Майлз Розалин. Незаконнорожденная (Я, Елизавета, Книга 1)

   О Господи Иисусе!
   Земля закачалась. Я задыхалась, мне было дурно.
   Словно издалека донесся встревоженный голос Робина:
   - Помогите миледи! Разрежьте шнуровку, у нее от жары обморок!
   Ко мне бежали люди, подоспела уже почти вся свита. Робин подхватил меня и прислонил к жесткой дубовой коре.
   - Простите меня, мадам, за потрясение и боль, - сбивчиво бормотал он, но, клянусь, как Бог свят, вам следовало знать правду - и больше ни одна живая душа не посмела бы ее вам открыть!
   ***
   Правду.
   Поддерживаемая с обеих сторон Робином и Джоном Эшли, я покорно, словно заблудившийся ребенок, ехала назад во дворец - кобылку мою вели в поводьях, и мне хотелось одного - покоя и одиночества, чтобы переварить и принять эту правду. Однако, едва мы вступили в анфиладу моих покоев, навстречу выбежал Гриндал. Глаза у него были безумные, лицо заплакано - он еще не раскрыл рта, а я уже знала, что он скажет.
   - Мадам! Королева! Король отдал приказ: сейчас ее возьмут под стражу за измену и отведут в Тауэр!
   Глава 12
   Для нас, для тех, кто живет в маленьких комнатах, это худший из звуков топот ног, словно кто-то бежит от Божьего гнева, и рыдающий всхлип: "Миледи, о миледи!"
   Я вижусь вам во всей полноте государственной мощи, ведущей актрисой на огромных подмостках мира. Но большую часть жизни я провела в маленьких комнатенках.
   Братья Верноны и Эшли силой удерживали Гриндала, но он вырывался, словно в него вселился бес.
   Я обрела голос:
   - Пропустите мастера Гриндала ко мне! Говорите, учитель, говорите!
   Словно прорвав плотину, с дрожащих губ Гриндала полился рассказ:
   - Анна Эскью! Через нее королеву поймали в ловушку! Из-за того, что мадам Екатерина милостиво принимала ее при дворе и вступилась за несчастную, когда ту приговорили к смерти, теперь ее самое сочли еретичкой!
   - Анна обвинила королеву?
   - Напротив, мадам! - Гриндал рыдал от отчаяния. - Для этого лорд Ризли и вздернул ее на дыбу - чтобы бросить королеву в тот же костер! Но хотя два палача что есть силы налегали на рычаги, они не заставили Анну свидетельствовать против королевы. Однако, когда государыня оказалась в немилости, лорд Ризли нанес ей удар в спину. Он заручился приказом от короля, за его самоличной подписью. Теперь он с шестьюдесятью стражниками идет к королеве, чтобы препроводить ее в Тауэр!
   В Тауэр? Сколько времени осталось до их прихода? Я постаралась собраться с мыслями.
   - Кто сообщил об этом? - резко спросила я. - Откуда стало известно?
   Гриндал пытался взять себя в руки.
   - Королевский лекарь, мадам, доктор Венди, он был у королевы, когда пришел лорд Ризли, и все слышал. Он - Друг королевы, и потому поспешил нас известить.
   Этот разговор происходил уже на ходу - мы торопливо шагали через мои покои на половину королевы. Я уже различала жуткий, леденящий сердце звук - череду громких протяжных вскриков, разделяемых промежутками гробовой тишины.
   - Это королева! - в страхе вымолвил Гриндал.
   Я сама была близка к рыданиям - я никогда не слышала ее плача, даже ни разу не видела, чтобы она обронила слезу.
   У дверей королевиных покоев не было стражи, только дрожащий шут сжимал кулаки и скалился, словно умалишенный. Где кавалеры из свиты, как в былые времена? Мы шли на звук, пока не натолкнулись на саму королеву.
   Она не понимала, где находится. Лежа ничком на полу, она испускала хриплые, громкие, истошные вопли. Головной убор свалился в грязь, седые волосы, подкрашенные на дюйм от корней, ровно настолько, насколько их обычно видно, дальше сивые и спутанные, как у ведьмы, разметались по полу - она рвала их и дергала, колотя себя по вискам, словно роженица в муках. Только одно слово можно было разобрать в этом бессвязном вое: "Нет, нет, нет, - рыдала она. - Нет! Нет! Нет!"
   Возле нее метались, обессилев от слез, ее сестра Герберт, фрейлины Денни, Тиррит и прочие. Одного взгляда на их побелевшие лица было довольно, чтобы понять: их берут под стражу вместе с ней. Лорд-канцлер вознамерился одним махом уничтожить осиное гнездо еретиков. Он уберет с дороги королеву, а дальше их с Паджетом власть над королем станет безраздельной! Вот герой! Вот мужчина - нагнал страху на кучку беззащитных женщин!
   Возле королевы стоял на коленях маленький, крепко сбитый человечек, он расстегнул тугие рукава и растирал ей запястья. Я видела его в свите отца.
   - Доктор Венди! Что мы можем сделать для королевы?
   Он беспомощно пожал плечами, его пухлое лицо было перекошено страхом.
   - Не знаю, миледи.
   - Но что-то делать надо! Не бросать же ее на произвол судьбы!
   Он развел руками, признавая полное поражение. Горе и гнев выплеснулись из меня криком:
   - Думайте же! - взвыла я. - Господи, мы должны ей помочь!
   - Миледи? - Это заговорил мажордом королевы - он встречал меня в день приезда и сейчас единственный не потерял присутствия духа. - Если бы король увидел ее такой, он бы уверился в ее невиновности.
   Другая Екатерина уже пробовала это сделать - моя бедная кузина, она с воплями бежала по дворцу, бежала к королю, веря, что он увидит ее и не пошлет на смерть...
   Мажордом продолжал:
   - Или, мадам, если бы вы решились поговорить с королем, молить его о пощаде...
   Как Екатерина молила за Анну Эскью?
   Он осекся, на его некрасивом выразительном лице была написана почти полная безнадежность.
   И все-таки что-то в этом есть. Я обернулась к доктору Венди:
   - Может ли королева двигаться? Тот снова пожал плечами.
   - Как всякая женщина, мадам, которая страждет не телом, а душой.
   - Пожалуйста, дайте ей самого сильного взбадривающего, сэр.., умоляю!
   Ко мне уже подскочила Герберт, сестра Екатерины, на ее заплаканном лице блеснула надежда.
   - Леди Елизавета.., вы поговорите с королем?
   Я сжала ей руку.
   - Если мы сможем доставить к нему ее саму, как советует этот джентльмен, мое заступничество не потребуется. - Я взглянула на мажордома. - Но как это сделать?
   Он опередил меня:
   - Эй, носилки для королевы, живо, если вам дорога ее жизнь.., и подайте к черному крыльцу, не к парадному, запомните!
   Я повернулась к Герберт.
   - Сударыня, если вы и другие фрейлины... Она уже ожила.
   - Конечно, мадам. Поднимите королеву! - пронзительно крикнула она. Быстрее, платье, гребенки...
   Они затараторили все разом, словно сороки:
   - Гамателис сюда, буру, яичного белка, немного румян, ароматы...
   - Только быстрее! - молила Герберт. - Христом Богом заклинаю, быстрее...
   ***
   Через десять минут кавалеры из свиты то ли вывели, то ли вынесли королеву к заднему крыльцу, выходящему во двор, когда лорд Ризли со своими стражниками уже входил с парадного. Мы медленно двигались по лабиринту замковых двориков, вся Екатеринина свита с молитвой следовала за нами. Но жарче всех молилась я, молилась, чтобы наша отчаянная затея увенчалась успехом. Наконец навстречу выбежал один из моих кавалеров с самым что ни на есть ободряющим известием.
   - Король один, с ним никого нет, он в цветнике возле реки.
   В обнесенном стеной маленьком цветнике на берегу Темзы король с прислужниками дремал в благоухании тимьяна, душистого иссопа и ромашки. Королева пошла к нему одна, мы, притихшие и настороженные, жались у ворот.
   Однако стоило ей войти, он встрепенулся, словно зверь, которого застигли спящим вдали от берлоги. Сквозь щелочки полуприкрытых глаз он смотрел, как она замедлила шаг, запнулась, потом упала к его ногам, потому что едва держалась на своих. Он услышал, как она рыдает, как взывает к его милосердию, как молит о пощаде за свои проступки. Он почувствовал ее ужас и самоуничижение, вкусил сладость торжества, учуял жертвенный дым искупительного всесожжения ее души, которая поджаривалась на алтаре его гнева.
   И остался весьма доволен всем виденным.
   - Так что ты говоришь? - спросил он с новообретенной алчной радостью, так, словно не своей рукой послал ее сегодня на смерть.
   - Ты мой повелитель, - рыдала она, - мой глава, мой властелин, мой единственный после Бога якорь и краеугольный камень моей веры - о большем я не прошу!
   Старое подозрение мелькнуло в болезненных провалах его глаз.
   - Нет, нет, клянусь Святой Марией! - взревел он. - Ты в своей гордыне возомнила себя доктором богословия, Кэт. Ты желала перечить, спорить, навязывать свою волю тому, кто поставлен над тобой Богом!
   - Государь, государь, - шептала она сквозь слезы, - зная, сколь вы мудры, сколь учены, сколь сведущи в божественных материях, я хотела лишь развеселить Ваше Величество и отвлечь от телесных мук, обсуждая с вами слово Божие!
   Слабая усмешка тронула уголки его губ:
   - Даже так?
   - Чтобы из ваших царственных уст услышать, в чем состоит истинное учение!
   Это козырная карта - льстить его тщеславию, его вере в свою ученость, - я сама посоветовала ей это по дороге сюда. Сейчас, глядя издалека, как мои чары работают, словно по волшебству, я дивилась, откуда мне стало известно, что говорить.
   - И даже так, милая? - мягко спросил король.
   Екатерина кивнула. Он усадил ее рядом с собой на согретую солнцем скамью и грубо утер ей слезы.
   - Довольно! Я не люблю, когда ты плачешь. Значит, мы были правы, когда наряжали ее и мазали белилами. Я знала: король не потерпит рядом с собой женщину, пусть даже страдающую, если она - не воплощенное совершенство. Он уже развеселился:
   - Ну же, поцелуй меня, милая, ведь теперь, клянусь, мы снова станем лучшими друзьями.
   Сгрудясь за садовой стеной, мы рыдали от восторга, ужас перед тем, что могло случиться, придавал особую силу теперешнему нашему робкому ликованию. И вот, пока мы смотрели и гадали, когда нам приблизиться, кто, как бы вы думали, проник мимо нас в этой райский сад? Разумеется, великий змей, сам Ризли.
   Впрочем, он недаром считался главным политиком при короле. С первого взгляда он понял, что игра проиграна. Вид королевы, укрывшейся с королем в розовой куще, королевской четы, сидящей в полном согласии, словно прародители Адам и Ева в раю, показал лорду-канцлеру, что судьба обратилась против него. Сейчас этот человек походил на канатного плясуна, который силится удержать равновесие.
   Однако Генрих не дал плясуну времени.
   - Глядите, милорд! - взревел он. - Вы хотели, чтобы я прогнал эту королеву - это воплощение женственности, эту жену, которая не чает иной радости, помимо меня, - и предал ее огню...
   - Государь... - начал лорд-канцлер.
   - Объяснитесь, Ризли, или, клянусь Богом... Любая женщина воспользовалась бы случаем добить врага, но Екатерина не сводила глаз с короля, словно спасенная от бойни корова, и молчала.
   - Скотина!.. Дурак!.. Мерзавец'.. Клянусь Божьим телом, кровью и костями!.. - Ругательства сыпались, как снаряды, угрозы и проклятия изливались на голову Ризли, словно расплавленный свинец. Екатерина, эта святая, молитвенно сложила руки и вступилась за негодяя, чем еще подхлестнула королевский гнев.
   - Бедняжка! - проревел он. - Ты не знаешь, как мало он заслуживает твоей доброты, - ибо, клянусь, милая, он был тебе жестоким клеветником, смертельным недоброжелателем!
   Даже и сейчас Ризли не моргнул глазом. Напротив, он оставался странно невозмутимым под этим обстрелом, а под конец даже улыбнулся.
   - Ну?! - завопил король.
   Ризли развел руками и пожал плечами.
   - Государь, - начал этот подколодный змей вкрадчиво, словно первый из ползучих гадов, сам дьявол, - я несказанно рад, что лорд Норфолк и его сын Серрей так ошиблись в Ее милостивом Величестве, нашей королеве...
   Не с этой ли минуты он был обречен, хотя тогда мне и было еще невдомек? Я думала, что вижу игру лорда-канцлера насквозь - он хочет отвести от себя королевский гнев и свалить вину на других, словно нашкодивший мальчишка. Предвидела ли я остальное? Или только ощущала, как петлю на горле, сжимающуюся, чтобы удушить и радость, и жизнь?
   ***
   Я видела, что творится, но не предвидела роковых последствий. Тогда мне довольно было знать, что моя любимая королева спасена. В тот день великой опасности для нее на волоске висело все, ради чего мы жили, на что надеялись, во что верили. Как только миновал кризис и болезнь отступила, все вздохнули свободнее и жизнь вошла в свою колею.
   В тот год выдалось на редкость хорошее лето. В начале июля поля вызвездились цветущей земляникой, в королевских виноградниках в Ричмонде наливались сочные гроздья, персики и вишни в Гринвиче обещали богатый урожай. Двор переезжал, охотнее из-за хорошей погоды, чаще из-за жары, поскольку большие дворцы, где теснились придворные, их соколы и кони, слуги и служанки, летом надо было "проветривать", как мы это тогда называли, значительно чаще, нежели зимой.
   Ибо за весенними цветочками шли "летние ягодки": оспа и чума, непонятная испарина, опухание и смерть. Тростниковые подстилки в залах, усеянные человеческими и собачьими испражнениями, воняли так мерзко, что противно было есть и даже находиться в помещении. То лорд свалится с кровавым поносом, то слугу отошлют из-за сыпи на лице, придворные при всякой встрече приветственно взмахивают аромагическими шариками и держат их у носа на ходу. Потом наступало время снова сниматься с места и вверять себя и свой скарб превратностям дороги. Ибо лето способствует стремлению к перемене мест, и потому случались частые переезды от двора к двору.
   А вместе со двором передвигались и все шахматные фигуры - король и королева, офицеры, кони и пешки. И жизнь текла как бы по-прежнему. Но это только снаружи. Изнутри, за тонким покровом учтивости, выжидали своего часа Сеймуры и Паджеты. А глядя на них, затаил дыхание и весь наш шахматный мирок.
   И я тоже, потому что если период испытаний чему меня и научил, так это следовать Гриндалову правилу: "смотри и жди". Каждый день я боролась с тем, что узнала от Робина, и каждую ночь, прежде чем уснуть, подолгу терзалась неутолимой болью.
   И как я жила день ото дня, так, похоже, жил и весь двор. "Чего они ждут?" - робко спрашивала я у Кэт, Отцу стало заметно лучше благодаря ежедневным и еженощным заботам королевы: и впрямь, она, словно служанка, спала теперь на низенькой кровати в королевской гардеробной, чтобы всегда быть рядом. Его по-прежнему носили в огромном кресле, которое он шутливо называл "телегой". Впрочем, кресло это уже меня не страшило, все свыклись с ним и даже воспринимали его как еще один знак его необычности и мощи - ведь подобного не было ни у одного другого монарха. Однако по углам по-прежнему собирались кучки, перешептывались, смотрели и ждали - казалось, шушукается и вслушивается сам дворец.
   Но что мне было до них? От рассвета и до заката, как ни изнуряла я себя занятиями, охотой и пешими прогулками (даже Кэт ворчала, что я, мол, себя не жалею), в действительности я мечтала лишь об одном - хоть краешком глаза увидеть моего любезного лорда Серрея.
   Моя любовь была тогда смиренна и ничего не просила, только видеть его. Воистину, это была любовь, которую заповедал нам Господь, - любовь, которая долго терпит, не завидует, не превозносится, не ищет сил своих.., не раздражается, всякую веру приемлет!
   Первый и последний раз в жизни снизошла на меня подобная благодать.
   И чем ближе к краю пропасти он гарцевал, тем сильнее хорошел день ото дня. Я видела его по утрам, когда он шел сквозь рассветную дымку на конюшни или на теннисный корт, где они с друзьями Уайетом и Пикерингом играли порой по несколько часов кряду. Эта же троица с другими приятелями веселилась и по ночам, и я, лежа без сна, слышала, как они шумят, возвращаясь с первыми петухами. На следующий день Кэт с пеной у рта пересказывала их ночные похождения: "Наехали в город, миледи, заперли констеблей в караульне и загнали приставов в конуры с объедками и собачьим дерьмом! Потом сели в лодки и катались по реке, горланили песни и орали во всю глотку, перебудили своим кошачьим концертом весь город и забрасывали гулящих девок, промышляющих на южном берегу, птичьим пометом!" Я и жаждала, и боялась этих рассказов (гулящие девки? что общего у моего лорда с этими заразными потаскушками?), а больше всего страшилась, что вся эта шумная гульба - не более чем прикрытие для темных замыслов моего лорда, для его притязаний на трон.
   По правде, если совсем честно, его самого я тоже боялась. Он искал моего общества; я от него убегала. Я понимала: ни моя любовь, ни мой страх не укроются от его взгляда. Оставалось лишь избегать этих безжалостных, выпытывающих глаз. И мне ли любить или прощать человека, который вместе с отцом строил козни против королевы, против верной Екатерины, единственного моего друга при дворе? Наверняка он по меньшей мере знал про заговор и не воспрепятствовал. И в своей ненависти к новой вере порадовался бы королевиному падению.
   И все же, хотя временами я бежала его как огня, должна сознаться, порой я сама искала встречи. Моя любовь была как яд из старой легенды - пьешь, зная, что в чаше - смерть, но с каждым глотком отрава становится все желаннее.
   И это все я терпела в одиночку, никому не открывшись, ибо что, собственно, было открывать? Я ни на что не надеялась, ничего не ждала, ничего не требовала. Я не знала, что он думает, к чему стремится и даже - чьей милости он больше домогается, моей или Марииной. Знала же я одно: если, как говорит Мария, меня и впрямь собираются вскорости выдать замуж, мои чувства никак не повлияют на отцовский выбор.
   О, мой лорд, мой лорд!
   Он любил когда-то, сказала мне Кэт - она выведала у его слуги, ирландскую наследницу, которую жестоко, против его и ее воли, еще ребенком выдали за глупого богатого старика. Больше он не влюблялся. Сейчас он женат, сказала Кэт, но ведь существует развод...
   Что до него, он всегда писал о любви. Он дарил мне свои стихи, бросал на колени, легко, словно цветы. Мне ли они предназначались? Засыпая, я твердила:
   Как часто вижу я во сне
   Твоих очей нездешний свет...
   И пробужден от горних грез
   Тем жаром, что в себе пронес,
   Я емлю пустоту, лью токи слез...
   И каждое утро просыпалась с одной надеждой: увидеть хоть мельком, как он идет по двору, собираясь покататься верхом, или повеселиться с друзьями, или украсить своим присутствием - а это было дано только ему одному - большой королевский зал.
   Притом, похоже, все это время я с куда более глубоким чувством ожидала другой встречи. Речь шла не о любви - тот человек был уже в летах и занят совсем иным. Но судьба распорядилась так, что он один мог утолить мою куда более острую нужду, мою потребность в правде, - это был законник, мастер Сесил.
   Глава 13
   С первого взгляда на его умное, доброе лицо я поняла: вот человек, которому можно доверять. Его история была лучшей рекомендацией: выпускник Кембриджа, как и мой добрый Гриндал, к тому же судейский. Дружба с Кранмером тоже свидетельствовала в его пользу - архиепископ не одарит своим расположением первого встречного. Однако красноречивее всего за Вильяма Сесила говорил его собственный облик: серо-голубые глаза, способные выдержать любой взгляд, гладкий лоб, спокойная манера держаться - все выдавало человека, который никому не воздает злом за зло, но всею своею жизнью старается служить добру.
   С первой встречи я поняла: вот кто разрешит мои затруднения. Я послала за ним, он откликнулся. Ждать пришлось долго. Однако правда, которой я искала, уже пятнадцать лет лежала в могиле, так что единственная надежда заключалась в терпении.
   Он пришел, когда в садах собирали плоды, и принес полновесный плод своих изысканий. Я была у себя в королевиных покоях - мы как раз вернулись в Уайт-холл, - и он, едва разложив свои свитки, бумаги и записи, приступил к сути.
   - Леди Елизавета, вы поручили мне вникнуть в обстоятельства смерти вашей покойной матушки. И вашего рождения - почему вас объявили незаконной, коль скоро ваши родители состояли в браке. - Он смолк и взглянул на меня без всякого выражения. - Быть может, многого вам лучше не знать...
   Длинный золотой луч августовского солнца плясал на стене; мне вдруг захотелось, чтобы он замер.
   - Говорите.
   - Короля, вашего отца, сочетал с вашей матушкой архиепископ Кентерберийский Томас Кранмер, сиречь высшее духовное лицо страны.
   Я глубоко вздохнула.
   - Однако позже отец постановил, что не был женат на моей матери, а значит, рождение мое не может считаться законным.
   - Да. - Умные глаза Сесила глядели осторожно. - Что возвращает нас ко второму параграфу моих инструкций, миледи, а именно - вашему желанию знать про смерть королевы, вашей матушки.
   Я желала бы больше знать про ее жизнь, сударь, но тут вы мне не помощник.
   - Эти обстоятельства взаимосвязаны, - продолжал Сесил бесстрастным судейским тоном. - Королеве Анне Болейн были предъявлены различные обвинения: она-де хулила свой брак и желала зла королю - однако нашему законодательству такой вид преступления неизвестен.
   Он смолк и странно поглядел на меня.
   Я подробно изучала римское право, когда проходила древнюю историю.
   - Обвинения против нее были сомнительны.., с самого начала?
   Он посмотрел мне прямо в глаза, как смотрят судьи, и продолжал:
   - Главное обвинение против нее - преступная связь с пятью мужчинами после бракосочетания с королем - было предъявлено после того, как всех пятерых предполагаемых сообщников признали виновными. - Сесил глянул в свои записки. По римскому праву раздельно обвинять лиц, подозреваемых в совершении одного преступления, - недопустимо. Это вопрос естественного права.
   Железные оковы сковали мои внутренности.
   - Мужчины, которые согрешили с ней... - начала я.
   - Нет. Которых признали виновными в этом грехе, - поправил Сесил. - Все они утверждали, что невиновны, кроме лютниста Смитона. Однако он как простолюдин был подвергнут пытке на дыбе.., и другим истязаниям. Здесь записано, что даже на эшафоте каждый клялся спасением души, что королева невинна. Юному Генри Норрису, другу короля, было обещано помилование, если он признает свою вину и обличит королеву.
   - И?..
   - Он отказался. Последние его слова были о ее невиновности.
   - Но если они были невиновны.., как же их осудили на казнь?
   Сесил развел руками.
   - По слухам, по наговору, по злобе. - Он кашлянул. - По большинству обвинений в прелюбодеянии, поименованных в обвинительном заключении, создается впечатление, что ни королевы Анны, ни предполагаемых сообщников не было в указанное время и в указанном месте.
   - И значит...
   - Не были представлены свидетели. Не были предъявлены улики. Обвинения.., необоснованы.
   - Обвинения - подложны! - Кровь бросилась мне в лицо. - Но зачем?.. И кто?.. Сесил смотрел мне прямо в лицо.
   - Миледи, мы, англичане, заботимся о королевском покое и служим королевскому правосудию. Все его слуги поступают соответственно его воле и желанию.
   Значит, король соизволил пожелать, чтобы она умерла?..
   Мой голос прозвучал как бы со стороны:
   - Раз она умерла, сударь, зачем королю было еще и разводиться с ней?
   - Король присмотрел себе новую жену - мадам Джейн Сеймур. Он хотел устранить все препятствия - для нее и для ее будущего сына. Этой цели он достиг, объявив вас незаконной и лишив права на престол. Тогда же по воле короля вашу сестру Марию лишили права наследовать трон...
   По воле короля.
   Значит, мы с Марией пострадали заодно - хотя наши матери по гроб жизни оставались соперницами.
   Значит, моя мать умерла из-за невзрачной Джейн Сеймур - чтобы расчистить ей путь. Из-за лорда Гертфорда и его брата, гордого Тома... Но прежде всего из-за Эдуарда.., из-за мальчика, которого я так люблю...
   Я подняла глаза. С начала нашей беседы солнечный луч далеко продвинулся по стене.
   - Еще одно, мадам. - Сесил потянулся к своей сумке с книгами. - Роясь в бумагах капитула, я наткнулся на это...
   Он вложил мне в руки ветхий пакет из промасленной материи, перевязанный побуревшей засаленной лентой. Его спокойные пальцы уже прежде развязали узлы, и от моего прикосновения пакет раскрылся. Из него выпал блестящий, несмотря на долгие годы, пергамент, на котором было ровным почерком выведено:
   "Моей дочери, принцессе Елизавете, принцессе Уэльсской".
   Я не шелохнулась.
   - Это духовная вашей матушки, мадам, - мягко сказал Сесил. - Она завещала вам свое имущество. И титулы: в девичестве она была пожалована маркизой Пембрук.
   Я взглянула на пергамент.
   "Сия последняя воля и духовное завещание составлены мною, Анной Болейн..." Распоряжения были ясны, документ краток, внизу красовался витиеватый росчерк ,"Anna Regina" - королева Анна, "Semper Eadem".
   В горле у меня стоял ком.
   - Semper Eadem, сударь?
   - Девиз вашей матушки, мадам. "Всегда та же".
   Постоянна во всем.
   Да.
   Мне следует быть такой же.
   - А ее имущество? Мои титулы? Мое наследство? Что сталось с ними?
   Сесил передернул плечами.
   - Все имущество, титулы и привилегии осужденного изменника отходят короне. Таков закон.
   - Закон? - Я начинала понимать правила игры. - Тогда еще немного поговорим о законе, сударь. Вы сказали, брак короля с моей матерью был признан недействительным. На каком основании?
   Сесил снова осторожно вздохнул и поглядел в сторону.
   - На основании кровного родства, миледи. Прежнего союза.., ваш отец состоял в телесной близости с родственницей королевы.
   - Кровного родства? Союза с кем? С кем еще путался мой отец? Кто та ближайшая родственница, из-за которой рухнул брак королевы?
   Теперь он смотрел мне прямо в глаза.