Страница:
- Но я забочусь о вас, сестрица, гораздо больше, чем вы полагаете. Будь моя воля, вы бы не томились без мужа, сколько томлюсь я, вынужденная сохнуть в лучшие годы девичества. Опять о муже? Я выпрямилась.
- Мадам, в мои годы я еще не помышляю о замужестве.
Шум во дворе становился все громче - он явно приближался. Мария словно ничего не замечала.
- "В ваши годы"! - передразнила она. - Да в ваши годы многие давным-давно стали женами и матерями! Нашего дедушки Генриха не было бы на свете, когда бы его матушка не пошла под венец и в постель двенадцати весен от роду. Ведь через шесть месяцев ее мужа не стало, с ним бы оборвался и наш род, если бы юная леди Маргарита не разрешилась по Божьей милости сыном! Первый долг Тюдоров - вступить в брак. И в первую очередь это касается нас, женщин! Разве не в этом наше предназначение?
Я собралась с духом и выпалила:
- Я не хочу выходить замуж. Шаги слышались уже за дверью.
- Е-ли-за-ве-та. - Мария наступала на меня, раздельно произнося мое имя. Я чувствовала въевшийся в ее платье запах ладана, видела совсем близко ее грудь, в крапинках, как старое сало. Изо рта у нее дурно пахло. - Помните: человек предполагает, а Бог располагает. Все мы исполняем Его волю. И, быть может, муж, которого Он вам избрал, приближается с каждой минутой, с каждым днем, с каждым шагом, и даже сейчас, когда мы разговариваем!
Словно в грубой рождественской пантомиме, в ответ на эти слова кто-то заколотил в дверь.
- Эй! - послышался голос. - Открывайте! Мария улыбнулась, глаза ее зажглись - явно неспроста. Она махнула рукой. Один из ее кавалеров оттеснил моего церемониймейстера и распахнул дверь.
Приторно-сладким голосом Мария позвала:
- Это вы, милорд? Если да, то назовитесь и входите без промедления!
Глава 7
- "Если это вы?.." - повторил за дверью насмешливый голос. - Кому же это быть, мадам Мария, как не вашему слуге Серрею, которого вы милостиво соизволили сюда пригласить?
С этими словами говоривший вошел в комнату. Педантично-церемонный Паджет рядом с ним показался бы дворовым мужиком. Вошедший был очень высок, выше сопровождавших его прислужников, выше моих Вернонов, выше всех собравшихся. Однако в каждом его движении сквозила такая томная грация, что поневоле залюбуешься.
- Миледи принцесса.
Он приветствовал Марию с величайшей учтивостью, но голос его намекал на что-то большее. Прорезной камзол цвета яркой охры на коричневой, как ясеневые почки в марте, шелковой подкладке великолепно оттенял густую гриву сверкающих кудрей, перекликаясь с золотистыми отблесками в глазах цвета старого хереса.
- И мадам Елизавета?
Берет, осыпанный драгоценными камнями и с перьями, словно у принца, описал в воздухе замысловатую дугу. Поклон был низкий, взгляд - небрежный и в то же время ласкающий; мне захотелось спрятать глаза. Он держался как король. Мне вдруг показалось, что я - бедная горничная, а он - прирожденный королевич.
И таким его видели все. С его приходом комната будто стала светлее, даже свечи, казалось, засияли уверенней. Теперь он улыбался, и я чувствовала, что заливаюсь краской. Его взгляд скользил по моей фигуре, по нескладному дорожному платью. Боже, почему Ты не дал мне времени переодеться?
Он.., он...
- Генри Говард Серрей, моя маленькая госпожа, и ваш слуга до гроба.
Он глядел мне в глаза. Я не могла вымолвить ни слова.
- Познакомьтесь с лордом Серреем, сестрица Елизавета! - настойчиво торопила Мария. Видимо, она думает, что я совсем утратила светские манеры. По правде сказать, я утратила совсем другое - гораздо большее.
Конечно, мы знакомы. Я его помню - он наследник всех Говардов, сын герцога Норфолка и юная надежда рода. Мало того, мы. - родственники: его отец был братом моей бабки Говард. Но как случилось, что такой яркий человек не оставил у меня ярких воспоминаний?
- Милорд. - Я сделала реверанс и опустила голову, чтобы спрятать лицо.
Мария довольно кивнула, потом обратила все внимание на Серрея. Она улыбалась, опрометчиво показывая гнилые зубы - изъеденные временем надгробья на ее кладбищенском лице.
- Мы говорили о замужестве, милорд! - воскликнула она с той же натужной игривостью, которая так мало ей шла. - Сестра утверждает, будто никогда не выйдет замуж. Что вы на это скажете?
Снова дерзкий взгляд ожег меня, словно плеть. Серрей рассмеялся.
- Нам, мужчинам, должно быть стыдно! Это значит, ни один из нас не затронул ее сердце и не пробудил в нем стремления к браку! - Он помолчал, холодно разглядывая меня, однако его медленная улыбка и чувственный взгляд добавили обжигающей силы следующим словам:
- И, простите меня, леди, что не разбудил ее чувств! - Затем он обратился прямо ко мне, его тихие слова предназначались исключительно для моих ушей:
- Ибо жизнь девы - суровое послушание, госпожа; куда проще следовать религии плоти.
Религии плоти?..
Я была как в огне, щеки мои пылали.
- Вы смеетесь надо мной, милорд!
Он снова рассмеялся, томно, в самое мое ухо.
- О нет, леди. Впрочем, что я знаю о девах? - Голос его перешел в шепот:
- Ведь я предпочитаю общество тех, кто желал бы с моей помощью сбросить одеяния девической стыдливости...
- Что вы говорите, милорд? - весело вскричала Мария. - Он поучает вас виршами, сестрица? Ведь он поэт, знаете? Вы сочините ей сонет, милорд?
Да, она заметно оживилась в его обществе!
Он пожал плечами:
- При дворе вашего отца все мужчины становятся поэтами, а таким красавицам воздал бы хвалу и немой. Лучше скажите, что я - солдат, что с радостью обнажал свой меч за короля, будь то в Шотландии или во Франции, что имею честь с мечом в руке служить ему, его божественным дочерям, всему, что он называет своим...
Такая беззастенчивая лесть не обманула бы и ребенка! Однако Мария сияла, как деревенская дурочка. Она робко погладила его рукав, игриво похлопала по плечу...
Разумеется! Где были мои глаза, почему я не поняла сразу? Она собирается за него замуж!
А почему бы и нет? Он - ее ровесник или чуть моложе, ему лет двадцать восемь - тридцать. За такого не стыдно выйти и принцессе - даже мой неопытный взгляд различил редкую мужскую красоту, и даже эта царственная манера держаться ее не портила. Происхождение самое знатное, его отец Норфолк герцог крови. После нас он стоит ближе всех к трону - их род идет от Плантагенетов и от самого святого Эдуарда Исповедника.
Однако Марии нужен не просто мужчина. Я догадывалась, что в ее глазах он истинный сын Божий. Хотя Норфолки, как и тысячи других, по велению короля склонились перед новой верой, все знали, что они тайно тяготеют к старой. Вот оно что! Католик или почти католик, принц крови или почти принц, и в таких летах, что ей не придется стоять у алтаря с двадцатилетним мальчишкой, годящимся ей в сыновья.
Если отец, не дай Бог, действительно серьезно болен, Мария сможет выбирать сама. Нет ничего удивительного, что, подобрав себе пару в масть, она стремится и меня вовлечь в марьяжные игры.
Да как она смеет, ведя атаку на него, использовать меня как пешку! Обида закипала в моей груди. Что он обо мне думает, видя, как я в самом безобразном из своих платьев терпеливо смотрю на глупые заигрывания Марии? Я не могла поднять на него глаз.
- Что я сказал, миледи? - Он мягко предвосхитил мой вопрос. - Только то, что благословен я между мужами, коли нахожусь в распоряжении не одной, а сразу двух принцесс. Вы велели мне прийти сюда, леди Мария; леди Елизавета шепнула мне на ухо, что приглашает меня зайти снова, дабы она смогла ближе узнать меня, - его глаза весело сверкнули, не давая возразить, - а мне - ее. А сегодня вечером я прислуживаю еще более высокой леди - Ее Величество королева поручила мне проводить леди Елизавету в королевские покои, как только она будет готова повидаться со своей любящей матушкой.
Любящей матушкой. Любящей мачехой. Да. Мадам Екатерина Пар? старалась заменить мне мать с тех самых пор, как вышла замуж за короля. По крайней мере, на ее честность и открытость я могу рассчитывать, если желаю поскорее рассеять удушливые испарения страха и неведения.
***
Тем же вечером лорд Серрей пришел сопроводить меня к Екатерине, и я встретила его так холодно, как только дозволяет учтивость. На этот раз мне было не стыдно ему показаться: в промежутке я без конца переодевалась и прихорашивалась и теперь готова была предстать перед самой царицей Савской, а не то что перед английской королевой. Мои тщательно расчесанные и разделенные на пробор волосы сверкали кованой медью и водопадом струились по спине высший знак девственной чистоты. Их венчал горделивый убор в форме сердца, дивное сооружение из лилового атласа, украшенное маргаритками из аметистов и жемчуга.
Такие же букетики шли по вороту моего темно-лилового бархатного платья и по всему корсажу, чей острый, сужающийся книзу мыс не позволял мне нагнуться или сесть, а только стоять навытяжку, как отцовские телохранители. Руки тоже не сгибались в широких рукавах робы с крылышками из той же узорчатой золотой парчи, что и юбка. Парри умастила мое лицо белилами "с легчайшим намеком на розовый оттенок, мадам", и по внезапному наитию надушила лесными фиалками - с тех пор их нежный, розовато-лиловый аромат всякий раз представляется мне дыханием неразбуженной девственности, непорочности и чистоты.
- И тут оказалось, что принцесса, ваша сестра, держала козыри до последнего и выиграла!
Сейчас, когда мы шли по лабиринтам Уайтхолла, лорд Серрей говорил легко и продуманно - каждое его слово должно было подбодрить меня и развеселить. А мой язык словно прилип к гортани - я тщетно силилась побороть те страшные подозрения и то смятение, которое он во мне пробудил. Однако за все сокровища мира я бы не согласилась, чтобы он замолк...
Внезапно в темную ночную вселенную, где мы были одни, ворвались чужие. В галерее впереди показалась свита знатного лорда, освещенная, как и мы, факелами. В середине шагал высокий человек, с головы до пят закутанный темным плащом. Несколько минут - и они прошли мимо.
Рядом со мной Серрей шумно втянул воздух.
- Ваша милость видели, кто это прошел? - Он выдавил смешок. - Великий человек нашего времени. Полагаю, за то время, что ваша милость не были при дворе, он еще подрос. Лорд-наместник королевства - таков его теперешний титул, и мало кто верит, что он на этом остановится. Поистине граф Гертфорд расцвел, как зеленое лавровое дерево! И его братец Сеймур, гордый Том, тоже! Король дает им все, что они ни попросят. Удивительное дело! Разве мало быть дядей вашего брата принца? Без этих Сеймуров тут дышалось полегче!
Фонари мерцали, чадили и покачивались, удаляясь во тьму. Окруженный своими людьми, высокий граф скрылся в ночи, не ведая, что его провожают взглядами.
Гертфорд прибрал к рукам власть, теперь вся Англия - его вотчина! Да еще полагают, что он на этом, не остановится, что он метит выше. Не он ли тот "Катилина", которого мне ведено остерегаться, честолюбивый гордец из Гриндаловых загадок? Сеймур... Сеймур... Имя шипело и эхом отдавалось у меня в голове. А брат черного лорда Гертфорда, "гордый Том", как назвал его Серрей? Если он честолюбив, как. Гертфорд, но не имеет братнего влияния, возможно, и в нем закипают страсти, некогда сгубившие Катилину?
Однако и в том, как Серрей произносил ненавистные имена "Сеймур", "Гертфорд", без труда угадывается его собственная гордыня - она рвется и скалится, словно лев на цепи. Сколько же Катилин теснится вкруг Генрихова трона?
- Пусть идет, гордый Люцифер! - Серрей с усилием взял себя в руки. Теперь он улыбался по-прежнему ехидно, его лицо в свете фонарей горело ярким, дьявольским огнем. Он взял мою руку и поднес к губам. - Замерзли, мадам? прошептал он. Я вздрогнула от его прикосновения, и он снова улыбнулся, заглядывая мне прямо в глаза. - Вас надо согреть. К большому моему сожалению, боюсь, не сейчас, мадам, но мы у цели. Король, ваш отец, удалился почивать, однако мадам королева ждет вашу милость здесь, в королевских покоях.
***
Из темного двора в освещенный ярким светом королевский покой. Красные камзолы стражи, богатые ливреи слуг, даже ковры по стенам - от всего этого разноцветья уже стало рябить в моих усталых глазах. Сводчатый приемный покой гудел от разговора. Расплывчатые лица повернулись к дверям, обдавая меня холодным любопытством. После тихого Хэтфилда это было невыносимо. А где же королева?
- Елизавета.., душенька!
Посреди самой толчеи поднялась с трона, протягивая ко мне руки, королева. Ее широкий, чистый лоб, аккуратно расчесанные на пробор каштановые волосы под знакомым высоким убором, приветливый взгляд - все осталось прежним. Сдерживаясь, чтобы не броситься ей на грудь и не разрыдаться, как маленькая девочка, я присела в глубочайшем реверансе и выпрямилась с приличествующей случаю улыбкой на устах. Однако от внимательной королевы не укрылись еле заметные признаки моего настроения. Покои были полны людьми: леди Гертфорд, жена графа, мистрис Герберт, сестра королевы, ее брат маркиз Нортгемптон. Сэр Энтони Денни, один из главных королевских советников, беседовал со своей супругой. Впрочем, королева тут же коротко поблагодарила Серрея, пожелала всем доброй ночи и дала церемониймейстеру знак освободить залу. Мы остались наедине.
- Идите сюда, дитя мое!
Она взяла меня за руки и повела в свои личные покои. Я тут же узнала слабый, темно-зеленый аромат можжевелового масла, которым всегда пахло в комнатах королевы, узнала и ее всегдашних спутников - пару красавцев борзых, дремавших у камина рядом с вечерней миской молока. На столике лежал мой последний подарок к Новому году - маленький требник, переплет для которого я собственноручно вышила анютиными глазками.
В камине приветливо горел огонь.
- Садитесь, голубушка! - Королева нежно взяла меня за подбородок и повернула лицом к большому настенному канделябру. - Дайте-ка на вас взглянуть! Ну, а теперь выкладывайте, что у вас на сердце - что тревожит мою Елизавету?
Вот и первый страх.
- Мадам, король.., как он?
Она замялась.
- Боюсь, не очень. С наступлением весны у него вновь открылась язва на ноге, он очень страдает. Если б он хоть немного похудел, чтобы меньше утруждать больную ногу, так ведь нет! Сами знаете. - Она невесело улыбнулась. - Для короля воздержание в пище страшнее смерти! А его аппетит, увы, похоже, усиливается вместе с болезнью! Однако теперь я сама его пользую. Поглядите, что прислал мой аптекарь...
Она стремительно встала и подошла к инкрустированному шкапчику. Внутри была целая аптека: снадобья в пакетиках, склянках, коробочках, бутылочках и бутылях, с ярлыками, подписанными ровным готическим шрифтом, - всего этого достаточно, чтобы поставить на ноги лазарет. Королева улыбнулась.
- "Коричные цукаты", - прочла она. - "Лакричные пастилки". "Желудочные капли короля". Успокойтесь, душенька, у меня есть все, чтобы облегчить его страдания - пластырь от желчи в селезенке, примочки от боли в ноге, набрюшники от желудочной колики - нет такой части тела, которой не коснулись бы заботы доктора Екатерины!
У меня отлегло от сердца, я рассмеялась:
- Значит, он поправится? Все будет хорошо? С легким вздохом королева опустилась в кресло.
- Вы вскорости сможете составить собственное мнение - завтра король собирается лично заседать в присутствии, вам велено быть. Вы заметите, что он - уже не тот, что прежде; будьте готовы к перемене. - Она не сводила глаз с огня. - Однако мы не так скоро его лишимся. Я уверена, его время еще не пришло!
Не так скоро его лишимся... С главным страхом покончено.
- Но, мадам, меня вызвали ко двору.., так спешно.., я опасалась худшего... Королева покачала головой.
- Король с годами делается нетерпелив. Пожелав вас видеть, он распорядился, чтобы вас доставили спешно.
- Но посыльный.., он обошелся со мной, как с последней служанкой... Она печально кивнула.
- Это был мастер Паджет, не так ли? Увы, за ним стоит дядя - сэр Вильям Паджет, секретарь Тайного совета, один из самых влиятельных лордов.
У меня вырвался вопрос:
- Но зачем сэр Вильям или король распорядились, чтобы меня везли чуть ли не тайком, как преступницу, в закрытом портшезе, и запрещали людям ко мне подходить?
Королева опечалилась.
- Король смертей и в последнее время много думает о преемстве. Ваш брат в свои девять лет еще совсем дитя. Король желает, чтобы в случае его смерти никто не оспаривал права Эдуарда на престол. - Она помолчала, потом взглянула на меня в упор. - Вас очень любит народ, с самого вашего младенчества, когда отец торжественно пронес вас по улицам Лондона как законную принцессу...
Законную тогда, внебрачную теперь...
Как такое возможно?
Однако сейчас было не время это обсуждать.
- Но чем я могу повредить Эдуарду? Женщина не может править, и, значит, я не могу претендовать на его место.
Королева сказала почти весело:
- В английских законах такого нет. Мы не во Франции с ее Салическим законом <"Салическая правда" - древнейший свод законов у франков, некогда владевших Францией; одно из ее положений утверждало, что женщина не может наследовать престол.> против нашего пола.
- Однако в Англии никогда не правила женщина. Лорды этого не поддержат. Да и народ не потерпит.
- Они предпочтут власть женщины возврату к междуусобице, к войне Алой и Белой розы, которая столько лет истощала нашу страну.
- Но если женщина может править, то первый черед за старшей. Моя сестра Мария...
- ..становится в таком случае самостоятельной силой, - грустно закончила королева. - А так оно и есть. Пройдет по меньшей мере пять лет, прежде чем король женится и произведет на свет сына. Тюдоры рано вступают в брак, вы знаете - ваш отец венчался в восемнадцать, его брат Артур - тремя годами раньше. Но Эдуарду только девять. Мы можем надеяться на сына от его чресел не раньше, чем через шесть лет. За ним в очередности наследования идет Мария.
Теперь я поняла, почему за Марией увиваются Серрей и ему подобные, почему она задирает нос и рядится по-королевски - она уже не брошенная дочь брошенной жены, а женщина, обладающая большой силой! Как она эту силу использует, даже думать не хочется.
Я в ужасе пролепетала:
- Но если Мария взойдет на престол... Ответа не последовало. Королева смотрела на меня, и мы молча думали об одном. Если Мария получит власть, она вернет католическую веру. Она уничтожит созданное реформацией, выкорчует новое учение и новые мысли, все, что нам дорого.
В углу камина подогревался на углях глиняный кувшин. Королева налила горячего глинтвейна и протянула мне.
- Это чтобы у вас щечки немного порозовели, - сказала она с невеселой улыбкой.
Я вдохнула пряный сладкий запах корицы и гвоздики и постаралась перебороть страх.
- Но ведь у нас еще может быть принц, кроме Эдуарда, мадам.., если вы и король, мой отец...
Королева взглянула на меня спокойными карими глазами.
- На это нет ни малейшей надежды, Елизавета.., ни малейшей.
Она говорила без тени сомнения. Я упрямо продолжала:
- Но если Эдуард унаследует трон еще ребенком.., ребенок не может править...
- И потому слетаются коршуны, - печально промолвила королева, - и образуются партии. Я говорила, что секретарь Паджет забрал большую власть в совете. И не он один. В его партии сильны герцог Норфолк и его сын, молодой граф Серрей.
Серрей!
Мой лорд Серрей!
Похоже, вино разогрело мне кровь. Я прижала руку к пылающей щеке.
Королева продолжала:
- Это - старая знать, они ратуют за старое, и прежде всего, как бы ни скрывали, - за старую веру. Они мечтают свернуть короля с пути протестантизма и сжечь наших единоверцев как еретиков. С ними Мария и епископ Винчестерский, лорд Гардинер. - Лицо у королевы потемнело. - Запевалой у них другой великий лорд, сэр Томас Ризли, в прошлые годы доверенный посланник короля, а ныне лорд-канцлер.
Я помнила злобного, заносчивого Ризли со свадьбы самой мадам Екатерины, помнила и его вкрадчивого дружка, сэра Паджета. Сейчас я нарочно заговорила спокойным, ровным голосом:
- И что, им удалось переубедить короля? Королева глядела в очаг, где языки пламени жадно пожирали уголь.
- Да. Король в тех летах, когда человек начинает бояться за свою душу. Теперь он готов жечь еретиков, как некогда вешал папистов, лишь бы вымостить себе дорогу к спасению.
Коли так, немудрено, что Мария разодета в пух и прах, а я - в опале. Теперь она вторая в очереди на престол, ее сторонники набирают силу в совете, ее вера торжествующе восстает из пепла, чтобы повергнуть во прах новую, - что же удивляться, если подлому Паджету велели напомнить: я - незаконная дочь и вообще никто.
Значит, Мария и ее присные числят лорда Серрея в своих рядах?
- Господи, Елизавета, да вы совсем побледнели! - воскликнула королева. Мужайтесь, милое дитя!
- Кому же мне теперь доверять, мадам? - Я твердо решила, что не позволю своему голосу звучать жалобно. - До того, как я отбыла ко двору.., когда приехал Паджет.., мой наставник мастер Гриндал...
И я, запинаясь и путаясь, выложила последнюю из моих тревог.
- Ах, Гриндал! - Королева улыбнулась. - В смутные времена мудрый говорит притчами. Но Гриндал - один из нас, вот почему я выбрала его вам в наставники. Я велю ему в следующий раз открыто разъяснить, кто за нас, а кто против.
- А кто.., за нас?
Королева улыбнулась не без торжества.
- Завтра увидите сами, когда король будет заседать в присутствии. Против Паджетов, Норфолков и Ризли, "старой гвардии" в совете, стоят те, кого они презрительно называют выскочками, - Джон Дадли, граф Лил и Томас Кранмер, архиепископ Кентерберийский, предводительствует же ими граф Гертфорд.
Доброго Кранмера я знала, и Дадли тоже - сколько себя помню, он всегда являлся в сопровождении своих рослых сыновей - они ходили за ним по пятам, как собачки. А что же "гордый Том" Сеймур, которого Серрей высмеял заодно с графом Гертфордом? Его королева не упомянула.
- А что брат лорда Гертфорда, мадам? - спросила я.
На этот раз в жар бросило королеву - наверно, от близости очага или от выпитого вина. Рука ее метнулась к щеке, голос потеплел.
- Сэр Томас Сеймур, да, прославленный воин и всеобщий любимец! Он только что вернулся во дворец из далеких странствий и поэтому не входит в совет. Однако во всем остальном он с братом заодно.
Не о нем ли говорили в моем детстве как о проходимце и негодяе, которого она когда-то любила? Я украдкой разглядывала королеву через стекло бокала. Она сияла, однако лицо ее сохраняло обычное спокойствие. Ее образованность, ее ум славились не меньше храбрости лорда Сеймура, ее набожность была известна всем, добродетель не вызывала сомнений. Не та эта женщина, чтобы таить нежность к человеку такого сорта. Нет, все это гадкие сплетни, и ничего больше. Надо выбросить их из головы.
Вот кто гораздо важнее - так это граф Гертфорд. Он был старшим братом Джейн Сеймур, когда сия ничем не примечательная девушка приглянулась королю; первые почести посыпались на него, когда его сестра подарила королю долгожданного сына, моего брата Эдуарда, а со временем он станет дядей нового короля.
Если Эдуард взойдет на трон ребенком - а он обожает дядю, который возился с ним, играл, беседовал, - тогда Гертфорд получит козырь, который не побить ни Паджету, ни Ризли, ни Норфолку, ни даже лорду Серрею при всей его красе и мощи: этот козырь - король...
Если...
Если...
Так много "если" и так много "но".
Внезапно вино, пляшущие языки пламени, дневная усталость, тепло натопленной комнаты сморили меня. Из-под отяжелевших век я видела, как королева ласково улыбнулась и встала.
- И еще два слова, мое усталое дитя, а потом прямиком в постель. Сказал ли вам лорд-гофмейстер, что у меня для вас приятный сюрприз? Так вот, у меня их два. - Она взяла со столика маленькую книжечку и вложила мне в руки. - Только что из Европы, по моему личному поручению. Читайте и запоминайте, она многому вас научит.
Королева подошла к двери и хлопнула в ладоши.
- Эй, кто-нибудь! - крикнула она. - Пошлите за мистрис Эшли, да поживей, и за свитой леди Елизаветы!
Потом теплыми руками обвила мне шею и зашептала в ухо:
- А вот и вторая приятная неожиданность. Спите спокойно, моя малютка, завтра вы увидите не только вашего отца, короля, но и вашего милого Эдуарда принц, как и вы, прибыл ко двору! Все львята соберутся воздать честь своему родителю! Что ж, до завтра.
***
И вот я наконец в постели, мое усталое тело благодарно погрузилось в сон.
И, засыпая, я поняла, что во сне разгадаю Гриндаловы загадки.
Глава 8
День дураков.
В то первое апреля я проснулась с чувством, будто из моего сна только что крадучись вышел закутанный человек с ключами от всего, что мне надлежит знать, - только бы вспомнить, кто он или что он сказал...
Сны, наваждения, колдовство, чары...
Я одернула себя. Что за глупости, будто я - деревенская девчонка! Хватит дурить, даже в этот день дураков и общедозволенных безумств! По крайней мере, я могу положиться на Кэт, Парри и остальных - мне не грозят старые глупые шутки и проказы (соль в пирожном, лягушки в постели - брр!). Я всегда ненавидела подобные деревенские выходки и дуракаваляние. А кроме того, в этот день смеха мне предстояло нешуточное дело. Сегодня я наконец увижу отца, да еще и Эдуарда.
Однако, когда я сунула руку под подушку за королевиным подарком и увидела на корешке тисненные золотом буковки "Речи Цицерона против Катилины", я почувствовала, что меня зло разыграли. Впервые в жизни меня огорчила новая книга - только не подумайте, что я хотела бы найти под подушкой любовные песенки или новомодные сонеты, amoretti <Веселые итальянские любовные песенки, рассказывающие о проделках Амура.> из Италии...
- Мадам, в мои годы я еще не помышляю о замужестве.
Шум во дворе становился все громче - он явно приближался. Мария словно ничего не замечала.
- "В ваши годы"! - передразнила она. - Да в ваши годы многие давным-давно стали женами и матерями! Нашего дедушки Генриха не было бы на свете, когда бы его матушка не пошла под венец и в постель двенадцати весен от роду. Ведь через шесть месяцев ее мужа не стало, с ним бы оборвался и наш род, если бы юная леди Маргарита не разрешилась по Божьей милости сыном! Первый долг Тюдоров - вступить в брак. И в первую очередь это касается нас, женщин! Разве не в этом наше предназначение?
Я собралась с духом и выпалила:
- Я не хочу выходить замуж. Шаги слышались уже за дверью.
- Е-ли-за-ве-та. - Мария наступала на меня, раздельно произнося мое имя. Я чувствовала въевшийся в ее платье запах ладана, видела совсем близко ее грудь, в крапинках, как старое сало. Изо рта у нее дурно пахло. - Помните: человек предполагает, а Бог располагает. Все мы исполняем Его волю. И, быть может, муж, которого Он вам избрал, приближается с каждой минутой, с каждым днем, с каждым шагом, и даже сейчас, когда мы разговариваем!
Словно в грубой рождественской пантомиме, в ответ на эти слова кто-то заколотил в дверь.
- Эй! - послышался голос. - Открывайте! Мария улыбнулась, глаза ее зажглись - явно неспроста. Она махнула рукой. Один из ее кавалеров оттеснил моего церемониймейстера и распахнул дверь.
Приторно-сладким голосом Мария позвала:
- Это вы, милорд? Если да, то назовитесь и входите без промедления!
Глава 7
- "Если это вы?.." - повторил за дверью насмешливый голос. - Кому же это быть, мадам Мария, как не вашему слуге Серрею, которого вы милостиво соизволили сюда пригласить?
С этими словами говоривший вошел в комнату. Педантично-церемонный Паджет рядом с ним показался бы дворовым мужиком. Вошедший был очень высок, выше сопровождавших его прислужников, выше моих Вернонов, выше всех собравшихся. Однако в каждом его движении сквозила такая томная грация, что поневоле залюбуешься.
- Миледи принцесса.
Он приветствовал Марию с величайшей учтивостью, но голос его намекал на что-то большее. Прорезной камзол цвета яркой охры на коричневой, как ясеневые почки в марте, шелковой подкладке великолепно оттенял густую гриву сверкающих кудрей, перекликаясь с золотистыми отблесками в глазах цвета старого хереса.
- И мадам Елизавета?
Берет, осыпанный драгоценными камнями и с перьями, словно у принца, описал в воздухе замысловатую дугу. Поклон был низкий, взгляд - небрежный и в то же время ласкающий; мне захотелось спрятать глаза. Он держался как король. Мне вдруг показалось, что я - бедная горничная, а он - прирожденный королевич.
И таким его видели все. С его приходом комната будто стала светлее, даже свечи, казалось, засияли уверенней. Теперь он улыбался, и я чувствовала, что заливаюсь краской. Его взгляд скользил по моей фигуре, по нескладному дорожному платью. Боже, почему Ты не дал мне времени переодеться?
Он.., он...
- Генри Говард Серрей, моя маленькая госпожа, и ваш слуга до гроба.
Он глядел мне в глаза. Я не могла вымолвить ни слова.
- Познакомьтесь с лордом Серреем, сестрица Елизавета! - настойчиво торопила Мария. Видимо, она думает, что я совсем утратила светские манеры. По правде сказать, я утратила совсем другое - гораздо большее.
Конечно, мы знакомы. Я его помню - он наследник всех Говардов, сын герцога Норфолка и юная надежда рода. Мало того, мы. - родственники: его отец был братом моей бабки Говард. Но как случилось, что такой яркий человек не оставил у меня ярких воспоминаний?
- Милорд. - Я сделала реверанс и опустила голову, чтобы спрятать лицо.
Мария довольно кивнула, потом обратила все внимание на Серрея. Она улыбалась, опрометчиво показывая гнилые зубы - изъеденные временем надгробья на ее кладбищенском лице.
- Мы говорили о замужестве, милорд! - воскликнула она с той же натужной игривостью, которая так мало ей шла. - Сестра утверждает, будто никогда не выйдет замуж. Что вы на это скажете?
Снова дерзкий взгляд ожег меня, словно плеть. Серрей рассмеялся.
- Нам, мужчинам, должно быть стыдно! Это значит, ни один из нас не затронул ее сердце и не пробудил в нем стремления к браку! - Он помолчал, холодно разглядывая меня, однако его медленная улыбка и чувственный взгляд добавили обжигающей силы следующим словам:
- И, простите меня, леди, что не разбудил ее чувств! - Затем он обратился прямо ко мне, его тихие слова предназначались исключительно для моих ушей:
- Ибо жизнь девы - суровое послушание, госпожа; куда проще следовать религии плоти.
Религии плоти?..
Я была как в огне, щеки мои пылали.
- Вы смеетесь надо мной, милорд!
Он снова рассмеялся, томно, в самое мое ухо.
- О нет, леди. Впрочем, что я знаю о девах? - Голос его перешел в шепот:
- Ведь я предпочитаю общество тех, кто желал бы с моей помощью сбросить одеяния девической стыдливости...
- Что вы говорите, милорд? - весело вскричала Мария. - Он поучает вас виршами, сестрица? Ведь он поэт, знаете? Вы сочините ей сонет, милорд?
Да, она заметно оживилась в его обществе!
Он пожал плечами:
- При дворе вашего отца все мужчины становятся поэтами, а таким красавицам воздал бы хвалу и немой. Лучше скажите, что я - солдат, что с радостью обнажал свой меч за короля, будь то в Шотландии или во Франции, что имею честь с мечом в руке служить ему, его божественным дочерям, всему, что он называет своим...
Такая беззастенчивая лесть не обманула бы и ребенка! Однако Мария сияла, как деревенская дурочка. Она робко погладила его рукав, игриво похлопала по плечу...
Разумеется! Где были мои глаза, почему я не поняла сразу? Она собирается за него замуж!
А почему бы и нет? Он - ее ровесник или чуть моложе, ему лет двадцать восемь - тридцать. За такого не стыдно выйти и принцессе - даже мой неопытный взгляд различил редкую мужскую красоту, и даже эта царственная манера держаться ее не портила. Происхождение самое знатное, его отец Норфолк герцог крови. После нас он стоит ближе всех к трону - их род идет от Плантагенетов и от самого святого Эдуарда Исповедника.
Однако Марии нужен не просто мужчина. Я догадывалась, что в ее глазах он истинный сын Божий. Хотя Норфолки, как и тысячи других, по велению короля склонились перед новой верой, все знали, что они тайно тяготеют к старой. Вот оно что! Католик или почти католик, принц крови или почти принц, и в таких летах, что ей не придется стоять у алтаря с двадцатилетним мальчишкой, годящимся ей в сыновья.
Если отец, не дай Бог, действительно серьезно болен, Мария сможет выбирать сама. Нет ничего удивительного, что, подобрав себе пару в масть, она стремится и меня вовлечь в марьяжные игры.
Да как она смеет, ведя атаку на него, использовать меня как пешку! Обида закипала в моей груди. Что он обо мне думает, видя, как я в самом безобразном из своих платьев терпеливо смотрю на глупые заигрывания Марии? Я не могла поднять на него глаз.
- Что я сказал, миледи? - Он мягко предвосхитил мой вопрос. - Только то, что благословен я между мужами, коли нахожусь в распоряжении не одной, а сразу двух принцесс. Вы велели мне прийти сюда, леди Мария; леди Елизавета шепнула мне на ухо, что приглашает меня зайти снова, дабы она смогла ближе узнать меня, - его глаза весело сверкнули, не давая возразить, - а мне - ее. А сегодня вечером я прислуживаю еще более высокой леди - Ее Величество королева поручила мне проводить леди Елизавету в королевские покои, как только она будет готова повидаться со своей любящей матушкой.
Любящей матушкой. Любящей мачехой. Да. Мадам Екатерина Пар? старалась заменить мне мать с тех самых пор, как вышла замуж за короля. По крайней мере, на ее честность и открытость я могу рассчитывать, если желаю поскорее рассеять удушливые испарения страха и неведения.
***
Тем же вечером лорд Серрей пришел сопроводить меня к Екатерине, и я встретила его так холодно, как только дозволяет учтивость. На этот раз мне было не стыдно ему показаться: в промежутке я без конца переодевалась и прихорашивалась и теперь готова была предстать перед самой царицей Савской, а не то что перед английской королевой. Мои тщательно расчесанные и разделенные на пробор волосы сверкали кованой медью и водопадом струились по спине высший знак девственной чистоты. Их венчал горделивый убор в форме сердца, дивное сооружение из лилового атласа, украшенное маргаритками из аметистов и жемчуга.
Такие же букетики шли по вороту моего темно-лилового бархатного платья и по всему корсажу, чей острый, сужающийся книзу мыс не позволял мне нагнуться или сесть, а только стоять навытяжку, как отцовские телохранители. Руки тоже не сгибались в широких рукавах робы с крылышками из той же узорчатой золотой парчи, что и юбка. Парри умастила мое лицо белилами "с легчайшим намеком на розовый оттенок, мадам", и по внезапному наитию надушила лесными фиалками - с тех пор их нежный, розовато-лиловый аромат всякий раз представляется мне дыханием неразбуженной девственности, непорочности и чистоты.
- И тут оказалось, что принцесса, ваша сестра, держала козыри до последнего и выиграла!
Сейчас, когда мы шли по лабиринтам Уайтхолла, лорд Серрей говорил легко и продуманно - каждое его слово должно было подбодрить меня и развеселить. А мой язык словно прилип к гортани - я тщетно силилась побороть те страшные подозрения и то смятение, которое он во мне пробудил. Однако за все сокровища мира я бы не согласилась, чтобы он замолк...
Внезапно в темную ночную вселенную, где мы были одни, ворвались чужие. В галерее впереди показалась свита знатного лорда, освещенная, как и мы, факелами. В середине шагал высокий человек, с головы до пят закутанный темным плащом. Несколько минут - и они прошли мимо.
Рядом со мной Серрей шумно втянул воздух.
- Ваша милость видели, кто это прошел? - Он выдавил смешок. - Великий человек нашего времени. Полагаю, за то время, что ваша милость не были при дворе, он еще подрос. Лорд-наместник королевства - таков его теперешний титул, и мало кто верит, что он на этом остановится. Поистине граф Гертфорд расцвел, как зеленое лавровое дерево! И его братец Сеймур, гордый Том, тоже! Король дает им все, что они ни попросят. Удивительное дело! Разве мало быть дядей вашего брата принца? Без этих Сеймуров тут дышалось полегче!
Фонари мерцали, чадили и покачивались, удаляясь во тьму. Окруженный своими людьми, высокий граф скрылся в ночи, не ведая, что его провожают взглядами.
Гертфорд прибрал к рукам власть, теперь вся Англия - его вотчина! Да еще полагают, что он на этом, не остановится, что он метит выше. Не он ли тот "Катилина", которого мне ведено остерегаться, честолюбивый гордец из Гриндаловых загадок? Сеймур... Сеймур... Имя шипело и эхом отдавалось у меня в голове. А брат черного лорда Гертфорда, "гордый Том", как назвал его Серрей? Если он честолюбив, как. Гертфорд, но не имеет братнего влияния, возможно, и в нем закипают страсти, некогда сгубившие Катилину?
Однако и в том, как Серрей произносил ненавистные имена "Сеймур", "Гертфорд", без труда угадывается его собственная гордыня - она рвется и скалится, словно лев на цепи. Сколько же Катилин теснится вкруг Генрихова трона?
- Пусть идет, гордый Люцифер! - Серрей с усилием взял себя в руки. Теперь он улыбался по-прежнему ехидно, его лицо в свете фонарей горело ярким, дьявольским огнем. Он взял мою руку и поднес к губам. - Замерзли, мадам? прошептал он. Я вздрогнула от его прикосновения, и он снова улыбнулся, заглядывая мне прямо в глаза. - Вас надо согреть. К большому моему сожалению, боюсь, не сейчас, мадам, но мы у цели. Король, ваш отец, удалился почивать, однако мадам королева ждет вашу милость здесь, в королевских покоях.
***
Из темного двора в освещенный ярким светом королевский покой. Красные камзолы стражи, богатые ливреи слуг, даже ковры по стенам - от всего этого разноцветья уже стало рябить в моих усталых глазах. Сводчатый приемный покой гудел от разговора. Расплывчатые лица повернулись к дверям, обдавая меня холодным любопытством. После тихого Хэтфилда это было невыносимо. А где же королева?
- Елизавета.., душенька!
Посреди самой толчеи поднялась с трона, протягивая ко мне руки, королева. Ее широкий, чистый лоб, аккуратно расчесанные на пробор каштановые волосы под знакомым высоким убором, приветливый взгляд - все осталось прежним. Сдерживаясь, чтобы не броситься ей на грудь и не разрыдаться, как маленькая девочка, я присела в глубочайшем реверансе и выпрямилась с приличествующей случаю улыбкой на устах. Однако от внимательной королевы не укрылись еле заметные признаки моего настроения. Покои были полны людьми: леди Гертфорд, жена графа, мистрис Герберт, сестра королевы, ее брат маркиз Нортгемптон. Сэр Энтони Денни, один из главных королевских советников, беседовал со своей супругой. Впрочем, королева тут же коротко поблагодарила Серрея, пожелала всем доброй ночи и дала церемониймейстеру знак освободить залу. Мы остались наедине.
- Идите сюда, дитя мое!
Она взяла меня за руки и повела в свои личные покои. Я тут же узнала слабый, темно-зеленый аромат можжевелового масла, которым всегда пахло в комнатах королевы, узнала и ее всегдашних спутников - пару красавцев борзых, дремавших у камина рядом с вечерней миской молока. На столике лежал мой последний подарок к Новому году - маленький требник, переплет для которого я собственноручно вышила анютиными глазками.
В камине приветливо горел огонь.
- Садитесь, голубушка! - Королева нежно взяла меня за подбородок и повернула лицом к большому настенному канделябру. - Дайте-ка на вас взглянуть! Ну, а теперь выкладывайте, что у вас на сердце - что тревожит мою Елизавету?
Вот и первый страх.
- Мадам, король.., как он?
Она замялась.
- Боюсь, не очень. С наступлением весны у него вновь открылась язва на ноге, он очень страдает. Если б он хоть немного похудел, чтобы меньше утруждать больную ногу, так ведь нет! Сами знаете. - Она невесело улыбнулась. - Для короля воздержание в пище страшнее смерти! А его аппетит, увы, похоже, усиливается вместе с болезнью! Однако теперь я сама его пользую. Поглядите, что прислал мой аптекарь...
Она стремительно встала и подошла к инкрустированному шкапчику. Внутри была целая аптека: снадобья в пакетиках, склянках, коробочках, бутылочках и бутылях, с ярлыками, подписанными ровным готическим шрифтом, - всего этого достаточно, чтобы поставить на ноги лазарет. Королева улыбнулась.
- "Коричные цукаты", - прочла она. - "Лакричные пастилки". "Желудочные капли короля". Успокойтесь, душенька, у меня есть все, чтобы облегчить его страдания - пластырь от желчи в селезенке, примочки от боли в ноге, набрюшники от желудочной колики - нет такой части тела, которой не коснулись бы заботы доктора Екатерины!
У меня отлегло от сердца, я рассмеялась:
- Значит, он поправится? Все будет хорошо? С легким вздохом королева опустилась в кресло.
- Вы вскорости сможете составить собственное мнение - завтра король собирается лично заседать в присутствии, вам велено быть. Вы заметите, что он - уже не тот, что прежде; будьте готовы к перемене. - Она не сводила глаз с огня. - Однако мы не так скоро его лишимся. Я уверена, его время еще не пришло!
Не так скоро его лишимся... С главным страхом покончено.
- Но, мадам, меня вызвали ко двору.., так спешно.., я опасалась худшего... Королева покачала головой.
- Король с годами делается нетерпелив. Пожелав вас видеть, он распорядился, чтобы вас доставили спешно.
- Но посыльный.., он обошелся со мной, как с последней служанкой... Она печально кивнула.
- Это был мастер Паджет, не так ли? Увы, за ним стоит дядя - сэр Вильям Паджет, секретарь Тайного совета, один из самых влиятельных лордов.
У меня вырвался вопрос:
- Но зачем сэр Вильям или король распорядились, чтобы меня везли чуть ли не тайком, как преступницу, в закрытом портшезе, и запрещали людям ко мне подходить?
Королева опечалилась.
- Король смертей и в последнее время много думает о преемстве. Ваш брат в свои девять лет еще совсем дитя. Король желает, чтобы в случае его смерти никто не оспаривал права Эдуарда на престол. - Она помолчала, потом взглянула на меня в упор. - Вас очень любит народ, с самого вашего младенчества, когда отец торжественно пронес вас по улицам Лондона как законную принцессу...
Законную тогда, внебрачную теперь...
Как такое возможно?
Однако сейчас было не время это обсуждать.
- Но чем я могу повредить Эдуарду? Женщина не может править, и, значит, я не могу претендовать на его место.
Королева сказала почти весело:
- В английских законах такого нет. Мы не во Франции с ее Салическим законом <"Салическая правда" - древнейший свод законов у франков, некогда владевших Францией; одно из ее положений утверждало, что женщина не может наследовать престол.> против нашего пола.
- Однако в Англии никогда не правила женщина. Лорды этого не поддержат. Да и народ не потерпит.
- Они предпочтут власть женщины возврату к междуусобице, к войне Алой и Белой розы, которая столько лет истощала нашу страну.
- Но если женщина может править, то первый черед за старшей. Моя сестра Мария...
- ..становится в таком случае самостоятельной силой, - грустно закончила королева. - А так оно и есть. Пройдет по меньшей мере пять лет, прежде чем король женится и произведет на свет сына. Тюдоры рано вступают в брак, вы знаете - ваш отец венчался в восемнадцать, его брат Артур - тремя годами раньше. Но Эдуарду только девять. Мы можем надеяться на сына от его чресел не раньше, чем через шесть лет. За ним в очередности наследования идет Мария.
Теперь я поняла, почему за Марией увиваются Серрей и ему подобные, почему она задирает нос и рядится по-королевски - она уже не брошенная дочь брошенной жены, а женщина, обладающая большой силой! Как она эту силу использует, даже думать не хочется.
Я в ужасе пролепетала:
- Но если Мария взойдет на престол... Ответа не последовало. Королева смотрела на меня, и мы молча думали об одном. Если Мария получит власть, она вернет католическую веру. Она уничтожит созданное реформацией, выкорчует новое учение и новые мысли, все, что нам дорого.
В углу камина подогревался на углях глиняный кувшин. Королева налила горячего глинтвейна и протянула мне.
- Это чтобы у вас щечки немного порозовели, - сказала она с невеселой улыбкой.
Я вдохнула пряный сладкий запах корицы и гвоздики и постаралась перебороть страх.
- Но ведь у нас еще может быть принц, кроме Эдуарда, мадам.., если вы и король, мой отец...
Королева взглянула на меня спокойными карими глазами.
- На это нет ни малейшей надежды, Елизавета.., ни малейшей.
Она говорила без тени сомнения. Я упрямо продолжала:
- Но если Эдуард унаследует трон еще ребенком.., ребенок не может править...
- И потому слетаются коршуны, - печально промолвила королева, - и образуются партии. Я говорила, что секретарь Паджет забрал большую власть в совете. И не он один. В его партии сильны герцог Норфолк и его сын, молодой граф Серрей.
Серрей!
Мой лорд Серрей!
Похоже, вино разогрело мне кровь. Я прижала руку к пылающей щеке.
Королева продолжала:
- Это - старая знать, они ратуют за старое, и прежде всего, как бы ни скрывали, - за старую веру. Они мечтают свернуть короля с пути протестантизма и сжечь наших единоверцев как еретиков. С ними Мария и епископ Винчестерский, лорд Гардинер. - Лицо у королевы потемнело. - Запевалой у них другой великий лорд, сэр Томас Ризли, в прошлые годы доверенный посланник короля, а ныне лорд-канцлер.
Я помнила злобного, заносчивого Ризли со свадьбы самой мадам Екатерины, помнила и его вкрадчивого дружка, сэра Паджета. Сейчас я нарочно заговорила спокойным, ровным голосом:
- И что, им удалось переубедить короля? Королева глядела в очаг, где языки пламени жадно пожирали уголь.
- Да. Король в тех летах, когда человек начинает бояться за свою душу. Теперь он готов жечь еретиков, как некогда вешал папистов, лишь бы вымостить себе дорогу к спасению.
Коли так, немудрено, что Мария разодета в пух и прах, а я - в опале. Теперь она вторая в очереди на престол, ее сторонники набирают силу в совете, ее вера торжествующе восстает из пепла, чтобы повергнуть во прах новую, - что же удивляться, если подлому Паджету велели напомнить: я - незаконная дочь и вообще никто.
Значит, Мария и ее присные числят лорда Серрея в своих рядах?
- Господи, Елизавета, да вы совсем побледнели! - воскликнула королева. Мужайтесь, милое дитя!
- Кому же мне теперь доверять, мадам? - Я твердо решила, что не позволю своему голосу звучать жалобно. - До того, как я отбыла ко двору.., когда приехал Паджет.., мой наставник мастер Гриндал...
И я, запинаясь и путаясь, выложила последнюю из моих тревог.
- Ах, Гриндал! - Королева улыбнулась. - В смутные времена мудрый говорит притчами. Но Гриндал - один из нас, вот почему я выбрала его вам в наставники. Я велю ему в следующий раз открыто разъяснить, кто за нас, а кто против.
- А кто.., за нас?
Королева улыбнулась не без торжества.
- Завтра увидите сами, когда король будет заседать в присутствии. Против Паджетов, Норфолков и Ризли, "старой гвардии" в совете, стоят те, кого они презрительно называют выскочками, - Джон Дадли, граф Лил и Томас Кранмер, архиепископ Кентерберийский, предводительствует же ими граф Гертфорд.
Доброго Кранмера я знала, и Дадли тоже - сколько себя помню, он всегда являлся в сопровождении своих рослых сыновей - они ходили за ним по пятам, как собачки. А что же "гордый Том" Сеймур, которого Серрей высмеял заодно с графом Гертфордом? Его королева не упомянула.
- А что брат лорда Гертфорда, мадам? - спросила я.
На этот раз в жар бросило королеву - наверно, от близости очага или от выпитого вина. Рука ее метнулась к щеке, голос потеплел.
- Сэр Томас Сеймур, да, прославленный воин и всеобщий любимец! Он только что вернулся во дворец из далеких странствий и поэтому не входит в совет. Однако во всем остальном он с братом заодно.
Не о нем ли говорили в моем детстве как о проходимце и негодяе, которого она когда-то любила? Я украдкой разглядывала королеву через стекло бокала. Она сияла, однако лицо ее сохраняло обычное спокойствие. Ее образованность, ее ум славились не меньше храбрости лорда Сеймура, ее набожность была известна всем, добродетель не вызывала сомнений. Не та эта женщина, чтобы таить нежность к человеку такого сорта. Нет, все это гадкие сплетни, и ничего больше. Надо выбросить их из головы.
Вот кто гораздо важнее - так это граф Гертфорд. Он был старшим братом Джейн Сеймур, когда сия ничем не примечательная девушка приглянулась королю; первые почести посыпались на него, когда его сестра подарила королю долгожданного сына, моего брата Эдуарда, а со временем он станет дядей нового короля.
Если Эдуард взойдет на трон ребенком - а он обожает дядю, который возился с ним, играл, беседовал, - тогда Гертфорд получит козырь, который не побить ни Паджету, ни Ризли, ни Норфолку, ни даже лорду Серрею при всей его красе и мощи: этот козырь - король...
Если...
Если...
Так много "если" и так много "но".
Внезапно вино, пляшущие языки пламени, дневная усталость, тепло натопленной комнаты сморили меня. Из-под отяжелевших век я видела, как королева ласково улыбнулась и встала.
- И еще два слова, мое усталое дитя, а потом прямиком в постель. Сказал ли вам лорд-гофмейстер, что у меня для вас приятный сюрприз? Так вот, у меня их два. - Она взяла со столика маленькую книжечку и вложила мне в руки. - Только что из Европы, по моему личному поручению. Читайте и запоминайте, она многому вас научит.
Королева подошла к двери и хлопнула в ладоши.
- Эй, кто-нибудь! - крикнула она. - Пошлите за мистрис Эшли, да поживей, и за свитой леди Елизаветы!
Потом теплыми руками обвила мне шею и зашептала в ухо:
- А вот и вторая приятная неожиданность. Спите спокойно, моя малютка, завтра вы увидите не только вашего отца, короля, но и вашего милого Эдуарда принц, как и вы, прибыл ко двору! Все львята соберутся воздать честь своему родителю! Что ж, до завтра.
***
И вот я наконец в постели, мое усталое тело благодарно погрузилось в сон.
И, засыпая, я поняла, что во сне разгадаю Гриндаловы загадки.
Глава 8
День дураков.
В то первое апреля я проснулась с чувством, будто из моего сна только что крадучись вышел закутанный человек с ключами от всего, что мне надлежит знать, - только бы вспомнить, кто он или что он сказал...
Сны, наваждения, колдовство, чары...
Я одернула себя. Что за глупости, будто я - деревенская девчонка! Хватит дурить, даже в этот день дураков и общедозволенных безумств! По крайней мере, я могу положиться на Кэт, Парри и остальных - мне не грозят старые глупые шутки и проказы (соль в пирожном, лягушки в постели - брр!). Я всегда ненавидела подобные деревенские выходки и дуракаваляние. А кроме того, в этот день смеха мне предстояло нешуточное дело. Сегодня я наконец увижу отца, да еще и Эдуарда.
Однако, когда я сунула руку под подушку за королевиным подарком и увидела на корешке тисненные золотом буковки "Речи Цицерона против Катилины", я почувствовала, что меня зло разыграли. Впервые в жизни меня огорчила новая книга - только не подумайте, что я хотела бы найти под подушкой любовные песенки или новомодные сонеты, amoretti <Веселые итальянские любовные песенки, рассказывающие о проделках Амура.> из Италии...