
   Об этом подумала и Капитолина Петровна:
   - Чуть потише, а то дети проснутся...
   - Ерунда, - махнул рукой Аскольд. - Мои давно дрыхнут без задних ног.
   - Что ж ты их плохо воспитываешь? - спросила Капитолина Петровна.
   - А ты сама попробуй, - огрызнулся Аскольд. - Я уже устал от них, как будто провел бой в 16 раундов.
   Нам не понравилось, что о нас так говорит Аскольд. Мы понимали, конечно, что с нами нелегко, но, кажется, мы не очень портили ему жизнь. А если быть откровенным до конца, Аскольд ничего и не предпринимал, чтобы подружиться с нами. Только крутил каждое утро солнышко на турнике, демонстрируя свои мускулы.
   Но вот вожатые напелись и отправились спать. Тогда мы покинули свое укрытие, осторожно добрались до столовой и принялись за дело.
   Коренастый Толька пошире расставил ноги. Я вскарабкался на его крепкие плечи. Васька подал мне бутыль с клеем. Не жалея, я помазал клеем по дощатой стене столовой, а потом отдал бутыль Юрке и получил взамен верхний край огромного плаката, над которым мы корпели полдня. Плакат радостно прижался к стене, как будто это была его родная мама. Нижний край приклеили Юрка и Васька.
   Я спрыгнул на землю, и мы отошли подальше, чтобы полюбоваться на свое произведение. Хотя в темноте ничего не было видно, но плакат впечатляюще белел на стене. К нам присоединился Марик, который, как часовой, прогуливался невдалеке.
   - Здорово! - похвалил он нас и самого себя.
   - По кроватям! - скомандовал я, и мы побежали спать.
   ...Утром всех, кто шел к столовой, останавливал огромный плакат:
   "Перед тем как проглотить манную кашу, проглоти то, что здесь написано и нарисовано".
   А написано было вот что:
   "Мы торжественно объявляем, что хотим жить в мире и дружбе со всеми мальчишками и даже девчонками в нашем лагере.
   Наши друзья - веселые ребята, фантазеры и футбольные болельщики.
   Ябеды и подлизы, тихони и паиньки, - трепещите! Вас ждут: ежи в койках, соленые компоты и змеи под подушкой.
   Берегитесь! На вас будут падать: ведра с водой, вырванные с корнем дубы и метеориты, и вообще вы можете угодить в яму, в которой сидят несознательные тигры".
   И подпись: "Веселая дюжина".
   А для тех, кто бы не понял, Юрка постарался и намалевал такие ужасы, что все ахнули и развеселились.
   Ребята читали и перечитывали наше воззвание. Нет ничего удивительного, что оно имело успех, ведь его сочинили я и мои друзья.
   Наше появление у столовой было встречено бурными аплодисментами, которые затем перешли в овацию. Толька поднял руки в знак приветствия, напыжился и попытался состроить умное лицо. Ему это, правда, не удалось.
   Но вот шум стих, и ребята испуганно оглянулись. Обернулся и я: к нам шагала старшая вожатая, мурлыкая что-то себе под нос.
   - Почему не идете в столовую? Еще не проголодались? - говорила она, пробираясь сквозь толпу.
   И вдруг яркими красками и четкими буквами наше воззвание привлекло ее внимание. Вообще надо было повесить его на стене пионерской комнаты, чтобы Капитолине Петровне не пришлось идти так далеко. Эх, шляпы, не догадались.
   Старшая вожатая дочитала до конца воззвание и улыбнулась. Обернулась к нам и снова улыбнулась. Вот чудеса так чудеса!
   Капитолина Петровна подмигнула мне и спросила у ребят:
   - Проглотили то, что здесь написано и нарисовано?
   - Проглотили, - дружно крикнули ребята.
   - Теперь надо проглотить манную кашу. - сказала старшая вожатая.
   С аппетитом и маслом мы съели манную кашу, и Капитолина Петровна спросила, не хотим ли мы добавки. Мы сказали, что не хотим. Если бы на завтрак была не манная каша, а что-нибудь повеселее, мы бы не отказались.
   То и дело до нашего столика долетали возгласы:
   - А у меня в каше черепаха!
   - А у меня соленый чай!
   И только одному человеку наше воззвание не понравилось - Аскольду. Он вбежал в столовую мрачный, как после нокаута.
   - Разговорчики! - крикнул он нам, хотя мы самым серьезным образом молча пили чай.
   Я не понимал, отчего Аскольд злится. Снова мы без него начудили? Но нам почему-то не хотелось брать Аскольда в свою компанию.
   После завтрака я твердо и бесповоротно решил: пора отдыхать. Каникулы мчатся, как ракеты - без остановок. А я только и делаю, что кручусь, верчусь и бегаю. Нет, пора отдыхать. Я побрел в неизвестном направлении. Попросту говоря, я шел куда глаза глядят.
   Нежданно-негаданно в мои уши залетели вот какие слова: "Коробухин", "дюжина", "распоясались"... Слова летели из пионерской комнаты, в распахнутом окне которой я увидел Аскольда и Капитолину Петровну. Наш вожатый ходил и энергично махал рукой, в которой была зажата сигарета. Капитолина Петровна сидела и вертела головой, стараясь удержать взгляд на мелькающей перед глазами фигуре Аскольда.
   Я переменил неизвестное направление на известное и скорым шагом приблизился к окну. Чтобы я мог все хорошо видеть, а меня чтобы никто не заметил, я притаился за сосной.
   Аскольд, не переставая ходить, сердито выговаривал:
   - Это не веселая дюжина, а самая настоящая чертова...
   - Ты преувеличиваешь, - успокаивала его Капитолина Петровна. - Ребята безобидно пошутили, а ты разозлился. Я думаю, что мы неправильно заставляли их целый день чистить картошку. Старайся быть с ними подобрее. Они же дети...
   - Дьяволы они, а не дети, - не сдавался Аскольд. - Вот увидишь, они еще покажут, где раки зимуют. Пока были цветочки, ягодки - впереди.
   Я вспомнил, что подслушивать некрасиво, и удалился. По дороге я подумал, что отдыхать еще не время.
   Третья серия моих снов
   Мои друзья, задрав повыше ноги, мирно дремлют в кювете под липами. Рядом прикорнули велосипеды.
   - Привет! - кричу я, подбегая к ребятам.
   Друзья радостно окружают меня.
   - Пока все идет неплохо, - подмигивает мне Горох.
   - И ребята в отряде настоящие, - говорит Генка.
   - Вот не думал, что Капитолина похвалит ваше воззвание, - удивляется Семка.
   - Я тоже, - говорю я.
   - Не нравится мне Аскольд. Он может вам навредить, - предупреждает Горох.
   - Я думаю, что он долго не выдержит. Сбежит от нас, - улыбаюсь я и спрашиваю: - А вам еще далеко ехать?
   - Далеко, - отвечает Генка. - Хочешь с нами?
   - Хочу.
   - Ты пока отдохни, наберись сил, - уговаривает меня Семка, - а мы скоро за тобой заедем.
   - Буду набираться сил, - вздыхаю я.
   Мои друзья вскакивают на велосипеды и снова мчатся по шоссе. А солнце стоит за их спинами и освещает им дорогу.
   ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ,
   В КОТОРОЙ Я ПРОИЗНОШУ РЕЧЬ
   О ВРЕДЕ КУПАНИЯ В ЖАРКИЙ ЛЕТНИЙ ДЕНЬ
   Капитолина Петровна полоскала в воде термометр, напевая: "Распрягайте, хлопцы, коней та лягайте спочивать..."
   Коней у нас никаких не было, но почивать мы ложились. А что нам оставалось делать, когда нас не пускали в воду.
   - 17 градусов, - радостно воскликнула Капитолина Петровна, - еще часок терпения, и вы сможете купаться.
   Прямо перед нашими носами неторопливо текла река, шумела на перекатах, стаскивала с берега и проглатывала куски торфа. Они шлепались в воду и делали ее мутной, но только на минуту. А потом река снова текла, чистая и прекрасная. Я представил, какая в ней теплая вода, и мне страшно захотелось искупаться.
   Уже много дней мы жили в лагере. И все это время нас не пускали купаться.
   - Еще часок терпения, - ежедневно восклицала Капитолина Петровна, - и вы сможете искупаться.
   Мы ждали, чтобы вода нагрелась до 18 градусов. И каждый день нам не хватало одного градуса. Единственного!
   Нас, ребят из пионерлагеря "Лесная сказка", выводили на берег реки, усаживали на травку, и мы начинали гнусавыми, противными голосами клянчить, чтобы нам позволили всего одну минуту... ну хотя бы только окунуться... ну просто ноги намочить... туда и назад, и все...
   - Нет и нет! - восклицала Капитолина Петровна. - Я отвечаю за вас перед родителями. Вы утонете, кто будет виноват? Я, одна я.
   Итак, нам не хватало одного градуса, чтобы стать полноценными утопленниками. Тьфу! О чем это я? На такой жаре и не такие глупости в голову полезут.
   Но сегодня произошло событие, которое круто переменило спокойное течение нашей жизни. А началось все с того, что приехал на велосипеде купаться какой-то парень. Видно, ему страшно хотелось побыстрей залезть в воду, потому что парень бросил на траву велосипед и с космической скоростью раздевался.
   Когда он выбрался из кустов в красных с белой полоской плавках, я чуть не ахнул. Это был Колька Горох. Может, с ним прикатили и Генка с Семкой, мелькнула у меня мысль. А может, мне это снится? Нет, к сожалению, все происходило наяву.
   - Колька! - закричал я. - Здорово!
   - Валерка! - возликовал Горох.
   Мы долго и усердно трясли друг другу руки. И все никак не могли закрыть рты. Улыбки не позволяли это сделать.
   - Так ты здесь в лагере? - радостно спросил Горох. - Почему же мы ни разу не встретились?
   - Не понимаю, - я удивился не меньше Кольки. - А ты где обитаешь?
   - Я у бабки в деревне. Помнишь Зеленое? Километров семь отсюда. Приезжай к нам. У нас ерши клюют - по сто штук в час. А я здесь по дороге в магазин, за сахаром на варенье, - словоохотливо рассказывал Колька.
   Он здорово обрадовался, что мы встретились. Я - тоже.
   - Ты сейчас что, в речку полезешь? - робко спросил я.
   - Конечно, - сказал Горох. - Давай вместе.
   - Коробухин, тебе нельзя, - приказала за моей спиной Капитолина Петровна.
   Я скосил на нее глаза и глухо промямлил:
   - Мне нельзя.
   - Понятно, - ухмыльнулся Горох.
   Он разбежался и нырнул с обрыва. Вынырнул, отфыркался и стал откалывать номера. Колька то плыл кролем, врезаясь руками в воду с невероятной скоростью, то переворачивался на спину и, раскинув руки, отдавался на волю волн. Потом резко сбрасывал с себя оцепенение и переходил на баттерфляй. Колькино мускулистое, загорелое тело мелькало перед нашими глазами и дразнило, и манило, и злило, и бесило.
   А Горох решил сегодня показать все, на что он был способен. Он вылез на берег и вытащил из сумки ласты и маску. Напялил это все на себя и снова полез в речку.
   Выставив из воды кончик трубки и пуская пузыри, Колька шел по реке, как подводная лодка с перископом. Это совершенно вывело из терпения ребят. Они дружно заныли.
   Я не выдержал, встал, и ноги сами понесли меня к тому месту, где лежал велосипед Гороха и его одежда. Вскоре там появился и Колька. На его мокром лице сияла довольная улыбка. Я взглянул на маску и ласты, которые Колька бросил на траву, и, не долго думая, стал раздеваться. А потом, соблюдая осторожность, облачился в Горохову подводную форму и сказал Кольке:
   - Посиди пять минут в кустиках. Я - сейчас.
   Когда я очутился в речке, то понял, как истосковался по воде, и решил, что надо взять все милости от природы. Я надолго исчезал под водой, ползал по дну, потом выныривал, выбрасывая из трубки фонтан брызг, как кит.
   Наплававшись, я вылез на противоположном берегу отдохнуть. Никто из ребят и не подозревал, что это не Горох, а я... Но когда, не снимая ластов и маски, я растянулся на песочке, Юрка Трофименко закричал:
   - А чего это у тебя - сперва плавки были красные, а теперь - синие?
   Мне бы пропустить мимо ушей Юркины слова, но я был бы не я, если бы на одно слово не отвечал двумя.
   - Они от холода посинели, - протянул я, стараясь подражать басу Гороха. И сам себя выдал.
   - Это Коробухин! - радостно закричал Юрка.
   - А почему ему можно, а нам нельзя? - спросил у Капитолины Петровны Толька.
   - Коробухин себе слишком много позволяет, - в другое ухо Капитолины Петровны прошипел Ленька Александров.
   Поняв, что обнаружен, я быстро влез в речку и поплыл под водой, выставив напоказ кончик трубки.
   Вот говорят, если ты плывешь под водой, а на тебя с берега кричат что есть силы, то ты ничего не услышишь. Закон физики. Не верьте, ребята, тем, кто так говорит. Мне прямо в уши лезли крики Капитолины Петровны: "Коробухин! Вылазь немедленно! Вылазь сию же минуту! А то будет плохо!" (А может, еще на берегу я хорошо запомнил слова Капитолины Петровны, и они продолжали звучать в моих ушах и под водой?).
   Я знал, что будет плохо, но все равно не вылезал. Надеялся спастись, хотя шансов было маловато.
   На берегу меня ждали кроме моего друга Кольки Капитолина Петровна, Аскольд и ребята. У Капитолины Петровны на щеках выступили красные пятна, круглые, словно печати. Это значило, что она достаточно накалилась для того, чтобы прочесть мораль.
   Но я опередил ее на долю секунды:
   - Вы совершенно правы, Капитолина Петровна, вода необыкновенно холодная.
   Капитолина Петровна опешила.
   - Конечно, надо обязательно ждать, пока будет 18 градусов на вашем термометре, - тараторил я, воодушевляясь, - а то мы все простудимся, охрипнем и околеем.
   Капитолина Петровна таращила удивленные очки.
   - Ребята, - обратился я к мальчишкам и девчонкам, - поглядите внимательно на мою кожу.
   Ребята поглядели внимательно.
   - Такая кожа бывает у самых непородистых гусей, которых никогда вообще не жарят, а тем более с яблоками.
   Ребята молчали.
   - Итак, - закончил я краткую речь о вреде купания в жаркий летний день, - итак, я показал вам пример, как не надо себя вести, пример, до чего может докатиться человек, который без спроса лезет в ледяную воду.