Матвеев Андрей. Случайные имена

Приехали мы утром, и когда маленький автобус, посланный к поезду, вывернул из-за последнего поворота и въехал на заасфальтированную площадку, от которой и начиналась тропа (до пансионата идти еще минут двадцать пешком, неся вещи с собой, что поделать, условности ландшафта), то у меня буквально перехватило сердце, ибо то, что я увидел (еще можно сказать так - то, что открылось перед глазами), было действительно прекрасно: и ласковое августовское солнце, еще только-только окрасившее черную воду озера своими спокойными лучами, и нахохлившиеся, не успевшие отойти со сна горные склоны, мрачно-зеленые от всех этих сосен, елей и лиственниц, кое-где перемежаемых большими серыми проплешинами замшево-грубых гранитных валунов, и четко различимое на другой стороне озера (сейчас мы были как раз напротив) здание "Приюта..." с четырьмя ажурными башенками по углам и одной большой внутри темно-кирпичного прямоугольника, который и был той точкой, куда нам еще предстояло добраться, подхватив свои шмотки, уложенные в небольшой кожаный чемодан и серьезно-вместительную кожаную сумку, а для этого следовало... Но мы выбираем иной путь и добираемся до ворот пансионата за каких-то восемь-десять минут на быстроходном белом катере, вмещающем, за исключением моториста, шесть человек. (Как потом оказалось, катер высылался только к утреннему и вечернему поездам, в дневное же время он стоял на приколе, то ли в целях экономии горючего, то ли для сохранения тишины, впрочем, это не играет никакой роли, ибо не стоит думать, что уже на катере Сюзанна представила меня тому "объекту", ради встречи с которым и привезла мою скромную - это не кокетство, а всего лишь дежурное прилагательное - персону в уже неоднократно упомянутый пансионат, что же касается собственно "объекта"...) Что же касается собственно "объекта", то - как оказалось впоследствии - ничего (никого) конкретного у Сюзанны не было (и слава Богу, а то я уже начал считать, что встречусь в этом райском уголке с одной из блекло-задумчивых Сюзанниных подруг, что, впрочем, ставило под сомнение всю интригу), просто ей показалось, что именно это место подойдет для исполнения плана, а значит, надо лишь приехать сюда - и все, остальное приложится, надо только подождать, хотя ждать - честно говоря - можно очень долго, ибо контингент (континент, абстинент, отчего-то шухерно промелькнувший "мент") отдыхающих был не из тех, что могли воздействовать на мое тоскующее (по мнению Сюзанны)либидо: главным образом, пожилые и респектабельные семейные парочки, затесавшаяся между ними стайка оголтелых туристов, каждое утро устремляющаяся на покорение очередного муравьино-зеленого склона, две непарные семейные ячейки (в одной - мать с сыном, в другой - соответственно - отец с дочерью, там, похоже, намечалась своя интрига, но оставим ее в покое) да совсем уж здесь случайные молодожены, инфантильно радующиеся каждому чиху и смешку друг друга (как раз они да еще отец с дочкой и были нашими соседями по катеру в то утро, когда раннее августовское солнце внезапно проявило из только что отступившей ночной пелены заманчиво-глубокие воды прелестного горного озера). А значит, планы, выношенные моей женой, могли окончиться грандиозным крахом, но все же этого не случилось. Но прежде, чем выйти на пристойное подобие дофинишной прямой (ибо какой возможен финиш, когда еще ничего не случилось?), я должен хотя бы в двух словах описать, чем мы занимались с Сюзанной во время нашего вынужденного ожидания. Так вот если в двух, то практически ничем. То есть мы почти не разговаривали (что было естественно), не занимались любовью (этому тоже нетрудно найти оправдание), а если ходили гулять, то врозь - когда Сюзанна, скажем, решала пойти в горы (но только недалеко, уходить далеко от пансионата она боялась), то я бродил вдоль озера, а если идея пройтись под мрачно-зеленой сенью хвойного леса появлялась у меня, то прогулка вдоль озера доставалась ей. Вместе мы ходили в ресторан (питаться по отдельности было бы странно) да - как это ни смешно - в сауну. И я даже стал забывать о том, что явилось главной (если верить моей жене) причиной нашего появления в этом заколдованном (ведь прекрасное - как и прелестное - всегда заколдовано) месте, как в один прекрасный день (для любителей точного времяисчисления скажу, что пошел восьмой день нашего пребывания в "Приюте охотников" ), когда я, проведя полдня в горах, приняв душ (номер, надо отметить, был благоустроенным) и переодевшись, отправился в ресторан, где меня за столиком уже поджидали и обед, и Сюзанна, то последнюю я обнаружил в наипрекраснейшем расположении духа. Сюзанна улыбалась, Сюзанна поигрывала вилкой и ножом, Сюзанна будто пела неведомую мне победную песню, что сразу же заставило меня насторожиться. - Ты чему радуешься, ангел? - довольно агрессивно спросил я. - Увидишь, - таинственно промолвила Сюзанна и начала резать бифштекс, рядом с которым на тарелке высилась грудка хорошо поджаренного картофеля да кроваво маячили ломтики аккуратно разрезанного помидора. - Что увижу? - продолжал допытываться я. - Я тебя попозже познакомлю с одной, сегодня приехавшей, дамочкой, так вот мне это кажется тем, что надо. - С чего ты взяла? - Да вот взяла, - и Сюзанна продолжила терзать бифштекс, как бы приглашая и меня последовать ее примеру. А уже после обеда, когда мы в номере вышли на лоджию (естественно, с видом на озеро) и я уселся в потрепанный гостиничный шезлонг, Сюзанна поведала мне, что еще утром, лишь только я, по обыкновению, отправился в горы, к ней подошла молодая женщина лет двадцати восьми-тридцати, и от нее исходила такая странная энергия, что Сюзанне сразу же показалось, будто это и есть та самая незнакомка, ради встречи с которой мы и торчим здесь (так она и выразилась - "торчим" ) уже восьмой день. - Ну и что в ней такого особенного, что именно ее ты решила сделать жертвой своего плана? - Сейчас расскажу, - загадочно (то есть одновременно и невнятно, и многозначительно) улыбнулась Сюзанна, начав с того, что имя этой женщины - Катерина... 7 Я давно уже догадывался, что сюжеты могут не просто влиять друг на друга, но плавно переходить один в другой и - более того пересекаться, совпадать, внезапно исчезать и столь же внезапно возникать снова, но только тогда, когда ты этого совсем не ждешь, как не ждал я этого в тот самый послеобеденный час, когда Сюзанна произнесла уже упомянутое женское имя (Катерина), за которым со странным смешком сразу возникла из небытия все та же К. из все того же романа "Градус желания" (мюнхенское издательство "Кворум", владельцем, директором и главным редактором которого имел честь быть господин Клаус В.). Честно говоря, я не испытал никакого особого чувства - ни недоумения, ни напряженного ожидания. Лишь вполне объяснимое любопытство и соответственно - желание поскорее узнать, что за сюрприз приготовила мне жена. И начну с того (запомним, что все это пока изложение со слов, то есть пересказ, то есть незнакомка так же незнакома со мной, как и я с ней, и кто знает, произойдет ли в конце концов обещанная встреча?), что молодая женщина, подойдя к Сюзанне вскоре после завтрака (я уже был далеко в горах), обратилась к ней с довольно странными словами: "Знаете, - сказала она, - я приехала рано утром, и вы первый человек, с которым мне захотелось поговорить, позволите?" Сюзанна позволила и даже предложила вновь прибывшей составить ей компанию в традиционной утренней прогулке по берегу озера - в то время как я в гордом одиночестве неторопливо передвигался под замшелой тенью скал, по поросшей горным мхом тропинке, порою теряющейся между гранитными валунами, окруженными мохнатыми перьями папоротников и прочей августовской порослью. - Послушай, - говорила мне Сюзанна с непривычным восторгом, она не дала мне и рта открыть, такое ощущение, что у этой девочки ("Хороша девочка, - подумал я, - в тридцать-то лет!") так наболело на душе, что она вцепилась в меня с одним желанием - выговориться... - Ну и что, выговорилась? И Сюзанна вкратце передала утренний монолог Катерины. (И вновь - случайный поворот сюжета или случайность, запрограммированная тем, кто и так знает каждый наш шаг? Мне опять вспоминается знакомство героев "Градуса...", мимолетный обмен взглядами в теплоходном ресторане, невидимые нити судьбы, что тянут и тянут молчаливые и таинственные Парки...) По профессии Катерина была секретарем-референтом в фирме с невыразительным названием и таким же родом деятельности, хотя и закончила в свое время престижный институт, что дало ей уверенное знание нескольких иностранных языков. Но это - лишь прочерк, маловразумительное объяснение социального статуса, ибо отнюдь не то, кем является каждый из нас, определяет то, что он значит, говоря же проще, все вышесказанное столь же естественно и необходимо для начала абзаца, как и следующая фраза: жизнь ее была непрерываемой полосой разнообразных несчастий ("О Боже, подумал я, - если так, то ничего не выйдет!"). И несчастья эти не были чем-то фатальным, просто бабе (выражение, естественно, Сюзанны) катастрофически не везло, и тут я вновь делаю прочерк. Если учесть, что все, пока рассказываемое, есть не больше чем очередная затянувшаяся преамбула, то надо признать, что линия судьбы той же Катерины до ее (Катерины, не судьбы) появления на этих страницах не играет никакой роли в нашем повествовании. Конечно, я мог бы дословно передать рассказ Сюзанны и перечислить все те несчастья, что выпали на долю нашей незнакомки, начиная с детства (развод родителей еще в младенческом ее возрасте, а потом и гибель одного из них в бессмысленной и нелепой то ли авиа-, то ли автокатастрофе, в чем искушенный в психоанализе ум нашел бы первопричину, но я делать этого не буду) и заканчивая последним семейным эпизодом: совершенно случайно, выйдя в обеденный перерыв на улицу пройтись по магазинам, ничего более завлекательного я не могу сейчас придумать, она столкнулась, что называется, нос к носу с мужем, находившемся в обществе молодой, прелестной, длинноногой спутницы с роскошными платиновыми - вот только крашеными или нет? - волосами, и спутница эта прижималась к ее - без разрядки, но с акцентом на последнее "е" - мужу так нежно и вызывающе, что все вопросы отпали сами собой. А вслед за этим - вечерняя перепалка на кухне, отъезд мужа в неизвестном направлении, а она... - А она, само собой, ничего другого не могла придумать, как приехать сюда! - с мрачной экспрессией закончил я. - Вот именно, - многообещающе улыбнулся мне Сюзанна. На этом мы с ней и расстались (встреча с незнакомкой была назначена на вечер), и я по обыкновению отправился... Но тут необходимо пояснить, что, поскольку обещанная женой неделя грозила обернуться тремя (таким был срок путевки), я начал уже тосковать, но вдруг обнаружил маленькую лодочную станцию и каждый день после обеда стал на два-три часа уходить кататься на лодке. Это привнесло в мое пребывание на озере подобие смысла, ибо было одним из тех немногочисленных занятий, что доставляют мне истинное наслаждение в жаркий летний день (спокойная черная вода, размеренная работа веслами, без всплеска, то есть почти без всплеска, ведь совсем - невозможно; стрекоза, неподвижно застывшая над водой в нескольких метрах от лодки; внезапно скользнувшая по поверхности большая рыбина, скользнувшая и исчезнувшая (так и хочется добавить - как фантом); гибкие плети кувшинок, звенящая тишина, невесть откуда залетевшая бабочка-шоколадница (она же траурница, большая темно-коричневая бабочка с ярко-желтой окантовкой крыльев, ничего экзотического, обыкновенный призрак надвигающейся осени) да где-то высоко в небе точкой застывший то ли сокол, то ли ястреб - мгновенная остановка и сердца, и памяти), а то, что доставляет наслаждение, никогда не приедается! В тот день я, как обычно, неторопливо греб с полчаса и уже предвкушал минуту, когда лодка уткнется носом в берег, я выпрыгну на песок и разомну затекшие ноги, а потом пойду бродить по берегу, не стараясь открыть ничего особого (это невозможно), просто еще один случайный и прелестный пейзаж, внезапно представший взору: горы, уходящие в небо, сине-зеленая стена сосен, елей и лиственниц с изумрудными вкраплениями травяного ковра у озера, сменяющегося бурыми и дымчато-серыми проплешинами мха на таких же бурых и дымчато-серых скалистых склонах. Всю последнюю неделю я собирал эти маленькие пейзажики и складывал их в один большой, как бы играя в чудесную и успокаивающую душу и сердце мозаику, почти беззвучную (беззвучная мозаика согласитесь, что в этом есть нечто). Но тут опять Парки (они же Мойры, но сколько можно упоминать на этих страницах мифические порождения древних и затуманенных ужасом существования душ?) вмешались в ход и времени, и событий - с берега ударил мощный шквал ветра, озеро словно взбесилось, причем - да, все это произошло действительно внезапно, минуту назад меня окружала блаженная тишина, но вот она повергнута в прах, солнце скрывается в мглистой пелене тумана, черная клокочущая вода бьет о борта лодки, стараясь захлестнуть и мое суденышко, и меня, капли воды попадают в лицо, но это уже не капли, а целые потоки, которые гонит внезапно поднявшийся ветер, и я понимаю, что до берега мне (хотя он уже различим, рукой, что называется, подать) не доплыть, надо поворачивать обратно и все так же - около береговой линии, плыть назад, к пансионату, ведь навряд ли смогу я пересечь озеро по-прямой: захлестнет, перевернет лодку, утянет на дно. Вслед за ветром начался дождь, тяжелый, плотно хлещущий дождь. Я моментально промок, но страха, настигшего меня с первым порывом ветра, больше не было, наоборот, мною овладела непонятная радость, я греб сильно и уверенно, понимая, что ничего ужасного не произойдет, вот только жаль не увиденного пейзажа, но еще не вечер, думал я, будут завтра и послезавтра, и кто может помешать мне окончательно сложить свою прелестную мозаику, свести ее элементы в один, подобрать смальту к смальте, камушек к камушку, травинку к травинке, волну к волне, ветер утихнет, дождь кончится, снова выглянет солнце, а пока надо грести, лодка со скрипом переваливается на очередную волну, берег, что был по правую руку, когда я плыл туда, оказывается по левую, но это уже совсем другой берег, серый и мрачный, с тревожно уходящими в неизвестность скалами, издающими ревущие и отчего-то утробные звуки. А вот и тот пляжик, на котором однажды я увидел прелестную картинку - загорающую обнаженную женщину, бело-нежное тело на мельчайшем смугло-желтом песке. Ни песка, ни женщины, но что это, кто кричит: "Помогите!"? Замечательный поворот сюжета! Кто из нас не мечтает хоть раз в жизни спасти таинственную незнакомку? Кто из нас, мужчин, в свои юношеские романтические ночи (если, конечно, вы были подвержены приступам романтизма) не создавал вымышленные картины таких вот встреч-спасений, не бросался в поисках неведомой красавицы в самую гущу злых и смрадно-зеленых тропических джунглей, не прыгал с самолета, не рвался очертя голову в бушующие языки пламени, не вступал в схватку то с мафией, то с пиратами, оставаясь на самом деле простым обитателем скучного и малахольного мира, говорить о котором на полном серьезе нет никакого интереса, как для многих нет интереса и жить в нем, хотя последнее - увы - зависит уже не от них. Что же до меня, то - признаюсь - я в полной мере отдал дань подобным юношеским (а может, что и подростковым - ведь прошло слишком много времени) грезам, впрочем, сейчас лишь случайно попавшая в руки фотография напоминает о той поре, но уже не с ностальгией всматриваюсь я в странное, что-то мне смутно напоминающее лицо, а с изрядной толикой холодного любопытства: Боже, неужели это был я? А значит, и грезы остались там, где и юноша (подросток) с фотографии, и неполученный Хугер интересует меня гораздо больше, чем все красавицы и пираты мира, вместе взятые, какие красавицы, какие пираты, когда тебе почти сорок и если что и ждет впереди то лишь странная линия судьбы, в которую внезапно так неумолимо стала вмешиваться твоя же собственная жена, носящая загадочное и смешное имя Сюзанна, хотя на самом деле зовут ее совсем не так (вновь упомянем зеркально мелькнувшие "с" и "н"), но это не играет никакой роли, как, собственно, и вся задуманная ею интрига, ведь конец ясен, стоит лишь мельком взглянуть на левое запястье, как сразу понимаешь, на чьей стороне победа. Понимаешь, но подгребаешь к берегу, несмотря на. то, что ветер и волны не дают тебе этого: к пляжику не подойти - шмякнет лодку о корягу или камень, пробьет днище, сюда, кричу я отчаявшейся и напуганной незнакомке, идите сюда! Она входит в воду, и вот я уже протягиваю ей руку, помогая влезть в лодку. - Садитесь! - кричу, стараясь переорать шум воды и грохот ветра. - Садитесь! - А сам начинаю грести еще сильнее, стараясь поскорее добраться до той тихой бухточки, на берегу которой уютно светит огнями пансионат со странным для наших мест названием, будто сошедшим со страниц уже упоминавшегося англоязычного романа. Незнакомка садится на корму, но первая же окатившая волна заставляет женщину перебраться на нос, чудом сохраняя при этом равновесие. Теперь я не вижу ее, а лишь чувствую, что больше я в лодке не один, но - по правде говоря - меня это мало волнует, главное - добраться до берега, ведь осталось совсем немного, да и ветер стихает, и дождь - судя по всему - подходит к концу, ибо из ливня он превращается в скучный серый дождичек, мрачно сеющий с неба. Самое смешное в этой ситуации то, что я вдруг понимаю всю неправдоподобность юношеских (добавим: и подростковых) грез, когда даже такой незначительный штрих, как реальный дождь с ветром на небольшом горном озере, полностью разрушает очаровательную картину романтического спасения, то есть делает ее ложной и показывает всю иллюзорность подобного, проще говоря, сама ситуация убивает весь романтизм, ибо нет времени даже познакомиться, как, в общем-то, нет и желания, главное совершенно верно, добраться до места и поскорее надеть на себя что-нибудь сухое. Но дождь прекращается, как прекратился и ветер, лодочка уверенно входит в бухту, на берегу которой (что более чем естественно) уютно светят огни пансионата, вдруг ставшего для меня долгожданным домом. Руки болят от весел, я замедляю ход лодки и пытаюсь перевести дух. - Спасибо, - слышится из-за спины, - большое спасибо, я уже не надеялась, что выберусь. - Как вас туда занесло? - не поворачиваясь, спрашиваю я. - По кромке, почти по воде, иначе не пройти, но когда пошла волна, то идти обратно стало невозможно, и я испугалась. - Ладно, - говорю я, - все хорошо, что хорошо кончается, - и вновь берусь за весла, стараясь плавно и пристойно подгрести к пирсу, на котором уже маячит смугло-загорелый коротыш-лодочник, явно переживший несколько неприятных (мягко говоря) минут. Нос лодки тыкается о доски настила, я вспрыгиваю на пирс, подтягиваю суденышко за цепь и закрепляю ее замком, снимаю и передаю перепуганному мужичку весла, а потом поворачиваюсь и протягиваю спасенной (даже говорить подобное смешно) незнакомке руку. Она с благодарностью опирается на нее и вылазит (именно что вылазит, то есть тяжело переваливается через борт и неуклюже встает на доски настила)из лодки. На ней майка и шорты, насквозь мокрые. В иной ситуации это дало бы мне повод оценить и описать ее фигуру, создав из ничего плавную крутизну бедер, тяжелую (или напротив - легкую ) полноту стана, обыграть хорошо заметные пипочки сосков, резко торчащие на замерзшей до пупырышек груди, затем перейти к описанию роста незнакомки, скользнув пристальным и внимательным взглядом по ее ногам (длинные или чуть коротковатые, полные или худые, красивые или так себе, впрочем, последние можно не заметить), оставив напоследок лицо со спутанными и мокрыми (а как иначе?), потерявшими всю прелесть и блеск (черные? каштановые? пепельно-серые? - отошлем читателя к следующей главе) волосами и с глазами, в которых за испугом стал неразличим цвет, хотя для женских глаз он имеет такое же значение, как - скажем - название для той книги, что я сейчас пишу. - Даже не знаю, как отблагодарить вас! - говорит незнакомка, ежась от холода и смущения. - Я понимаю, что ничего смертельного бы не произошло, правда, я всегда попадаю в дурацкие ситуации, но если бы не вы, то. . . - Не стоит благодарности, - устало отвечаю я, решив оборвать фразу на полуслове и тем самым перейти непосредственно к следующей главе, в которой и должно произойти (как на этом после обеда, в уже успевший стать прошлым солнечный час, настаивала Сюзанна) мое знакомство с К. 8 Проводив глазами незнакомку, исчезнувшую за быстро закрывшимися дверями (так и хочется написать "дверьми"), я, перебросившись парой фраз с лодочником ("ничего страшного не могло случиться, гребец я не из плохих"), поставил весла на место и пошел к себе в номер с одним лишь желанием - принять горячий душ и переодеться. Сюзанна уже проснулась и сидела на кровати, забравшись на нее с ногами и меланхолично глядя перед собой, пребывая то ли в трансе, то ли в медитации, то ли погрузившись в то состояние, которое рифмуется и с прострацией, и с тоской. - Чего ты такой мокрый? - спросила она, внезапно выходя из комы.
   - А ты что, спала все это время? - Да-а! - И она сладко потянулась, а потом посмотрела на часы: Боже, да мы можем опоздать! - Куда? - не понял я. - Нас с тобой ждут ровно в семь часов у входа в ресторан, ты что, забыл? - Забыл, - кивнул я. - Но знаешь, я попал в такой ливень... Она легко соскочила с кровати, скороговоркой велев мне срочно идти в душ (умница!) и столь же быстро переодеваться (ну что за умница!), ибо похож я - цитирую - "на мокрого и облезлого петуха, а ведь идешь на встречу с женщиной". Опустим момент принятия душа, оставим вне белого поля страницы весь (надо отметить, что очень быстрый) процесс переодевания, выйдем вслед за моей женой из номера и направимся к ресторану. Для этого надо спуститься этажом ниже, войти в крытую галерею и, пройдя по ней сколько-то метров, открыть большую резную дверь, за которой начинаются уютные ряды четырех- и двухместных столиков, как бы гарцующих вокруг большого круглого стола, расположенного в самом центре зала. Тут отметим (заметим, пометим), что до семи вечера ресторан был столовой, а вот с семи - соответственно рестораном, то есть стоимость блюд, подаваемых вечером, не входила в стоимость путевки, да и меню было (естественно) иным, то есть ужин как бы существовал сам по себе, и если ты не хотел платить за него отдельно, то просто мог не ужинать, хотя кто скажет мне, зачем я рассказываю об этом? Ресторан был пуст, видимо, прошедшая гроза (назовем именно так описанное в предыдущей главе явление природы) напугала постояльцев пансионата и загнала их в уютные норки комнат: отойти, отогреться, вновь почувствовать себя комфортно. Мы выбрали столик на четверых неподалеку от входа и сели за него, не знаю, что чувствовала Сюзанна, я же, мягко говоря, был в бешенстве от нелепости происходящего. Даже хорошо понимая абсурдность ситуации и - более того - немало сделав сам именно для такого ее развития, я внезапно ощутил, что развертывающееся действо все более приобретает фарсовые черты. Пари - это еще можно понять, это относится к тому бреду, который можно назвать нашей (то есть моей и Сюзанны) жизнью и что, в общем-то, мало кого касается, то есть в этом мы вольны поступать так, как нам хочется, и лишь от меня зависит, продавать душу дьяволу или нет, как от Сюзанны зависит, что ей делать в этой ситуации. Нас слишком многое связывает, вспомню хотя бы тот год, когда мы жили втроем - Сюзанна, Павел, я, Павел, я, Сюзанна, не продолжаю тасовать имена, ибо результат все равно известен. И даже безумие, ввергнувшее Пашу Белозерова в черный и смрадный омут запределья иной, никому из нас, нормальных смертных, неведомой реальности - это то, что касается лишь нас. Не думаю, чтобы мы с Сюзанной были за происшедшее в ответе перед Богом, но даже если и так, то платить должны именно мы, то есть я и Сюзанна, Сюзанна и я, два кубика, которые, как ни складывай, все равно составляют единое целое, осколки смальты, выпавшие из мозаики, но накрепко прикипевшие друг к другу, даже цвета я могу назвать: пусть один будет фиолетовым, а другой, к примеру, нежно-зеленым, хотя почему именно так - кто знает? Но решение Сюзанны вовлечь в этот распавшийся треугольник еще один элемент и таким образом вновь склеить давно несуществующее: что, кроме бреда, можно увидеть в этом сценарии, честь и написания, и постановки которого принадлежит исключительно моей жене? Я никогда не доходил до того, чтобы начать ненавидеть Сюзанну, да, собственно, за что? Только за то, что она такая, какая есть? Но это лишь бессмысленная игра слов, жонглирование существительными и наречиями, каждый из нас такой, какой он есть, дешевая софистика, место которой в латиноамериканских мелодрамах, а любителем последних я никогда не был и не буду, хотя сейчас чувство, отдаленно похожее на ненависть, внезапно ну не скажешь ведь "посетило меня"! Да и потом, собственно, ненависть хороша тогда, когда за ней виднеются высокие и мрачные котурны трагедии, когда плавно льется из уст персонажей белый стих, разящий направо и налево обжигающими душу метафорами ("о смрадный день, улегшийся, как труп, у ног того, иного кто достоин..." и так далее, примеров существует предостаточно), за которыми чудится лязг мечей, и не бутафорских, а самых настоящих, разящих и в мозг, и в сердце, мечей, вызывающих потоки крови и: а вот тут надо разобраться, каким должен быть финал? Но это тогда, когда есть трагедия, мне же происходящее напоминало фарс, и чувство, внезапно (тут я пропускаю одно слово) меня, лишь отдаленно походило на ненависть, скорее, это было нечто среднее между брезгливым (вот отчего только?) недоумением и ощущением полной бессмыслицы и нелепости сюжета, что, между прочим, случается всегда, когда ты не можешь управлять ни жизнью, ни персонажами.