Страница:
Первого сентября 1938 года, одетый в гимназическую форму, я вошел в строгое здание польской мужской гимназии имени Тадеуша Рейтана (противника Екатерины II) в городе Барановичи. Приемные экзамены сдал успешно. Сочинение писал на тему "Польская кавалерия всегда побеждала". В основу взял битву под Веной в 1686 году, когда польская тяжелая конница - гусары под водительством Яна Собес кого разгромила турок, спасая Европу от исламского господства.
На две группы первого класса гимназии нас было всего три еврейских мальчика. В городе была еврейская частная гимназия Эпштейна, но обучение там было многим не по карману. В государственной гимназии неимущие успевающие ученики освобождались от платы за обучение. Ежедневно перед первым уроком входил классный руководитель Бойко. Команда: "Встать! Молитва!" - и Бойко поворачивается к висящему над классной доской распятию. Ученики крестятся, сложив ладони и опустив головы, повторяют за ним "Отче наш". Мы, евреи, стоим молча, но в памяти крепко засели слова молитвы, и мы могли бы креститься не хуже католиков (мне потом пригодилось). Во время большой перемены можно перекусить в буфете. Мне, как неимущему сироте, Бойко выдавал талоны на бесплатное питание: рогалик с чашкой кофе. Был обязательный предмет "Религия". С нами, евреями (собиралось во всей гимназии не больше пятнадцати учеников), вел занятия учитель ивритской гимназии.
Живя в местечке, я не обращал внимания на свою внешность: там меня все знали. В Барановичах, когда я заходил с товарищами что-либо купить в магазине, меня принимали за поляка, и продавцы удивлялись, когда я заговаривал с ними на идише. Это забавляло моих коллег-поляков. У меня получилась странная комбинация генов. Я был белоголовый, голубоглазый и курносый. В детстве брат Михаил болел скарлатиной. Увидев меня, сидевшего рядом, врач возмутился:
- Зачем к больному пустили чужого ребенка?
Пришлось смущенному отцу сказать, что я - его сын. Однако славянская внешность не спасала меня от клички "пархатый жид", когда я ссорился с польскими товарищами. Не знал я, что придет время, когда в середине XX века, века величайших достижений науки, техники и гуманнейших лозунгов, в Европе - центре цивилизации - решающим в вопросах жизни и смерти евреев станет не ум, не образование и даже не физическое здоровье, а форма носа, цвет глаз, волос и способность правильно выговорить слово "кукуруза".
Осенью 1938 года, по случаю окончания войсковых учений у восточной границы с предполагаемым противником (западная граница с Германией считалась потенциально мирной) в Барановичах провели большой парад возвращавшихся с маневров войск.
По центральной улице Шептицкого промчалось несколько танкеток, пролетела пара фанерных бипланов, но настоящий восторг вызвала кавалерия. В каждом эскадроне были лошади одной масти, они прямо вытанцовывали под музыку духового оркестра. Рослые всадники с флажками, на пиках эффектно дополняли красивое зрелище. Я совершенно убедился в том, что был прав, когда писал в своем сочинении при поступлении в гимназию, что польская кавалерия всех сильней (польские генералы накануне новой войны оказались такими же ретроградами).
А от дедушки Ехиела приходили грустные письма. Арабы ранили Иосифа, Якова англичане таскают по судам, а дома голодно. Мама плакала: зачем уехали из Лодзи? Жили бы спокойно в своем доме. Однако уже не было спокойно и в Европе. После Первой мировой войны казалось, что кровопролитие прекратилось надолго. За этим призвана была следить Лига Наций. США зареклись вмешиваться в европейские дела, решили соблюдать нейтралитет. При попустительстве Востока и Запада Германия, в нарушение Версальского мирного договора, начала усиленно вооружаться. Пришедший к власти Гитлер "объединил" Германию с Австрией, а затем обратился в сторону Чехословакии, где в приграничных Судетах жило немецкое меньшинство. Он, Гитлер, конечно, за мир, но не может быть мира, пока унижена Германия и чехи угнетают немецких братьев. В его поддержку выступили нацисты разных стран, пацифисты, "борцы за права человека". Разве можно допустить, говорили они, чтобы из-за этих противных чехов началась война?
У Гитлера появился пособник - премьер министр Польши Бек. Он потребовал от Чехословакии западный квартал небольшого города Тешин, расположенный за речкой Ольза. У дворца маршала Польши Рыдз-Смиглого толпа скандировала: "Вперед, на чехов! Вождь, веди нас!" Это новое польское приобретение было настолько мизерным, что на уроках географии в гимназии мы его не могли найти на карте. А польское правительство уже связывало свое будущее с осью Рим - Берлин. С большой помпой приняли зятя Муссолини, министра иностранных дел Италии - графа Чиано. Устроили ему охоту на редких зверей в Беловежской пуще. Еврейского парня собрались отдать под суд за неуважительное высказывание в адрес Гитлера - "главы дружественного государства". Англия и Франция еще могли запросто утихомирить не набравшего силу Гитлера. В еврейских газетах писали, что лучше оснащенная танками чехословацкая армия способна дать достойный отпор агрессору. Однако "миротворцы" Чемберлен и Даладье выкрутили руки чехам, заставив отдать Судеты Германии. Чемберлен с триумфом возвратился из Мюнхена: он привез "мир на тысячу лет". В общем мажорном хоре средств массовой информации диссонансом звучали голоса евреев. Страницы еврейских газет пестрели карикатурами на Чемберлена с неизменным зонтиком, увлекшимся некашерным варевом для большой войны. Добрыми намерениями Европа устилала себе дорогу в ад. Не успели высохнуть чернила на Мюнхенском договоре, как немцы его нарушили, оккупировав всю Чехословакию, забрав себе богатые трофеи для оснащения немецкой армии. Вскоре Германия отобрала у Литвы Клайпеду (Мемель), укрепив свой северо-восточный фланг. Немцы уже боготворили Гитлера. Это надо же: в считанные месяцы, без единого выстрела, так расширить границы фатерлянда! "Тысячелетний мир" в Европе просуществовал до обидного недолго. Гитлер потребовал предоставить Германии автостраду, которая соединит Восточную Пруссию с метрополией. Этот "безопасный проезд" должен был пройти через Данцигский коридор, отрезав Польше выход к морю. Поляки заартачились. Гитлер рвал и метал. Как смеют ему, столько сделавшему для установления справедливого порядка в Европе, отказать в такой мелочи, направленной на установление всеобщего мира! Газеты опубликовали польско-немецкий договор о добрососедстве, перечеркнутый накрест рукой самого Гитлера. Вчера была дружба, а сегодня - вражда. Поляки решили в срочном порядке укрепить вооруженные силы. Кавалерия - хорошо, но нужны танки. Ученики собирали использованные лезвия безопасных бритв. Говорили, что это отличная сталь. Только неясно было, сколько можно построить танков даже из сотни килограммов лезвий?
На польско-немецкой границе, протянувшейся уже на многие сотни километров (сами помогли Гитлеру окружить Польшу с трех сторон), в срочном порядке стали строить укрепления. Модно было строить укрепленные "линии". Французы построили на границе с Германией "линию Мажино". Немцы в ответ "линию Зигфрида". Поляки построили у советской границы "линию маршала Рыдз-Смиглого". Советы тоже что-то строили вдоль границы, но так быстро расстреливали своих маршалов, что в Европе не знали, чьим именем назвать советские укрепления. Польские укрепления проходили недалеко от нашего города. Это была цепь железобетонных монстров, вкопанных в землю и замаскированных дерном, рассчитанных на круговую оборону. Говорили, что соединены они подземными переходами и электрифицированы. Строили укрепления "юнаки" из западных районов Польши, преимущественно немецкие молодчики. В свободное время они забавлялись избиением проезжавших мимо евреев.
Поляки были уверены в себе. На заборах появились плакаты: польский солдат ломает меч с надписью Грюнвальд" , а снизу подпись: "Мы и не такие мечи ломали". Наконец, Англия и Франция приняли позу обиженных в своих лучших намерениях и гарантировали неприкосновенность польских границ.
Из разговоров знающих евреев явствовало, что войны не будет: Гитлер поиграет мускулами и утихомирится. На защиту поляков встанет и СССР, который в последние годы вел в Испании необъявленную войну против немцев и итальянцев. Если же Гитлер развяжет войну, то будет разгромлен в две недели, и это будет его заслуженным концом.
Тучи между тем продолжали сгущаться. В конце лета поляки объявили мобилизацию, и много евреев ушло в армию. Я уже собирался к первому сентября в гимназию, когда объявили, что занятия в школах откладываются. Случилось невероятное, газеты сообщили, что СССР, заключил какой-то договор с Германией. Даже в самом кошмарном сне правительствам сформированной антигитлеровской коалиции не могло присниться, что злейшие враги - Гитлер и Сталин - договорятся. А договор означал одно: Сталин дал Гитлеру зеленый свет для начала войны. Без этого сговора Германия не осмелилась бы начать войну, которая имела все предпосылки перерасти в новую мировую.
На рассвете 1 сентября 1939 года немецкие войска перешли польскую границу. В первый день польское радио сообщило, что польская кавалерия ворвалась в Восточную Пруссию и громит "швабов". Но, видимо, атака шашками на танки оказалась неудачной, и в последующие дни радио передавало марши и песню, как девушка встречает "офицера, который на белом коне едет". Наконец, на пятый день войны, во время которой немцы наступали на Польшу с трех сторон и немецкие самолеты нещадно бомбили войска и города, передали, что Англия и Франция объявили войну Германии. Однако западные союзники медлили. Вражеская авиация уже действовала у восточных границ Польши. Бомбили Барановичи. Появились еврейские беженцы. Сначала из Варшавы и Белостока, а потом даже из Бреста. Говорили, что немцы переправились через Буг и уже в Бресте. Это недалеко от нас. Беженцы заняли общественные здания и классы в нашем доме. Молодежь нашего города собралась идти к советской границе. Говорят, русские пропустят к себе, не дадут погибать евреям под немецкой оккупацией. Михаил уже сложил все необходимое в рюкзак.
Ночами через город двигались на юг польские войска и беженцы. Шли в сторону Пинского укрепрайона. Вот-вот пойдут дожди, и пинские болота станут непроходимы для немецкой техники, а густые леса укроют польскую кавалерию от немецкой авиации. Тогда сконцентрированный польский кулак ударит по немцам, вынужденным перебросить войска на западный фронт. Поляки не собирались складывать оружие. Продолжала сражаться окруженная Варшава и даже маленькая крепость Вестерплятте в Данциге.
Утром 17 сентября наступила тишина, прекратилось движение польских войск, не появилась и немецкая авиация. Лишь на большой высоте с востока на запад пролетела эскадра каких-то самолетов. После обеда начали шепотом говорить, что "Советы идут". Назавтра рано утром на пожарной вышке уже развевался большой красный флаг. Еврейские парни в мундирах пожарников с красными повязками на рукавах, вооруженные карабинами, патрулировали улицы города. Говорили, что создан ревком во главе с доктором Рафесом (как без еврея?). Доктор раньше не участвовал в общественной жизни евреев, а, выходит, был скрытым коммунистом. Перед обедом польские полицейские уехали на велосипедах, никто их не задерживал. Для встречи Красной Армии соорудили арку, украшенную цветами и красными флагами. Казалось, город похорошел. Только сейчас заметили, что стоит солнечная, на редкость теплая погода. Какая радость! Вместо немецкой - идет нам на выручку ставшая родной армия Советов.
Настроение немного испортил инцидент, свидетелем которого я оказался. Из окрестных деревень в город потянулась белорусская молодежь. Все на велосипедах (в то время средство передвижения не бедных), в праздничных черных костюмах с красными бантами в петлицах. Они запрудили нашу улицу, направляясь к полицейскому участку. Заинтригованный, вместе с другими мальчишками я пробрался огородами поближе к "комендатуре". Полицейский участок оцепили пожарники. Перед толпой с брандспойтом стоял низенький рыжебородый еврей - Мендл. Он занимал единственную штатную должность в пожарной команде - должность сторожа. Был он грозой мальчишек, норовивших забраться на вышку, чтобы полюбоваться окрестностями. Участник Первой мировой войны, он ругался на смеси русских и еврейских слов. По-польски знал лишь команды, употребляемые в пожарном деле. И вот Мендл кричит по-русски:
- Товарищи! Разойдитесь. Ревком запретил допуск в полицию, оружия посторонним не дадим.
Но толпа напирала, она требовала оружия для расправы с помещиками и польскими осадниками. Кто-то выстрелил. Мендл закомандовал:
- "Вода напжуд!" - и тугая струя ударила по первым рядам. Толпа рассеялась, опрокидывая велосипеды и ломая заборы.
На следующий день к рбеду послышался гул моторов. Казалось, все жители города и ближайших деревень сбежались, чтобы приветствовать красноармейцев. Они тесно заполнили улицу и прилегающие переулки. Появилась колонна танков и остановилась, окруженная плотным кольцом встречающих. Те, кто половчее, вскакивали на танки, обнимая и целуя танкистов. Я взобрался на высокое крыльцо соседнего дома. Оттуда было хорошо видно это захватывающее зрелище. Когда первый порыв миновал, я заметил рядом высокую худую старуху, по ее морщинистому лицу текли слезы. Она, вся в черном, единственная среди ликующей толпы оплакивала гибель Польши. Мне стало стыдно, ведь я до этого тоже считал Польшу своей родиной.
В последующие дни войска тянулись на запад. Много танков, артиллерии на конной и тракторной тяге, много пулеметов. Солдаты не пешком, а на грузовых автомобилях - несравнимая с польской сильная армия. Сверху войска прикрыты мощной авиацией. Это не польские фанерные самолетики, а юркие истребители и тяжелые бомбардировщики.
Новую власть я принял всем сердцем. Она спасла нас от гитлеровцев и обещала бедствующим социальную справедливость, а вместо национальной нетерпимости воцарится равноправие всех наций, когда человек человеку друг, товарищ и брат.
А религия? К черту ее! Ведь, оказывается, человек не создан Богом, а произошел он, венец эволюционного процесса, открытого Дарвином, от обезьяны (действительно, уж очень похож на нее), и в этом нет ничего зазорного.
Увлеченный мальчишеским экстазом по поводу личного участия в строительстве лучезарного будущего человечества, я не мог не заметить, как мои розовые мечты тускнеют под напором серой действительности. На сессии Верховного Совета СССР Молотов осудил попытки силой уничтожить идеологию национал-социализма. С такими речами, оправдывающими идеологию Гитлера, не выступали даже руководители Польши в период дружбы с Германией. Перед новыми гражданами выступил политрук с докладом о международном положении. Зал был набит евреями. Я также оказался там. Наш местечковый еврей по фамилии Немой задал докладчику вопрос:
- Скажите, пожалуйста, почему вы заключили договор с таким извергом, как Гитлер, который издевается над евреями?
Политрук длинно доказывал, что Советский Союз - поборник мира и не может вмешиваться во внутренние дела Германии. Был бы лучше Немой немым. Через несколько дней его забрали, и сгинул Немой где-то на Севере. Евреи стали говорить, что у этой власти надо держать язык за зубами. "Это тебе не Польша". Пожарники уже сдали винтовки, и в милицию набрали местных белорусов.
В первые дни новая власть объявила, что польский злотый приравнивается к рублю. Открылись магазины, началась торговля. Вот в мануфактурную лавку заходит молоденький лейтенант. Продавец предлагает пощупать, какой хороший материал, нахваливает товар и называет цену в новых деньгах. Покупатель в замешательстве, окидывает рассеянным взглядом лавку. Нет, ему не надо отрез на костюм, он покупает весь рулон. Продавец счастлив, считает полученную солидную пачку рублей. Какой удачный попался покупатель! Берет много, не торгуясь. Заученным поклоном продавец благодарит "пана товарища командира", желает ему всех благ и просит в следующий раз посетить его магазин. Через минуту вбегают запыхавшись два командира. Они тоже, не торгуясь, берут мануфактуру рулонами. Такая же картина в магазинах кожи и обуви. На смену радости в сердца Лейбы или Хаима закрадывается тревога, они закрывают лавки, ночью вывозят товар и прячут. Однако новую власть не обманешь. Через несколько месяцев начинаются повальные обыски, всё находят. Не хотел товар продать за рубли - теперь заберут за так. Скажи спасибо, что в кутузку не упрятали. Обманутыми оказались и крестьяне. Надеялись получить помещичью землю, но в помещичьих хозяйствах организовали совхозы, а крестьянское имущество скоро соберут в колхозы.
Появились государственные магазины. Раньше приходилось в магазинах покупать, а сейчас "давали" за деньги. При этом надо было постоять в неизвестной раньше очереди, но на всех не хватало. Очереди выстраивались и за хлебом, а составы с зерном, говорили, идут по железной дороге мимо нас в Германию.
Мама ухитрялась при новой власти готовить из скудных продуктов так, чтобы мы не голодали. Но одежду приходилось перешивать из сохранившегося старого. Однажды я заметил топтавшихся у магазина женщин. По секрету сказали, что после обеденного перерыва будут "давать" ситец. Мне очень хотелось купить на обновку маме и сестричке этого ситца. Я занял очередь. Впереди меня стояло лишь несколько человек. К открытию магазина все переменилось, Откуда-то взялась толпа мужиков, меня оттеснили от дверей, и вскоре я оказался позади всех. От досады заплакал, старался протиснуться между ног верзил, а они меня пинали и отбрасывали назад. Вдруг я почувствовал, что кто-то схватил меня за шиворот. Это милиционер узрел в этой свалке только во мне, мальчишке, нарушителя порядка. Напрасно я ему доказывал, что был одним из первых в очереди, а меня вытолкнули взрослые. В милиции дежурный, вытаращив грозно глаза, гаркнул: "Кто такой?" По своей наивности я спокойно ответил, что ни в чем не виноват. В итоге он влепил мне оплеуху и выбросил на улицу. Было очень обидно. Бывало, с мальчишками дрался, но никогда взрослый меня не бил. Это был первый урок: сильный по отношению к слабому всегда прав.
В нашем доме вновь открылась еврейская школа, но преподавание велось на идише. Иврит стал трефным языком. Михаил поехал в Вильно, забрал свои документы с педагогического факультета, где учился до войны, и устроился учителем математики в нашей школе. Приехал и дядя Шлоймэ. Его полк с боями выбрался из немецкого окружения. На правах более опытного он принял командование остатками полка. Неожиданно столкнулись с Красной Армией. Дальнейшее сопротивление уже было бессмысленным. Шлоймэ заявил, что родился в Белоруссии, в Ляховичах, не имел офицерского звания, и его отпустили. Пленных родом из районов, занятых немцами, отправляли в лагерь. Устроился дядя бухгалтером на мельнице.
Пришла пора и мне продолжить учебу. На первый взгляд ничего не изменилось. Занятия вели по довоенным программам на польском языке. Исчезли лишь портреты президента Мостицкого, и вместо религии ввели русский язык. Пришлось начинать с изучения алфавита. Перед зимними каникулами объявили, что гимназия реорганизуется в русскую среднюю школу. При новом раскладе нас, учеников второго класса гимназии, проучившихся (с начальной школой) семь с половиной лет, перевели в шестой класс советской школы, хотя по уровню образования мы были значительно выше.
В том 1939 году зима наступила рано, с обильными снегопадами, метелями и невиданными в нашей местности сорокаградусными морозами. Ночами слышен был треск погибающих деревьев. Говорили, что это русские принесли холод "в карманах". Где-то далеко на севере они воевали с Финляндией. Дело не клеилось, и могучая армия завязла в боях с крошечным государством. Политруки, наведывавшиеся в школу, объясняли задержку коварной деятельностью английской и французской разведок, а также тем, что финские доты "линии Маннергейма" покрыты толстым слоем резины, от которой снаряды отскакивают, не разрываясь(?!).
В начале 1940 года власти провели массовые аресты польских чиновников и осадников. В разгар трескучих морозов некоторых заключенных везли к товарным вагонам на станцию Барановичи за 20-30 километров. Много малюток, а также больных погибло в пути. Говорили, что арестованных отправили в Сибирь. Евреев среди них было немного. Приехав на побывку домой, я узнал, что ночью арестовали Шлоймэ. При обыске перевернули все в доме. Но через несколько дней дядю выпустили. За него заступился милиционер, проходивший военную службу в его роте. Мама спросила: "Били?" Он лишь кивнул, затем быстро собрался и уехал в Лиду. Сказал, что если второй раз заберут, то не выпустят.
У нас не было учебников по истории. Мы учились по тексту, надиктованному учительницей. Только у сидевшего рядом со мной "восточника" был учебник. Многие картинки в учебнике с изображением советских маршалов были перечеркнуты с надписью сверху "Враг народа". Видно, эти враги хотели подорвать мощь армии. Однако сейчас во главе ее народные герои Ворошилов и Буденный, о которых песни слагали. Весь народ поет, что если завтра война: "...и танки пойдут, и помчатся лихие тачанки".
Первое время новая граница оставалась открытой. Многие, в том числе и евреи, переходили на оккупированную немцами территорию и выменивали польские деньги, которые там еще были в ходу, на кожу и ткани. Кто знает, сколько при этом забросили шпионов и диверсантов с обеих сторон? Вскоре на новых рубежах Советы начали строить оборонительную линию. Проблему рабочих рук решили запросто. Издали указ, что опоздавшие на работу более чем на пять минут приговариваются к принудительным работам. Тысячи несчастных любителей понежиться в постели отправили на строительство укреплений. Власти спешили. Еще не закончили работы, а уже перебазировали вооружение со старой границы на новую. Через наш город гусеничные трактора медленно по частям тянули тяжелые орудия.
В начале летних каникул 1941 года Михаил уехал в Минск, в гости к дяде Максу, взял с собой документы, чтобы поступить на заочное отделение университета. В газете я нашел объявление, что в Пинске открывается сельскохозяйственный техникум. Меня тянуло к этой специальности, и я намеревался послать туда свидетельство об окончании семи классов. Сестричку отправили на лето в пионерский лагерь где-то аж за 200 км в Щучинский район под Гродно. Мама радовалась, что Сорелэ сможет развлечься и некоторое время лучше питаться.
НАЧАЛО КОНЦА
С весны 1941 года усилились слухи, что нас ожидает новая война. Жители из-за Буга, пробиравшиеся к родственникам на нашей стороне, рассказывали, что их приграничные, деревни полны немецкими солдатами. В начале июня пришел домой еврейский парень из нашего города, бывший солдат польской армии, бежавший из немецкого плена. Он сказал, что чудом перебрался через границу, поскольку на той стороне даже леса забиты немецкой техникой. Сидел бы молча, а то ночью милиция забрала парня. В понедельник 16 июня появилось сенсационное "сообщение ТАСС". Я его внимательно прочитал в "Известиях", поскольку оно дебатировалось евреями, а последовавшие затем события не дали его забыть. ТАСС опровергал слухи о намерении Германии напасть на Советский Союз. Германия и СССР неуклонно соблюдают условия Договора о ненападении. Концентрация немецких войск объяснялась проведением маневров.
Даже мне, мальчишке, казалось странным: зачем Германии, оказавшейся лицом к лицу с Англией, проводить маневры за тысячу километров от театра военных действий, у границ дружественной страны? Наши евреи, помня итог польско-немецкой дружбы, удивлялись, почему СССР, а не Германия, оправдывается за концентрацию немецких войск?
Через несколько дней новые события заставили нас забыть о международных делах.
В 1939 году еврейское население нашего города удвоилось за счет беженцев. Было им невыносимо тяжело без жилья, работы и без знания русского языка. Нам, знакомым с белорусским языком, легче было его освоить. А родственники, оставшиеся под немцем, писали, что живется им несладко, но, находясь в своих домах (переселение в гетто началось позже), как-то перебиваются. Поэтому многие беженцы не приняли советского гражданства, предпочитая отправиться на прежнее место жительства. Вот теперь их грузили в товарные вагоны для отправки в противоположную сторону - в Сибирь. Одновременно к ним присоединили семьи местных евреев - бывших активистов общины. Власти сообразили, что мононациональный трансфер евреев имеет неприятный привкус и разбавили его, добавив к ним местную помещицу Рейтанову. Помню ее, согбенную старушку, которую усатый кучер привозил на карете к нашему соседу-сапожнику. После прихода красных кучер приютил ее у себя. Теперь ее везли по тому же пути, по которому Екатерина II отправила ее прадеда - Тадеуша. Она оказалась в одном вагоне с бывшим секретарем ляховичского кагала Гилелем Кустановичем его женой, двумя мальчиками и тещей. Ляховичские евреи всегда были в хороших отношениях с семьей Рейтанов, но разве они могли себе представить, что им окажут такую честь делить невзгоды дальней дороги со знаменитой шляхтянкой?
На две группы первого класса гимназии нас было всего три еврейских мальчика. В городе была еврейская частная гимназия Эпштейна, но обучение там было многим не по карману. В государственной гимназии неимущие успевающие ученики освобождались от платы за обучение. Ежедневно перед первым уроком входил классный руководитель Бойко. Команда: "Встать! Молитва!" - и Бойко поворачивается к висящему над классной доской распятию. Ученики крестятся, сложив ладони и опустив головы, повторяют за ним "Отче наш". Мы, евреи, стоим молча, но в памяти крепко засели слова молитвы, и мы могли бы креститься не хуже католиков (мне потом пригодилось). Во время большой перемены можно перекусить в буфете. Мне, как неимущему сироте, Бойко выдавал талоны на бесплатное питание: рогалик с чашкой кофе. Был обязательный предмет "Религия". С нами, евреями (собиралось во всей гимназии не больше пятнадцати учеников), вел занятия учитель ивритской гимназии.
Живя в местечке, я не обращал внимания на свою внешность: там меня все знали. В Барановичах, когда я заходил с товарищами что-либо купить в магазине, меня принимали за поляка, и продавцы удивлялись, когда я заговаривал с ними на идише. Это забавляло моих коллег-поляков. У меня получилась странная комбинация генов. Я был белоголовый, голубоглазый и курносый. В детстве брат Михаил болел скарлатиной. Увидев меня, сидевшего рядом, врач возмутился:
- Зачем к больному пустили чужого ребенка?
Пришлось смущенному отцу сказать, что я - его сын. Однако славянская внешность не спасала меня от клички "пархатый жид", когда я ссорился с польскими товарищами. Не знал я, что придет время, когда в середине XX века, века величайших достижений науки, техники и гуманнейших лозунгов, в Европе - центре цивилизации - решающим в вопросах жизни и смерти евреев станет не ум, не образование и даже не физическое здоровье, а форма носа, цвет глаз, волос и способность правильно выговорить слово "кукуруза".
Осенью 1938 года, по случаю окончания войсковых учений у восточной границы с предполагаемым противником (западная граница с Германией считалась потенциально мирной) в Барановичах провели большой парад возвращавшихся с маневров войск.
По центральной улице Шептицкого промчалось несколько танкеток, пролетела пара фанерных бипланов, но настоящий восторг вызвала кавалерия. В каждом эскадроне были лошади одной масти, они прямо вытанцовывали под музыку духового оркестра. Рослые всадники с флажками, на пиках эффектно дополняли красивое зрелище. Я совершенно убедился в том, что был прав, когда писал в своем сочинении при поступлении в гимназию, что польская кавалерия всех сильней (польские генералы накануне новой войны оказались такими же ретроградами).
А от дедушки Ехиела приходили грустные письма. Арабы ранили Иосифа, Якова англичане таскают по судам, а дома голодно. Мама плакала: зачем уехали из Лодзи? Жили бы спокойно в своем доме. Однако уже не было спокойно и в Европе. После Первой мировой войны казалось, что кровопролитие прекратилось надолго. За этим призвана была следить Лига Наций. США зареклись вмешиваться в европейские дела, решили соблюдать нейтралитет. При попустительстве Востока и Запада Германия, в нарушение Версальского мирного договора, начала усиленно вооружаться. Пришедший к власти Гитлер "объединил" Германию с Австрией, а затем обратился в сторону Чехословакии, где в приграничных Судетах жило немецкое меньшинство. Он, Гитлер, конечно, за мир, но не может быть мира, пока унижена Германия и чехи угнетают немецких братьев. В его поддержку выступили нацисты разных стран, пацифисты, "борцы за права человека". Разве можно допустить, говорили они, чтобы из-за этих противных чехов началась война?
У Гитлера появился пособник - премьер министр Польши Бек. Он потребовал от Чехословакии западный квартал небольшого города Тешин, расположенный за речкой Ольза. У дворца маршала Польши Рыдз-Смиглого толпа скандировала: "Вперед, на чехов! Вождь, веди нас!" Это новое польское приобретение было настолько мизерным, что на уроках географии в гимназии мы его не могли найти на карте. А польское правительство уже связывало свое будущее с осью Рим - Берлин. С большой помпой приняли зятя Муссолини, министра иностранных дел Италии - графа Чиано. Устроили ему охоту на редких зверей в Беловежской пуще. Еврейского парня собрались отдать под суд за неуважительное высказывание в адрес Гитлера - "главы дружественного государства". Англия и Франция еще могли запросто утихомирить не набравшего силу Гитлера. В еврейских газетах писали, что лучше оснащенная танками чехословацкая армия способна дать достойный отпор агрессору. Однако "миротворцы" Чемберлен и Даладье выкрутили руки чехам, заставив отдать Судеты Германии. Чемберлен с триумфом возвратился из Мюнхена: он привез "мир на тысячу лет". В общем мажорном хоре средств массовой информации диссонансом звучали голоса евреев. Страницы еврейских газет пестрели карикатурами на Чемберлена с неизменным зонтиком, увлекшимся некашерным варевом для большой войны. Добрыми намерениями Европа устилала себе дорогу в ад. Не успели высохнуть чернила на Мюнхенском договоре, как немцы его нарушили, оккупировав всю Чехословакию, забрав себе богатые трофеи для оснащения немецкой армии. Вскоре Германия отобрала у Литвы Клайпеду (Мемель), укрепив свой северо-восточный фланг. Немцы уже боготворили Гитлера. Это надо же: в считанные месяцы, без единого выстрела, так расширить границы фатерлянда! "Тысячелетний мир" в Европе просуществовал до обидного недолго. Гитлер потребовал предоставить Германии автостраду, которая соединит Восточную Пруссию с метрополией. Этот "безопасный проезд" должен был пройти через Данцигский коридор, отрезав Польше выход к морю. Поляки заартачились. Гитлер рвал и метал. Как смеют ему, столько сделавшему для установления справедливого порядка в Европе, отказать в такой мелочи, направленной на установление всеобщего мира! Газеты опубликовали польско-немецкий договор о добрососедстве, перечеркнутый накрест рукой самого Гитлера. Вчера была дружба, а сегодня - вражда. Поляки решили в срочном порядке укрепить вооруженные силы. Кавалерия - хорошо, но нужны танки. Ученики собирали использованные лезвия безопасных бритв. Говорили, что это отличная сталь. Только неясно было, сколько можно построить танков даже из сотни килограммов лезвий?
На польско-немецкой границе, протянувшейся уже на многие сотни километров (сами помогли Гитлеру окружить Польшу с трех сторон), в срочном порядке стали строить укрепления. Модно было строить укрепленные "линии". Французы построили на границе с Германией "линию Мажино". Немцы в ответ "линию Зигфрида". Поляки построили у советской границы "линию маршала Рыдз-Смиглого". Советы тоже что-то строили вдоль границы, но так быстро расстреливали своих маршалов, что в Европе не знали, чьим именем назвать советские укрепления. Польские укрепления проходили недалеко от нашего города. Это была цепь железобетонных монстров, вкопанных в землю и замаскированных дерном, рассчитанных на круговую оборону. Говорили, что соединены они подземными переходами и электрифицированы. Строили укрепления "юнаки" из западных районов Польши, преимущественно немецкие молодчики. В свободное время они забавлялись избиением проезжавших мимо евреев.
Поляки были уверены в себе. На заборах появились плакаты: польский солдат ломает меч с надписью Грюнвальд" , а снизу подпись: "Мы и не такие мечи ломали". Наконец, Англия и Франция приняли позу обиженных в своих лучших намерениях и гарантировали неприкосновенность польских границ.
Из разговоров знающих евреев явствовало, что войны не будет: Гитлер поиграет мускулами и утихомирится. На защиту поляков встанет и СССР, который в последние годы вел в Испании необъявленную войну против немцев и итальянцев. Если же Гитлер развяжет войну, то будет разгромлен в две недели, и это будет его заслуженным концом.
Тучи между тем продолжали сгущаться. В конце лета поляки объявили мобилизацию, и много евреев ушло в армию. Я уже собирался к первому сентября в гимназию, когда объявили, что занятия в школах откладываются. Случилось невероятное, газеты сообщили, что СССР, заключил какой-то договор с Германией. Даже в самом кошмарном сне правительствам сформированной антигитлеровской коалиции не могло присниться, что злейшие враги - Гитлер и Сталин - договорятся. А договор означал одно: Сталин дал Гитлеру зеленый свет для начала войны. Без этого сговора Германия не осмелилась бы начать войну, которая имела все предпосылки перерасти в новую мировую.
На рассвете 1 сентября 1939 года немецкие войска перешли польскую границу. В первый день польское радио сообщило, что польская кавалерия ворвалась в Восточную Пруссию и громит "швабов". Но, видимо, атака шашками на танки оказалась неудачной, и в последующие дни радио передавало марши и песню, как девушка встречает "офицера, который на белом коне едет". Наконец, на пятый день войны, во время которой немцы наступали на Польшу с трех сторон и немецкие самолеты нещадно бомбили войска и города, передали, что Англия и Франция объявили войну Германии. Однако западные союзники медлили. Вражеская авиация уже действовала у восточных границ Польши. Бомбили Барановичи. Появились еврейские беженцы. Сначала из Варшавы и Белостока, а потом даже из Бреста. Говорили, что немцы переправились через Буг и уже в Бресте. Это недалеко от нас. Беженцы заняли общественные здания и классы в нашем доме. Молодежь нашего города собралась идти к советской границе. Говорят, русские пропустят к себе, не дадут погибать евреям под немецкой оккупацией. Михаил уже сложил все необходимое в рюкзак.
Ночами через город двигались на юг польские войска и беженцы. Шли в сторону Пинского укрепрайона. Вот-вот пойдут дожди, и пинские болота станут непроходимы для немецкой техники, а густые леса укроют польскую кавалерию от немецкой авиации. Тогда сконцентрированный польский кулак ударит по немцам, вынужденным перебросить войска на западный фронт. Поляки не собирались складывать оружие. Продолжала сражаться окруженная Варшава и даже маленькая крепость Вестерплятте в Данциге.
Утром 17 сентября наступила тишина, прекратилось движение польских войск, не появилась и немецкая авиация. Лишь на большой высоте с востока на запад пролетела эскадра каких-то самолетов. После обеда начали шепотом говорить, что "Советы идут". Назавтра рано утром на пожарной вышке уже развевался большой красный флаг. Еврейские парни в мундирах пожарников с красными повязками на рукавах, вооруженные карабинами, патрулировали улицы города. Говорили, что создан ревком во главе с доктором Рафесом (как без еврея?). Доктор раньше не участвовал в общественной жизни евреев, а, выходит, был скрытым коммунистом. Перед обедом польские полицейские уехали на велосипедах, никто их не задерживал. Для встречи Красной Армии соорудили арку, украшенную цветами и красными флагами. Казалось, город похорошел. Только сейчас заметили, что стоит солнечная, на редкость теплая погода. Какая радость! Вместо немецкой - идет нам на выручку ставшая родной армия Советов.
Настроение немного испортил инцидент, свидетелем которого я оказался. Из окрестных деревень в город потянулась белорусская молодежь. Все на велосипедах (в то время средство передвижения не бедных), в праздничных черных костюмах с красными бантами в петлицах. Они запрудили нашу улицу, направляясь к полицейскому участку. Заинтригованный, вместе с другими мальчишками я пробрался огородами поближе к "комендатуре". Полицейский участок оцепили пожарники. Перед толпой с брандспойтом стоял низенький рыжебородый еврей - Мендл. Он занимал единственную штатную должность в пожарной команде - должность сторожа. Был он грозой мальчишек, норовивших забраться на вышку, чтобы полюбоваться окрестностями. Участник Первой мировой войны, он ругался на смеси русских и еврейских слов. По-польски знал лишь команды, употребляемые в пожарном деле. И вот Мендл кричит по-русски:
- Товарищи! Разойдитесь. Ревком запретил допуск в полицию, оружия посторонним не дадим.
Но толпа напирала, она требовала оружия для расправы с помещиками и польскими осадниками. Кто-то выстрелил. Мендл закомандовал:
- "Вода напжуд!" - и тугая струя ударила по первым рядам. Толпа рассеялась, опрокидывая велосипеды и ломая заборы.
На следующий день к рбеду послышался гул моторов. Казалось, все жители города и ближайших деревень сбежались, чтобы приветствовать красноармейцев. Они тесно заполнили улицу и прилегающие переулки. Появилась колонна танков и остановилась, окруженная плотным кольцом встречающих. Те, кто половчее, вскакивали на танки, обнимая и целуя танкистов. Я взобрался на высокое крыльцо соседнего дома. Оттуда было хорошо видно это захватывающее зрелище. Когда первый порыв миновал, я заметил рядом высокую худую старуху, по ее морщинистому лицу текли слезы. Она, вся в черном, единственная среди ликующей толпы оплакивала гибель Польши. Мне стало стыдно, ведь я до этого тоже считал Польшу своей родиной.
В последующие дни войска тянулись на запад. Много танков, артиллерии на конной и тракторной тяге, много пулеметов. Солдаты не пешком, а на грузовых автомобилях - несравнимая с польской сильная армия. Сверху войска прикрыты мощной авиацией. Это не польские фанерные самолетики, а юркие истребители и тяжелые бомбардировщики.
Новую власть я принял всем сердцем. Она спасла нас от гитлеровцев и обещала бедствующим социальную справедливость, а вместо национальной нетерпимости воцарится равноправие всех наций, когда человек человеку друг, товарищ и брат.
А религия? К черту ее! Ведь, оказывается, человек не создан Богом, а произошел он, венец эволюционного процесса, открытого Дарвином, от обезьяны (действительно, уж очень похож на нее), и в этом нет ничего зазорного.
Увлеченный мальчишеским экстазом по поводу личного участия в строительстве лучезарного будущего человечества, я не мог не заметить, как мои розовые мечты тускнеют под напором серой действительности. На сессии Верховного Совета СССР Молотов осудил попытки силой уничтожить идеологию национал-социализма. С такими речами, оправдывающими идеологию Гитлера, не выступали даже руководители Польши в период дружбы с Германией. Перед новыми гражданами выступил политрук с докладом о международном положении. Зал был набит евреями. Я также оказался там. Наш местечковый еврей по фамилии Немой задал докладчику вопрос:
- Скажите, пожалуйста, почему вы заключили договор с таким извергом, как Гитлер, который издевается над евреями?
Политрук длинно доказывал, что Советский Союз - поборник мира и не может вмешиваться во внутренние дела Германии. Был бы лучше Немой немым. Через несколько дней его забрали, и сгинул Немой где-то на Севере. Евреи стали говорить, что у этой власти надо держать язык за зубами. "Это тебе не Польша". Пожарники уже сдали винтовки, и в милицию набрали местных белорусов.
В первые дни новая власть объявила, что польский злотый приравнивается к рублю. Открылись магазины, началась торговля. Вот в мануфактурную лавку заходит молоденький лейтенант. Продавец предлагает пощупать, какой хороший материал, нахваливает товар и называет цену в новых деньгах. Покупатель в замешательстве, окидывает рассеянным взглядом лавку. Нет, ему не надо отрез на костюм, он покупает весь рулон. Продавец счастлив, считает полученную солидную пачку рублей. Какой удачный попался покупатель! Берет много, не торгуясь. Заученным поклоном продавец благодарит "пана товарища командира", желает ему всех благ и просит в следующий раз посетить его магазин. Через минуту вбегают запыхавшись два командира. Они тоже, не торгуясь, берут мануфактуру рулонами. Такая же картина в магазинах кожи и обуви. На смену радости в сердца Лейбы или Хаима закрадывается тревога, они закрывают лавки, ночью вывозят товар и прячут. Однако новую власть не обманешь. Через несколько месяцев начинаются повальные обыски, всё находят. Не хотел товар продать за рубли - теперь заберут за так. Скажи спасибо, что в кутузку не упрятали. Обманутыми оказались и крестьяне. Надеялись получить помещичью землю, но в помещичьих хозяйствах организовали совхозы, а крестьянское имущество скоро соберут в колхозы.
Появились государственные магазины. Раньше приходилось в магазинах покупать, а сейчас "давали" за деньги. При этом надо было постоять в неизвестной раньше очереди, но на всех не хватало. Очереди выстраивались и за хлебом, а составы с зерном, говорили, идут по железной дороге мимо нас в Германию.
Мама ухитрялась при новой власти готовить из скудных продуктов так, чтобы мы не голодали. Но одежду приходилось перешивать из сохранившегося старого. Однажды я заметил топтавшихся у магазина женщин. По секрету сказали, что после обеденного перерыва будут "давать" ситец. Мне очень хотелось купить на обновку маме и сестричке этого ситца. Я занял очередь. Впереди меня стояло лишь несколько человек. К открытию магазина все переменилось, Откуда-то взялась толпа мужиков, меня оттеснили от дверей, и вскоре я оказался позади всех. От досады заплакал, старался протиснуться между ног верзил, а они меня пинали и отбрасывали назад. Вдруг я почувствовал, что кто-то схватил меня за шиворот. Это милиционер узрел в этой свалке только во мне, мальчишке, нарушителя порядка. Напрасно я ему доказывал, что был одним из первых в очереди, а меня вытолкнули взрослые. В милиции дежурный, вытаращив грозно глаза, гаркнул: "Кто такой?" По своей наивности я спокойно ответил, что ни в чем не виноват. В итоге он влепил мне оплеуху и выбросил на улицу. Было очень обидно. Бывало, с мальчишками дрался, но никогда взрослый меня не бил. Это был первый урок: сильный по отношению к слабому всегда прав.
В нашем доме вновь открылась еврейская школа, но преподавание велось на идише. Иврит стал трефным языком. Михаил поехал в Вильно, забрал свои документы с педагогического факультета, где учился до войны, и устроился учителем математики в нашей школе. Приехал и дядя Шлоймэ. Его полк с боями выбрался из немецкого окружения. На правах более опытного он принял командование остатками полка. Неожиданно столкнулись с Красной Армией. Дальнейшее сопротивление уже было бессмысленным. Шлоймэ заявил, что родился в Белоруссии, в Ляховичах, не имел офицерского звания, и его отпустили. Пленных родом из районов, занятых немцами, отправляли в лагерь. Устроился дядя бухгалтером на мельнице.
Пришла пора и мне продолжить учебу. На первый взгляд ничего не изменилось. Занятия вели по довоенным программам на польском языке. Исчезли лишь портреты президента Мостицкого, и вместо религии ввели русский язык. Пришлось начинать с изучения алфавита. Перед зимними каникулами объявили, что гимназия реорганизуется в русскую среднюю школу. При новом раскладе нас, учеников второго класса гимназии, проучившихся (с начальной школой) семь с половиной лет, перевели в шестой класс советской школы, хотя по уровню образования мы были значительно выше.
В том 1939 году зима наступила рано, с обильными снегопадами, метелями и невиданными в нашей местности сорокаградусными морозами. Ночами слышен был треск погибающих деревьев. Говорили, что это русские принесли холод "в карманах". Где-то далеко на севере они воевали с Финляндией. Дело не клеилось, и могучая армия завязла в боях с крошечным государством. Политруки, наведывавшиеся в школу, объясняли задержку коварной деятельностью английской и французской разведок, а также тем, что финские доты "линии Маннергейма" покрыты толстым слоем резины, от которой снаряды отскакивают, не разрываясь(?!).
В начале 1940 года власти провели массовые аресты польских чиновников и осадников. В разгар трескучих морозов некоторых заключенных везли к товарным вагонам на станцию Барановичи за 20-30 километров. Много малюток, а также больных погибло в пути. Говорили, что арестованных отправили в Сибирь. Евреев среди них было немного. Приехав на побывку домой, я узнал, что ночью арестовали Шлоймэ. При обыске перевернули все в доме. Но через несколько дней дядю выпустили. За него заступился милиционер, проходивший военную службу в его роте. Мама спросила: "Били?" Он лишь кивнул, затем быстро собрался и уехал в Лиду. Сказал, что если второй раз заберут, то не выпустят.
У нас не было учебников по истории. Мы учились по тексту, надиктованному учительницей. Только у сидевшего рядом со мной "восточника" был учебник. Многие картинки в учебнике с изображением советских маршалов были перечеркнуты с надписью сверху "Враг народа". Видно, эти враги хотели подорвать мощь армии. Однако сейчас во главе ее народные герои Ворошилов и Буденный, о которых песни слагали. Весь народ поет, что если завтра война: "...и танки пойдут, и помчатся лихие тачанки".
Первое время новая граница оставалась открытой. Многие, в том числе и евреи, переходили на оккупированную немцами территорию и выменивали польские деньги, которые там еще были в ходу, на кожу и ткани. Кто знает, сколько при этом забросили шпионов и диверсантов с обеих сторон? Вскоре на новых рубежах Советы начали строить оборонительную линию. Проблему рабочих рук решили запросто. Издали указ, что опоздавшие на работу более чем на пять минут приговариваются к принудительным работам. Тысячи несчастных любителей понежиться в постели отправили на строительство укреплений. Власти спешили. Еще не закончили работы, а уже перебазировали вооружение со старой границы на новую. Через наш город гусеничные трактора медленно по частям тянули тяжелые орудия.
В начале летних каникул 1941 года Михаил уехал в Минск, в гости к дяде Максу, взял с собой документы, чтобы поступить на заочное отделение университета. В газете я нашел объявление, что в Пинске открывается сельскохозяйственный техникум. Меня тянуло к этой специальности, и я намеревался послать туда свидетельство об окончании семи классов. Сестричку отправили на лето в пионерский лагерь где-то аж за 200 км в Щучинский район под Гродно. Мама радовалась, что Сорелэ сможет развлечься и некоторое время лучше питаться.
НАЧАЛО КОНЦА
С весны 1941 года усилились слухи, что нас ожидает новая война. Жители из-за Буга, пробиравшиеся к родственникам на нашей стороне, рассказывали, что их приграничные, деревни полны немецкими солдатами. В начале июня пришел домой еврейский парень из нашего города, бывший солдат польской армии, бежавший из немецкого плена. Он сказал, что чудом перебрался через границу, поскольку на той стороне даже леса забиты немецкой техникой. Сидел бы молча, а то ночью милиция забрала парня. В понедельник 16 июня появилось сенсационное "сообщение ТАСС". Я его внимательно прочитал в "Известиях", поскольку оно дебатировалось евреями, а последовавшие затем события не дали его забыть. ТАСС опровергал слухи о намерении Германии напасть на Советский Союз. Германия и СССР неуклонно соблюдают условия Договора о ненападении. Концентрация немецких войск объяснялась проведением маневров.
Даже мне, мальчишке, казалось странным: зачем Германии, оказавшейся лицом к лицу с Англией, проводить маневры за тысячу километров от театра военных действий, у границ дружественной страны? Наши евреи, помня итог польско-немецкой дружбы, удивлялись, почему СССР, а не Германия, оправдывается за концентрацию немецких войск?
Через несколько дней новые события заставили нас забыть о международных делах.
В 1939 году еврейское население нашего города удвоилось за счет беженцев. Было им невыносимо тяжело без жилья, работы и без знания русского языка. Нам, знакомым с белорусским языком, легче было его освоить. А родственники, оставшиеся под немцем, писали, что живется им несладко, но, находясь в своих домах (переселение в гетто началось позже), как-то перебиваются. Поэтому многие беженцы не приняли советского гражданства, предпочитая отправиться на прежнее место жительства. Вот теперь их грузили в товарные вагоны для отправки в противоположную сторону - в Сибирь. Одновременно к ним присоединили семьи местных евреев - бывших активистов общины. Власти сообразили, что мононациональный трансфер евреев имеет неприятный привкус и разбавили его, добавив к ним местную помещицу Рейтанову. Помню ее, согбенную старушку, которую усатый кучер привозил на карете к нашему соседу-сапожнику. После прихода красных кучер приютил ее у себя. Теперь ее везли по тому же пути, по которому Екатерина II отправила ее прадеда - Тадеуша. Она оказалась в одном вагоне с бывшим секретарем ляховичского кагала Гилелем Кустановичем его женой, двумя мальчиками и тещей. Ляховичские евреи всегда были в хороших отношениях с семьей Рейтанов, но разве они могли себе представить, что им окажут такую честь делить невзгоды дальней дороги со знаменитой шляхтянкой?