На этом я прервал свои мудрые размышления и посоветовал сам себе не лезть в дебри потустороннего мира. Можно забраться слишком далеко. Я поставил перед собой другую задачу — попытаться связаться с Элен Дрисколл, а если повезет — увидеть ее. Я не чувствовал никакого физического дискомфорта, как это было ранее, и ничего не боялся. Я подозревал, что становлюсь, по определению Алана, развитым медиумом, который уже не беспомощен перед новым знанием. Но почему так получилось, я не знал.
Часы показывали без двадцати час, когда я выключил свет, уселся на диван и попробовал сконцентрироваться.
Я не ложился и не закрывал глаза. Чувствовал, что это не нужно. Возможно, не следовало и свет выключать. Разве не говорил Алан, что развитые медиумы успешно проводят свои сеансы при свете дня? Но я сам где-то читал, что свет ослабляет психическое восприятие, поэтому решил выбрать самый легкий путь. В конце концов, я все еще был новичком в этом деле.
Мой поиск Элен Дрисколл не был реальным, динамичным процессом. Я не шептал:
"Где ты? Если ты здесь, стукни ножкой кофейного столика один раз, если хочешь сказать «да», и два раза — если «нет».
Я просто попытался выбросить из головы все мысли, если можно так сказать, освободил место и ждал, что она как-нибудь себя проявит. Я же был медиумом, и она должна была проявить себя через меня.
Я находился в полусонном состоянии, когда почувствовал первые признаки вторжения. Только я ожидал установления контакта с Элен Дрисколл, а не того, что произошло.
Сначала было напряжение, странное двойственное чувство страха, смятения и одновременно противодействия ему. Я повертел головой, ожидая увидеть гостью в черном платье, но комната была пуста. Появилось недомогание, очень похожее на то, что я испытывал в первую ночь, и в то же время — нечто другое. Я словно стал зеркалом, отражающим это чувство. Напряжение было везде, только не во мне.
Я решил, что это как-то связано с Элен Дрисколл, и попытался разобраться в своих ощущениях. Неужели это ее чувства и эмоции? Точно я сказать не мог, но предположил, что тут что-то другое. Мне показалось, что вокруг существовала какая-то аура, чуждая ей. Тем не менее я попытался вникнуть в суть. Она чем-то очень расстроена? Она в беде?
Я встал, чтобы пойти за карандашом и блокнотом.
И тут же рухнул на диван, буквально сбитый с ног непонятным, чисто животным чувством. Оно было слишком сильным, слишком близким. Оно текло передо мной, беспрерывно дробясь и сразу же снова сливаясь воедино. Словно я смотрел на отражение в воде, а чья-то шаловливая рука плескалась, рассеивая образ, не давая его рассмотреть и узнать.
Все еще не ведая, что мне явилось, я продолжал думать об Элен Дрисколл. Это было ее чувство, теперь я был уверен. Она старалась что-то мне передать, но я не мог понять, что именно. Пока я ощущал лишь нечто туманное и бессвязное. Это был гнев или даже нечто большее — дикая ярость, еще была обида и ненависть. Но я никак не мог понять, к кому конкретно Элен Дрисколл испытывает столь сильные чувства. А в том, что это была именно она, у меня больше не было сомнений. Возможно, решил я, она за что-то всерьез обижена на Сентаса. В конце концов, именно к нему она обращалась. «Ты меня знаешь, Гарри Сентас».
Я принялся мысленно строить всяческие предположения. Возможно, она была слишком близка с сестрой, а Сентасу это не нравилось, и он вынудил ее уехать. Или, наоборот, она была любовницей Сентаса и уехала, опасаясь, что сестра поймает их на месте преступления. Не исключено, что миссис Сентас и в самом деле узнала об их любовной связи и именно она заставила сестру покинуть дом. Тогда вполне объяснима некоторая натянутость, постоянно присутствующая в отношениях этой супружеской пары.
Я продолжал обдумывать возможные варианты, а вокруг меня продолжали мелькать неясные образы, до неузнаваемости искаженные невидимой рукой. Единственное, что оставалось неизменным, — это подступавшие все ближе, нарастающие волны ярости.
Вдруг я испуганно подумал, что Элен Дрисколл может оказаться совершенно ни при чем. А чувство гнева, со всех сторон подступающее ко мне, испытывает Энн, причем по отношению ко мне.
Я попытался отбросить эту мысль, но безуспешно. Такое вполне могло произойти. Беременная женщина, постоянно подвергающаяся из-за меня стрессам, вряд ли испытывает ко мне чувство благодарности. Просто днем ей удается контролировать свои эмоции, а сейчас, расслабившись во сне, она излучает волны гнева и ненависти.
Я встал. Сел. Снова встал. Этого не может быть!
А гнев усиливался. Теперь мимо меня проносились обрывки слов, сначала слишком далекие и беспорядочные, чтобы их понять; я напрягся, пытаясь разобрать хоть что-нибудь, но сразу понял, что этого делать не следовало. Концентрация внимания ослабила остальные ощущения. Я вздохнул и постарался расслабиться. На меня снова нахлынули чужие эмоции, и теперь уже можно было разобрать слова. «Жестокий. Бессердечный. Дом. Жена. Ты. Презрение. Этот грубиян и я. Ты просто не знаешь...»
И вслед за этим прелюбодеяние.
Внезапно я понял, что теперь все знаю. Это знание пришло, словно миллионы осколков зеркала вдруг стали единым целым, и я увидел истинное, неискаженное изображение. Я судорожно вздохнул.
И в это время в холле щелкнул выключатель. По световой дорожке, ведущей из холла, в гостиную медленно шла моя жена.
— Том! — позвала она.
Ужасный момент! Я находился одновременно в двух местах, был свидетелем двух событий, происходящих в разных местах, но в одно и то же время.
— Том, ты здесь?
Какой же у нее слабый, испуганный голос!
— Не... — Больше я не мог произнести ни звука. Да и видел я Энн не очень отчетливо. Ее силуэт дрожал и расплывался перед глазами. Зато другая сцена была совершенно отчетливой.
Фрэнк и Элизабет...
На секунду я увидел Энн яснее. Она все еще стояла в дверях, прижимая ладони к щекам.
— Том, что ты здесь делаешь? — Ее голос сильно дрожал.
Ответить я не мог. Я видел искаженное мукой лицо Элизабет, угрюмую физиономию Фрэнка и в тот момент отчетливо понял: она все о нем знала.
— Том, что ты делаешь?
Громкий голос Энн вернул меня обратно. Я услышал ее быстрые шаги. Она зажгла настольную лампу и внимательно посмотрела мне в лицо.
— Это Элизабет, — будто со стороны услышал я свой хриплый голос, и внезапно в памяти всплыли слова Алана: «Остается надеяться, что он хранит оружие незаряженным». — Боже мой! — воскликнул я и ринулся к двери. Энн что-то кричала вслед, но я не ответил, я должен был успеть.
— Том! — На секунду я заколебался, остановленный звучащим в ее голосе отчаянием.
И в этот момент раздался выстрел.
Часы показывали без двадцати час, когда я выключил свет, уселся на диван и попробовал сконцентрироваться.
Я не ложился и не закрывал глаза. Чувствовал, что это не нужно. Возможно, не следовало и свет выключать. Разве не говорил Алан, что развитые медиумы успешно проводят свои сеансы при свете дня? Но я сам где-то читал, что свет ослабляет психическое восприятие, поэтому решил выбрать самый легкий путь. В конце концов, я все еще был новичком в этом деле.
Мой поиск Элен Дрисколл не был реальным, динамичным процессом. Я не шептал:
"Где ты? Если ты здесь, стукни ножкой кофейного столика один раз, если хочешь сказать «да», и два раза — если «нет».
Я просто попытался выбросить из головы все мысли, если можно так сказать, освободил место и ждал, что она как-нибудь себя проявит. Я же был медиумом, и она должна была проявить себя через меня.
Я находился в полусонном состоянии, когда почувствовал первые признаки вторжения. Только я ожидал установления контакта с Элен Дрисколл, а не того, что произошло.
Сначала было напряжение, странное двойственное чувство страха, смятения и одновременно противодействия ему. Я повертел головой, ожидая увидеть гостью в черном платье, но комната была пуста. Появилось недомогание, очень похожее на то, что я испытывал в первую ночь, и в то же время — нечто другое. Я словно стал зеркалом, отражающим это чувство. Напряжение было везде, только не во мне.
Я решил, что это как-то связано с Элен Дрисколл, и попытался разобраться в своих ощущениях. Неужели это ее чувства и эмоции? Точно я сказать не мог, но предположил, что тут что-то другое. Мне показалось, что вокруг существовала какая-то аура, чуждая ей. Тем не менее я попытался вникнуть в суть. Она чем-то очень расстроена? Она в беде?
Я встал, чтобы пойти за карандашом и блокнотом.
И тут же рухнул на диван, буквально сбитый с ног непонятным, чисто животным чувством. Оно было слишком сильным, слишком близким. Оно текло передо мной, беспрерывно дробясь и сразу же снова сливаясь воедино. Словно я смотрел на отражение в воде, а чья-то шаловливая рука плескалась, рассеивая образ, не давая его рассмотреть и узнать.
Все еще не ведая, что мне явилось, я продолжал думать об Элен Дрисколл. Это было ее чувство, теперь я был уверен. Она старалась что-то мне передать, но я не мог понять, что именно. Пока я ощущал лишь нечто туманное и бессвязное. Это был гнев или даже нечто большее — дикая ярость, еще была обида и ненависть. Но я никак не мог понять, к кому конкретно Элен Дрисколл испытывает столь сильные чувства. А в том, что это была именно она, у меня больше не было сомнений. Возможно, решил я, она за что-то всерьез обижена на Сентаса. В конце концов, именно к нему она обращалась. «Ты меня знаешь, Гарри Сентас».
Я принялся мысленно строить всяческие предположения. Возможно, она была слишком близка с сестрой, а Сентасу это не нравилось, и он вынудил ее уехать. Или, наоборот, она была любовницей Сентаса и уехала, опасаясь, что сестра поймает их на месте преступления. Не исключено, что миссис Сентас и в самом деле узнала об их любовной связи и именно она заставила сестру покинуть дом. Тогда вполне объяснима некоторая натянутость, постоянно присутствующая в отношениях этой супружеской пары.
Я продолжал обдумывать возможные варианты, а вокруг меня продолжали мелькать неясные образы, до неузнаваемости искаженные невидимой рукой. Единственное, что оставалось неизменным, — это подступавшие все ближе, нарастающие волны ярости.
Вдруг я испуганно подумал, что Элен Дрисколл может оказаться совершенно ни при чем. А чувство гнева, со всех сторон подступающее ко мне, испытывает Энн, причем по отношению ко мне.
Я попытался отбросить эту мысль, но безуспешно. Такое вполне могло произойти. Беременная женщина, постоянно подвергающаяся из-за меня стрессам, вряд ли испытывает ко мне чувство благодарности. Просто днем ей удается контролировать свои эмоции, а сейчас, расслабившись во сне, она излучает волны гнева и ненависти.
Я встал. Сел. Снова встал. Этого не может быть!
А гнев усиливался. Теперь мимо меня проносились обрывки слов, сначала слишком далекие и беспорядочные, чтобы их понять; я напрягся, пытаясь разобрать хоть что-нибудь, но сразу понял, что этого делать не следовало. Концентрация внимания ослабила остальные ощущения. Я вздохнул и постарался расслабиться. На меня снова нахлынули чужие эмоции, и теперь уже можно было разобрать слова. «Жестокий. Бессердечный. Дом. Жена. Ты. Презрение. Этот грубиян и я. Ты просто не знаешь...»
И вслед за этим прелюбодеяние.
Внезапно я понял, что теперь все знаю. Это знание пришло, словно миллионы осколков зеркала вдруг стали единым целым, и я увидел истинное, неискаженное изображение. Я судорожно вздохнул.
И в это время в холле щелкнул выключатель. По световой дорожке, ведущей из холла, в гостиную медленно шла моя жена.
— Том! — позвала она.
Ужасный момент! Я находился одновременно в двух местах, был свидетелем двух событий, происходящих в разных местах, но в одно и то же время.
— Том, ты здесь?
Какой же у нее слабый, испуганный голос!
— Не... — Больше я не мог произнести ни звука. Да и видел я Энн не очень отчетливо. Ее силуэт дрожал и расплывался перед глазами. Зато другая сцена была совершенно отчетливой.
Фрэнк и Элизабет...
На секунду я увидел Энн яснее. Она все еще стояла в дверях, прижимая ладони к щекам.
— Том, что ты здесь делаешь? — Ее голос сильно дрожал.
Ответить я не мог. Я видел искаженное мукой лицо Элизабет, угрюмую физиономию Фрэнка и в тот момент отчетливо понял: она все о нем знала.
— Том, что ты делаешь?
Громкий голос Энн вернул меня обратно. Я услышал ее быстрые шаги. Она зажгла настольную лампу и внимательно посмотрела мне в лицо.
— Это Элизабет, — будто со стороны услышал я свой хриплый голос, и внезапно в памяти всплыли слова Алана: «Остается надеяться, что он хранит оружие незаряженным». — Боже мой! — воскликнул я и ринулся к двери. Энн что-то кричала вслед, но я не ответил, я должен был успеть.
— Том! — На секунду я заколебался, остановленный звучащим в ее голосе отчаянием.
И в этот момент раздался выстрел.
Глава 18
Забыв обуться, я спрыгнул с крыльца на холодную, мокрую траву и ринулся к соседям. Я был примерно на середине улицы, когда тишину ночи разорвал второй выстрел. Стиснув зубы, я припустил еще быстрее. Лужайку перед их домом я преодолел в три прыжка и подбежал к окну.
Алан был не прав. Эта мысль первой пришла мне в голову, когда я заглянул в гостиную.
Потому что там, на полу, скорчившись, лежал Фрэнк в точно такой же позе, в какой я видел его раньше. Все совпадало: гримаса боли на лице, широко раскрытые глаза, кровавое пятно, расплывающееся по белой рубашке.
Было только одно отличие.
В двух шагах от него неподвижно стояла Элизабет с совершенно диким выражением лица. В руке она сжимала «люгер». В ночной тиши я слышал повторяющийся щелкающий звук. Это она снова и снова нажимала на спуск.
Когда я вбежал, она резко оглянулась и тут же, не издав при этом ни звука, опустилась на ковер неподалеку от мужа. С глухим стуком рядом с нею шлепнулся пистолет.
И началась суета.
Я опустился на колени перед Фрэнком и нащупал пульс. Сердце билось, но очень слабо. Оказалось, в него попала только одна пуля, но рана в груди выглядела тяжелой. Кровь текла из нее пульсирующей струёй. Я нашел в шкафу чистую простыню и, как умел, обмотал ее вокруг его груди, надеясь, что это хоть немного остановит кровь. К тому времени как я закончил свои манипуляции, он потерял сознание и перестал стонать.
Решив, что первую помощь раненому я оказал и больше ничего полезного сделать не смогу, я вызвал «скорую помощь». Затем перетащил Элизабет на кушетку. Она была очень бледна, даже с каким-то синеватым оттенком. Лицо и руки были холодны как лед. Я расстегнул воротник ее пижамы и начал интенсивно массировать запястья. Через несколько секунд веки дернулись, и она открыла глаза.
Сперва мне показалось, что она меня не узнала. Но вскоре в ее глазах что-то промелькнуло, и она рванулась вперед.
— Фрэнк! — выдохнула она.
— Лежи, Элизабет, не вставай. — Я пытался удержать ее за плечи, не давая подняться, но она сопротивлялась, проявляя удивившую меня силу.
Она не сводила глаз с лежащего на полу Фрэнка и изо всех сил старалась вырваться из моих рук.
Но внезапно силы покинули ее тело, и она, слабо пискнув, упала на подушку. Глаза закрылись, по телу пробежала дрожь, она со свистом выдохнула воздух. Долгий, слишком долгий выдох.
Я наклонился посмотреть, дышит ли Фрэнк, когда услышал на крыльце шаги и подумал, что пришла Энн. Но это оказался сосед, живущий в доме по правую сторону.
— Что слу... — Он не договорил и замер, словно наткнувшись на невидимое препятствие и не сводя глаз с Фрэнка. — Великий Боже! — потрясение пробормотал он.
Вскоре подошла Энн в легком пальто, надетом прямо на ночную сорочку. Видимо, у нее уже не было сил чему-то удивляться. Потому что она молча перевела глаза с Фрэнка на меня, потом подошла к кушетке и села рядом с Элизабет. Я еще раз попытался затянуть потуже простыню, опасаясь, что Фрэнк умрет от потери крови раньше, чем приедет «скорая». Энн молча гладила руку трясущейся от рыданий Элизабет.
«Скорая» приехала через пять минут, а за ней и полиция.
Вернувшись домой, я первым делом отправился помыть руки, но оказалось, что засор сам собой не ликвидировался и раковина полна воды. Я выругался и двинулся в кухню, старательно пряча от Энн окровавленные пальцы. Она молчала.
Пробило час. Невероятная ночь! И это после того, как Алан сказал, что, скорее всего, мне больше не о чем волноваться. Забавно...
Я тщательно смыл кровь, вытер руки и тут обнаружил, что Энн стоит возле двери и внимательно смотрит на меня. Она явно собиралась что-то сказать, но, подумал я, очевидно, не могла найти подходящие слова.
В конце концов она заговорила.
— Он умрет? — довольно спокойно поинтересовалась она.
Это было не совсем то, что я ожидал услышать, и в первый момент даже растерялся.
— Не знаю, — честно ответил я.
— Ты знаешь. — Она пристально всматривалась мне в глаза. — Просто не хочешь говорить.
— Нет, я действительно не знаю, — возразил я и, немного помедлив, добавил: — Я думал, что несчастье должно произойти с Элизабет.
Энн опустила глаза и судорожно вздохнула. Я несколько секунд смотрел на ее осунувшееся лицо с темными кругами под глазами, потом решительно подошел и сел рядом:
— Послушай, Энн. Думаю, ты знаешь, по крайней мере, я надеюсь, что ты знаешь, как мне это все неприятно. Я не урод и не чудовище, Энн, поверь мне, я все тот же нормальный человек, за которого ты когда-то вышла замуж. Я не хочу пугать тебя. И не хочу, чтобы со мной происходили все эти вещи. Но я ничего не могу сделать. Неужели ты не понимаешь? Неужели ты думаешь, что я делаю все это нарочно? Разве я умышленно пытаюсь огорчить тебя? То, что случилось, — не моих рук дело. Я — такая же жертва, как и ты. Я понятия не имею, что все это означает и почему происходит именно со мной. Но это все же происходит! Необходимо смотреть правде в глаза. Во мне что-то появилось и не намерено меня покидать. Я уверен. Пойми, теперь это часть меня. Что я еще могу сказать? Пожалуйста, прими это, смирись, не надо с этим бороться, все равно бесполезно. Поверь, Энн, все не так страшно. Нужно только поверить, что в этом нет ничего неестественного и неправильного.
Похоже, моя пылкая, взволнованная речь произвела впечатление. Мне показалось, что теперь она смотрит на меня с сочувствием, даже с пониманием. Только это быстро прошло.
— А что будет с нами? — спросила она. — Все будет по-прежнему? А разве может все идти как раньше, если ты стал таким? И теперь каждый день — новое испытание? Что, если... Том, что, если ты начнешь видеть мое будущее, наше... Я буду знать об этом, ты все равно не сумеешь скрыть. И жизнь станет невыносимой. Я не смогу жить, каждый день ожидая нового несчастья.
— Милая, то, что должно случиться, произойдет в любом случае. Я же не являюсь причиной событий, не вызываю их. Тебя это тревожит? Как я могу на них влиять? Я просто знаю, что они произойдут, но они происходят не по моей воле. Понимаешь?
Энн прикусила губу и задумалась.
— Ты, наверное, прав, но... — Она вздохнула и жалобно взглянула на меня: — Ты сейчас тоже читаешь мои мысли?
— Энн, я... — Несколько секунд я не мог произнести ни слова. — Ради всего святого, неужели ты считаешь меня... колдуном?! Конечно, я не читаю твои мысли, кстати, скорее всего, и не смогу, даже если захочу. Я же сказал тебе: все изменилось. Раньше обрывки чужих мыслей вторгались в мой мозг помимо воли. Теперь мне необходимо сконцентрироваться. Не знаю, что ты вообразила, только никакой фантастики здесь нет. Не знаю, что еще сказать.
— Я тоже не знаю... Боюсь, я не готова жить так каждый день.
— Милая, так не будет каждый день. Вряд ли Элизабет будет каждый день стрелять в своего мужа или твоя мать... — Тут я вовремя прикусил язык.
— А как же с этой женщиной? — спросила она. — Элен Дрисколл, если это действительно она.
— С этим действительно необходимо разобраться, — признал я.
— Ты... сделаешь это?
— Попытаюсь.
Энн надолго замолчала. Я совсем было решил, что разговор окончен, и встал, чтобы идти спать, но она снова заговорила.
— Если я попробую... — начала она.
Я сразу снова сел и со страхом взглянул на нее.
— Если я попробую с этим смириться... обещаешь ли ты, Том, рассказывать мне все, абсолютно все, даже если это будет касаться нас обоих?
— Раз ты настаиваешь, конечно, я это сделаю.
Я подошел к Энн, взял ее за руку и заглянул в глаза.
— Я просто хочу, чтобы ты была рядом. Ты мне очень нужна. Я люблю тебя.
Она попыталась улыбнуться.
— Я написал своей тете. Надеюсь, скоро придет ответ. Тогда мы узнаем, нет ли тут наследственности. А если окажется, что у меня в родне уже были медиумы или ясновидящие, тебе станет легче?
Энн еще какое-то время колебалась, потом с силой сжала мне руку.
— Не знаю, Том. Одно могу сказать: я попробую. Скорее всего, я буду продолжать до смерти бояться, но я попытаюсь справиться.
Мы еще немного посидели молча, думая каждый о своем.
— Он умрет, Том? — снова спросила Энн.
— Не знаю, дорогая. Правда, ощущение смерти, которое меня посетило, было связано с Элизабет, а не с Фрэнком. Но... все может быть.
Энн прикусила губу и снова задумалась. Потом, глядя куда-то в сторону, тихо спросила:
— А обо мне ты что-нибудь знаешь?
— Дорогая, я ничего не знаю ни о тебе, ни о нас... — тут я запнулся, сообразив, что говорю неправду, — ну, разве что...
— Ты о чем? — испуганно вздрогнула она.
— Не знаю, захочешь ли ты это знать, но... не слишком ли тебя огорчит, если я скажу, что у нас родится девочка?
Сначала мне показалось, что Энн вообще лишилась дара речи. Но потом выражение ее лица начало на глазах меняться. Она уже смотрела ласково, почти нежно.
— Правда? — шепнула она.
— Думаю, да. Надеюсь, я не испортил тебе настроение?
По-моему, она меня уже не слышала. Она смотрела в будущее.
— Девочка, — пробормотала она, — крошечная девочка.
— Какой кошмар, правда?
С этим трудно было не согласиться.
— Да, действительно ужасно, — ответил я.
— Мы все просто потрясены, — сообщила Элси, — непонятно, зачем она это сделала? Я была уверена, что они очень счастливы вместе.
Не нужно было обладать ни телепатическими способностями, ни даже излишне развитым воображением, чтобы понять: ей не дает покоя обычное женское любопытство.
— Не знаю, Элси, — кратко ответил я и пошел к крыльцу.
— Все это так ужасно, — уже мне в спину проговорила она, — особенно насчет ребенка.
Я невольно замедлил шаг и совсем было решил выяснить, что еще произошло, но передумал и поспешил домой. Энн в кухне чистила картошку.
— Ребенок? — спросил я с порога.
Она грустно кивнула:
— Да, это случилось утром. Видимо, сказался шок. У нее был выкидыш.
— Ох! — Мне стало нехорошо. Ощущение смерти все же оказалось верным. Оно на самом деле касалось Элизабет. Только действительность была намного ужаснее моих предположений. — Бедная женщина, — вздохнул я.
— Да, теперь она потеряла все.
— Значит, Фрэнк не умрет. — Я скорее констатировал факт, чем задал вопрос.
Энн покачала головой, и ее губы сжались в тоненькую ниточку.
— Нет, этот тип будет жить.
Она молчала, когда мы пришли к ней в палату, не произнесла ни слова, когда мы, поддерживая с двух сторон, вели ее к машине. Она шла медленными, нетвердыми шагами, словно за одну ночь постарела и утратила волю к жизни.
Когда мы ехали домой, тоже по большей части молчали. Все попытки Энн завести разговор на какую-нибудь нейтральную тему, хотя бы о погоде, заканчивались неудачей. Элизабет или вообще никак не реагировала, или отвечала так тихо, что о смысле слов можно было только догадываться.
Именно во время этой поездки меня посетило одно из самых жутких ощущений за все последнее время. Оказалось, что самое страшное может происходить днем, при ярком солнечном свете, при самых обыденных обстоятельствах. Ночь для этого вовсе не является обязательной, так же как и вспышки молний, яростные раскаты грома, стена дождя и сбивающие с ног порывы ветра, вызванные магическими чарами злого волшебника. Мы ехали в машине, три обыкновенных человеческих существа. Среди нас не было ни монстров, ни чудовищных порождений тьмы или чего-нибудь подобного. Тем не менее, я никогда не забуду мерзкой, изнуряющей тяжести, которая змеей вползла в мою душу.
Волна шла от Элизабет, в этом не было сомнений. Начиналось все очень медленно, сперва были угрызения совести, потом отчаяние и жуткая, звериная тоска. Чувство росло и крепло, постепенно трансформируясь в отвратительную массу жестокого голода и продолжая набирать силу. Мне даже не нужно было концентрироваться. Такие сильные эмоции и без того захлестывают. Я чувствовал безрассудное желание, яростную, животную потребность. Все это будоражило и пугало.
А потом перед глазами возникло жуткое видение. Оно было таким отчетливым и страшным, что я даже съежился на сиденье и вцепился в руль так сильно, что побелели пальцы.
Элизабет дрожащими когтистыми пальцами потянулась к животу Энн. Она разорвала мягкую плоть и вырвала из чрева Энн нашего еще не рожденного ребенка. Потом она, дико вскрикивая, разорвала окровавленными пальцами свой собственный живот и засунула маленькое тельце внутрь своего тела.
Как я был рад, что мы доехали! Энн хотела остаться с Элизабет, но та отказалась, заявив, что хочет побыть одна. Это меня порадовало. Мы еще не успели спуститься с крыльца, когда услышали, что она закрыла дверь на замок.
— Том, она может что-нибудь с собой сделать? — спросила Энн.
Похоже, она считала, что я могу предвидеть любые события. Ее детская вера почему-то не тешила мое самолюбие. Я хотел было сказать, что в жизни случается всякое, но не рискнул. Пожалуй, у меня не было такого права. У меня не было никаких мыслей относительно будущего Элизабет.
— Не знаю, Энн, — ответил я, — честное слово, я не волшебник.
— Извини. — Энн взяла меня под руку. — Мне кажется, я все-таки должна была с ней остаться.
— Не волнуйся, милая, думаю, с ней все будет в порядке.
Когда мы подошли к дому, Энн сразу же отправилась к Элси, проверить, все ли в порядке с Ричардом, а я поднялся на крыльцо. Письмо лежало в почтовом ящике.
Я достал его, отнес в гостиную и прочитал.
Когда пришла Энн, я сидел на диване и блаженно улыбался. Все-таки мне стало немного легче. Не говоря ни слова, я протянул ей письмо. Быстро пробежав его глазами, она от удивления открыла рот.
— Твой дедушка...
— Прадедушка, — уточнил я, — Кастор Джеймс Уоллис Йоркширский. Он жил в Англии и был великим медиумом.
— Что ж, — проговорила Энн после долгого молчания, — видимо, в этом все дело.
— Ты согласна смириться, — я требовательно заглянул ей в глаза, — и жить с этим?
Энн беспомощно вздохнула:
— Ты же мой муж.
Я обнял ее и прижал к себе так сильно, что она застонала.
— Потише, — шепнула она, — Сэму не нравится, когда его так сдавливают.
— Не Сэму, а Сандре, — поправил я.
Я потерся щекой о ее мягкие пушистые волосы, вдохнул их тонкий аромат. Я не забыл, что обещал рассказывать ей все. Но я вовсе не собирался говорить ей о том, что происходило в уме и в душе Элизабет. Я знал, что должен сдержать обещание, но проявляя при этом осмотрительность. Вокруг так много лжи!
— Ну, — спросила Энн, сложив письмо и положив его в карман, — и что теперь?
— Элен Дрисколл, — ответил я. — С этим надо разобраться.
Энн была со мной согласна.
Алан был не прав. Эта мысль первой пришла мне в голову, когда я заглянул в гостиную.
Потому что там, на полу, скорчившись, лежал Фрэнк в точно такой же позе, в какой я видел его раньше. Все совпадало: гримаса боли на лице, широко раскрытые глаза, кровавое пятно, расплывающееся по белой рубашке.
Было только одно отличие.
В двух шагах от него неподвижно стояла Элизабет с совершенно диким выражением лица. В руке она сжимала «люгер». В ночной тиши я слышал повторяющийся щелкающий звук. Это она снова и снова нажимала на спуск.
Когда я вбежал, она резко оглянулась и тут же, не издав при этом ни звука, опустилась на ковер неподалеку от мужа. С глухим стуком рядом с нею шлепнулся пистолет.
И началась суета.
Я опустился на колени перед Фрэнком и нащупал пульс. Сердце билось, но очень слабо. Оказалось, в него попала только одна пуля, но рана в груди выглядела тяжелой. Кровь текла из нее пульсирующей струёй. Я нашел в шкафу чистую простыню и, как умел, обмотал ее вокруг его груди, надеясь, что это хоть немного остановит кровь. К тому времени как я закончил свои манипуляции, он потерял сознание и перестал стонать.
Решив, что первую помощь раненому я оказал и больше ничего полезного сделать не смогу, я вызвал «скорую помощь». Затем перетащил Элизабет на кушетку. Она была очень бледна, даже с каким-то синеватым оттенком. Лицо и руки были холодны как лед. Я расстегнул воротник ее пижамы и начал интенсивно массировать запястья. Через несколько секунд веки дернулись, и она открыла глаза.
Сперва мне показалось, что она меня не узнала. Но вскоре в ее глазах что-то промелькнуло, и она рванулась вперед.
— Фрэнк! — выдохнула она.
— Лежи, Элизабет, не вставай. — Я пытался удержать ее за плечи, не давая подняться, но она сопротивлялась, проявляя удивившую меня силу.
Она не сводила глаз с лежащего на полу Фрэнка и изо всех сил старалась вырваться из моих рук.
Но внезапно силы покинули ее тело, и она, слабо пискнув, упала на подушку. Глаза закрылись, по телу пробежала дрожь, она со свистом выдохнула воздух. Долгий, слишком долгий выдох.
Я наклонился посмотреть, дышит ли Фрэнк, когда услышал на крыльце шаги и подумал, что пришла Энн. Но это оказался сосед, живущий в доме по правую сторону.
— Что слу... — Он не договорил и замер, словно наткнувшись на невидимое препятствие и не сводя глаз с Фрэнка. — Великий Боже! — потрясение пробормотал он.
Вскоре подошла Энн в легком пальто, надетом прямо на ночную сорочку. Видимо, у нее уже не было сил чему-то удивляться. Потому что она молча перевела глаза с Фрэнка на меня, потом подошла к кушетке и села рядом с Элизабет. Я еще раз попытался затянуть потуже простыню, опасаясь, что Фрэнк умрет от потери крови раньше, чем приедет «скорая». Энн молча гладила руку трясущейся от рыданий Элизабет.
«Скорая» приехала через пять минут, а за ней и полиция.
Вернувшись домой, я первым делом отправился помыть руки, но оказалось, что засор сам собой не ликвидировался и раковина полна воды. Я выругался и двинулся в кухню, старательно пряча от Энн окровавленные пальцы. Она молчала.
Пробило час. Невероятная ночь! И это после того, как Алан сказал, что, скорее всего, мне больше не о чем волноваться. Забавно...
Я тщательно смыл кровь, вытер руки и тут обнаружил, что Энн стоит возле двери и внимательно смотрит на меня. Она явно собиралась что-то сказать, но, подумал я, очевидно, не могла найти подходящие слова.
В конце концов она заговорила.
— Он умрет? — довольно спокойно поинтересовалась она.
Это было не совсем то, что я ожидал услышать, и в первый момент даже растерялся.
— Не знаю, — честно ответил я.
— Ты знаешь. — Она пристально всматривалась мне в глаза. — Просто не хочешь говорить.
— Нет, я действительно не знаю, — возразил я и, немного помедлив, добавил: — Я думал, что несчастье должно произойти с Элизабет.
Энн опустила глаза и судорожно вздохнула. Я несколько секунд смотрел на ее осунувшееся лицо с темными кругами под глазами, потом решительно подошел и сел рядом:
— Послушай, Энн. Думаю, ты знаешь, по крайней мере, я надеюсь, что ты знаешь, как мне это все неприятно. Я не урод и не чудовище, Энн, поверь мне, я все тот же нормальный человек, за которого ты когда-то вышла замуж. Я не хочу пугать тебя. И не хочу, чтобы со мной происходили все эти вещи. Но я ничего не могу сделать. Неужели ты не понимаешь? Неужели ты думаешь, что я делаю все это нарочно? Разве я умышленно пытаюсь огорчить тебя? То, что случилось, — не моих рук дело. Я — такая же жертва, как и ты. Я понятия не имею, что все это означает и почему происходит именно со мной. Но это все же происходит! Необходимо смотреть правде в глаза. Во мне что-то появилось и не намерено меня покидать. Я уверен. Пойми, теперь это часть меня. Что я еще могу сказать? Пожалуйста, прими это, смирись, не надо с этим бороться, все равно бесполезно. Поверь, Энн, все не так страшно. Нужно только поверить, что в этом нет ничего неестественного и неправильного.
Похоже, моя пылкая, взволнованная речь произвела впечатление. Мне показалось, что теперь она смотрит на меня с сочувствием, даже с пониманием. Только это быстро прошло.
— А что будет с нами? — спросила она. — Все будет по-прежнему? А разве может все идти как раньше, если ты стал таким? И теперь каждый день — новое испытание? Что, если... Том, что, если ты начнешь видеть мое будущее, наше... Я буду знать об этом, ты все равно не сумеешь скрыть. И жизнь станет невыносимой. Я не смогу жить, каждый день ожидая нового несчастья.
— Милая, то, что должно случиться, произойдет в любом случае. Я же не являюсь причиной событий, не вызываю их. Тебя это тревожит? Как я могу на них влиять? Я просто знаю, что они произойдут, но они происходят не по моей воле. Понимаешь?
Энн прикусила губу и задумалась.
— Ты, наверное, прав, но... — Она вздохнула и жалобно взглянула на меня: — Ты сейчас тоже читаешь мои мысли?
— Энн, я... — Несколько секунд я не мог произнести ни слова. — Ради всего святого, неужели ты считаешь меня... колдуном?! Конечно, я не читаю твои мысли, кстати, скорее всего, и не смогу, даже если захочу. Я же сказал тебе: все изменилось. Раньше обрывки чужих мыслей вторгались в мой мозг помимо воли. Теперь мне необходимо сконцентрироваться. Не знаю, что ты вообразила, только никакой фантастики здесь нет. Не знаю, что еще сказать.
— Я тоже не знаю... Боюсь, я не готова жить так каждый день.
— Милая, так не будет каждый день. Вряд ли Элизабет будет каждый день стрелять в своего мужа или твоя мать... — Тут я вовремя прикусил язык.
— А как же с этой женщиной? — спросила она. — Элен Дрисколл, если это действительно она.
— С этим действительно необходимо разобраться, — признал я.
— Ты... сделаешь это?
— Попытаюсь.
Энн надолго замолчала. Я совсем было решил, что разговор окончен, и встал, чтобы идти спать, но она снова заговорила.
— Если я попробую... — начала она.
Я сразу снова сел и со страхом взглянул на нее.
— Если я попробую с этим смириться... обещаешь ли ты, Том, рассказывать мне все, абсолютно все, даже если это будет касаться нас обоих?
— Раз ты настаиваешь, конечно, я это сделаю.
Я подошел к Энн, взял ее за руку и заглянул в глаза.
— Я просто хочу, чтобы ты была рядом. Ты мне очень нужна. Я люблю тебя.
Она попыталась улыбнуться.
— Я написал своей тете. Надеюсь, скоро придет ответ. Тогда мы узнаем, нет ли тут наследственности. А если окажется, что у меня в родне уже были медиумы или ясновидящие, тебе станет легче?
Энн еще какое-то время колебалась, потом с силой сжала мне руку.
— Не знаю, Том. Одно могу сказать: я попробую. Скорее всего, я буду продолжать до смерти бояться, но я попытаюсь справиться.
Мы еще немного посидели молча, думая каждый о своем.
— Он умрет, Том? — снова спросила Энн.
— Не знаю, дорогая. Правда, ощущение смерти, которое меня посетило, было связано с Элизабет, а не с Фрэнком. Но... все может быть.
Энн прикусила губу и снова задумалась. Потом, глядя куда-то в сторону, тихо спросила:
— А обо мне ты что-нибудь знаешь?
— Дорогая, я ничего не знаю ни о тебе, ни о нас... — тут я запнулся, сообразив, что говорю неправду, — ну, разве что...
— Ты о чем? — испуганно вздрогнула она.
— Не знаю, захочешь ли ты это знать, но... не слишком ли тебя огорчит, если я скажу, что у нас родится девочка?
Сначала мне показалось, что Энн вообще лишилась дара речи. Но потом выражение ее лица начало на глазах меняться. Она уже смотрела ласково, почти нежно.
— Правда? — шепнула она.
— Думаю, да. Надеюсь, я не испортил тебе настроение?
По-моему, она меня уже не слышала. Она смотрела в будущее.
— Девочка, — пробормотала она, — крошечная девочка.
* * *
Вернувшись на следующий день с работы, я опять увидел Элси на лужайке перед домом. Она поливала траву, но, увидев меня, оставила свое занятие и подошла поближе. Видимо, ей очень хотелось поговорить.— Какой кошмар, правда?
С этим трудно было не согласиться.
— Да, действительно ужасно, — ответил я.
— Мы все просто потрясены, — сообщила Элси, — непонятно, зачем она это сделала? Я была уверена, что они очень счастливы вместе.
Не нужно было обладать ни телепатическими способностями, ни даже излишне развитым воображением, чтобы понять: ей не дает покоя обычное женское любопытство.
— Не знаю, Элси, — кратко ответил я и пошел к крыльцу.
— Все это так ужасно, — уже мне в спину проговорила она, — особенно насчет ребенка.
Я невольно замедлил шаг и совсем было решил выяснить, что еще произошло, но передумал и поспешил домой. Энн в кухне чистила картошку.
— Ребенок? — спросил я с порога.
Она грустно кивнула:
— Да, это случилось утром. Видимо, сказался шок. У нее был выкидыш.
— Ох! — Мне стало нехорошо. Ощущение смерти все же оказалось верным. Оно на самом деле касалось Элизабет. Только действительность была намного ужаснее моих предположений. — Бедная женщина, — вздохнул я.
— Да, теперь она потеряла все.
— Значит, Фрэнк не умрет. — Я скорее констатировал факт, чем задал вопрос.
Энн покачала головой, и ее губы сжались в тоненькую ниточку.
— Нет, этот тип будет жить.
* * *
Два дня спустя мы забрали Элизабет из больницы. У нее не было родственников, к которым ее можно было бы отвезти. А Фрэнк еще оставался в больнице. Против нее не выдвигали никаких обвинений: придя в себя, Фрэнк заявил, что произошел несчастный случай. Они просто не знали, что пистолет заряжен. Я решил, что так он хотел загладить свою вину перед женой, хотя и с опозданием.Она молчала, когда мы пришли к ней в палату, не произнесла ни слова, когда мы, поддерживая с двух сторон, вели ее к машине. Она шла медленными, нетвердыми шагами, словно за одну ночь постарела и утратила волю к жизни.
Когда мы ехали домой, тоже по большей части молчали. Все попытки Энн завести разговор на какую-нибудь нейтральную тему, хотя бы о погоде, заканчивались неудачей. Элизабет или вообще никак не реагировала, или отвечала так тихо, что о смысле слов можно было только догадываться.
Именно во время этой поездки меня посетило одно из самых жутких ощущений за все последнее время. Оказалось, что самое страшное может происходить днем, при ярком солнечном свете, при самых обыденных обстоятельствах. Ночь для этого вовсе не является обязательной, так же как и вспышки молний, яростные раскаты грома, стена дождя и сбивающие с ног порывы ветра, вызванные магическими чарами злого волшебника. Мы ехали в машине, три обыкновенных человеческих существа. Среди нас не было ни монстров, ни чудовищных порождений тьмы или чего-нибудь подобного. Тем не менее, я никогда не забуду мерзкой, изнуряющей тяжести, которая змеей вползла в мою душу.
Волна шла от Элизабет, в этом не было сомнений. Начиналось все очень медленно, сперва были угрызения совести, потом отчаяние и жуткая, звериная тоска. Чувство росло и крепло, постепенно трансформируясь в отвратительную массу жестокого голода и продолжая набирать силу. Мне даже не нужно было концентрироваться. Такие сильные эмоции и без того захлестывают. Я чувствовал безрассудное желание, яростную, животную потребность. Все это будоражило и пугало.
А потом перед глазами возникло жуткое видение. Оно было таким отчетливым и страшным, что я даже съежился на сиденье и вцепился в руль так сильно, что побелели пальцы.
Элизабет дрожащими когтистыми пальцами потянулась к животу Энн. Она разорвала мягкую плоть и вырвала из чрева Энн нашего еще не рожденного ребенка. Потом она, дико вскрикивая, разорвала окровавленными пальцами свой собственный живот и засунула маленькое тельце внутрь своего тела.
Как я был рад, что мы доехали! Энн хотела остаться с Элизабет, но та отказалась, заявив, что хочет побыть одна. Это меня порадовало. Мы еще не успели спуститься с крыльца, когда услышали, что она закрыла дверь на замок.
— Том, она может что-нибудь с собой сделать? — спросила Энн.
Похоже, она считала, что я могу предвидеть любые события. Ее детская вера почему-то не тешила мое самолюбие. Я хотел было сказать, что в жизни случается всякое, но не рискнул. Пожалуй, у меня не было такого права. У меня не было никаких мыслей относительно будущего Элизабет.
— Не знаю, Энн, — ответил я, — честное слово, я не волшебник.
— Извини. — Энн взяла меня под руку. — Мне кажется, я все-таки должна была с ней остаться.
— Не волнуйся, милая, думаю, с ней все будет в порядке.
Когда мы подошли к дому, Энн сразу же отправилась к Элси, проверить, все ли в порядке с Ричардом, а я поднялся на крыльцо. Письмо лежало в почтовом ящике.
Я достал его, отнес в гостиную и прочитал.
Когда пришла Энн, я сидел на диване и блаженно улыбался. Все-таки мне стало немного легче. Не говоря ни слова, я протянул ей письмо. Быстро пробежав его глазами, она от удивления открыла рот.
— Твой дедушка...
— Прадедушка, — уточнил я, — Кастор Джеймс Уоллис Йоркширский. Он жил в Англии и был великим медиумом.
— Что ж, — проговорила Энн после долгого молчания, — видимо, в этом все дело.
— Ты согласна смириться, — я требовательно заглянул ей в глаза, — и жить с этим?
Энн беспомощно вздохнула:
— Ты же мой муж.
Я обнял ее и прижал к себе так сильно, что она застонала.
— Потише, — шепнула она, — Сэму не нравится, когда его так сдавливают.
— Не Сэму, а Сандре, — поправил я.
Я потерся щекой о ее мягкие пушистые волосы, вдохнул их тонкий аромат. Я не забыл, что обещал рассказывать ей все. Но я вовсе не собирался говорить ей о том, что происходило в уме и в душе Элизабет. Я знал, что должен сдержать обещание, но проявляя при этом осмотрительность. Вокруг так много лжи!
— Ну, — спросила Энн, сложив письмо и положив его в карман, — и что теперь?
— Элен Дрисколл, — ответил я. — С этим надо разобраться.
Энн была со мной согласна.
Глава 19
Дверь открыла миссис Сентас. Было начало восьмого.
— Что вам угодно? — Как всегда, она говорила исключительно высокомерно.
— Могу я поговорить с вами и с вашим мужем, миссис Сентас?
— О чем? — удивилась она.
— М-м-м... дело очень деликатное, позвольте, пожалуйста, мне войти.
Некоторое время она брезгливо рассматривала меня, словно решая, человек я или, быть может, насекомое. Потом с выражением величайшего неудовольствия поинтересовалась:
— Вы уверены, что это совершенно необходимо? Мы с мужем как раз собираемся уходить.
— Это касается вашей сестры, — сообщил я.
Даже если бы я со всего размаху воткнул в нее иголку, она бы не смогла вздрогнуть сильнее.
— Так могу я войти? — повторил я.
Миссис Сентас наконец сделала шаг в сторону, и я протиснулся мимо нее в гостиную. За моей спиной захлопнулась дверь.
— Садитесь, пожалуйста, — сказала хозяйка дома.
Я сел на диван и с любопытством осмотрелся. Гостиная была точно такого же размера, как у нас. Но на этом сходство заканчивалось. У нас стояла недорогая американская мебель. А гостиная Сентасов была обставлена во французском стиле, причем очень элегантно: столы со столешницами из черного мрамора, стулья, кресла и диваны в изысканном античном стиле, зеркала в красивых рамах, тяжелые гардины и толстые пушистые ковры. Без всякого ясновидения я мог бы биться об заклад, что интерьер этой комнаты — дело рук миссис Сентас.
Она присела на краешек стула и вопросительно взглянула на меня. Из кухни вышел Гарри Сентас со стаканом в руке.
— В чем дело? — спросил он, глядя на меня как на назойливого коммивояжера.
— Мистер Уоллис хочет сообщить нам что-то об Элен, — пояснила его более сдержанная супруга.
— Да? — Сентас с трудом уместил свое тело на стуле. — Ну?
Я чувствовал себя крайне неуютно. Одно дело доказывать свою правоту Энн, и совсем другое — сидеть перед четой Сентасов, желая сообщить им мою, мягко говоря, не слишком очевидную информацию.
— Я хотел вас спросить, — наконец решился я, — когда вы последний раз получали известия от вашей сестры?
— А зачем тебе? — подозрительно прищурился Гарри.
— У меня есть на то причины, — продолжал настаивать я. — Так когда?
— Какое твое дело? — начал Гарри, но миссис Сентас его остановила.
— Гарри, — только и произнесла она, но этого оказалось достаточно, чтобы он мгновенно онемел. Я внимательно посмотрел на миссис Сентас. Она выглядела немного обескураженной. — Почему вы спрашиваете? — напряженно поинтересовалась она.
— Что ты сделал? Наверное, нашел ее письмо, которое она отправила нам, вскрыл и прочитал? — заорал Гарри Сентас.
— Нет, — спокойно ответил я, внимательно глядя на сидящих передо мной мужчину и женщину.
— Мистер Уоллис, кажется, я задала вам вопрос, — холодно произнесла миссис Сентас.
За ее ледяной отчужденностью явственно угадывался страх.
— А я задал вам вопрос, миссис Сентас, потому что хочу кое-что сообщить вам о вашей сестре, но прежде хочу узнать...
— Что вы хотите сообщить? — перебила она. — Я требую, чтобы вы мне все сказали.
— Что вам угодно? — Как всегда, она говорила исключительно высокомерно.
— Могу я поговорить с вами и с вашим мужем, миссис Сентас?
— О чем? — удивилась она.
— М-м-м... дело очень деликатное, позвольте, пожалуйста, мне войти.
Некоторое время она брезгливо рассматривала меня, словно решая, человек я или, быть может, насекомое. Потом с выражением величайшего неудовольствия поинтересовалась:
— Вы уверены, что это совершенно необходимо? Мы с мужем как раз собираемся уходить.
— Это касается вашей сестры, — сообщил я.
Даже если бы я со всего размаху воткнул в нее иголку, она бы не смогла вздрогнуть сильнее.
— Так могу я войти? — повторил я.
Миссис Сентас наконец сделала шаг в сторону, и я протиснулся мимо нее в гостиную. За моей спиной захлопнулась дверь.
— Садитесь, пожалуйста, — сказала хозяйка дома.
Я сел на диван и с любопытством осмотрелся. Гостиная была точно такого же размера, как у нас. Но на этом сходство заканчивалось. У нас стояла недорогая американская мебель. А гостиная Сентасов была обставлена во французском стиле, причем очень элегантно: столы со столешницами из черного мрамора, стулья, кресла и диваны в изысканном античном стиле, зеркала в красивых рамах, тяжелые гардины и толстые пушистые ковры. Без всякого ясновидения я мог бы биться об заклад, что интерьер этой комнаты — дело рук миссис Сентас.
Она присела на краешек стула и вопросительно взглянула на меня. Из кухни вышел Гарри Сентас со стаканом в руке.
— В чем дело? — спросил он, глядя на меня как на назойливого коммивояжера.
— Мистер Уоллис хочет сообщить нам что-то об Элен, — пояснила его более сдержанная супруга.
— Да? — Сентас с трудом уместил свое тело на стуле. — Ну?
Я чувствовал себя крайне неуютно. Одно дело доказывать свою правоту Энн, и совсем другое — сидеть перед четой Сентасов, желая сообщить им мою, мягко говоря, не слишком очевидную информацию.
— Я хотел вас спросить, — наконец решился я, — когда вы последний раз получали известия от вашей сестры?
— А зачем тебе? — подозрительно прищурился Гарри.
— У меня есть на то причины, — продолжал настаивать я. — Так когда?
— Какое твое дело? — начал Гарри, но миссис Сентас его остановила.
— Гарри, — только и произнесла она, но этого оказалось достаточно, чтобы он мгновенно онемел. Я внимательно посмотрел на миссис Сентас. Она выглядела немного обескураженной. — Почему вы спрашиваете? — напряженно поинтересовалась она.
— Что ты сделал? Наверное, нашел ее письмо, которое она отправила нам, вскрыл и прочитал? — заорал Гарри Сентас.
— Нет, — спокойно ответил я, внимательно глядя на сидящих передо мной мужчину и женщину.
— Мистер Уоллис, кажется, я задала вам вопрос, — холодно произнесла миссис Сентас.
За ее ледяной отчужденностью явственно угадывался страх.
— А я задал вам вопрос, миссис Сентас, потому что хочу кое-что сообщить вам о вашей сестре, но прежде хочу узнать...
— Что вы хотите сообщить? — перебила она. — Я требую, чтобы вы мне все сказали.