Страница:
Дыхание участилось.
— Да, — сказала она, — это вы, верно?
Дыхание еще больше участилось. Это было дыхание молодого человека. Флоренс чуть ли не видела, как он стоит у кровати в напряженной позе с мукой на лице.
— Вы должны что-то сказать или дать мне знак, — сказала она и подождала.
Никакого ответа.
— Я жду вас с Божьей любовью. Позвольте мне помочь вам обрести покой, которого, я знаю, вы жаждете.
Послышался... всхлип? Флоренс напряглась.
— Да, я слышу, я понимаю. Скажите мне, кто вы, и я помогу вам.
Вдруг в комнате стало тихо. Приставив руки к ушам, Флоренс прислушалась.
Дыхания больше не слышалось.
С разочарованным вздохом она нащупала на комоде коробок спичек, зажгла свечу и оглядела комнату. Здесь по-прежнему что-то было.
— Мне погасить свечу? — спросила Флоренс.
Тишина.
— Хорошо. — Флоренс улыбнулась. — Вы знаете, как меня найти. В любое время, когда захотите...
Она не договорила и замерла, разинув рот: покрывало поднялось в воздух и проплыло в футе над кроватью, потом замерло и, колышась, опустилось вниз.
Под ним виднелась какая-то фигура.
К Флоренс вернулась способность дышать.
— Да, теперь я вас вижу. Какой вы высокий. — Ей припомнились слова Фишера, отчего по телу прошла дрожь. Его прозвали Рычащий Гигант. Уставившись на фигуру, она увидела, как вздымается и опускается широкая грудь, как будто от дыхания.
«Нет, — решительно сказала себе Флоренс. — Это не Беласко». Она скинула простыню и, глядя на фигуру, начала вставать.
Свесив ноги с постели, женщина встала и подошла ближе. Голова фигуры повернулась, словно следя за ней.
— Ведь вы не Беласко, верно? Он не мог испытывать такого страдания. А я чувствую его в вас. Скажите мне, кто...
Покрывало вдруг упало, под ним никого не было. Флоренс какое-то время вглядывалась в темноту, потом наклонилась поднять его.
Она вскрикнула, ощутив, как чья-то рука гладит ее ягодицы, и в гневе обернулась. Послышался смешок — низкий, озорной. Флоренс с трудом набрала в грудь воздуха.
— Во всяком случае, вы выдали свой пол, — сказала она.
Хихиканье усилилось. Флоренс с жалостью покачала головой.
— Если вы такой умный, почему же оказались пленником этого дома?
Хихиканье прекратилось, и все три одеяла слетели с кровати, как будто кто-то сердито сдернул их. Следом полетели простыни, подушки, потом матрац. Через несколько секунд вся постель валялась кучей на ковре, рядом лежал матрац.
Флоренс подождала и, ничего не дождавшись, спросила:
— Теперь вам легче?
Улыбнувшись себе, она стала собирать постель, но что-то пыталось вырвать из рук одеяло. Она дернула.
— Хватит! Не смешно! — Флоренс отвернулась к кровати. — Уходите и не возвращайтесь, пока не научитесь вести себя прилично.
Когда она начала вновь стелить постель, дверь в коридор открылась, но Флоренс даже не обернулась посмотреть, как она закроется.
22 декабря 1970 г.
— Да, — сказала она, — это вы, верно?
Дыхание еще больше участилось. Это было дыхание молодого человека. Флоренс чуть ли не видела, как он стоит у кровати в напряженной позе с мукой на лице.
— Вы должны что-то сказать или дать мне знак, — сказала она и подождала.
Никакого ответа.
— Я жду вас с Божьей любовью. Позвольте мне помочь вам обрести покой, которого, я знаю, вы жаждете.
Послышался... всхлип? Флоренс напряглась.
— Да, я слышу, я понимаю. Скажите мне, кто вы, и я помогу вам.
Вдруг в комнате стало тихо. Приставив руки к ушам, Флоренс прислушалась.
Дыхания больше не слышалось.
С разочарованным вздохом она нащупала на комоде коробок спичек, зажгла свечу и оглядела комнату. Здесь по-прежнему что-то было.
— Мне погасить свечу? — спросила Флоренс.
Тишина.
— Хорошо. — Флоренс улыбнулась. — Вы знаете, как меня найти. В любое время, когда захотите...
Она не договорила и замерла, разинув рот: покрывало поднялось в воздух и проплыло в футе над кроватью, потом замерло и, колышась, опустилось вниз.
Под ним виднелась какая-то фигура.
К Флоренс вернулась способность дышать.
— Да, теперь я вас вижу. Какой вы высокий. — Ей припомнились слова Фишера, отчего по телу прошла дрожь. Его прозвали Рычащий Гигант. Уставившись на фигуру, она увидела, как вздымается и опускается широкая грудь, как будто от дыхания.
«Нет, — решительно сказала себе Флоренс. — Это не Беласко». Она скинула простыню и, глядя на фигуру, начала вставать.
Свесив ноги с постели, женщина встала и подошла ближе. Голова фигуры повернулась, словно следя за ней.
— Ведь вы не Беласко, верно? Он не мог испытывать такого страдания. А я чувствую его в вас. Скажите мне, кто...
Покрывало вдруг упало, под ним никого не было. Флоренс какое-то время вглядывалась в темноту, потом наклонилась поднять его.
Она вскрикнула, ощутив, как чья-то рука гладит ее ягодицы, и в гневе обернулась. Послышался смешок — низкий, озорной. Флоренс с трудом набрала в грудь воздуха.
— Во всяком случае, вы выдали свой пол, — сказала она.
Хихиканье усилилось. Флоренс с жалостью покачала головой.
— Если вы такой умный, почему же оказались пленником этого дома?
Хихиканье прекратилось, и все три одеяла слетели с кровати, как будто кто-то сердито сдернул их. Следом полетели простыни, подушки, потом матрац. Через несколько секунд вся постель валялась кучей на ковре, рядом лежал матрац.
Флоренс подождала и, ничего не дождавшись, спросила:
— Теперь вам легче?
Улыбнувшись себе, она стала собирать постель, но что-то пыталось вырвать из рук одеяло. Она дернула.
— Хватит! Не смешно! — Флоренс отвернулась к кровати. — Уходите и не возвращайтесь, пока не научитесь вести себя прилично.
Когда она начала вновь стелить постель, дверь в коридор открылась, но Флоренс даже не обернулась посмотреть, как она закроется.
22 декабря 1970 г.
7 ч. 01 мин.
— Боюсь, что нет. — Барретт вынул ногу из воды. — Возможно, завтра утром будет потеплее. — Он вытер ногу и, снова надев шлепанец, с виноватой улыбкой посмотрел на Эдит. — Я мог бы дать тебе выспаться.
— Ничего.
Барретт огляделся.
— Интересно, работает ли парилка.
Эдит толкнула тяжелую металлическую дверь и придержала для него. Барретт проковылял внутрь и обернулся посмотреть, идет ли жена за ним. Дверь с шумом захлопнулась. Барретт поднял выше свечу и осмотрелся, а потом, скосив глаза, наклонился.
— А!
Положив трость и поставив свечу, он опустился на колени, чтобы открутить вентиль пара.
Эдит села напротив и прислонилась к кафельной стене, но отпрянула, когда холод от стены проник сквозь халат. Она сонно наблюдала за Лайонелом. Колеблющееся пламя двух свечей и колышущиеся тени на стенах и потолке словно пульсировали у нее перед глазами. Она ненадолго закрыла их, а открыв снова, заметила, что начинает оценивать размеры нависшей над Лайонелом тени на потолке. Тень словно каким-то образом расширялась. Как это возможно? Воздух в помещении был недвижим, и свечи теперь горели ровно. На стенах и потолке виднелась лишь тень Барретта, возящегося с вентилем.
Эдит снова зажмурилась и покачала головой. Она могла поклясться, что края тени расползаются, как клякса. Она подвинулась на скамье. В помещении было тихо, слышалось лишь дыхание Барретта. «Ладно», — подумала Эдит и попыталась сказать это громко, но что-то удержало ее.
Она всмотрелась в тень. Ведь раньше она не доходила до угла? Надо убираться отсюда. Может быть, ничего страшного, но лучше уйти.
Эдит ощутила, как цепенеет. Она увидела, точно увидела, как участок освещенной стены темнеет.
— Лайонел!
Ее возглас был еле слышен, горло словно ослабло. Она с трудом глотнула.
— Лайонел!
Голос наконец прорвался, и Барретт, вздрогнув, резко обернулся.
— В чем дело?
Эдит захлопала глазами. Тень на потолке снова выглядела нормально.
— Эдит?
Она набрала в легкие воздуха.
— Пойдем отсюда!
— Нервы?
— Да, мне... видится что-то.
Она слабо улыбнулась. Ей не хотелось говорить ему. И все же надо было. Если это что-то значит, он должен знать.
— Мне показалось, что тень растет.
Барретт встал, взял трость и подсвечник и подошел к жене.
— Это возможно, но после бессонной ночи в этом необычном доме я склонен думать, что у тебя разыгралось воображение.
Они вышли из парилки и пошли вдоль бассейна. «Это воображение», — уверяла себя Эдит. Она даже улыбнулась. Слыханное ли дело — привидение в парилке?
Флоренс тихонько постучала в дверь комнаты Фишера. Не услышав ответа, она постучала снова.
— Бен!
Он сидел на кровати с закрытыми глазами, прислонившись головой к стене. На столе справа от него оплыла свеча. Флоренс двинулась через комнату, загородив ладонью пламя своей свечи. «Бедняга», — подумала она, остановившись у кровати. Лицо его осунулось и побледнело. Флоренс подумала, что он, наверное, почти не спал в эту ночь. Бенджамин Франклин Фишер — величайший американский медиум столетия. Его пребывание в доме профессора Гэлбрета в Марксовском колледже явилось самым невероятным проявлением парапсихических способностей со времен расцвета Хоума и Палладино[5]. Она с жалостью покачала головой. Теперь это эмоциональный калека, бывший Самсон, сам лишивший себя силы.
Флоренс вернулась в коридор и, как можно тише закрыв за собой дверь, посмотрела на дверь комнаты Беласко. Вчера они с Фишером ходили туда, но атмосфера там была на удивление спокойной, совсем не такой, как она ожидала.
Она пересекла коридор и снова вошла туда. Это были единственные двухкомнатные апартаменты в доме, гостиная и ванная располагались внизу, а к спальне на антресолях вела изогнутая лестница. Флоренс направилась туда и стала подниматься по ступеням.
Кровать была сделана еще в шестнадцатом веке, во французском стиле, с замысловатыми резными колоннами, толстыми, как телеграфные столбы, и вырезанными на спинке в изголовье инициалами «Э. Б.». Сев на нее, Флоренс закрыла глаза и отдалась впечатлениям, желая убедиться, что это не Беласко был ночью у нее в комнате. Она открыла свое сознание насколько возможно, не позволяя себе, однако, войти в транс.
И в голове начали тесниться образы. Ночь, комната, горят лампы. Кто-то лежит на кровати. Какая-то фигура усмехается. Календарь за 1921 год. Человек в черном. Чувствуется резкий запах ладана. На кровати мужчина и женщина. Картина. Слышны ругательства. У стены валяется бутылка из-под вина. Женщина с рыданиями бросается через перила балкона. В тиковый паркет впитывается кровь. Фотография. Детская кроватка. Нью-Йорк. Календарь за 1903 год. Беременная женщина.
Рождение ребенка. Мальчик.
Флоренс открыла глаза. «Да, — кивнула она. — Да».
Она спустилась по лестнице и вышла из комнаты, а через минуту уже входила в обеденный зал, где завтракали Барретт с женой.
— Вы уже встали? Хорошо, — сказал Барретт. — Завтрак только что принесли.
Флоренс села за стол и взяла себе маленькую порцию омлета и кусочек тоста; днем ей не удастся устроить сеанс, так как надо дождаться, пока установят кабинет. Она обменялась несколькими ремарками с миссис Барретт, ответила на вопросы самого Барретта, сказав, что, по ее ощущению, лучше дать Фишеру поспать и не будить его, а потом наконец проговорила:
— Кажется, я отчасти получила ответ, кто вселился в этот дом.
— Да ну?
Барретт посмотрел на нее с интересом, явно скорее вежливым, чем искренним.
— Тот голос, что предостерегал нас. Тот стук по столу. Личность, что ночью явилась мне в комнате. Молодой человек.
— И кто же это? — спросил Барретт.
— Сын Беласко.
Они молча посмотрели на нее.
— Помните, мистер Фишер говорил о нем.
— Но разве он не сказал, что сам не уверен, был у Беласко сын или нет?
Флоренс кивнула.
— Но он был. И теперь он здесь, мучается и страдает. Должно быть, он стал духом в ранние годы — мне ощущается, чуть за двадцать. Он очень молод и очень напуган — а поскольку напутан, то очень зол и враждебен. Я верю, что, если мы убедим его войти с нами в контакт, часть темных сил исчезнет.
Барретт кивнул. «Не верю ни слову», — подумал он и сказал:
— Это очень интересно.
«Я знаю, что он мне не верит, — подумала Флоренс, — но все равно лучше сказать ему, что я думаю».
Она уже хотела сменить тему, когда послышался громкий стук в дверь. Пившая кофе Эдит вздрогнула и облилась. Барретт улыбнулся ей.
— Наверное, привезли генератор. И надеюсь, плотника тоже.
Он встал, взял трость и подсвечник и двинулся к большому залу, потом остановился и оглянулся на Эдит.
— Полагаю, нет никакой опасности в том, чтобы оставить вас на время одних, пока я открою дверь, — помолчав, проговорил он.
Проковыляв через большой зал и вестибюль, Барретт открыл входную дверь и увидел на крыльце представителя Дойча с поднятым воротником и зонтиком в руке. Оказалось, что на улице дождь.
— Я доставил вам генератор и плотника, — сказал пришедший.
Барретт кивнул.
— А кошку?
— И кошку.
Барретт удовлетворенно улыбнулся. Тетерь можно начинать.
Зажегся свет, и все четверо в унисон издали радостный возглас.
— Будь я проклят, — сказал Фишер, и все не удержались от улыбки.
— Никогда не думала, что электрические лампы могут быть такими красивыми, — призналась Эдит.
Залитый светом, большой зал совершенно преобразился. Теперь его размеры казались не зловещими, а царственными. Больше не маячили черные тени, и он представлялся огромным музейным залом, а не населенной призраками пещерой. Эдит взглянула на Фишера. Он был очевидно обрадован: его осанка изменилась, настороженность в глазах исчезла. Она посмотрела на Флоренс, сидевшую с кошкой на коленях, и с улыбкой подумала: «Горит свет. Мирно сидит кошка. Теперь это совсем не похоже на дом с привидениями».
Вдруг лампы замерцали и погасли, и, хотя они тут же зажглись вновь, Эдит обмерла. «Только не это», — прошептала она.
— Спокойно, — проговорил Барретт. — С этим разберутся.
Через минуту лампы горели ровно и ярко. Когда ничего не изменилось и еще через минуту, он улыбнулся.
— Ну вот, видишь?
Эдит кивнула. Но облегчение не вернулось. После успокоения в нее снова вкрался страх, что вот-вот все снова может погрузиться в темноту.
Флоренс посмотрела на Фишера и, поймав его взгляд, улыбнулась. Он не улыбнулся в ответ. «Идиоты, — думал он. — Загорелось несколько лампочек, и все решили, что опасность миновала».
Кабинет соорудили в самом северном конце большого зала. В углу между стен там установили восьмифутовую круглую деревянную перекладину и на нее на кольцах повесили тяжелые шторы, так что образовалось треугольное отгороженное помещение в семь футов высотой, а внутрь поставили деревянное кресло с высокой спинкой.
Барретт раздвинул шторы, оставив посредине промежуток, чтобы поставить маленький деревянный столик, который попросил принести Фишера. Пододвинув столик ко входу, он положил на него тамбурин, маленькую гитару, колокольчик и кусок веревки и несколько мгновений оценивающе осматривал кабинет, а потом повернулся к остальным.
Все наблюдали, как Барретт роется в деревянном сундуке, откуда раньше достал веревку, колокольчик, гитару и тамбурин. Теперь он вынул пару черных колготок и черную блузу с длинными рукавами и протянул их Флоренс.
— Надеюсь, вам будет впору.
Флоренс уставилась на него.
— Вы не возражаете? — спросил Барретт.
— М-м-м...
— Вы же знаете, это стандартная процедура.
— Да, но... — Она поколебалась. — Как предосторожность против мошенничества.
— Главным образом.
Флоренс смущенно улыбнулась.
— Вы, конечно, не думаете, что я жульнически изменила тип своей способности медиума, о котором сама не знала до прошлой ночи.
— Я не имел этого в виду, мисс Таннер. Просто я должен соблюдать стандарт. Если я не буду соблюдать стандарт, результаты сеанса будут научно неприемлемы.
— Что ж, ладно, — в конце концов вздохнула она, взяла колготки и блузу, огляделась и вошла в кабинет, чтобы переодеться.
Барретт обернулся к Эдит.
— Ты не проверишь ее, дорогая?
Нагнувшись к ящику, он достал катушку черных ниток с иголкой и протянул ей.
Эдит в замешательстве двинулась к кабинету. Ей всегда была противна эта процедура, хотя она никогда не показывала этого Лайонелу. Остановившись рядом с кабинетом, Эдит кашлянула.
— Можно войти?
Возникла короткая пауза, прежде чем Флоренс ответила:
— Да.
Эдит проскользнула между штор и вошла в кабинет.
Флоренс сняла юбку и джемпер и наклонилась, снимая нижнюю юбку. Выпрямившись, она повесила ее на спинку кресла. Когда она стала расстегивать лифчик, Эдит подошла к ней.
— Извините, — прошептала она. — Понимаю, это...
— Не смущайтесь, — сказала Флоренс. — Ваш муж совершенно прав. Это стандартная процедура.
Эдит кивнула, не отрывая глаз от лица Флоренс. Та повесила лифчик на спинку кресла, а когда наклонилась, чтобы снять трусы, Эдит опустила глаза. Ее удивила полнота груди медиума, и она быстро отвела взгляд.
— Порядок, — сказала Флоренс, выпрямившись.
Эдит увидела, как на руках у нее появляется гусиная кожа.
— Мы быстро, чтобы вы могли снова одеться, — сказала она. — Ваш рот?
Флоренс открыла рот, и Эдит заглянула. Она чувствовала себя смешной.
— Ну, если у вас нет пустого зуба или чего-нибудь в этом роде...
Флоренс закрыла рот и улыбнулась.
— Это все техническая сторона дела. Ваш муж знает, что я ничего не скрываю.
Эдит кивнула.
— Ваши волосы?
Флоренс подняла руки, чтобы вынуть из волос шпильки. От этого движения ее груди дернулись, и затвердевшие сосцы коснулись свитера Эдит. Та отшатнулась, глядя на распущенные рыжие волосы, которые волной упали вниз и рассыпались по кремовым плечам Флоренс. Никогда еще она не осматривала такую красивую женщину.
— Готово, — сказала Флоренс.
Эдит пальцами проверила ее волосы. На ощупь они были мягкие и шелковистые, и на нее нахлынул исходящий от них аромат духов. «Баленсиага», — подумала Эдит и поглубже втянула в себя воздух. Она чувствовала, как груди Флоренс прижались к ее груди, и хотела отступить назад, но не могла. Она посмотрела в зеленые глаза медиума и тут же быстро опустила взгляд. Повернув голову Флоренс, Эдит заглянула ей в ухо. «В нос смотреть не буду», — подумала она и сказала:
— Под мышками?
Флоренс подняла руки, и ее груди снова подались вперед. Эдит отступила и, осмотрев выбритые подмышки, кивнула. Флоренс опустила руки, и Эдит ощутила сердцебиение. В кабинете было слишком тесно. Она с несчастным видом посмотрела на Флоренс. Казалось, для обеих остановилось время. Потом она заметила, что Флоренс смотрит вниз, и тоже опустила глаза. Увидев, что та ладонями подняла груди, Эдит вздрогнула. «Это смешно, — подумала она и кивнула, разрешая убрать руки. — Достаточно. Я просто скажу, что проделала и все остальное. Ясно, она не собирается мошенничать».
Флоренс села на кресло и, поежившись от холода, посмотрела на Эдит. «Я просто скажу, что проделала и остальное», — подумала та.
Наклонившись вперед, Флоренс раздвинула ноги.
Эдит сверху смотрела на тело медиума: на колыхание тяжелой, округлой груди, выпуклость живота, молочно-белые бедра и раздвоенный пучок лоснящихся волос между ними, и не могла оторваться. В животе возник тянущий жар.
Она так резко отвернулась, что ощутила боль в шее.
— В чем дело? — спросила Флоренс.
Эдит глотнула, взглянув вверх за деревянную перекладину. Там был лишь потолок. Она снова посмотрела на Флоренс.
— Что там? — спросила медиум.
Эдит покачала головой.
— Думаю, мы можем позволить себе... — Она прервалась и сделала дрожащей рукой неопределенный жест, а потом повернулась и выскочила из кабинета.
Кивнув Лайонелу, Эдит поспешила к камину. Она не сомневалась, что все заметили ее смущение, но надеялась, что никто не спросит, чем оно вызвано.
Эдит уставилась в огонь. В руке ее что-то было. Она взглянула и увидела, что это катушка ниток. Придется отнести ее назад. Эдит зажмурилась. Ее шея все еще болела от резкого рывка. Неужели она в самом деле увидела какое-то движение? Там ничего не было. И все же она могла поклясться, что кто-то заглядывал в кабинет.
Смотрел на нее.
— Не жмет? — спросил Барретт.
— Нет, все хорошо, — тихо ответила Флоренс.
Барретт затянул перчатки у нее на запястьях, и Флоренс оглянулась на Эдит, которая сидела за столом с оборудованием, на коленях у нее примостилась кошка.
— Приложите ладони к пластинам кресла, — велел Барретт.
Перчатки, что он затянул на руках Флоренс, имели металлические пластины на ладонях, и когда она приложила их к таким же пластинам, прибитым на подлокотниках кресла, на столе с оборудованием загорелись две крохотные лампочки.
— Пока вы держите руки на месте, лампочки будут гореть, — сказал ей Барретт. — А разорвете контакт... — Он поднял ее руки, и лампочки погасли.
Флоренс видела, как Барретт размотал провода и подвел их к пластинам на туфлях. Ее встревожило, что Эдит в кабинете так взглянула вверх, хотя сама она ничего не заметила.
— И пластины на ногах зажигают те же две лампочки? — спросила она.
— Другие.
— Не слишком ли много света?
— Совокупная мощность всех четырех меньше десяти ватт, — ответил Барретт, подключая ножные пластины.
— Меня заверили, что мы будем в темноте.
— Я не считаю темноту обязательным условием теста. — Он взглянул на нее. — Попробуйте ножные пластины.
Флоренс приложила прикрепленные к подошвам пластины к другим, которые Барретт установил на полу. На столе с оборудованием загорелись еще две лампочки. Он встал и поморщился.
— Не беспокойтесь, света будет в самый раз, чтобы наблюдать.
Флоренс кивнула, но слова Барретта не успокоили ее. «С чего это я так разволновалась?» — подумала она.
Фишер смотрел на медиума, ее роскошную фигуру подчеркивала плотно облегающая одежда. Этот вид, впрочем, не возбудил его. «Чертова черная униформа», — подумал он. Сколько раз ему приходилось надевать подобные костюмы? Воспоминания о годах детства, когда ему было чуть больше десяти и они с матерью переезжали на автобусе из города в город от одного испытания к другому, были полны подобных сеансов.
Он закурил новую сигарету и стал смотреть, как Барретт подводит провода к рукам и бедрам Флоренс, привязывает ее к креслу и накрывает усеянной колокольчиками противомоскитной сеткой. Встряхнув, Барретт прикрепил сетку к деревянному шесту, чтобы она свисала на пространство, не покрытое шторами, и пододвинул к себе столик. Теперь сетка заполнила весь промежуток между столом и Флоренс, и грузила на нижнем краю держали ее натянутой.
Барретт направил инфракрасные фонари так, чтобы они светили через пространство стола перед кабинетом. Включив эти невидимые огни, он провел рукой по столу в кабинете. Послышался щелчок — включились синхронизированные затворы двух фотокамер. Удовлетворенный, Барретт проверил динамометр и шар телекинетоскопа. Он выставил на стол модельную глину и быстро помешал расплавленный парафин в горшке на маленькой электроплитке, после чего проговорил:
— Готово.
Словно поняв его, кошка вдруг спрыгнула с коленей Эдит и прошла через помещение, направляясь в вестибюль.
— Разве не обнадеживает? — сказала Эдит.
— Это ничего не значит, — возразил Барретт.
Настроив красные и желтые фонари на минимум, он подошел к выключателю на стене и выключил лампы. Большой зал погрузился во тьму. Барретт занял свое место за столом и, включив магнитофон, проговорил в микрофон:
— Двадцать второе декабря тысяча девятьсот семидесятого года На сеансе присутствуют: доктор и миссис Лайонел Барретт, мистер Бенджамин Франклин Фишер. Медиум — мисс Флоренс Таннер. — Он быстро перечислил подробности, касающиеся подготовки и предосторожностей, и, откинувшись на спинку, сказал: — Приступим.
Трое сидели молча, а Флоренс произнесла призыв к Богу и запела гимн. Закончив, она глубоко задышала. Вскоре ее руки и ноги начали дергаться, словно ее подвергли серии электрических разрядов. Голова стала раскачиваться из стороны в сторону, лицо покраснело. В горле завибрировали низкие стоны.
— Нет, — пробормотала она, — нет, не сейчас.
Постепенно ее голос затих, потом она издала хриплый вздох и снова замолкла.
— Четырнадцать часов тридцать восемь минут; мисс Таннер, очевидно, в трансе, — продиктовал в микрофон Барретт. — Пульс восемьдесят пять. Дыхание: пятнадцать. Поддерживаются четыре электрических контакта. — Он проверил самопишущий термометр. — Изменения температуры не наблюдается — стоит на семидесяти трех и двух десятых по Фаренгейту. Показания динамометра — тысяча восемьсот семьдесят.
Через двадцать секунд он заговорил снова: — Показания динамометра снизились дотысячи восьмисот двадцати трех. Температура снижается, теперь она составляет шестьдесят шесть и шесть десятых по Фаренгейту. Частота пульса — девяносто пять с половиной и продолжает повышаться.
Эдит подтянула ноги и сжала их, ощутив холод под столом Фишер сидел неподвижно. Даже закрывшись, он ощущал собирающиеся вокруг силы.
Барретт снова проверил показания термометра.
— Температура упала до двенадцати и трех десятых по Фаренгейту. Показания манометра отрицательные. Электрические контакты поддерживаются. Дыхание учащается. Пятьдесят... пятьдесят семь... шестьдесят; возрастание ровное.
Эдит смотрела на Флоренс. В слабом свете видны были лишь лицо и руки; закрыв глаза, женщина прислонилась к спинке кресла. Эдит глотнула. В животе собрался холодный комок, и даже уверенный тон Лайонела не помогал успокоиться.
Она вздрогнула от щелчка фотокамеры.
— Инфракрасные лучи прервались, сработали камеры, — сказал Барретт. Он посмотрел на темно-синий прибор и в возбуждении напрягся. — Очевидно, начинается ЭМИ.
Фишер взглянул на него. Что еще за ЭМИ? Очевидно, для Барретта это было очень важно.
— Частота дыхания медиума — двести десять, — диктовал Барретт. — Динамометр — тысяча четыреста шестьдесят. Температура... — Он прервался, услышав вскрик Эдит, и продолжил: — В воздухе чувствуется присутствие озона.
«Замечательно», — подумалось ему.
Прошла минута, потом две; запах и холод постоянно усиливались. Вдруг Эдит зажмурилась, подождала, потом снова открыла глаза и посмотрела на руки Флоренс. Нет, не померещилось.
С кончиков пальцев сочилось белесое, вязкое вещество.
— Формируется телеплазма, — проговорил Барретт. — Отдельные нити соединяются в единую пленку. Воля старается вызвать проникновение материи. — Он подождал, пока ленты телеплазмы удлинятся, после чего велел Флоренс: — Поднимите колокольчик, — потом немного подождал и повторил свою команду.
Вязкие щупальца медленно, как змеи, начали загибаться вверх. Эдит откинулась на своем стуле, глядя, как они плывут в воздухе вперед, проникают сквозь сетку и тянутся к столу.
— Телеплазма проходит сквозь сетку и движется к столу, — проговорил Барретт. — Показания динамометра: тысяча триста сорок, быстрое падение. Электрические контакты по-прежнему поддерживаются.
Для Фишера его слова превратились в расплывчатые бессмысленные звуки, он смотрел, как влажные блестящие щупальца, словно огромный червь, дюйм за дюймом ползут по столу. В голове на мгновение вспыхнул фотоснимок: он сам, четырнадцатилетний, пребывает в глубоком трансе, и нечто схожее тянется у него изо рта. Он содрогнулся, когда поблескивающее щупальце обвилось вокруг ручки колокольчика и стало медленно утолщаться. Вдруг оно дотянулось до колокольчика, и ноги Фишера судорожно дернулись, когда колокольчик затрясся.
— Спасибо. Положите его, пожалуйста, — сказал Барретт.
Эдит смотрела на него, изумленная его непринужденным тоном. Ее взгляд вернулся к столу, а серая конечность положила колокольчик, разжав свои извивы вокруг ручки.
— Попытайтесь оставить образец, — сказал Лайонел. Он встал и поставил на стол в кабинете фарфоровую чашу, и при его приближении щупальце отдернулось, словно в испуге. — Оставьте часть его в чаше, пожалуйста, — сказал Барретт, возвращаясь на свое место.
— Боюсь, что нет. — Барретт вынул ногу из воды. — Возможно, завтра утром будет потеплее. — Он вытер ногу и, снова надев шлепанец, с виноватой улыбкой посмотрел на Эдит. — Я мог бы дать тебе выспаться.
— Ничего.
Барретт огляделся.
— Интересно, работает ли парилка.
Эдит толкнула тяжелую металлическую дверь и придержала для него. Барретт проковылял внутрь и обернулся посмотреть, идет ли жена за ним. Дверь с шумом захлопнулась. Барретт поднял выше свечу и осмотрелся, а потом, скосив глаза, наклонился.
— А!
Положив трость и поставив свечу, он опустился на колени, чтобы открутить вентиль пара.
Эдит села напротив и прислонилась к кафельной стене, но отпрянула, когда холод от стены проник сквозь халат. Она сонно наблюдала за Лайонелом. Колеблющееся пламя двух свечей и колышущиеся тени на стенах и потолке словно пульсировали у нее перед глазами. Она ненадолго закрыла их, а открыв снова, заметила, что начинает оценивать размеры нависшей над Лайонелом тени на потолке. Тень словно каким-то образом расширялась. Как это возможно? Воздух в помещении был недвижим, и свечи теперь горели ровно. На стенах и потолке виднелась лишь тень Барретта, возящегося с вентилем.
Эдит снова зажмурилась и покачала головой. Она могла поклясться, что края тени расползаются, как клякса. Она подвинулась на скамье. В помещении было тихо, слышалось лишь дыхание Барретта. «Ладно», — подумала Эдит и попыталась сказать это громко, но что-то удержало ее.
Она всмотрелась в тень. Ведь раньше она не доходила до угла? Надо убираться отсюда. Может быть, ничего страшного, но лучше уйти.
Эдит ощутила, как цепенеет. Она увидела, точно увидела, как участок освещенной стены темнеет.
— Лайонел!
Ее возглас был еле слышен, горло словно ослабло. Она с трудом глотнула.
— Лайонел!
Голос наконец прорвался, и Барретт, вздрогнув, резко обернулся.
— В чем дело?
Эдит захлопала глазами. Тень на потолке снова выглядела нормально.
— Эдит?
Она набрала в легкие воздуха.
— Пойдем отсюда!
— Нервы?
— Да, мне... видится что-то.
Она слабо улыбнулась. Ей не хотелось говорить ему. И все же надо было. Если это что-то значит, он должен знать.
— Мне показалось, что тень растет.
Барретт встал, взял трость и подсвечник и подошел к жене.
— Это возможно, но после бессонной ночи в этом необычном доме я склонен думать, что у тебя разыгралось воображение.
Они вышли из парилки и пошли вдоль бассейна. «Это воображение», — уверяла себя Эдит. Она даже улыбнулась. Слыханное ли дело — привидение в парилке?
* * *
7 ч. 33 мин.Флоренс тихонько постучала в дверь комнаты Фишера. Не услышав ответа, она постучала снова.
— Бен!
Он сидел на кровати с закрытыми глазами, прислонившись головой к стене. На столе справа от него оплыла свеча. Флоренс двинулась через комнату, загородив ладонью пламя своей свечи. «Бедняга», — подумала она, остановившись у кровати. Лицо его осунулось и побледнело. Флоренс подумала, что он, наверное, почти не спал в эту ночь. Бенджамин Франклин Фишер — величайший американский медиум столетия. Его пребывание в доме профессора Гэлбрета в Марксовском колледже явилось самым невероятным проявлением парапсихических способностей со времен расцвета Хоума и Палладино[5]. Она с жалостью покачала головой. Теперь это эмоциональный калека, бывший Самсон, сам лишивший себя силы.
Флоренс вернулась в коридор и, как можно тише закрыв за собой дверь, посмотрела на дверь комнаты Беласко. Вчера они с Фишером ходили туда, но атмосфера там была на удивление спокойной, совсем не такой, как она ожидала.
Она пересекла коридор и снова вошла туда. Это были единственные двухкомнатные апартаменты в доме, гостиная и ванная располагались внизу, а к спальне на антресолях вела изогнутая лестница. Флоренс направилась туда и стала подниматься по ступеням.
Кровать была сделана еще в шестнадцатом веке, во французском стиле, с замысловатыми резными колоннами, толстыми, как телеграфные столбы, и вырезанными на спинке в изголовье инициалами «Э. Б.». Сев на нее, Флоренс закрыла глаза и отдалась впечатлениям, желая убедиться, что это не Беласко был ночью у нее в комнате. Она открыла свое сознание насколько возможно, не позволяя себе, однако, войти в транс.
И в голове начали тесниться образы. Ночь, комната, горят лампы. Кто-то лежит на кровати. Какая-то фигура усмехается. Календарь за 1921 год. Человек в черном. Чувствуется резкий запах ладана. На кровати мужчина и женщина. Картина. Слышны ругательства. У стены валяется бутылка из-под вина. Женщина с рыданиями бросается через перила балкона. В тиковый паркет впитывается кровь. Фотография. Детская кроватка. Нью-Йорк. Календарь за 1903 год. Беременная женщина.
Рождение ребенка. Мальчик.
Флоренс открыла глаза. «Да, — кивнула она. — Да».
Она спустилась по лестнице и вышла из комнаты, а через минуту уже входила в обеденный зал, где завтракали Барретт с женой.
— Вы уже встали? Хорошо, — сказал Барретт. — Завтрак только что принесли.
Флоренс села за стол и взяла себе маленькую порцию омлета и кусочек тоста; днем ей не удастся устроить сеанс, так как надо дождаться, пока установят кабинет. Она обменялась несколькими ремарками с миссис Барретт, ответила на вопросы самого Барретта, сказав, что, по ее ощущению, лучше дать Фишеру поспать и не будить его, а потом наконец проговорила:
— Кажется, я отчасти получила ответ, кто вселился в этот дом.
— Да ну?
Барретт посмотрел на нее с интересом, явно скорее вежливым, чем искренним.
— Тот голос, что предостерегал нас. Тот стук по столу. Личность, что ночью явилась мне в комнате. Молодой человек.
— И кто же это? — спросил Барретт.
— Сын Беласко.
Они молча посмотрели на нее.
— Помните, мистер Фишер говорил о нем.
— Но разве он не сказал, что сам не уверен, был у Беласко сын или нет?
Флоренс кивнула.
— Но он был. И теперь он здесь, мучается и страдает. Должно быть, он стал духом в ранние годы — мне ощущается, чуть за двадцать. Он очень молод и очень напуган — а поскольку напутан, то очень зол и враждебен. Я верю, что, если мы убедим его войти с нами в контакт, часть темных сил исчезнет.
Барретт кивнул. «Не верю ни слову», — подумал он и сказал:
— Это очень интересно.
«Я знаю, что он мне не верит, — подумала Флоренс, — но все равно лучше сказать ему, что я думаю».
Она уже хотела сменить тему, когда послышался громкий стук в дверь. Пившая кофе Эдит вздрогнула и облилась. Барретт улыбнулся ей.
— Наверное, привезли генератор. И надеюсь, плотника тоже.
Он встал, взял трость и подсвечник и двинулся к большому залу, потом остановился и оглянулся на Эдит.
— Полагаю, нет никакой опасности в том, чтобы оставить вас на время одних, пока я открою дверь, — помолчав, проговорил он.
Проковыляв через большой зал и вестибюль, Барретт открыл входную дверь и увидел на крыльце представителя Дойча с поднятым воротником и зонтиком в руке. Оказалось, что на улице дождь.
— Я доставил вам генератор и плотника, — сказал пришедший.
Барретт кивнул.
— А кошку?
— И кошку.
Барретт удовлетворенно улыбнулся. Тетерь можно начинать.
* * *
13 ч. 17 мин.Зажегся свет, и все четверо в унисон издали радостный возглас.
— Будь я проклят, — сказал Фишер, и все не удержались от улыбки.
— Никогда не думала, что электрические лампы могут быть такими красивыми, — призналась Эдит.
Залитый светом, большой зал совершенно преобразился. Теперь его размеры казались не зловещими, а царственными. Больше не маячили черные тени, и он представлялся огромным музейным залом, а не населенной призраками пещерой. Эдит взглянула на Фишера. Он был очевидно обрадован: его осанка изменилась, настороженность в глазах исчезла. Она посмотрела на Флоренс, сидевшую с кошкой на коленях, и с улыбкой подумала: «Горит свет. Мирно сидит кошка. Теперь это совсем не похоже на дом с привидениями».
Вдруг лампы замерцали и погасли, и, хотя они тут же зажглись вновь, Эдит обмерла. «Только не это», — прошептала она.
— Спокойно, — проговорил Барретт. — С этим разберутся.
Через минуту лампы горели ровно и ярко. Когда ничего не изменилось и еще через минуту, он улыбнулся.
— Ну вот, видишь?
Эдит кивнула. Но облегчение не вернулось. После успокоения в нее снова вкрался страх, что вот-вот все снова может погрузиться в темноту.
Флоренс посмотрела на Фишера и, поймав его взгляд, улыбнулась. Он не улыбнулся в ответ. «Идиоты, — думал он. — Загорелось несколько лампочек, и все решили, что опасность миновала».
* * *
13 ч. 58 мин.Кабинет соорудили в самом северном конце большого зала. В углу между стен там установили восьмифутовую круглую деревянную перекладину и на нее на кольцах повесили тяжелые шторы, так что образовалось треугольное отгороженное помещение в семь футов высотой, а внутрь поставили деревянное кресло с высокой спинкой.
Барретт раздвинул шторы, оставив посредине промежуток, чтобы поставить маленький деревянный столик, который попросил принести Фишера. Пододвинув столик ко входу, он положил на него тамбурин, маленькую гитару, колокольчик и кусок веревки и несколько мгновений оценивающе осматривал кабинет, а потом повернулся к остальным.
Все наблюдали, как Барретт роется в деревянном сундуке, откуда раньше достал веревку, колокольчик, гитару и тамбурин. Теперь он вынул пару черных колготок и черную блузу с длинными рукавами и протянул их Флоренс.
— Надеюсь, вам будет впору.
Флоренс уставилась на него.
— Вы не возражаете? — спросил Барретт.
— М-м-м...
— Вы же знаете, это стандартная процедура.
— Да, но... — Она поколебалась. — Как предосторожность против мошенничества.
— Главным образом.
Флоренс смущенно улыбнулась.
— Вы, конечно, не думаете, что я жульнически изменила тип своей способности медиума, о котором сама не знала до прошлой ночи.
— Я не имел этого в виду, мисс Таннер. Просто я должен соблюдать стандарт. Если я не буду соблюдать стандарт, результаты сеанса будут научно неприемлемы.
— Что ж, ладно, — в конце концов вздохнула она, взяла колготки и блузу, огляделась и вошла в кабинет, чтобы переодеться.
Барретт обернулся к Эдит.
— Ты не проверишь ее, дорогая?
Нагнувшись к ящику, он достал катушку черных ниток с иголкой и протянул ей.
Эдит в замешательстве двинулась к кабинету. Ей всегда была противна эта процедура, хотя она никогда не показывала этого Лайонелу. Остановившись рядом с кабинетом, Эдит кашлянула.
— Можно войти?
Возникла короткая пауза, прежде чем Флоренс ответила:
— Да.
Эдит проскользнула между штор и вошла в кабинет.
Флоренс сняла юбку и джемпер и наклонилась, снимая нижнюю юбку. Выпрямившись, она повесила ее на спинку кресла. Когда она стала расстегивать лифчик, Эдит подошла к ней.
— Извините, — прошептала она. — Понимаю, это...
— Не смущайтесь, — сказала Флоренс. — Ваш муж совершенно прав. Это стандартная процедура.
Эдит кивнула, не отрывая глаз от лица Флоренс. Та повесила лифчик на спинку кресла, а когда наклонилась, чтобы снять трусы, Эдит опустила глаза. Ее удивила полнота груди медиума, и она быстро отвела взгляд.
— Порядок, — сказала Флоренс, выпрямившись.
Эдит увидела, как на руках у нее появляется гусиная кожа.
— Мы быстро, чтобы вы могли снова одеться, — сказала она. — Ваш рот?
Флоренс открыла рот, и Эдит заглянула. Она чувствовала себя смешной.
— Ну, если у вас нет пустого зуба или чего-нибудь в этом роде...
Флоренс закрыла рот и улыбнулась.
— Это все техническая сторона дела. Ваш муж знает, что я ничего не скрываю.
Эдит кивнула.
— Ваши волосы?
Флоренс подняла руки, чтобы вынуть из волос шпильки. От этого движения ее груди дернулись, и затвердевшие сосцы коснулись свитера Эдит. Та отшатнулась, глядя на распущенные рыжие волосы, которые волной упали вниз и рассыпались по кремовым плечам Флоренс. Никогда еще она не осматривала такую красивую женщину.
— Готово, — сказала Флоренс.
Эдит пальцами проверила ее волосы. На ощупь они были мягкие и шелковистые, и на нее нахлынул исходящий от них аромат духов. «Баленсиага», — подумала Эдит и поглубже втянула в себя воздух. Она чувствовала, как груди Флоренс прижались к ее груди, и хотела отступить назад, но не могла. Она посмотрела в зеленые глаза медиума и тут же быстро опустила взгляд. Повернув голову Флоренс, Эдит заглянула ей в ухо. «В нос смотреть не буду», — подумала она и сказала:
— Под мышками?
Флоренс подняла руки, и ее груди снова подались вперед. Эдит отступила и, осмотрев выбритые подмышки, кивнула. Флоренс опустила руки, и Эдит ощутила сердцебиение. В кабинете было слишком тесно. Она с несчастным видом посмотрела на Флоренс. Казалось, для обеих остановилось время. Потом она заметила, что Флоренс смотрит вниз, и тоже опустила глаза. Увидев, что та ладонями подняла груди, Эдит вздрогнула. «Это смешно, — подумала она и кивнула, разрешая убрать руки. — Достаточно. Я просто скажу, что проделала и все остальное. Ясно, она не собирается мошенничать».
Флоренс села на кресло и, поежившись от холода, посмотрела на Эдит. «Я просто скажу, что проделала и остальное», — подумала та.
Наклонившись вперед, Флоренс раздвинула ноги.
Эдит сверху смотрела на тело медиума: на колыхание тяжелой, округлой груди, выпуклость живота, молочно-белые бедра и раздвоенный пучок лоснящихся волос между ними, и не могла оторваться. В животе возник тянущий жар.
Она так резко отвернулась, что ощутила боль в шее.
— В чем дело? — спросила Флоренс.
Эдит глотнула, взглянув вверх за деревянную перекладину. Там был лишь потолок. Она снова посмотрела на Флоренс.
— Что там? — спросила медиум.
Эдит покачала головой.
— Думаю, мы можем позволить себе... — Она прервалась и сделала дрожащей рукой неопределенный жест, а потом повернулась и выскочила из кабинета.
Кивнув Лайонелу, Эдит поспешила к камину. Она не сомневалась, что все заметили ее смущение, но надеялась, что никто не спросит, чем оно вызвано.
Эдит уставилась в огонь. В руке ее что-то было. Она взглянула и увидела, что это катушка ниток. Придется отнести ее назад. Эдит зажмурилась. Ее шея все еще болела от резкого рывка. Неужели она в самом деле увидела какое-то движение? Там ничего не было. И все же она могла поклясться, что кто-то заглядывал в кабинет.
Смотрел на нее.
* * *
14 ч. 19 мин.— Не жмет? — спросил Барретт.
— Нет, все хорошо, — тихо ответила Флоренс.
Барретт затянул перчатки у нее на запястьях, и Флоренс оглянулась на Эдит, которая сидела за столом с оборудованием, на коленях у нее примостилась кошка.
— Приложите ладони к пластинам кресла, — велел Барретт.
Перчатки, что он затянул на руках Флоренс, имели металлические пластины на ладонях, и когда она приложила их к таким же пластинам, прибитым на подлокотниках кресла, на столе с оборудованием загорелись две крохотные лампочки.
— Пока вы держите руки на месте, лампочки будут гореть, — сказал ей Барретт. — А разорвете контакт... — Он поднял ее руки, и лампочки погасли.
Флоренс видела, как Барретт размотал провода и подвел их к пластинам на туфлях. Ее встревожило, что Эдит в кабинете так взглянула вверх, хотя сама она ничего не заметила.
— И пластины на ногах зажигают те же две лампочки? — спросила она.
— Другие.
— Не слишком ли много света?
— Совокупная мощность всех четырех меньше десяти ватт, — ответил Барретт, подключая ножные пластины.
— Меня заверили, что мы будем в темноте.
— Я не считаю темноту обязательным условием теста. — Он взглянул на нее. — Попробуйте ножные пластины.
Флоренс приложила прикрепленные к подошвам пластины к другим, которые Барретт установил на полу. На столе с оборудованием загорелись еще две лампочки. Он встал и поморщился.
— Не беспокойтесь, света будет в самый раз, чтобы наблюдать.
Флоренс кивнула, но слова Барретта не успокоили ее. «С чего это я так разволновалась?» — подумала она.
Фишер смотрел на медиума, ее роскошную фигуру подчеркивала плотно облегающая одежда. Этот вид, впрочем, не возбудил его. «Чертова черная униформа», — подумал он. Сколько раз ему приходилось надевать подобные костюмы? Воспоминания о годах детства, когда ему было чуть больше десяти и они с матерью переезжали на автобусе из города в город от одного испытания к другому, были полны подобных сеансов.
Он закурил новую сигарету и стал смотреть, как Барретт подводит провода к рукам и бедрам Флоренс, привязывает ее к креслу и накрывает усеянной колокольчиками противомоскитной сеткой. Встряхнув, Барретт прикрепил сетку к деревянному шесту, чтобы она свисала на пространство, не покрытое шторами, и пододвинул к себе столик. Теперь сетка заполнила весь промежуток между столом и Флоренс, и грузила на нижнем краю держали ее натянутой.
Барретт направил инфракрасные фонари так, чтобы они светили через пространство стола перед кабинетом. Включив эти невидимые огни, он провел рукой по столу в кабинете. Послышался щелчок — включились синхронизированные затворы двух фотокамер. Удовлетворенный, Барретт проверил динамометр и шар телекинетоскопа. Он выставил на стол модельную глину и быстро помешал расплавленный парафин в горшке на маленькой электроплитке, после чего проговорил:
— Готово.
Словно поняв его, кошка вдруг спрыгнула с коленей Эдит и прошла через помещение, направляясь в вестибюль.
— Разве не обнадеживает? — сказала Эдит.
— Это ничего не значит, — возразил Барретт.
Настроив красные и желтые фонари на минимум, он подошел к выключателю на стене и выключил лампы. Большой зал погрузился во тьму. Барретт занял свое место за столом и, включив магнитофон, проговорил в микрофон:
— Двадцать второе декабря тысяча девятьсот семидесятого года На сеансе присутствуют: доктор и миссис Лайонел Барретт, мистер Бенджамин Франклин Фишер. Медиум — мисс Флоренс Таннер. — Он быстро перечислил подробности, касающиеся подготовки и предосторожностей, и, откинувшись на спинку, сказал: — Приступим.
Трое сидели молча, а Флоренс произнесла призыв к Богу и запела гимн. Закончив, она глубоко задышала. Вскоре ее руки и ноги начали дергаться, словно ее подвергли серии электрических разрядов. Голова стала раскачиваться из стороны в сторону, лицо покраснело. В горле завибрировали низкие стоны.
— Нет, — пробормотала она, — нет, не сейчас.
Постепенно ее голос затих, потом она издала хриплый вздох и снова замолкла.
— Четырнадцать часов тридцать восемь минут; мисс Таннер, очевидно, в трансе, — продиктовал в микрофон Барретт. — Пульс восемьдесят пять. Дыхание: пятнадцать. Поддерживаются четыре электрических контакта. — Он проверил самопишущий термометр. — Изменения температуры не наблюдается — стоит на семидесяти трех и двух десятых по Фаренгейту. Показания динамометра — тысяча восемьсот семьдесят.
Через двадцать секунд он заговорил снова: — Показания динамометра снизились дотысячи восьмисот двадцати трех. Температура снижается, теперь она составляет шестьдесят шесть и шесть десятых по Фаренгейту. Частота пульса — девяносто пять с половиной и продолжает повышаться.
Эдит подтянула ноги и сжала их, ощутив холод под столом Фишер сидел неподвижно. Даже закрывшись, он ощущал собирающиеся вокруг силы.
Барретт снова проверил показания термометра.
— Температура упала до двенадцати и трех десятых по Фаренгейту. Показания манометра отрицательные. Электрические контакты поддерживаются. Дыхание учащается. Пятьдесят... пятьдесят семь... шестьдесят; возрастание ровное.
Эдит смотрела на Флоренс. В слабом свете видны были лишь лицо и руки; закрыв глаза, женщина прислонилась к спинке кресла. Эдит глотнула. В животе собрался холодный комок, и даже уверенный тон Лайонела не помогал успокоиться.
Она вздрогнула от щелчка фотокамеры.
— Инфракрасные лучи прервались, сработали камеры, — сказал Барретт. Он посмотрел на темно-синий прибор и в возбуждении напрягся. — Очевидно, начинается ЭМИ.
Фишер взглянул на него. Что еще за ЭМИ? Очевидно, для Барретта это было очень важно.
— Частота дыхания медиума — двести десять, — диктовал Барретт. — Динамометр — тысяча четыреста шестьдесят. Температура... — Он прервался, услышав вскрик Эдит, и продолжил: — В воздухе чувствуется присутствие озона.
«Замечательно», — подумалось ему.
Прошла минута, потом две; запах и холод постоянно усиливались. Вдруг Эдит зажмурилась, подождала, потом снова открыла глаза и посмотрела на руки Флоренс. Нет, не померещилось.
С кончиков пальцев сочилось белесое, вязкое вещество.
— Формируется телеплазма, — проговорил Барретт. — Отдельные нити соединяются в единую пленку. Воля старается вызвать проникновение материи. — Он подождал, пока ленты телеплазмы удлинятся, после чего велел Флоренс: — Поднимите колокольчик, — потом немного подождал и повторил свою команду.
Вязкие щупальца медленно, как змеи, начали загибаться вверх. Эдит откинулась на своем стуле, глядя, как они плывут в воздухе вперед, проникают сквозь сетку и тянутся к столу.
— Телеплазма проходит сквозь сетку и движется к столу, — проговорил Барретт. — Показания динамометра: тысяча триста сорок, быстрое падение. Электрические контакты по-прежнему поддерживаются.
Для Фишера его слова превратились в расплывчатые бессмысленные звуки, он смотрел, как влажные блестящие щупальца, словно огромный червь, дюйм за дюймом ползут по столу. В голове на мгновение вспыхнул фотоснимок: он сам, четырнадцатилетний, пребывает в глубоком трансе, и нечто схожее тянется у него изо рта. Он содрогнулся, когда поблескивающее щупальце обвилось вокруг ручки колокольчика и стало медленно утолщаться. Вдруг оно дотянулось до колокольчика, и ноги Фишера судорожно дернулись, когда колокольчик затрясся.
— Спасибо. Положите его, пожалуйста, — сказал Барретт.
Эдит смотрела на него, изумленная его непринужденным тоном. Ее взгляд вернулся к столу, а серая конечность положила колокольчик, разжав свои извивы вокруг ручки.
— Попытайтесь оставить образец, — сказал Лайонел. Он встал и поставил на стол в кабинете фарфоровую чашу, и при его приближении щупальце отдернулось, словно в испуге. — Оставьте часть его в чаше, пожалуйста, — сказал Барретт, возвращаясь на свое место.