Убедившись в том, что приближается ночь, он направился к тому месту, где лежали упавшие деревья, и, пройдя по ним двести ярдов, очутился на окраине довольно глубокой реки, по обе стороны которой лежали покрытые водой стволы деревьев. Последнее из них, у самой реки, гигант громадных размеров с уцелевшими ветвями, густо покрытыми испанским мхом, торчало кверху; мох этот тянулся во все стороны по поверхности воды, рассыпаясь по ней и местами погружаясь в нее наподобие хвостов лошадей, переходящих реку вброд. Внизу под ним виднелся какой-то предмет, который можно было заметить только при внимательном осмотре. Это была небольшая лодка, грубо выдолбленная из дерева. Джуп нисколько не удивился, увидя ее здесь… Это была его собственность, сделанная им самим. Проскользнув под ветками, покрытыми мхом, он сел в нее и, раскачивая ее из стороны в сторону, опустил весла в воду и поплыл. Объехав торчавшие везде бревна, он выехал на свободное место и направился вверх по течению. Так проплыл он целую милю, когда какие-то отдаленные звуки достигли его слуха и очень встревожили его. Это был только лай собаки, но лай этот мог быть признаком опасности для него. Он склонил голову набок и стал прислушиваться. Да, это лаяла собака… Но как-то странно, совсем не так, как лает собака, когда на охоте бежит по следу зверя. Это был вой и жалобный визг, точно собака посажена была на привязь или ее наказывали. Прислушиваясь какое-то время, мулат сделал вывод, что лай этой собаки не предвещает никакой опасности. Он знает ее голос так же хорошо, как и свой собственный. Это охотничья собака молодого массы Кленси. Он не охотится на невольников.
Успокоившись этим, он взялся за весло и поплыл дальше, стараясь быть поосторожнее и двигаться по возможности более бесшумно. Он так тихо двигал своим веслом, что от него не мог ускользнуть ни малейший звук среди кипарисов. Кругом царила полная тишина, нарушаемая только визгом и воем собаки.
– Бог мой! – воскликнул мулат, останавливаясь снова. – Что такое случилось с бедным животным? Тут что-то не то… Надеюсь, никакого несчастья не приключилось с ее молодым хозяином… Он здесь лучше всех. Будь что будет, а я посмотрю, что там такое.
Вскоре он добрался до условленного места, где его должен был встретить Синий Билль. Здесь он пристал к громадному сикомору, половина которого находилась на земле, а другая половина, с длинными, тянувшимися во все стороны корнями, в воде. Это было вполне безопасное место для Джупа, где он не боялся оставить следов после себя и где ему было удобно скрыть свой челнок. По звуку лая собаки он рассчитал, что находится в двухстах ярдах от нее. Спрятав челнок между корнями сикомора и прикрепив его веревкой, мулат вышел на берег и направился в ту сторону, где слышался лай, что было совсем не трудно, так как лай, прекращавшийся на несколько минут, возобновлялся снова. Наконец, он увидел собаку. Это была действительно охотничья собака Кленси, которая сидела за кучей мха и, подымая время от времени голову, оглашала лес жалобным воем. «Что с ней, чего она так воет? – спрашивал себя с удивлением мулат. – Умер, что ли, кто-нибудь?» Приди он несколько раньше, и он был бы свидетелем всего происшедшего.
Собака не сразу пошла домой после того, как ее ранил Дерк. Ее место было возле хозяина. В сердце верного пса любовь взяла верх над страхом, и он вернулся к месту преступления.
Осмотревшись внимательно вокруг и видя, что ему нечего бояться, мулат направился к собаке, которая заворчала, но тем не менее пошла к нему навстречу и вдруг, признав в нем друга своего хозяина, с радостным визгом бросилась к нему. Джуп отвечал ласками на ее ласки и повернул к куче мха, из-под которого в одном месте выглядывала голова. Лицо ее было обращено кверху, рот раскрыт, губы бледные, зубы стиснуты, а глаза неподвижные и устремленные в одну точку.
– Чарльз Кленси! – воскликнул мулат. – Умер… убит!
Несколько минут стоял он неподвижно, устремив глаза вперед; затем он осмотрел тело.
– Кажется, он живой! – пробормотал мулат.
Чтобы убедиться в этом, он стал на колени возле тела, сбросил с него мох и увидел кровоточащую рану. Он положил руку на сердце. Ну, так и есть! Или, может быть, он ошибся? Он осторожно взял руку лежавшего и пощупал пульс.
– Бьется! Ну, право же, бьется! – сказал он. – Раз бьется сердце, значит не прекратилось и дыхание.
Что же делать? Идти в колонию и позвать доктора? Он не смел показаться белому человеку, не рискуя снова попасть в рабство, из которого вырвался с таким трудом. Можно ли было требовать такого подвига от бедного беглого невольника?
– Жив он или умер, но его нельзя оставить здесь. Бедный молодой джентльмен! Он был лучше всех! Что скажет мисс Елена, когда увидит его? Или когда услышит об этом? Не понимаю, кто это сделал? Разве только один человек… Джулия говорила мне о нем. Я хотел было предупредить, но теперь поздно. Ах, что будет с мисс Армстронг! Она любила его, как я люблю Джулию, а Джулия меня.
Он стоял и думал, что ему делать. При виде ужасного зрелища у него вылетели из головы мысли о свидании с Синим Биллем, который в эту самую минуту удирал домой подальше от этого места. Однако мулат недолго колебался.
– Мертвый или живой, – бормотал он, – я не должен оставлять его здесь. Придут волки, и от него останутся одни кости, а вороны заклюют лицо. Это не годится… нет! Он всегда был добр ко мне… Пусть я раб, мулат, негр, как вы зовете меня, я покажу вам, что под цветной кожей может биться такое же благодарное сердце, как и под белой… даже еще благодарнее. Покажу вам! Да кому же я говорю? Никого ведь не видно… и слава Богу, что не видно! Пожалуй, еще кто и появится, пока я стою здесь да болтаю. Некогда медлить.
Он наклонился и протянул руки, чтобы взять тело, когда собака, смолкнувшая после его появления, вдруг снова завыла. Мулат выпрямился, оглянулся кругом, и на лице его показалось выражение страха. Он увидел, что присутствие собаки может навлечь на него какую-нибудь опасность.
– Что мне делать с ней? Я не смею брать ее с собою… она может поднять лай, и это приведет охотников к моему гнезду. Оставить ее так тоже опасно… она последует за своим хозяином, бросится в воду и поплывет за нами, а затем может привести туда кого-нибудь. Я не должен оставлять никаких следов. Что тут делать? Нельзя брать собаки… нельзя и оставлять.
Он долго думал, у него даже мелькнула мысль, не убить ли собаку? Но он тотчас же отбросил ее, говоря:
– Я не могу сделать этого… нет! Бедное животное, оно такое верное и так любило своего хозяина! Это было бы жестоко… все равно, что убить человека… Я не могу!
Несколько минут он стоял молча и вдруг воскликнул:
– Ага! Есть! Вот это будет дело!
План, придуманный им, состоял в том, чтобы привязать собаку к дереву. Он подошел к собаке, ласково приговаривая: «Ну, иди же сюда, собачка! Не бойся меня… Я Джуп, друг твоего хозяина, ты знаешь ведь. Хорошая собака, хорошая! Иди же сюда! Иди!» Собака не уходила от него и позволила Джупу погладить ее. Вынув веревку из кармана, мулат продолжал: «Смирно, собачка, смирно… я только обвяжу тебе шею веревкой… не бойся! Я не повешу тебя… я только привяжу тебя».
Животное не сопротивлялось, как бы чувствуя, что его трогает дружеская рука. Обвязав веревку вокруг шеи собаки, мулат задумался над тем, как лучше привязать собаку, чтобы она не видела, куда он увезет ее хозяина. Он оглянулся кругом и увидел целую чащу колючих кустарников, росших между кипарисами. «Самое подходящее место», – подумал он и повел туда собаку, которая, догадавшись, вероятно, что ее хотят лишить свободы, старалась вырваться от него. Через несколько минут собака была привязана, а еще минут через пять мулат уносил Кленси к реке. Ступая осторожно по таким местам, где не оставалось следов, он донес его до лодки и положил на дно, а затем сел сам и, взяв весла, поплыл на этот раз вниз по течению реки. Выражение лица его было взволнованное, торжественное и оставалось таким до тех пор, пока он не перенес Кленси по стволам деревьев и не положил его на свое собственное ложе в дупле дерева. Здесь он снова взял его за руку и приложил ухо к сердцу. Он почувствовал пульс и услышал биение сердца. Лицо его просветлело, и становился все радостнее по мере того, как он замечал сначала легкое движение членов, затем более сознательный взгляд и наконец услышал слова, хотя тихие, но все же понятные. В бреду Кленси часто связывал имена Ричарда Дерка и Елены Армстронг, и мулат, нежно ухаживавший за ним, узнал многое из того, что случилось. Когда пациент его пришел в себя и стал поправляться, он все сам рассказал Джупу. Мулат понимал, что все должно быть сохранено в тайне, и даже Синий Билль ничего не узнал от него. Немудрено, что все спрашивали: «Что сделалось с Чарльзом Кленси?» и «Куда девалось его тело?»
Так продолжалось до той ночи, когда Симеон Вудлей увидел Чарльза Кленси у могилы матери.
Рассказав все Вудлею, Кленси снова вернулся к своим планам и намерениям.
– Вы сказали, Сим, что я могу рассчитывать на вас?
– Могу своей жизнью поручиться в этом. Неужели вы когда-нибудь сомневались во мне?
– Нет… никогда.
– Чарльз, вы не сказали мне еще, почему вы были недовольны, когда увидели меня. Быть может, это тайна для меня?
– Никакой тайны, Сим! Я просто никого не желал встречать, не желал, чтобы меня видели до тех пор, пока я не выработаю своего плана. Я думал, что он рухнет, когда люди узнают, что я жив. Последнее обстоятельство я прошу вас хранить в тайне.
– Можете в этом довериться мне. Не бойтесь доверить также ваши планы Симу Вудлею. Он охотно поможет вам привести их в исполнение.
Кленси знал, что лучшего союзника нечего и желать, а потому рассказал ему о своем намерении отправиться в Техас, найти там убийцу и отомстить ему.
– Бедный старый дом! – говорил Кленси, проходя с Вудлеем мимо коттеджа на обратном пути к болоту. – Он не принадлежит больше мне… Пустой, и все продано. Бог с ним, впрочем! Я еду в Техас.
– И я с вами. В Техас и куда хотите. Сим Вудлей не такой человек, чтобы отступать от данного им слова. А нельзя ли сделать все это, оставаясь здесь на месте? Если узнают, что вы живы и не было, следовательно, убийства, Дику Дерку разрешат вернуться домой.
– Ну, и что же я сделаю? Убью его, как собаку? Тогда я буду убийцей и меня повесят. В Техасе совсем другое дело. Если только я встречу его… Но мы теряем время в разговорах. Вы говорите, Вудлей, что хотите ехать со мной?
– Да. Я не отказываюсь от своего слова. Я думал о возвращении в Техас еще до того, как встретился с вами. И другой еще поедет с нами, молодой Нед Хейвуд, такой же друг ваш, как и я. Мы, следовательно, втроем отправимся по следам Дика Дерка.
– Нас будет четверо.
– Четверо! А кто же еще, смею спросить?
– Человек, которого я поклялся взять с собою в Техас. Честный, благородный человек, хотя кожа его… Но об этом не теперь. Я расскажу вам все постепенно. Пора готовиться к отъезду… нельзя терять ни минуты. Один потерянный день, и я могу не догнать Ричарда Дерка. Еще одному человеку угрожает опасность с его стороны…
– Еще одному? – удивился Сим. – О ком вы говорите, Кленси?
– О ней.
– Вы говорите о Елене Армстронг? Не понимаю, какая опасность может угрожать ей со стороны Дика Дерка? Она девушка мужественная и сумеет постоять за себя. К тому же у нее там есть защитники.
– Они не могут защитить ее от убийцы. Кто знает это лучше меня? Вудлей, человек этот ни перед чем не остановится.
– Нечего рассуждать, следовательно, едем в Техас!
В то время, когда Техас был еще независимой республикой, существовало выражение: «по ту сторону Сабины». Значение этого выражения заключалось в том, что все люди, бегущие от правосудия Штатов, считали себя в полной безопасности, когда им удавалось перебраться «по ту сторону Сабины», составлявшей границу Техаса, где преступники начинали дышать свободнее, воображая, что тяжесть греха снята с их души, раз они туда попали.
В одно прекрасное утро всадники переезжали пограничную реку, по направлению к Техасу, на несколько миль выше того места, по которому обычно перебирались путники, едущие в Техас с честными намерениями и с незапятнанной репутацией. Но упомянутые выше всадники не походили на людей последней категории; с ними не было ни фур, ни повозок, ни багажа, чтобы их можно было принять за эмигрантов. Не походили они также ни на исследователей, ни на агентов по продаже земли, ни на охотников, ни на кого из честных и почтенных людей. Их было двенадцать человек, и лица у всех до одного просияли, когда лошади их ступили на другой берег Сабины, находившийся уже в Техасе. Все они, видимо, вздохнули свободнее, почувствовав себя, наконец, в безопасности. Один из них, казавшийся предводителем, придержал свою лошадь и сказал:
– Ребята! Мы, я думаю, можем расположиться здесь для отдыха. Мы в Техасе, где свободным людям нечего бояться. Если появятся вдруг те, кто преследует нас, то им придется остаться на той стороне реки. Спешимся, ребята, и позавтракаем вот под теми деревьями. После завтрака мы потолкуем о том, что нам делать. Что касается меня, то я валюсь с ног, как опоссум. Я ослабел после нашего последнего угощения в Нечиточесе. Наш молодой друг Квантрель выдал нам двойную порцию, после которой оправишься не раньше, чем через неделю.
Так говорил Джим Борласс.
Борласс ездил в Нечиточес не ради одного только удовольствия; ему необходимо было договориться и составить план относительно одного, далеко не честного дела. Ему удалось сделать все, что нужно.
– Ребята! – сказал он, когда все позавтракали и были готовы ехать дальше. – Нам предстоит большое дело, которое затмит всякую ловлю лошадей. Многие из вас знают, о чем я говорю, за исключением двух наших друзей, которые недавно присоединились к нам.
Борласс взглянул в сторону Квантреля и Вельша, и продолжил:
– Я скажу им об этом в свое время, и, я думаю, они поддержат нас в этом деле. Ведь тут пятьдесят тысяч долларов чистоганом, да разные драгоценности. Вопрос теперь в том, ждать ли нам, пока все это будет доставлено к месту назначения, или попытаться перехватить на дороге? Что вы скажете, товарищи? Говори каждый свое мнение, я потом скажу свое.
– А вам хорошо известны путь следования и место назначения, капитан? – спросил один.
– Лучше, чем то место, где мы теперь находимся. Вам незачем беспокоиться об этом. Вы и сами знаете. Оно расположено в двадцати милях от места нашей прошлогодней стоянки. Если мы оставим их в покое, то можем быть уверены, что они прибудут на место через месяц, считая с сегодняшнего дня. Мы найдем там звонкую монету, драгоценности и разные разности… Это верно, как дважды два четыре. Для некоторых из вас это только вопрос времени и терпения.
– Почему вы так думаете, капитан? Что пользы в том, если мы будем ждать?
Те же вопросы посыпались со всех сторон.
– Ребята! Джим Борласс не осел. Согласны вы с этим?
– Согласны.
– Прекрасно, тогда я отвечу вам. Я не уезжал из Нечиточеса до тех пор, пока не устроил всего дела. Я уже говорил вам, что клад этот попадет к нам… Это верно, как если бы мы сами сопровождали его. Что касается ожидания, то вопрос сводится к тому, можем ли мы напасть на него в дороге? Нас всего двенадцать… сильных, правда, и здоровых людей, но эта партия эмигрантов представляет собою целую колонию. Мы не так сильны, чтобы нападать на такой поезд. Тут надо иметь чертовское счастье… не то нас живо сметут. Предводитель эмигрантов видел кампанию не хуже самого генерала Джексона… и спит, по-видимому, с открытым глазом. К тому же его провожает целая толпа. Говорю вам: верно, ребята, мы мало выиграем, если вздумаем напасть на них в дороге… разве только ночью. Да и тогда мы можем проиграть и не только потеряем хороший заработок, но подставим шею под петлю. Предлагаю поэтому ехать впереди них, тем более, что некоторые из наших товарищей уже уехали дальше на юг. Шестеро, я знаю, отправились в Сан-Антонио. Когда нас соберется больше, тогда мы можем взяться за дело. Пятьдесят тысяч долларов дадут каждому из нас хороший дивиденд среди колонистов, кроме того, найдутся и партнерши для таких, как наш молодой друг Квантрель, который чувствует нежную склонность к дамскому полу. Я теперь уже не таков… но иногда, пожалуй, не прочь попробовать кусочек канифаса высшего качества.
Грубая шутка капитана была подхвачена взрывом хохота, в котором не приняли, однако, участия ни Квантрель, ни Вельш; в достаточной мере испорченные по своей натуре, они все же не настолько еще погрязли в преступлениях и пороках, как их новые товарищи; к тому же в душе Дика Дерка теплилась искра чистой любви. Не обращая на них внимания, Борласс продолжал, обращаясь к своим спутникам:
– Говорю вам, что дельце наше мы гораздо успешнее обработаем, когда они прибудут к месту своего назначения. Они успокоятся, думая, что опасность миновала, и будут чувствовать себя, как на улицах Нечиточеса. Когда наступит время атаки, я с точностью назову вам час и минуту. Вы думаете, конечно, что Джим Борласс самый большой дурак на свете, не правда ли?
– Не такой уж дурак, капитан!
– Ну, если вы поддерживаете меня и одобряете мое решение, то я, пожалуй, немножечко посвящу вас в тайну. Среди эмигрантов находится человек, который сообщает мне все, что у них делается. Перед отъездом из Нечиточеса я дал ему все необходимые инструкции. Побольше доверия ко мне, ребята, и не беспокойтесь ни о чем. Согласны положиться во всем на меня?
– Согласны, капитан!
– Довольно, тогда… дело решено, значит, мы можем ехать дальше. Все мы теперь в полной безопасности, раз попали в Техас. Между нами есть, однако, человек, которому недурно было бы уехать как можно дальше от пограничной линии.
И, говоря это, Борласс весьма выразительно взглянул на Квантреля. Не то чтобы он хотел мучить его и пугать, он только хотел связать его неразрывными цепями с собой и своей шайкой. Он знал, что в сыне богатого плантатора он нашел себе не заурядного товарища, а человека, который может располагать большой суммой денег и при всяком удобном случае получить желаемый чек от отца.
– Итак, ребята, – крикнул он, – на лошадей и в Сан-Антонио!
XXI
Три недели спустя после того, как Борласс вместе со своей шайкой перебрался через Сабину, к той же реке направлялось по лесам Луизианы четверо путников: трое белых всадников и один мулат. Мулат ехал несколько позади и был, очевидно, или слуга, или невольник; еще далее, в самом арьергарде, бежала большая охотничья собака. Три белых всадника – Кленси, Вудлей и Хейвуд, мулат – Юпитер, и собака Кленси. По тому, как все они спешили, тревожно оглядываясь назад, можно было подумать, что они боятся преследования. Да оно так и было в действительности, хотя причина их опасения была не та, как у вышеупомянутой шайки разбойников. Белым всадникам нечего было бояться за себя, они опасались только за беглого невольника, сопровождавшего их; опасение это было главной причиной того, что они избрали путь, по которому редко ездили честные люди. Мысль об опасности, угрожающей Юпитеру, возникла у них в Нечиточесе, где некоторые плантаторы, останавливавшиеся обыкновенно в «Отеле плантаторов», могли признать в Юпитере беглого невольника Эфраима Дерка. Во избежание этого Симеон Вудлей избрал для остановки таверну «Вождь Чоктоу», где он и раньше часто останавливался. Здесь Вудлею удалось собрать кое-какие сведения от Джонни, который отличался вообще большою болтливостью и к тому же чувствовал в той же мере симпатию к Вудлею, в какой он чувствовал антипатию к Джиму Борлассу. Вудлей узнал также, что, спустя некоторое время после отъезда шайки, в таверну являлся шериф с отрядом констеблей для поимки какого-то Ричарда Дерка. Это была вторая причина, по которой Вудлей, предполагавший, что в шайке Борласса находится и Дерк, посоветовал Кленси ехать по той же самой дороге.
Перебравшись через реку, Кленси и спутники остановились отдохнуть под тенью деревьев на том месте, где отдыхал и Борласс со своей шайкой. Место это было уединенное и не представляло собой большой опасности, так как здесь редко кто проезжал. Расположившись на бревне, лежавшем в тени дерева, они позавтракали хлебом и копченым салом, а затем Симеон Вудлей, закурив трубку, сообщил своим товарищам все, что он узнал в таверне «Вождь Чоктоу».
– Товарищи! – начал он, обращаясь к Кленси и Хейвуду, – мы находимся теперь на том месте, где не менее двух недель тому назад сидели или стояли два самых отъявленных негодяя, какие когда-либо ступали на почву Техаса. Ты знаешь одного из них, Нед Хейвуд, а Чарльз Кленси знает их обоих.
Он помолчал немного и затем, выпустив клуб дыма, продолжал:
– Джонни сказал мне, что они поехали именно по этому пути. От Нечиточеса они ехали сюда нигде не останавливаясь, устали, разумеется, и здесь сделали привал, чтобы отдохнуть. Видите, вот! Это зола от костра, на котором они, вероятно, что-нибудь готовили. Никто еще не переезжал эту реку после последнего дождя, их следы мы видели по дороге. Они останавливались здесь, по всему видно. Да, клянусь Всемогущим, здесь у костра сидели семь, восемь, девять или, вернее, двенадцать отъявленных разбойников. Двое из них, я готов поклясться, были Джим Борласс и Дик Дерк.
Охотник замолчал и задумался над тем, что делать дальше; думал о том же и Чарльз Кленси, сидя с нахмуренными бровями и только изредка улыбаясь, когда к нему подходила собака и лизала его руку. Хейвуду нечего было говорить, а Юпитер считал невежливым вмешиваться в разговор.
– Ну-с, товарищи, что же вы думаете делать? – спросил наконец, Вудлей и, не получив ответа, продолжал:
– Мое мнение – ехать нам прямо туда, где избрал себе место жительства плантатор Армстронг. Место это мне почти так же хорошо известно, как и общественный сквер в Натчезе. Что касается вас, Чарльз Кленси, то мы прекрасно знаем, куда вы желаете отправиться, знаем также, какую дичь вы преследуете. Так вот-с, если вы верите Симу Вудлею, он скажет вам: дичь эту вы найдете по соседству с Еленой Армстронг.
Последние слова произвели поразительное действие на Кленси. Он вскочил с бревна, на котором сидел, и заметался из стороны в сторону; он, видимо, с нетерпением ждал того момента, когда они снова двинутся вперед.
– Поэтому мы должны, – продолжал Вудлей, – ехать по следам Борласса. Они наверняка приведут нас к этому месту. Что будет потом, нетрудно сказать. Чертовщина какая-нибудь… уж это верно! Рассказывают, будто бы живут ловлей диких лошадей! Они, я думаю, предпочитают больше ручных… вам это, кажется, известно, Кленси? Я ничуточки не сомневаюсь в том, что они выведали уже о таком превосходном случае. Грабежи такого рода не редкость в Западном Техасе, и терпят от них эмигранты, которые едут по этому пути. Умелей грабителя, чем Борласс, и придумать не могу. Не будь караван полковника Армстронга таким большим, а сам он таким старым опытным воином, я бы серьезно боялся за него. Надеюсь, что Борласс не рискнет напасть на него со своей шайкой. Джонни говорил, что в шайке всего десять человек. В таком количестве трудно одолеть большой караван, не рискуя быть перестрелянными или повешенными. Дело в том, что вместе с Армстронгом едет также молодой плантатор, креол Дюпре, который везет с собой порядочный запас долларов. Джим Борласс проведал об этом в Нечиточесе, это вот и соблазняет его, ну, а что соблазняет Дика Дерка…
– Вудлей! – крикнул Кленси. – Едем, ради самого Бога, едем!
Товарищи, зная причину нетерпения Кленси, не удерживали его; они достаточно отдохнули и подкрепились, а потому не находили нужным сидеть дольше на одном месте. Не успели они еще оседлать лошадей, как собака бросилась к дороге и сердито заворчала. Она услышала стук копыт, и вскоре после этого среди деревьев показался какой-то всадник. Он ехал спокойно, не ожидая встретить лагерь на своем пути; едва, однако, увидел он его, как потянул к себе вожжи с очевидным намерением повернуть и уехать; но было уже поздно: он увидел вдруг перед собой дуло ружья, направленного прямо на него, и услышал грозный голос:
– Стой! Ни с места, Харкнесс! Не пытайся бежать! Я все равно пошлю тебе пулю вдогонку… Это верно, как то, что меня зовут Сим Вудлей.
Угроза подействовала; Харкнесс остановился, а затем по приказанию Вудлея двинулся к бивуаку. Спустя еще минуту он стоял на коленях перед охотниками и жалобно молил пощадить его. Бывший тюремщик без малейшей утайки рассказал всю свою историю. Он горько раскаивался теперь в том, что изменил своему долгу и соблазнился деньгами Ричарда Дерка. Шайка Борласса не только грубо обращалась с ним, а еще отняла у него «заработанные» им деньги, и после этого его избили. Воспользовавшись тем, что разбойники уснули, он убежал из лагеря и теперь возвращался в Штаты, не имея при себе ничего, кроме несчастной клячи и измученного раскаянием сердца. Помимо всего этого он рассказал им нечто такое, от чего Чарльз Кленси едва не обезумел, да и все товарищи его пришли в ужас и, решив, что нельзя терять ни единой минуты, вскочили на лошадей и пустились в путь. Харкнессу приказано было следовать за ними по пятам в сопровождении собаки. Он не смел ослушаться, зная, что ружье Вудлея каждую минуту может выстрелить. Эта мысль удерживала его от побега.
Всадники ехали по громадному лугу, покрытому роскошной растительностью, сочной, высокой травой, с одной десятины которого можно собрать целые тонны душистого сена, луга, не имеющие, по-видимому, никаких границ кроме небесного свода и горизонта.