Цыбук подведет, то будет стыдно не только перед ребятами, но и перед самим
собой.
"Возьмет или нет?.."
Цыбук уже подошел к камню. Остановился. Но вместо того, чтобы взглянуть
на камень, загляделся на трактор, который быстро катился на резиновых
колесах и тянул за собой платформу.
Не по себе стало вожатому. Пионеры насмешливо переглянулись.
Цыбук же, не сводя глаз с трактора, медленно начал нагибаться, взял в
руки камень и отнес его в сторону.
- А что?! - вскрикнул вожатый. - Не говорил ли я, что "мертвых" членов
нет? Если он научился видеть и понимать, то уже не может не сделать этого,
хоть бы даже и не думал и не хотел!
- Ну, что касается Цыбука, так это понятно! - ответили пионеры.
- Он же был самый заслуженный член ТВТ.
- И таким останется теперь! - убежденно проговорил вожатый.
- Пусть будет так. А сколько есть таких, что и раньше ничем себя не
проявляли. А вот идет один из таких, Антось Аскерка!
Андрейка к этому времени успел уже снова положить на место камень.
Снова притаились наблюдатели.
Антось подошел к камню в тот момент, когда кто-то споткнулся о него и
зло проговорил:
- Бросают камни на самой дороге!
Антось остановился, засмеялся, а потом убрал камень.
- Ну, вот вам и этот! - радостно воскликнул вожатый.
Но и против этого был выдвинут довод: Антось обратил внимание на
камень, только потому, что перед его носом кто-то другой споткнулся. А если
бы не это, может, он и прошел бы мимо.
- Но ведь он не только обратил внимание, но и сам убрал камень! -
доказывал вожатый. - Подождем еще Карачуна.
А пока Карачун не появлялся, произошел еще один очень интересный
случай.
По тротуару шла женщина и вела за руку двухлетнюю девчушку. Девочка
споткнулась о камень и заплакала. Мать начала утешать ее:
- Тихо, тихо! Успокойся! Этот камень тебя обидел? Вот мы его сейчас
побьем! Вот, вот ему! Вот так! Вот! Будет он знать, как обижать маленькую
Томочку! Ну, тихо, тихо! Мы ему за это дали!
И "побитый" камень грустно остался лежать на том же самом месте.
Наконец появился долгожданный Карачун.
Шел он неровно, то останавливался, то бежал, то отходил в сторону.
Увидел собаку и запустил в нее камнем.
Вожатый мало на него надеялся, но успокаивал себя тем, что предыдущие
два случая все-таки оправдали его предположения.
Карачун сразу заметил камень и толкнул его ногой. Тяжелый камень лишь
чуть-чуть сдвинулся с места. Тогда он толкнул его второй раз. Потом прошел
немного вперед и остановился. Посмотрел на камень, о чем-то подумал,
потом... вернулся назад, взял камень и отнес его в сторону!
...На следующий день вожатый, встретив Цыбука, спросил:
- Ну что, добыл сегодня или вчера какое-нибудь очко?
- А, хватит мне и тех, что я набрал! - улыбаясь, ответил Цыбук.
- А мы видели, как ты вчера убрал камень с дороги, - сказал вожатый.
- Ну и что? - проговорил Цыбук. - Неужели же оставлять его, чтобы он
мешал?
Через несколько дней вожатый собрал активистов ТВТ, рассказал про
"экзамен мертвых душ" и сказал дальше:
- Помните, когда мы обсуждали устав Товарищества воинствующих техников,
я не окончил одну свою мысль, и вы тогда очень заинтересовались? Я тогда и
имел в виду приблизительно то, что теперь мы увидели. Это значит, что в
деятельности Товарищества воинствующих техников не только очки не имеют
никакого значения, но даже и вся работа их не является сама по себе главной
задачей. Тогда я вам этого не сказал, чтобы вы не утратили интереса к своему
делу, вернее, игре. А теперь вам, как закаленным тэвэтэтовцам, я уже могу
сказать, что ничего плохого нет, если многие ваши члены уже не интересуются
очками. Важно, чтобы они хоть некоторое время побыли тэвэтэтовцами, а потом
они уже навсегда останутся ими, хоть до старости. Самая большая польза от
Товарищества воинствующих техников не в том, что они сейчас сделают, а в
том, что они и дальше останутся рачительными хозяевами. А советские люди все
должны быть рачительными хозяевами, так как у них огромнейшее общее
хозяйство. Вот что кроется за вашей "игрой". Могу еще сказать вам, что скоро
для Товарищества воинствующих техников будет создана хорошая база -
специальная мастерская ТВТ, где будет все, что необходимо для различных
работ. Каждый из вас сможет пойти туда и с помощью инструктора сделать себе
все, что захочет, независимо от того, по какой это будет специальности -
слесарной, столярной, обувной или какой другой. Необходимо только одно:
чтобы мог сделать сам. А мы уже знаем, что каждый, если захочет, многое
может сделать сам. Твердая специальность нужна для более важных и сложных
работ, а простейшие может сделать каждый. Вы сами это уже доказали...
Для Товарищества воинствующих техников открывалась широкая дорога в
будущее.
написанная спустя пятнадцать лет,
где говорится о встрече автора
с техником Борисом Ивановичем.
В 1948 году газета командировала меня на строительство одного из домов
в Минске. Я должен был ознакомиться с ходом строительства, с его людьми и
написать в газету статью. Встретили меня радушно, помогали, объясняли все.
Все строители знали меня как "корреспондента" и фамилии моей не спрашивали.
С самого начала меня заинтересовал некто Борис Иванович, которого я еще
не видел.
"Борис Иванович сказал", - говорили рабочие таким топом, как будто этот
Борис Иванович был по меньшей мере гениальным человеком.
А между тем мне известно было, что главный инженер, например, совсем не
Борис Иванович. Я слышал, что даже и он, пожалуй, таким же тоном, как и
рабочие, говорил:
- Нужно посоветоваться с Борисом Ивановичем.
Когда же я спросил, кто такой Борис Иванович, мне ответили:
- Наш старший техник. Золотой человек.
"Это, наверное, самый старый и опытный техник", - подумал я и сразу
представил себе сурового дядю с седыми усами, серьезного, с проницательным
взглядом, все знающего. Поговорить с ним было бы очень интересно и полезно.
Но встретиться мне с ним довелось лишь через пару дней.
Как-то рабочие сказали мне:
- Вон идет Борис Иванович!
Я взглянул и увидел... совсем не седого дядю, а молодого парня, лет
двадцати, маленького, круглолицего, с острым носиком и подвижными глазками.
Меня представили ему:
- Это - корреспондент, присланный на наше строительство.
- Очень приятно, - сказал он, но тут же, увидев машину, с которой
сгружали металлические трубы, бросился к ней.
- Кто вам сказал сгружать здесь? - услышал я его голос. - Смотрите,
сколько придется таскать их взад и вперед, когда примутся за работу. Сколько
пропадет труда и времени! Сгружайте вот тут. И концами в эту сторону, чтобы
лучше было брать.
"Ого! - подумал я. - Этот паренек сразу все примечает".
В это время к нему подошел бригадир, и техник пошел с ним дальше.
Поднявшись на леса, он в одном месте вдруг остановился и начал подпрыгивать.
Мне стало смешно: сразу видно, что веселый паренек... А он после этого
опустился на колени и к чему-то стал приглядываться. Затем я снова услышал
его голос:
- Эге! Да тут доски когда-нибудь могут оторваться. Тут может кто-нибудь
погибнуть. Как это никто не заметил?..
Так вот почему он прыгал! Вот тебе и "паренек"!
Я направился вслед за ними. Техник заметил это и крикнул сверху:
- Извините, я сейчас!
Но я совсем не нуждался в его извинении; мне хотелось понаблюдать за
ним со стороны.
- Ничего. Я подожду, - ответил я.
Чем больше я за ним наблюдал, тем больше удивлялся его всевидению,
сообразительности, напрактикованности. В одном месте он объяснил каменщику,
как лучше расположиться, чтобы работа шла спорней, в другом - заметил
какую-то колодку под ногами рабочих, которая мешала им ходить. Одним словом,
он все знал, все видел. Значит, недаром все его так уважали. Обязательно
нужно с ним поговорить в свободное время.
Когда наконец он подошел ко мне, я спросил:
- Извините меня, сколько вам лет?
Он засмеялся и ответил:
- Двадцать седьмой идет.
- Неужели? -удивился я. - Я думал, не больше двадцати.
- Это, может, потому, что я неженатый, - пошутил он.
- Мне очень хотелось бы с вами поговорить в свободное время, - сказал
я. - Если разрешите, я зашел бы к вам.
- Что ж, можно, - ответил он. - Я буду дома в восемь часов. Живу я
недалеко (он взглянул на часы). Сейчас иду в столовую на обед. Если хотите,
покажу свой дом.
Мы вышли на улицу.
- Мне кажется, я вас где-то видел, - сказал Бориса Иванович, взглянув
на меня. - Не бывали ли вы в Мозыре?
- Не приходилось, - ответил я.
- А на фронте?
- Тоже не был.
- Значит, мне показалось, - проговорил он.
Мы свернули в меньшую улицу. По канавке возле тротуара откуда-то бежала
вода. В одном месте образовалось нечто вроде плотины, и вода стояла большой
лужей. Какой-то ребенок собирался: в нее влезть...
Неожиданно мой спутник поднял с земли щепочку и раздвинул эту плотину.
Вода мгновенно стекла.
- Есть очко! - проговорил он, бросив щепочку.
- Что, что вы сказали? - остановился я в удивлении.
- Это мы когда-то в детстве так играли, - сказал он. - Сделаем
что-нибудь такое и...
- Значит, вы были тэвэтэтовцем? - перебил я.
Теперь уже он остановился от удивления.
- А вы откуда знаете?
- Читал такую книжку, - ответил я.
Тем временем мы подошли к небольшому восстановленному дому, и Борис
Иванович сказал:
- Вот тут моя землянка. В эти двери, направо. В двадцать ноль-ноль буду
ждать вас.
Эта военная терминология свидетельствовала, что Борис Иванович был на
войне. Я свернул налево, а он пошел прямо.
В назначенное время я входил в его "землянку". Это была довольно
большая светлая комната с "холостяцкой" обстановкой, но не с холостяцким
порядком. Все здесь было на своем месте, одно с другим согласовано. Каждая
вещь имела свое определенное место. В любую минуту, не утруждаясь, можно
было достать ее и поставить обратно.
- Сразу видно, что здесь живет бывший тэвэтэтовец, - заметил я.
- Почему бывший? - в шутку обиделся Борис Иванович. - Наш вожатый
говорил, что тэвэтэтовцы никогда не могут быть бывшими, что они до самой
смерти останутся действительными членами Товарищества воинствующих техников.
- А вы и сейчас считаете себя тэвэтэтовцем?
Борис Иванович шутливо развел руками и покачал головой:
- Ничего не сделаешь. Даже если бы и хотел, то не мог бы избавиться от
этой привычки. С той лишь разницей, что очки теперь не записываю.
Потом добавил серьезно:
- Я считаю так: в социалистическом обществе все люди постепенно
становятся такими "тэвэтэтовцами". Ну, а если еще попрактиковался в детстве,
то, конечно, назад не пойдешь. У меня и до сих пор еще сохранилась книжка
"ТВТ".
- Неужели?! - даже подскочил я.
Дело в том, что я давно уже искал эту книжку, чтобы переиздать ее, но
никак не мог найти, так как фашисты во время оккупации уничтожили наши
библиотеки. И вот счастливый случай помогает. Борис Иванович немножко
удивился, что я так заинтересовался этой книгой, достал ее и подал мне.
Книжка была такая потрепанная, что и хранить-то ее не было никакого смысла.
Я сказал об этом Борису Ивановичу.
- Как же мне не хранить ее, - возразил он, - если тут про меня самого
написано? Смотрите, даже в названии: "...как Цыбук добывал очки".
- Так вы... вы... Цыбук? - прошептал я.
- Как видите, - ответил он, видимо, довольный, что его имя произвело
такое сильное впечатление, а затем спросил: - Неужели вы так хорошо знаете и
помните эту книжку?
- Знаю... помню... - говорил я, перелистывая книжку, а сам думал:
сказать сейчас же, почему я помню, или подождать? Если скажу, то его
отношение ко мне сразу изменится. Лучше я порасспрошу его хорошенько, пока
он не знает, кто я такой.
Что я его не узнал, ничего удивительного в этом нет: между
двенадцатилетним подростком и двадцатисемилетним молодым человеком очень
большая разница. Да и ему, понятно, нелегко было узнать человека, которого
видел когда-то в детстве раз или два. Разговаривал я с ним, кажется, только
один раз, а все сведения собрал от других."
- Как вы считаете, - спросил я наконец, - правильно ли автор написал
про вас?
Он улыбнулся.
- Как вам сказать? Вообще правильно, а в отдельных местах - много
неправильного. Вот, например, он пишет, что я был какой-то пассивный,
невнимательный, ничем не интересовался. Это автор выдумал, или ему кто-то
неправду сказал. Мне кажется, я всегда был таким, как сейчас. Затем автор
приписал мне много очков, которых я не зарабатывал, и много слов, каких я не
говорил.
- А насчет вашей заядлой охоты на очки? Насчет "реестра"?
Цыбук весело рассмеялся:
- Что касается очков, то я действительно гонялся только за ними и если
что делал, то только ради них. И "реестр", правда, мне выдали. Я тогда не
знал, что они надо мной шутят. Но автор прибавил в этом реестре добрую сотню
очков.
- А вы не обижаетесь на него, что он кое-что выдумал?
- Нет. Все-таки, когда читаешь книгу, этот Цыбук представляется
симпатичным хлопцем. Чего мне обижаться? Наоборот, я очень благодарен ему.
- А вы встречались с автором, разговаривали с ним?
- Разговаривал я с ним всего один раз. Он, кажется, немножко
похож...тут он внимательно посмотрел на меня и встал. - Извините, а может...
это вы?
- Да, это я...
Дальнейшее уже не интересно для читателя. Скажу только, что Цыбук
выручил меня и дал свою книгу. Значит, я не напрасно трудился, уделяя ему
столько внимания в своей книге.
Ему же за это я обещал несколько экземпляров нового издания.
собой.
"Возьмет или нет?.."
Цыбук уже подошел к камню. Остановился. Но вместо того, чтобы взглянуть
на камень, загляделся на трактор, который быстро катился на резиновых
колесах и тянул за собой платформу.
Не по себе стало вожатому. Пионеры насмешливо переглянулись.
Цыбук же, не сводя глаз с трактора, медленно начал нагибаться, взял в
руки камень и отнес его в сторону.
- А что?! - вскрикнул вожатый. - Не говорил ли я, что "мертвых" членов
нет? Если он научился видеть и понимать, то уже не может не сделать этого,
хоть бы даже и не думал и не хотел!
- Ну, что касается Цыбука, так это понятно! - ответили пионеры.
- Он же был самый заслуженный член ТВТ.
- И таким останется теперь! - убежденно проговорил вожатый.
- Пусть будет так. А сколько есть таких, что и раньше ничем себя не
проявляли. А вот идет один из таких, Антось Аскерка!
Андрейка к этому времени успел уже снова положить на место камень.
Снова притаились наблюдатели.
Антось подошел к камню в тот момент, когда кто-то споткнулся о него и
зло проговорил:
- Бросают камни на самой дороге!
Антось остановился, засмеялся, а потом убрал камень.
- Ну, вот вам и этот! - радостно воскликнул вожатый.
Но и против этого был выдвинут довод: Антось обратил внимание на
камень, только потому, что перед его носом кто-то другой споткнулся. А если
бы не это, может, он и прошел бы мимо.
- Но ведь он не только обратил внимание, но и сам убрал камень! -
доказывал вожатый. - Подождем еще Карачуна.
А пока Карачун не появлялся, произошел еще один очень интересный
случай.
По тротуару шла женщина и вела за руку двухлетнюю девчушку. Девочка
споткнулась о камень и заплакала. Мать начала утешать ее:
- Тихо, тихо! Успокойся! Этот камень тебя обидел? Вот мы его сейчас
побьем! Вот, вот ему! Вот так! Вот! Будет он знать, как обижать маленькую
Томочку! Ну, тихо, тихо! Мы ему за это дали!
И "побитый" камень грустно остался лежать на том же самом месте.
Наконец появился долгожданный Карачун.
Шел он неровно, то останавливался, то бежал, то отходил в сторону.
Увидел собаку и запустил в нее камнем.
Вожатый мало на него надеялся, но успокаивал себя тем, что предыдущие
два случая все-таки оправдали его предположения.
Карачун сразу заметил камень и толкнул его ногой. Тяжелый камень лишь
чуть-чуть сдвинулся с места. Тогда он толкнул его второй раз. Потом прошел
немного вперед и остановился. Посмотрел на камень, о чем-то подумал,
потом... вернулся назад, взял камень и отнес его в сторону!
...На следующий день вожатый, встретив Цыбука, спросил:
- Ну что, добыл сегодня или вчера какое-нибудь очко?
- А, хватит мне и тех, что я набрал! - улыбаясь, ответил Цыбук.
- А мы видели, как ты вчера убрал камень с дороги, - сказал вожатый.
- Ну и что? - проговорил Цыбук. - Неужели же оставлять его, чтобы он
мешал?
Через несколько дней вожатый собрал активистов ТВТ, рассказал про
"экзамен мертвых душ" и сказал дальше:
- Помните, когда мы обсуждали устав Товарищества воинствующих техников,
я не окончил одну свою мысль, и вы тогда очень заинтересовались? Я тогда и
имел в виду приблизительно то, что теперь мы увидели. Это значит, что в
деятельности Товарищества воинствующих техников не только очки не имеют
никакого значения, но даже и вся работа их не является сама по себе главной
задачей. Тогда я вам этого не сказал, чтобы вы не утратили интереса к своему
делу, вернее, игре. А теперь вам, как закаленным тэвэтэтовцам, я уже могу
сказать, что ничего плохого нет, если многие ваши члены уже не интересуются
очками. Важно, чтобы они хоть некоторое время побыли тэвэтэтовцами, а потом
они уже навсегда останутся ими, хоть до старости. Самая большая польза от
Товарищества воинствующих техников не в том, что они сейчас сделают, а в
том, что они и дальше останутся рачительными хозяевами. А советские люди все
должны быть рачительными хозяевами, так как у них огромнейшее общее
хозяйство. Вот что кроется за вашей "игрой". Могу еще сказать вам, что скоро
для Товарищества воинствующих техников будет создана хорошая база -
специальная мастерская ТВТ, где будет все, что необходимо для различных
работ. Каждый из вас сможет пойти туда и с помощью инструктора сделать себе
все, что захочет, независимо от того, по какой это будет специальности -
слесарной, столярной, обувной или какой другой. Необходимо только одно:
чтобы мог сделать сам. А мы уже знаем, что каждый, если захочет, многое
может сделать сам. Твердая специальность нужна для более важных и сложных
работ, а простейшие может сделать каждый. Вы сами это уже доказали...
Для Товарищества воинствующих техников открывалась широкая дорога в
будущее.
написанная спустя пятнадцать лет,
где говорится о встрече автора
с техником Борисом Ивановичем.
В 1948 году газета командировала меня на строительство одного из домов
в Минске. Я должен был ознакомиться с ходом строительства, с его людьми и
написать в газету статью. Встретили меня радушно, помогали, объясняли все.
Все строители знали меня как "корреспондента" и фамилии моей не спрашивали.
С самого начала меня заинтересовал некто Борис Иванович, которого я еще
не видел.
"Борис Иванович сказал", - говорили рабочие таким топом, как будто этот
Борис Иванович был по меньшей мере гениальным человеком.
А между тем мне известно было, что главный инженер, например, совсем не
Борис Иванович. Я слышал, что даже и он, пожалуй, таким же тоном, как и
рабочие, говорил:
- Нужно посоветоваться с Борисом Ивановичем.
Когда же я спросил, кто такой Борис Иванович, мне ответили:
- Наш старший техник. Золотой человек.
"Это, наверное, самый старый и опытный техник", - подумал я и сразу
представил себе сурового дядю с седыми усами, серьезного, с проницательным
взглядом, все знающего. Поговорить с ним было бы очень интересно и полезно.
Но встретиться мне с ним довелось лишь через пару дней.
Как-то рабочие сказали мне:
- Вон идет Борис Иванович!
Я взглянул и увидел... совсем не седого дядю, а молодого парня, лет
двадцати, маленького, круглолицего, с острым носиком и подвижными глазками.
Меня представили ему:
- Это - корреспондент, присланный на наше строительство.
- Очень приятно, - сказал он, но тут же, увидев машину, с которой
сгружали металлические трубы, бросился к ней.
- Кто вам сказал сгружать здесь? - услышал я его голос. - Смотрите,
сколько придется таскать их взад и вперед, когда примутся за работу. Сколько
пропадет труда и времени! Сгружайте вот тут. И концами в эту сторону, чтобы
лучше было брать.
"Ого! - подумал я. - Этот паренек сразу все примечает".
В это время к нему подошел бригадир, и техник пошел с ним дальше.
Поднявшись на леса, он в одном месте вдруг остановился и начал подпрыгивать.
Мне стало смешно: сразу видно, что веселый паренек... А он после этого
опустился на колени и к чему-то стал приглядываться. Затем я снова услышал
его голос:
- Эге! Да тут доски когда-нибудь могут оторваться. Тут может кто-нибудь
погибнуть. Как это никто не заметил?..
Так вот почему он прыгал! Вот тебе и "паренек"!
Я направился вслед за ними. Техник заметил это и крикнул сверху:
- Извините, я сейчас!
Но я совсем не нуждался в его извинении; мне хотелось понаблюдать за
ним со стороны.
- Ничего. Я подожду, - ответил я.
Чем больше я за ним наблюдал, тем больше удивлялся его всевидению,
сообразительности, напрактикованности. В одном месте он объяснил каменщику,
как лучше расположиться, чтобы работа шла спорней, в другом - заметил
какую-то колодку под ногами рабочих, которая мешала им ходить. Одним словом,
он все знал, все видел. Значит, недаром все его так уважали. Обязательно
нужно с ним поговорить в свободное время.
Когда наконец он подошел ко мне, я спросил:
- Извините меня, сколько вам лет?
Он засмеялся и ответил:
- Двадцать седьмой идет.
- Неужели? -удивился я. - Я думал, не больше двадцати.
- Это, может, потому, что я неженатый, - пошутил он.
- Мне очень хотелось бы с вами поговорить в свободное время, - сказал
я. - Если разрешите, я зашел бы к вам.
- Что ж, можно, - ответил он. - Я буду дома в восемь часов. Живу я
недалеко (он взглянул на часы). Сейчас иду в столовую на обед. Если хотите,
покажу свой дом.
Мы вышли на улицу.
- Мне кажется, я вас где-то видел, - сказал Бориса Иванович, взглянув
на меня. - Не бывали ли вы в Мозыре?
- Не приходилось, - ответил я.
- А на фронте?
- Тоже не был.
- Значит, мне показалось, - проговорил он.
Мы свернули в меньшую улицу. По канавке возле тротуара откуда-то бежала
вода. В одном месте образовалось нечто вроде плотины, и вода стояла большой
лужей. Какой-то ребенок собирался: в нее влезть...
Неожиданно мой спутник поднял с земли щепочку и раздвинул эту плотину.
Вода мгновенно стекла.
- Есть очко! - проговорил он, бросив щепочку.
- Что, что вы сказали? - остановился я в удивлении.
- Это мы когда-то в детстве так играли, - сказал он. - Сделаем
что-нибудь такое и...
- Значит, вы были тэвэтэтовцем? - перебил я.
Теперь уже он остановился от удивления.
- А вы откуда знаете?
- Читал такую книжку, - ответил я.
Тем временем мы подошли к небольшому восстановленному дому, и Борис
Иванович сказал:
- Вот тут моя землянка. В эти двери, направо. В двадцать ноль-ноль буду
ждать вас.
Эта военная терминология свидетельствовала, что Борис Иванович был на
войне. Я свернул налево, а он пошел прямо.
В назначенное время я входил в его "землянку". Это была довольно
большая светлая комната с "холостяцкой" обстановкой, но не с холостяцким
порядком. Все здесь было на своем месте, одно с другим согласовано. Каждая
вещь имела свое определенное место. В любую минуту, не утруждаясь, можно
было достать ее и поставить обратно.
- Сразу видно, что здесь живет бывший тэвэтэтовец, - заметил я.
- Почему бывший? - в шутку обиделся Борис Иванович. - Наш вожатый
говорил, что тэвэтэтовцы никогда не могут быть бывшими, что они до самой
смерти останутся действительными членами Товарищества воинствующих техников.
- А вы и сейчас считаете себя тэвэтэтовцем?
Борис Иванович шутливо развел руками и покачал головой:
- Ничего не сделаешь. Даже если бы и хотел, то не мог бы избавиться от
этой привычки. С той лишь разницей, что очки теперь не записываю.
Потом добавил серьезно:
- Я считаю так: в социалистическом обществе все люди постепенно
становятся такими "тэвэтэтовцами". Ну, а если еще попрактиковался в детстве,
то, конечно, назад не пойдешь. У меня и до сих пор еще сохранилась книжка
"ТВТ".
- Неужели?! - даже подскочил я.
Дело в том, что я давно уже искал эту книжку, чтобы переиздать ее, но
никак не мог найти, так как фашисты во время оккупации уничтожили наши
библиотеки. И вот счастливый случай помогает. Борис Иванович немножко
удивился, что я так заинтересовался этой книгой, достал ее и подал мне.
Книжка была такая потрепанная, что и хранить-то ее не было никакого смысла.
Я сказал об этом Борису Ивановичу.
- Как же мне не хранить ее, - возразил он, - если тут про меня самого
написано? Смотрите, даже в названии: "...как Цыбук добывал очки".
- Так вы... вы... Цыбук? - прошептал я.
- Как видите, - ответил он, видимо, довольный, что его имя произвело
такое сильное впечатление, а затем спросил: - Неужели вы так хорошо знаете и
помните эту книжку?
- Знаю... помню... - говорил я, перелистывая книжку, а сам думал:
сказать сейчас же, почему я помню, или подождать? Если скажу, то его
отношение ко мне сразу изменится. Лучше я порасспрошу его хорошенько, пока
он не знает, кто я такой.
Что я его не узнал, ничего удивительного в этом нет: между
двенадцатилетним подростком и двадцатисемилетним молодым человеком очень
большая разница. Да и ему, понятно, нелегко было узнать человека, которого
видел когда-то в детстве раз или два. Разговаривал я с ним, кажется, только
один раз, а все сведения собрал от других."
- Как вы считаете, - спросил я наконец, - правильно ли автор написал
про вас?
Он улыбнулся.
- Как вам сказать? Вообще правильно, а в отдельных местах - много
неправильного. Вот, например, он пишет, что я был какой-то пассивный,
невнимательный, ничем не интересовался. Это автор выдумал, или ему кто-то
неправду сказал. Мне кажется, я всегда был таким, как сейчас. Затем автор
приписал мне много очков, которых я не зарабатывал, и много слов, каких я не
говорил.
- А насчет вашей заядлой охоты на очки? Насчет "реестра"?
Цыбук весело рассмеялся:
- Что касается очков, то я действительно гонялся только за ними и если
что делал, то только ради них. И "реестр", правда, мне выдали. Я тогда не
знал, что они надо мной шутят. Но автор прибавил в этом реестре добрую сотню
очков.
- А вы не обижаетесь на него, что он кое-что выдумал?
- Нет. Все-таки, когда читаешь книгу, этот Цыбук представляется
симпатичным хлопцем. Чего мне обижаться? Наоборот, я очень благодарен ему.
- А вы встречались с автором, разговаривали с ним?
- Разговаривал я с ним всего один раз. Он, кажется, немножко
похож...тут он внимательно посмотрел на меня и встал. - Извините, а может...
это вы?
- Да, это я...
Дальнейшее уже не интересно для читателя. Скажу только, что Цыбук
выручил меня и дал свою книгу. Значит, я не напрасно трудился, уделяя ему
столько внимания в своей книге.
Ему же за это я обещал несколько экземпляров нового издания.