И вот, пока они были заняты хозяйством, Генри, восхищенный сообразительностью и ловкостью малайца, задумал и сам попробовать взобраться на построенную Сэлу бамбуковую лестницу. Это намерение было вызвано не столько желанием взобраться на дерево, сколько свойственной всем мальчикам его лет страстью обшаривать птичьи гнезда. Ему казалось, что Сэлу недостаточно внимательно осмотрел гнездо и в нем остались еще птенчики или яйца. Генри был плохим натуралистом, иначе он должен бы знать то, чему давным-давно научил малайца жизненный опыт, а именно: что самка носорога кладет всего-навсего одно яйцо и что, следовательно, у нее не может вывестись более одного птенца. Как бы там ни было, но мальчик решил осмотреть гнездо.
Итак, не спросив разрешения и не сказав никому о своем намерении, Генри полез.
Никто этого и не заметил. Капитан Редвуд занят был чисткой ружья, Эллен помогала отцу, Сэлу возился с птицей, Муртах собирал на опушке леса хворост для костра.
Переступая с одной бамбуковой ступеньки на другую, мальчик вскоре добрался до вершины лестницы. А так как ростом он был чуть пониже малайца, то без труда просунул руку в гнездо и стал его обшаривать. Разумеется, он не нашел там ничего, кроме осколков скорлупы и высохшего помета, оставшихся от недавних обитателей гнезда.
Генри задумался над странным обычаем птиц-носорогов замуровывать на несколько недель свою подругу в гнезде. Он понимал, что самец делает это не из желания причинить ей зло. Но почему же тогда? Поразмыслив минуту-другую, но так и не найдя объяснения занимавшему его вопросу, мальчик решил спуститься и расспросить обо всем малайца.
Он уже свесил было ногу, нащупывая вторую от верха ступеньку, как вдруг на него налетела огромная птица, буквально оглушив его пронзительным криком и хлопаньем крыльев. И она его не только оглушила. Мальчик видел, что птица так и норовит выклевать ему глаза своим огромным острым клювом. И как ни был поражен и испуган Генри столь неожиданным нападением, он сразу понял, что имеет дело с самцом-носорогом.
Когда разоряли гнездо его подружки, он был, очевидно, где-нибудь далеко в лесу в поисках пищи для нее и птенчика и не слыхал ее криков. Увы, он вернулся слишком поздно! Гнездо было уже разрушено, заботливо построенная стенка взломана, а милые его сердцу существа исчезли – наверно, похищены и убиты юным грабителем, который все еще стоит перед отверстием опустошенного жилища.
А если бы несчастный носорог взглянул вниз, под дерево, он увидел бы там еще более душераздирающую картину. Но он был слишком взволнован, чтобы смотреть по сторонам.
С пронзительным криком, многоголосое эхо которого прокатилось далеко по лесу, разъяренный самец набросился на дерзкого разрушителя.
К счастью для Генри, на нем была толстая матерчатая, подбитая ватой шапка; она, как шлем, защитила голову от крепкого клюва, первый удар которого пришелся как раз по тулье. Не будь на мальчике шапки, этот удар продолбил бы ему череп.
За первым налетом птицы последовал второй, третий и так далее… Удары так и сыпались. Но теперь уже мальчик не был беззащитен. Придерживаясь одной рукой за вертикальную палку – перила, он другой изо всех сил отбивался от носорога. Однако это ничуть не уменьшило опасности. Птица не испугалась и не улетела, а, наоборот, все больше и больше разъярялась. Генри прекрасно понимал грозившую ему опасность. Понимали ее и все остальные, которые при первом же крике птицы сбежались к дереву, где и стояли теперь беспомощно, не в силах ничем помочь мальчику. Они не могли даже посоветовать ему спуститься; он, конечно, и сам бы догадался. Но в том-то и беда, что спуститься с лестницы было нельзя; для этого пришлось бы действовать обеими руками, а тогда лицо и голова остались бы незащищенными, и птице ничего не стоило бы своим крепким, как долото, клювом выклевать мальчику глаза или продолбить череп. Таким образом. Генри оставалось лишь, не сходя с места, отбиваться свободной рукой от бешеных атак своего крылатого врага. Из пальцев его уже сочилась кровь, потому что при каждом ударе птица больно щипала ему руку.
Трудно сказать, чем бы кончился этот поединок, окажись Генри предоставленным своей судьбе. Верней всего, птица действительно выклевала бы ему глаза или продолбила череп, а может быть, ослабев от долгой и напряженной борьбы, мальчик упал бы с лестницы и разбился насмерть.
note 31 , когда Телль стреляет из лука в яблоко, лежащее на голове сына. Но, не решись капитан на этот шаг, Генри подвергся бы еще большей опасности. А потому, выждав, когда птица удалилась от лица ребенка, Редвуд спустил курок.
Блестящий выстрел! Он перебил носорогу крыло. Огромная птица закувыркалась в воздухе и грузно шлепнулась на землю, продолжая кричать и барахтаться. Муртах, однако, быстро усмирил ее несколькими ударами багра.
note 32
Анчар!
При этом слове капитану Редвуду и Муртаху все стало ясно. Да и кто из путешественников, после того как его судно избороздило все моря вокруг островов Малайского архипелага, умудрился бы не знать, что такое анчар! Пожалуй, в целом мире нет уголка, где бы люди не слыхали об этом дереве, отравляющем все живое своим ядовитым дыханием; даже трава и та не растет под ним.
Капитан Редвуд был достаточно культурным человеком, чтобы не верить в россказни, и все же это слово многое объяснило ему: и внезапную дурноту, и головокружение, и рвоту, и овладевшую ими страшную слабость. Ведь их костер был разложен у самого подножия анчара, и под воздействием дыма, поднимающегося до самой кроны, из его листьев стал выделяться ядовитый сок.
Вся атмосфера вокруг насытилась этими испарениями, и людям несколько часов подряд пришлось дышать ядом. Уйдя из-под дерева, они оказались вне опасности, и, хотя всем им было еще очень не по себе, они сразу же приободрились и повеселели, как это бывает со всяким, кому удалось избегнуть смерти или большего несчастья. Они знали, что теперь к ним понемногу снова вернутся прежние силы и здоровье. Великолепное тропическое солнце, высоко поднявшееся над горизонтом, заливало все вокруг ярким сиянием, приятно лаская лица, а легкий бриз, дувший с синего, как сапфир, моря, освежал и успокаивал озноб. Они ощущали примерно то блаженное чувство, которое испытывает человек, очень долго провалявшийся в душной каюте раскачиваемого штормом корабля, испытывая ужасные страдания морской болезни, и внезапно очутившийся на твердой почве. Он блаженствует, лежа на берегу, поросшем зеленой травкой или мягким мхом; над его головой шелестит листва, а в воздухе разлит упоительный аромат цветов. Так и наши герои сидели на серебристом прибрежном песочке бухты в приятной полудремоте, глядя на белую пену прибоя, разбивающегося о коралловые рифы, и на синие волны океана, рассеянно следя за полетом ширококрылых птиц, которые время от времени ныряли и тут же снова взмывали ввысь, унося в клюве блестевшую на солнце рыбку. Они смотрели на все это почти бессознательно, ощущая непомерное счастье от того, что и на сей раз остались в живых.
Итак, виноваты были вовсе не птицы-носороги, а небрежность капитана Редвуда. Ведь он-то прекрасно знал о ядовитости анчара! Он не раз видел это дерево на других островах Малайского архипелага; оно растет не только на Яве, которую принято считать его родиной, но и на Целебесе, Вали и Борнео. В разных местах его называют по-разному: таюм, гиппо, упо, анчар, упас. Однако все эти названия означают в переводе одно и то же – «дерево яда».
Редвуд обязан был отнестись более внимательно к выбору места для ночлега, тем более что анчар легко узнать по его красновато-бурой гладкой коре и огромной кроне с глянцевитыми ярко-зелеными листьями. А он не обратил на это внимания. Да и кому бы на его месте, при виде манящей сени широко раскинувшихся ветвей, пришло в голову, что среди них притаилась смерть?
Однако теперь, как мы уже сказали, опасность миновала. Самое большое, что грозило отравившимся людям, – это неизбежная после отравления слабость, но и та должна была скоро пройти. О смерти, разумеется, не могло быть и речи. Ядовитые испарения анчара смертельны лишь в том случае, когда их вдыхают очень долго. Сок же этого дерева, принятый внутрь, если, например, пожевать его листья, кору или корень, действительно убивает, и притом довольно быстро. Даяки, живущие на острове Борнео, смешав сок анчара со смертоносным ядом бины – растения, паразитирующего в лесах этого острова – смачивают полученной смесью наконечники своих пик и стрел.