– Вот так попались, клянусь Предвечным! – воскликнул охотник. – Да, джентльмены, мы сидим в прочной клетке!
Трудно передать, что думали колонисты в этот ужасный час. Они находились в темноте с той минуты, когда двери были закрыты. Они сами погасили свет в ожидании, что индейцы будут стрелять в них, и теперь удивлялись, что совсем не слышно выстрелов, а между тем они знали, что команчи всегда носят при себе огнестрельное оружие. Пленники слышали только голоса… домашних слуг, как им казалось… мужские и женские… негров или мулатов. Затем крики… слова мольбы… стоны, хрипенье. Но почему индейцы не стреляли? Почему не кричали?.. Почему не слышно было воинственного крика команчей? Скоро все смолкло, и мертвая тишина воцарилась в комнате и снаружи во дворе.
Индейцы были те самые, которых видели Гоукинс и Текер, те самые, которых изменник метис провел через пролом в стене и затем, после похищения девушек, указал им путь к дому. Мальчик-негр, увидевший их, не успел предупредить своих господ, как шесть индейцев были уже у дверей столовой, остальные же спешили запереть большие ворота, чтобы не дать никому из живущих в доме убежать. Во дворе разыгралась жуткая сцена. Испуганные слуги, с криком и плачем бегавшие взад и вперед по двору, падали, как скот на бойнице, под ударами томагавка, копий и громадных ножей. Убийцы не обращали внимания ни на пол, ни на возраст – мужчины, женщины, дети, все становились жертвами.
Быстро и ужасно! Менее чем в десять минут все было кончено, и окровавленные тела несчастных жертв валялись на помосте патио. Из слуг спаслись только те, которые успели скрыться в комнатах и забаррикадировать за собою двери; никто не преследовал их, потому что краснокожие убийцы, несмотря на совершенное ими избиение, явились с исключительной целью грабежа. Закрыв двери в столовую, они поставили подле нее двух человек и такое же количество у ворот, после чего, под предводительством Фернанда, бросились по коридору, прямо к спальне Дюпре, где находились его деньги, пятьсот тысяч долларов, которые были разложены по отдельным, крепким ящикам. Фернанд, носивший всегда ключ от спальни при себе, вложил его в замок и открыл дверь. Индейцы или те, которые казались индейцами, набросились точно тигры или кошки на предоставленную им добычу.
Ящик за ящиком выносили они из комнаты и ставили на помост двора. Когда все ящики были вынесены, они сняли часовых, поставленных у дверей столовой и у входных ворот, а затем, схватив каждый ящик за ручку, понесли их тем же путем, каким сами пришли сюда. Дойдя до того места, где были оставлены их лошади, они привязали ящики к луке седла и, вскочив на лошадей, во весь карьер помчались к лесу. Между ними находился и метис, который ехал на самой красивой и породистой лошади, украденной им из конюшни своего господина, которого он так бессовестно предал и так безжалостно ограбил.
А господин его в это время метался как безумный, да и все заключенные с ним чувствовали себя не лучше его. Сталкиваясь в темноте друг с другом, они спрашивали, что станет с ними? Что стало с дочерьми полковника? Муки неизвестности были ужасны для всех, но еще ужаснее были они для отца, которому казалось, что он сойдет с ума, и только надежда на возможность отомстить в будущем поддерживала его. Сознание бессилия довело, наконец, всех до отчаяния, и они решили попытаться еще раз выйти из заключения. Все бросились к дверям, но те по-прежнему не поддавались никаким усилиям; сломать их было все равно, что сдвинуть стену с места. С таким же успехом кончилась и попытка их вытащить решетку из окна; с еще большим отчаянием разошлись они по разным углам столовой. Один Гоукинс остался по-прежнему у окна. Он не надеялся, конечно, на силу своих рук и придумывал только, каким способом позвать на помощь обитателей ранчерии. Нельзя ли, думал он, испробовать силу своих легких и крикнуть во весь голос, и если в ранчерии его не услышат, потому что между ней и большим домом рос густой лес, зато его мог услышать Текер, находившийся в ближайшей к дому рощице. В надежде, что Крис еще живой, он подвинулся ближе к окну, приложился к одному из отверстий решетки и начал громко кричать, прерывая время от времени свои крики громкими восклицаниями.
XXVII
Крис Текер сидел перед входом в палатку и жарил индюка, подвешенного на вертеле. Огонь то и дело вспыхивал от жира, капавшего в него с молодого жирного индюка, который был уже готов и прекрасно подрумянился. Видя это, Текер с нетерпением поглядывал на дорожку, шедшую от миссии, и прислушивался ко всякому шуму.
– Эх, славно хрустеть будет корочка! – сказал он. – Старому Гоуку она не достанется… не придет он. Я слышал, что там сегодня вечером большой обед… Ну, полковник предложил ему, разумеется, стакан виски, пуншу. Гоуку стоит попробовать один, а там выпьет и дюжину, если будет возможность. Не такая он важная персона, чтобы ждать его и не ужинать. Я совсем проголодался… да и птицу нельзя дольше оставлять на огне, не то сгорит.
Встав с бревна, на котором сидел, Текер снял индюка с вертела и понес его в палатку, где положил на блюдо, грубо выточенное из дерева, и поставил его на обрубок ствола, заменявший собою стол; подле блюда с индюком он положил хлеб и поставил соль, а затем сел, в ожидании прихода товарища, которому он мысленно выделил всего десять минут сроку.
Запах жареного индюка наполнил всю палатку, еще сильнее возбуждая аппетит Криса; а между тем время проходило, но Гоукинс не появлялся. Положение Текера становилось невыносимым; птица остывала и высыхала. Крис не в состоянии был больше выдержать и, вынув нож, схватил индюка за ногу и отрезал большой ломоть мякоти из груди. За первым ломтем последовал второй, затем съедено было крыло, потом нога; ужин свой молодой охотник закончил зобом и печенкой. Все это он запил порядочным количеством виски с водой и наконец закурил трубку. Так просидел он спокойно часа два; но тут им овладела тревога, и не мудрено, если припомнить причину, по которой товарищ оставил его одного. Не будучи в состоянии оставаться дольше в неизвестности, он решил отправиться к дому и узнать, что могло там задержать Гоукинса.
Подойдя к главному входу, он был поражен воцарившейся в доме злобной тишиной. Несколько минут стоял он и прислушивался… Ни единого звука ни внутри, ни снаружи!.. Теперь, впрочем, такое время, что все должны спать! Но куда же делся Гоукинс? Он мог пить виски в доме, но не спать! Крис решил во всяком случае навести справки и направился ко входу. Большая дверь была закрыта, но калитка оставалась полуотворенной… признак, что Гоукинс еще здесь. Окна фасада не светились, но Крису было известно, что окна столовой находились с задней стороны. Не думая больше, он вошел под арку и вступил на патио. Не успел он войти, как сразу остановился при виде зрелища, от которого у него волосы стали дыбом. На полу квадрата, окруженного со всех сторон зданиями и освещенного луной, виднелись окровавленные человеческие тела, лежащие во всевозможных позах. Охотник чувствовал, что ему делается дурно при виде такой кучи тел… зрелище более ужасное, чем зрелище поля битвы, на котором лежат, по крайней мере, люди, умершие ради идеи и славы, а здесь они погибли под ударами убийц. «Где же Гоукинс? – снова подумал Крис. – Нет ли и его тела здесь?» Уверенный, что оно должно быть здесь, он принялся искать. Еле передвигаясь от волнения, ходил он между телами и присматривался к их лицам. Так обошел он вокруг всего дома, но не нашел между ними Гоукинса, ни мертвого, ни живого. Ни одного белого здесь вообще он не нашел… только негры и мулаты, все невольники. Он даже узнал некоторых из них. Где же были их хозяева? Что за ужасная трагедия разыгралась здесь? Кто убийцы и куда они делись? Где Гоукинс?
Такие вопросы задавал себе охотник, прислушиваясь, не раздастся ли чей-нибудь голос… И вот, действительно, откуда-то донесся голос… как будто бы с тыльной стороны дома, и как будто бы голос Гоукинса… Прислушавшись еще несколько минут и уверившись, что не ошибся, Текер вышел через открытую калитку и остановился. Да, кричал Гоукинс, и крики его доносились из-за восточной стороны здания. Текер бросился в ту сторону, обогнул угол и остановился под окном, из которого раздавались крики. Подняв глаза, он увидел лицо, прислонившееся к решетке окна, и услышал знакомый голос:
– Это ты, Крис Текер? Слава Всемогущему, ты!
– Разумеется, я, Гоукинс! Что все это значит?
– Что значит? Я не могу сказать, да и никто из нас не может, хоть нас тут и целая дюжина. Нас заперли на замок, как видишь. А кто это сделал… Видел ты индейцев?
– Я не видел индейцев, но дело их рук видел. С той стороны такие ужасы!..
– Какие ужасы, Крис? Впрочем, не стоит рассказывать. Иди назад и открой нам дверь этой комнаты. Скорей, товарищ, скорей!
Молодой охотник бросился обратно к «patio»; там он схватил лежащее на земле тяжелое бревно и, действуя им как тараном, налег на дверь столовой, которая скоро поддалась его усилиям и распахнулась настежь. Все выскочили из комнаты и увидели перед собой зрелище, от которого содрогнулись их сердца. Как безумные принялись они бегать взад и вперед по двору. Слуги, успевшие скрыться от избиения, с ужасом искали между трупами своих жен, сестер или других близких им людей. И среди этих голосов громче всех и отчаяннее раздавались голоса полковника Армстронга и Дюпре:
– Елена! Джесси!
Ответа не было. Те, кого они звали, не могли их слышать, они были далеко. Даже если бы девушки были близко, то и тогда не могли они слышать, потому что головы их были так плотно обмотаны одеялами, что они едва дышали. Прошел час с тех пор, как их схватили, и они теперь начинали понемногу приходить в себя. Но, увы, лишь для того, чтобы ждать новых ужасов и еще более мрачного будущего в плену у краснокожих, которые, крепко обхватив их обнаженными руками, увозили их далеко от дома, от всего, что было дорого их сердцу. При воспоминании о жестокости индейцев, рассказы о которых они слышали еще в детстве, все их чувства и мысли на некоторое время были парализованы. Мало-помалу они пришли в себя и стали припоминать все, что произошло с ними: как к ним подошел Фернанд, какие дерзкие, наглые речи он говорил им, как их окружили индейцы, которые накинули на них одеяла, схватили и понесли, затем подняли и положили на спины лошадей, привязав их к сидевшим уже в седле людям. Все это они припомнили, и все случившееся с ними казалось им какой-то фантасмагорией. Увы, это не был сон! Они чувствовали одеяла на голове, лошадей под собой и тело дикарей, к которым они были привязаны. Всадников было много, судя по топоту копыт. Прошел целый час, в течение которого всадники, везшие девушек, не перемолвились ни единым словом; весьма возможно, что они говорили друг с другом знаками или шепотом, так как лошади почти все время шли рядом. Но вот всадники остановились, вероятно, для того, чтобы заставить своих пленниц думать, что они прибыли к месту, где предполагалось остановиться на ночь. Ясно слышался плеск воды… «Сан-Саба», – подумали сестры. Впрочем не все ли равно, какая река. На берегах Сан-Саба они подвергались такой же опасности, как и на любом другом берегу рек Техаса. Несмотря на шум воды, они услышали, что всадники о чем-то тихо шепчутся, но на каком языке, они не могли понять: индейцы говорили на родном языке. Бояться их нечего, потому что они в свою очередь также не поймут того, о чем будут говорить между собой сестры. Эта мысль осенила Елену, и она тихо позвала:
– Джесси!
– Я слышу тебя, Елена! – ответила Джесси тем же тоном.
– Я хочу сказать тебе всего несколько слов. Будь мужественна, успокойся. Все кажется так мрачно… Но какая-нибудь неожиданность должна спасти нас.
– Почему ты так думаешь?
– У меня есть предчувствие, что нас спасут из рук этих ужасных чудовищ. Может быть, я ошибаюсь, но кто-то шепчет мне это… верно, сам Бог. Молись Ему, Джесси, как и я молюсь.
– Я тоже молюсь, сестра! О, что теперь с папой? Что с моим дорогим Луи? Я боюсь…
– Не бойся! Я не думаю, чтобы дикари могли убить всех. Кто-нибудь да остался в живых… Будем надеяться, что среди них отец наш и Луи. Они пойдут искать нас… и спасут. Ты знаешь ведь, что у нас в колонии есть охотники, которые считаются прекрасными следопытами. Можешь быть уверена, что они найдут наши следы.
– Ах, я уверена, что Луи спасет нас! Он отдаст все свое золото… предложит большое вознаграждение… все, что имеет, лишь бы спасти меня. Он… я знаю, что он…
Восторженная речь Джесси была прервана громким взрывом хохота всадников, которые вслед за этим двинули своих лошадей и стали переезжать реку вброд.
XXVIII
Брод в нижнем течении Сан-Саба заслуживает некоторого описания местности.
В этом месте река на протяжении нескольких сотен ярдов течет спокойно и тихо среди берегов, поросших лесом до самой воды. По обе стороны леса тянутся на милю вглубь, прерываясь изредка лужайками, местами напоминающими роскошные цветники. Далее начинаются обширные луга, целое море волнующейся травы, не прерываемое ни деревьями, ни кустарником.
Со всех сторон к броду ведут широкие просеки, прорубленные прежними владельцами этой местности – миссионерами и солдатами, состоявшими у них на службе. Эти просеки служили военным целям, соединяя миссию с городом Сан-Антонио-де-Бехас. Хотя уже несколько заросшие, они все же доступны для проезда в колесном экипаже.
С северной стороны к реке подходят две дороги, соединяющиеся при входе в лес. Одна из них – большая дорога из Колорадо, другая – тропинка, проложенная индейцами и ведущая прямо к террасам и начинающейся за ними плоской возвышенности.
В тот самый вечер, когда охотники возвращались с неудачной охоты, часом позже пятеро всадников проскакали к тому же броду, но немного выше по течению. Это были Кленси и его спутники. По тому, как устали их лошади, видно было, что они ехали очень быстро. К броду Сан-Саба они прибыли через несколько дней после того, как караван Армстронга проехал здесь, тогда как Сабину они пересекли через две недели после него. В дороге их ничто не задерживало, по следам колес прошедшего каравана ориентироваться было легко.
Кленси и Вудлей ехали несколько впереди, решая, переехать реку сейчас или оставить это до утра. Кленси настаивал, чтобы ехать дальше, а Вудлей, ссылаясь на усталость, говорил ему:
– А какая разница, переедем мы ее ночью, или завтра по утреннему холодку? Вы же говорили, что не хотите показываться вблизи миссии, так не лучше ли тогда остановиться здесь? Подъедем ближе к реке и выберем себе место поудобнее для нашего лагеря. А завтра мы с Недом отправимся в колонию и выведаем, как там обстоят дела.
– Вы, быть может и правы, – ответил Кленси. – Если вы думаете, что нам лучше остановиться здесь, я не буду перечить вам… Хотя, мне кажется, следует ехать дальше. Вы можете считать абсурдом слова мои, Сим, а между тем меня мучает… какое-то предчувствие.
– Предчувствие чего?
– По правде сказать, не знаю чего и почему… Но я не могу избавиться от мысли о том, что какая-то опасность висит над…
Он остановился, не произнеся имени Елены Армстронг, о которой думал в эту минуту.
– Я догадываюсь, на кого вы намекаете, – ответил Вудлей, – и если это так, то предчувствие ваше, как вы его называете, ерунда и больше ничего. Поверьте слову Сима Вудлея, что все благополучно по ту сторону реки.
– Надеюсь.
– Можете не сомневаться. По всему видно, что вы плохо знаете плантатора. Я сражался под началом полковника во время войны с ирокезами и могу сказать, что спал он всегда одним только глазом, а другой оставался открытым. Люди полковника сильные и опытные; их трудно застать врасплох, и такие враги, как краснокожие и белые пираты, не решатся напасть на них. Вот когда они совершенно устроятся и, успокоившись, станут менее осторожными, тогда, пожалуй, враги рискнут атаковать их. Нечего поэтому бояться, что мы приедем слишком поздно. Завтра мы постараемся задолго до полудня отправиться в старую миссию и, увидите, найдем там всех здоровыми и невредимыми. Верьте слову Сима Вудлея!
Эти слова немного успокоили Кленси, но все же он по-прежнему не изменил своего намерения ехать дальше.
– Сим, не лучше ли будет ехать? – сказал он.
– Что ж, поедем, если желаете. Вы предводитель и можете приказывать. Я думаю не о себе, а об этих несчастных, усталых животных.
И он указал на лошадей, а затем прибавил:
– Не говоря уже о всех нас… Что касается меня, я готов ехать до самого Рио-Гранде, если вы будете настаивать на этом.
Несмотря на сказанное, в тоне звучала явная нота неудовольствия. Кленси заметил это, и в нем заговорила деликатность, присущая джентльмену, и, кроме того, прежняя уверенность в справедливости и опытности Вудлея.
– Прекрасно, остановимся в таком случае. Что ж, разницы, пожалуй, никакой не будет. Отбросим в сторону мои предчувствия… они и раньше бывали у меня, но все обходилось. Надеюсь, что и теперь все будет хорошо. Проведем ночь по эту сторону реки.
– Великолепно, – ответил Вудлей. – Итак, решено, останавливаемся… Почему не воспользоваться комфортом, какой только возможен в данных обстоятельствах? Местность возле Сан-Саба мне так же хорошо известна, как и в районе Миссисипи. Если память мне не изменила, то здесь есть местечко, очень удобное для нас. Следуйте за мной, я найду его.
Недалеко от этого места, где только что беседовали наши путники, находилась тропинка, шедшая параллельно направлению реки. Вудлей свернул на нее, а сзади последовали его спутники. Тропинка была так узка, что по ней можно было передвигаться только гуськом. Проехав ярдов пятьдесят, путники выехали на открытое пространство, представлявшее собою нечто вроде террасы, нависшей над рекой и окаймленной низкими деревьями и кустами.
– На этой траве я спал лет шесть тому назад, и ничто здесь не тревожило моего сна, кроме комаров. Это самое страшное, что нас ожидает здесь. Будем надеяться, что мы спокойно проведем ночь, а комары нас не съедят. Кстати, о еде!.. Неплохо было бы нам и поужинать, а затем растянуться на земле и предать себя Морфею.
Перекусив на скорую руку и привязав лошадей к деревьям, путники вскоре погрузились в глубокий сон. Не спал один только Кленси. В общем, он мало спал со времени вступления на территорию Техаса, но сегодня он положительно не мог закрыть глаз и все время ворочался на своем травяном ложе. Уже не предчувствие, а глубокая уверенность в каком-то ужасном несчастии овладела всем его существом. Будь он ясновидящим, он, конечно, прозрел бы все, что свершилось в этот момент по ту сторону реки и, оседлав свою лошадь, разбудил бы своих спутников и предложил им следовать за собой. Но природа не наделила его вторым зрением, и он не мог видеть разыгравшейся трагедии; он только чуял что-то ужасное, мешавшее ему сомкнуть глаза, тогда как все крепко спали, и громкий храп их раздавался вокруг него. Однако Вудлей спал чутко. Постоянное ворочанье Кленси с боку на бок и невольно вырывавшиеся из его груди вздохи разбудили в конце концов охотника, и он спросил, в чем дело.
– Да ни в чем, – ответил Кленси, – не могу спать, вот и все!
– Не можете спать? А почему? Уж теперь вы должны были бы спать. Довольно, кажется, устали за целый день и можно уснуть.
– Не могу, Сим!
– Съели что-нибудь такое, что тяжело сказывается на желудке. Быть может, на вас плохо действует здешний воздух? Сыроват немного, это правда… от тумана на реке; говорят, однако, что местность на Сан-Саба самая здоровая во всем Техасе. Не выпьете ли глоточек виски?.. Прекрасно успокаивает нервы, лучше всяких лекарств. Выпейте глоточек, Кленси, увидите, как это подкрепит вас.
– Не поможет это… я знаю. Не от нервов у меня бессонница, тут нечто совсем другое.
– Совсем другое? Ну, так я знаю, что это такое. Все молодые люди страдают бессонницей… когда думают о своих возлюбленных. Отправляйтесь-ка лучше в объятия Морфея, тогда забудете всех девушек на свете. Последуйте моему совету… выпейте этого снадобья – и вы заснете, как убитый.
Кленси последовал совету, завернулся в одеяло, стараясь уснуть; но это по-прежнему не удавалось ему. Он вздремнул всего только на минуту, но тотчас же проснулся и даже вскочил на ноги, а с ним вместе и его собака. Проснулся и Вудлей; видя, что снадобье его не подействовало, он предложил еще раз принять его.
– Нет, – отказался Кленси, – не стоит. Самое сильное наркотическое средство не заставит меня уснуть сегодня. Боюсь я, Сим!
– Чего вы боитесь?
– Что будет слишком поздно.
– Безрассудство и больше ничего, – ответил Вудлей. – Высшая степени безрассудства!.. Что это?..
Охотник приподнялся вдруг на своем ложе… Он услышал какой-то звук и в ту же минуту увидел, что собака навострила уши и глухо заворчала.
– Это еще что такое? – прошептал он, становясь на колени и внимательно всматриваясь в собаку, которая снова подняла уши и глухо заворчала.
– Держите собаку, Кленси! Не давайте ей ворчать.
Кленси притянул к себе собаку и старался словами и жестами дать ей понять, чтобы она сидела смирно. Умное животное поняло, чего требует от него хозяин, и сразу смолкло, улегшись у его ног.
Вудлей тем временем прилег ухом к земле и стал прислушиваться. Да, действительно, опять тот же звук… точно хохот. Не сова ли или луговой волк? Следующие звуки были уже яснее… это был плеск воды под ногами идущих по ней лошадей. Вудлей недолго лежал на земле… он скоро убедился, что звуки эти идут со стороны брода; да и собака смотрела туда, тихо поводя носом и ушами. Вудлей встал и внимательно прислушался. Скоро из-за верхушки низких деревьев они увидели силуэты двух всадников, переезжавших реку. Но как-то странно они выглядели, не походили на обыкновенных всадников. Очертания лошадей вполне соответствовали их внешности, но на спинах сидели какие-то чудовища, а не люди; туловища их были неестественной ширины, и над каждым из них виднелось две головы. Был серебристый, прозрачный туман, как это бывает при мираже, и потому лошади, переходившие реку, показались нашим путникам мастодонтами, а всадники – титанами. Они казались не земными существами, но принадлежащими какому-то другому таинственному миру, не известному еще на нашей планете.
XXIX
Онемевшие от ужаса, Вудлей и Кленси стояли, глядя на двигавшихся по реке. Но удивление это продолжалось лишь до тех пор, пока всадники не выехали из-под тени деревьев с противоположной стороны; когда же они доехали до середины реки, и очертания их яснее выделились на поверхности воды, освещенной луной, путники увидели, что никакого феномена тут нет… Просто на каждой лошади сидело по два всадника.
– Туземцы! – шепотом сказал Вудлей. – Два верхом на одной лошади. Видите перья на голове! А те, что сидят сзади, будто женщины… Прелюбопытно, право! Ведь у туземцев Техаса женщины ездят обыкновенно так же хорошо, как и мужчины. Удивительнее всего, что их только две пары… Может, сзади едут другие?.. Только этого не может быть… Я не вижу никого по ту сторону реки, А вы?
– Нет. Их, вероятно, только двое. Они бы оглядывались назад, следуют ли за ними другие. Что нам делать с ними?
– А что должен делать каждый белый человек, встретив здесь туземцев… пустить их на все четыре стороны и только.
– В данном случае… я думаю, нельзя!
– Почему?
– Право, не знаю. Мне почему-то кажется, что нам следует поговорить с ними. Они были, вероятно, в колонии и могут что-нибудь сообщить нам. Вы знаете, Сим, я с нетерпением жду сведений оттуда.
– Знаю, знаю. Уж если вам так хочется, пусть будет по-вашему. Мы можем остановить их и расспросить. Все преимущества на нашей стороне. Они должны будут ехать по большому следу… Если мы поедем туда же, то перережем им путь и захватим их, как в ловушку. Но прежде надо высмотреть место, где нам можно будет устроить засаду.
– Идет!.. Ну, а эти как же? – спросил Кленси, указывая на спящих спутников. – Не лучше ли будет разбудить их! Хейвуда во всяком случае; он может понадобиться нам.
– Не стоит, туземцев ведь только двое. Даже если они вздумают показать нам зубы, то и тогда хватит нас двоих. А впрочем, не худо прихватить и Неда. Разбудим его, а Харкнесс и мулат пусть себе спят. Да… его лучше взять с собой. Нед! Нед!
Последние слова были сказаны шепотом и на ухо молодому охотнику, который сразу вскочил на ноги. Протерев глаза, он взглянул по направлению реки и заметил двух всадников. Вудлей в нескольких словах рассказал ему, в чем дело, и тогда все трое стали совещаться между собой.
– По-моему, – сказал Вудлей, – лучше всего позволить индейцам спокойно ехать дальше и дать присоединиться к своим… впрочем, если они одни, то, может, и лучше было бы поболтать с ними. Они, наверно, устроили какую-нибудь чертовщину. Не ездили ли они на разведку в новое поселение, чтобы высмотреть, как лучше устроить грабеж?
– А как же лошади? – спросил Хейвуд. – Брать их с собой?
– Не нужно, – ответил Вудлей. – Они только стеснят нас. Если краснокожие вздумают улизнуть, мы убьем их лошадей и тем самым задержим их. Что касается женщин, то они не в состоянии будут противиться нам. А быть может, окажется, что индейцы эти друзья белых. Если это так, то следует пожалеть бедных животных. Мы можем взять их в плен, не пролив ни единой капли крови.
– Ни единой капли, – подтвердил Кленси. – Да, товарищи! Я приехал в Техас, чтобы пролить кровь, но не кровь невинных… не кровь индейцев. Когда я увижу перед собой того, кого я хочу убить… Довольно, вы знаете кого!