Страница:
15
Ур вышел наружу через полчаса. Снег скрипел под ногами, за спиной оставались грязные следы. Бак ждал его у бронемашины и прострелил лейтенанту лодыжку еще в дверях бункера, прострелил в том самом месте, в каком однажды подранил Стива сам Ур. Лейтенант упал, и Бак довольно заорал, откинув плекс шлема:
– Я хорошо стреляю, не правда ли? А ты дурак, лейтенант! Сказали же, сиди внутри! Повесился бы, что ли? Хотя, Стив будет доволен! Он сразу сказал, когда ты снял камеру со шлема и отрезал связь, лейтенант что-то затевает. Правда, не думал, что ты все еще человек. Или уже нет?
– Дурак, – прошептал Ур, глядя, как кровь пропитывает облепившую рану пыль и тут же застывает пластинками красного льда. – Право на жизнь нужно доказывать каждое мгновение. Отсидеться не удастся. Неужели ты думаешь, что Стив оставит тебя в живых? Ведь ты тоже был внутри! Стив слишком осторожен для этого. Ты не на той чашке весов оказался, парень.
– Что ты бормочешь? – выдохнул облачко пара Бак, вновь поднимая импульсник. – Затеваешь что-то или просто собрался прогуляться напоследок?
– Затеваю, – откликнулся Ур и нажал сенсор выруба. Установленный в каморке Барни прибор отозвался мгновенно и выпустил друг за другом все оставшиеся заряды вертикально вверх. Мощности луча не хватило, чтобы уничтожить бронемашину, только раскалить ее, но уцелевшая после первого залпа часть туловища бравого сержанта Бака вспыхнула после второго залпа как свечка. Кроме его головы, которая откатилась в сторону.
– Я хорошо стреляю, не правда ли? А ты дурак, лейтенант! Сказали же, сиди внутри! Повесился бы, что ли? Хотя, Стив будет доволен! Он сразу сказал, когда ты снял камеру со шлема и отрезал связь, лейтенант что-то затевает. Правда, не думал, что ты все еще человек. Или уже нет?
– Дурак, – прошептал Ур, глядя, как кровь пропитывает облепившую рану пыль и тут же застывает пластинками красного льда. – Право на жизнь нужно доказывать каждое мгновение. Отсидеться не удастся. Неужели ты думаешь, что Стив оставит тебя в живых? Ведь ты тоже был внутри! Стив слишком осторожен для этого. Ты не на той чашке весов оказался, парень.
– Что ты бормочешь? – выдохнул облачко пара Бак, вновь поднимая импульсник. – Затеваешь что-то или просто собрался прогуляться напоследок?
– Затеваю, – откликнулся Ур и нажал сенсор выруба. Установленный в каморке Барни прибор отозвался мгновенно и выпустил друг за другом все оставшиеся заряды вертикально вверх. Мощности луча не хватило, чтобы уничтожить бронемашину, только раскалить ее, но уцелевшая после первого залпа часть туловища бравого сержанта Бака вспыхнула после второго залпа как свечка. Кроме его головы, которая откатилась в сторону.
16
Сначала пришел холод. Он не был холодом, который обжигает небытием, он был холодом спокойствия и терпения. Холодом уверенности и знания. Затем наступил жар, словно холод коснулся раскаленного, но раскаленное не исторгло из холода облака пара, оно обратилось холодом, не остывая. «В поступке Сенда не было глупости, он просто все еще оставался Сендом, молодым и горячим», – подумал Ур, потому что он сам, в отличие от молодого Уильямса, не находил сил, чтобы остаться самим собой, и уже стал кем-то иным. Хотя и не перестал быть Уром, пусть даже его не слишком горячее «я» погружалось в холод все глубже и глубже. И он готов был проститься с самим собой без сожаления, потому что его малое сменялось бескрайним, и потому, что вместе с Уром в холоде тонули сомнения, неуверенность, слабость, неуправляемость, уязвимость. Он все еще не понимал того, кем стал, но чужие воспоминания уже клубились на краю сознания и он уже чувствовал, что стал частью силы, которой нет предела.
– Бак? – пробился сквозь гул челнока в уши голос Стива.
– Бака нет, – спокойно ответил Ур, счищая с экзоброника запекшуюся пыль и набивая ею флягу на запястье.
– Тебя тоже не будет, – проскрипел отчужденно Стив.
– Здесь кроме меня двое пилотов, и они все еще люди, – с усмешкой заметил Ур, одним движением поймал муху и отправил ее вслед за пылью во фляжку. – Мы поднимаемся. Впрочем, что тебе жизнь двух человек? Ведь ты составляешь лоцию… Хотя муху я все-таки спасу. Пусть на время.
– Выбора нет, парень, – вздохнул Стив.
– Я понимаю, – ответил Ур.
– Вас когда лучше накрыть; немедленно или повыше? – спросил Стив. – Или предпочитаешь вспышку на орбите?
Ур поднялся и рванул рычаг шлюза. Завыла сирена. Заморгало аварийное освещение. Корпус челнока задрожал. Засвистел улетучивающийся воздух, и экзоброник мгновенно покрылся инеем. Ур бросил в белесое марево фляжку и сделал обожженным лицом улыбку, боли от которой не чувствовал. Он ничего уже не чувствовал.
– Я найду эту фляжку и уничтожу! – закричал ему в ухо Стив.
– А всю планету? – шагнул в пустоту Ур.
– Бак? – пробился сквозь гул челнока в уши голос Стива.
– Бака нет, – спокойно ответил Ур, счищая с экзоброника запекшуюся пыль и набивая ею флягу на запястье.
– Тебя тоже не будет, – проскрипел отчужденно Стив.
– Здесь кроме меня двое пилотов, и они все еще люди, – с усмешкой заметил Ур, одним движением поймал муху и отправил ее вслед за пылью во фляжку. – Мы поднимаемся. Впрочем, что тебе жизнь двух человек? Ведь ты составляешь лоцию… Хотя муху я все-таки спасу. Пусть на время.
– Выбора нет, парень, – вздохнул Стив.
– Я понимаю, – ответил Ур.
– Вас когда лучше накрыть; немедленно или повыше? – спросил Стив. – Или предпочитаешь вспышку на орбите?
Ур поднялся и рванул рычаг шлюза. Завыла сирена. Заморгало аварийное освещение. Корпус челнока задрожал. Засвистел улетучивающийся воздух, и экзоброник мгновенно покрылся инеем. Ур бросил в белесое марево фляжку и сделал обожженным лицом улыбку, боли от которой не чувствовал. Он ничего уже не чувствовал.
– Я найду эту фляжку и уничтожу! – закричал ему в ухо Стив.
– А всю планету? – шагнул в пустоту Ур.
Александр Матюхин
Далекая мелодия
1
В то утро по радио передали о нападении пришельцев. Софья Николаевна не спала, погрузившись в вязкую темноту слепой полудремы. Она ждала, когда начнется девятичасовая утренняя передача, снова теша себя надеждой услышать далекую французскую мелодию, нежные переливы которой ласкали ее израненную душу и бальзамом проливались на истерзанный неизвестной болезнью позвоночник. Но ближе к девяти сообщили о пришельцах, и сердцебиение Софьи Николаевны участилось. Широко открытыми глазами, жизнь в которых пятнадцать лет назад сожрала вторичная катаракта, она смотрела в ту сторону, где, как предполагалось, стоял старый платяной шкаф. Софья Николаевна слышала, как по крыше шуршит легкий осенний дождь. По радио говорили, что еще ничего не ясно. Комнату наполнял запах вечного старения. Ближе к обеду в комнате должна была появиться Маша, чтобы раздвинуть красные махровые шторы, звонким щелчком распахнуть окно и впустить в комнату свежий весенний ветер.
Но никто не появился.
Чуткий слух девяностолетней старухи, которая провела в этой комнате столько времени, что пружины ее кровати давно покрылись ржавчиной, а тряпичные тапки, забытые под кроватью, истлели сами собой, уловил за дверью, в коридоре, звуки беспокойных шагов и тихие, встревоженные разговоры. Говорили, ясное дело, о нападении пришельцев.
Радио стояло справа от кровати, на деревянной тумбочке около стакана с водой. Каждое утро Маша протирала поверхность влажной тряпкой, потому что пыль в этой комнате была настоящим стихийным бедствием. Она скапливалась на подоконнике, на тумбочке, в уголках постели Софьи Николаевны, на гладком истертом линолеуме, оседала на радио и на стенках стакана, который приходилось протирать два-три раза в день. Пыль скрипела на зубах несчастной старушки и тонкой пленкой покрывала ее глаза с черными невидящими зрачками. Много лет назад Маша еще боролась с пылью, раз в неделю вооружаясь веником, щетками, пенной благоухающей водой, разнообразными тряпками, ведрами и неутомимой энергией. Но потом даже ей надоело. А с тех пор, как Софья Николаевна слегла окончательно, круг уборки сузился до небольшого участка около кровати и тумбочки.
Радио же никто не протирал целую вечность. Пыль давно забилась во все мыслимые щели, а внутри обосновалось семейство рыжих тараканов. В то время, когда сюда его притащил внук Артем, раскопав под грудой истлевшей военной формы, набитых пылью рюкзаков и прочего многолетнего хлама, Софья Николаевна еще могла двигаться и даже два-три раза в день поднималась, чтобы прогуляться по комнате и самостоятельно открыть окно. Много лет назад старость еще не настолько прочно обосновалась в этой комнате, и ее тленный запашок не успел поселиться под кроватью и в темных углах. Радио работало отлично, без помех. Оно ловило одиннадцать каналов, из которых Софья Николаевна слушала три. Прогуливаясь по комнате (один маленький шаг, нога едва отрывается от пола, потом десять минут перерыва, тяжелое дыхание и удары сердца в висках), Софья Николаевна слушала новости, слушала песни, слушала прогноз погоды, снова новости, передачи о здоровье, радиовикторины, беседы со слушателями, беседы со специалистами, просто беседы – бестолковые, но иногда занятные. По мере того, как мир погружался в темноту, Софья Николаевна все чаще в своих мыслях возвращалась в прошлое, и радио, неотступно следующее в багаже следом за Софьей на протяжении последних семидесяти лет, было мостиком, этакой машиной времени между яркими воспоминаниями о прежней жизни и тусклыми надеждами в жизни настоящей. И даже когда цепкая инопланетная болезнь обглодала нервы на позвонках и навсегда приковала старуху к кровати, радио работало без перебоев, далекой мелодией, нежнейшими звуками скрипки напоминая Софье Николаевне о человеке, который шестьдесят пять лет назад появился на пороге этого дома. По-военному подтянутый, в форме офицера вооруженных сил, в фуражке, с козырька которой капала вода, мокрый и улыбающийся, неуклонно решительный в своем стремлении получить то, за чем пришел, – он казался принцем на белом коне. Он очаровал мать, подружился с отчимом и остался в жизни Софьи Николаевны до самой смерти. И хотя из-за этого человека Софью Николаевну примут за сумасшедшую, хотя именно из-за него она подхватит неизвестную болезнь, сточившую к девяноста годам ее позвоночник, хотя именно он косвенно лишит ее возможности видеться с дочкой и двумя сыновьями, Софья Николаевна, после их встречи и до самой смерти, ни на секунду не сомневалась в правильности своего выбора.
Но никто не появился.
Чуткий слух девяностолетней старухи, которая провела в этой комнате столько времени, что пружины ее кровати давно покрылись ржавчиной, а тряпичные тапки, забытые под кроватью, истлели сами собой, уловил за дверью, в коридоре, звуки беспокойных шагов и тихие, встревоженные разговоры. Говорили, ясное дело, о нападении пришельцев.
Радио стояло справа от кровати, на деревянной тумбочке около стакана с водой. Каждое утро Маша протирала поверхность влажной тряпкой, потому что пыль в этой комнате была настоящим стихийным бедствием. Она скапливалась на подоконнике, на тумбочке, в уголках постели Софьи Николаевны, на гладком истертом линолеуме, оседала на радио и на стенках стакана, который приходилось протирать два-три раза в день. Пыль скрипела на зубах несчастной старушки и тонкой пленкой покрывала ее глаза с черными невидящими зрачками. Много лет назад Маша еще боролась с пылью, раз в неделю вооружаясь веником, щетками, пенной благоухающей водой, разнообразными тряпками, ведрами и неутомимой энергией. Но потом даже ей надоело. А с тех пор, как Софья Николаевна слегла окончательно, круг уборки сузился до небольшого участка около кровати и тумбочки.
Радио же никто не протирал целую вечность. Пыль давно забилась во все мыслимые щели, а внутри обосновалось семейство рыжих тараканов. В то время, когда сюда его притащил внук Артем, раскопав под грудой истлевшей военной формы, набитых пылью рюкзаков и прочего многолетнего хлама, Софья Николаевна еще могла двигаться и даже два-три раза в день поднималась, чтобы прогуляться по комнате и самостоятельно открыть окно. Много лет назад старость еще не настолько прочно обосновалась в этой комнате, и ее тленный запашок не успел поселиться под кроватью и в темных углах. Радио работало отлично, без помех. Оно ловило одиннадцать каналов, из которых Софья Николаевна слушала три. Прогуливаясь по комнате (один маленький шаг, нога едва отрывается от пола, потом десять минут перерыва, тяжелое дыхание и удары сердца в висках), Софья Николаевна слушала новости, слушала песни, слушала прогноз погоды, снова новости, передачи о здоровье, радиовикторины, беседы со слушателями, беседы со специалистами, просто беседы – бестолковые, но иногда занятные. По мере того, как мир погружался в темноту, Софья Николаевна все чаще в своих мыслях возвращалась в прошлое, и радио, неотступно следующее в багаже следом за Софьей на протяжении последних семидесяти лет, было мостиком, этакой машиной времени между яркими воспоминаниями о прежней жизни и тусклыми надеждами в жизни настоящей. И даже когда цепкая инопланетная болезнь обглодала нервы на позвонках и навсегда приковала старуху к кровати, радио работало без перебоев, далекой мелодией, нежнейшими звуками скрипки напоминая Софье Николаевне о человеке, который шестьдесят пять лет назад появился на пороге этого дома. По-военному подтянутый, в форме офицера вооруженных сил, в фуражке, с козырька которой капала вода, мокрый и улыбающийся, неуклонно решительный в своем стремлении получить то, за чем пришел, – он казался принцем на белом коне. Он очаровал мать, подружился с отчимом и остался в жизни Софьи Николаевны до самой смерти. И хотя из-за этого человека Софью Николаевну примут за сумасшедшую, хотя именно из-за него она подхватит неизвестную болезнь, сточившую к девяноста годам ее позвоночник, хотя именно он косвенно лишит ее возможности видеться с дочкой и двумя сыновьями, Софья Николаевна, после их встречи и до самой смерти, ни на секунду не сомневалась в правильности своего выбора.
2
Его звали Максим. В тот год он окончил офицерское училище и благодаря отцовским связям устроился на службу в воинскую часть под Санкт-Петербургом. За два дня до их встречи в Питерском аквапарке Максим обмывал первые в своей жизни офицерские звезды. Молодая Софья училась в Ростовском мединституте на третьем курсе. Когда она оканчивала школу, родители, после многих лет скандалов, тайных и явных измен, дележа имущества, угроз и обоюдного поливания грязью, наконец, разошлись. Мать тут же вышла замуж за давнего друга семьи и переехала в пригород Ростова, в большой двухэтажный дом, который много лет спустя станет тюрьмой для постаревшей и ослепшей Софьи. Отец же, продав часть квартиры, уехал на край света, к Северному Ледовитому океану, где попытался открыть собственное дело и даже купил небольшое рыболовецкое судно. Таким образом, Софье несколько раз в год приходилось выкраивать время, чтобы в шумном плацкартном вагоне сначала одного поезда, а затем, с пересадкой в Питере, в шумном плацкартном вагоне совершенно другого поезда ездить к стареющему отцу в Мурманск.
С учетом разницы поездов Софья проводила в северной столице несколько часов и неизменно пользовалась свободным временем на всю катушку. Как правило, летом в ее списке обязательных посещений значилась какая-нибудь недорогая блинная и любимый аквапарк «Солнечная долина», где были самые высокие водяные горки на свете.
Воздух в аквапарке был пропитан влагой, вода искрилась от ярких лучей летнего солнца. С высоты водяной горки люди внизу казались крохотными, словно муравьи, а в пронзительно голубом небе вальяжно плыли пушистые облака, казавшиеся совсем близкими. И где-то внизу, в пенистой прохладной воде, изумрудной от безвредных красителей, проделав долгий путь на животе, визжа от страха и восторга, думая о том, чтобы не лопнули лямки достаточно открытого купальника, Софья врезалась в Максима. Он заглянул в аквапарк первый раз в жизни, по совету новых армейских друзей, в надежде стряхнуть тяжелое похмелье от двухдневного обмывания звезд на погоны.
Софья сбила Максима с ног, и они, в фонтане ярких брызг, погрузились под воду. Максим неудачно стукнулся головой о кафельное дно бассейна, вынырнул разозленным, но сиюминутно был сражен красотой Софьи, забыл и про рассеченную бровь, и про терзающее похмелье и захворал уже от другой болезни – душевного характера. Стоит отдать Максиму должное – несмотря на кровь, заливающую его глаза, стоя по грудь в воде, он тут же цепко схватил Софью за руку и попросил не отказывать в просьбе сходить вместе в какое-нибудь кафе. Софья растерялась не меньше, к тому же свезла до крови кожу на коленке, но на просьбу ответила согласием, выдвинув встречное условие – сходить не в какое-нибудь кафе, а в конкретную блинную, что располагалась всего в квартале от аквапарка.
Оставшееся до поезда время Софья ела блинчики, мороженое, общалась с Максимом и с удивлением прислушивалась к совершенно необъяснимым чувствам, будоражащим ее сознание. До этого времени Софья несколько раз пыталась влюбиться в симпатичных парней сначала в школе, а потом и в мединституте, но она и представить не могла, что любовь обрушит на нее всю свою мощную и неукротимую силу именно здесь, в Питере.
Спустя несколько часов (которые показались Софье стремительным мгновением, словно робкий легкий выдох) настало время расставаться. Максим проводил ее до вокзала и посадил на поезд. Все время они держались за руки, и по их пальцам струилась невиданная ранее энергия. Он прошел следом за ней в тесный прокуренный вагон, помог уложить багаж, склонился на прощанье, нашел ее губы и непринужденно поцеловал, навсегда оставив этот первый поцелуй в ее памяти. Погрузив пальцы в воздушные локоны ее волос, он шепотом пообещал ей сделать все возможное, чтобы увидеться вновь.
Спустя полгода Максим появился на пороге ее дома в Ростове, промокший до костей под проливным осенним дождем, молодой, красивый и влюбленный. Все это время они переписывались, пропитывая листы бумаги безудержной юной любовью. Максим много общался с отцом и обошел немало кабинетов, выбивая перевод в Ростовскую область, порвал с множеством старых связей, завел нужные знакомства и в конце концов добился своего. В тот вечер, когда на улице лил дождь, София сидела в своей комнате на втором этаже и писала курсовую по общей анатомии. В углу на тумбочке играло то самое радио, которое через много лет найдет на чердаке внук Артем, сотрет пыль и решит, что бабушке очень понравится его находка. По радио играла далекая французская мелодия, и звуки ее сливались с шорохом дождя по крыше.
Увидев на пороге Максима (тот приехал без предупреждения), Софья едва не потеряла сознание от нахлынувшего счастья. Они обнялись прямо на глазах удивленной матери и отчима и с тех пор на протяжении почти сорока лет любили друг друга крепко и безответно, как бывает только в сказках и романтических фильмах.
Максим продолжил службу в войсках РЭБ, а Софья закончила мединститут и устроилась военврачом в госпитале при воинской части, чтобы быть ближе к своему жениху. Тем же летом, по окончании девушкой института, они закрепили свою любовь шумной свадьбой.
Еще через два года Максима откомандировали на Урал. Вместе с Софьей они перебрались в маленькую секретную воинскую часть в ста километрах от Челябинска, окруженную болотами и лесами, с одной-единственной дорогой, асфальт которой давно превратился в воспоминания. Им предоставили комнату в общежитии и пообещали в течение полугода переселить в собственную квартиру (как только проложат дорогу к городку с древнерусским названием Витязь, что расположился в ста километрах от военчасти).
Их надеждам не суждено было сбыться, потому что чрезвычайно жарким летом следующего года на Витязь упал инопланетный корабль.
С учетом разницы поездов Софья проводила в северной столице несколько часов и неизменно пользовалась свободным временем на всю катушку. Как правило, летом в ее списке обязательных посещений значилась какая-нибудь недорогая блинная и любимый аквапарк «Солнечная долина», где были самые высокие водяные горки на свете.
Воздух в аквапарке был пропитан влагой, вода искрилась от ярких лучей летнего солнца. С высоты водяной горки люди внизу казались крохотными, словно муравьи, а в пронзительно голубом небе вальяжно плыли пушистые облака, казавшиеся совсем близкими. И где-то внизу, в пенистой прохладной воде, изумрудной от безвредных красителей, проделав долгий путь на животе, визжа от страха и восторга, думая о том, чтобы не лопнули лямки достаточно открытого купальника, Софья врезалась в Максима. Он заглянул в аквапарк первый раз в жизни, по совету новых армейских друзей, в надежде стряхнуть тяжелое похмелье от двухдневного обмывания звезд на погоны.
Софья сбила Максима с ног, и они, в фонтане ярких брызг, погрузились под воду. Максим неудачно стукнулся головой о кафельное дно бассейна, вынырнул разозленным, но сиюминутно был сражен красотой Софьи, забыл и про рассеченную бровь, и про терзающее похмелье и захворал уже от другой болезни – душевного характера. Стоит отдать Максиму должное – несмотря на кровь, заливающую его глаза, стоя по грудь в воде, он тут же цепко схватил Софью за руку и попросил не отказывать в просьбе сходить вместе в какое-нибудь кафе. Софья растерялась не меньше, к тому же свезла до крови кожу на коленке, но на просьбу ответила согласием, выдвинув встречное условие – сходить не в какое-нибудь кафе, а в конкретную блинную, что располагалась всего в квартале от аквапарка.
Оставшееся до поезда время Софья ела блинчики, мороженое, общалась с Максимом и с удивлением прислушивалась к совершенно необъяснимым чувствам, будоражащим ее сознание. До этого времени Софья несколько раз пыталась влюбиться в симпатичных парней сначала в школе, а потом и в мединституте, но она и представить не могла, что любовь обрушит на нее всю свою мощную и неукротимую силу именно здесь, в Питере.
Спустя несколько часов (которые показались Софье стремительным мгновением, словно робкий легкий выдох) настало время расставаться. Максим проводил ее до вокзала и посадил на поезд. Все время они держались за руки, и по их пальцам струилась невиданная ранее энергия. Он прошел следом за ней в тесный прокуренный вагон, помог уложить багаж, склонился на прощанье, нашел ее губы и непринужденно поцеловал, навсегда оставив этот первый поцелуй в ее памяти. Погрузив пальцы в воздушные локоны ее волос, он шепотом пообещал ей сделать все возможное, чтобы увидеться вновь.
Спустя полгода Максим появился на пороге ее дома в Ростове, промокший до костей под проливным осенним дождем, молодой, красивый и влюбленный. Все это время они переписывались, пропитывая листы бумаги безудержной юной любовью. Максим много общался с отцом и обошел немало кабинетов, выбивая перевод в Ростовскую область, порвал с множеством старых связей, завел нужные знакомства и в конце концов добился своего. В тот вечер, когда на улице лил дождь, София сидела в своей комнате на втором этаже и писала курсовую по общей анатомии. В углу на тумбочке играло то самое радио, которое через много лет найдет на чердаке внук Артем, сотрет пыль и решит, что бабушке очень понравится его находка. По радио играла далекая французская мелодия, и звуки ее сливались с шорохом дождя по крыше.
Увидев на пороге Максима (тот приехал без предупреждения), Софья едва не потеряла сознание от нахлынувшего счастья. Они обнялись прямо на глазах удивленной матери и отчима и с тех пор на протяжении почти сорока лет любили друг друга крепко и безответно, как бывает только в сказках и романтических фильмах.
Максим продолжил службу в войсках РЭБ, а Софья закончила мединститут и устроилась военврачом в госпитале при воинской части, чтобы быть ближе к своему жениху. Тем же летом, по окончании девушкой института, они закрепили свою любовь шумной свадьбой.
Еще через два года Максима откомандировали на Урал. Вместе с Софьей они перебрались в маленькую секретную воинскую часть в ста километрах от Челябинска, окруженную болотами и лесами, с одной-единственной дорогой, асфальт которой давно превратился в воспоминания. Им предоставили комнату в общежитии и пообещали в течение полугода переселить в собственную квартиру (как только проложат дорогу к городку с древнерусским названием Витязь, что расположился в ста километрах от военчасти).
Их надеждам не суждено было сбыться, потому что чрезвычайно жарким летом следующего года на Витязь упал инопланетный корабль.
3
Кроме пострадавших жителей города и военных почти никто не знал, что произошло. А за несколько лет после происшествия власти настолько усердно перекроили историю, подменили понятия, заменили одну информацию другой, что со стороны стало казаться, будто ничего особенного и не произошло, просто взрыв на заводе, не более. Даже очевидцы случившегося через много лет отрицали свои первые показания, ссылаясь на галлюцинации, нервные потрясения и стресс. «В связи с изношенностью оборудования, на заводе произошло самовозгорание, что привело к цепочке взрывов и полному разрушению существенной части завода», – такова была официальная версия, которая звучала из уст любого высокопоставленного чиновника. А далее говорилось, что из-за радиации решено было очистить зону поражения от людей, возвести тройное кольцо изоляции и никого на место происшествия не пускать. О бомбардировке городка и почти полном его уничтожении в эфире говорить было как-то не принято, а свидетельства обычных людей почему-то терялись и замалчивались. Однако вырезать что-то из человеческой памяти невозможно, и в памяти Софьи даже к девяноста годам события тех жарких дней всплывали с невероятной ясностью. Насыщенные подробностями, осязаемые и близкие, словно она только что вернулась из зоны атаки, вся в пыли, задыхающаяся от жары и пепла, с обгоревшими волосами и первой сединой на висках.
Около четырех часов утра земля содрогнулась от страшного взрыва. Максим с Софьей упали с кровати, на головы посыпалась штукатурка. От удара взрывной волны лопнули стекла, горячий ветер вихрем ворвался в комнату, в бешенстве разбил посуду, сорвал со стены полку с книгами, разметал белье. В предрассветных сумерках видно было, как вспухает на горизонте гигантская огненно-красная сфера. А секунду спустя они, разбуженные и перепуганные, едва не оглохли от чудовищного грохота взрыва. Штукатурка снова посыпалась им на головы.
Через десять минут Максима срочно вызвали в часть в полном обмундировании. Еще через пять минут вызвали Софью.
В военном городке паники не было, но в глазах торопливых офицеров читались растерянность и совершенное непонимание происходящего. На плацу строились заспанные солдаты, подъезжали «КамАЗы», в темноте урчали «УАЗы». Воздух пропитался приказами, сухими разговорами, четкими командами, куда идти и что делать. В санчасти спешно собирали взвод для отправки к месту происшествия. Бродили первые слухи о взрыве на заводе, что стоял на окраине Витязя.
Среди ровных колонн солдат, запрыгивающих в кузова грузовиков, Софья безуспешно искала глазами Максима, но не находила. Что настораживало – военные были экипированы «под завязку»: в касках и бронежилетах, с автоматами и еще дополнительными рожками с патронами в сумке на поясе.
Когда первая колонна, урча моторами, скрылась в предрассветной серости, полковник Стрельников построил у входа в санчасть медперсонал и сухо объяснил, что ничего непонятно. Вроде как полчаса назад было зафиксировано падение неопознанного летающего объекта на завод в городе Витязе. Вроде как есть жертвы. Вроде как местность форсировали два вертолета, и пилоты сообщили о странном космическом корабле, явно неземного происхождения, похожем на вытянутую сигару. Вроде как из космического корабля валил густой черный дым, а по поверхности бегали яркие сполохи огня. Вот это самое «вроде как» нервировало больше всего. Также сообщалось, что из города по двум дорогам пустились бежать первые перепуганные жители. До выяснения обстоятельств решено было дороги перекрыть, а жителей выпускать только после медицинского, личностного, психического и прочих обследований. Их, медиков, задача состояла в том, чтобы оказать помощь в обследовании, а в случае доставки пострадавших – оказывать помощь и им. В общем, как и было сказано вначале, ситуация складывалась совершенно туманная.
Закончив объяснять, полковник Стрельников приказал начать посадку.
Пока они ехали в душном кузове грузовика, человек двадцать, притихших в ожидании неизвестного, рассвет начал робко брать власть в свои руки. Через какое-то время грузовик притормозил, за деревянный борт ухватился военный в каске и сообщил, что впереди сплошная стена из пыли, чем-нибудь прикрыть рот, нос и, желательно, глаза. Затем он спрыгнул в сухую траву, чтобы, как видела Софья, задержать следующий грузовик. А еще чуть позже свет померк от пыли. Она нахлынула, словно волна, окутала грузовик, мгновенно заполнила собой все пространство вокруг. Сразу стало трудно дышать, глаза заслезились. Будто разом нырнули на мутное дно какого-нибудь озера.
Подъехали, выгрузились. В пыли видимость стремилась к нулю, казалось, что утро не наступило, а застыло где-то между светом и темнотой.
Софья разглядела развернутые блокпосты, в спешке сооружавшиеся из мешков с песком и покрывающиеся брезентовыми крышами. Войска разворачивались по периметру местности. Дорога была блокирована, справа и слева тянулась густая чернота – лес. Далеко впереди начинался Витязь. Здесь же о наличии населенного пункта можно было догадаться по телеграфным столбам и высотной водонапорной башне, которая мутным пятном маячила в стороне от дороги.
Блокпост к этому времени атаковали первые беженцы из Витязя. Сигналили автомобили, раздавались возмущенные возгласы. Полковник Стрельников торопил разворачивать полевой госпиталь. Софья почти бегом, закрывая платком лицо, спасаясь от всепроникающей пыли, направилась к месту развертки. Там уже натягивали первые многоместные палатки. Кто-то из военных рассказывал о том, что к месту падения корабля пришельцев отправили четыре грузовых «КамАЗа». Планировалось взять корабль в плотное кольцо оцепления до прибытия ученых и заняться начальным изучением.
Работать начали быстро, несмотря на пыль и зарождающуюся жару, и спустя полчаса смогли принять первых беженцев. Люди злились, люди паниковали, люди требовали объяснить, что происходит, люди ничего не понимали, но стремились поделиться впечатлениями. В основной своей массе люди были живые и здоровые, но не выспавшиеся. Один раз Софью вдруг охватила необъяснимая паника и страх за Максима. Предчувствие непоправимой беды сковало ее сердце и охладило душу. Но оно рассеялось столь стремительно, что оставило в памяти лишь смутную, ничем не объяснимую тревогу.
Поток беженцев увеличивался. Появились первые раненые и те, кто находился недалеко от места взрыва. А еще через полчаса раздались выстрелы.
Софья выбежала из палатки. От пыли ее глаза покраснели и непрерывно слезились, сужая круг зрения до минимума. Но даже сквозь сумрак она различила плотные клубы пыли, поднимающиеся на горизонте по периметру дороги и над деревьями.
Воздух снова разорвал стрекот выстрелов. Люди на дороге в панике бросились к блокпостам. Кто-то кричал. Военные в растерянности выталкивали людей обратно на дорогу, но те, подстегиваемые страхом, тут же толкались снова. В нескольких местах завязались потасовки. А со стороны завода приближался, нарастал чудовищный гул.
Кто-то пронзительно завопил: «Пришельцы! Пришельцы!»
Военные с блокпостов, вытянувшись в стойки, словно биатлонисты на соревновании, неожиданно начали стрелять в приближающееся облако пыли, хотя там вряд ли можно было что-то разглядеть.
Громкие очереди выстрелов вывели Софью из оцепенения. Она бросилась обратно к медицинским палаткам, а за ее спиной земля сотряслась от оглушительного взрыва. Пыль вокруг вздулась, словно пузырь, и лопнула брызгами ослепительного и горячего пламени. В воздух взметнулись полыхающие обломки, ветер закружил их миниатюрным смерчем. Поток горячего воздуха толкнул Софью в спину, уронил на землю, перевернул, забил горло огненными угольками, разодрал кожу. Софья почувствовала, как отрывается от земли и кружится, неподвластная самой себе. Все вокруг неожиданно наполнилось выстрелами, криками, воплями, бешеной суматохой и паникой. Что-то взорвалось снова – с оглушительным треском, будто мировая материя лопнула по швам. Софья упала на спину, и вихрь поволок ее по земле. За шиворот, в туфли и в рот набился горячий песок, многочисленные ссадины кровоточили. В опасной близости со свистящим шумом упало горящее колесо и, окутанное черным едким дымом, покатилось, вихляя, в сторону палаток. Трава вокруг исчезала в огне, полыхали ветки деревьев. Кто-то бежал мимо, стреляя из автомата и крича.
Когда ветер отпустил, София села, пытаясь справиться с головокружением. Она оглохла от выстрелов. Воздух вокруг стал темным и плотным от гари. Сквозь сухой стрекот выстрелов, словно сквозь вату, слышались приглушенные вопли: «Справа!», «Они просто кидаются и жрут!», «В глаза, в глаза цельтесь!» Потом из темноты вынырнул какой-то военный в расстегнутом кителе и каске, спадающей на глаза. Он был весь в песке, словно восставший из могилы мертвец, только что выбравшийся из-под земли.
– Жива? – спросил он.
Софья нерешительно закивала. Он протянул Софье руку, помогая подняться. Ноги ее подкашивались от боли, глаза пекло. Левый рукав кителя порвался до локтя, и по голой руке сочилась кровь.
– Что происходит?
– Грузовики вернулись, – тяжело дыша, произнес военный, – с пришельцами. Пойдемте, нужно прятаться.
Они, пригибаясь к земле, побежали сквозь плотную пелену пыли. Вокруг то и дело возникали какие-то тени, доносились страшные звуки, словно кого-то прямо так, живьем, рвали на куски. Автоматные выстрелы не прекращались. Слышался рев моторов. Кричали: «Всем по дороге на запад! Кто слышит! Всем по дороге на запад!»
В этот момент где-то совсем близко застрочили автоматы. Пыль взвилась вихрями. Что-то горячее просвистело возле уха Софьи. Военный неожиданно вскрикнул, упал на колено, а потом и вовсе завалился на бок, прижимая руки к животу. Выстрелы наполнили воздух. Пыль, словно состоящая из миллиона бабочек, кружилась и кружилась. Военный сучил ногами, открывая рот, словно рыба, выброшенная на берег. Софья упала на землю, глотая горячую пыль. Вокруг рвали воздух, суетились размытые тени. Тогда Софья поползла. Не зная куда, обжигая израненные ладони песком и грязью, но ползла и ползла подальше от выстрелов, от грохота, от теней.
Через несколько метров она наткнулась на перевернутый и горящий «УАЗ». Жар от него был нестерпим. Вокруг, как будто разбросанные от удачного попадания кегли, лежали солдаты в лужах темной, густой крови. Все они были мертвы. Софью стошнило от ужасного зрелища, она поднялась на ноги и отошла в сторону, в надежде найти глоток свежего воздуха. Ей казалось, что воздух пропитан запахом крови и смерти.
Около четырех часов утра земля содрогнулась от страшного взрыва. Максим с Софьей упали с кровати, на головы посыпалась штукатурка. От удара взрывной волны лопнули стекла, горячий ветер вихрем ворвался в комнату, в бешенстве разбил посуду, сорвал со стены полку с книгами, разметал белье. В предрассветных сумерках видно было, как вспухает на горизонте гигантская огненно-красная сфера. А секунду спустя они, разбуженные и перепуганные, едва не оглохли от чудовищного грохота взрыва. Штукатурка снова посыпалась им на головы.
Через десять минут Максима срочно вызвали в часть в полном обмундировании. Еще через пять минут вызвали Софью.
В военном городке паники не было, но в глазах торопливых офицеров читались растерянность и совершенное непонимание происходящего. На плацу строились заспанные солдаты, подъезжали «КамАЗы», в темноте урчали «УАЗы». Воздух пропитался приказами, сухими разговорами, четкими командами, куда идти и что делать. В санчасти спешно собирали взвод для отправки к месту происшествия. Бродили первые слухи о взрыве на заводе, что стоял на окраине Витязя.
Среди ровных колонн солдат, запрыгивающих в кузова грузовиков, Софья безуспешно искала глазами Максима, но не находила. Что настораживало – военные были экипированы «под завязку»: в касках и бронежилетах, с автоматами и еще дополнительными рожками с патронами в сумке на поясе.
Когда первая колонна, урча моторами, скрылась в предрассветной серости, полковник Стрельников построил у входа в санчасть медперсонал и сухо объяснил, что ничего непонятно. Вроде как полчаса назад было зафиксировано падение неопознанного летающего объекта на завод в городе Витязе. Вроде как есть жертвы. Вроде как местность форсировали два вертолета, и пилоты сообщили о странном космическом корабле, явно неземного происхождения, похожем на вытянутую сигару. Вроде как из космического корабля валил густой черный дым, а по поверхности бегали яркие сполохи огня. Вот это самое «вроде как» нервировало больше всего. Также сообщалось, что из города по двум дорогам пустились бежать первые перепуганные жители. До выяснения обстоятельств решено было дороги перекрыть, а жителей выпускать только после медицинского, личностного, психического и прочих обследований. Их, медиков, задача состояла в том, чтобы оказать помощь в обследовании, а в случае доставки пострадавших – оказывать помощь и им. В общем, как и было сказано вначале, ситуация складывалась совершенно туманная.
Закончив объяснять, полковник Стрельников приказал начать посадку.
Пока они ехали в душном кузове грузовика, человек двадцать, притихших в ожидании неизвестного, рассвет начал робко брать власть в свои руки. Через какое-то время грузовик притормозил, за деревянный борт ухватился военный в каске и сообщил, что впереди сплошная стена из пыли, чем-нибудь прикрыть рот, нос и, желательно, глаза. Затем он спрыгнул в сухую траву, чтобы, как видела Софья, задержать следующий грузовик. А еще чуть позже свет померк от пыли. Она нахлынула, словно волна, окутала грузовик, мгновенно заполнила собой все пространство вокруг. Сразу стало трудно дышать, глаза заслезились. Будто разом нырнули на мутное дно какого-нибудь озера.
Подъехали, выгрузились. В пыли видимость стремилась к нулю, казалось, что утро не наступило, а застыло где-то между светом и темнотой.
Софья разглядела развернутые блокпосты, в спешке сооружавшиеся из мешков с песком и покрывающиеся брезентовыми крышами. Войска разворачивались по периметру местности. Дорога была блокирована, справа и слева тянулась густая чернота – лес. Далеко впереди начинался Витязь. Здесь же о наличии населенного пункта можно было догадаться по телеграфным столбам и высотной водонапорной башне, которая мутным пятном маячила в стороне от дороги.
Блокпост к этому времени атаковали первые беженцы из Витязя. Сигналили автомобили, раздавались возмущенные возгласы. Полковник Стрельников торопил разворачивать полевой госпиталь. Софья почти бегом, закрывая платком лицо, спасаясь от всепроникающей пыли, направилась к месту развертки. Там уже натягивали первые многоместные палатки. Кто-то из военных рассказывал о том, что к месту падения корабля пришельцев отправили четыре грузовых «КамАЗа». Планировалось взять корабль в плотное кольцо оцепления до прибытия ученых и заняться начальным изучением.
Работать начали быстро, несмотря на пыль и зарождающуюся жару, и спустя полчаса смогли принять первых беженцев. Люди злились, люди паниковали, люди требовали объяснить, что происходит, люди ничего не понимали, но стремились поделиться впечатлениями. В основной своей массе люди были живые и здоровые, но не выспавшиеся. Один раз Софью вдруг охватила необъяснимая паника и страх за Максима. Предчувствие непоправимой беды сковало ее сердце и охладило душу. Но оно рассеялось столь стремительно, что оставило в памяти лишь смутную, ничем не объяснимую тревогу.
Поток беженцев увеличивался. Появились первые раненые и те, кто находился недалеко от места взрыва. А еще через полчаса раздались выстрелы.
Софья выбежала из палатки. От пыли ее глаза покраснели и непрерывно слезились, сужая круг зрения до минимума. Но даже сквозь сумрак она различила плотные клубы пыли, поднимающиеся на горизонте по периметру дороги и над деревьями.
Воздух снова разорвал стрекот выстрелов. Люди на дороге в панике бросились к блокпостам. Кто-то кричал. Военные в растерянности выталкивали людей обратно на дорогу, но те, подстегиваемые страхом, тут же толкались снова. В нескольких местах завязались потасовки. А со стороны завода приближался, нарастал чудовищный гул.
Кто-то пронзительно завопил: «Пришельцы! Пришельцы!»
Военные с блокпостов, вытянувшись в стойки, словно биатлонисты на соревновании, неожиданно начали стрелять в приближающееся облако пыли, хотя там вряд ли можно было что-то разглядеть.
Громкие очереди выстрелов вывели Софью из оцепенения. Она бросилась обратно к медицинским палаткам, а за ее спиной земля сотряслась от оглушительного взрыва. Пыль вокруг вздулась, словно пузырь, и лопнула брызгами ослепительного и горячего пламени. В воздух взметнулись полыхающие обломки, ветер закружил их миниатюрным смерчем. Поток горячего воздуха толкнул Софью в спину, уронил на землю, перевернул, забил горло огненными угольками, разодрал кожу. Софья почувствовала, как отрывается от земли и кружится, неподвластная самой себе. Все вокруг неожиданно наполнилось выстрелами, криками, воплями, бешеной суматохой и паникой. Что-то взорвалось снова – с оглушительным треском, будто мировая материя лопнула по швам. Софья упала на спину, и вихрь поволок ее по земле. За шиворот, в туфли и в рот набился горячий песок, многочисленные ссадины кровоточили. В опасной близости со свистящим шумом упало горящее колесо и, окутанное черным едким дымом, покатилось, вихляя, в сторону палаток. Трава вокруг исчезала в огне, полыхали ветки деревьев. Кто-то бежал мимо, стреляя из автомата и крича.
Когда ветер отпустил, София села, пытаясь справиться с головокружением. Она оглохла от выстрелов. Воздух вокруг стал темным и плотным от гари. Сквозь сухой стрекот выстрелов, словно сквозь вату, слышались приглушенные вопли: «Справа!», «Они просто кидаются и жрут!», «В глаза, в глаза цельтесь!» Потом из темноты вынырнул какой-то военный в расстегнутом кителе и каске, спадающей на глаза. Он был весь в песке, словно восставший из могилы мертвец, только что выбравшийся из-под земли.
– Жива? – спросил он.
Софья нерешительно закивала. Он протянул Софье руку, помогая подняться. Ноги ее подкашивались от боли, глаза пекло. Левый рукав кителя порвался до локтя, и по голой руке сочилась кровь.
– Что происходит?
– Грузовики вернулись, – тяжело дыша, произнес военный, – с пришельцами. Пойдемте, нужно прятаться.
Они, пригибаясь к земле, побежали сквозь плотную пелену пыли. Вокруг то и дело возникали какие-то тени, доносились страшные звуки, словно кого-то прямо так, живьем, рвали на куски. Автоматные выстрелы не прекращались. Слышался рев моторов. Кричали: «Всем по дороге на запад! Кто слышит! Всем по дороге на запад!»
В этот момент где-то совсем близко застрочили автоматы. Пыль взвилась вихрями. Что-то горячее просвистело возле уха Софьи. Военный неожиданно вскрикнул, упал на колено, а потом и вовсе завалился на бок, прижимая руки к животу. Выстрелы наполнили воздух. Пыль, словно состоящая из миллиона бабочек, кружилась и кружилась. Военный сучил ногами, открывая рот, словно рыба, выброшенная на берег. Софья упала на землю, глотая горячую пыль. Вокруг рвали воздух, суетились размытые тени. Тогда Софья поползла. Не зная куда, обжигая израненные ладони песком и грязью, но ползла и ползла подальше от выстрелов, от грохота, от теней.
Через несколько метров она наткнулась на перевернутый и горящий «УАЗ». Жар от него был нестерпим. Вокруг, как будто разбросанные от удачного попадания кегли, лежали солдаты в лужах темной, густой крови. Все они были мертвы. Софью стошнило от ужасного зрелища, она поднялась на ноги и отошла в сторону, в надежде найти глоток свежего воздуха. Ей казалось, что воздух пропитан запахом крови и смерти.