– Наверное, – подал голос Теренс, – он-то и ходил по нашим телам, пока мы спали. Я чуть не задохнулся, когда он наступил мне на живот.
– И я также, – сказал Колин, – он на целый фут втоптал меня в песок. Хорошо еще, что на нас лежал толстый слой песка; мы ему обязаны спасеньем жизни: не будь песка, эта крупная скотина растоптала бы нас в лепешку.
Моряки подошли к животному. Оно лежало вовсе не так, как ложатся животные, собираясь отдохнуть; видно было, что эту позу верблюд выбрал не по доброй воле. Длинная его шея запуталась в передних ногах, а голова лежала ниже, уже наполовину засыпанная песком. Так как верблюд лежал неподвижно, то моряки сочли его сначала мертвым и предположили, что он разбился насмерть во время падения. Это могло объяснить его скачки, происходившие, без сомнения, от предсмертных конвульсий.
Однако, осмотрев верблюда хорошенько, они увидели, что он не только жив, но даже находится в вожделенном здравии, и поняли причину его странных движений: крепкий недоуздок, привязанный вокруг его головы, запутался в передних ногах, и поэтому верблюд упал. Длинный конец веревки запутался вокруг его ног.
Меланхолическая поза верблюда развеселила смотревших на него моряков. Они были очень голодны, и мясо верблюда, не особенно лакомое кушанье в обычное время, теперь казалось роскошью. Кроме того, они знали, что внутри верблюжьего желудка они найдут запас воды, который даст им возможность утолить снедавшую их жажду.
Но, осматривая верблюда, они сделали открытие, что вовсе нет надобности убивать животное для того, чтобы утолить мучительную жажду: на верхушке его горба находилась небольшая плоская подушка, крепко державшаяся на своем месте благодаря толстым кожаным ремням, проходившим под животом. Это был мехари, или верховой верблюд, одно из тех быстроходных животных, которых используют арабы при своих продолжительных поездках по пустыне Сахара.
Но не седло привлекло внимание моряков, а нечто вроде мешка, висевшего за горбом мехари. Мешок был из козьей кожи, и оказалось, что он наполовину полон воды. Это действительно была «le gerba», принадлежавшая хозяину животного, составлявшая часть вьюка и более необходимая, чем само седло.
Четверо потерпевших крушение, страдая от жажды, не задумываясь присвоили себе содержимое мешка. Они отстегнули его, вырвали пробку и, по очереди передавая друг другу драгоценную влагу, жадно выпили все до последней капли.
Утолив жажду, они стали советоваться, каким бы образом утолить им также и мучивший их голод, который сильно начинал давать себя знать. Убить им верблюда или нет?
Это средство, по-видимому, было единственным, и горячий Теренс уже вытащил из ножен свой кортик, чтобы вонзить его в шею верблюда.
Колин, более спокойный, посоветовал ему подождать, по крайней мере, до тех пор, пока они решат окончательно этот вопрос.
Вопрос принялись обсуждать. Мнения разделились. Теренс и Гарри Блаунт советовали, не раздумывая долго, немедленно убить верблюда и поесть. Старый Билль присоединился к мнению Колина и был против этого предложения.
– Сначала попробуем с его помощью выбраться отсюда, – сказал молодой шотландец. – Мы можем еще один день пробыть без пищи, и только тогда, если ничего не найдем, мы зарежем животное.
– Ну, на что можно надеяться в подобном месте? – спросил Гарри Блаунт. – Посмотрите вокруг: ни малейшего клочка зелени, кроме моря, в какую бы сторону ни повернулся… не видно ничего, из чего можно было бы приготовить обед хотя бы для сурка!
– Быть может, – возразил Колин, – пройдя несколько миль, мы встретим иные места. Мы можем идти вдоль берега. Может быть, нам удастся найти какие-нибудь раковины, которыми мы еще лучше, чем верблюжьим мясом, подкрепим наши силы? Посмотрите туда, я вижу темное место на побережье. Я уверен, что мы там непременно найдем раковины.
В ту же минуту все посмотрели в ту сторону, за исключением Билля. Старого моряка в этот момент интересовало совсем другое. Вдруг послышалось его радостное восклицание, привлекшее внимание его товарищей.
– Это самка, – объявил Билль. – У нее был детеныш недавно. Смотрите – у нее есть молоко; его хватит на всех нас, за это я ручаюсь.
И, точно желая доказать, что он говорит правду, старый моряк стал на колени около все еще лежавшего животного и, приблизив свою голову к его вымени, начал сосать.
Верблюдица не оказывала ни малейшего сопротивления; если она и удивлялась виду этого человека, то только из-за цвета его кожи и странного костюма, потому что, без всякого сомнения, верблюдица была приучена оказывать такие же услуги своему африканскому владельцу.
– Превосходно! Первый сорт! – крикнул Билль, отодвигаясь, чтобы передохнуть. – Подходите!.. Каждому свой черед; хватит на всех!
Молодые люди стали на колени, как это уже делал моряк, один за другим и всласть напились из «фонтана пустыни».
Когда каждый выпил приблизительно около пинты этой питательной жидкости, опавшее вымя верблюда дало им знать, что запас молока истощился.
Глава 4. КОРАБЛЬ ПУСТЫНИ
Больше никто уже и не заговаривал о том, чтобы убить верблюда: это значило бы убить курицу, которая несла золотые яйца.
Весь вопрос теперь заключался в том, в какую сторону следует направиться.
На первый взгляд покажется странным, что главное затруднение заключалось в выборе пути.
Верблюд был оседлан и взнуздан, – значит, животное убежало от своего хозяина недавно, наверное, во время бури, и просто-напросто заблудилось. Так именно думали и потерпевшие крушение, и это-то больше всего и беспокоило их.
Пусть понаслышке, но они тем не менее достаточно хорошо знали побережье, на которое теперь попали, и безошибочно могли сказать, что хозяином заблудившегося верблюда должен быть какой-нибудь араб, которого, если станут искать, они найдут не в доме, не в городе, а в палатке и, по всей вероятности, в обществе других таких же арабов.
Теренс предложил было поискать хозяина верблюда. Молодой ирландец не знал ничего о страшной репутации жителей Варварийского берега. Билль, хорошо знавший, с кем бы пришлось иметь дело, больше всего, наоборот, боялся встречи с хозяином верблюда.
– Увы, мистер Терри! – вздохнув, проговорил старый моряк, становясь таким серьезным, каким молодые товарищи его еще никогда не видали. – Нас ждет печальная участь, если, не дай Бог, мы попадем в руки этих разбойников.
– Что же ты нам посоветуешь, Билль?
– И сам не знаю, – отвечал старый моряк, – но думаю, что лучше всего будет держаться поближе к берегу и не терять из виду воды. Если мы повернем внутрь страны, мы можем быть уверены, что так или иначе, а пропадем; а если будем идти на юг, то можем дойти до какого-нибудь торгового порта, находящегося в сношениях с Португалией.
С того места, где все еще продолжала лежать верблюдица, не было видно моря тому, кто лежал бы на земле: надо было выпрямиться во весь рост и, кроме того, подняться еще на холм, чтобы увидеть берег, а за ним и океан.
Если же стать спиной к воде и посмотреть в глубь берега, то перед глазами возникал бесконечный лабиринт песчаных дюн. В этом лабиринте не было дороги ни людям, ни животным.
По совету старого моряка, который, по-видимому, знал пустыню так же хорошо, как и море, потерпевшие крушение улеглись таким образом, чтобы их не было видно с побережья.
Едва успели они принять эту позу, как старый Билль, все время бывший настороже, объявил, что он видит какие-то предметы.
Две темные тени двигались вдоль берега, идя с юга, но они были на таком расстоянии, что нельзя было даже сказать, что это: животные или люди.
– Дайте мне посмотреть, – предложил Колин, – к счастью, со мной моя небольшая подзорная труба. Она была у меня в кармане, когда нам пришлось покинуть корабль.
Говоря таким образом, молодой шотландец вытащил из кармана куртки маленькую подзорную трубку. Он навел ее на указанную точку, тщательно стараясь держать голову как можно ниже.
– Это люди, – объявил, наконец, Колин. – Они одеты во все цвета радуги. Я вижу ярких цветов шали, красные головные уборы и полосатые плащи. Один сидит на лошади, другой – на верблюде, на таком же точно, как и наш. Они едут тихо и точно осматриваются кругом.
– Ах, этого-то я и боялся! – сказал Билль. – Это хозяева нашего верблюда, они его ищут. Хорошо еще, что песком занесло его следы, иначе они привели бы прямо к нам. Нагнитесь, нагнитесь, мистер Колин! Не надо показывать им наших голов: у этих разбойников глаза острые, – они за целую милю увидят даже шестипенсовую монету.
Колин понял справедливость замечания моряка и тотчас же еще больше нагнул голову. Случай этот ставил потерпевших крушение в положение и утомительное, и тревожное в одно и то же время. Любопытство вызвало в них желание наблюдать за движениями приближающихся лиц. В то же время это было необходимо, чтобы знать, когда, наконец, можно будет поднять головы над дюной, но при этом они рисковали поднять их именно в ту минуту, когда всадники смогут их видеть.
Положение было крайне опасным, но, к счастью, они избавились от грозившей им беды гораздо раньше, чем могли на это надеяться. Колин нашел средство выйти из затруднения.
– Ах! – объявил он. – Мне пришла в голову хорошая мысль. Я буду наблюдать за этими разбойниками и в то же время лишу их возможности видеть нас, ручаюсь вам в том.
– Каким образом? – спросили остальные.
Колин ничего не ответил им на это; он просунул свою трубку сквозь верхний гребень песка таким образом, что конец трубки выходил по ту сторону. Как только все приготовления были окончены, шотландец приложил глаз к стеклу и затем сообщил своим товарищам шепотом, что видит еще каких-то всадников.
– Я могу вам даже сказать, какие у них лица, – прошептал Колин. – Сказать правду – физиономии не из красивых. У одного лицо желтого цвета, а другой – весь черный. Последний, должно быть, негр, потому что у него курчавые волосы; он сидит на верблюде, на таком же, как этот. Желтолицый человек сидит на лошади… у него довольно большая борода клином. Я думаю, что это араб. Это, должно быть, хозяин негра. Он делает такие жесты, точно отдает ему приказание. Ага! Они остановились и смотрят в нашу сторону.
– Спаси, Господи! – прошептал Билль. – Они увидели трубку.
– В этом нет ничего невозможного, – подтвердил Теренс, – стекло должно блестеть на солнце, и араб наверное заметил его.
– Не лучше ли будет убрать сейчас же трубку? – спросил Билль.
– Совершенно верно, – отвечал Колин, – но я думаю, что теперь уже слишком поздно: если они остановились потому, что внимание их привлекла трубка, – нам пришел конец.
– Все-таки отодвиньте ее потихоньку; если они не будут ее видеть, то могут и не дойти до нас.
Колин хотел последовать этому совету, когда, бросив последний взгляд, заметил, что путешественники направились вдоль берега, как будто не видели ничего, что могло бы их заставить свернуть с дороги.
К счастью для потерпевших кораблекрушение, не блеск стекла заставил остановиться араба и негра. Другой овражек, пролегавший через всю цепь дюн, гораздо более широкий, чем тот, в котором скрывались наши моряки, привлек внимание обоих всадников, и, судя по их жестам, Колин мог сказать, что они находились в затруднении – идти ли им в эту сторону или продолжать свой путь к берегу. Разговор их кончился. Желтый человек пустил лошадь в галоп, а черный последовал за ним.
Было видно по взглядам, которые они бросали во все стороны, что они что-то искали, по всей вероятности, верблюда.
– Ну, этак они долго будут ездить, – сказал Колин, как только увидел, что всадники скрылись за дюной, – иначе плохо бы нам было.
Оба всадника удалились, и берег опять сделался пустынным.
Хотя моряки не видели уже больше ни малейших следов живых существ, они считали необходимым подождать и не выходить из своего убежища. Причем время от времени они выглядывали из-за гребня дюны, чтобы удостовериться, что берег все еще продолжал оставаться безлюдным и, только уже окончательно успокоившись на этот счет, спрятались, и до самого заката никто не сделал ни шагу из тайника.
Верблюд не шелохнулся, впрочем, они приняли меры, чтобы он не мог уйти, крепко связав ему ноги. Под вечер животное подоили так же, как и утром, и, утолив голод и жажду молоком, моряки приготовились покинуть убежище, ужасно им наскучившее.
Приготовления их быстро были окончены. Им осталось только развязать верблюда и вывести его на дорогу, или, как говорил Гарри смеясь, снять с якоря корабль пустыни и начать путешествие.
Последние лучи солнца погасли за белыми гребнями дюн, когда они вышли из своего убежища и начали путешествие, продолжительность и исход которого были им неизвестны.
Посоветовавшись, они решили ехать на верблюде поочередно, но скоро должны были отказаться от этого удовольствия: качка слишком сильно давала себя знать. Мехари опять был свободен и предоставлен в распоряжение старого Билля, все время не выпускавшего из рук повода.
Глава 5. ПРЕРВАННЫЙ ТАНЕЦ
Бесплодные попытки молодых мичманов должны были заставить и старого моряка отказаться от удовольствия проехаться на верблюде, тем более, что он сам признавался, что никогда в своей жизни не садился в седло.
Но он вот уже целых пять дней бродил по зыбучему песку и, как моряк, не любивший много ходить, думал, что всякий другой способ передвижения будет лучше этого.
Ему не пришлось делать много усилий, чтобы взобраться на седло, так как хорошо дрессированный мехари становился на колени, когда желали на него сесть. Моряк только уселся в седле, как взошла такая ослепительная луна, что, казалось, она могла соперничать с дневным светилом. В ее призрачном свете старый морской волк, восседавший на верблюде, этом корабле пустыни, представлял собою довольно комическое зрелище.
Верблюд быстро побежал вперед. Некоторое время товарищи Билля еще могли следовать за ним, делая усилия, но скоро расстояние между ними заметно увеличилось, и моряку стало очевидно, что он должен укрощать пыл животного или будет скоро разлучен со следовавшими за ним пешком мичманами.
Но уменьшить скорость, с которой двигалось животное, было делом трудным, и Билль чувствовал себя положительно неспособным на это. Правда, он держал повод, но это давало ему мало власти над верблюдом.
– Остановите его, – крикнул он, как только мехари стал прибавлять шагу. – Пусть меня повесят! Я принужден свистать всех наверх и убирать паруса. Вы можете смеяться, сколько хотите, молодые люди, но это совсем не обыкновенный корабль! Ах, черт возьми, мне с ним не справиться.
Пока моряк говорил, животное удвоило быстроту бега. В то же время оно издало странный крик, нечто вроде храпа, причиной которого, впрочем, был не всадник.
Верблюд был уже на целую сотню шагов впереди мичманов, а после крика он еще усилил свой бег, и через несколько минут ошеломленные молодые моряки потеряли из виду старого Билля.
Отдав себе отчет в своем положении. Билль стал думать о том, как бы изо всей силы уцепиться за седло. Он продолжал еще некоторое время звать и кричать; потом, видя, что это ни к чему не ведет, замолчал.
«Чем это кончится? Куда привезет меня верблюд?» – таковы были вопросы, которые он сам себе задавал.
Ему не долго пришлось раздумывать над решением, потому что мехари достиг вершины холма, и тогда глазам Билля представилось зрелище, оправдавшее все опасения моряка.
Через несколько секунд он подъехал уже настолько близко, что хорошо мог видеть открывшуюся перед ним картину. В долине, куда нес его мехари, виднелся освещенный круг, метров двадцати в диаметре, посреди которого ритмично двигались мужчины, женщины и дети. Вокруг них он заметил различных животных: лошадей, верблюдов, овец, коз и собак. Слышались голоса, крики, песни и странная музыка, – играли на каком-то примитивном инструменте. Мехари во весь дух нес его к этому кружку. Лагерь был расположен у подошвы горы. Билль собрался соскочить во что бы то ни стало на землю, но на это у него не хватило времени: прежде чем он смог сделать движение, он понял, что его увидели. Крики, поднявшиеся у палаток, не оставляли никакого сомнения в этом отношении. Было уже слишком поздно, чтобы пытаться бежать, и он остался сидеть, точно приклеенный к седлу. Верблюд отвечал диким криком на призыв своих товарищей и ринулся прямо в круг танцующих. Там, среди восклицаний мужчин, визга женщин, криков детей, ржанья лошадей, блеяния овец и коз и лая штук двадцати собак верблюд остановился так круто, что его седок сделал головокружительное сальто и упал, подняв кверху все четыре конечности. Вот таким образом Билль вступил в арабский лагерь.
Билль, по воле Провидения, поднялся, лишь слегка ошеломленный падением, но, сделав всего несколько шагов, совершенно пришел в себя и ясно осознал свое положение; о побеге нечего было и думать: он был пленником племени бедуинов.
Моряк был очень удивлен, увидя несколько вещей, хорошо ему знакомых. У входа в одну из палаток, самую большую из всех, он заметил целый ворох вещей, подобранных с потерпевшего крушение корабля.
Билль не мог иметь ни малейшего сомнения относительно корабля, которому все это принадлежало. Он узнал многие вещи, бывшие его собственными. С другой стороны лагеря, около другой большой палатки, лежала еще куча морской экипировки, охраняемая, как и первая, стражей. Билль осмотрелся кругом, в надежде увидеть кого-нибудь из своего экипажа; быть может, кому-нибудь удалось, как и ему и его троим товарищам, добраться до берега на бочонках, обломках мачт и т. п. Но его сослуживцев не было видно в лагере, если только они не находились внутри палаток. Последнее казалось мало вероятным. Правдоподобнее было предположить, что они утонули или же их постигла горькая участь уже после того, как они попали в руки береговых грабителей.
Обстоятельства, при которых Билль пришел к такому заключению, должны были заставить его считать свои предположения верными. Его тащили и толкали два человека, вооруженные длинными кривыми саблями, споря, по-видимому, только о том, кому должна принадлежать честь отрубить ему голову.
Эти двое, по всей вероятности, были шейхами племени, – старый моряк слышал, что так их называли в толпе, – и оба, казалось, очень спешили его обезглавить. Билль считал: его голова в опасности, и после того, как его отпустили, он несколько секунд спрашивал себя, держится ли она еще на его плечах. Он не понимал ни слова из того, что говорилось между соперничающими сторонами, хотя наговорено было достаточно для того, чтобы заполнить заседание парламента.
Спустя некоторое время моряк, однако, угадал, – не по речам, а по жестам, – что именно происходило между ними: длинные сабли были взяты не для того, чтобы срубить ему голову, – их хозяева грозили ими друг другу.
Билль понял, что оба шейха ссорились между собой, что лагерь состоял из двух племен, соединившихся, по всей вероятности, с целью грабежа.
Было очевидно, по двум частям добычи, тщательно разделенным и охраняемым перед палаткой каждого из шейхов, что они поделили между собою выброшенные на берег остатки корвета. Положение Билля было, действительно, весьма серьезным. Он видел, как его поочередно тащили оба человека, и мог угадать почти наверное, что каждый из них желает завладеть его особой.
Спорящие из-за Билля вожди разительно отличались друг от друга. Один был маленький человечек, с желтым и загорелым лицом, с жесткими, угловатыми чертами лица, в которых нетрудно было увидеть арабское происхождение; у другого кожа была цвета черного дерева, геркулесово сложение, широкое лицо, курносый нос и толстые губы, огромная голова с густой копной торчащих лоснящихся волос.
Арабский шейх хотел овладеть моряком потому, что знал: уведя его на север, он может выгодно продать его европейским купцам в Мединуане или европейским консулам в Могадоре. Это был не первый из потерпевших крушение у берегов Сахары, возвращенный таким путем своим друзьям и своей родине, вовсе не из чувства человеколюбия, как нетрудно угадать, а по причине вытекавшей отсюда выгоды.
У его черного соперника была в голове почти такая же мысль. Только он намеревался отвести Билля в Тимбукту. Как бы мало ни уважали белого человека арабские купцы, когда смотрели на него как на простого раба, черный знал, однако, что на юге Сахары за него дадут хорошую цену.
После нескольких минут, проведенных в перебранке и угрозах, оба соперника перестали размахивать своими саблями, и, казалось, готов был водвориться мир.
Однако спор был еще не кончен. Оба вождя говорили поочередно, и хотя Билль не понял ни одного слова из их перебранки, но ему показалось, что маленький араб основывал свою претензию на том, что ему принадлежал верблюд, на котором прибыл пленник.
Черный показывал на обе кучи обломков и, по-видимому, доказывал, что на его долю при дележе досталось меньше.
В эту минуту появилась новая личность: молодой человек, который, насколько мог заключить Билль, пользовался у них некоторым уважением. Билль подумал, что это должен быть посредник. Каково бы ни было сделанное им предложение, оно, казалось, удовлетворило обе враждующие стороны, и они, по-видимому, приготовились разрешить спор другим способом.
Оба шейха направились в сопровождении своих сторонников к ровному песчаному месту возле лагеря. На песке был начерчен четырехугольник, в котором сделали рядом несколько маленьких, удлиненных углублений; потом оба соперника сели каждый на своей стороне. В руках у них были маленькие комочки, скатанные из верблюжьего помета, которые были затем помещены в углубления, и началась игра, так называемая хельга.
Ставкой был Билль.
Игра состояла в перемещении шариков из одного углубления в другое, вроде того, как при игре в шашки. Ни одним словом не обменялись противники. Они сидели на корточках один против другого с такими же серьезными лицами, как два игрока в шахматы. Когда партия была окончена, шум поднялся снова; послышались восклицания торжества со стороны победителя и его сторонников и проклятия среди сторонников проигравшего. Таким образом, Билль узнал, что он принадлежит черному шейху. Впрочем, последний пришел тотчас же за ним.
Но, вероятно, ставку сделали на моряка без одежды, потому что его в ту же минуту раздели до рубашки, и все это было отдано другому шейху.
Потом старого Билля отвели в палатку его хозяина и поместили в качестве новой добычи на куче предметов, находившихся у входа.
Глава 6. СЛЕДЫ БИЛЛЯ
Во время игры Билль служил предметом любопытства для женщин и в особенности для детей. Моряк, полумертвый от голода, напрасно выражал знаками свое страдание. Впрочем, равнодушие толпы его не особенно удивляло: он слишком хорошо знал характер этих сирен Сахары и манеру их обращения с несчастными, попадающими к ним в руки.
В то время, как на голову Билля сыпались всевозможные ругательства, когда одни засыпали ему глаза пылью и плевали в лицо, более жестокие били его палками, царапали и кололи, дергали за баки так сильно, что чуть не вывихнули ему челюсти, и пучками вырывали волосы из головы.
Напрасно старый морской волк отвечал им самой энергичной руганью, напрасно кричал им: «Оставьте меня!» Его яростные крики, его призывы только возбуждали палачей. Одна женщина особенно выделялась своим остервенением. Ее звали Фатима. Несмотря на такое поэтическое имя, это была одна из самых страшных фурий, когда-либо виденных моряком. Ее два глазных зуба торчали так сильно вперед, что она почти не могла закрыть рта и видны были зубы верхней челюсти. Судя по ее костюму и манерам, можно было угадать в ней жену властелина, султаншу.
И действительно, когда черный шейх пришел взять Билля, чтобы уберечь от возможной порчи свою новую собственность, Фатима последовала за ним в его палатку с таким видом, который говорил, что она если и не любимая, то во всяком случае старшая жена в гареме шейха.
А теперь вернемся к мичманам. Их смех был непродолжительным: он прекратился с исчезновением Билля. Тогда все трое остановились и посмотрели друг на друга с беспокойством.
Было ясно, что мехари понес Билля: крики и призывы моряка доказывали, что корабль пустыни не слушается своего седока.
Мичманы стали советоваться: дожидаться ли им тут возвращения Билля или же идти по его следам, чтобы попытаться к нему присоединиться? Быть может, он не вернется? Если мехари увез его в лагерь дикарей, то, по всей вероятности, его задержат как пленника; но неужели же он настолько прост, что позволит мехари увезти себя к своим врагам?
Трое молодых людей во время совещания неподвижно стояли на одном месте, устремив глаза на ущелье, через которое исчез мехари. Светлые лучи месяца скользили по белому песку. Вдруг им показалось, что они слышат голоса и крики животных. Колин утверждал, что они не ошибаются. Если бы не беспрерывный шум волн, докатывавшихся почти до того места, где они стояли, то у них не могло бы оставаться ни малейшего сомнения на этот счет. Колин объявил, что эти нестройные звуки несутся из лагеря. Его товарищи, знавшие, какой у него тонкий слух, поверили его словам.
Итак, они не должны были оставаться там, где были. Если Билль не возвратится, то долг обязывал их идти его искать. Если, наоборот, он к ним вернется, то, без сомнения, они встретят его в том проходе, через который умчался верблюд.
Когда этот вопрос был решен, трое мичманов пустились в путь в глубь континента.
Они двинулись вперед с осторожностью. Колин в этом случае заменил собою осторожного Билля. У молодого англичанина не было такого, как у него, недоверия к «туземцам», а что касается О'Коннора, то он упорно продолжал думать, что опасности большой быть не могло.