Майснер Януш. Черные флаги

   Мартен все это выслушал молча, глядя на её стройную фигуру, заслоненную до пояса спинкой кресла, на прекрасное лицо с тонкими чертами, застывшими в оскорбленном выражении. Ловил взгляд её глаз и пытался заглянуть в их черную бездну, словно надеясь, что обнаружит там что-то ещё кроме гнева и презрения.
   И вот когда она кончила говорить, а он продолжал молчать, их взгляды на мгновение встретились, и Мартену показалось, что в черных зрачках мелькнули искорки усмешки. Лицо донны Франчески залил румянец, губы её чуть дрогнули.
   Эта перемена длилась не дольше секунды, но за эту секунду Мартен вдруг понял, как сеньора де Визелла напоминает ему Эльзу Ленген, и волна воспоминаний тут же унесла его в прошлое.
   Пообещав, что вечером оба кофра будут доставлены и состоится её встреча с доном Хуаном де Толоса, правда только на расстоянии, которое нужно сохранять между двумя кораблями в открытом море даже во время дрейфа, отвернулся и вышел, чтобы скрыть возбуждение.
   Эльза Ленген, первая его любовь...Собственно-мимолетное увлечение, как скорее можно было назвать их короткую связь, будь он взрослее. Но Яну Куне, позднее прозванному Мартеном, было тогда всего семнадцать.
   Познакомился он с нею в Антверпене, куда отец отправил его за квадрантом, заказанным у знакомого механика и часовщика Корнелиса, который несколько лет был помошником самого Тихо Браге. Но когда Ян Куна заявился в его мастерскую, оказалось, что Корнелис куда-то уехал и что несколько дней придется ждать его возвращения.
   Ян не имел ничего против. Поселился в соседней гостинице "In den Reghen-boog"-"Под зонтиком" и как раз там впервые увидел Эльзу, когда та разносила кокебаккен-клецки из пшеничной муки, и подавала гостям бруинбир или кловер. Ее рыжие волосы сверкали, как полированная медь, а черные глаза были точно как у сеньоры Франчески де Визеллы. И полные чувственные губы-такие же. И похожая улыбка-и тогда, когда смеялась над его приставаниями, и когда сказала, что он люб ей...
   Вначале он робел в "In den Reghen-boogh". Это была одна из лучших гостиниц в городе, с большим обеденным залом и огромной стойкой, за которой царствовала толстая румяная буфетчица. В двух соседних залах принимали родовитых клиентов. На втором этаже и в мансарде находились номера для гостей, а в соседних флигелях-конюшни и жилье прислуги. Тут останавливались богатые купцы и даже большие господа, чьи кареты стояли на обширном подворье, но по большей части обитали состоятельные горожане, богатые ремесленники и шумные, самоуверенные офицеры испанского гарнизона.
   Ян Куна сидел в углу у печки и терпеливо ждал, пока его обслужат. Но девушка, казалось, вовсе его не замечала, хоть он и подавал ей знаки, чтобы подошла. В конце концов, когда в третий раз она миновала его с кувшином пива в одной руке и миской дымящихся сосисок в другой, загородил ей дорогу.
   - Я изнываю от голода и жажды, - заявил он, заглядывая ей в глаза. Съел бы тебя с колбасой вместе, красотка.
   - В самом деле? - удивилась она. - Ты не похож на людоеда.
   - Если подашь мне доббель-кут и порцию жареной ветчины, оставлю тебя в живых.
   - Подожди; возможно, что и получится, - ответила она.
   Скоро принесла его заказ.
   - Знаешь, а ты очень хорошенькая, - заметил он, пока она наливала ему пиво в оловяный кубок.
   Прищурившись, она оглядела его сверху вниз.
   - Нет, не знаю. Еще никто кроме тебя мне об этом не говорил.
   - Как тебя зовут? - спросил он, не замечая её иронии.
   - О, можешь меня называть Мария Стюарт, если хочешь.
   - Найдется у тебя для меня свободная минутка?
   - Нет, я работаю без перерыва весь день и всю ночь-двадцать пять часов в сутки.
   - Над Шельдой я видел цирковой шатер; не желаешь сходить туда со мной?
   - Желаю, но не с тобой.
   - У тебя есть жених?
   - Четверо.
   Нет, разговор не получался, она только смеялась над ним. Когда, поев, отвалил ей большие чаевые, даже не поблагодарила.
   - Приду вечером, - сказал он уходя. - Может, у тебя настроение будет получше.
   - Можешь не торопиться, - бросила она вслед.
   И точно-спешить было незачем: вечером она была не менее колючей и неприступной, чем днем. Не меньше-но все же раз или два он перехватил её хмурый взгляд, причем тогда, когда меньше всего на это надеялся: когда она обслуживала других клиентов у противоположной стены. Значит, он вызвал в ней некоторый интерес.
   Назавтра был четверг-торговый день. Ян встал поздно и за неимением лучшего занятия пошел на рынок. Толкался между возами и прилавками, когда вдруг заметил Эльзу. (Знал уже, что зовут её Эльзой, так называла её толстуха, стоявшая за стойкой.)
   Так вот, он увидел Эльзу, отчаянно торгующуюся из-за костяного, окованного серебром гребешка для волос. Стал проталкиваться к ней сквозь толпу, но пока пробился на место, она уже ушла, оставив гребень в руках упрямого торговца. Ян торопливо едва не вырвал его из рук, не торгуясь заплатил запрошенную цену и, расталкивая толпу зевак, помчался за девушкой, которая тем временем исчезла из виду.
   Так и не найдя её, расстроенный вернулся в гостиницу. Но и тут его ждало разочарование: немногочисленных гостей, потягивавших пиво, обслуживала толстая конопатая подавальщица с кухни.
   Спросив про Эльзу, узнал, что сегодня та ещё не приходила. Она либо в городе, либо у себя.
   - А где она живет?
   Девушка подозрительно взглянула на него.
   - Как это где? Тут, по соседству-и показала на низенький домик, примыкавший к конюшне. - Живет у конюха, она его родственница.
   Поблагодарив, Куна вышел на двор, заставленный каретами и телегами, из которых выпрягали лошадей. Не знал, как убить время. Заглянул внутрь карет побогаче, вспугнул кота, дремавшего на стеганом сиденьи какого-то большого ландо и наконец присел на уступе стены у въездных ворот.
   Он уже подумывал, не заглянуть ли ещё раз в мастерскую Корнелиса, когда вновь увидел Эльзу. Та возвращалась домой.
   Кивнув головой в ответ на приветствие, хотела его миновать, но он загородил путь.
   - Купила другой гребень, Эльза? - спросил он.
   Та удивленно уставилась на него, наморщив брови.
   - Ты за мной шпионил? - спросила она. - Невелика будет польза.
   - Я вовсе не шпионил, - возразил Ян. - Чего мне шпионить?
   - Затем тебя сюда и прислали.
   Пожал плечами.
   - Короче: я купил для тебя тот гребень, - сообщил он, вынимая его из-за пазухи.
   Машинально протянула руку, но тут же её отдернула. Взглянула ему в глаза, а когда улыбнулся, губы её дрогнули, словно невольно тоже хотели улыбнуться.
   - Очень милый, - заметил Ян. - И будет тебе к лицу.
   Ловко вставил гребень ей в волосы, прежде чем успела отступить.
   - Взгляни-потянул её к дверям лакированной кареты. - Тут есть зеркало.
   Открыв дверь, поднял её вверх, чтобы могла взглянуть.
   Эльза была так поражена, что даже не протестовала, а увидев отражение в маленьком овальном зеркальце, не могла на него сердиться. Так ей хотелось иметь этот гребень!
   - Прошу, пустите меня, - в конце концов попросила она, разрумянившись и смешавшись.
   Ян, выполняя это желание, острожно поставил её на высокую подножку кареты; она же, опираясь на его плечо, вынула гребень из волос и вертела его в пальцах во все стороны, а потом, уступив искушению, воткнула снова и вновь поглядела в зеркало.
   Взяв себя наконец в руки, соскочила на землю, после чего Ян Куна узнал, что подарок его хоть и принят, но ему не стоит рассчитывать на какие-то доказательства благодарности, и особенно ни на какую информацию о жителях Антверпена, посещающих гостиницу и харчевню"In den Reghen-boogh".
   Это последнее заявление показалось ему странным и смешным. Ответил, что обыватели Антверпена его нисколько не интересуют, за исключением мастера Фредерика Корнелиса, который как раз уехал. Что же касается горожанок, интересует его исключительно Эльза, причем гораздо больше, чем Корнелис, возвращения которого он ожидает. Изложив свое кредо, хотел подкрепить его поцелуем, но Эльза увернулась.
   - В самом деле ты знаешь мастера Корнелиса?
   Пришлось рассказать, с какой целью он приехал в Антверпен, и после короткого колебания помянуть, на чьей службе состоит"Зефир".
   - Ах, вот как! - воскликнула она. - А я думала... - она огляделась вокруг. - В Антверпене полно испанских шпионов, - шепотом сказала она. Крутятся они и у нас"Под зонтиком"...
   - И ты приняла меня за одного из них, - подхватил он смеясь. - Никогда бы не подумал, что похож на шпиона. Ты должна просить прощения!
   На этот раз уступив, чмокнула его в щеку, но ему этого было мало. Он хотел еще. И своего добился.
   В субботу она была свободна, и после обеда они пошли вместе на берег Шельды, где большой бродячий цирк разбил свои шатры. Они разглядывали зверей, кормили морковью верблюдов, зебр и слонов, а потом смотрели на выступления циркачей и акробатов, жонглеров, лошадей, прыгающих через обручи и клоунов, передразнивавших их всех, отвешивая друг другу увесистые пощечины.
   Когда они покидали с толпой зрителей шатер, пахнувший конским навозом и выделениями собранных там зверей, шел снег, а туман так сгустился, что не стало видно дороги. Держась позади, они шли за теми, кто оказался достаточно предусмотрителен, чтобы взять с собой фонари.
   Довольная толпа с веселыми криками и смехом медленно продвигалась вперед к мосту, переброшенному через крепостной ров, окружавший город. Оставалось ещё много времени до закрытия городских ворот, так что никто особенно не спешил, а густой снег, необычный в ноябре, вызывал только шутки: все лепили снежки и бросались ими наугад.
   Тут сквозь шум забавы долетел бой колокола. Толпа остановилась и умолкла. Колокол бил тревогу, а потом к нему присоединились другие: на гигантской соборной башне, на церквях святого Якова, святого Андрея и святого Георгия. Над всем городом, от Бруннетор до Кёнигстор, начало вставать алое зарево пожаров...
   Люди бросились вперед, перешли на бег. Поднялся гвалт, но совсем не веселый. Тревога охватила горожан; беспокойство за тех, кто остался дома, опасения за сохранность имущества; страх перед неизвестной опасностью.
   Издалека, сквозь все нараставший колокольный звон, слышен был шум, крики, выстрелы из мушкетов. На стенах громоздкой черной массы цитадели, воздвигнутой герцогом Альбой, блуждали лучи фонарей, а потом оттуда долетел звук одиночного выстрела.
   Никто не мог понять, что происходит: может быть, неожиданная атака кораблей и войск Вильгельма Оранского со стороны порта? А может быть восстание заговорщиков-восстание против испанцев, как в Брюсселе, Роттердаме и Флиссингене?
   Толпа неслась вперед, к городским воротам, сгрудилась у рва, ринулась на мост и вдруг смешалась, взвыла, стала убегать назад в страшном переполохе, а из устья улицы вслед за ней выскочили испанские солдаты, рубя, коля и стреляя наугад.
   Потрясенный крик заглушил все остальное. Те, кто были сзади и не понимали, что происходит, напирали вперед; те, которых убивали на мосту, сталкивали друг друга в воду, топтали других, падали под ударами и пулями солдат.
   Яна и Эльзу в толкучке отбросили в сторону, между постройками и заборами предместья, тянувшихся вдоль вала до основания холма, на котором вздымалась цитадель. Когда на мосту началась резня, изрядная часть перепуганных людей кинулась следом, ища спасения от свистевших вокруг пуль. Некоторые метнулись по уходящей вглубь кривой, незамощеной улице, в надежде что этим путем достигнут в безопасности соседних ворот, прикрытых выдвинутым перед стеной барбаканом, который охраняли обычно местные ополченцы. Но тут и с той стороны послышались выстрелы, раздались крики раненых и вопли о помощи. Люди кинулись назад, спотыкались, падали и больше уже не подымались.
   Внезапно на задворках начался пожар. Пылали деревянные амбары или, может быть, конюшни, чьи чердаки забиты были сеном и соломой, и в пламени показались фигуры испанских солдат, которые старались окружить толпу и отрезать ей путь.
   Ян увлек Эльзу в тесный закоулок, которым намеревался попасть в чистое поле, но и там уже были солдаты. Те впопыхах разграбили какой-то дом побогаче-под окнами его ещё валялись распоротые подушки и перины и ломаная утварь-и теперь, войдя в раж или в отместку за сопротивление жителей подпустили огня, и из окон уже валил дым и пробивались кровавые отблески пожара.
   В тот момент, когда Ян с Эльзой уже почти миновали дом, в выбитых дверях появилась пара вооруженных громил в высоких шлемах, облегающих куртках и полосатых штанах. Один из них заметил Эльзу и схватил её за руку, но Ян Куна тут же кинулся на него и свалил с ног могучим ударом в челюсть. Другой что-то крикнул, обернувшись назад, и кинулся на помощь своему компаньону, но у Яна в руках уже была алебарда, которую он успел вырвать у первого. Наотмашь ударил обухом, услышал треск лопнувшей кости и громкий вопль, и тут же-топот ног по ступеням и крики набегавших солдат. Глянул в выходу из проулка-оттуда тоже бежали враги.
   - Назад! - крикнул Эльзе. - Живее!
   Вырвались на главную улицу, теперь уже почти опустевшую, но устеленную мертвыми и ранеными. Солдаты, очевидно, занялись грабежами жилищ, откуда выбрасывали все пожитки и где убивали все, кто пытался сопротивляться, ибо только то тут, то там вдоль стен и заборов скользили редкие тени горожан, ищущих спасения в бегстве. На мосту, на дороге, идущей к лугам, где стояли шатры и фургоны цирка, тоже было пусто, если не считать тел погибших. Зато по ту сторону стены, в городе, гвалт не стихал, а зарево пожара охватило все небо.
   Ян решил обойти город вдоль валов и взглянуть, что делается у южных ворот. Ему показалось, что там все спокойно; полагал, что волнения охватили только ближние окрестности цитадели, хотя по-прежнему ломал голову, с какой стати они возникли.
   Эльза, бледная и перепуганная, уже немного отошла и заявила, что может идти сама, так что они спустились с холма и в полной темноте продвигались вперед, держась за руки. Снег падал и тут же таял на мягкой, изрытой земле. Не было видно дороги, так что шли они наобум, вязли в глине, спотыкались о борозды и межи, хлюпали по лужам и перепрыгивали канавы.
   Через час наткнулись на обширное болото, которое пришлось обходить, и в конце концов заблудились среди зарослей и кустов над ленивой речушкой, вившейся между отмелями и омутами, образуя настоящий лабиринт.
   Когда выбрались наконец на открытое пространство, зарево пожара над городом уже погасло, во всяком случае его уже не было видно, так что теперь они и не знали, в какой же стороне Антверпен.
   Эльза была измучена и застыла. Ледяной ветер сек глаза снегом. Ян, обняв за талию, поддерживал её, иначе она идти не могла.
   Наконец уже далеко заполночь они вышли на широкую дорогу, обсаженную деревьями, и миновав небольшую рощицу увидели какое-то строение на росстанях. Ян начал стучать в запертые ворота, но никто не отзывался, так что он взобрался на невысокий кирпичный забор и втянул за собой Эльзу, а потом помог ей спуститься во двор.
   Там стояла мертвая тишина-видно даже пса не было в этой одинокой усадьбе. Но когда после безуспешных попыток достучаться Ян хотел разбить стекло, чтобы попасть в дом, кто-то шевельнулся в темных сенях, раздался какой-то шорох, блеснул тусклый свет, двери наконец чуть приотворились и в узкой щели замаячила согбенная старческая фигура.
   Вначале тот так перепугался, что невозможно было добиться от него ни слова. Силился захлопнуть дверь, но Ян просунул за порог ногу и кое-как сумел его убедить, что он не злодей, а просто заблудился и ищет ночлега. Но старик все равно упирался. Был глуховат, и шамканье его едва можно было разобрать. Повторял все время, что хозяев дома нет а он никого не может впустить. Только вид серебряных монет одолел его опасения, хотя и не развязал язык. На вопрос, куда делись хозяева и когда вернутся, пожал плечами, но почувствовав в руке талер, проводил Яна с Эльзой в маленькую чистую комнату в мансарде, оставил им коптящий светильник а сам удалился вниз и утратил к ним интерес.
   Комната, точнее небольшая мансарда с одним окном, видимо использовалась главным образом как кладовая или чулан, хотя у стены и стояла узкая кровать, а в углу темнела решетка очага. Там лежали несколько тюков с пером и шерстью, висели два овчинных тулупа, целый тюк полотна белел на тяжелом, окованном медью сундуке. Но было холодно. Так холодно, что Куна решил развести огонь.
   - Схожу за дровами, - сказал он. - Может быть, удастся заодно раздобыть что-нибудь поесть.
   Вернувшись с охапкой ольховой щепы, развел огонь.
   - Будет хлеб и горячее молоко, - весело сообщил он и опять пошел вниз.
   Эльза подумала, что не сможет проглотить ни кусочка. Сняв промокшую обувь, сидела на краю кровати, стуча зубами, хотя от очага тянуло теплом. Чувство страха все не оставляло её. Перед глазами маячили жуткие картины: кровь, трупы с рассеченными черепами, дикие жестокие физиономии пьяной солдатни, багровое зарево пожаров, потрясенные, кричащие женщины, дети, раздавленные толпой...
   С того мига, как все началось там на валу, у стен, не промолвила ни слова, не кричала, не отвечала на вопросы, которые задавал ей Ян по дороге. Болезненная судорога сжала ей горло и не отпускала. В голове царила полная пустота; она только хотела, чтобы Ян ни на минуту не покидал ее; даже держала его за руку, чтобы быть уверенной, что он тут, близко, иначе боялась обезуметь от страха.
   Только теперь к ней возвращалось сознание того, что произошло. И что все кончилось и теперь ей ничего не грозит. Но ещё не могла с этим освоиться.
   "- Мне ни за что не уснуть", - думала она.
   Хотела встать, но голова вдруг закружилась и она провалилась в бездонную пропасть. А на самом деле уснула тяжелым, но глубоким сном.
   Пробудил её луч солнца, который заглянул в окно и проник сквозь смеженные веки. Она не знала, где находится. Только через некоторое время вернулось воспоминание о пережитом ужасе. Теперь она была одна, в чужом доме, в чистом поле! Ее охватило беспокойство.
   - Может быть я ещё сплю? - растерянно подумала она.
   Оглядевшись по комнате, рядом с кроватью увидела чью-то фигуру, растянувшуюся на полу под овчинным тулупом. С перепугу ей взбрело в голову, что это чей-то труп. Но тут же заметила, что тулуп слегка приподнимается и опадает.
   - Ян! - пронеслось в голове.
   Склонившись над ним, увидела его большие и сильные руки, руки, которые спасли её от самого страшного...
   Теперь она едва не расплакалась, но смогла сдержать слезы. Присев рядом, осторожно приподняла тулуп. Не видела лица, закрытого плечом, но зато увидела и голову, и могучую шею, и чуть вьющиеся черные волосы, хотя не помнила, когда это успела их заметить. Ей снова захотелось плакать-от нежности к этому юноше, который её спас. Медленно, осторожно, чтобы не разбудить его, легла рядом и прижалась щекой к его волосам.
   Он шевельнулся, повернулся и взглянул на неё с сонным удивлением во взоре. Потом на его усталом лице сверкнула та самая ослепительная улыбка, которая с самого начала не давал ей покоя. Обняв, притянул её к себе.
   В гостиницу"Под зонтиком"они вернулись только к полудню. В городе после вчерашних столкновений, затеянных взбунтовавшимися солдатами, которыми не выплатили жалования, царило настроение беспокойства и ожидания. Магистрат заседал в ратуше, гонцов отправили в Брюссель и подали жалобу на коменданта гарнизона, который правда пообещал, что виновные будут наказаны, но сразу же после этого тайком уехал в неизвестном направлении.
   По улицам шагали патрули, а разграбленный и частично сожженный квартал, прилегавший к цитадели, окружил кордон войск, прибывших из Мехельна. Ворота домов и лавки были заперты, окна закрыты ставнями.
   Гостиница"In den Reghen-boogh" опустела; в зале только несколько постоянных клиентов-ремесленников-попивали пиво; зато не видно было никого из заносчивых испанских офицеров.
   Хозяин, невзрачный мелкий человечек с меланхолическим выражением желтоватого лица, шепотом посоветовался со своей толстой румяной женой, как обычно царившей за стойкой, и потом низко кланяясь подошел к Яну Куне, чтобы сообщить, что мастер Корнелис этим утром вернулся. И при этом добавил, что Ян, разумеется, скоро покинет Антверпен, и что уже на рассвете отправляется почтовый дилижанс, который мог бы забрать его в Бреду.
   Ян заявил, что ещё не знает, когда сможет уехать. Мысль о расставании с Эльзой его поразила; до того он об этом не задумывался; не пришло ему в голову, что то, что теперь их связывало, так быстро кончится. Но ведь он знал, что взять её с собой не сможет: возвращался на корабль к отцу.
   "- Пойду к Корнелису, - решил он. - Может быть, придется ещё подождать, пока он закончит квадрант."
   Так и сказал хозяину, избегая его настойчивого, хотя и покорного взгляда. Печальное лицо маленького человечка вытянулось ещё больше. Украдкой взглянув на жену, заявил, что сегодня заведение закроется с темнотой. Просил, чтобы Ян вернуся не позднее четырех.
   Дом Корнелиса находился сразу за рынком, на средине узкой старинной улицы. Когда после долгих переговоров Куну впустил туда недоверчивый слуга, оказалось, что заказанный инструмент давно уже готов. Тем не менее Корнелис ещё раз тщательно осмотрел и проверил его, а потом педантично пояснил, как им надлежит пользоваться. Наконец, уложив квадрант в деревянный футляр, обитый войлоком, велел подать жбан ржаного пива и начал распрашивать Яна о новостях из северных провинций и о Миколае Куне и его последних похождениях.
   Ян не мог отказаться от угощения, но не принял приглашения на ужин и ночлег, отговорившись ранним отъездом. Мысль об отъезде терзала его теперь непереносимо, хоть он с старался себя утешить тем, что вскоре сможет ещё раз попасть в Антверпен, что будет приезжать сюда часто, по крайне мере зимой, пока "Зефир" не выйдет по весне в первое плавание.
   Был настолько расстроен, что не заметил внезапного беспокойства хозяина. Только когда Корнелис встал и подошел к окну, услышал далекий шум и гомон, похожий на гудение пчелиного роя.
   - Что случилось? - спросил он.
   Лицо Корнелиса было бледнее бумаги. Прежде чем он смог ответить, на улице громыхнуло несколько выстрелов, раздался крик, топот бегущих, ругань, звон разбитых стекол, грохот ломаемых ворот.
   "- То же, что вчера,"-подумал Куна.
   Сквозь тяжелые шторы на окнах пробивалось кровавое зарево.
   - Горит рынок, - выдавил Корнелис. - Испанцы...
   Ян его уже не слышал. Ледяная рука сдавила ему сердце. Сорвавшись с места, подгоняемый злым предчувствием выбежал он на лестницу, а оттуда вниз, в мрачную тьму ...
   Прошло несколько минут, пока он выбрался на улицу, но о том, чтобы пробиться к гостинице кратчайшим путем через рынок и речи быть не могло. Толпа испанских солдат забавлялась там стрельбой по окнам и мордованием любого, кто попадал к ним в руки. Отряды, присланные из Мехельна, присоединились к беспорядкам, грабили и жгли город наравне с местными, а их офицеры тоже не оставались в тени. Ян не добрался даже до рынка, когда вынужден был вернуться: заметив, кинулись за ним, как свора псов за лисом.
   Вовремя поняв, что при таком перевесе сил схватка неминуемо закончится его поражением, метнулся в первый же переулок и припустил что было сил, подгоняемый свистом мушкетных пуль, пока упершись в стену не перескочил её одним махом и не оказался в лабиринте сараев, загородок, пристроек, штабелей досок, бочек, кирпича какого-то большого склада. Крутился между ними, не находя выхода, пока случайно не наткнулся на кучку перепуганных людей, которые указали ему направление.
   Вылез через дыру в высоком заборе и огляделся. Стоял над глубоким вонючим каналом, в котором шумела темная, пенистая вода. Двинулся вдоль него по узкой коварной тропке, перешел кладку, снова оказался на узкой улице и вновь в её конце заметил зарево пожара.
   Бродил он так с час, избегая встреч с бандами солдат, продираясь сквозь пылающие закоулки, дымящиеся пепелища и перебегая вымершие площади. Клубы дыма стелились над землей, смрад пожарищ бил в ноздри, крики вздымались и опадали, гремели колокола, раз от раза то тут, то там возобновлялась беспорядочная стрельба. Дважды ему приходилось пробиваться с боем, когда неожиданно попадал в окружение солдат. По счастью те были пьяны и уже извели все патроны, так что ему удалось с ними справиться с помощью дубины, которую отнял у какого-то головореза. Наконец добрался на другую сторону рынка, в те кварталы, где уже немного ориентировался. Но теперь их вид потряс его до глубины души: ослепшие окна без стекол, закопченные клыки труб, торчащих посреди закопченых стен без крыш, трупы на улицах...
   Волна резни, грабежей и опустошения прокатилась здесь, оставляя за собой смерть и руины. Что же стало с Эльзой?
   Ускорив шаги, он наконец увидел большой, приземистый дом с распахнутыми настежь воротами, над которыми дугой сверкала золотая надпись"In den Reghen-boogh".
   В спускавшихся сумерках заметил, что окна целы и не заметно следов пожара. Колебался, войти вначале в ресторан, или искать Эльзу в каморке, где оставил её, отправляясь к Корнелиусу. Нигде не было ни огонька. В конце концов помчался наверх, и с замиравшим сердцем остановившись перед запертыми дверьми, постучал.
   Никто ему не ответил, потому нажал на ручку и вошел. Маленькая комнатка, обычно чистая и ухоженная, была обыскана видимо наспех, а раз ничего ценного там не было, грабители убрались, оставив только раскиданные вещи и грязные следы на полу.
   Удостоверившись в этом, Ян вернулся во двор и черным входом вошел в зал. Там было темно. В сенях между кухней и буфетом в луже засохшей крови лежал, свернувшись клубком, малыш-хозяин. Он уже застыл и окоченел. Куна попытался повернуть его навзничь, но застывший труп качнулся на скрюченной спине и с глухим стуком упал в прежнее положение.