Страница:
Город оказался в панике, в слухах. Во главе одной из колонн видели сына секретаря обкома КПСС Князева. Считали, что манифестацию организовали панки-фашисты, поклонники Адика. Ребята пребывали в эйфорическом восторге – они доказали, что их действия внушают обывателям страх.
Прошло несколько месяцев. На этот раз скупили залежалые черные, из кожзаменителя куртки. Взяв их под мышки, пришли на рынок, купили цветов, затем, разобравшись по пятеркам, в строгом молчании двинулись в центр города. Милиция не могла понять, куда это они идут с букетами цветов, вроде, к памятнику В.И. Ленина. Прохожие стояли в недоумении. А колонна, держа цветы, как факелы, перед памятником опустила их вниз, угрюмо прошла под распростертой рукой вождя, не испытав ни малейшего желания положить даже веточку. Она двинулась на старое кладбище, где были похоронены участники белого движения. В советское время их могилы превратили в свалку, завалили нечистотами и металлическим ломом. Там юноши торжественно, молча уложили букеты цветов буквами «РОА» – Российская Освободительная Армия. В конце концов власти приступили к репрессиям – «отца» исполнителя роли фюрера исключили из рядов КПСС и выгнали с работы, а многим парням придумали уголовные дела. Для отвода глаз сына секретаря обкома отправили подлечиться в психбольницу, а Вячеславу Дерябину организовали «кражу с проникновением». Он получил три года лишения свободы в лагере общего режима.
В зоне на станции Просвет, о которой зэки поют: «На Просвете без просвета комарье кружится», молодой вор попадает в руки знакомых и приятелей. Отряд у него лучший, работа не пыльная – контролер, раз в неделю вызывают его в оперчасть: для подкормки продуктами от родителей. Несмотря на частые нарушения режима, ни одного ШИЗО. Даже тогда, когда он все же получает выговор, его тут же приказом начальника зоны полковника Б.А. Архипова снимают. Дерябе (кликуха) и такая жизнь, конечно, не по нутру, но все же не то, что терпят остальные. Когда он пожелает, тогда заболевает, денег на счету у него хватает, передачи частые, книги и газеты выписывает любые. Услышав эту историю, писатель Юрий Рытхэу сказал: «Умные родители учли и провели через превратности судьбы свое любимое чадо».
Бедные родители собирают по крохам продукты и теплую одежду для родного зэка, едут за тысячи верст из Орска в Улан-Удэ, из Киева в Сусуман, что в Магаданской области – земли отдаленные и труднодоступные, свидание сроком на один день – чтобы своими очами увидеть, подбодрить, поговорить, может быть, в последний раз. Сроки для родных идут медленно, они быстро катятся только для чужих и ментов, посторонних людей, восклицающих: «Ба, да ты, говорят, сидел, а я даже не заметил».
Дадим некоторые советы уезжающим на свиданку. Продукты берите привычные для зэковских желудков, а то наберут дефициту – сгущеного молока, шоколада, винограда. Зэк от радости «напорется» до отвала, а потом уж в зоне желудочные боли, непредвиденные расстройства. Они и для других накладны, так как в зоновский туалет входят в порядке живой очереди. Из теплых вещей обязательно следует взять валенки и утепленные рабочие ботинки, ибо зэк всегда обменяет тепляк на нужные ему вещи и продукты. Для передачи хорошо брать электробритвы, электрочайники и кипятильники, их разрешается использовать для личных нужд. Всегда необходим черный сапожный крем – начищенные сапоги лучше держат тепло и не пропускают влагу – бич зэковских ног, всевозможные мази, эластичные бинты и рабочие рукавицы. Опыт подсказывает: для родного надо взять самое нужное, а подарки, деньги, дефицит приберечь для зоновского начальства и работающих там вольняшек. Начальством для зэка является любой не зэк. Преподносить подарки надо втихомолку, не говоря при этом зэку: мол, мой, из такого-то отряда, часто мне пишет о вас хорошее и благодарит за то, что вы ему помогаете встать на путь исправления. Мой говорит, что уже твердо встал на него и сейчас уже делом доказывает свое исправление. Ежели вы с Южного Урала, прихватите с собой оренбургский пуховый платок, из Киева – домашней колбаски, залитой смальцем в глиняном горшке с Бессарабского рынка, из Иркутска, скажем, бусы чароитовые и нефритовые. Тюмень – столица деревень, может порадовать сердце мента ряпушкой копченой и пелядкой соленой. Охочи до них работники лагерей и тюрем, любят и соленую семгу с водочкой. Работают они во имя интересов государства и общества в местах отдаленных и с контингентом не ахти каким, мало уважающим моральный кодекс коммунизма, а не только ради льгот или из страха. Но все равно подарочки окажут хорошее воздействие – исчезнут придирки, работа для зэка со временем подыщется непыльная. За крупную взятку, возможно, будет большой скосяк – УДО, направление в колонию-поселение или перевод на химию, в худшем случае – расконвой. Еще лучше, надежнее взятка «натурой» – ежели вы симпатичны, с хорошей фигурой и в привлекательном возрасте, умеете строить глазки и живете без особых принципов. Возьмите с собой на свидание презервативы из расчета не только на мужа-зэка, но и на славных офицеров МВД. Войдите в их положение: не жизнь, а сплошная скука, работа по перевоспитанию уголовных может увлечь только молодых выпускников школ и училищ. Выпить хорошо и переспать смачно – смысл всего охранно-воспитательного бытия. С выпивкой дело обстоит нормально – все пьют и собутыльников уйма. Но вот с кем переспать в каких-нибудь Карабулах? Все бабы и биксы на учете и распределены, как колхозно-совхозные картофельные поля по городским организациям. Бабий свежак идет только с зэковских свиданок. Ушлые бабенки это знают и, удлиняя свидание с мужиком, прихватывают офицерские объятия. Грани стираются: муж жене рад с голодухи, мент от скуки – сплошной коллективизм и родственные отношения. Похлопает офицер-мент зэка и скажет: «Хороша твоя баба, умница!» Гадает зэк: откуда у его бабы ум прибавился – видно его командировка повлияла, самой приходится по жизни крутиться, договариваться. Научилась – однодневное свидание продлила аж до трех суток. И засыпает бедолага, убаюканный встречей, рассказами, новостями, сытостью желудка и половых гормонов.
В местах, где сидит «твой», следует завести знакомства, иметь людей, у которых можно переночевать. Об этих местах-приютах менты знают и содержат их люди, им доверенные. Там надо быть осторожным, особенно по части языка. Язык – первый враг зэка. Добираться во многие уральские и сибирские зоны тяжело, дорого и долго – много пересадок, редкий транспорт. Водителям государственных организаций запрещается брать попутчиков, надо договариваться с частниками и платить им много. В общественных автобусах кассиры дают билеты незнакомым на плохие места, хорошо, если втиснешься, а там, будь ты старый или инвалид, места не уступят. Считается, что родители, жены, близкие зэков – не люди. Кричат: «Не уступай этой старой карге место, она едет в Харюзовку (лагерь в Иланском районе Красноярского края) к своему урке. Родила преступника, небось, убийцу или вора, а хочет всеми благами настоящего человека пользоваться». В мате, плевках, пинках, унижениях едут, бредут, добираются до свиданок.
В дальняк везут «Столыпиными» и дают паек в расчете на сутки – булку хлеба, двадцать граммов сахара и несколько килек. Кильку советуем не брать, а попросить хлебной или сахарной замены. В вагоне затруднения с водой, «набухаешься» кильки и будет невмочь, пить захочешь, потянет на малую оправку. Без кильки можно обойтись, лучше хлеб сахарком посыпать и водой смочить, не будешь прыгать и воду просить у конвоя, нервы сбережешь и настроение будет не в упадке, как говорят, физиономия не будет иссушать мозги и стягивать зубы. Зэки разобщены, сгрудили их из разных возрастов, наций, рас, вероисповеданий и объединяет их только смерть. В следственных камерах, где сидят с уголовными деяниями, попадающими под вышак, особая атмосфера. Вышак – самый спокойный класс зэков, ждущий и ощущающий уход из сего бренного мира. Зэки безропотно отдают вышаку лучшую одежду, угощают из передач самыми калорийными и вкусными продуктами, а на суд собирают и пакуют всем, чем богаты. Понимают, что видятся в последний раз – собирают табачок, чай, конфеты, чеснок. Договариваются о том, как сообщить о результатах суда, где написать и отметить. Если по приговору значится исключительная мера наказания – расстрел, то приговоренного переводят в одиночные смертные камеры. Там коротают они дни между жизнью и смертью.
Все объять невозможно, как говорил Козьма Прутков, но о ШИЗО стоит поговорить. ШИЗО – наказание серьезное, мучительное, но такова психика человека, что иногда многолюдство, гам, казармы и спины, спины, спины вызывают такую раздраженность, что необходимо от этого отдохнуть. Как это осуществить в зоне? В больницу попасть – нужны связи, надо комиссии проходить и в доходяги записываться. Остается единственный выход – попасть в ШИЗО. Когда хочешь, не всегда удается. Наконец, напросился, повели. Камеры ШИЗО в своей зоне зэки знают: какие теплые, какие холодные, где пол в сучках, а откидная на ночь кровать в железных полосах и выступающих острых болтах. Попадая в штрафной изолятор, просят: «Гражданин начальник, загони в 16-ю, там не так будет больно бокам и теплее чем в 18-й?» ДПНК усмехается, направляет в 18-ю камеру. Ура, этого и надо! Камера холодная, но без сквозняка и в ней уже на отсидке трое, все свои мужики. Спать будем кругляк, то есть полные сутки. Один днем стоит на вассаре, загораживает пику и ведет бесконечные разговоры с коридорным. Он просит поднять температуру, включить калорифер, просит курева, слушает, кто ушел и пришел, короче – канючит, выпрашивает. В это время сокамерники дрыхнут в клумбе (спать в ШИЗО от подъема до отбоя запрещается). В разных зонах этот способ спанья называют по разному: «спать розой», «в цветке». Так спят только блатные и мужики, иногда допускают чистых и не опаршивевших чертей. Педерастам не положено спать в клумбе. Хорошо спится в розе малорослым, а также обладателям просторной одежды. Прижимаются друг к другу, обнимая спину и опуская голову в живот товарища, сверху запахиваются одеждой. Сибиряки знают, что холод прежде всего проникает через спину и поэтому охотники всегда спят по-тунгусски, на спине, прикрывая ее «мясом» живота. Через определенное время, устав, с одного бока по команде переворачиваются на другой. Опытные это делают спросонья, не просыпаясь вполне, и захолодевшие снаружи клумбы спины согревают переворотом. Так можно спать сутками и «хорошо отдохнуть в ШИЗО». Тяжелее приходится педерастам, они обязаны сидеть у параши или на ее крышке. Параши бывают разные, в последнее время пошли неудобные, их делают из обрезков манессмановских труб. Они тяжелые и крышки с приваренными сверху ручками – совсем пидорам сидеть плохо.
Клумбы – пример зэковской солидарности и сплочения. Клумбники, проведя время в эмбриональной позе спячки, становятся близкими людьми. При сильных холодах клумбы многих спасают от верной смерти. Действуют тут по примеру таежников-охотников, попавших в студеную воду – зимой в наледи, осенью или весной провалившихся в «сало» или под лед. Охотники обычно раздеваются догола, одежду, спички сушат телом внутри, сами крутясь, как струи в речном водовороте. Просушив одежду, ее одевают и затем разжигают костер и делают шалаш. Зэки также поступают – раздеваются, обнимаются, половину одежды расстилают на полу, другой покрываются сверху. Весь теплый воздух из легких направляют внутрь клумбового мешка. Так спят и кемарят в долгие дни ШИЗО. Важнейшее качество зэка – держать язык за зубами, или, выражаясь по фене, хайло за пазухой. Отвечать на вопросы надо последним, продумывая каждое слово, еще лучше – промолчать и не встревать в треп. Старики-зэки обычно молчат, завалившись на шконку, и читают, разглядывают картинки, прикинувшись неслышавшими и не знающими. Слово ранит, оскорбляет, возмущает, особенно когда ему нет выхода и сидишь в бочке – камере. Правило зэка – жить без оценок, не осуждать и не выдавать знаемое. Зэковские нравы сродни буре, переменчивы – сейчас он разламывает с тобой пайку, друг закадычный, через минуту из-за единого слова – кровный враг. Нервы у зэков всегда на взводе, на истощении, все живут во многих мирах – судебных, воображаемых вольных, и здешнем – реальном. Глубина оскорбления несоизмерима с обидами на воле, там можно уйти и промолчать, здесь нельзя, не положено, надо ответить.
Как-то завели глупое ботало – разговор на тему, любимую лагерниками – о педерастах. Стали вспоминать их кликухи и национальности, пристали и ко мне, спросив: «Как ты думаешь, есть ли пидоры среди твоей нации». Подумав, я отвечал: «Конечно, братцы есть, только по этой части я профан». «Правильно, – закричали, – мы знаем пидора Вульфа в Толмачевской зоне». Стали перебирать всех известных пидоров от Анадыря до Астрахани, от Кушки до Харасавея, разбирать их достоинства и качества. Один из спорщиков скоропалительно произнес: «Я был в Узени, что на Мангышлаке, там был пидор – грузин, такой хороший, пай-мальчик». При этих словах вдруг вскакивает другой и бьет его наотмашь. Насилу тот болтун очухался. Грузин Чубабрия, сидевший по 117 УК РСФСР за участие в групповом изнасиловании, стал, отдышавшись, говорить: «Педерасты есть среди всех других национальностей, кроме грузин. Он оскорбил своими словами весь грузинский народ и поэтому я его чуть не убил. Падло, если еще раз раскроет свою пасть, я его примочу. Знай, среди грузин педерастов нет, не было и не будет. Мы, как узнаем о таковых, тотчас сразу убиваем». Ночью на Чубабрия набросили удавку, изнасиловали. Очнувшись, он пытался повеситься, но ему не дали, перевели в другую хату. Срок свой он добил среди педерастов в Убинской зоне, как и положено осужденному по статье за изнасилование. Так что слова надо знать, где произносить, будь ты хоть тысячу раз прав. Даже опытные, бывалые зэки и те дорого расплачиваются за не к месту сказанное.
В камерах желательно не играть в карты и другие игры. Зэк иногда рассчитывает на свои силы, но в камере они иссякают. К примеру идет игра в карты на приседание. При мне один юноша проиграл три сотни приседаний. Ерунда вроде бы? Но по правилам триста присядок – с опусканием тела до пола и выпрямлением в полный рост – оказалось для него невыполнимыми. Дошел до 270 и упал: проиграл фуфло, стал пидором. Наберись стойкости, не играй, прикинься лучше дураком. Будут уговаривать, приставать, держись, не поддавайся, говорит тебе старый зэк.
Ресницы доброго дракона
Прошло несколько месяцев. На этот раз скупили залежалые черные, из кожзаменителя куртки. Взяв их под мышки, пришли на рынок, купили цветов, затем, разобравшись по пятеркам, в строгом молчании двинулись в центр города. Милиция не могла понять, куда это они идут с букетами цветов, вроде, к памятнику В.И. Ленина. Прохожие стояли в недоумении. А колонна, держа цветы, как факелы, перед памятником опустила их вниз, угрюмо прошла под распростертой рукой вождя, не испытав ни малейшего желания положить даже веточку. Она двинулась на старое кладбище, где были похоронены участники белого движения. В советское время их могилы превратили в свалку, завалили нечистотами и металлическим ломом. Там юноши торжественно, молча уложили букеты цветов буквами «РОА» – Российская Освободительная Армия. В конце концов власти приступили к репрессиям – «отца» исполнителя роли фюрера исключили из рядов КПСС и выгнали с работы, а многим парням придумали уголовные дела. Для отвода глаз сына секретаря обкома отправили подлечиться в психбольницу, а Вячеславу Дерябину организовали «кражу с проникновением». Он получил три года лишения свободы в лагере общего режима.
В зоне на станции Просвет, о которой зэки поют: «На Просвете без просвета комарье кружится», молодой вор попадает в руки знакомых и приятелей. Отряд у него лучший, работа не пыльная – контролер, раз в неделю вызывают его в оперчасть: для подкормки продуктами от родителей. Несмотря на частые нарушения режима, ни одного ШИЗО. Даже тогда, когда он все же получает выговор, его тут же приказом начальника зоны полковника Б.А. Архипова снимают. Дерябе (кликуха) и такая жизнь, конечно, не по нутру, но все же не то, что терпят остальные. Когда он пожелает, тогда заболевает, денег на счету у него хватает, передачи частые, книги и газеты выписывает любые. Услышав эту историю, писатель Юрий Рытхэу сказал: «Умные родители учли и провели через превратности судьбы свое любимое чадо».
Бедные родители собирают по крохам продукты и теплую одежду для родного зэка, едут за тысячи верст из Орска в Улан-Удэ, из Киева в Сусуман, что в Магаданской области – земли отдаленные и труднодоступные, свидание сроком на один день – чтобы своими очами увидеть, подбодрить, поговорить, может быть, в последний раз. Сроки для родных идут медленно, они быстро катятся только для чужих и ментов, посторонних людей, восклицающих: «Ба, да ты, говорят, сидел, а я даже не заметил».
Дадим некоторые советы уезжающим на свиданку. Продукты берите привычные для зэковских желудков, а то наберут дефициту – сгущеного молока, шоколада, винограда. Зэк от радости «напорется» до отвала, а потом уж в зоне желудочные боли, непредвиденные расстройства. Они и для других накладны, так как в зоновский туалет входят в порядке живой очереди. Из теплых вещей обязательно следует взять валенки и утепленные рабочие ботинки, ибо зэк всегда обменяет тепляк на нужные ему вещи и продукты. Для передачи хорошо брать электробритвы, электрочайники и кипятильники, их разрешается использовать для личных нужд. Всегда необходим черный сапожный крем – начищенные сапоги лучше держат тепло и не пропускают влагу – бич зэковских ног, всевозможные мази, эластичные бинты и рабочие рукавицы. Опыт подсказывает: для родного надо взять самое нужное, а подарки, деньги, дефицит приберечь для зоновского начальства и работающих там вольняшек. Начальством для зэка является любой не зэк. Преподносить подарки надо втихомолку, не говоря при этом зэку: мол, мой, из такого-то отряда, часто мне пишет о вас хорошее и благодарит за то, что вы ему помогаете встать на путь исправления. Мой говорит, что уже твердо встал на него и сейчас уже делом доказывает свое исправление. Ежели вы с Южного Урала, прихватите с собой оренбургский пуховый платок, из Киева – домашней колбаски, залитой смальцем в глиняном горшке с Бессарабского рынка, из Иркутска, скажем, бусы чароитовые и нефритовые. Тюмень – столица деревень, может порадовать сердце мента ряпушкой копченой и пелядкой соленой. Охочи до них работники лагерей и тюрем, любят и соленую семгу с водочкой. Работают они во имя интересов государства и общества в местах отдаленных и с контингентом не ахти каким, мало уважающим моральный кодекс коммунизма, а не только ради льгот или из страха. Но все равно подарочки окажут хорошее воздействие – исчезнут придирки, работа для зэка со временем подыщется непыльная. За крупную взятку, возможно, будет большой скосяк – УДО, направление в колонию-поселение или перевод на химию, в худшем случае – расконвой. Еще лучше, надежнее взятка «натурой» – ежели вы симпатичны, с хорошей фигурой и в привлекательном возрасте, умеете строить глазки и живете без особых принципов. Возьмите с собой на свидание презервативы из расчета не только на мужа-зэка, но и на славных офицеров МВД. Войдите в их положение: не жизнь, а сплошная скука, работа по перевоспитанию уголовных может увлечь только молодых выпускников школ и училищ. Выпить хорошо и переспать смачно – смысл всего охранно-воспитательного бытия. С выпивкой дело обстоит нормально – все пьют и собутыльников уйма. Но вот с кем переспать в каких-нибудь Карабулах? Все бабы и биксы на учете и распределены, как колхозно-совхозные картофельные поля по городским организациям. Бабий свежак идет только с зэковских свиданок. Ушлые бабенки это знают и, удлиняя свидание с мужиком, прихватывают офицерские объятия. Грани стираются: муж жене рад с голодухи, мент от скуки – сплошной коллективизм и родственные отношения. Похлопает офицер-мент зэка и скажет: «Хороша твоя баба, умница!» Гадает зэк: откуда у его бабы ум прибавился – видно его командировка повлияла, самой приходится по жизни крутиться, договариваться. Научилась – однодневное свидание продлила аж до трех суток. И засыпает бедолага, убаюканный встречей, рассказами, новостями, сытостью желудка и половых гормонов.
В местах, где сидит «твой», следует завести знакомства, иметь людей, у которых можно переночевать. Об этих местах-приютах менты знают и содержат их люди, им доверенные. Там надо быть осторожным, особенно по части языка. Язык – первый враг зэка. Добираться во многие уральские и сибирские зоны тяжело, дорого и долго – много пересадок, редкий транспорт. Водителям государственных организаций запрещается брать попутчиков, надо договариваться с частниками и платить им много. В общественных автобусах кассиры дают билеты незнакомым на плохие места, хорошо, если втиснешься, а там, будь ты старый или инвалид, места не уступят. Считается, что родители, жены, близкие зэков – не люди. Кричат: «Не уступай этой старой карге место, она едет в Харюзовку (лагерь в Иланском районе Красноярского края) к своему урке. Родила преступника, небось, убийцу или вора, а хочет всеми благами настоящего человека пользоваться». В мате, плевках, пинках, унижениях едут, бредут, добираются до свиданок.
В дальняк везут «Столыпиными» и дают паек в расчете на сутки – булку хлеба, двадцать граммов сахара и несколько килек. Кильку советуем не брать, а попросить хлебной или сахарной замены. В вагоне затруднения с водой, «набухаешься» кильки и будет невмочь, пить захочешь, потянет на малую оправку. Без кильки можно обойтись, лучше хлеб сахарком посыпать и водой смочить, не будешь прыгать и воду просить у конвоя, нервы сбережешь и настроение будет не в упадке, как говорят, физиономия не будет иссушать мозги и стягивать зубы. Зэки разобщены, сгрудили их из разных возрастов, наций, рас, вероисповеданий и объединяет их только смерть. В следственных камерах, где сидят с уголовными деяниями, попадающими под вышак, особая атмосфера. Вышак – самый спокойный класс зэков, ждущий и ощущающий уход из сего бренного мира. Зэки безропотно отдают вышаку лучшую одежду, угощают из передач самыми калорийными и вкусными продуктами, а на суд собирают и пакуют всем, чем богаты. Понимают, что видятся в последний раз – собирают табачок, чай, конфеты, чеснок. Договариваются о том, как сообщить о результатах суда, где написать и отметить. Если по приговору значится исключительная мера наказания – расстрел, то приговоренного переводят в одиночные смертные камеры. Там коротают они дни между жизнью и смертью.
Все объять невозможно, как говорил Козьма Прутков, но о ШИЗО стоит поговорить. ШИЗО – наказание серьезное, мучительное, но такова психика человека, что иногда многолюдство, гам, казармы и спины, спины, спины вызывают такую раздраженность, что необходимо от этого отдохнуть. Как это осуществить в зоне? В больницу попасть – нужны связи, надо комиссии проходить и в доходяги записываться. Остается единственный выход – попасть в ШИЗО. Когда хочешь, не всегда удается. Наконец, напросился, повели. Камеры ШИЗО в своей зоне зэки знают: какие теплые, какие холодные, где пол в сучках, а откидная на ночь кровать в железных полосах и выступающих острых болтах. Попадая в штрафной изолятор, просят: «Гражданин начальник, загони в 16-ю, там не так будет больно бокам и теплее чем в 18-й?» ДПНК усмехается, направляет в 18-ю камеру. Ура, этого и надо! Камера холодная, но без сквозняка и в ней уже на отсидке трое, все свои мужики. Спать будем кругляк, то есть полные сутки. Один днем стоит на вассаре, загораживает пику и ведет бесконечные разговоры с коридорным. Он просит поднять температуру, включить калорифер, просит курева, слушает, кто ушел и пришел, короче – канючит, выпрашивает. В это время сокамерники дрыхнут в клумбе (спать в ШИЗО от подъема до отбоя запрещается). В разных зонах этот способ спанья называют по разному: «спать розой», «в цветке». Так спят только блатные и мужики, иногда допускают чистых и не опаршивевших чертей. Педерастам не положено спать в клумбе. Хорошо спится в розе малорослым, а также обладателям просторной одежды. Прижимаются друг к другу, обнимая спину и опуская голову в живот товарища, сверху запахиваются одеждой. Сибиряки знают, что холод прежде всего проникает через спину и поэтому охотники всегда спят по-тунгусски, на спине, прикрывая ее «мясом» живота. Через определенное время, устав, с одного бока по команде переворачиваются на другой. Опытные это делают спросонья, не просыпаясь вполне, и захолодевшие снаружи клумбы спины согревают переворотом. Так можно спать сутками и «хорошо отдохнуть в ШИЗО». Тяжелее приходится педерастам, они обязаны сидеть у параши или на ее крышке. Параши бывают разные, в последнее время пошли неудобные, их делают из обрезков манессмановских труб. Они тяжелые и крышки с приваренными сверху ручками – совсем пидорам сидеть плохо.
Клумбы – пример зэковской солидарности и сплочения. Клумбники, проведя время в эмбриональной позе спячки, становятся близкими людьми. При сильных холодах клумбы многих спасают от верной смерти. Действуют тут по примеру таежников-охотников, попавших в студеную воду – зимой в наледи, осенью или весной провалившихся в «сало» или под лед. Охотники обычно раздеваются догола, одежду, спички сушат телом внутри, сами крутясь, как струи в речном водовороте. Просушив одежду, ее одевают и затем разжигают костер и делают шалаш. Зэки также поступают – раздеваются, обнимаются, половину одежды расстилают на полу, другой покрываются сверху. Весь теплый воздух из легких направляют внутрь клумбового мешка. Так спят и кемарят в долгие дни ШИЗО. Важнейшее качество зэка – держать язык за зубами, или, выражаясь по фене, хайло за пазухой. Отвечать на вопросы надо последним, продумывая каждое слово, еще лучше – промолчать и не встревать в треп. Старики-зэки обычно молчат, завалившись на шконку, и читают, разглядывают картинки, прикинувшись неслышавшими и не знающими. Слово ранит, оскорбляет, возмущает, особенно когда ему нет выхода и сидишь в бочке – камере. Правило зэка – жить без оценок, не осуждать и не выдавать знаемое. Зэковские нравы сродни буре, переменчивы – сейчас он разламывает с тобой пайку, друг закадычный, через минуту из-за единого слова – кровный враг. Нервы у зэков всегда на взводе, на истощении, все живут во многих мирах – судебных, воображаемых вольных, и здешнем – реальном. Глубина оскорбления несоизмерима с обидами на воле, там можно уйти и промолчать, здесь нельзя, не положено, надо ответить.
Как-то завели глупое ботало – разговор на тему, любимую лагерниками – о педерастах. Стали вспоминать их кликухи и национальности, пристали и ко мне, спросив: «Как ты думаешь, есть ли пидоры среди твоей нации». Подумав, я отвечал: «Конечно, братцы есть, только по этой части я профан». «Правильно, – закричали, – мы знаем пидора Вульфа в Толмачевской зоне». Стали перебирать всех известных пидоров от Анадыря до Астрахани, от Кушки до Харасавея, разбирать их достоинства и качества. Один из спорщиков скоропалительно произнес: «Я был в Узени, что на Мангышлаке, там был пидор – грузин, такой хороший, пай-мальчик». При этих словах вдруг вскакивает другой и бьет его наотмашь. Насилу тот болтун очухался. Грузин Чубабрия, сидевший по 117 УК РСФСР за участие в групповом изнасиловании, стал, отдышавшись, говорить: «Педерасты есть среди всех других национальностей, кроме грузин. Он оскорбил своими словами весь грузинский народ и поэтому я его чуть не убил. Падло, если еще раз раскроет свою пасть, я его примочу. Знай, среди грузин педерастов нет, не было и не будет. Мы, как узнаем о таковых, тотчас сразу убиваем». Ночью на Чубабрия набросили удавку, изнасиловали. Очнувшись, он пытался повеситься, но ему не дали, перевели в другую хату. Срок свой он добил среди педерастов в Убинской зоне, как и положено осужденному по статье за изнасилование. Так что слова надо знать, где произносить, будь ты хоть тысячу раз прав. Даже опытные, бывалые зэки и те дорого расплачиваются за не к месту сказанное.
В камерах желательно не играть в карты и другие игры. Зэк иногда рассчитывает на свои силы, но в камере они иссякают. К примеру идет игра в карты на приседание. При мне один юноша проиграл три сотни приседаний. Ерунда вроде бы? Но по правилам триста присядок – с опусканием тела до пола и выпрямлением в полный рост – оказалось для него невыполнимыми. Дошел до 270 и упал: проиграл фуфло, стал пидором. Наберись стойкости, не играй, прикинься лучше дураком. Будут уговаривать, приставать, держись, не поддавайся, говорит тебе старый зэк.
Ресницы доброго дракона
Жаль, конечно, что добрый дракон, из ресниц которого по преданию появились чаинки, не родился человеком. Чай – жизнь советских лагерей, ее духовное наполнение и главный поставщик витаминов в обессиленное тело зэка. Этот поставщик – чай грузинский. Все другие чаи как в зоне, так, впрочем, и на воле, увы, кулинарно-ботаническая редкость. В ожидании ареста будущий зэк вшивает чай в фуфайку, рассыпая его в вате, хоронит в шапке, перестегивая ее, в обшлага рукавов, в ремни, каблуки, в резинки трусов. Мастера делают из чая черное, как смоль варево, которым пропитывают рубашки и майки. Как только новичок появится за решеткой, первым долгом подлетают к нему и спрашивают: «Принес ли чай?» В зонах и тюрьмах только и разговоров – где можно и через кого подтянуть плиту чая. Есть ли чай у баландеров, продается ли в тюрьме дубаками, на что он сейчас обменивается в бане и прожарке?
Чай – это живительный кофеин – кровь чифириста. Зэк так к нему привыкает, что когда чая нет, наступает горе, сумерки, болит голова, трещат кости, замирает сердце. В камерах начинаются драки и спаситель, объединитель людей – чай. Ищут его в сидорах – не завалялись ли чаинки, перебирают пропахшую мочой вату матрасов и подушек, так как там он может заваляться, ибо часто от шмонов в них прячут чай. Найдя что-либо похожее на чаинки, кипятят. Чай пересыпают и заваривают нежно, как драгоценность. Рассыпанный чай не западло и собрать. Чифирист за чай отдаст не только мать родную, но и все остальное, включая душу.
Чай кипятят много раз, до бесконечности, три первых подъема – первяк, вторяк, третьяк считаются благородными, далее на подъем чай отдается чертям и педерастам. Но некоторые и спитую заварку не выбрасывают, ее сушат и добавляют, мухлюя, в настоящий чай – фальсифицируют. В прошлом веке фальсифицировали только на воле и только в Капорье, в селе под Санкт-Петербургом, добавляя в китайский сушеные листья Иван-чая. Тот чай назывался капорным. Этот фальсифицированный, зоновский, зовется педерастичным. Педерастичный чай сплавляют пидорам и чертям, блатной же, обнаружив подвох, сразу бьет поставщика по мордам. По советским раскладкам зэку положено в месяц 50 граммов чая из ларька и по грамму в день в столовой. Получается почти три грамма в день. При этом в тюрьме чаем не отовариваются. Учтем, что не каждый месяц можно купить пачку чая, так как многие наказываются лишением ларька и к тому же в столовой чай только по цвету является таковым. Давно научились в столовых подавать «чай», заваренный старой заваркой, запаренной с содой.
В ларьке прежде всего отовариваются чаем. Черти и педерасты, купив чай, по закону его должны передать мужикам и блатным, им настоящий чай пить не полагается. В тюремном шмоне чай спасают в первую очередь, его не западло прятать в фуфло пидорам, привязывать пакеты к мошонкам, опускать в целлофановых пакетах в унитазы, хранить в мусорных бачках – тузиках. Камеры, в которых имеются заначки для чая, считаются особо хорошими. Умеющий доставать чай и знающий к нему дорогу – самый почитаемый человек в зоне и в тюрьме.
При допросах арестованный сразу просит следока принести ему плиту чая, только тогда он будет давать показания. На чай меняется все, из-за чая убивают, растлевают, мучают. Уже давно все пропахло, провоняло чаем и баландой в зэковских учреждениях Союза. Торговля чаем – важнейшая статья дохода работников зон и тюрем, а также охраны и конвойной службы. Охрана в большинстве комплектуется из иножителей: в русских районах охранники нерусские, в национальных наоборот – русские, украинцы, литовцы. Подкопить к дембелю деньжат, купить иногда водочки можно только продажей чая. В районах с зонами в магазинах чая днем с огнем не найдешь, его получают в посылках, достают через знакомых, спекулянтов и родственников. Чай в зоны носят вольнонаемные, а также зэки, находящиеся в расконвое. Как ни просматривают машины, детали, готовую продукцию, какую только слежку ни организуют, чай проходит в зоны, скрепляя и объединяя людей, толкая их на разговор, отгоняя дурные мысли и не позволяя всему «шиферу» упасть с головы.
Лагеря и объекты, находящиеся в них, окружены сеткой противокида, высотой в 15–20 метров. На этой сетке всегда висят «мертвяки» – не долетевшие до зоны пакеты с чаем, висят, как повешенные, служа предметом частых пересудов зэков. Мастера кида – это непревзойденные спортсмены. На воле хобби «кид» очень ценится. Приезжают к ним дружки и направляются они в окрестные зоны, хорошо зная их ландшафтную планировку. Цена зоны повышается, ежели туда можно закидывать – забрасывать с размаху – с руки, с бега, с машин, мотоциклов; используют самострелы-арбалеты и переносные кидо-бросальные машины. Если зона в лесу, машину устанавливают на деревья и натяг – канатно-кожаные ремни – позволяет перебрасывать через противокид любой высоты. Кидают обычно в праздничные, воскресные дни, ночью, заранее оповещая о времени кида, а на территорию строящихся зэками объектов даже в обычные рабочие дни. Удачный кид – радость и праздник: шутка ли, получить два килограмма чаю сразу!
Проектировщики МВД при размещении лагерей учитывают возможность кида. С их точки зрения вовсе не нелепо размещение зон на открытых площадках, в болотах, на вершинах сопок. Хорошая продуваемость, болотистость и открытость вокруг зоны – лучшие препятствия киду. Попробуй что-либо забросить, стоя по пояс в холодной воде или на шатающихся кочках. Головное управление по проектированию лагерей находится в Ленинграде, имея почти во всех краях свои филиалы. Устроиться туда проектировщиками сложно, оформляют долго, проверяя тебя и предков вплоть до десятого колена; но овчинка выделки стоит – оплата богатая, все ментовские льготы в придаток, а работа несложная: сиди и черти? простые казармы – бараки согласно советскому стилю «барокко». Морока лишь с согласованием проектов во всевозможных ментовских организациях, которые вносят свои «зоновско-оперативные» коррективы, в том числе для затруднения кида.
По поверию, чай содержит сотни витаминов и минеральных солей – он средство от всех болезней: от желудочных и головных болей, им промывают глаза и раны, прополаскивают половые органы, вступая в связь с педерастами, смачивают бинты и накладывают на опухоли. На воле из чая делают вытяжку, концентрат, которым начиняют конфеты и пропитывают оберточную бумагу, добавляют во все разрешимое к пересылке в тюрьму и зону.
Чай – важнейший элемент любого зэковского ритуала, им поддерживают зэков настоящих, понимающих вкус арестантской жизни. Можно жевануть и всухую. Сначала непривычно – словно песку в рот набрал, но потом, прослюнявив, почувствуешь прилив сил, на мгновение отойдешь от сумеречных мыслей. Он, чай, связующее звено между жизнью и смертью. Из-за него и к грузинам отношение особое: у них ведь чай растет! Приготовлять чифирь не каждый может и не все зэки к этому чародейству допускаются. Зэки страны Советов получше китайцев и японцев – признанных ценителей чая, знают, как лучше заваривать – разбираются в воде, в посуде, в чаеразвесочных фабриках. Ценятся те зоны, где вода артезианская, из своих, лагерных скважин, а также где ангарские и енисейские воды. Нормален чай на воде Новосибирской, Иркутской и Минусинской тюрем, плох в Читинской, Курганской, «совсем не чай» в казахстанских и волжских зонах. Лучшая ферментация чая производится на Иркутской чаеразвесочной фабрике. Все знают, что в ее ограде стоит памятник чифирю – большой заварной чайник с надписью «Грузинский чай». Настоящий чифирист и в драку вступит, доказывая преимущества иркутского чая по сравнению с зугдидским или уфимским.
Блатные и мужики чай варят сами, не доверяя этот благородный напиток чертям и педерастам. В камерах это производится так. Садится зэк на корточки у параши, ставит человека на вассер у пики и приступает к чародействию. Хороший огонь, плотное пламя и отсутствие запаха дают хлопчатобумажные «дрова» – рубахи байковые, нательное белье. Заранее из них делаются жгуты-закрутки, их поджигают, пепел стряхивают в рядом стоящую шлюмку с водой. В считанные минуты вода начинает бурлить, и тогда другой, подручный, сыплет чай. Он поднимается кипячением несколько раз. Полученное варево сливается в эмалированную кружку пахана. Пьют чифирь по кругу, передавая кружку друг другу – по глотку в первый круг, затем по два во второй и так далее.
Не понять впервые попавшему в карантин, зачем к нему подходит блатной и по-сталински, так же как тот проверял новую солдатскую форму на параде 1938 года у солдата Ивана Водянова, начинает ощупывать рубашку, запускает руки в нательное белье и, взвизгивая, кричит.
– Скидывай быстрее! Братва, смотри, рубаха – ништяк, байковая – отличные дрова.
– Ребятушки, – взмаливается владелец дров, – она теплая, жена по блату достала, я больной, все время простываю.
– Мы тоже все больные и тоже не пальцем деланные, знаем давно, что дрова пакистанские, корейские, китайские, наши – ситцевые, полотенца махровые и вафельные дают отличный жар, кипяточек славный. Скидывай и молись, что не сдираем вместе со шкурой, а замену даем. Возьми симпатическую (синтетическую). Такие не горят, а плавятся, руки обжигают, плохо тушатся. Вонь от них идет – смрад, как из толкана. Дубаки просыпаются. Дрянь из них дрова.
Многоходочный зэк, возвращаясь в свою хату, обязан прихватить дров и как можно больше – таковы неписаные правила.
Есть такие чаевары-виртуозы, что, разговаривая через кормушку с дубаком, кипятят чай, притом, одной рукой держит кружку, другой – пламя из сложенной китайским веером газеты. Плохое пламя дает московская «Правда», отпечатанная на белой финской бумаге, лучше своя бумага – пермских и сахалинских целлюлозно-бумажных комбинатов. Чай варят везде – на шконках и под ними, на одеялах, под одеждой. В этом случае под кружку подстилают мокрое полотенце, чтобы матрас не загорелся. Умудряются даже варить в Столыпиных, автозаках – будках-коробках, которыми доставляют на объекты зэков из выездных зон. От такой варки алюминиевые кружки становятся черными, их разрешается чистить чертям. Они соскребают со стен кирпичную и штукатурную пыль и драят кружки до блеска, тратя на это многие часы. Можно чистить использованной заваркой, кусками валенок и бумагой. Но бумага – дефицит, нужна для подтирки задниц, тарочек и чтива на досуге.
Чай – это живительный кофеин – кровь чифириста. Зэк так к нему привыкает, что когда чая нет, наступает горе, сумерки, болит голова, трещат кости, замирает сердце. В камерах начинаются драки и спаситель, объединитель людей – чай. Ищут его в сидорах – не завалялись ли чаинки, перебирают пропахшую мочой вату матрасов и подушек, так как там он может заваляться, ибо часто от шмонов в них прячут чай. Найдя что-либо похожее на чаинки, кипятят. Чай пересыпают и заваривают нежно, как драгоценность. Рассыпанный чай не западло и собрать. Чифирист за чай отдаст не только мать родную, но и все остальное, включая душу.
Чай кипятят много раз, до бесконечности, три первых подъема – первяк, вторяк, третьяк считаются благородными, далее на подъем чай отдается чертям и педерастам. Но некоторые и спитую заварку не выбрасывают, ее сушат и добавляют, мухлюя, в настоящий чай – фальсифицируют. В прошлом веке фальсифицировали только на воле и только в Капорье, в селе под Санкт-Петербургом, добавляя в китайский сушеные листья Иван-чая. Тот чай назывался капорным. Этот фальсифицированный, зоновский, зовется педерастичным. Педерастичный чай сплавляют пидорам и чертям, блатной же, обнаружив подвох, сразу бьет поставщика по мордам. По советским раскладкам зэку положено в месяц 50 граммов чая из ларька и по грамму в день в столовой. Получается почти три грамма в день. При этом в тюрьме чаем не отовариваются. Учтем, что не каждый месяц можно купить пачку чая, так как многие наказываются лишением ларька и к тому же в столовой чай только по цвету является таковым. Давно научились в столовых подавать «чай», заваренный старой заваркой, запаренной с содой.
В ларьке прежде всего отовариваются чаем. Черти и педерасты, купив чай, по закону его должны передать мужикам и блатным, им настоящий чай пить не полагается. В тюремном шмоне чай спасают в первую очередь, его не западло прятать в фуфло пидорам, привязывать пакеты к мошонкам, опускать в целлофановых пакетах в унитазы, хранить в мусорных бачках – тузиках. Камеры, в которых имеются заначки для чая, считаются особо хорошими. Умеющий доставать чай и знающий к нему дорогу – самый почитаемый человек в зоне и в тюрьме.
При допросах арестованный сразу просит следока принести ему плиту чая, только тогда он будет давать показания. На чай меняется все, из-за чая убивают, растлевают, мучают. Уже давно все пропахло, провоняло чаем и баландой в зэковских учреждениях Союза. Торговля чаем – важнейшая статья дохода работников зон и тюрем, а также охраны и конвойной службы. Охрана в большинстве комплектуется из иножителей: в русских районах охранники нерусские, в национальных наоборот – русские, украинцы, литовцы. Подкопить к дембелю деньжат, купить иногда водочки можно только продажей чая. В районах с зонами в магазинах чая днем с огнем не найдешь, его получают в посылках, достают через знакомых, спекулянтов и родственников. Чай в зоны носят вольнонаемные, а также зэки, находящиеся в расконвое. Как ни просматривают машины, детали, готовую продукцию, какую только слежку ни организуют, чай проходит в зоны, скрепляя и объединяя людей, толкая их на разговор, отгоняя дурные мысли и не позволяя всему «шиферу» упасть с головы.
Лагеря и объекты, находящиеся в них, окружены сеткой противокида, высотой в 15–20 метров. На этой сетке всегда висят «мертвяки» – не долетевшие до зоны пакеты с чаем, висят, как повешенные, служа предметом частых пересудов зэков. Мастера кида – это непревзойденные спортсмены. На воле хобби «кид» очень ценится. Приезжают к ним дружки и направляются они в окрестные зоны, хорошо зная их ландшафтную планировку. Цена зоны повышается, ежели туда можно закидывать – забрасывать с размаху – с руки, с бега, с машин, мотоциклов; используют самострелы-арбалеты и переносные кидо-бросальные машины. Если зона в лесу, машину устанавливают на деревья и натяг – канатно-кожаные ремни – позволяет перебрасывать через противокид любой высоты. Кидают обычно в праздничные, воскресные дни, ночью, заранее оповещая о времени кида, а на территорию строящихся зэками объектов даже в обычные рабочие дни. Удачный кид – радость и праздник: шутка ли, получить два килограмма чаю сразу!
Проектировщики МВД при размещении лагерей учитывают возможность кида. С их точки зрения вовсе не нелепо размещение зон на открытых площадках, в болотах, на вершинах сопок. Хорошая продуваемость, болотистость и открытость вокруг зоны – лучшие препятствия киду. Попробуй что-либо забросить, стоя по пояс в холодной воде или на шатающихся кочках. Головное управление по проектированию лагерей находится в Ленинграде, имея почти во всех краях свои филиалы. Устроиться туда проектировщиками сложно, оформляют долго, проверяя тебя и предков вплоть до десятого колена; но овчинка выделки стоит – оплата богатая, все ментовские льготы в придаток, а работа несложная: сиди и черти? простые казармы – бараки согласно советскому стилю «барокко». Морока лишь с согласованием проектов во всевозможных ментовских организациях, которые вносят свои «зоновско-оперативные» коррективы, в том числе для затруднения кида.
По поверию, чай содержит сотни витаминов и минеральных солей – он средство от всех болезней: от желудочных и головных болей, им промывают глаза и раны, прополаскивают половые органы, вступая в связь с педерастами, смачивают бинты и накладывают на опухоли. На воле из чая делают вытяжку, концентрат, которым начиняют конфеты и пропитывают оберточную бумагу, добавляют во все разрешимое к пересылке в тюрьму и зону.
Чай – важнейший элемент любого зэковского ритуала, им поддерживают зэков настоящих, понимающих вкус арестантской жизни. Можно жевануть и всухую. Сначала непривычно – словно песку в рот набрал, но потом, прослюнявив, почувствуешь прилив сил, на мгновение отойдешь от сумеречных мыслей. Он, чай, связующее звено между жизнью и смертью. Из-за него и к грузинам отношение особое: у них ведь чай растет! Приготовлять чифирь не каждый может и не все зэки к этому чародейству допускаются. Зэки страны Советов получше китайцев и японцев – признанных ценителей чая, знают, как лучше заваривать – разбираются в воде, в посуде, в чаеразвесочных фабриках. Ценятся те зоны, где вода артезианская, из своих, лагерных скважин, а также где ангарские и енисейские воды. Нормален чай на воде Новосибирской, Иркутской и Минусинской тюрем, плох в Читинской, Курганской, «совсем не чай» в казахстанских и волжских зонах. Лучшая ферментация чая производится на Иркутской чаеразвесочной фабрике. Все знают, что в ее ограде стоит памятник чифирю – большой заварной чайник с надписью «Грузинский чай». Настоящий чифирист и в драку вступит, доказывая преимущества иркутского чая по сравнению с зугдидским или уфимским.
Блатные и мужики чай варят сами, не доверяя этот благородный напиток чертям и педерастам. В камерах это производится так. Садится зэк на корточки у параши, ставит человека на вассер у пики и приступает к чародействию. Хороший огонь, плотное пламя и отсутствие запаха дают хлопчатобумажные «дрова» – рубахи байковые, нательное белье. Заранее из них делаются жгуты-закрутки, их поджигают, пепел стряхивают в рядом стоящую шлюмку с водой. В считанные минуты вода начинает бурлить, и тогда другой, подручный, сыплет чай. Он поднимается кипячением несколько раз. Полученное варево сливается в эмалированную кружку пахана. Пьют чифирь по кругу, передавая кружку друг другу – по глотку в первый круг, затем по два во второй и так далее.
Не понять впервые попавшему в карантин, зачем к нему подходит блатной и по-сталински, так же как тот проверял новую солдатскую форму на параде 1938 года у солдата Ивана Водянова, начинает ощупывать рубашку, запускает руки в нательное белье и, взвизгивая, кричит.
– Скидывай быстрее! Братва, смотри, рубаха – ништяк, байковая – отличные дрова.
– Ребятушки, – взмаливается владелец дров, – она теплая, жена по блату достала, я больной, все время простываю.
– Мы тоже все больные и тоже не пальцем деланные, знаем давно, что дрова пакистанские, корейские, китайские, наши – ситцевые, полотенца махровые и вафельные дают отличный жар, кипяточек славный. Скидывай и молись, что не сдираем вместе со шкурой, а замену даем. Возьми симпатическую (синтетическую). Такие не горят, а плавятся, руки обжигают, плохо тушатся. Вонь от них идет – смрад, как из толкана. Дубаки просыпаются. Дрянь из них дрова.
Многоходочный зэк, возвращаясь в свою хату, обязан прихватить дров и как можно больше – таковы неписаные правила.
Есть такие чаевары-виртуозы, что, разговаривая через кормушку с дубаком, кипятят чай, притом, одной рукой держит кружку, другой – пламя из сложенной китайским веером газеты. Плохое пламя дает московская «Правда», отпечатанная на белой финской бумаге, лучше своя бумага – пермских и сахалинских целлюлозно-бумажных комбинатов. Чай варят везде – на шконках и под ними, на одеялах, под одеждой. В этом случае под кружку подстилают мокрое полотенце, чтобы матрас не загорелся. Умудряются даже варить в Столыпиных, автозаках – будках-коробках, которыми доставляют на объекты зэков из выездных зон. От такой варки алюминиевые кружки становятся черными, их разрешается чистить чертям. Они соскребают со стен кирпичную и штукатурную пыль и драят кружки до блеска, тратя на это многие часы. Можно чистить использованной заваркой, кусками валенок и бумагой. Но бумага – дефицит, нужна для подтирки задниц, тарочек и чтива на досуге.