Карл Май
Дух Льяно-Эстакадо
ДУХ ЛЬЯНО-ЭСТАКАДО (DER GEIST DES LIANO ESTAKADO)
Впервые повесть была опубликована в феврале — сентябре 1888 г. на страницах юношеского еженедельника «Der Gute Kamerad». В том же году в Штутгарте (Union Deutsche Verlaggesellschaft) выпущено книжное издание, заново отредактированное автором. Спустя два года, в 1890 г., повесть вышла новым изданием, но в значительно сокращенном виде. Этот вариант впоследствии неоднократно переиздавался, Полный, без купюр текст произведения был восстановлен в 1984 г. для «Универсальной библиотеки» издательства «Реклам».
Источник географических познаний К. Мая о Льяно-Эстакадо остался неизвестным. Впрочем, автор в ряде своих ранних произведений уже переносил действие в крупнейшую пустыню Северной Америки, о чем свидетельствуют сюжетные параллели, близость топонимов и имен героев. Например, судьба Кровавого Лиса очень схожа с биографией одного из персонажей романа «Лесная розочка» — негра Жерара.
При создании этой повести К. Май пользовался документальными свидетельствами путешественников. Так, для рассказа о событиях в Поющей долине он взял сведения из работы француза Рело, вышедшей на немецком языке в г. Кобленце в 1880 г.
Русский перевод повести К. Мая появился в 1892 г., в одном из выпусков приложения к журналу «Вокруг света». Он был выполнен с французского издания, являвшегося переводом сокращенной версии 1890 г., и вышел под названием «На Диком Западе» (вместе со столь же сокращенным переводом повести «Сын Охотника на медведей»). Предлагаемый читателю перевод выполнен специально для нашего собрания сочинений с берлинского издания 1895 г. (издательство «Нойес Лебен»), в основу которого положено издание 1888 г.
Источник географических познаний К. Мая о Льяно-Эстакадо остался неизвестным. Впрочем, автор в ряде своих ранних произведений уже переносил действие в крупнейшую пустыню Северной Америки, о чем свидетельствуют сюжетные параллели, близость топонимов и имен героев. Например, судьба Кровавого Лиса очень схожа с биографией одного из персонажей романа «Лесная розочка» — негра Жерара.
При создании этой повести К. Май пользовался документальными свидетельствами путешественников. Так, для рассказа о событиях в Поющей долине он взял сведения из работы француза Рело, вышедшей на немецком языке в г. Кобленце в 1880 г.
Русский перевод повести К. Мая появился в 1892 г., в одном из выпусков приложения к журналу «Вокруг света». Он был выполнен с французского издания, являвшегося переводом сокращенной версии 1890 г., и вышел под названием «На Диком Западе» (вместе со столь же сокращенным переводом повести «Сын Охотника на медведей»). Предлагаемый читателю перевод выполнен специально для нашего собрания сочинений с берлинского издания 1895 г. (издательство «Нойес Лебен»), в основу которого положено издание 1888 г.
Глава первая. КРОВАВЫЙ ЛИС
Двое мужчин скакали вдоль ручья — белый и негр. Костюм белого выглядел весьма странно. На нем были индейская обувь и кожаные штаны, а поверх них — некогда темно-синий, а ныне совсем выцветший от времени фрак с лацканами, высокими накладными плечами и до блеска начищенными латунными пуговицами. Длинные фалды крыльями свисали по бокам лошади. На голову была нахлобучена огромная черная шляпа, украшенная желтым пером — подделкой под страусовое. Этот малорослый худощавый человек был вооружен двустволкой, закинутой за спину, ножом и двумя револьверами, торчавшими из-за пояса. К широкому поясу крепилось еще множество кошельков, предназначенных, вероятно, для боеприпасов и всевозможных полезных мелочей; однако теперь эти кошельки казались почти пустыми.
Негр отличался исполинским телосложением. На нем также были мокасины, а еще — легины1 того самого покроя, когда они состоят из двух не соединенных между собой штанин, так что всадник, собственно говоря, прижимается к лошади голым телом. Выгоду это дает, конечно, только при езде без седла. К этим легинам, однако, никак не подходило верхнее одеяние — форменная куртка французского драгунского офицера. Эта часть костюма, видимо, во время французского нашествия попала в Мексику, а оттуда неизвестным путем перекочевала на широкие плечи негра. Куртка была слишком коротка и узка чернокожему Геркулесу. Он не мог ее застегнуть, и поэтому виднелась широкая голая грудь всадника, естественно, не носившего рубашки, потому что на Диком Западе нет прачек и гладильщиц. Зато всадник обмотал вокруг шеи платок в крупную красную и белую клетку, связав его на груди огромным бантом. Голову он оставил непокрытой, чтобы все могли видеть завитки бесчисленных мелких жирно поблескивающих кудряшек. Вооружен он был двустволкой, а сверх того — ножом, штыком и кавалерийским пистолетом времен царя Гороха.
Измотало всадников порядком. По лошадям было видно, что сегодня они уже оставили за собой солидное расстояние, и все же животные шли так бодро и мощно, словно несли своих всадников всего несколько часов.
Берега поросли сочной зеленью, но полоска растительности была неширокой. А за нею виднелись хилые юкки, мясистые перья дикого чеснока и пожухлая медвежья трава с отцветшими стеблями, достигавшими высоты в добрых пятнадцать футов.
— Скверные места! — сказал белый. — У нас на Севере лучше. Не так ли, Боб?
— Да, — последовал ответ. — Масса2 Фрэнк прав. Здесь массеру3 Бобу не очень нравится. Скорей бы уж добраться до Хельмерс-Хоум, потому что массер Боб голоден, как кит, который готовится проглотить дом.
— Кит не может проглотить дом, — объяснил Фрэнк чернокожему, — потому что его глотка слишком узка для этого.
— Глотку можно раскрыть пошире, как это делает массер Боб, когда он ест… Как далеко еще до Хельмерс-Хоум?
— Точно я не знаю. По описанию, полученному нами сегодня утром, мы скоро уже должны быть у цели… Смотри-ка, не всадник ли это?
Он показал направо, за ручей. Боб попридержал лошадь, приставил к глазам ладонь, защищаясь от низко склонившегося к западу солнца, широко открыл по своему обыкновению рот, словно для того, чтобы получше видеть, и ответил, немного помедлив:
— Да, это всадник, маленький человек на крупной лошади. Он приближается к массеру Бобу и массе Фрэнку.
Всадник, о котором шла речь, приближался резвой рысью, но не прямо навстречу собеседникам, а так, словно бы он и не видел их.
— Странный парень! — пробормотал Фрэнк. — Здесь, на Диком Западе, обычно рады видеть человека; значит, этот путник не очень-то расположен к встрече. Либо он человеконенавистник, либо у него совесть не чиста.
— Массер Боб должен его окликнуть?
— Да, позови его. Твою слоновью трубу он расслышит скорее, чем мою свистульку.
Боб приложил ладони ко рту и заорал во весь голос:
— Эй! Эй! Стой, подожди! Зачем бежать от массера Боба?
У негра и впрямь оказался голос, способный пробудить к жизни даже человека, впавшего в летаргический сон. Всадник осадил лошадь, и оба наших знакомца поспешили к нему.
Приблизившись, они увидели перед собой не мужчину маленького роста, а едва вышедшего из детского возраста юношу. Одет он был подобно калифорнийским ковбоям в наряд из бизоньей шкуры, причем на всех швах его одеяния виднелась бахрома. На голову он нахлобучил широкополое сомбреро. Широкий шарф из красной шерсти охватывал вместо пояса его бедра; конец его свисал с левой стороны. За этот шарф были заткнуты длинный охотничий нож и два инкрустированных серебром пистолета. На коленях он держал тяжелую охотничью двустволку, а с обеих сторон седла были на мексиканский манер приторочены фартуки, прикрывающие ноги и защищавшие их от стрел и ударов копьем.
Лицо юноши сильно потемнело от солнца и, несмотря на молодость, задубело под ветром и непогодой. От левого виска наискосок через весь лоб к правой брови тянулся кроваво-красный шрам шириной в два пальца. Он выглядел весьма воинственно. Молодой человек вообще не производил впечатления незрелого и неопытного. Тяжелое ружье он держал в руке легко, словно перышко; широко раскрытые глаза удивленно рассматривали встречных; в седле он держался так гордо и уверенно, словно был мужчиной во цвете лет, так что лошадь, казалось, и не шевелилась под ним.
— Привет, малыш! — обратился к нему Фрэнк. — Ты знаешь эти края?
— Прекрасно, — тихо отвечал юноша, иронически улыбаясь — верно, тому, что спрашивавший обращался к нему на «ты».
— Знаком тебе Хельмерс-Хоум?
— Да.
— Долго еще до него ехать?
— Чем медленнее, тем дольше.
— Zounds!4 Ты слишком дерзок, мой мальчик.
— Я не мормонский проповедник5.
— Ах, вот что! Тогда прости! Может быть, ты рассердился на меня, потому что я невежливо обратился к тебе?
— И не думал сердиться. Каждый может обращаться, как хочет, но тогда ему придется стерпеть мой ответ.
— Хорошо! Стало быть, мы схожи. Ты мне очень понравился. Вот моя рука. Называй меня на «ты». Прошу у тебя совета. Я чужой в этих краях и еду в Хельмерс-Хоум. Надеюсь, ты не покажешь мне неправильную дорогу.
Он протянул юноше руку. Тот пожал ее, насмешливо оглядел фрак и шляпу и ответил:
— Тот, кто вводит других в заблуждение, — подлец! Я, к несчастью, встречался с подобными людьми. Сейчас я как раз еду в Хельмерс-Хоум. Если хотите, поехали вместе!
Он тронул свою лошадь, и оба всадника последовали за ним, отклонившись от ручья и все больше поворачивая на юг.
— Мы придерживались ручья, — заметил Фрэнк.
— Он тоже привел бы вас к старому Хельмерсу, — отвечал юноша, — но пришлось бы сделать очень большой крюк. Вместо трех четвертей часа вы бы ехали часа два.
— Стало быть, очень хорошо, что мы тебя встретили. Ты знаком с владельцем этого поселения?
— И даже очень хорошо.
— Что это за человек?
Фрэнк и Боб с разных сторон пристроились к своему юному проводнику, заключив его в середину. Он вопросительно поглядел на них и ответил:
— Если совесть у вас нечиста, то не ездите к нему, лучше вернитесь,
— Почему?
— У него наметанный взгляд на подлость, и он строго следит за репутацией своего дома.
— Это мне нравится в людях. Следовательно, нам его нечего опасаться?
— Если вы честные парни, то нет. В таком случае он готов на любую услугу для вас.
— Я слышал, он делает запасы товаров.
— Да, но не ради выгоды, а только для того, чтобы услужить людям, проезжающим мимо. В его лавке есть все, что нужно охотнику, и притом он продает свой товар по самой дешевой цене. Но если кто-то ему не понравится, то ничего не получит и за большие деньги.
— Он, стало быть, оригинал?
— Нет, он просто изо всех сил старается держаться подальше от того сброда, из-за которого Запад стал опасным. Мне совершенно не нужно вам его описывать. Вы скоро его сами узнаете. Одно еще только хочу сказать, что, возможно, вам покажется странным и над чем даже будете смеяться: он — немец. И этим все сказано.
Фрэнк привстал в стременах и воскликнул:
— Что? И этого-то я не пойму? И над этим я буду смеяться? Что тебе взбрело в голову! Я безмерно рад тому, что здесь, на окраине Льяно-Эстакадо, встречу соотечественника.
Лицо проводника оставалось совершенно серьезным; даже улыбка его казалась такой, будто ему, в сущности, совсем и не смешно. Теперь он окинул Фрэнка спокойным, дружелюбным взглядом и спросил:
— Как? Ты немец? Это правда?
— Конечно! Разве по мне не видать?
— Нет. Ты говоришь по-английски не как немец, а выглядишь совсем как дядюшка-янки, прижатый своими племянниками к окну.
— О Боже! Что тебе пришло на ум! Я натуральнейший немец, а кто думает не так, того я познакомлю со своим ружьем.
— Для этого сгодится и нож. Но если это так, то старый Хельмерс будет рад встретиться с земляком.
— Он из Германии?
— Да, и очень высокого мнения о своей родине и своем родном языке.
— Я думаю! Теперь я вдвойне рад оказаться в Хельмерс-Хоум. Собственно говоря, я мог бы догадаться, что он немец. Янки назвал бы поселение Хельмерс-Ранч6 или как-нибудь в этом роде; но Хельмерс-Хоум7 — это имя выдает немца. Ты живешь поблизости?
— Нет! У меня нет ни ранчо, ни дома. Я — словно птица в воздухе или зверь в лесу.
— Значит, бедолага?
— Да!
— Несмотря на свою юность! У тебя нет родителей?
— Ни единого родственника.
— Но имя-то есть!
— Да, конечно. Зовите меня Блади Фокс8.
— Блади Фокс? Это напоминает о кровавых событиях.
— Да, мои родители, братья и сестры были убиты в Льяно-Эстакадо вместе со всеми спутниками; я один остался в живых. Мне тогда было лет восемь. Меня нашли с раскроенным черепом.
— Боже! Ты и в самом деле оправдываешь вырвавшееся у меня слово — «бедолага». На вас напали с целью грабежа?
— Конечно.
— Итак, ты не спас ничего, кроме жизни, имени и ужасных воспоминаний.
— И это не совсем так. Хельмерс наткнулся на меня под кактусами, взял на лошадь и привез к себе. Месяц я лежал в горячке, а когда очнулся, то ничего больше не помнил, совершенно ничего. Я забыл свое собственное имя и не вспомнил его до сих пор. Только ясным остался в памяти момент нападения. Я был бы счастливее, если бы смог его позабыть, потому что тогда жажда мести не гнала бы меня снова и снова по ужасной пустыне.
— А почему тебя назвали Кровавым Лисом?
— Потому что я весь был испачкан кровью, а в лихорадочном бреду часто называл фамилию Фукс. Из этого заключили, что такова моя настоящая фамилия.
— Стало быть, твои родители тоже были немцами?
— Да. Когда я пришел в себя, то не понимал ни одного английского или немецкого слова. Я вообще ничего не понимал. Но английский-то я учил медленно, как человек, этого языка не знающий, а немецкий пошел у меня так быстро, что вскоре я бегло застрекотал на нем. Видимо, раньше я умел говорить по-немецки. Хельмерс был мне как отец. Тогда он еще жил не здесь. Однако мне у него не нравилось. Я рвался на свободу, словно сокол, у которого коршуны растерзали родителей, и он теперь кружится возле окровавленного места, пока ему не удастся наказать убийц. Его острый глаз уже открыл злодеев. Они могут быть стократ сильнее его, и он может потерять свою собственную жизнь, но он охотно отдаст ее, потому что смерть станет одновременно и гибелью убийц.
Юноша громко заскрежетал зубами и так крепко натянул поводья своей лошади, что она встала на дыбы.
— Шрам на лбу остался с тех пор? — спросил Фрэнк.
— Да, — мрачно ответил его спутник. — Но не будем больше об этом. Такие воспоминания меня сильно возбуждают, и вы должны приготовиться к тому, что я ускачу, оставив вас самостоятельно добираться до Хельмерс-Хоум.
— Да, давай лучше поговорим о Хельмерсе. Кем же он был на оставленной родине?
— Служил по лесной части. Кажется, был старшим лесничим.
— Как?.. Что?.. — удивился Фрэнк. — Я тоже!
Кровавый Лис вздрогнул от неожиданности, потом внимательно оглядел говорившего и тогда сказал:
— И ты? Тогда это будет в высшей степени радостная встреча!
— Да, я занимался такой же работой. Только если он добрался до приличной должности старшего лесничего, почему же он от нее отказался?
— С досады. Кажется, его участок находился в частном владении, а хозяином был человек надменный, грубый и вспыльчивый. Они поссорились, причем Хельмерс получил плохую аттестацию, так что нигде не мог найти места. Тогда-то он и уехал так далеко, как только смог… Видишь вон в той стороне дубовую рощицу?
— Да! — ответил Фрэнк, посмотрев в указанном направлении.
— Там мы снова выедем к ручью, а за рощей уже начинаются поля Хельмерса… До сих пор ты расспрашивал меня; теперь и я хочу навести кой-какие справки. Этого бравого негра зовут Скользящий Боб?
При этих словах Боб так подпрыгнул в седле, словно он хотел соскочить с лошади.
— А! О! — выкрикнул он. — Почему масса Кровавый Лис обзывает доброго, хорошего массера Боба?
— Я не хотел ни обзывать, ни оскорблять тебя, — ответил юноша. — Я считаю себя твоим другом.
— Зачем же тогда называть массера Боба так, как его дразнят индейцы? Массер Боб и в самом деле когда-то постоянно соскальзывал с лошади. Но теперь массер Боб скачет, как черт!
И дабы показать, что он сказал правду, негр пришпорил лошадь и галопом поскакал — к упомянутой рощице. Фрэнк тоже удивился вопросу молодого человека.
— Ты знаешь Боба? — спросил он. — Но это же почти невозможно.
— О, возможно! Я и тебя знаю.
— А ну-ка! Как же меня зовут?
— Хромой Фрэнк.
— Вот удача! Верно! Но, малыш, кто тебе сказал об этом? Ведь я здесь ни разу в жизни не был.
— О, — улыбнулся юноша, — такого знаменитого на Западе человека, как ты, надо знать.
Фрэнк напыжился, так что фрак стал ему узок, и спросил:
— Я? Знаменитый? И ты это знаешь?
— Да!
— А кто тебе это сказал?
— Старый мой знакомый Якоб Пфефферкорн, которого обычно называют Толстяк Джемми.
— Черт возьми! Мое прозвище! Где ты его слышал?
— Несколько дней назад я встретился с Джемми в Уошита-Фок, и он рассказал мне, что условился встретиться с вами сегодня в Хельмерс-Хоум.
— Верно. Значит, он там будет?
— Да! Я выехал раньше и еду сюда прямо с верховьев реки. Он вскоре непременно проследует за мной.
— Это прекрасно! Это великолепно! Значит, он рассказал тебе про нас?
— Он описал мне весь ваш путь к Йеллоустоуну. Как только ты сказал мне, что тоже был лесничим, я сразу же догадался, кого вижу перед собой.
— Теперь ты мне поверишь, что я хороший немец?
— Поверю не только в это, поверю и в то, что ты вообще хороший парень, — молодой человек улыбнулся.
— Значит, Дики не охаял меня?
— Ему это и в голову не пришло! Как мог бы он очернить своего бравого Фрэнка!
— Да, знаешь ли, мы порой спорили о вещах, для понимания которых гимназического образования недостаточно. Но это в прошлом, а теперь на всем белом свете нет лучших друзей, чем мы… Но вот Боб, вот и роща. Куда дальше?
— Через мост, на ту сторону, а потом по тропе между деревьями. Это и есть самое верное направление. Таким всадникам, как Боб, не нужна торная дорога.
— Верно, — гордо согласился негр. — Масса Кровавый Лис видел, что массер Боб может скакать напролом через все препятствия, как индеец.
Всадники перепрыгнули через ручей, миновали лесочек и проехали вдоль обнесенных изгородями полей, засеянных кукурузой и овсом.
Здесь местами попадались плодородные черноземы, свойственные техасской равнине и дававшие богатые урожаи. Из ручья можно было брать воду — он протекал совсем близко к жилью. Сразу за ним виднелись скотный двор и хозяйственные постройки.
Дом был сложен из кирпича длинным и низким, без верхнего этажа, но с двумя маленькими мансардами по каждому из фасадов. Перед дверью, стройные, словно свечи, росли четыре огромных дуба с голыми почти до самой вершины стволами. Только на самом верху вширь уходили могучие ветви, дававшие густую тень; под ними стояло много столов и простых деревянных скамей. С первого взгляда можно было угадать, что жилые помещения располагаются справа от входа, слева же находится упомянутая Кровавым Лисом лавка.
За одним из столов сидел мужчина в летах. Зажав во рту трубку, он испытующе разглядывал троих приезжих. Роста он был высокого, крепко сколочен, с продубленным непогодами лицом, обрамленным густой бородой — настоящий житель Запада. По рукам его было видно, что он мало отдыхал и очень много трудился.
Узнав проводника, он встал и еще издалека закричал:
— Добро пожаловать, Кровавый Лис! Ты опять изволил появиться? Есть новости.
— Откуда? — спросил юноша.
— Оттуда.
Человек показал рукой на запад.
— Какие новости? Хорошие?
— К сожалению, нет. Видно, снова в степях появились гиены.
Англоязычные американцы называли Льяно-Эстакадо по-своему: Стейкед-Плейнз, то есть Огороженные равнины, что соответствовало испанскому названию — Равнины с вешками.
Казалось, полученное известие сильно взволновало молодого человека. Он соскочил с лошади, поспешно подошел к мужчине и сказал:
— Ты должен сейчас же сообщить мне подробности.
— Сведений у меня немного, их можно пересказать очень быстро. Прежде, однако, будь так любезен объяснить этим джентльменам, кто я такой.
— Это можно сделать столь же быстро. Ты мастер Хельмерс, владелец этой фермы, а эти господа — мои хорошие друзья: мастер Хромой Фрэнк и массер Скользящий Боб. Они разыскивали тебя — может быть, в надежде что-нибудь у тебя прикупить.
Хельмерс посмотрел на чужаков и заметил:
— Прежде чем торговать, я хочу познакомиться с ними. Раньше я их никогда не видел.
— Ты спокойно можешь принимать их у себя — я же назвал их своими друзьями.
— Всерьез или только из вежливости?
— Вполне серьезно.
— Ну тогда — добро пожаловать.
Он протянул руку Фрэнку, затем — негру, а потом предложил им садиться.
— Сначала надо поставить лошадей, сэр, — сказал Фрэнк. — Вы же знаете, какова первая обязанность мужчины на Западе.
— Хорошо! По вашему отношению к лошадям я вижу, что вы отличные парни… Когда вы намерены уехать?
— Возможно, нам придется остаться на несколько дней, потому что мы ждем приезда своих друзей.
— Тогда отведите лошадей к конюшне и позовите негра Геркулеса. Он вам во всем охотно поможет.
Приезжие поспешили увести лошадей. Хельмерс, покачав головой, посмотрел им вслед и сказал Кровавому Лису:
— Странных парней ты мне привез! Какого-то чернокожего ротмистра из французской армии и пятидесятилетнего джентльмена в шляпе со страусовыми перьями. Подобный головной убор бросается в глаза даже на Дальнем Западе.
— Смотри, не ошибись, старина! Я назову тебе только одно имя, и тогда ты сразу им поверишь. Они — хорошие знакомые Олд Шеттерхэнда. Его они и будут здесь ждать.
— Что? В самом деле? — всплеснул руками фермер. — Олд Шеттерхэнд пожалует в Хельмерс-Хоум?
— Разумеется!
— Откуда ты знаешь? От этих двоих?
— Нет, от толстого Джемми Пфефферкорна.
— Ты и с ним виделся? Я-то встречал его всего два раза, но охотно бы встретился еще.
— Вскоре ты сможешь это сделать. Толстяк Джемми входит в ту компанию, которую поджидают приезжие.
Хельмерс несколько раз пыхнул трубкой, чуть было совсем не погасшей, с удовольствием причмокнул, и лицо его засверкало от радости:
— Какая новость! Олд Шеттерхэнд и Толстяк Джемми! Это — и радость, и большая честь для меня. Я должен сейчас же бежать к своей старой Бербхен, чтобы сообщить ей…
— Стой! — прервал фермера Кровавый Лис, удерживая при этом за руку собравшегося уходить хозяина. — Сначала я хочу услышать, что там случилось в степях!
— Конечно, преступление, — ответил Хельмерс, снова повернувшись к гостю. — Как долго ты у меня не был?
— Почти две недели.
— Тогда ты и не видел те четыре семьи, что хотели переправиться через Льяно. Они уехали больше недели назад, но до места не добрались. С той стороны приехал негоциант Бартон. Они должны были встретиться с ним.
— А столбы были в порядке?
— В том-то и дело, что нет. Если бы Бартон не изучил эту пустыню за два десятка лет странствий, он бы заблудился.
— Где он сейчас?
— Отдыхает в маленькой комнате, наверное, сейчас спит. Когда он здесь появился, то почти умирал от жажды. Несмотря на это, он пожелал прежде всего выспаться.
— Я все же хочу пойти туда и разбудить его, несмотря на то, что он устал. Он должен мне обо всем рассказать!
Молодой человек, взволнованный услышанным, исчез за входной дверью, а фермер снова уселся, продолжая покуривать свою трубку. Удивляясь поспешности юноши, он ограничился легкими кивками головы; потом его лицо приняло выражение покойного удовлетворения. Причину этого было очень легко узнать по словам, которые он бормотал сам себе:
— Толстяк Джемми! Хм!.. И даже Олд Шеттерхэнд! Хм!.. Такие люди приводят с собой только порядочных парней! Хм!.. Соберется все общество! Хм!.. Но я же хотел моей Бербхен сказать, что…
Он вскочил, собираясь поделиться радостной новостью со своей женой, однако так и не сдвинулся с места, потому что именно в это время из-за угла дома появился Фрэнк.
— Ну, мастер, нашли вы негра? — спросил его Хельмерс.
— Да, — ответил Фрэнк. — Боб с ним остался, так что я смог им доверить лошадей. Мне же надо было поскорее вернуться к вам, чтобы сказать, как я рад встретить коллегу.
Он говорил по-английски. До сих пор весь разговор шел на английском языке.
— Коллегу? — спросил Хельмерс. — Это где же?
— Здесь! Разумеется, я говорю о вас.
— Обо мне? С какой стати?
— Ну, Кровавый Лис сказал мне, что вы были старшим лесничим.
— Верно.
— Ну… так мы — коллеги, потому что и я изучал лесоводство.
— О! Где же, мой милый?
— В Германии, в Саксонии.
— Что? В Саксонии? Вы немец? Почему же вы тогда говорите по-английски?
Эти последние слова Хельмерс произнес по-немецки, и сразу же его поддержал Хромой Фрэнк:
— С величайшим удовольствием, господин старший лесничий. Когда речь заходит об унаследованном мною родном языке, то я не церемонюсь, а бросаюсь с места в карьер. Вы сейчас же услышите по чистоте моих синтаксических оборотов, что я живал в той области Германии, где говорят на самом изящном, самом звонком немецком языке, а именно в Морицбурге, около резидентского города Дрездена, там, где стоит замок со знаменитыми рыбными прудами; в нем еще хранится портрет Августа Сильного9… Итак, я приветствую вас от имени немецких лесников и надеюсь, вы тотчас поймете, что имеете в моем лице дело с выдающимся Ingenium magnum sine mixtura Clementiua!
Негр отличался исполинским телосложением. На нем также были мокасины, а еще — легины1 того самого покроя, когда они состоят из двух не соединенных между собой штанин, так что всадник, собственно говоря, прижимается к лошади голым телом. Выгоду это дает, конечно, только при езде без седла. К этим легинам, однако, никак не подходило верхнее одеяние — форменная куртка французского драгунского офицера. Эта часть костюма, видимо, во время французского нашествия попала в Мексику, а оттуда неизвестным путем перекочевала на широкие плечи негра. Куртка была слишком коротка и узка чернокожему Геркулесу. Он не мог ее застегнуть, и поэтому виднелась широкая голая грудь всадника, естественно, не носившего рубашки, потому что на Диком Западе нет прачек и гладильщиц. Зато всадник обмотал вокруг шеи платок в крупную красную и белую клетку, связав его на груди огромным бантом. Голову он оставил непокрытой, чтобы все могли видеть завитки бесчисленных мелких жирно поблескивающих кудряшек. Вооружен он был двустволкой, а сверх того — ножом, штыком и кавалерийским пистолетом времен царя Гороха.
Измотало всадников порядком. По лошадям было видно, что сегодня они уже оставили за собой солидное расстояние, и все же животные шли так бодро и мощно, словно несли своих всадников всего несколько часов.
Берега поросли сочной зеленью, но полоска растительности была неширокой. А за нею виднелись хилые юкки, мясистые перья дикого чеснока и пожухлая медвежья трава с отцветшими стеблями, достигавшими высоты в добрых пятнадцать футов.
— Скверные места! — сказал белый. — У нас на Севере лучше. Не так ли, Боб?
— Да, — последовал ответ. — Масса2 Фрэнк прав. Здесь массеру3 Бобу не очень нравится. Скорей бы уж добраться до Хельмерс-Хоум, потому что массер Боб голоден, как кит, который готовится проглотить дом.
— Кит не может проглотить дом, — объяснил Фрэнк чернокожему, — потому что его глотка слишком узка для этого.
— Глотку можно раскрыть пошире, как это делает массер Боб, когда он ест… Как далеко еще до Хельмерс-Хоум?
— Точно я не знаю. По описанию, полученному нами сегодня утром, мы скоро уже должны быть у цели… Смотри-ка, не всадник ли это?
Он показал направо, за ручей. Боб попридержал лошадь, приставил к глазам ладонь, защищаясь от низко склонившегося к западу солнца, широко открыл по своему обыкновению рот, словно для того, чтобы получше видеть, и ответил, немного помедлив:
— Да, это всадник, маленький человек на крупной лошади. Он приближается к массеру Бобу и массе Фрэнку.
Всадник, о котором шла речь, приближался резвой рысью, но не прямо навстречу собеседникам, а так, словно бы он и не видел их.
— Странный парень! — пробормотал Фрэнк. — Здесь, на Диком Западе, обычно рады видеть человека; значит, этот путник не очень-то расположен к встрече. Либо он человеконенавистник, либо у него совесть не чиста.
— Массер Боб должен его окликнуть?
— Да, позови его. Твою слоновью трубу он расслышит скорее, чем мою свистульку.
Боб приложил ладони ко рту и заорал во весь голос:
— Эй! Эй! Стой, подожди! Зачем бежать от массера Боба?
У негра и впрямь оказался голос, способный пробудить к жизни даже человека, впавшего в летаргический сон. Всадник осадил лошадь, и оба наших знакомца поспешили к нему.
Приблизившись, они увидели перед собой не мужчину маленького роста, а едва вышедшего из детского возраста юношу. Одет он был подобно калифорнийским ковбоям в наряд из бизоньей шкуры, причем на всех швах его одеяния виднелась бахрома. На голову он нахлобучил широкополое сомбреро. Широкий шарф из красной шерсти охватывал вместо пояса его бедра; конец его свисал с левой стороны. За этот шарф были заткнуты длинный охотничий нож и два инкрустированных серебром пистолета. На коленях он держал тяжелую охотничью двустволку, а с обеих сторон седла были на мексиканский манер приторочены фартуки, прикрывающие ноги и защищавшие их от стрел и ударов копьем.
Лицо юноши сильно потемнело от солнца и, несмотря на молодость, задубело под ветром и непогодой. От левого виска наискосок через весь лоб к правой брови тянулся кроваво-красный шрам шириной в два пальца. Он выглядел весьма воинственно. Молодой человек вообще не производил впечатления незрелого и неопытного. Тяжелое ружье он держал в руке легко, словно перышко; широко раскрытые глаза удивленно рассматривали встречных; в седле он держался так гордо и уверенно, словно был мужчиной во цвете лет, так что лошадь, казалось, и не шевелилась под ним.
— Привет, малыш! — обратился к нему Фрэнк. — Ты знаешь эти края?
— Прекрасно, — тихо отвечал юноша, иронически улыбаясь — верно, тому, что спрашивавший обращался к нему на «ты».
— Знаком тебе Хельмерс-Хоум?
— Да.
— Долго еще до него ехать?
— Чем медленнее, тем дольше.
— Zounds!4 Ты слишком дерзок, мой мальчик.
— Я не мормонский проповедник5.
— Ах, вот что! Тогда прости! Может быть, ты рассердился на меня, потому что я невежливо обратился к тебе?
— И не думал сердиться. Каждый может обращаться, как хочет, но тогда ему придется стерпеть мой ответ.
— Хорошо! Стало быть, мы схожи. Ты мне очень понравился. Вот моя рука. Называй меня на «ты». Прошу у тебя совета. Я чужой в этих краях и еду в Хельмерс-Хоум. Надеюсь, ты не покажешь мне неправильную дорогу.
Он протянул юноше руку. Тот пожал ее, насмешливо оглядел фрак и шляпу и ответил:
— Тот, кто вводит других в заблуждение, — подлец! Я, к несчастью, встречался с подобными людьми. Сейчас я как раз еду в Хельмерс-Хоум. Если хотите, поехали вместе!
Он тронул свою лошадь, и оба всадника последовали за ним, отклонившись от ручья и все больше поворачивая на юг.
— Мы придерживались ручья, — заметил Фрэнк.
— Он тоже привел бы вас к старому Хельмерсу, — отвечал юноша, — но пришлось бы сделать очень большой крюк. Вместо трех четвертей часа вы бы ехали часа два.
— Стало быть, очень хорошо, что мы тебя встретили. Ты знаком с владельцем этого поселения?
— И даже очень хорошо.
— Что это за человек?
Фрэнк и Боб с разных сторон пристроились к своему юному проводнику, заключив его в середину. Он вопросительно поглядел на них и ответил:
— Если совесть у вас нечиста, то не ездите к нему, лучше вернитесь,
— Почему?
— У него наметанный взгляд на подлость, и он строго следит за репутацией своего дома.
— Это мне нравится в людях. Следовательно, нам его нечего опасаться?
— Если вы честные парни, то нет. В таком случае он готов на любую услугу для вас.
— Я слышал, он делает запасы товаров.
— Да, но не ради выгоды, а только для того, чтобы услужить людям, проезжающим мимо. В его лавке есть все, что нужно охотнику, и притом он продает свой товар по самой дешевой цене. Но если кто-то ему не понравится, то ничего не получит и за большие деньги.
— Он, стало быть, оригинал?
— Нет, он просто изо всех сил старается держаться подальше от того сброда, из-за которого Запад стал опасным. Мне совершенно не нужно вам его описывать. Вы скоро его сами узнаете. Одно еще только хочу сказать, что, возможно, вам покажется странным и над чем даже будете смеяться: он — немец. И этим все сказано.
Фрэнк привстал в стременах и воскликнул:
— Что? И этого-то я не пойму? И над этим я буду смеяться? Что тебе взбрело в голову! Я безмерно рад тому, что здесь, на окраине Льяно-Эстакадо, встречу соотечественника.
Лицо проводника оставалось совершенно серьезным; даже улыбка его казалась такой, будто ему, в сущности, совсем и не смешно. Теперь он окинул Фрэнка спокойным, дружелюбным взглядом и спросил:
— Как? Ты немец? Это правда?
— Конечно! Разве по мне не видать?
— Нет. Ты говоришь по-английски не как немец, а выглядишь совсем как дядюшка-янки, прижатый своими племянниками к окну.
— О Боже! Что тебе пришло на ум! Я натуральнейший немец, а кто думает не так, того я познакомлю со своим ружьем.
— Для этого сгодится и нож. Но если это так, то старый Хельмерс будет рад встретиться с земляком.
— Он из Германии?
— Да, и очень высокого мнения о своей родине и своем родном языке.
— Я думаю! Теперь я вдвойне рад оказаться в Хельмерс-Хоум. Собственно говоря, я мог бы догадаться, что он немец. Янки назвал бы поселение Хельмерс-Ранч6 или как-нибудь в этом роде; но Хельмерс-Хоум7 — это имя выдает немца. Ты живешь поблизости?
— Нет! У меня нет ни ранчо, ни дома. Я — словно птица в воздухе или зверь в лесу.
— Значит, бедолага?
— Да!
— Несмотря на свою юность! У тебя нет родителей?
— Ни единого родственника.
— Но имя-то есть!
— Да, конечно. Зовите меня Блади Фокс8.
— Блади Фокс? Это напоминает о кровавых событиях.
— Да, мои родители, братья и сестры были убиты в Льяно-Эстакадо вместе со всеми спутниками; я один остался в живых. Мне тогда было лет восемь. Меня нашли с раскроенным черепом.
— Боже! Ты и в самом деле оправдываешь вырвавшееся у меня слово — «бедолага». На вас напали с целью грабежа?
— Конечно.
— Итак, ты не спас ничего, кроме жизни, имени и ужасных воспоминаний.
— И это не совсем так. Хельмерс наткнулся на меня под кактусами, взял на лошадь и привез к себе. Месяц я лежал в горячке, а когда очнулся, то ничего больше не помнил, совершенно ничего. Я забыл свое собственное имя и не вспомнил его до сих пор. Только ясным остался в памяти момент нападения. Я был бы счастливее, если бы смог его позабыть, потому что тогда жажда мести не гнала бы меня снова и снова по ужасной пустыне.
— А почему тебя назвали Кровавым Лисом?
— Потому что я весь был испачкан кровью, а в лихорадочном бреду часто называл фамилию Фукс. Из этого заключили, что такова моя настоящая фамилия.
— Стало быть, твои родители тоже были немцами?
— Да. Когда я пришел в себя, то не понимал ни одного английского или немецкого слова. Я вообще ничего не понимал. Но английский-то я учил медленно, как человек, этого языка не знающий, а немецкий пошел у меня так быстро, что вскоре я бегло застрекотал на нем. Видимо, раньше я умел говорить по-немецки. Хельмерс был мне как отец. Тогда он еще жил не здесь. Однако мне у него не нравилось. Я рвался на свободу, словно сокол, у которого коршуны растерзали родителей, и он теперь кружится возле окровавленного места, пока ему не удастся наказать убийц. Его острый глаз уже открыл злодеев. Они могут быть стократ сильнее его, и он может потерять свою собственную жизнь, но он охотно отдаст ее, потому что смерть станет одновременно и гибелью убийц.
Юноша громко заскрежетал зубами и так крепко натянул поводья своей лошади, что она встала на дыбы.
— Шрам на лбу остался с тех пор? — спросил Фрэнк.
— Да, — мрачно ответил его спутник. — Но не будем больше об этом. Такие воспоминания меня сильно возбуждают, и вы должны приготовиться к тому, что я ускачу, оставив вас самостоятельно добираться до Хельмерс-Хоум.
— Да, давай лучше поговорим о Хельмерсе. Кем же он был на оставленной родине?
— Служил по лесной части. Кажется, был старшим лесничим.
— Как?.. Что?.. — удивился Фрэнк. — Я тоже!
Кровавый Лис вздрогнул от неожиданности, потом внимательно оглядел говорившего и тогда сказал:
— И ты? Тогда это будет в высшей степени радостная встреча!
— Да, я занимался такой же работой. Только если он добрался до приличной должности старшего лесничего, почему же он от нее отказался?
— С досады. Кажется, его участок находился в частном владении, а хозяином был человек надменный, грубый и вспыльчивый. Они поссорились, причем Хельмерс получил плохую аттестацию, так что нигде не мог найти места. Тогда-то он и уехал так далеко, как только смог… Видишь вон в той стороне дубовую рощицу?
— Да! — ответил Фрэнк, посмотрев в указанном направлении.
— Там мы снова выедем к ручью, а за рощей уже начинаются поля Хельмерса… До сих пор ты расспрашивал меня; теперь и я хочу навести кой-какие справки. Этого бравого негра зовут Скользящий Боб?
При этих словах Боб так подпрыгнул в седле, словно он хотел соскочить с лошади.
— А! О! — выкрикнул он. — Почему масса Кровавый Лис обзывает доброго, хорошего массера Боба?
— Я не хотел ни обзывать, ни оскорблять тебя, — ответил юноша. — Я считаю себя твоим другом.
— Зачем же тогда называть массера Боба так, как его дразнят индейцы? Массер Боб и в самом деле когда-то постоянно соскальзывал с лошади. Но теперь массер Боб скачет, как черт!
И дабы показать, что он сказал правду, негр пришпорил лошадь и галопом поскакал — к упомянутой рощице. Фрэнк тоже удивился вопросу молодого человека.
— Ты знаешь Боба? — спросил он. — Но это же почти невозможно.
— О, возможно! Я и тебя знаю.
— А ну-ка! Как же меня зовут?
— Хромой Фрэнк.
— Вот удача! Верно! Но, малыш, кто тебе сказал об этом? Ведь я здесь ни разу в жизни не был.
— О, — улыбнулся юноша, — такого знаменитого на Западе человека, как ты, надо знать.
Фрэнк напыжился, так что фрак стал ему узок, и спросил:
— Я? Знаменитый? И ты это знаешь?
— Да!
— А кто тебе это сказал?
— Старый мой знакомый Якоб Пфефферкорн, которого обычно называют Толстяк Джемми.
— Черт возьми! Мое прозвище! Где ты его слышал?
— Несколько дней назад я встретился с Джемми в Уошита-Фок, и он рассказал мне, что условился встретиться с вами сегодня в Хельмерс-Хоум.
— Верно. Значит, он там будет?
— Да! Я выехал раньше и еду сюда прямо с верховьев реки. Он вскоре непременно проследует за мной.
— Это прекрасно! Это великолепно! Значит, он рассказал тебе про нас?
— Он описал мне весь ваш путь к Йеллоустоуну. Как только ты сказал мне, что тоже был лесничим, я сразу же догадался, кого вижу перед собой.
— Теперь ты мне поверишь, что я хороший немец?
— Поверю не только в это, поверю и в то, что ты вообще хороший парень, — молодой человек улыбнулся.
— Значит, Дики не охаял меня?
— Ему это и в голову не пришло! Как мог бы он очернить своего бравого Фрэнка!
— Да, знаешь ли, мы порой спорили о вещах, для понимания которых гимназического образования недостаточно. Но это в прошлом, а теперь на всем белом свете нет лучших друзей, чем мы… Но вот Боб, вот и роща. Куда дальше?
— Через мост, на ту сторону, а потом по тропе между деревьями. Это и есть самое верное направление. Таким всадникам, как Боб, не нужна торная дорога.
— Верно, — гордо согласился негр. — Масса Кровавый Лис видел, что массер Боб может скакать напролом через все препятствия, как индеец.
Всадники перепрыгнули через ручей, миновали лесочек и проехали вдоль обнесенных изгородями полей, засеянных кукурузой и овсом.
Здесь местами попадались плодородные черноземы, свойственные техасской равнине и дававшие богатые урожаи. Из ручья можно было брать воду — он протекал совсем близко к жилью. Сразу за ним виднелись скотный двор и хозяйственные постройки.
Дом был сложен из кирпича длинным и низким, без верхнего этажа, но с двумя маленькими мансардами по каждому из фасадов. Перед дверью, стройные, словно свечи, росли четыре огромных дуба с голыми почти до самой вершины стволами. Только на самом верху вширь уходили могучие ветви, дававшие густую тень; под ними стояло много столов и простых деревянных скамей. С первого взгляда можно было угадать, что жилые помещения располагаются справа от входа, слева же находится упомянутая Кровавым Лисом лавка.
За одним из столов сидел мужчина в летах. Зажав во рту трубку, он испытующе разглядывал троих приезжих. Роста он был высокого, крепко сколочен, с продубленным непогодами лицом, обрамленным густой бородой — настоящий житель Запада. По рукам его было видно, что он мало отдыхал и очень много трудился.
Узнав проводника, он встал и еще издалека закричал:
— Добро пожаловать, Кровавый Лис! Ты опять изволил появиться? Есть новости.
— Откуда? — спросил юноша.
— Оттуда.
Человек показал рукой на запад.
— Какие новости? Хорошие?
— К сожалению, нет. Видно, снова в степях появились гиены.
Англоязычные американцы называли Льяно-Эстакадо по-своему: Стейкед-Плейнз, то есть Огороженные равнины, что соответствовало испанскому названию — Равнины с вешками.
Казалось, полученное известие сильно взволновало молодого человека. Он соскочил с лошади, поспешно подошел к мужчине и сказал:
— Ты должен сейчас же сообщить мне подробности.
— Сведений у меня немного, их можно пересказать очень быстро. Прежде, однако, будь так любезен объяснить этим джентльменам, кто я такой.
— Это можно сделать столь же быстро. Ты мастер Хельмерс, владелец этой фермы, а эти господа — мои хорошие друзья: мастер Хромой Фрэнк и массер Скользящий Боб. Они разыскивали тебя — может быть, в надежде что-нибудь у тебя прикупить.
Хельмерс посмотрел на чужаков и заметил:
— Прежде чем торговать, я хочу познакомиться с ними. Раньше я их никогда не видел.
— Ты спокойно можешь принимать их у себя — я же назвал их своими друзьями.
— Всерьез или только из вежливости?
— Вполне серьезно.
— Ну тогда — добро пожаловать.
Он протянул руку Фрэнку, затем — негру, а потом предложил им садиться.
— Сначала надо поставить лошадей, сэр, — сказал Фрэнк. — Вы же знаете, какова первая обязанность мужчины на Западе.
— Хорошо! По вашему отношению к лошадям я вижу, что вы отличные парни… Когда вы намерены уехать?
— Возможно, нам придется остаться на несколько дней, потому что мы ждем приезда своих друзей.
— Тогда отведите лошадей к конюшне и позовите негра Геркулеса. Он вам во всем охотно поможет.
Приезжие поспешили увести лошадей. Хельмерс, покачав головой, посмотрел им вслед и сказал Кровавому Лису:
— Странных парней ты мне привез! Какого-то чернокожего ротмистра из французской армии и пятидесятилетнего джентльмена в шляпе со страусовыми перьями. Подобный головной убор бросается в глаза даже на Дальнем Западе.
— Смотри, не ошибись, старина! Я назову тебе только одно имя, и тогда ты сразу им поверишь. Они — хорошие знакомые Олд Шеттерхэнда. Его они и будут здесь ждать.
— Что? В самом деле? — всплеснул руками фермер. — Олд Шеттерхэнд пожалует в Хельмерс-Хоум?
— Разумеется!
— Откуда ты знаешь? От этих двоих?
— Нет, от толстого Джемми Пфефферкорна.
— Ты и с ним виделся? Я-то встречал его всего два раза, но охотно бы встретился еще.
— Вскоре ты сможешь это сделать. Толстяк Джемми входит в ту компанию, которую поджидают приезжие.
Хельмерс несколько раз пыхнул трубкой, чуть было совсем не погасшей, с удовольствием причмокнул, и лицо его засверкало от радости:
— Какая новость! Олд Шеттерхэнд и Толстяк Джемми! Это — и радость, и большая честь для меня. Я должен сейчас же бежать к своей старой Бербхен, чтобы сообщить ей…
— Стой! — прервал фермера Кровавый Лис, удерживая при этом за руку собравшегося уходить хозяина. — Сначала я хочу услышать, что там случилось в степях!
— Конечно, преступление, — ответил Хельмерс, снова повернувшись к гостю. — Как долго ты у меня не был?
— Почти две недели.
— Тогда ты и не видел те четыре семьи, что хотели переправиться через Льяно. Они уехали больше недели назад, но до места не добрались. С той стороны приехал негоциант Бартон. Они должны были встретиться с ним.
— А столбы были в порядке?
— В том-то и дело, что нет. Если бы Бартон не изучил эту пустыню за два десятка лет странствий, он бы заблудился.
— Где он сейчас?
— Отдыхает в маленькой комнате, наверное, сейчас спит. Когда он здесь появился, то почти умирал от жажды. Несмотря на это, он пожелал прежде всего выспаться.
— Я все же хочу пойти туда и разбудить его, несмотря на то, что он устал. Он должен мне обо всем рассказать!
Молодой человек, взволнованный услышанным, исчез за входной дверью, а фермер снова уселся, продолжая покуривать свою трубку. Удивляясь поспешности юноши, он ограничился легкими кивками головы; потом его лицо приняло выражение покойного удовлетворения. Причину этого было очень легко узнать по словам, которые он бормотал сам себе:
— Толстяк Джемми! Хм!.. И даже Олд Шеттерхэнд! Хм!.. Такие люди приводят с собой только порядочных парней! Хм!.. Соберется все общество! Хм!.. Но я же хотел моей Бербхен сказать, что…
Он вскочил, собираясь поделиться радостной новостью со своей женой, однако так и не сдвинулся с места, потому что именно в это время из-за угла дома появился Фрэнк.
— Ну, мастер, нашли вы негра? — спросил его Хельмерс.
— Да, — ответил Фрэнк. — Боб с ним остался, так что я смог им доверить лошадей. Мне же надо было поскорее вернуться к вам, чтобы сказать, как я рад встретить коллегу.
Он говорил по-английски. До сих пор весь разговор шел на английском языке.
— Коллегу? — спросил Хельмерс. — Это где же?
— Здесь! Разумеется, я говорю о вас.
— Обо мне? С какой стати?
— Ну, Кровавый Лис сказал мне, что вы были старшим лесничим.
— Верно.
— Ну… так мы — коллеги, потому что и я изучал лесоводство.
— О! Где же, мой милый?
— В Германии, в Саксонии.
— Что? В Саксонии? Вы немец? Почему же вы тогда говорите по-английски?
Эти последние слова Хельмерс произнес по-немецки, и сразу же его поддержал Хромой Фрэнк:
— С величайшим удовольствием, господин старший лесничий. Когда речь заходит об унаследованном мною родном языке, то я не церемонюсь, а бросаюсь с места в карьер. Вы сейчас же услышите по чистоте моих синтаксических оборотов, что я живал в той области Германии, где говорят на самом изящном, самом звонком немецком языке, а именно в Морицбурге, около резидентского города Дрездена, там, где стоит замок со знаменитыми рыбными прудами; в нем еще хранится портрет Августа Сильного9… Итак, я приветствую вас от имени немецких лесников и надеюсь, вы тотчас поймете, что имеете в моем лице дело с выдающимся Ingenium magnum sine mixtura Clementiua!