Страница:
Но поскольку на "Ванно" все могло быть готово только к следующему утру, а большинство друзей Пьера также намеревались отплыть вслед за ним, Ян поддался их уговорам и согласился принять участие в прощальной гулянке.
Пульхерия и бодега Диаса были полны гостей, но для капитанов корсаров приготовили стол в отдельном алькове, а olla podrida, которую им подали, оказалась столь же вкусна, сколь и возбуждающа жажду. И её заливали всевозможными напитками, начиная от выдержанной пульке и рома, и кончая, после множества сортов вин, пуншем, приготовленным Пьером Кароттом.
Мэддок, видя, как идут дела, настоял на оплате счета за первую часть этого банкета и за серебряный кубок, который преподнес Пьеру, после чего пил на деньги остальных до тех пор, пока не свалился под стол, откуда прислуга вынесла его на двор. Произошло это ещё задолго до полуночи, так что можно было рассчитывать, что до рассвета он уже более-менее протрезвел.
Эти соображения, а вместе с ними и определенные подозрения, зародились у Пьера Каротта наутро, когда дальнейшие события приняли драматический оборот. А пока никто не обращал внимания на исчезновение одного из собутыльников. Уверяя друг друга в вечной дружбе, пили за здоровье, откупоривали все новые и новые бутылки, Каротт провозглашал тосты, и время летело весело и беззаботно.
Только в четвертом часу утра даже самые крепкие питухи начали отпадать по очереди, засыпая прямо на полу, а к восходу солнца Каротт заметил, что и Мартен, растянувшись в удобном кресле, храпит как гиппопотам.
Почувствовав себя одиноким, поскольку последние полчаса Ян был единственным собеседником, которого он ещё видел напротив себя, француз сделал вывод, что пришло время покинуть гостеприимный кров винного подвала синьора Диаса. Однако из любви к светским развлечениям сделал это не сразу: поерзав на сиденьи, чтоб надежнее сохранить равновесие, налил себе полный бокал пунша, осторожно встал, произнес краткую, но полную юмора речь и единым духом выпил тост за собственное здоровье.
Поскольку несмотря на это никто не проснулся, налил себе "еще капельку", чтобы избежать возможных недоразумений с несколько отяжелевшим желудком, выпил, вытер рот, и слегка покачиваясь поплыл к набережной, счастливо минуя по дороге скалы перевернутых кресел, рифы порогов и прочие препятствия.
Среди слабого ещё утреннего движения курс он выбрал совершенно правильно, ибо свернув с променады на Кале Монтецума и миновав несколько улиц, спускавшихся вниз, оказался в порту. Свежий, довольно сильный ветер с моря отрезвил его, а небольшая, но быстро растущая толпа на набережной пробудило любопытство. Присоединившись к зевакам, высматривавшим что-то в море в ослепляющих лучах солнца и прикрыв ладонью глаза, он понял, что видит паруса - целую стаю парусов далеко на горизонте.
Легкий и приятный шум в голове не давал ему окончательно в этом убедиться. Но возгласы и крики разраставшейся толпы не оставили сомнений: с запада подтягивалась флотилия вицекороля.
Этот факт заставил его действовать немедленно. Прежде всего поспешил он на палубу "Ванно", чтоб отдать нужные приказы своей команде, а также предупредить боцманов или рулевых других кораблей о необходимости срочно вызвать всех людей из города; потом бросился обратно в бодегу Диаса, чтобы разбудить капитанов и вместе с ними разобраться в ситуации.
Это последнее намерение оказалось настолько трудно осуществить, что Каротт прибег к помощи прислуги. Пьяных шкиперов перенесли к колодцу, уложили в ряд и до тех пор поливали водой, пока те не протрезвели. Но их было только шесть, считая Пьера. Джервея Мэддока найти нигде не удалось.
Дон Энрикес де Сото и Феран был в гневе. Он плохо переносил морское путешествие, бурные воды Мексиканского залива особенно докучали ему, а теперь, когда он уже видел долгожданный порт, вдруг доносят, что там стоят семь корсарских кораблей. И вдобавок это известие он получил даже не от испанских властей, а с парусной шлюпки английского корабля "Найт", которая на восходе солнца проскользнула в море боковым рукавом Темеси. Двое прибывших на ней сообщили, что среди корсаров находится и знаменитый Мартен, за которого назначена награда в пятьдесят тысяч песо, и что награда эта причитается им.
Первой мыслью вицекороля было открыть огонь по проклятым бандитам, однако, всмотревшись в план порта, он понял, что таким путем ничего не добьется: вход в бухту был неудобен и мелок, а отмеченный вехами фарватер так узок, что неповоротливые тяжелые каравеллы могли преодолеть его только поодиночке. Корсары же, защищенные со стороны моря жилыми домами и зданиями портовых складов, могли поджечь или затопить своими залпами любой корабль, оказавшийся в пределах досягаемости их орудий. Так или иначе, дон Энрикес вынужден был начать с ними переговоры, тем более что опять начиналась буря.
Переговоры проходили на маленьком островке, расположенном напротив северного края лагуны Тамагуа, меньше чем в двух милях от входа в порт. Со стороны корсаров вел их Пьер Каротт, Тампико представлял перепуганный комендант порта, а дон Энрикес прислал адмирала своей эскадры.
После короткой дискуссии стороны пришли к соглашению. Адмирал от имени вицекороля обещал не атаковать корсаров, если те пропустят эскадру в порт и позволят спокойно причалить к берегу, а сами станут в стороне на якорях и отплывут вечером.
Через час после заключения соглашения первая каравелла уже вошла в бухту, а прежде чем зашло солнце ещё девять других уже стояли вдоль берега, на том месте, которое прежде занимали корабли корсаров. Только три самых больших испанских парусника оставались по-прежнему на внешнем рейде, и как только свита вицекороля удалилась в сторону аламеды, загремели орудия его эскадры.
Это было настолько неожиданно и внезапно, что большинство корсаров не успели даже поднять якоря, когда мачты их уже были сбиты и надстройки охватил огонь. Один из французских фрегатов успел поднять паруса и, несомый ветром, выбросился на низкий южный берег. Несмотря на это, капитан его открыл огонь из всех орудий и успел зажечь флагманский корабль испанцев, что на время смешало нападавших. Но зато два других фрегата корсаров уже тонули, продырявленные тяжелыми ядрами, а когда загремели и тяжелые портовые пушки, гибель остальных стала очевидной и неизбежной.
Следующим эта судьба постигла "Найф". Мэддок, понадеявшись на своих испанских сообщников и обещания де Сото, которые при их посредничестве получил в обмен за выдачу Мартена, чувствовал себя в полной безопасности. Его фрегат стоял на якоре у северного берега бухты, на гротмачте трепетал английский флаг, поднятый заблаговременно, чтобы его легче можно было различить. Но капитаны каравелл, вопреки всем уверениям и обещаниям вицекороля, не получили инструкций кого-либо щадить. Их перекрестный огонь прошелся по палубе "Найфа" как торнадо, сметя все мачты и едва не расколов корпус надвое. Испанцы стреляли по спасательным шлюпкам, словно по домашним уткам, плававшим в садке, так что мало кто добрался до берега, и всего две сумели проскочить на мелководья в устье Темеси.
Вслед за ними двинулся не пострадавший ещё "Ванно", и Каротт, минуя"Зефир", на котором срочно поднимали все паруса, крикнул Мартену, чтобы тот плыл в том же направлении.
Мартен поначалу принял безумное решение выйти на внешний рейд под огнем береговых орудий и прорвать блокаду со стороны моря. Но на этом пути все было против него, даже ветер, который со все большей силой дул с востока, гоня пенистые высокие волны по заливу. Лавировка под этот ветер в тесном проходе между мелями уже сама по себе представляла даже для "Зефира" огромный риск. А сейчас отовсюду гремели залпы, а у выхода его поджидали не меньше тридцати орудий с каждого борта испанских кораблей.
Взвесив все обстоятельства, Ян решил последовать примеру Каротта, хотя не имел понятия, каким же образом "Зефир" и "Ванно" смогут попасть в открытое море. Но во всяком случае пока что он - как и Каротт - оказался вне пределов досягаемости орудий испанцев, которые не отважились преследовать корсаров вдоль западного берега залива, где их каравеллы со слишком большой осадкой могли легко сесть на мель.
Правда, плавание по столь мелким водам и для "Зефира" представляло немалую опасность. С востока подходили тучи, ветер свистел в такелаже, и корабль, подставив волнам борта, раскачивался так резко, что команда едва держалась на ногах.
Мартен знал, на что способен "Зефир" в столь трудных условиях, если не подведет команда. Но сейчас на борту были в основном индейцы и негры, а не его испытанные морские волки. Малейшее опоздание с выполнением маневра, малейшая неточность при перекладке рей могли бросить корабль на рифы, не говоря уже о мелях, которые он мог встретить по пути, летя со скоростью десяти миль в час.
И в довершение всего Мартен не знал толком залива, и единственным ориентиром по этой части мог служить "Ванно", опережавший его на полмили. Приходилось неустанно следить за его маневрами и целиком положиться на Пьера Каротта, не имея понятия, каковы вообще его намерения и что он сделает в следующую секунду.
Тем временем начало темнеть; плотные облака закрыли все небо, преждевременно погасив заходящее солнце. На их темном фоне с головокружительной скоростью проносились клочья грозовых туч, черных и мрачных, с раскатами грома и короткими вспышками молний. С северо-востока катился ещё более тяжелый, массивный вал сизых туч, насыщенных ливнем, который создавал непроницаемую стену между вспенившейся поверхностью залива и мрачным небом. Оба корабля теперь направлялись прямо к правому крылу этой стены, идя круто к ветру, благодаря чему бортовая качка несколько уменьшилась, зато усилилась килевая. Высоченные валы косо рушились на нос, вздымаясь выше надстроек, а брызги и пятна пены, сорванные напором вихря, орошали нижние паруса и обрушивались на доски палубы с грохотом, напоминающим стук града.
И тут Мартен, который стоял рядом с рулевым Поцехой, заметил среди смятения низких туч, белых гребней и дождя, хлеставшего воду косыми струями, багровый отблеск - и секундой позже пораженно увидел, как передняя мачта "Ванно" рушится на палубу. Только потом услыхал он грохот орудийного залпа, бывшего тому причиной.
"Ванно" стремительно завалился под ветер и - словно ткнувшись носом в невидимую преграду - стал разворачиваться на месте, все выше задирая корму.
- Тонут! - крикнул Поцеха. - Там! Каравелла...
Вихрь рвал слова, мешая их с криками команды. В том месте, где блеснул залп, на миг, словно зловещий призрак, мелькнул силуэт испанского корабля и растворился среди туч.
Каротт до последней секунды прекрасно знал, где находится и куда плывет. Отдавал себе отчет и о положении всех неприятельских кораблей, по крайней мере по тому состоянию, какое существовало до начала бури. Хотел миновать их под покровом ливня, верно полагая, что в таких условиях те не тронутся с места. Он не мог однако предвидеть, что якоря одной из каравелл, стоявшей ближе всех к устью Пануко, уступят напору ветра и волн, вспахивая мягкое илистое дно. На протяжении получаса капитан этой каравеллы неоднократно пробовал найти лучший грунт, и на самом деле его обнаружил, но тем временем его корабль продрейфовал почти на две мили дальше к западу.
Обнаружив на своем пути каравеллу, вынырнувшую из туч на расстоянии пушечного залпа, Каротт уже никак не мог увернуться. Не мог и переменить курс из-за близости мелей, о существовании которых предупреждали характерные изломы волн. Приказал готовить орудия, но не успев открыть огонь, "Ванно" был просто изрешечен залпом испанцев и тут же стал тонуть, стремительно погружаясь в воду. Две трети экипажа пали под огнем, многие были тяжело ранены. Каротт сам был ранен в шею и в голову, но пока не терял сознания. Успел ещё спустить две шлюпки, из которых первую перевернула волна. До второй добрался вплавь последним, причем сумел спасти нескольких своих матросов, но настолько был ослаблен потерей крови и борьбой за собственную жизнь, что мысли его путались, как в горячке, глаза застилала мгла, а в сознании осталось только щемящее чувство жалости и боли от утраты "Ванно". Видимо потому он не отдал гребцам никакого приказа и шлюпка, влекомая волнами, оказалась на пути "Зефира", который летел прямо на неё на всех парусах, словно дух разрушения и мести.
Каротт заметил его в тот миг, когда шлюпка, отброшенная гребнем огромной волны, падала в глубокую, белую от пены пропасть. Увидел слишком поздно, чтобы увернуться, и утратив самообладание, рухнул навзничь и уже не пытался подняться.
Он был уверен, что пришел конец; когда шлюпку подбросило вновь, увидел длинный, мокрый от брызг бушприт и сверкавший торс крылатого юноши, а за ним темную массу корабля, возносившуюся прямо в облака. Зажмурился в ожидании, что все это рухнет на него, но вместо треска раскалывавшейся шлюпки сквозь рев ветра и моря услышал далекую, но все равно отчетливую команду Мартена:
- Руль право на борт!
Приоткрыв глаза, Каротт с трудом поднялся. Глубоко ушедший в воду левый борт, косо торчавшие мачты и пирамида парусов, вибрирующий от напряжения, промелькнули так низко над ним, что, казалось, их можно было достать поднятым веслом. Под защитой "Зефира" ветер словно ножом отрезало, а через несколько минут он с удвоенной яростью налетел из-за кормы, так что шлюпку отбросило в сторону на добрых двадцать ярдов. Быть может, именно благодаря этому команда наконец сбросила апатию, а Каротт, поддерживаемый своей небывалой жизненной силой, перебрался к рулю и, приняв команду, велел грести так, чтобы в положении носом к волне удерживаться на месте или по крайней мере уменьшить дрейф.
Тем временем "Зефир" проскочил уже почти полмили, прежде чем Мартен сумел выполнить разворот, взяв на гитовы паруса и перебрасопив реи. Теперь он возвращался в наступавших сумерках, медленно лавируя в полветра, смазанный ливнем, который накрыл его вновь вместе со шлюпкой Каротта и сузил видимость до десятка ярдов.
Два десятка индейцев и негров, взгромоздившись на носовую надстройку, напрасно высматривали шлюпку, и Ян уже начал терять надежду, что её удастся отыскать. Опасался, что та могла затонуть, когда"Зефир"миновал её, поднимая на ходу огромные волны. Однако шлюпку наконец все-таки заметили в провале между двумя вспененными водными хребтами. Ловко брошенные лини точно угодили прямо в руки потерпевших крушение и через минуту Каротт уже жал руку Мартена, который помогал ему взобраться на палубу.
Немногочисленные обитатели северо-западного побережья залива, бедные рыбаки, которые несмотря на ночную тьму дежурили у своих пирог и сетей в страхе перед волнами, разбивавшимися под самыми стенами их хижин, рассказывали позднее, что поблизости от их деревни состоялась страшная расправа над душами гугенотов и еретиков. Целые стаи чудовищ и дьяволов слетелись отовсюду, и о страшных схватках свидетельствовали нечеловеческие крики, визги и вой утопающих, тела которых дьявольским происками превратились в конские и коровьи туши.
Когда весть о столь невероятном происшествии долетела до возглавлявшего коллегию инквизиции Алонсо Муньоса, специальная комиссия отправилась на безлюдное побережье и - к ужасу обывателей Тампико установила, что действительно волны выбросили на берег несколько десятков коровьих и конских туш с перерезанными горлами.
Преподобный Муньос велел собрать эти подозрительные туши, а заодно на всякий случай - арестовать рыбаков. Этих последних подвергли суровым допросам и пыткам, а когда наутро поблизости от деревни были схвачены ещё несколько потерпевших крушение с английских и французских кораблей, всех вместе сожгли на костре заодно с тушами животных. Столь простым и радикальным способом Святая инквизиция справилась и с дьявольской, и с еретической заразой.
Но победа над силами ада была неполной: портовые власти утверждали, что один из кораблей корсаров не был потоплен и совершенно точно не вышел из залива в открытое море, но несмотря на это исчез бесследно.
Слухи эти подтвердил и адмирал: единственный выход был заблокирован тремя каравеллами, которые правда с началом бури укрылись на внутреннем рейде, но ни на миг не покидали фарватер, так что ни один корсар не мог их миновать. Из показаний свидетелей - капитанов каравелл и их команд - ясно следовало, что огнем орудий потоплены только четыре фрегата и одна бригантина, и один фрегат разбился на берегу. Но ведь все видели собственными глазами, что флотилия корсаров состояла из семи кораблей!
Поиски, предпринятые эскадрой вицекороля и рыбацкими лодками не дали результатов: легко нашли пять разбитых кораблей, мачты которых торчали над поверхностью воды, не считая фрегата, разбившегося на северном берегу; седьмого корабля не было...Не было его и в водах Пануко и Темесы, хотя экипаж каравеллы, которая потопила фрегат "Ванно", видела какой-то парусник, плывший следом за ним в сторону рукавов дельты, уходивших в море к западу от залива. Там, однако, никогда не плавал ни один крупный корабль, а при низкой воде даже шкиперы малых шхун избегали туда заплывать, если шли с грузом.
Тайна так и осталась бы невыясненной, не раскрой её преподобный Алонсо Муньос. Он недолго думая заявил, что поскольку кораблем, который исчез столь сверхъестественным способом, был"Зефир", принадлежавший стократно проклятому еретику Мартену - в этом факте нет ничего удивительного. Просто это колдовские чары: Мартен сам вызвал бурю и ураганный ветер, который нагнал массы морской воды в рукава дельты, а потом, тоже с помощью магических штучек, настолько увеличил уровень прилива, что легко прошел одним из них в море.
ГЛАВА XYII
Объяснения святого инквизитора соответствовали истине в той части, что действительно в решающую ночь морской прилив был исключительно высоким, правда не в следствии колдовских чар Мартена, а по причине полнолуния, что Алонсо Муньосу и в голову не приходило. Зато о нем знали и Мартен, и Каротт, причем не на основании теоретических познаний в астрономии, а в результате многолетнего опыта и мореплавательской практики. Знали также, что уровень воды в устье лениво текущих рукавов Темеси должен значительно подняться из-за ветра, дующего с открытого моря, что в итоге на короткое время создавало возможность прохода даже для такого крупного корабля, как "Зефир", при условии избавления от груза.
По совету Пьера Мартен велел забить всех коров и лошадей, закупленных в Тампико, и выбросить их за борт, а следом вынужден был избавиться ещё и от всех крупных орудий. С тяжелым сердцем пошел он на это, после чего, спустив все шлюпки, высадил в них большую часть экипажа, чтобы как можно сильнее облегчить корабль, и когда буря начала стихать, преодолел те "непроходимые препятствия", о которых поминал инквизитор.
Выбравшись в открытое море из ловушки Тампико, "Зефир" имел на палубе на тридцать с лишним человек больше, чем входя в этот порт. Число это состояло из спасенных с "Ванно" и с двух шлюпок, которым удалось избежать огня испанских пушек. Пять капитанов, двенадцать помощников и главных боцманов, около шестисот матросов либо утонули, либо скончались от ран, либо сгорели на костре. Это действительно была ночь печали для корсаров...
Мартен не слишком долго горевал над их судьбой, особенно не ведая о жестокой смерти тех, которых схватили испанцы. Сочувствовал он больше живым, чем мертвым, особенно Пьеру Каротту, который потерял свой прекрасный корабль. Он представлял себе - а скорее не мог представить - собственного отчаяния, потеряй он "Зефир". Потому Ян даже не пытался утешать приятеля, понимая, что никакие слова тут не помогут.
Каротт переносил потерю по-мужски, со спокойствием, которое вызвало уважение Мартена. Тот не отчаивался и даже вслух не вспоминал "Ванно". И больше того - не замкнулся в себе и с первой минуты, сразу после перевязки полученных ран, занялся делами "Зефира", выполняя обязанности рулевого наравне с Томашем Поцехой, тут же найдя с тем общий язык. В сердце его однако остался рубец, и куда глубже того, что на лице.
Мартен кипел от гнева и жажды отомстить испанцам. Готов был добраться до самого вицекороля за предательски нарушенное честное слово. Однако граф Энрикес де Сото и Феран наверняка продолжал свое неспешное, полное монаршей роскоши путешествие в столицу Мексики, он же, утратив большинство орудий и весь груз, должен был думать о возвращении к Пристани Беглецов.
И эта мысль жгла его огнем. Как показаться там без обещанных припасов, без тех коров и лошадей, которых пришлось забить, без добычи, на полуразоруженном корабле? Он собирался вернуться роскошно и величественно, во всем блеске своей корсарской славы, а возвращался как беглец, едва избегнув гибели.
Что ответить Инике на вопрос, что он привез? Как перенести испытующий взгляд Квиче, с которым перед самым выходом в это злосчастное плавание он обсуждал способы распространения скотоводства? Каким образом объяснить оставшимся в Нагуа, что "Зефир" вернулся без запасов соли и вообще без всякого груза. Какую мину сделает этот осел Хагстоун, заметив нехватку орудий на борту?
Это было слишком унизительно! Попросту непереносимо!
Каротт не спрашивал, куда они плывут, и это ещё больше мешало Мартену быть с ним искренним, чего он подсознательно желал. Но на второй день плавания на восток, когда подошло время принимать решение на смену курса, первым заговорил об этом француз.
- Не знаю, что ты собираешься делать, - заметил он во время завтрака, - но мне кажется, что прежде чем что нибудь предпринять, надо бы подумать о пополнении артиллерии "Зефира". С тем, что осталось, можно в лучшем случае отважиться добыть немного фернамбуко, но трудно отстоять даже такой груз от первого встречного противника.
- Фернамбуко? - презрительно буркнул Мартен. - К дьяволу фернамбуко! Будь у меня мои мортиры и фальконеты, за месяц с лихвой перекрыл бы все потери. И задал такого жару испанцам, что те подняли бы награду за мою голову вдвое.
- Я лично не мечтаю ни о чем подобном, - заметил Каротт. Что касается моей головы, мне безразлично, во что её оценят. А вот что касается пушек...
- Что касается пушек, - гневно прервал его Мартен, - те лежат на дне Пануко и Темесы. И оттуда их не добыть!
- Разумеется, - согласился Каротт. - Гораздо легче было бы заполучить их, например, в Кампече. Я знаю там одного человека, который ими торгует.
Мартен насторожился.
- Где?
- На северовосток от алакранских рифов. У нас с ним деловые счеты, и сальдо в мою пользу довольно круглое. Так что если хочешь...
- Hombre! - вскричал Мартен. - Беру тебя в долю, если это устроишь!
- Только пропорционально моему вкладу, - предостерег Пьер. - Я не приму от тебя ни гроша, ведь ты же спас мне жизнь, но в результате придется как-то на неё зарабатывать...Должен также признаться, что не имею желания возвращаться в Европу жертвой кораблекрушения.
- Я вовсе не хочу возвращаться, - отрезал Мартен. - Разве что на время; только для того, чтобы в надлежащее время добиться протектората Англии над неким королевством. И если ты мне сейчас поможешь...Вдвоем мы совершим великие дела!
Он начал с запалом говорить о своих планах, касавшихся Амахи, о деталях, которых не поверял до тех пор никому, даже Инике и её отцу.
Каротт слушал его молча, со все большим удивлением и интересом. Не прерывал, не усмехался иронично, не пожимал плечами, никак не выказал сомнений в возможности реализации столь фантастичных планов.
"- Если кто и может совершить такое, так именно Ян,"подумал он о Мартене, а вслух сказал:
- Это так необычно, так небывало и дерзко, что почти невозможно. Но Кортес, и Веласкес также совершали вещи на первый взгляд невозможные, причем одной жестокостью и насилием. Если тебе удастся...
- Удастся! - заверил Мартен. - Это вопрос времени. За несколько лет Амаха станет неодолимой. Тогда я поплыву в Англию. Постараюсь убедить королеву. А потом...потом отвоюю огромную территорию к северу от Рио Гранде. Вышвырну испанцев из Матаморос. Построю флот, какой не снился и Филиппу. Организую корсаров. Превращу Мексиканский залив и Карибское море в запретную для испанских кораблей зону. Завладею Мексикой и Антилами. Создам индейскую империю, какой не видел свет!
"- Ошалел! - подумал Каротт. - Но ему только двадцать пять лет и быть может - два раза по столько впереди; хватит времени для разочарований и сомнений..."
Двумя днями позднее "Зефир" бросил якорь у берегов одного из бесчисленных островков, рассеянных на мелких водах залива Кампече, а ещё через четыре дня вышел в море, вооруженный новыми орудиями.
Но теперь, казалось, счастье от Мартена отвернулось.
Единственной добычей, которую удалось перехватить, был небольшой бриг с жалким грузом.
Его захватили у западных берегов Кубы, после короткой погони и обстрела, вызвавшего пожар на палубе. Потом две недели они напрасно лавировали между Флоридой и Багамскими островами, поджидая испанские суда, и наконец, обогнув с востока Гаити, вышли в Карибское море.
Там Мартен углубился в лабиринт Подветренных островов и наконец встретил большой конвой судов, плывших в направлении Панамы.
Выглядели те весьма многообещающе, но их стерегли несколько крупных кораблей, так что покружив вокруг три дня и три ночи, высматривая отставших, в конце концов Ян решился на рискованную атаку на рассвете.
Пульхерия и бодега Диаса были полны гостей, но для капитанов корсаров приготовили стол в отдельном алькове, а olla podrida, которую им подали, оказалась столь же вкусна, сколь и возбуждающа жажду. И её заливали всевозможными напитками, начиная от выдержанной пульке и рома, и кончая, после множества сортов вин, пуншем, приготовленным Пьером Кароттом.
Мэддок, видя, как идут дела, настоял на оплате счета за первую часть этого банкета и за серебряный кубок, который преподнес Пьеру, после чего пил на деньги остальных до тех пор, пока не свалился под стол, откуда прислуга вынесла его на двор. Произошло это ещё задолго до полуночи, так что можно было рассчитывать, что до рассвета он уже более-менее протрезвел.
Эти соображения, а вместе с ними и определенные подозрения, зародились у Пьера Каротта наутро, когда дальнейшие события приняли драматический оборот. А пока никто не обращал внимания на исчезновение одного из собутыльников. Уверяя друг друга в вечной дружбе, пили за здоровье, откупоривали все новые и новые бутылки, Каротт провозглашал тосты, и время летело весело и беззаботно.
Только в четвертом часу утра даже самые крепкие питухи начали отпадать по очереди, засыпая прямо на полу, а к восходу солнца Каротт заметил, что и Мартен, растянувшись в удобном кресле, храпит как гиппопотам.
Почувствовав себя одиноким, поскольку последние полчаса Ян был единственным собеседником, которого он ещё видел напротив себя, француз сделал вывод, что пришло время покинуть гостеприимный кров винного подвала синьора Диаса. Однако из любви к светским развлечениям сделал это не сразу: поерзав на сиденьи, чтоб надежнее сохранить равновесие, налил себе полный бокал пунша, осторожно встал, произнес краткую, но полную юмора речь и единым духом выпил тост за собственное здоровье.
Поскольку несмотря на это никто не проснулся, налил себе "еще капельку", чтобы избежать возможных недоразумений с несколько отяжелевшим желудком, выпил, вытер рот, и слегка покачиваясь поплыл к набережной, счастливо минуя по дороге скалы перевернутых кресел, рифы порогов и прочие препятствия.
Среди слабого ещё утреннего движения курс он выбрал совершенно правильно, ибо свернув с променады на Кале Монтецума и миновав несколько улиц, спускавшихся вниз, оказался в порту. Свежий, довольно сильный ветер с моря отрезвил его, а небольшая, но быстро растущая толпа на набережной пробудило любопытство. Присоединившись к зевакам, высматривавшим что-то в море в ослепляющих лучах солнца и прикрыв ладонью глаза, он понял, что видит паруса - целую стаю парусов далеко на горизонте.
Легкий и приятный шум в голове не давал ему окончательно в этом убедиться. Но возгласы и крики разраставшейся толпы не оставили сомнений: с запада подтягивалась флотилия вицекороля.
Этот факт заставил его действовать немедленно. Прежде всего поспешил он на палубу "Ванно", чтоб отдать нужные приказы своей команде, а также предупредить боцманов или рулевых других кораблей о необходимости срочно вызвать всех людей из города; потом бросился обратно в бодегу Диаса, чтобы разбудить капитанов и вместе с ними разобраться в ситуации.
Это последнее намерение оказалось настолько трудно осуществить, что Каротт прибег к помощи прислуги. Пьяных шкиперов перенесли к колодцу, уложили в ряд и до тех пор поливали водой, пока те не протрезвели. Но их было только шесть, считая Пьера. Джервея Мэддока найти нигде не удалось.
Дон Энрикес де Сото и Феран был в гневе. Он плохо переносил морское путешествие, бурные воды Мексиканского залива особенно докучали ему, а теперь, когда он уже видел долгожданный порт, вдруг доносят, что там стоят семь корсарских кораблей. И вдобавок это известие он получил даже не от испанских властей, а с парусной шлюпки английского корабля "Найт", которая на восходе солнца проскользнула в море боковым рукавом Темеси. Двое прибывших на ней сообщили, что среди корсаров находится и знаменитый Мартен, за которого назначена награда в пятьдесят тысяч песо, и что награда эта причитается им.
Первой мыслью вицекороля было открыть огонь по проклятым бандитам, однако, всмотревшись в план порта, он понял, что таким путем ничего не добьется: вход в бухту был неудобен и мелок, а отмеченный вехами фарватер так узок, что неповоротливые тяжелые каравеллы могли преодолеть его только поодиночке. Корсары же, защищенные со стороны моря жилыми домами и зданиями портовых складов, могли поджечь или затопить своими залпами любой корабль, оказавшийся в пределах досягаемости их орудий. Так или иначе, дон Энрикес вынужден был начать с ними переговоры, тем более что опять начиналась буря.
Переговоры проходили на маленьком островке, расположенном напротив северного края лагуны Тамагуа, меньше чем в двух милях от входа в порт. Со стороны корсаров вел их Пьер Каротт, Тампико представлял перепуганный комендант порта, а дон Энрикес прислал адмирала своей эскадры.
После короткой дискуссии стороны пришли к соглашению. Адмирал от имени вицекороля обещал не атаковать корсаров, если те пропустят эскадру в порт и позволят спокойно причалить к берегу, а сами станут в стороне на якорях и отплывут вечером.
Через час после заключения соглашения первая каравелла уже вошла в бухту, а прежде чем зашло солнце ещё девять других уже стояли вдоль берега, на том месте, которое прежде занимали корабли корсаров. Только три самых больших испанских парусника оставались по-прежнему на внешнем рейде, и как только свита вицекороля удалилась в сторону аламеды, загремели орудия его эскадры.
Это было настолько неожиданно и внезапно, что большинство корсаров не успели даже поднять якоря, когда мачты их уже были сбиты и надстройки охватил огонь. Один из французских фрегатов успел поднять паруса и, несомый ветром, выбросился на низкий южный берег. Несмотря на это, капитан его открыл огонь из всех орудий и успел зажечь флагманский корабль испанцев, что на время смешало нападавших. Но зато два других фрегата корсаров уже тонули, продырявленные тяжелыми ядрами, а когда загремели и тяжелые портовые пушки, гибель остальных стала очевидной и неизбежной.
Следующим эта судьба постигла "Найф". Мэддок, понадеявшись на своих испанских сообщников и обещания де Сото, которые при их посредничестве получил в обмен за выдачу Мартена, чувствовал себя в полной безопасности. Его фрегат стоял на якоре у северного берега бухты, на гротмачте трепетал английский флаг, поднятый заблаговременно, чтобы его легче можно было различить. Но капитаны каравелл, вопреки всем уверениям и обещаниям вицекороля, не получили инструкций кого-либо щадить. Их перекрестный огонь прошелся по палубе "Найфа" как торнадо, сметя все мачты и едва не расколов корпус надвое. Испанцы стреляли по спасательным шлюпкам, словно по домашним уткам, плававшим в садке, так что мало кто добрался до берега, и всего две сумели проскочить на мелководья в устье Темеси.
Вслед за ними двинулся не пострадавший ещё "Ванно", и Каротт, минуя"Зефир", на котором срочно поднимали все паруса, крикнул Мартену, чтобы тот плыл в том же направлении.
Мартен поначалу принял безумное решение выйти на внешний рейд под огнем береговых орудий и прорвать блокаду со стороны моря. Но на этом пути все было против него, даже ветер, который со все большей силой дул с востока, гоня пенистые высокие волны по заливу. Лавировка под этот ветер в тесном проходе между мелями уже сама по себе представляла даже для "Зефира" огромный риск. А сейчас отовсюду гремели залпы, а у выхода его поджидали не меньше тридцати орудий с каждого борта испанских кораблей.
Взвесив все обстоятельства, Ян решил последовать примеру Каротта, хотя не имел понятия, каким же образом "Зефир" и "Ванно" смогут попасть в открытое море. Но во всяком случае пока что он - как и Каротт - оказался вне пределов досягаемости орудий испанцев, которые не отважились преследовать корсаров вдоль западного берега залива, где их каравеллы со слишком большой осадкой могли легко сесть на мель.
Правда, плавание по столь мелким водам и для "Зефира" представляло немалую опасность. С востока подходили тучи, ветер свистел в такелаже, и корабль, подставив волнам борта, раскачивался так резко, что команда едва держалась на ногах.
Мартен знал, на что способен "Зефир" в столь трудных условиях, если не подведет команда. Но сейчас на борту были в основном индейцы и негры, а не его испытанные морские волки. Малейшее опоздание с выполнением маневра, малейшая неточность при перекладке рей могли бросить корабль на рифы, не говоря уже о мелях, которые он мог встретить по пути, летя со скоростью десяти миль в час.
И в довершение всего Мартен не знал толком залива, и единственным ориентиром по этой части мог служить "Ванно", опережавший его на полмили. Приходилось неустанно следить за его маневрами и целиком положиться на Пьера Каротта, не имея понятия, каковы вообще его намерения и что он сделает в следующую секунду.
Тем временем начало темнеть; плотные облака закрыли все небо, преждевременно погасив заходящее солнце. На их темном фоне с головокружительной скоростью проносились клочья грозовых туч, черных и мрачных, с раскатами грома и короткими вспышками молний. С северо-востока катился ещё более тяжелый, массивный вал сизых туч, насыщенных ливнем, который создавал непроницаемую стену между вспенившейся поверхностью залива и мрачным небом. Оба корабля теперь направлялись прямо к правому крылу этой стены, идя круто к ветру, благодаря чему бортовая качка несколько уменьшилась, зато усилилась килевая. Высоченные валы косо рушились на нос, вздымаясь выше надстроек, а брызги и пятна пены, сорванные напором вихря, орошали нижние паруса и обрушивались на доски палубы с грохотом, напоминающим стук града.
И тут Мартен, который стоял рядом с рулевым Поцехой, заметил среди смятения низких туч, белых гребней и дождя, хлеставшего воду косыми струями, багровый отблеск - и секундой позже пораженно увидел, как передняя мачта "Ванно" рушится на палубу. Только потом услыхал он грохот орудийного залпа, бывшего тому причиной.
"Ванно" стремительно завалился под ветер и - словно ткнувшись носом в невидимую преграду - стал разворачиваться на месте, все выше задирая корму.
- Тонут! - крикнул Поцеха. - Там! Каравелла...
Вихрь рвал слова, мешая их с криками команды. В том месте, где блеснул залп, на миг, словно зловещий призрак, мелькнул силуэт испанского корабля и растворился среди туч.
Каротт до последней секунды прекрасно знал, где находится и куда плывет. Отдавал себе отчет и о положении всех неприятельских кораблей, по крайней мере по тому состоянию, какое существовало до начала бури. Хотел миновать их под покровом ливня, верно полагая, что в таких условиях те не тронутся с места. Он не мог однако предвидеть, что якоря одной из каравелл, стоявшей ближе всех к устью Пануко, уступят напору ветра и волн, вспахивая мягкое илистое дно. На протяжении получаса капитан этой каравеллы неоднократно пробовал найти лучший грунт, и на самом деле его обнаружил, но тем временем его корабль продрейфовал почти на две мили дальше к западу.
Обнаружив на своем пути каравеллу, вынырнувшую из туч на расстоянии пушечного залпа, Каротт уже никак не мог увернуться. Не мог и переменить курс из-за близости мелей, о существовании которых предупреждали характерные изломы волн. Приказал готовить орудия, но не успев открыть огонь, "Ванно" был просто изрешечен залпом испанцев и тут же стал тонуть, стремительно погружаясь в воду. Две трети экипажа пали под огнем, многие были тяжело ранены. Каротт сам был ранен в шею и в голову, но пока не терял сознания. Успел ещё спустить две шлюпки, из которых первую перевернула волна. До второй добрался вплавь последним, причем сумел спасти нескольких своих матросов, но настолько был ослаблен потерей крови и борьбой за собственную жизнь, что мысли его путались, как в горячке, глаза застилала мгла, а в сознании осталось только щемящее чувство жалости и боли от утраты "Ванно". Видимо потому он не отдал гребцам никакого приказа и шлюпка, влекомая волнами, оказалась на пути "Зефира", который летел прямо на неё на всех парусах, словно дух разрушения и мести.
Каротт заметил его в тот миг, когда шлюпка, отброшенная гребнем огромной волны, падала в глубокую, белую от пены пропасть. Увидел слишком поздно, чтобы увернуться, и утратив самообладание, рухнул навзничь и уже не пытался подняться.
Он был уверен, что пришел конец; когда шлюпку подбросило вновь, увидел длинный, мокрый от брызг бушприт и сверкавший торс крылатого юноши, а за ним темную массу корабля, возносившуюся прямо в облака. Зажмурился в ожидании, что все это рухнет на него, но вместо треска раскалывавшейся шлюпки сквозь рев ветра и моря услышал далекую, но все равно отчетливую команду Мартена:
- Руль право на борт!
Приоткрыв глаза, Каротт с трудом поднялся. Глубоко ушедший в воду левый борт, косо торчавшие мачты и пирамида парусов, вибрирующий от напряжения, промелькнули так низко над ним, что, казалось, их можно было достать поднятым веслом. Под защитой "Зефира" ветер словно ножом отрезало, а через несколько минут он с удвоенной яростью налетел из-за кормы, так что шлюпку отбросило в сторону на добрых двадцать ярдов. Быть может, именно благодаря этому команда наконец сбросила апатию, а Каротт, поддерживаемый своей небывалой жизненной силой, перебрался к рулю и, приняв команду, велел грести так, чтобы в положении носом к волне удерживаться на месте или по крайней мере уменьшить дрейф.
Тем временем "Зефир" проскочил уже почти полмили, прежде чем Мартен сумел выполнить разворот, взяв на гитовы паруса и перебрасопив реи. Теперь он возвращался в наступавших сумерках, медленно лавируя в полветра, смазанный ливнем, который накрыл его вновь вместе со шлюпкой Каротта и сузил видимость до десятка ярдов.
Два десятка индейцев и негров, взгромоздившись на носовую надстройку, напрасно высматривали шлюпку, и Ян уже начал терять надежду, что её удастся отыскать. Опасался, что та могла затонуть, когда"Зефир"миновал её, поднимая на ходу огромные волны. Однако шлюпку наконец все-таки заметили в провале между двумя вспененными водными хребтами. Ловко брошенные лини точно угодили прямо в руки потерпевших крушение и через минуту Каротт уже жал руку Мартена, который помогал ему взобраться на палубу.
Немногочисленные обитатели северо-западного побережья залива, бедные рыбаки, которые несмотря на ночную тьму дежурили у своих пирог и сетей в страхе перед волнами, разбивавшимися под самыми стенами их хижин, рассказывали позднее, что поблизости от их деревни состоялась страшная расправа над душами гугенотов и еретиков. Целые стаи чудовищ и дьяволов слетелись отовсюду, и о страшных схватках свидетельствовали нечеловеческие крики, визги и вой утопающих, тела которых дьявольским происками превратились в конские и коровьи туши.
Когда весть о столь невероятном происшествии долетела до возглавлявшего коллегию инквизиции Алонсо Муньоса, специальная комиссия отправилась на безлюдное побережье и - к ужасу обывателей Тампико установила, что действительно волны выбросили на берег несколько десятков коровьих и конских туш с перерезанными горлами.
Преподобный Муньос велел собрать эти подозрительные туши, а заодно на всякий случай - арестовать рыбаков. Этих последних подвергли суровым допросам и пыткам, а когда наутро поблизости от деревни были схвачены ещё несколько потерпевших крушение с английских и французских кораблей, всех вместе сожгли на костре заодно с тушами животных. Столь простым и радикальным способом Святая инквизиция справилась и с дьявольской, и с еретической заразой.
Но победа над силами ада была неполной: портовые власти утверждали, что один из кораблей корсаров не был потоплен и совершенно точно не вышел из залива в открытое море, но несмотря на это исчез бесследно.
Слухи эти подтвердил и адмирал: единственный выход был заблокирован тремя каравеллами, которые правда с началом бури укрылись на внутреннем рейде, но ни на миг не покидали фарватер, так что ни один корсар не мог их миновать. Из показаний свидетелей - капитанов каравелл и их команд - ясно следовало, что огнем орудий потоплены только четыре фрегата и одна бригантина, и один фрегат разбился на берегу. Но ведь все видели собственными глазами, что флотилия корсаров состояла из семи кораблей!
Поиски, предпринятые эскадрой вицекороля и рыбацкими лодками не дали результатов: легко нашли пять разбитых кораблей, мачты которых торчали над поверхностью воды, не считая фрегата, разбившегося на северном берегу; седьмого корабля не было...Не было его и в водах Пануко и Темесы, хотя экипаж каравеллы, которая потопила фрегат "Ванно", видела какой-то парусник, плывший следом за ним в сторону рукавов дельты, уходивших в море к западу от залива. Там, однако, никогда не плавал ни один крупный корабль, а при низкой воде даже шкиперы малых шхун избегали туда заплывать, если шли с грузом.
Тайна так и осталась бы невыясненной, не раскрой её преподобный Алонсо Муньос. Он недолго думая заявил, что поскольку кораблем, который исчез столь сверхъестественным способом, был"Зефир", принадлежавший стократно проклятому еретику Мартену - в этом факте нет ничего удивительного. Просто это колдовские чары: Мартен сам вызвал бурю и ураганный ветер, который нагнал массы морской воды в рукава дельты, а потом, тоже с помощью магических штучек, настолько увеличил уровень прилива, что легко прошел одним из них в море.
ГЛАВА XYII
Объяснения святого инквизитора соответствовали истине в той части, что действительно в решающую ночь морской прилив был исключительно высоким, правда не в следствии колдовских чар Мартена, а по причине полнолуния, что Алонсо Муньосу и в голову не приходило. Зато о нем знали и Мартен, и Каротт, причем не на основании теоретических познаний в астрономии, а в результате многолетнего опыта и мореплавательской практики. Знали также, что уровень воды в устье лениво текущих рукавов Темеси должен значительно подняться из-за ветра, дующего с открытого моря, что в итоге на короткое время создавало возможность прохода даже для такого крупного корабля, как "Зефир", при условии избавления от груза.
По совету Пьера Мартен велел забить всех коров и лошадей, закупленных в Тампико, и выбросить их за борт, а следом вынужден был избавиться ещё и от всех крупных орудий. С тяжелым сердцем пошел он на это, после чего, спустив все шлюпки, высадил в них большую часть экипажа, чтобы как можно сильнее облегчить корабль, и когда буря начала стихать, преодолел те "непроходимые препятствия", о которых поминал инквизитор.
Выбравшись в открытое море из ловушки Тампико, "Зефир" имел на палубе на тридцать с лишним человек больше, чем входя в этот порт. Число это состояло из спасенных с "Ванно" и с двух шлюпок, которым удалось избежать огня испанских пушек. Пять капитанов, двенадцать помощников и главных боцманов, около шестисот матросов либо утонули, либо скончались от ран, либо сгорели на костре. Это действительно была ночь печали для корсаров...
Мартен не слишком долго горевал над их судьбой, особенно не ведая о жестокой смерти тех, которых схватили испанцы. Сочувствовал он больше живым, чем мертвым, особенно Пьеру Каротту, который потерял свой прекрасный корабль. Он представлял себе - а скорее не мог представить - собственного отчаяния, потеряй он "Зефир". Потому Ян даже не пытался утешать приятеля, понимая, что никакие слова тут не помогут.
Каротт переносил потерю по-мужски, со спокойствием, которое вызвало уважение Мартена. Тот не отчаивался и даже вслух не вспоминал "Ванно". И больше того - не замкнулся в себе и с первой минуты, сразу после перевязки полученных ран, занялся делами "Зефира", выполняя обязанности рулевого наравне с Томашем Поцехой, тут же найдя с тем общий язык. В сердце его однако остался рубец, и куда глубже того, что на лице.
Мартен кипел от гнева и жажды отомстить испанцам. Готов был добраться до самого вицекороля за предательски нарушенное честное слово. Однако граф Энрикес де Сото и Феран наверняка продолжал свое неспешное, полное монаршей роскоши путешествие в столицу Мексики, он же, утратив большинство орудий и весь груз, должен был думать о возвращении к Пристани Беглецов.
И эта мысль жгла его огнем. Как показаться там без обещанных припасов, без тех коров и лошадей, которых пришлось забить, без добычи, на полуразоруженном корабле? Он собирался вернуться роскошно и величественно, во всем блеске своей корсарской славы, а возвращался как беглец, едва избегнув гибели.
Что ответить Инике на вопрос, что он привез? Как перенести испытующий взгляд Квиче, с которым перед самым выходом в это злосчастное плавание он обсуждал способы распространения скотоводства? Каким образом объяснить оставшимся в Нагуа, что "Зефир" вернулся без запасов соли и вообще без всякого груза. Какую мину сделает этот осел Хагстоун, заметив нехватку орудий на борту?
Это было слишком унизительно! Попросту непереносимо!
Каротт не спрашивал, куда они плывут, и это ещё больше мешало Мартену быть с ним искренним, чего он подсознательно желал. Но на второй день плавания на восток, когда подошло время принимать решение на смену курса, первым заговорил об этом француз.
- Не знаю, что ты собираешься делать, - заметил он во время завтрака, - но мне кажется, что прежде чем что нибудь предпринять, надо бы подумать о пополнении артиллерии "Зефира". С тем, что осталось, можно в лучшем случае отважиться добыть немного фернамбуко, но трудно отстоять даже такой груз от первого встречного противника.
- Фернамбуко? - презрительно буркнул Мартен. - К дьяволу фернамбуко! Будь у меня мои мортиры и фальконеты, за месяц с лихвой перекрыл бы все потери. И задал такого жару испанцам, что те подняли бы награду за мою голову вдвое.
- Я лично не мечтаю ни о чем подобном, - заметил Каротт. Что касается моей головы, мне безразлично, во что её оценят. А вот что касается пушек...
- Что касается пушек, - гневно прервал его Мартен, - те лежат на дне Пануко и Темесы. И оттуда их не добыть!
- Разумеется, - согласился Каротт. - Гораздо легче было бы заполучить их, например, в Кампече. Я знаю там одного человека, который ими торгует.
Мартен насторожился.
- Где?
- На северовосток от алакранских рифов. У нас с ним деловые счеты, и сальдо в мою пользу довольно круглое. Так что если хочешь...
- Hombre! - вскричал Мартен. - Беру тебя в долю, если это устроишь!
- Только пропорционально моему вкладу, - предостерег Пьер. - Я не приму от тебя ни гроша, ведь ты же спас мне жизнь, но в результате придется как-то на неё зарабатывать...Должен также признаться, что не имею желания возвращаться в Европу жертвой кораблекрушения.
- Я вовсе не хочу возвращаться, - отрезал Мартен. - Разве что на время; только для того, чтобы в надлежащее время добиться протектората Англии над неким королевством. И если ты мне сейчас поможешь...Вдвоем мы совершим великие дела!
Он начал с запалом говорить о своих планах, касавшихся Амахи, о деталях, которых не поверял до тех пор никому, даже Инике и её отцу.
Каротт слушал его молча, со все большим удивлением и интересом. Не прерывал, не усмехался иронично, не пожимал плечами, никак не выказал сомнений в возможности реализации столь фантастичных планов.
"- Если кто и может совершить такое, так именно Ян,"подумал он о Мартене, а вслух сказал:
- Это так необычно, так небывало и дерзко, что почти невозможно. Но Кортес, и Веласкес также совершали вещи на первый взгляд невозможные, причем одной жестокостью и насилием. Если тебе удастся...
- Удастся! - заверил Мартен. - Это вопрос времени. За несколько лет Амаха станет неодолимой. Тогда я поплыву в Англию. Постараюсь убедить королеву. А потом...потом отвоюю огромную территорию к северу от Рио Гранде. Вышвырну испанцев из Матаморос. Построю флот, какой не снился и Филиппу. Организую корсаров. Превращу Мексиканский залив и Карибское море в запретную для испанских кораблей зону. Завладею Мексикой и Антилами. Создам индейскую империю, какой не видел свет!
"- Ошалел! - подумал Каротт. - Но ему только двадцать пять лет и быть может - два раза по столько впереди; хватит времени для разочарований и сомнений..."
Двумя днями позднее "Зефир" бросил якорь у берегов одного из бесчисленных островков, рассеянных на мелких водах залива Кампече, а ещё через четыре дня вышел в море, вооруженный новыми орудиями.
Но теперь, казалось, счастье от Мартена отвернулось.
Единственной добычей, которую удалось перехватить, был небольшой бриг с жалким грузом.
Его захватили у западных берегов Кубы, после короткой погони и обстрела, вызвавшего пожар на палубе. Потом две недели они напрасно лавировали между Флоридой и Багамскими островами, поджидая испанские суда, и наконец, обогнув с востока Гаити, вышли в Карибское море.
Там Мартен углубился в лабиринт Подветренных островов и наконец встретил большой конвой судов, плывших в направлении Панамы.
Выглядели те весьма многообещающе, но их стерегли несколько крупных кораблей, так что покружив вокруг три дня и три ночи, высматривая отставших, в конце концов Ян решился на рискованную атаку на рассвете.