Страница:
– С радостью, господин! – отвечает Кари. Мальчик так доволен, что врач считает болезнь сестры излечимой, что даже забывает на минуту так огорчавшие всех события с каменотесами. Однако он сразу же вспоминает обо всем, потому что ему приходит в голову мысль, что, попав на тот берег, он еще поспеет повидать Хеви до того, как он уедет в Инти.
– До Святилища и я могу вас проводить и понести девочку, – предлагает Монту, лицо которого так и сияет радостью.
– Очень хорошо, спасибо! – отвечает Бекенмут.
– Я должен только предупредить об этом начальника сторожевого поста. Мы там и встретимся! – говорит маджай и быстро уходит.
– Присядь, господин, – приглашает Онахту, показывая гостю на покрытый циновками приступок, – отдохни, я сейчас принесу еду. А ты, Кари, пойди, тебе надо собираться в дорогу.
Кари повинуется отцу и выходит. Бекенмут опускается на циновки и с удовольствием протягивает ноги. Онахту уходит и вскоре возвращается, неся большой поднос с угощением. За ним его жена Неши приносит посуду, придвигает к приступку два легких плетенных из соломы столика и ловко расставляет на них все, что они с мужем принесли для своего гостя.
– Ешь и пей, господин, – говорит она с легким поклоном. – Мы всегда рады гостю, а тем более такому, как ты.
Женщина явно взволнованна, на ее щеках горит румянец, веки слегка распухли, видно, что она недавно много плакала, но теперь на ее красивом худощавом лице появилась надежда.
Бекенмут благодарит за приглашение. Онахту придвигает для себя один из стоящих вдоль стен низеньких табуретов и садится рядом с врачом. Неши уходит продолжать сборы в дорогу.
Некоторое время гость и хозяин молча едят, запивая легким пивом вкусное гусиное мясо и свежие пшеничные лепешки. Потом Онахту говорит:
– Я не знаю тебя, господин, но мне кажется, что если ты пришел сюда, для того чтобы помочь дочери столяра, и ничего не хочешь взять от нас за это, то ты, верно, хороший человек. Может быть, я скажу лишнее, но у меня случилось большое горе, а может, впереди будет и еще не одно, и я хочу тебе обо всем рассказать.
– Я тебя слушаю, говори все, что думаешь, – отвечает Бекенмут.
Онахту рассказывает об аресте Нахтмина и Харуди, а потом прибавляет:
– Боюсь, что и мне грозит беда. Может, как раз хорошо, что жены и дочери здесь не будет. Видишь ли, господин, я сейчас делаю резной футляр для статуи бога Амона. Работаю в мастерской с другими столярами. У каждого из нас свое дело, кому что поручено – футляры, подставки, жертвенники. Я на своем футляре уже кончил резьбу, теперь надо его обивать листовым золотом. И вот третьего дня приходит ко мне вечером домой помощник начальника отряда Хати и предлагает такую сделку: заднюю стенку футляра просто окрасить в желтый цвет, а золото, которое пошло бы на обивку, поделить с ним.
Бекенмут слегка поднимает брови:
– Ну и что же?
– Ну, я, конечно, наотрез отказался! У нас в роду воров не бывало, как бы трудно ни жилось! Но этим дело не кончилось. Тогда-то он ушел, а вчера приходит опять, спрашивает, не передумал ли я? «Нет, говорю, не передумал и впредь не передумаю, а потому прошу ко мне больше не являться!» Рассердился он страшно и говорит: «Смотри не пожалей!» С этим и ушел.
– Так ты боишься, что он сделает тебе какие-нибудь неприятности?
– Да уж не без того, господин. Если бы только неприятности, а то ведь может и совсем погубить, вот что страшно. За себя-то я бы еще не так беспокоился, а ведь у меня семья.
– А если рассказать все начальнику отряда? – спрашивает Бекенмут.
– Да что ты, господин? – удивленно смотрит на него Онахту. – Это Панебу-то рассказать про его помощника?
– Ах, твой начальник – Панеб? Так ты считаешь, что он заодно с помощником, что ли? Думаешь, что он его покроет?
Онахту молчит и смотрит в пол, потом поднимает глаза на гостя и решительно говорит:
– Думаю, хуже. Думаю, что его и подослал ко мне Панеб.
– Вот как! А почему ты так решил?
– Потому что этот человек способен и на худшее, господин. Разве мы мало знаем о его страшных делах? Вот взяли теперь моего брата Нахтмина и Харуди. Они непричастны к ограблению царских гробниц, господин! Клянусь фараоном, они невиновны! А их взяли! И это не без Панеба – он давно на них точит зубы за то, что они его не боятся и ему не поддаются… А следовало бы взять не их, а самого Панеба. Он-то как раз лучше всех знает, кто на самом деле залезает в гробницы фараонов! Без него такие дела не делаются, только он всегда остается в стороне… Осудят либо мелких воришек, либо и вовсе невинных, вроде Нахтмина и Харуди. Ведь осудили же три года назад писца Хнумнахта за кражу из гробницы фараона Сети-Мериептаха покрывала с колесницы, и руку писцу отрезали! А украл-то Панеб! И не раз так, а доказать нельзя, все боятся, да и он всегда так устроит, что и свидетелей не найдешь.
Онахту встает и взволнованно начинает ходить по комнате.
– Он не брезгает ничем, даже ворует из наших гробниц, тут, на кладбище поселка. Он, например, спустился в подземелье гробницы одного ремесленника и украл ложе, на котором стоял гроб с мумией! Подумай, господин, – украл вещи, которые были даны умершему человеку! А когда мы его спросили, как он посмел это сделать, так он сказал, что он это ложе купил, и выставил свидетелем того же помощника, который теперь вот пристает ко мне! Говорим ему, а куда же делось ложе из гробницы? А он отвечает: «Почем я знаю, кто из вас его украл!» А сколько раз он избивал нас! Ведь его собственный сын убежал от него – пришел на сторожевой пост, плачет и твердит: «Я не могу больше жить с ним». Так и ушел к своему дяде в храм фараона Сети-Менмара. Чего же больше, господин, – родной сын! Панеб вообще ни перед чем не остановится, он – убийца, господин!
– Что ты этим хочешь сказать? – перебивает врач.
– А вот что. Ты знаешь, как он стал начальником нашего отряда ремесленников? Был у нас начальником Небнефер; после того как он умер, его должен был заменить его старший сын Неферхотеп, как это у нас обычно делается. А Панеб убил Неферхотепа.
– Как убил?
– Этого никто не знает, но всем известно, что это сделал Панеб. После Неферхотепа должен был бы стать начальником его младший брат Амоннахту, а назначили Панеба. И знаешь почему? Говорят, что Панеб отдал пять рабов везиру – тогда еще был везиром Праэмхэб, – и тот назначил начальником Панеба и замял дело об убийстве.
Бекенмут слушает все это молча, только крепко сжатые руки и нахмуренные брови показывают, что рассказ Онахту глубоко волнует врача.
– А пожаловаться на него некому, господин, – продолжает Онахту. – За него горой стоит сам Пауро. Так его защищает, что, видно, ему выгодно, чтобы Панеб сидел у нас в начальниках. А на Пауро кому жаловаться? Может, скажешь везиру? А вот, смотри, что получилось, когда даже такой важный человек, как правитель Города Пасер подал везиру жалобу на Пауро? Все обвинения оказались клеветой – Пауро ни в чем не виноват, все у него в порядке! Все царские гробницы целы, кроме одной – наверно, в ней не успели для видимости навести порядок и снова запечатать, а может быть, нельзя было уж совсем отпереться! А заодно и от неугодных людей избавились… А вот почему это везир в первый раз послал во главе обследования именно Пауро? А? Разве так делают, господин?
Бекенмут молчит.
– А жаловаться некуда. Нет правды… нет помощи… Остается только на волю богов положиться. Хочу сегодня же пойти помолиться Владычице Западной Вершины, покровительнице нашего поселка, буду просить ее отвести от меня беду! Другой помощи мне не найти…
Бекенмут опускает голову и все так же молчит. Умолкает и Онахту. Бекенмут встает и решительно кладет руку на плечо Онахту.
– Вот что, друг, – говорит он, как всегда, спокойно, но с каким-то оттенком твердости в голосе, – ты говорил, что Панеб получил место начальника отряда, убив сына прежнего начальника, который получил это место по закону? Так? И еще ты, кажется, сказал, что у убитого остался брат, который, собственно, и должен был бы стать начальником отряда, раз эта должность переходит у вас по наследству?
– Да, господин, все это так, – отвечал Онахту. Он не понимал, что имеет в виду его гость, но слушал внимательно и с полным доверием.
– Так вот, пусть этот человек напишет все подробно, понимаешь? Все, как было дело, и что он вообще знает про Панеба. Ну, словом, все, что ты мне сейчас рассказывал. И пусть этот документ он отвезет сам на Север, где сейчас находится фараон, и передаст его, тоже лично, везиру Северной части страны. Только пусть все это он сделает сам, никому не поручая и никому не доверяя, понял?
– Понял, господин. – Онахту продолжает так же внимательно слушать.
– И еще. Если потом сюда приедут от того везира посланные им люди для проверки всего дела, вам надо действовать дружно, не бояться Панеба и говорить прямо и твердо все, что вы знаете. Запомни, Онахту, что сила в единении, одна пчела не прогонит гиену, а много пчел могут ее одолеть. Ну, пора идти. Посмотрим, готовы ли твои? Да, вот что. Если действительно с тобой что-нибудь случится, непременно дай мне знать. Пусть Кари меня найдет. Если уж стрясется несчастье, помни, что твою семью я не оставлю! Молчи, ничего не надо говорить, иди торопи их, нам надо вовремя приехать на ту сторону.
Онахту все-таки успевает произнести несколько слов благодарности, хотя волнение мешает ему сказать все, что рвется из его сердца. Он машет рукой и уходит. Бекенмут опять садится на приступок и опускает голову на руки. Он сразу становится каким-то утомленным, точно постаревшим. И так, сжимая бритую голову своими сильными руками, он сидит, пока за дверью не раздаются веселые детские голоса. Тогда Бекенмут сразу поднимается, принимает свой обычный спокойный вид и так встречает входящих Онахту с Таиси на руках, Неши и Кари, несущего узелок.
– Ну, вот и хорошо, собрались? – бодро говорит Бекенмут. – Тогда идемте.
Все выходят. Онахту хочет проводить семью и сам несет дочку, остальные идут сзади. Пройдя несколько домов вдоль главной улицы, Онахту останавливается и говорит, обернувшись к Бекенмуту:
– Прости, господин, но девочка очень хочет проститься с арфистом Неферхотепом, это его дом, я зайду с ней на минуту и догоню вас, хорошо?
– Конечно, очень хорошо, что Таиси помнит своих друзей, – ласково говорит Бекенмут.
Онахту с девочкой входит в дом, а остальные не спеша идут дальше.
У ворот Онахту догоняет их. Маленькая группа подходит к сторожевому посту, у которого их уже поджидает Монту.
– Ну, мне, пожалуй, пора идти обратно, – говорит, останавливаясь, Онахту. – Нужно еще навестить семью брата…
– Давай мне дочку, я понесу ее, – говорит маджай и ловко берет Таиси от отца.
Все прощаются. Онахту смотрит на жену и детей с такой грустью, что Неши останавливается в нерешительности.
– Иди, иди, жена, – спохватывается столяр и старается придать лицу спокойное выражение. – Иди, все будет хорошо! Будь здорова, дочка! Спасибо тебе, господин, и тебе, Монту! Возвращайся скорее, Кари!
Онахту стоит и машет рукой вслед уходящим. Таиси смотрит на него и тоже машет ему ручкой.
7. НОВЫЙ ДРУГ
– До Святилища и я могу вас проводить и понести девочку, – предлагает Монту, лицо которого так и сияет радостью.
– Очень хорошо, спасибо! – отвечает Бекенмут.
– Я должен только предупредить об этом начальника сторожевого поста. Мы там и встретимся! – говорит маджай и быстро уходит.
– Присядь, господин, – приглашает Онахту, показывая гостю на покрытый циновками приступок, – отдохни, я сейчас принесу еду. А ты, Кари, пойди, тебе надо собираться в дорогу.
Кари повинуется отцу и выходит. Бекенмут опускается на циновки и с удовольствием протягивает ноги. Онахту уходит и вскоре возвращается, неся большой поднос с угощением. За ним его жена Неши приносит посуду, придвигает к приступку два легких плетенных из соломы столика и ловко расставляет на них все, что они с мужем принесли для своего гостя.
– Ешь и пей, господин, – говорит она с легким поклоном. – Мы всегда рады гостю, а тем более такому, как ты.
Женщина явно взволнованна, на ее щеках горит румянец, веки слегка распухли, видно, что она недавно много плакала, но теперь на ее красивом худощавом лице появилась надежда.
Бекенмут благодарит за приглашение. Онахту придвигает для себя один из стоящих вдоль стен низеньких табуретов и садится рядом с врачом. Неши уходит продолжать сборы в дорогу.
Некоторое время гость и хозяин молча едят, запивая легким пивом вкусное гусиное мясо и свежие пшеничные лепешки. Потом Онахту говорит:
– Я не знаю тебя, господин, но мне кажется, что если ты пришел сюда, для того чтобы помочь дочери столяра, и ничего не хочешь взять от нас за это, то ты, верно, хороший человек. Может быть, я скажу лишнее, но у меня случилось большое горе, а может, впереди будет и еще не одно, и я хочу тебе обо всем рассказать.
– Я тебя слушаю, говори все, что думаешь, – отвечает Бекенмут.
Онахту рассказывает об аресте Нахтмина и Харуди, а потом прибавляет:
– Боюсь, что и мне грозит беда. Может, как раз хорошо, что жены и дочери здесь не будет. Видишь ли, господин, я сейчас делаю резной футляр для статуи бога Амона. Работаю в мастерской с другими столярами. У каждого из нас свое дело, кому что поручено – футляры, подставки, жертвенники. Я на своем футляре уже кончил резьбу, теперь надо его обивать листовым золотом. И вот третьего дня приходит ко мне вечером домой помощник начальника отряда Хати и предлагает такую сделку: заднюю стенку футляра просто окрасить в желтый цвет, а золото, которое пошло бы на обивку, поделить с ним.
Бекенмут слегка поднимает брови:
– Ну и что же?
– Ну, я, конечно, наотрез отказался! У нас в роду воров не бывало, как бы трудно ни жилось! Но этим дело не кончилось. Тогда-то он ушел, а вчера приходит опять, спрашивает, не передумал ли я? «Нет, говорю, не передумал и впредь не передумаю, а потому прошу ко мне больше не являться!» Рассердился он страшно и говорит: «Смотри не пожалей!» С этим и ушел.
– Так ты боишься, что он сделает тебе какие-нибудь неприятности?
– Да уж не без того, господин. Если бы только неприятности, а то ведь может и совсем погубить, вот что страшно. За себя-то я бы еще не так беспокоился, а ведь у меня семья.
– А если рассказать все начальнику отряда? – спрашивает Бекенмут.
– Да что ты, господин? – удивленно смотрит на него Онахту. – Это Панебу-то рассказать про его помощника?
– Ах, твой начальник – Панеб? Так ты считаешь, что он заодно с помощником, что ли? Думаешь, что он его покроет?
Онахту молчит и смотрит в пол, потом поднимает глаза на гостя и решительно говорит:
– Думаю, хуже. Думаю, что его и подослал ко мне Панеб.
– Вот как! А почему ты так решил?
– Потому что этот человек способен и на худшее, господин. Разве мы мало знаем о его страшных делах? Вот взяли теперь моего брата Нахтмина и Харуди. Они непричастны к ограблению царских гробниц, господин! Клянусь фараоном, они невиновны! А их взяли! И это не без Панеба – он давно на них точит зубы за то, что они его не боятся и ему не поддаются… А следовало бы взять не их, а самого Панеба. Он-то как раз лучше всех знает, кто на самом деле залезает в гробницы фараонов! Без него такие дела не делаются, только он всегда остается в стороне… Осудят либо мелких воришек, либо и вовсе невинных, вроде Нахтмина и Харуди. Ведь осудили же три года назад писца Хнумнахта за кражу из гробницы фараона Сети-Мериептаха покрывала с колесницы, и руку писцу отрезали! А украл-то Панеб! И не раз так, а доказать нельзя, все боятся, да и он всегда так устроит, что и свидетелей не найдешь.
Онахту встает и взволнованно начинает ходить по комнате.
– Он не брезгает ничем, даже ворует из наших гробниц, тут, на кладбище поселка. Он, например, спустился в подземелье гробницы одного ремесленника и украл ложе, на котором стоял гроб с мумией! Подумай, господин, – украл вещи, которые были даны умершему человеку! А когда мы его спросили, как он посмел это сделать, так он сказал, что он это ложе купил, и выставил свидетелем того же помощника, который теперь вот пристает ко мне! Говорим ему, а куда же делось ложе из гробницы? А он отвечает: «Почем я знаю, кто из вас его украл!» А сколько раз он избивал нас! Ведь его собственный сын убежал от него – пришел на сторожевой пост, плачет и твердит: «Я не могу больше жить с ним». Так и ушел к своему дяде в храм фараона Сети-Менмара. Чего же больше, господин, – родной сын! Панеб вообще ни перед чем не остановится, он – убийца, господин!
– Что ты этим хочешь сказать? – перебивает врач.
– А вот что. Ты знаешь, как он стал начальником нашего отряда ремесленников? Был у нас начальником Небнефер; после того как он умер, его должен был заменить его старший сын Неферхотеп, как это у нас обычно делается. А Панеб убил Неферхотепа.
– Как убил?
– Этого никто не знает, но всем известно, что это сделал Панеб. После Неферхотепа должен был бы стать начальником его младший брат Амоннахту, а назначили Панеба. И знаешь почему? Говорят, что Панеб отдал пять рабов везиру – тогда еще был везиром Праэмхэб, – и тот назначил начальником Панеба и замял дело об убийстве.
Бекенмут слушает все это молча, только крепко сжатые руки и нахмуренные брови показывают, что рассказ Онахту глубоко волнует врача.
– А пожаловаться на него некому, господин, – продолжает Онахту. – За него горой стоит сам Пауро. Так его защищает, что, видно, ему выгодно, чтобы Панеб сидел у нас в начальниках. А на Пауро кому жаловаться? Может, скажешь везиру? А вот, смотри, что получилось, когда даже такой важный человек, как правитель Города Пасер подал везиру жалобу на Пауро? Все обвинения оказались клеветой – Пауро ни в чем не виноват, все у него в порядке! Все царские гробницы целы, кроме одной – наверно, в ней не успели для видимости навести порядок и снова запечатать, а может быть, нельзя было уж совсем отпереться! А заодно и от неугодных людей избавились… А вот почему это везир в первый раз послал во главе обследования именно Пауро? А? Разве так делают, господин?
Бекенмут молчит.
– А жаловаться некуда. Нет правды… нет помощи… Остается только на волю богов положиться. Хочу сегодня же пойти помолиться Владычице Западной Вершины, покровительнице нашего поселка, буду просить ее отвести от меня беду! Другой помощи мне не найти…
Бекенмут опускает голову и все так же молчит. Умолкает и Онахту. Бекенмут встает и решительно кладет руку на плечо Онахту.
– Вот что, друг, – говорит он, как всегда, спокойно, но с каким-то оттенком твердости в голосе, – ты говорил, что Панеб получил место начальника отряда, убив сына прежнего начальника, который получил это место по закону? Так? И еще ты, кажется, сказал, что у убитого остался брат, который, собственно, и должен был бы стать начальником отряда, раз эта должность переходит у вас по наследству?
– Да, господин, все это так, – отвечал Онахту. Он не понимал, что имеет в виду его гость, но слушал внимательно и с полным доверием.
– Так вот, пусть этот человек напишет все подробно, понимаешь? Все, как было дело, и что он вообще знает про Панеба. Ну, словом, все, что ты мне сейчас рассказывал. И пусть этот документ он отвезет сам на Север, где сейчас находится фараон, и передаст его, тоже лично, везиру Северной части страны. Только пусть все это он сделает сам, никому не поручая и никому не доверяя, понял?
– Понял, господин. – Онахту продолжает так же внимательно слушать.
– И еще. Если потом сюда приедут от того везира посланные им люди для проверки всего дела, вам надо действовать дружно, не бояться Панеба и говорить прямо и твердо все, что вы знаете. Запомни, Онахту, что сила в единении, одна пчела не прогонит гиену, а много пчел могут ее одолеть. Ну, пора идти. Посмотрим, готовы ли твои? Да, вот что. Если действительно с тобой что-нибудь случится, непременно дай мне знать. Пусть Кари меня найдет. Если уж стрясется несчастье, помни, что твою семью я не оставлю! Молчи, ничего не надо говорить, иди торопи их, нам надо вовремя приехать на ту сторону.
Онахту все-таки успевает произнести несколько слов благодарности, хотя волнение мешает ему сказать все, что рвется из его сердца. Он машет рукой и уходит. Бекенмут опять садится на приступок и опускает голову на руки. Он сразу становится каким-то утомленным, точно постаревшим. И так, сжимая бритую голову своими сильными руками, он сидит, пока за дверью не раздаются веселые детские голоса. Тогда Бекенмут сразу поднимается, принимает свой обычный спокойный вид и так встречает входящих Онахту с Таиси на руках, Неши и Кари, несущего узелок.
– Ну, вот и хорошо, собрались? – бодро говорит Бекенмут. – Тогда идемте.
Все выходят. Онахту хочет проводить семью и сам несет дочку, остальные идут сзади. Пройдя несколько домов вдоль главной улицы, Онахту останавливается и говорит, обернувшись к Бекенмуту:
– Прости, господин, но девочка очень хочет проститься с арфистом Неферхотепом, это его дом, я зайду с ней на минуту и догоню вас, хорошо?
– Конечно, очень хорошо, что Таиси помнит своих друзей, – ласково говорит Бекенмут.
Онахту с девочкой входит в дом, а остальные не спеша идут дальше.
У ворот Онахту догоняет их. Маленькая группа подходит к сторожевому посту, у которого их уже поджидает Монту.
– Ну, мне, пожалуй, пора идти обратно, – говорит, останавливаясь, Онахту. – Нужно еще навестить семью брата…
– Давай мне дочку, я понесу ее, – говорит маджай и ловко берет Таиси от отца.
Все прощаются. Онахту смотрит на жену и детей с такой грустью, что Неши останавливается в нерешительности.
– Иди, иди, жена, – спохватывается столяр и старается придать лицу спокойное выражение. – Иди, все будет хорошо! Будь здорова, дочка! Спасибо тебе, господин, и тебе, Монту! Возвращайся скорее, Кари!
Онахту стоит и машет рукой вслед уходящим. Таиси смотрит на него и тоже машет ему ручкой.
7. НОВЫЙ ДРУГ
Лодка медленно пересекает реку. Гребец, сильный сириец, равномерно поднимает и опускает весла, а сидящий на корме старик ловко правит длинным рулевым веслом, направляя лодку так, чтобы ее не сносило течением.
Посередине, на самом удобном и спокойном месте, сидит Неши, на коленях которой полулежит Таиси. Глаза девочки широко раскрыты, чувствуется, что она с напряженным вниманием смотрит вперед. Позади Неши, перед рулевым, расположился Бекенмут, а на самом носу сидит Кари.
Таиси все еще не вполне может прийти в себя от множества новых впечатлений. Она даже не очень отчетливо помнит, как они дошли до поразивших ее своей высотой башен западных ворот храма, как Бекенмут привел их в дом своего друга, врача Минхау, где они немного отдохнули. Там с ними простился маджай Монту и ушел обратно в горы, а Минхау послал с ними своих рабов – старика рулевого и вот этого сирийца, который нес Таиси до берега, а теперь гребет. Лодка тоже принадлежит Минхау, хорошая лодка, крепкая, на ней не страшно плыть даже по такой широкой и глубокой реке.
Таиси видит на берегу много зданий. Особенно привлекает ее внимание огромный храм, колонны которого отражаются в воде. Бекенмут уже сказал, что это Ипет-Рес, второе по величине святилище бога Амона-Ра, царя всех богов Египта. Но они едут не туда; им надо пристать севернее, вон к той пристани, от которой идет дорога к главному храму того же бога Амона-Ра, который называется Ипет-Сут. И Таиси затаив дыхание смотрит на ступени красивой каменной пристани, к которой они приближаются.
Вот она ближе, ближе, вот нос лодки уже слегка ударяется об нижнюю ступеньку. Кари выскакивает и держит лодку, пока все, кроме рулевого, выходят. Сириец опять несет Таиси, и через его плечо девочка видит, как старый раб, уложив свое длинное весло на дно лодки и крикнув что-то на незнакомом языке сирийцу, берет его весла и начинает медленно грести, направляясь вдоль берега к северу, где виднеется множество рыбачьих лодок.
Бекенмут идет впереди, за ним – сириец с Таиси, сзади – Неши и Кари. Вот кончается лестница, и Таиси слегка вскрикивает от удивления и восторга: прямо перед ней – широкая аллея, по обеим сторонам которой стоят большие гранитные статуи баранов. Таиси знает, что баран – священное животное бога Амона-Ра, поэтому ей понятно, почему два ряда огромных каменных баранов точно охраняют подход к храму Амона. А вот в конце аллеи виден и фасад храма – две широкие башни с бронзовыми воротами между ними. К башням прикреплены высокие деревянные мачты с флагами. По сторонам ворот стоят гигантские скульптуры фараонов.
Слева от аллеи Таиси видит большую пальмовую рощу, зелень которой особенно привлекает девочку, выросшую среди выжженных солнцем скал.
Что это? Бекенмут как раз сворачивает туда. Как хорошо здесь в тени, хоть бы подольше ее несли под этими чудесными деревьями!
Но роща не так велика, как это показалось Таиси на первый взгляд. Уже видны расположенные за ней налево огороды, а правее – побеленные невысокие стены, в которых кое-где есть ворота. Поверх стен местами поднимают свои горделивые верхушки пальмы.
Около одних ворот, имеющих вид маленьких, красиво расписанных башенок, Бекенмут останавливается.
– Ну, вот мы и пришли. – говорит он и входит в ворота, прямо от которых идет дорожка к небольшой глинобитной стенке, за которой расположен довольно обширный сад.
К огорчению Таиси, Бекенмут идет не туда, а направо – к дому, в дверях которого стоит высокая пожилая женщина и радостно улыбается молодому врачу.
Бекенмут почтительно склоняется перед ней, а она нежно обнимает его голову. С минуту они смотрят друг другу в глаза, потом Бекенмут оборачивается и, показывая рукой на пришедших с ним, говорит:
– Я привел гостей, мать!
– Очень хорошо, сын мой, гости всегда желанны! – Женщина приветливо протягивает руку навстречу Неши и ласково обнимает ее.
– Входи, сестра, под нашим кровом ты найдешь отдых и покой! А это и есть Таиси? Иди ко мне, девочка!
Она осторожно берет Таиси ловкими сильными руками, привычными к уходу за больными, и уносит девочку в дом. Неши идет за ней. Сириец кланяется и уходит обратно, и только тогда Кари замечает, что в доме за дверью стоит мальчик почти одного с ним возраста, который не сводит глаз с Бекенмута.
– А, это ты, Рамес, – приветливо обращается к нему Бекенмут.
– Здравствуй, господин, – отвечает мальчик, кланяясь, и отступает, желая дать дорогу Бекенмуту.
Но тот продолжает стоять и, положив руку на плечо Кари, слегка подталкивает его вперед:
– Вот, Кари, познакомься, это Рамес, мой ученик. А это – Кари. Ты знаешь его учителя, Рамес, художника Хеви, ты ведь не раз встречал его у твоего деда. Вы с Кари должны подружиться. Ты покажешь ему все у нас здесь, а он тебе расскажет про свой поселок «слушающих зов».
Рамес кивает головой, и мальчики внимательно смотрят друг на друга. Рамес чуть повыше Кари, такой же худощавый и стройный. Его голова совершенно выбрита, как у жреца. Он одет в очень чистую белую одежду из тонкого полотна, на шее у него висит узенькая золотая цепочка с подвеской – фигуркой сокола из полупрозрачного красного камня сердолика. Кари, запыленный после дороги, кажется очень неопрятным по сравнению с Рамесом. Бекенмут понимает состояние мальчика и говорит:
– Рамес, проводи Кари в сад, пусть он выкупается и переоденется, я тоже приду к вам освежиться.
– Хорошо, господин, – отвечает Рамес и, обращаясь к Кари, предлагает: – Пойдем. Чистая одежда у тебя с собой?
Получив утвердительный ответ, он ведет своего нового знакомого в сад.
Бекенмут тем временем входит в дом. Рассказав матери о своем путешествии в горы и попросив ее вымыть Таиси в теплой воде и распорядиться с ужином, врач берет чистые одежды и тоже идет в сад.
Кари уже выкупался и сидит рядом с Рамесом в тени под ветвями старой сикоморы. «Что-то есть в них общее, наверное, они подружатся», – думает Бекенмут, спускаясь по ступенькам к большому пруду, вырытому посередине сада.
А мальчики действительно нравятся друг другу. Рамес расспрашивает Кари о поселке, про который он много слышал, о том, как он учится у Хеви. Кари, в свою очередь, узнает, что родителей у Рамеса нет – они погибли во время большого пожара. Рамес живет у старого деда, важного человека – второго жреца Амона-Ра в Ипет-Сут. В доме у деда очень тихо, очень строго. Рамес тоже будет жрецом, он уже и сейчас помогает во время обрядов в храме. Но он хочет быть врачом, как Бекенмут. Дед разрешает ему учиться у Бекенмута, которого считают очень способным врачом. А потом, может быть, ему удастся поехать на Север, в Саис, в то замечательное врачебное училище, самое лучшее в Египте, где учился Бекенмут.
– А сюда ты пришел, чтобы проводить Таиси? – спрашивает Рамес.
– Нет, чтобы узнать, не здесь ли еще мой учитель Хеви, – отвечает Кари.
– Могу тебе сказать, что он уехал совсем недавно. Видишь ли, моему деду поручено управлять всеми художественными мастерскими нашего храма да и работами в царских гробницах и храмах на вашем берегу. Дед тоже направляет зодчих, художников и скульпторов иногда в другие города. А меня он часто посылает в мастерские с разными поручениями, так что я знаю все, что там делается, знаю также, кто куда уезжает по приказу деда. Твой учитель еще сегодня утром был у деда, а потом сразу и уехал. А зачем он тебе нужен?
Кари дает уклончивый ответ, и Рамес, поняв, что его новый товарищ не хочет об этом говорить, уже не повторяет вопроса и переводит разговор на другие темы. Бекенмут уходит в дом посмотреть, как там идут дела. Через некоторое время он возвращается в сад, неся на руках Таиси.
При виде цветов, деревьев, виноградных лоз с тяжелыми гроздьями синих ягод девочка вскрикивает от восхищения. Бекенмут ходит с ней по всем дорожкам, все показывает, объясняет, как называются те растения, которых Таиси не знает. Он позволяет ей срывать то веточку с дерева или куста, то цветок с клумбы. Особенный восторг вызывает у Таиси пруд. Врач садится на ступеньки, ведущие к воде, и девочка не может налюбоваться на голубые и белые цветы лотосов и на плавающих в прозрачных струях рыбок.
– Как у тебя здесь хорошо, господин! – говорит Таиси, прижимая к груди собранный букет. – Как легко дышится, как славно пахнут цветы! А рыбки-то, рыбки!.. А вон на дереве, смотри, какая красивая птичка с ярким хохолком! А вот летит другая, с голубой головкой! Ох, как хорошо!.. Я даже не думала, что такое бывает!
Бекенмут улыбается. Рамес внимательно следит за маленькой гостьей своего учителя. Бедная девочка, совсем не может ходить. Хоть бы удалось ее вылечить! Чем бы ее развлечь, что бы ей подарить?
Семья Бекенмута и гости ужинают в беседке, выстроенной в самом тенистом углу сада. От свежего воздуха или от радостного возбуждения, но у Таиси сегодня хороший аппетит, она, вопреки обыкновению, ест с удовольствием.
После ужина Рамес уходит и обещает скоро вернуться. Таиси остается с братом в беседке. Мать Бекенмута укутывает ноги девочки и уходит с сыном и Неши в дом.
В саду наступает тишина. Слышно, как безостановочно звенят кузнечики, слегка шелестят листья пальм, чуть журчит вода в канале, соединяющем пруд с большими оросительными каналами, пересекающими огороды, которые Таиси видела по дороге сюда. Громко поет какая-то птица, сладко пахнут цветы. Таиси молча наслаждается всем, что ее окружает. Кари тоже молчит и думает свои невеселые думы.
Проходит час, и появляется Рамес. Он несет довольно большую корзинку, бережно держа свою ношу обеими руками.
– Вот и я, – говорит Рамес, входя в беседку и ставя корзинку рядом с Таиси.
В корзинке что-то шевелится, и оттуда раздается легкий писк. Таиси и Кари с удивлением смотрят то на Рамеса, то на корзинку. Рамес улыбается, потом встает и медленно отодвигает крышку. Из корзинки показывается смешная головка маленькой обезьянки, с любопытством, но без всякого страха смотрящей на детей черными блестящими глазками.
Таиси в восторге хлопает в ладоши, и Рамес, вынув обезьянку, отдает ее девочке.
– Вот, Таиси, бери ее! – говорит Рамес. – Она хорошая, добрая и веселая. Она ручная, ты не бойся – она не кусается, не царапается, она уже несколько месяцев живет с людьми. На ночь сегодня ты ее все-таки лучше привяжи, чтобы она не убежала, а завтра она уже к тебе привыкнет, особенно если ты сама будешь ее кормить.
Таиси робко берет обезьянку и тихо гладит ее мягкую коричневую шерстку. Зверек, в свою очередь, гладит ручку девочки и делает ей уморительные гримасы. Таиси смеется и уже не боится обезьянку. Ей только не верится, что этот чудесный зверек теперь принадлежит ей!
Незаметно подошедший к детям Бекенмут некоторое время с улыбкой смотрит на девочку, радующуюся живому подарку. Рамес первым замечает врача. Таиси оживленно показывает ему зверька и спрашивает:
– А мне можно оставить обезьянку у себя, господин?
– Конечно, девочка, можно, она никому здесь не помешает. Только теперь тебе надо ложиться спать, давай я тебя отнесу!
Бекенмут уносит Таиси, и мальчики остаются одни.
Рамес начинает расспрашивать Кари о его работе, о поселке. Он слушает так внимательно, так всем интересуется, что Кари постепенно рассказывает ему и о последних тяжелых событиях. Рамес сдвигает брови и молча выслушивает все до конца, подперев щеку кулаком.
– Да, это действительно худо, – говорит он наконец. – Твой отец прав, здесь может помочь, пожалуй, только твой учитель. Его очень ценят. Сам верховный жрец нашего храма знает, какой это художник. Недаром он руководит всеми работами в гробницах фараона, царицы и царских детей! Вот что, Кари, о приезде Хеви я сразу же узнаю, потому что он придет к деду, и тогда я ему все расскажу, вернее, попрошу рассказать Бекенмута, так будет лучше. И вообще, я буду узнавать все, что смогу, про это дело, ведь мой дед входит в состав городского суда.
– Вот спасибо тебе, Рамес! – Кари горячо сжимает руку мальчика.
– Ну что ты, не стоит, очень уж это гадкое дело, – отвечает Рамес.
Мальчики замолкают и оба задумываются. Потом Рамес встряхивает головой и встает:
– Когда ты уезжаешь?
– Завтра, а что?
– Я подумал, может быть, успею что-нибудь узнать от деда. Ты подожди меня завтра, хорошо? Я приду после обеда.
Но на следующий день Рамес приходит в дом врача гораздо раньше, чем обещал накануне. Однако хмурое выражение его лица не предвещает ничего хорошего.
– Ты узнал что-нибудь? – с тревогой и надеждой спрашивает Кари.
– Завтра будет заседать главный суд Города, – тихо говорит Рамес. – Будут разбирать жалобу Пасера на то, что Пауро плохо смотрит за царскими кладбищами, и обвинение медника Пахара в грабежах…
Кари схватывает Рамеса за руку.
– А других людей, обвиненных в том же, разве не будут завтра судить?
– О них никто ничего не говорит, а спрашивать я не могу, сам понимаешь, что меня тогда тоже сразу же спросят, откуда я про них знаю, – отвечает Рамес и, помолчав, говорит: – Ну, я иду домой. Мне придется весь день и всю ночь быть в храме, помогать готовиться к Празднику Долины. Ты ведь знаешь, что через два дня праздник, и статуи богов из наших храмов торжественно отправятся на ваш берег? Все жрецы тоже поедут.
– И ты?
– И я, конечно. Поэтому у нас теперь все очень заняты. Но я все равно узнаю от деда, чем кончится суд. А вот как мне это потом передать тебе? Ты будешь на празднике?
– Я очень хочу быть! До самого праздника мы все свободны от работы. Я хочу уйти из поселка еще накануне праздника к одному моему приятелю. Его зовут Тути, его отец – садовник Паседи в Святилище. Они там и живут. Тути обещал, что он попросит своего отца взять меня на их лодку встречать знаменитые священные корабли вашего храма. Я ведь их еще никогда не видел, а Тути говорит, что они действительно замечательные!
– Да, это, конечно, стоит посмотреть. Так, значит, ты будешь во время праздника в Святилище? Я ведь тоже приеду туда с нашими жрецами… Вот бы нам с тобой там и встретиться! Как бы это сделать?
Посередине, на самом удобном и спокойном месте, сидит Неши, на коленях которой полулежит Таиси. Глаза девочки широко раскрыты, чувствуется, что она с напряженным вниманием смотрит вперед. Позади Неши, перед рулевым, расположился Бекенмут, а на самом носу сидит Кари.
Таиси видит на берегу много зданий. Особенно привлекает ее внимание огромный храм, колонны которого отражаются в воде. Бекенмут уже сказал, что это Ипет-Рес, второе по величине святилище бога Амона-Ра, царя всех богов Египта. Но они едут не туда; им надо пристать севернее, вон к той пристани, от которой идет дорога к главному храму того же бога Амона-Ра, который называется Ипет-Сут. И Таиси затаив дыхание смотрит на ступени красивой каменной пристани, к которой они приближаются.
Вот она ближе, ближе, вот нос лодки уже слегка ударяется об нижнюю ступеньку. Кари выскакивает и держит лодку, пока все, кроме рулевого, выходят. Сириец опять несет Таиси, и через его плечо девочка видит, как старый раб, уложив свое длинное весло на дно лодки и крикнув что-то на незнакомом языке сирийцу, берет его весла и начинает медленно грести, направляясь вдоль берега к северу, где виднеется множество рыбачьих лодок.
Бекенмут идет впереди, за ним – сириец с Таиси, сзади – Неши и Кари. Вот кончается лестница, и Таиси слегка вскрикивает от удивления и восторга: прямо перед ней – широкая аллея, по обеим сторонам которой стоят большие гранитные статуи баранов. Таиси знает, что баран – священное животное бога Амона-Ра, поэтому ей понятно, почему два ряда огромных каменных баранов точно охраняют подход к храму Амона. А вот в конце аллеи виден и фасад храма – две широкие башни с бронзовыми воротами между ними. К башням прикреплены высокие деревянные мачты с флагами. По сторонам ворот стоят гигантские скульптуры фараонов.
Слева от аллеи Таиси видит большую пальмовую рощу, зелень которой особенно привлекает девочку, выросшую среди выжженных солнцем скал.
Что это? Бекенмут как раз сворачивает туда. Как хорошо здесь в тени, хоть бы подольше ее несли под этими чудесными деревьями!
Но роща не так велика, как это показалось Таиси на первый взгляд. Уже видны расположенные за ней налево огороды, а правее – побеленные невысокие стены, в которых кое-где есть ворота. Поверх стен местами поднимают свои горделивые верхушки пальмы.
Около одних ворот, имеющих вид маленьких, красиво расписанных башенок, Бекенмут останавливается.
– Ну, вот мы и пришли. – говорит он и входит в ворота, прямо от которых идет дорожка к небольшой глинобитной стенке, за которой расположен довольно обширный сад.
К огорчению Таиси, Бекенмут идет не туда, а направо – к дому, в дверях которого стоит высокая пожилая женщина и радостно улыбается молодому врачу.
Бекенмут почтительно склоняется перед ней, а она нежно обнимает его голову. С минуту они смотрят друг другу в глаза, потом Бекенмут оборачивается и, показывая рукой на пришедших с ним, говорит:
– Я привел гостей, мать!
– Очень хорошо, сын мой, гости всегда желанны! – Женщина приветливо протягивает руку навстречу Неши и ласково обнимает ее.
– Входи, сестра, под нашим кровом ты найдешь отдых и покой! А это и есть Таиси? Иди ко мне, девочка!
Она осторожно берет Таиси ловкими сильными руками, привычными к уходу за больными, и уносит девочку в дом. Неши идет за ней. Сириец кланяется и уходит обратно, и только тогда Кари замечает, что в доме за дверью стоит мальчик почти одного с ним возраста, который не сводит глаз с Бекенмута.
– А, это ты, Рамес, – приветливо обращается к нему Бекенмут.
– Здравствуй, господин, – отвечает мальчик, кланяясь, и отступает, желая дать дорогу Бекенмуту.
Но тот продолжает стоять и, положив руку на плечо Кари, слегка подталкивает его вперед:
– Вот, Кари, познакомься, это Рамес, мой ученик. А это – Кари. Ты знаешь его учителя, Рамес, художника Хеви, ты ведь не раз встречал его у твоего деда. Вы с Кари должны подружиться. Ты покажешь ему все у нас здесь, а он тебе расскажет про свой поселок «слушающих зов».
Рамес кивает головой, и мальчики внимательно смотрят друг на друга. Рамес чуть повыше Кари, такой же худощавый и стройный. Его голова совершенно выбрита, как у жреца. Он одет в очень чистую белую одежду из тонкого полотна, на шее у него висит узенькая золотая цепочка с подвеской – фигуркой сокола из полупрозрачного красного камня сердолика. Кари, запыленный после дороги, кажется очень неопрятным по сравнению с Рамесом. Бекенмут понимает состояние мальчика и говорит:
– Рамес, проводи Кари в сад, пусть он выкупается и переоденется, я тоже приду к вам освежиться.
– Хорошо, господин, – отвечает Рамес и, обращаясь к Кари, предлагает: – Пойдем. Чистая одежда у тебя с собой?
Получив утвердительный ответ, он ведет своего нового знакомого в сад.
Бекенмут тем временем входит в дом. Рассказав матери о своем путешествии в горы и попросив ее вымыть Таиси в теплой воде и распорядиться с ужином, врач берет чистые одежды и тоже идет в сад.
Кари уже выкупался и сидит рядом с Рамесом в тени под ветвями старой сикоморы. «Что-то есть в них общее, наверное, они подружатся», – думает Бекенмут, спускаясь по ступенькам к большому пруду, вырытому посередине сада.
А мальчики действительно нравятся друг другу. Рамес расспрашивает Кари о поселке, про который он много слышал, о том, как он учится у Хеви. Кари, в свою очередь, узнает, что родителей у Рамеса нет – они погибли во время большого пожара. Рамес живет у старого деда, важного человека – второго жреца Амона-Ра в Ипет-Сут. В доме у деда очень тихо, очень строго. Рамес тоже будет жрецом, он уже и сейчас помогает во время обрядов в храме. Но он хочет быть врачом, как Бекенмут. Дед разрешает ему учиться у Бекенмута, которого считают очень способным врачом. А потом, может быть, ему удастся поехать на Север, в Саис, в то замечательное врачебное училище, самое лучшее в Египте, где учился Бекенмут.
– А сюда ты пришел, чтобы проводить Таиси? – спрашивает Рамес.
– Нет, чтобы узнать, не здесь ли еще мой учитель Хеви, – отвечает Кари.
– Могу тебе сказать, что он уехал совсем недавно. Видишь ли, моему деду поручено управлять всеми художественными мастерскими нашего храма да и работами в царских гробницах и храмах на вашем берегу. Дед тоже направляет зодчих, художников и скульпторов иногда в другие города. А меня он часто посылает в мастерские с разными поручениями, так что я знаю все, что там делается, знаю также, кто куда уезжает по приказу деда. Твой учитель еще сегодня утром был у деда, а потом сразу и уехал. А зачем он тебе нужен?
Кари дает уклончивый ответ, и Рамес, поняв, что его новый товарищ не хочет об этом говорить, уже не повторяет вопроса и переводит разговор на другие темы. Бекенмут уходит в дом посмотреть, как там идут дела. Через некоторое время он возвращается в сад, неся на руках Таиси.
При виде цветов, деревьев, виноградных лоз с тяжелыми гроздьями синих ягод девочка вскрикивает от восхищения. Бекенмут ходит с ней по всем дорожкам, все показывает, объясняет, как называются те растения, которых Таиси не знает. Он позволяет ей срывать то веточку с дерева или куста, то цветок с клумбы. Особенный восторг вызывает у Таиси пруд. Врач садится на ступеньки, ведущие к воде, и девочка не может налюбоваться на голубые и белые цветы лотосов и на плавающих в прозрачных струях рыбок.
– Как у тебя здесь хорошо, господин! – говорит Таиси, прижимая к груди собранный букет. – Как легко дышится, как славно пахнут цветы! А рыбки-то, рыбки!.. А вон на дереве, смотри, какая красивая птичка с ярким хохолком! А вот летит другая, с голубой головкой! Ох, как хорошо!.. Я даже не думала, что такое бывает!
Бекенмут улыбается. Рамес внимательно следит за маленькой гостьей своего учителя. Бедная девочка, совсем не может ходить. Хоть бы удалось ее вылечить! Чем бы ее развлечь, что бы ей подарить?
Семья Бекенмута и гости ужинают в беседке, выстроенной в самом тенистом углу сада. От свежего воздуха или от радостного возбуждения, но у Таиси сегодня хороший аппетит, она, вопреки обыкновению, ест с удовольствием.
После ужина Рамес уходит и обещает скоро вернуться. Таиси остается с братом в беседке. Мать Бекенмута укутывает ноги девочки и уходит с сыном и Неши в дом.
В саду наступает тишина. Слышно, как безостановочно звенят кузнечики, слегка шелестят листья пальм, чуть журчит вода в канале, соединяющем пруд с большими оросительными каналами, пересекающими огороды, которые Таиси видела по дороге сюда. Громко поет какая-то птица, сладко пахнут цветы. Таиси молча наслаждается всем, что ее окружает. Кари тоже молчит и думает свои невеселые думы.
Проходит час, и появляется Рамес. Он несет довольно большую корзинку, бережно держа свою ношу обеими руками.
– Вот и я, – говорит Рамес, входя в беседку и ставя корзинку рядом с Таиси.
В корзинке что-то шевелится, и оттуда раздается легкий писк. Таиси и Кари с удивлением смотрят то на Рамеса, то на корзинку. Рамес улыбается, потом встает и медленно отодвигает крышку. Из корзинки показывается смешная головка маленькой обезьянки, с любопытством, но без всякого страха смотрящей на детей черными блестящими глазками.
Таиси в восторге хлопает в ладоши, и Рамес, вынув обезьянку, отдает ее девочке.
– Вот, Таиси, бери ее! – говорит Рамес. – Она хорошая, добрая и веселая. Она ручная, ты не бойся – она не кусается, не царапается, она уже несколько месяцев живет с людьми. На ночь сегодня ты ее все-таки лучше привяжи, чтобы она не убежала, а завтра она уже к тебе привыкнет, особенно если ты сама будешь ее кормить.
Таиси робко берет обезьянку и тихо гладит ее мягкую коричневую шерстку. Зверек, в свою очередь, гладит ручку девочки и делает ей уморительные гримасы. Таиси смеется и уже не боится обезьянку. Ей только не верится, что этот чудесный зверек теперь принадлежит ей!
Незаметно подошедший к детям Бекенмут некоторое время с улыбкой смотрит на девочку, радующуюся живому подарку. Рамес первым замечает врача. Таиси оживленно показывает ему зверька и спрашивает:
– А мне можно оставить обезьянку у себя, господин?
– Конечно, девочка, можно, она никому здесь не помешает. Только теперь тебе надо ложиться спать, давай я тебя отнесу!
Бекенмут уносит Таиси, и мальчики остаются одни.
Рамес начинает расспрашивать Кари о его работе, о поселке. Он слушает так внимательно, так всем интересуется, что Кари постепенно рассказывает ему и о последних тяжелых событиях. Рамес сдвигает брови и молча выслушивает все до конца, подперев щеку кулаком.
– Да, это действительно худо, – говорит он наконец. – Твой отец прав, здесь может помочь, пожалуй, только твой учитель. Его очень ценят. Сам верховный жрец нашего храма знает, какой это художник. Недаром он руководит всеми работами в гробницах фараона, царицы и царских детей! Вот что, Кари, о приезде Хеви я сразу же узнаю, потому что он придет к деду, и тогда я ему все расскажу, вернее, попрошу рассказать Бекенмута, так будет лучше. И вообще, я буду узнавать все, что смогу, про это дело, ведь мой дед входит в состав городского суда.
– Вот спасибо тебе, Рамес! – Кари горячо сжимает руку мальчика.
– Ну что ты, не стоит, очень уж это гадкое дело, – отвечает Рамес.
Мальчики замолкают и оба задумываются. Потом Рамес встряхивает головой и встает:
– Когда ты уезжаешь?
– Завтра, а что?
– Я подумал, может быть, успею что-нибудь узнать от деда. Ты подожди меня завтра, хорошо? Я приду после обеда.
Но на следующий день Рамес приходит в дом врача гораздо раньше, чем обещал накануне. Однако хмурое выражение его лица не предвещает ничего хорошего.
– Ты узнал что-нибудь? – с тревогой и надеждой спрашивает Кари.
– Завтра будет заседать главный суд Города, – тихо говорит Рамес. – Будут разбирать жалобу Пасера на то, что Пауро плохо смотрит за царскими кладбищами, и обвинение медника Пахара в грабежах…
Кари схватывает Рамеса за руку.
– А других людей, обвиненных в том же, разве не будут завтра судить?
– О них никто ничего не говорит, а спрашивать я не могу, сам понимаешь, что меня тогда тоже сразу же спросят, откуда я про них знаю, – отвечает Рамес и, помолчав, говорит: – Ну, я иду домой. Мне придется весь день и всю ночь быть в храме, помогать готовиться к Празднику Долины. Ты ведь знаешь, что через два дня праздник, и статуи богов из наших храмов торжественно отправятся на ваш берег? Все жрецы тоже поедут.
– И ты?
– И я, конечно. Поэтому у нас теперь все очень заняты. Но я все равно узнаю от деда, чем кончится суд. А вот как мне это потом передать тебе? Ты будешь на празднике?
– Я очень хочу быть! До самого праздника мы все свободны от работы. Я хочу уйти из поселка еще накануне праздника к одному моему приятелю. Его зовут Тути, его отец – садовник Паседи в Святилище. Они там и живут. Тути обещал, что он попросит своего отца взять меня на их лодку встречать знаменитые священные корабли вашего храма. Я ведь их еще никогда не видел, а Тути говорит, что они действительно замечательные!
– Да, это, конечно, стоит посмотреть. Так, значит, ты будешь во время праздника в Святилище? Я ведь тоже приеду туда с нашими жрецами… Вот бы нам с тобой там и встретиться! Как бы это сделать?