- Да, - говорит она.
- Только если ты его любишь.
- Да, - говорит она.
- Согласна ты стать его женой?
- Да, - говорит она.
- А ты, Ральф Хеллер, согласен ли ты...
В это-то мгновенье и прилетел Кондор, его крылья заслоняют солнце.
Глаза по-прежнему налиты кровью, все так же гноятся, а из клюва свешиваются блеклые бумазейные лоскутья.
- Прекратить, - вопит Кондор голосом доктора Габриэля. - Всего этого вовсе нет в программе эксперимента.
- А ты только сейчас заметил? - злорадствует Оразд. - Да они давно уже живут вне твоих жестоких выдумок.
- Я своего согласия не дам! - каркаeт Кондор. - Для того и прилетел: пора положить конец своеволию!
- Твоей власти над ними пришел конец. По вашим документам Ральф мертв, погиб в катастрофе. Он останется здесь.
- Этого только не хватало! - орет Кондор и нервно хлопает крыльями, поднимая облака пыли и мелких камешков. - Этого фантома Ральфа я придумал, он принадлежит мне, он - смысл моей жизни и доказательство моей правоты. Верни мне его, Оразд!
- Зол же ты, Кондор! Сам же прислал его ко мне, злорадствовал, что он слеп. А когда понял, что величайшее счастье именно в любовной слепоте, явился, чтобы и ее у него отнять.
- Это еще не всё, Оразд. Я сам хочу здесь остаться, а он мне мешает.
- Зачем? - спрашивает Оразд. - Зачем тебе здесь оставаться?
- Ради нее, - отвечает Кондор.
- Она красива, Оразд. - Птица вздергивает свою седую голову, косит глазом в сторону бумазейно-шелковой куклы. - Я же сам ее делал, собственными руками пришил ей глаза, прорезал рот. Думал, она уродлива, но вот Джаспер вживил мне электроды и... Ничего не могу поделать, Оразд, я люблю ее.
- Эй, ты, Ральф, о чем ты там размечтался, черт тебя побери! прерывает нить воспоминаний голос Роми-Киприды. - Где ты снова витаешь! Забыл, что ли, что у тебя гостья?
- Извини, я, кажется, задремал.
- Небось, думал о той, у которой нет имени, но зато сто лиц?
- Наверное. Наверное, так оно и было, Роми. Я часто о ней думаю. Но после катастрофы туда, к ней, отравиться не могу.
- Что за катастрофа, дружок? - спрашивает Роми-Киприда голосом, который к лицу разве что старому патефону, и закуривает .
- Авиационная катастрофа, - отвечаю. - Несколько дней назад летел я в Детройт, просто хотелось убраться из этого отвратительного города, но взорвался двигатель... Понимаешь, вот так взял и взорвался, что-то там произошло. И я погиб.
Она снова заливается смехом.
- Ты, выходит, помер, а? - и продолжает в изнеможении кататься по кровати.
- Роми, я говорю вполне серьезно. Я даже в полиции проверял. И видел общий некролог с фотографиями. И я на них. Компания выплачивает страховку, но у меня нет наследников.
- Пойди и получи сам.
- Я же умер, Роми. Для этого мира я теперь мертв, до другого не могу добраться. Теперь меня нигде нет, Роми. Теперь я ни для кого не существую.
- Кроме меня, дружок, кроме меня, - она размахивает дымящейся сигаретой.
- Кроме тебя, но тебе я не нужен. Доктор Скиннер отнял у меня всё. И истину, и ложь. Он сам себе вживил электроды и явился к Оразду в виде Кондора. Мы с ней поднялись на залитую светом вершину, стояла жара, и тогда Кондор заслонил солнце...
- Погоди, Ральф, погоди! Ты с ума сошел! - она смотрит на меня в испуге.
- Конечно, сошел, давно. Я понял это там, на той самой кровати, на которой сейчас сидишь ты. Стоило мне прикрыть глаза, расслабиться, как мой больной мозг переносил меня к Двухголовой Овце и МастеруЗонтичнику. Пара голубей в свадебных нарядах пыталась довести до конца брачную церемонию, но Горемыка, ошибавшийся у тира...
- Не может такого быть, Ральф, что ты там несешь! Скажи-ка, зачем вы с ней отправились на вершину?
- Стояла жара, Кондор вырвал часть ее плоти, а где-то ближе к вершине должен был быть источник. Может, мы искали источник, где она могла умыться. Может быть, мы просто боялись птицы. Нет, вспомнил: там нас ждал Оразд.
- Он был в белом костюме, правда?
- Он был в белом костюме.
- И сообщил о новой прорицательнице Астиде, правда?
- Он действительно сообщил о новой прорицательнице.
- Ты рассказываешь мой сон, Ральф. Я же помню все это, вот тебе честное слово, помню. Мне так хотелось ребеночка, но после операции я стала бесплодной. И я сказала ему об этом. Конечно, я прекрасно помню, как сказала: ,.Положи-ка руку сюда: чувствуешь? Да нет же, до чего я глупа! Это невозможно..." Я всю жизнь мечтала родить двоих детей: Феба и Эсмеральду.
Потом мы с ним отправились в путь к вершине, стояла жара, и тогда Кондор заслонил Солнце...
- Кто ты, Роми?
- Да что я о себе знаю? Знаю, что подружки зовут меня Кипридой. Знаю, что хотела бы иметь двоих детей: Феба и Эсмеральду. Знаю, что вчера мне приснился толстячок в белом костюме и касторовом котелке; он поцеловал меня в лоб и сказал: "Иди к нему, моя девочка. Он уже не может вернуться, вот ты к нему и ступай". Я была испугана и потому спросила: "Где он? Как его найти?" А он улыбнулся и ответил: "Ты молода, может, тебе и хватит времени. Ступай прямо по этой дороге, не знаю, сколько тебе идти, но существуют же дорожные указатели и километровые столбы, задавай вопросы, расспрашивай, всё найдется ктонибудь, чтоб обмануть тебя. Ну да, на этой дороге обманщиков хватает". Вот я и побрела по дороге, увидела тот бар, вошла. И нашла тебя.
- Кто ты, Роми?
- Не знаю, Ральф, больше я ничего не знаю. Мне надо было найти тебя. Тот толстячок сказал, что к цели меня приведет дорога, на которой полным-полно обманщиков. Что ты, Ральф, собой представляешь: цель или ложь?
- Ты говорила с Ораздом! Он прислал тебя ко мне, а меня точно так же отправил тебе навстречу.
- А если ложь и есть цель, Ральф? А если сама цель - ложь? - боязливо спрашивает Роми.
- Неважно. Не имеет никакого значения. Важно идти своим путем, Роми.
Из показаний доктора Джаспера
- Я доктор Эмилио Джаспер, мне 40 лет, психиатр, женат, имею ребенка, атеист.
- Вы работаете в клинике доктора Габриэля Скиннера?
-Да.
- И участвовали вместе с ним в экспериментах с пациентом Ральфом Хеллером.
- В той мере, в которой способствовал выполнению научной програмы доктора Скиннера. Я всего лишь его ассистент, не более.
- В суде это называется соучастием.
- Разве мы уже в суде?
- Будьте уверены, дело дойдет и до суда. Вы вживали электроды в череп своего шефа, не правда ли?
- У меня имется на это протокол-разрешение с его подписью.
- А зачем ему понадобилась эта операция?
- Чтобы перенестись в мир своего пациента. С чисто научной целью.
- Вы уверены?
- Нет.
- Может быть, тут причиной кукла?
- Кукла как кукла.
- Или Оразд?
- О, вы и про Оразда знаете? Да нет, не верится. Верно, время от времени у него вырывалось, что он хотел бы убить Оразда. Но вы-то понимаете, что это существо... всего лишь умозрительно созданная химера. Попробуй, убей воображаемый образ.
- Заношу в протокол: задержанный утверждает, что Оразд - всего лишь иллюзия. И снова спрошу: уверены вы в том, что утверждаете?
- Нет.
- Поподробнее, пожалуйста, о своих сомнениях.
- Не знаю! Ничего не могу понять!
- Не кричите. Тут это не принято. Что еще вы хотели бы добавить?
- Оразд загадочен, вот и всё.
- Вернемся к вопросу о докторе Скиннере. Вы продолжаете утверждать, что три дня назад он был убит?
- Да, в пятницу вечером. Мы работали до девяти, после чего я ушел домой. У доктора Скиннера семьи не было; он мог позволить себе работать допоздна. Примерно в час ночи дежурная уборщица обнаружила его убитым - в собственном кабинете. Вот и всё, что мне известно.
- Уборщица утверждает, что около одиннадцати у него было двое посетителей, мужчина и женщина. У мужчины случился нервный кризис, и он спешно нуждался в помощи.
- Бывает.
- Уборщица впустила их, потому что лицо мужчины показалось ей знакомым: вероятно, это был пациент, который и раньше обращался в клинику.
- Возможно.
- Вы считаете, что убийство - дело рук этой пары, а, доктор Джаспер?
- Я ничего не считаю. Это мог сделать любой наш пациент, ведь они все ненормальные. Но мог и кто-то другой, неизвестно...
- И все это произошло в пятницу, а? Доктор, вы лжете без зазрения совести! Вы покрываете своего босса!
- Мой босс лежит на кладбище номер семь, участок двенадцатый, аллея третья. Можете проверить.
- Но я разговаривал с ним в субботу вечером!
- Не с ним, господин председатель, не с ним, а с его фантомом.
Из дневника Ральфа Хеллера
Тихими ночами, когда принимаются скрипеть несмазанные колеса воспоминаний, я, случается, поднимаю глаза к небу, но звезд на нем нет. Ваши звезды принадлежат вам, ваша вселенная - безраздельно ваша, нам же с Роми остается довольствоваться утомительным отсутствием пространства, но с теснотой это не имеет ничего общего.
Hногда у нас идет дождь, хотя облаков нету; подозреваю, что это проделки Оразда, который старается напомнить нам о чем-то, принадлежащем прошлому, благословенному миру, существующему в трех измерениях. В том мире у любой маргаритки, драного башмака, здания, чувства - буквально у всего есть свои реальные икс, игрек и зет.
Оразд нарочно посылает нам дождь, таково его понимание добра, но мы с Роми дождю не рады, он ведь тоже выдумка, как и надоедливый ветер и никому не нужный прилипчивый свет.
Я, Роми, заботы Оразда и наша печаль - вот и всё, что у нас есть.
У Оразда свой мир, проникнуть в наш он не в силах, а потому и просовывает порой через преграды пространства-времени то, что, по его мнению, нам необходимо. А нам ничего не нужно. Мы утомлены. Вначале мы предпринимали разные путешествия, бродили, обошли всё вплоть до горизонта (он здесь реальный, а не воображаемый) - и ничего не обнаружили, везде все тот же утомительный прилипчивый, едва тлеющий свет, который, кажется, вотвот рассыплется пылью; везде все так монотонно, что любой порыв увязает, любое желание разлагается на молекулы сомнений и страхов. Верно, одна из дорог ведет в Ярмарочный мирок (так его назвали мы с Роми), там можно поглазеть на Двухголовую Овцу, потолковать с Горемыкой, но это так далеко, что просто не стоит усилий...
Да и что за интерес? Одни и те же шутки, все тот же тир, все те же свистульки, все та же сахарная ватализнул пару раз и нет ее. Все так быстро приедается. Мирок как мирок - лизнул пару раз и нет его.
Таков и наш мир, мой и Роми.
Иногда она провозглашает, что это нормально, чтобы мир был таким, чтобы любая жизнь проходила в замкнутом пространстве, его ведь никому не отпущено вдоволь, что у каждого - свой предел, свой горизонт. Может быть, коллеги Оразда (он называл их "гоголевскими писаришками") не только от нас заперли на вечные времена всё подлинное, неподдельное. Может быть, в Музее мира действительно открыто всего несколько залов. И верно: дальше, чем проникает твой взгляд, не заглянешь; больше, чем позволяет мысль, не обмыслишь. Выше головы не прыгнешь!
Дверь захлопнули у тебя перед носом, тут уж подглядывай - не подглядывай... Это Роми так считает, но я с ней не согласен. Человек заслуживает большего, ему нужна высота, у человека есть право на размах. Это свое право он выстрадал.
Ну, ладно: размахнулся ты и машешь, машешь... а дальше? - спрашивает Роми.
Если как следует махать, полетишь, - говорю я. - Ага, пока не ткнешься, трепыхая крылышками, в колпак, под которым мы все сидим, - не сдается она. -Вот он, ПРЕДЕЛ. Предел есть у всего, мой дружочек. Он и богу поставлен - ведь его существование зависит от того, верят в него или нет.
Ни одна из осей координат не является бесконечной.
Ни один аргумент не является абсолютным. Даже любовь не абсолютна. Любовь в особенности...
Почему это так? - спрашиваю ее я. Потому, Ральф, что разум - это штука всеядная, он ничем не брезгует.
Учует, что где-то ему может сойти с рук, и сразу туда.
Все-то ему нужно знать, вот жадность, прямо вылитый ростовщик.
Да если б ему позволили узнать ВСЕ, он и от этого не отказался бы, лишь бы испытать эгоистическое удовлетворение от того, что знает.
Развратничая с тайной, разум неутомим. А что потом? Потом приходит тоска, безразличие и одиночество. Таков грязный трюк, который преподносит нам мозг: сперва ему надо всё знать, а потом, когда узнает, ему становится тоскливо. Ты бы что выбрал, а, Ральф, -не знать или испытать тоску? Испытать тоску, отвечаю. - А я бы хотела не знать, - говорит Роми.
Скоро пойдет дождь, надо поискать укрытие. Гденибудь здесь, в нашем мире. Этот мир не принадлежит вам, не принадлежит он и Кондору, Оразду; это не Ярмарочный мирок. Мир этот наш с Роми, он обнесен оградой, которую мне хотелось бы разбить, да вот не знаю - нужно ли. Роми сеет в моей душе сомнения. Не знаю. Я уже ничего не знаю. Устал я скитаться, а на одном месте оставаться не в силах.
Потому что... Откуда я знаю, почему.
- Только если ты его любишь.
- Да, - говорит она.
- Согласна ты стать его женой?
- Да, - говорит она.
- А ты, Ральф Хеллер, согласен ли ты...
В это-то мгновенье и прилетел Кондор, его крылья заслоняют солнце.
Глаза по-прежнему налиты кровью, все так же гноятся, а из клюва свешиваются блеклые бумазейные лоскутья.
- Прекратить, - вопит Кондор голосом доктора Габриэля. - Всего этого вовсе нет в программе эксперимента.
- А ты только сейчас заметил? - злорадствует Оразд. - Да они давно уже живут вне твоих жестоких выдумок.
- Я своего согласия не дам! - каркаeт Кондор. - Для того и прилетел: пора положить конец своеволию!
- Твоей власти над ними пришел конец. По вашим документам Ральф мертв, погиб в катастрофе. Он останется здесь.
- Этого только не хватало! - орет Кондор и нервно хлопает крыльями, поднимая облака пыли и мелких камешков. - Этого фантома Ральфа я придумал, он принадлежит мне, он - смысл моей жизни и доказательство моей правоты. Верни мне его, Оразд!
- Зол же ты, Кондор! Сам же прислал его ко мне, злорадствовал, что он слеп. А когда понял, что величайшее счастье именно в любовной слепоте, явился, чтобы и ее у него отнять.
- Это еще не всё, Оразд. Я сам хочу здесь остаться, а он мне мешает.
- Зачем? - спрашивает Оразд. - Зачем тебе здесь оставаться?
- Ради нее, - отвечает Кондор.
- Она красива, Оразд. - Птица вздергивает свою седую голову, косит глазом в сторону бумазейно-шелковой куклы. - Я же сам ее делал, собственными руками пришил ей глаза, прорезал рот. Думал, она уродлива, но вот Джаспер вживил мне электроды и... Ничего не могу поделать, Оразд, я люблю ее.
- Эй, ты, Ральф, о чем ты там размечтался, черт тебя побери! прерывает нить воспоминаний голос Роми-Киприды. - Где ты снова витаешь! Забыл, что ли, что у тебя гостья?
- Извини, я, кажется, задремал.
- Небось, думал о той, у которой нет имени, но зато сто лиц?
- Наверное. Наверное, так оно и было, Роми. Я часто о ней думаю. Но после катастрофы туда, к ней, отравиться не могу.
- Что за катастрофа, дружок? - спрашивает Роми-Киприда голосом, который к лицу разве что старому патефону, и закуривает .
- Авиационная катастрофа, - отвечаю. - Несколько дней назад летел я в Детройт, просто хотелось убраться из этого отвратительного города, но взорвался двигатель... Понимаешь, вот так взял и взорвался, что-то там произошло. И я погиб.
Она снова заливается смехом.
- Ты, выходит, помер, а? - и продолжает в изнеможении кататься по кровати.
- Роми, я говорю вполне серьезно. Я даже в полиции проверял. И видел общий некролог с фотографиями. И я на них. Компания выплачивает страховку, но у меня нет наследников.
- Пойди и получи сам.
- Я же умер, Роми. Для этого мира я теперь мертв, до другого не могу добраться. Теперь меня нигде нет, Роми. Теперь я ни для кого не существую.
- Кроме меня, дружок, кроме меня, - она размахивает дымящейся сигаретой.
- Кроме тебя, но тебе я не нужен. Доктор Скиннер отнял у меня всё. И истину, и ложь. Он сам себе вживил электроды и явился к Оразду в виде Кондора. Мы с ней поднялись на залитую светом вершину, стояла жара, и тогда Кондор заслонил солнце...
- Погоди, Ральф, погоди! Ты с ума сошел! - она смотрит на меня в испуге.
- Конечно, сошел, давно. Я понял это там, на той самой кровати, на которой сейчас сидишь ты. Стоило мне прикрыть глаза, расслабиться, как мой больной мозг переносил меня к Двухголовой Овце и МастеруЗонтичнику. Пара голубей в свадебных нарядах пыталась довести до конца брачную церемонию, но Горемыка, ошибавшийся у тира...
- Не может такого быть, Ральф, что ты там несешь! Скажи-ка, зачем вы с ней отправились на вершину?
- Стояла жара, Кондор вырвал часть ее плоти, а где-то ближе к вершине должен был быть источник. Может, мы искали источник, где она могла умыться. Может быть, мы просто боялись птицы. Нет, вспомнил: там нас ждал Оразд.
- Он был в белом костюме, правда?
- Он был в белом костюме.
- И сообщил о новой прорицательнице Астиде, правда?
- Он действительно сообщил о новой прорицательнице.
- Ты рассказываешь мой сон, Ральф. Я же помню все это, вот тебе честное слово, помню. Мне так хотелось ребеночка, но после операции я стала бесплодной. И я сказала ему об этом. Конечно, я прекрасно помню, как сказала: ,.Положи-ка руку сюда: чувствуешь? Да нет же, до чего я глупа! Это невозможно..." Я всю жизнь мечтала родить двоих детей: Феба и Эсмеральду.
Потом мы с ним отправились в путь к вершине, стояла жара, и тогда Кондор заслонил Солнце...
- Кто ты, Роми?
- Да что я о себе знаю? Знаю, что подружки зовут меня Кипридой. Знаю, что хотела бы иметь двоих детей: Феба и Эсмеральду. Знаю, что вчера мне приснился толстячок в белом костюме и касторовом котелке; он поцеловал меня в лоб и сказал: "Иди к нему, моя девочка. Он уже не может вернуться, вот ты к нему и ступай". Я была испугана и потому спросила: "Где он? Как его найти?" А он улыбнулся и ответил: "Ты молода, может, тебе и хватит времени. Ступай прямо по этой дороге, не знаю, сколько тебе идти, но существуют же дорожные указатели и километровые столбы, задавай вопросы, расспрашивай, всё найдется ктонибудь, чтоб обмануть тебя. Ну да, на этой дороге обманщиков хватает". Вот я и побрела по дороге, увидела тот бар, вошла. И нашла тебя.
- Кто ты, Роми?
- Не знаю, Ральф, больше я ничего не знаю. Мне надо было найти тебя. Тот толстячок сказал, что к цели меня приведет дорога, на которой полным-полно обманщиков. Что ты, Ральф, собой представляешь: цель или ложь?
- Ты говорила с Ораздом! Он прислал тебя ко мне, а меня точно так же отправил тебе навстречу.
- А если ложь и есть цель, Ральф? А если сама цель - ложь? - боязливо спрашивает Роми.
- Неважно. Не имеет никакого значения. Важно идти своим путем, Роми.
Из показаний доктора Джаспера
- Я доктор Эмилио Джаспер, мне 40 лет, психиатр, женат, имею ребенка, атеист.
- Вы работаете в клинике доктора Габриэля Скиннера?
-Да.
- И участвовали вместе с ним в экспериментах с пациентом Ральфом Хеллером.
- В той мере, в которой способствовал выполнению научной програмы доктора Скиннера. Я всего лишь его ассистент, не более.
- В суде это называется соучастием.
- Разве мы уже в суде?
- Будьте уверены, дело дойдет и до суда. Вы вживали электроды в череп своего шефа, не правда ли?
- У меня имется на это протокол-разрешение с его подписью.
- А зачем ему понадобилась эта операция?
- Чтобы перенестись в мир своего пациента. С чисто научной целью.
- Вы уверены?
- Нет.
- Может быть, тут причиной кукла?
- Кукла как кукла.
- Или Оразд?
- О, вы и про Оразда знаете? Да нет, не верится. Верно, время от времени у него вырывалось, что он хотел бы убить Оразда. Но вы-то понимаете, что это существо... всего лишь умозрительно созданная химера. Попробуй, убей воображаемый образ.
- Заношу в протокол: задержанный утверждает, что Оразд - всего лишь иллюзия. И снова спрошу: уверены вы в том, что утверждаете?
- Нет.
- Поподробнее, пожалуйста, о своих сомнениях.
- Не знаю! Ничего не могу понять!
- Не кричите. Тут это не принято. Что еще вы хотели бы добавить?
- Оразд загадочен, вот и всё.
- Вернемся к вопросу о докторе Скиннере. Вы продолжаете утверждать, что три дня назад он был убит?
- Да, в пятницу вечером. Мы работали до девяти, после чего я ушел домой. У доктора Скиннера семьи не было; он мог позволить себе работать допоздна. Примерно в час ночи дежурная уборщица обнаружила его убитым - в собственном кабинете. Вот и всё, что мне известно.
- Уборщица утверждает, что около одиннадцати у него было двое посетителей, мужчина и женщина. У мужчины случился нервный кризис, и он спешно нуждался в помощи.
- Бывает.
- Уборщица впустила их, потому что лицо мужчины показалось ей знакомым: вероятно, это был пациент, который и раньше обращался в клинику.
- Возможно.
- Вы считаете, что убийство - дело рук этой пары, а, доктор Джаспер?
- Я ничего не считаю. Это мог сделать любой наш пациент, ведь они все ненормальные. Но мог и кто-то другой, неизвестно...
- И все это произошло в пятницу, а? Доктор, вы лжете без зазрения совести! Вы покрываете своего босса!
- Мой босс лежит на кладбище номер семь, участок двенадцатый, аллея третья. Можете проверить.
- Но я разговаривал с ним в субботу вечером!
- Не с ним, господин председатель, не с ним, а с его фантомом.
Из дневника Ральфа Хеллера
Тихими ночами, когда принимаются скрипеть несмазанные колеса воспоминаний, я, случается, поднимаю глаза к небу, но звезд на нем нет. Ваши звезды принадлежат вам, ваша вселенная - безраздельно ваша, нам же с Роми остается довольствоваться утомительным отсутствием пространства, но с теснотой это не имеет ничего общего.
Hногда у нас идет дождь, хотя облаков нету; подозреваю, что это проделки Оразда, который старается напомнить нам о чем-то, принадлежащем прошлому, благословенному миру, существующему в трех измерениях. В том мире у любой маргаритки, драного башмака, здания, чувства - буквально у всего есть свои реальные икс, игрек и зет.
Оразд нарочно посылает нам дождь, таково его понимание добра, но мы с Роми дождю не рады, он ведь тоже выдумка, как и надоедливый ветер и никому не нужный прилипчивый свет.
Я, Роми, заботы Оразда и наша печаль - вот и всё, что у нас есть.
У Оразда свой мир, проникнуть в наш он не в силах, а потому и просовывает порой через преграды пространства-времени то, что, по его мнению, нам необходимо. А нам ничего не нужно. Мы утомлены. Вначале мы предпринимали разные путешествия, бродили, обошли всё вплоть до горизонта (он здесь реальный, а не воображаемый) - и ничего не обнаружили, везде все тот же утомительный прилипчивый, едва тлеющий свет, который, кажется, вотвот рассыплется пылью; везде все так монотонно, что любой порыв увязает, любое желание разлагается на молекулы сомнений и страхов. Верно, одна из дорог ведет в Ярмарочный мирок (так его назвали мы с Роми), там можно поглазеть на Двухголовую Овцу, потолковать с Горемыкой, но это так далеко, что просто не стоит усилий...
Да и что за интерес? Одни и те же шутки, все тот же тир, все те же свистульки, все та же сахарная ватализнул пару раз и нет ее. Все так быстро приедается. Мирок как мирок - лизнул пару раз и нет его.
Таков и наш мир, мой и Роми.
Иногда она провозглашает, что это нормально, чтобы мир был таким, чтобы любая жизнь проходила в замкнутом пространстве, его ведь никому не отпущено вдоволь, что у каждого - свой предел, свой горизонт. Может быть, коллеги Оразда (он называл их "гоголевскими писаришками") не только от нас заперли на вечные времена всё подлинное, неподдельное. Может быть, в Музее мира действительно открыто всего несколько залов. И верно: дальше, чем проникает твой взгляд, не заглянешь; больше, чем позволяет мысль, не обмыслишь. Выше головы не прыгнешь!
Дверь захлопнули у тебя перед носом, тут уж подглядывай - не подглядывай... Это Роми так считает, но я с ней не согласен. Человек заслуживает большего, ему нужна высота, у человека есть право на размах. Это свое право он выстрадал.
Ну, ладно: размахнулся ты и машешь, машешь... а дальше? - спрашивает Роми.
Если как следует махать, полетишь, - говорю я. - Ага, пока не ткнешься, трепыхая крылышками, в колпак, под которым мы все сидим, - не сдается она. -Вот он, ПРЕДЕЛ. Предел есть у всего, мой дружочек. Он и богу поставлен - ведь его существование зависит от того, верят в него или нет.
Ни одна из осей координат не является бесконечной.
Ни один аргумент не является абсолютным. Даже любовь не абсолютна. Любовь в особенности...
Почему это так? - спрашиваю ее я. Потому, Ральф, что разум - это штука всеядная, он ничем не брезгует.
Учует, что где-то ему может сойти с рук, и сразу туда.
Все-то ему нужно знать, вот жадность, прямо вылитый ростовщик.
Да если б ему позволили узнать ВСЕ, он и от этого не отказался бы, лишь бы испытать эгоистическое удовлетворение от того, что знает.
Развратничая с тайной, разум неутомим. А что потом? Потом приходит тоска, безразличие и одиночество. Таков грязный трюк, который преподносит нам мозг: сперва ему надо всё знать, а потом, когда узнает, ему становится тоскливо. Ты бы что выбрал, а, Ральф, -не знать или испытать тоску? Испытать тоску, отвечаю. - А я бы хотела не знать, - говорит Роми.
Скоро пойдет дождь, надо поискать укрытие. Гденибудь здесь, в нашем мире. Этот мир не принадлежит вам, не принадлежит он и Кондору, Оразду; это не Ярмарочный мирок. Мир этот наш с Роми, он обнесен оградой, которую мне хотелось бы разбить, да вот не знаю - нужно ли. Роми сеет в моей душе сомнения. Не знаю. Я уже ничего не знаю. Устал я скитаться, а на одном месте оставаться не в силах.
Потому что... Откуда я знаю, почему.