Мельников Руслан. Охотники на людей

   – Что за разборки? Кто стрелял боевыми? Почему в дикой три отметины от шприц-ампул? Кто ее избил? Кто раздел? Кто шприцы выдрал? Гвоздь?
   – Эта тварь меня чуть не замочила! – Гвоздь, наконец, отлип от камня. Он говорил громко, взволнованно, брызжа слюной. – Прикинулась парализованной, сучка, вырвала автомат. Башку хотела прострелить. Ну, я ее и того… Поучить немного решил, короче. А этот вот влез…
   Гвоздь бросил неприязненный взгляд в сторону Бориса.
   – И правильно сделал, что влез, – пробурчал Ухо. – Нехрен товар портить! Приказ забыл?
   – Да она ж, сука…
   – Что сука – не спорю, – перебил сержант. – Все остальное – не твоя забота, Гвоздь. Ты своими баллами за порченный товар не расплатишься.
   Гвоздь умолк и смотрел исподлобья.
   Сержант склонился над дикой.
   – Нормалек, – оценивающе прикинул он. – Молодая. Здоровая, вроде. Правда, покоцанная чего-то…
   Ухо поморщился.
   – Шрамы эти на сиське и на шее все портят… И руки в пятнах каких-то. Ну, да ладно. Все равно за девчонку кучу бабла отвалят.
   Он снова повернулся к Гвоздю:
   – Так, говоришь, дикая у тебя автомат выхватила.
   – Ага, – снова оживился и энергично закивал Гвоздь, – выхватила, а потом…
   – Значит, ее подстрелил не ты, – перебил его Ухо.
   Гвоздь прикусил язык, злобно засопел.
   Ухо перевел взгляд на Бориса.
   – Ты девочку завалил?
   – Ну я, – без особого энтузиазма ответил Борис.
   – Выходит, твой первый трес, салага? Треска, вернее.
   – Выходит, так, – Борис пожал плечами.
   – Ну что ж. С зачином тебя, Берест. Хорошая добыча. За такую девку тебе аж целых два трес-балла полагается. Только я их аннулирую. Штраф за внутригрупповые разборки. Гвоздь, с тебя тоже – минус два трес-балла.
   – Да ты че, Ухо! – возмутился, было, долговязый хэд.
   – Молчать! – рыкнул сержант.
   – Есть минус два балла, – сник Гвоздь.
   – Вот так-то! Чтоб никому обидно не было. А теперь взяли ее вдвоем – и потащили из камней. Сейчас тресовозка подъедет.
   – Так а это… – снова вскинулся Гвоздь. – А охота как же, а?
   – Баста! Кончилась на сегодня охота, – ответил Ухо. – Переловили уже всех.
   И добавил с досадой:
   – Без нас переловили.

Глава 7

   Операция прошла относительно успешно. Потерь не было. Тяжелых раненых – тоже. Легкие ожоги в счет не шли. Мазь, повязка – и через пару дней все затянется.
   Машину, попавшую под бутылки с горючей смесью, тоже удалось спасти. Пенные огнетушитили вовремя сбили пламя. Вот только запах гари из бэтээра теперь выветрится не скоро.
   Что же касается диких. Трех человек – старика и пару старух – попросту задавили: неликвидный товар охотников не интересовал. Еще одного – залегшего в траве и пальнувшего из ружья по командирскому броневику – пришлось пристрелить. В смысле – боевыми. Насмерть. Одному дикому удалось уйти через заросшие камышом и заболоченные овраги.
   Всего в руки хэдхантеров попало девять человек.
   Девять голов.
   Невелика добыча, конечно, но…
   – Ничего, – успокоил подчиненных Стольник. – Курочка – она по зернышку клюет.
   Взводный отправил в свободный поиск машину разведчиков. Следовало хорошенько порыскать по округе: возможно, захваченная группа являлась лишь частью более многочисленного отряда диких.
   Борис вместе с другими новобранцами загружал парализованных диких в тресовозку. Странная это была работа – таскать людей, как бревна. Живых – как мертвых.
   Мужчины, женщины… Здоровые, подходящего возраста. Ликвидные, одним словом. На трес-рынке таких с руками отрывают. Но самым ценным экземпляром была, вне всякого сомнения, чернявая поджигательница. За нее можно было смело просить двойную, а то и тройную цену. На молодых телок сейчас повышенный спрос.
   Чернявой неожиданно заинтересовался Стольник. Взводный, наблюдавший за погрузкой добычи, кивнул на полуголую дикарку:
   – Эту пока оставьте. Хочу поговорить.
   И после недолгого молчания глубокомысленно добавил:
   – Очень интересный экземпляр…
   Действие парализатора должно было скоро закончится, и на дикую нацепили наручники. Так, на всякий случай. Сразу две штуки. Одни – защелкнули на запястьях. Другие – на лодыжках. Легкие хэдхантерские наручники были очень удобным универсальным обездвиживающим спецсредством: ширина разъемных браслетов позволяла при необходимости использовать их и в качестве кандалов.
   Стольник терпеливо ждал. Наблюдал. Изучал. Взводный стоял над пленницей, расставив ноги и чуть склонив голову. Вокруг толпились хэдхантеры. Со всех сторон сыпались скабрезные шуточки. Борис даже пожалел чернявую. Сейчас, в окружении ухмыляющихся мужиков скрюченная параличем девчонка с пластиковыми кольцами на руках и ногах казалась ему особенно беспомощной и беззащитной.
   Из одежды на дикой были только трусики и стянутые ниже колен узкие джинсы. Куртка и майка лежали в стороне. Изо рта стекала струйка пены. На смуглой коже виднелись кровоточащие раны от выдранных игл и следы от тяжелых ботинок Гвоздя. Ну и конечно, шрамы. На шее, на груди. Пятна на руках. Все-таки, немножко подпорченным оказался товар.
   Борис покосился на Стольника. Интересно, что так заинтересовало взводного, и о чем он собирается говорить с пленницей?
   Чернявая застонала. Двинула ресницами. Шевельнулась раз, другой.
   Время вышло. Час прошел. Сведенные парализующей инъекцией мышцы вновь обретали свободу. Руки-ноги распрямлялись. Спина разгибалась.
   Вперед выступил Ухо. Опустившись на корточки, сержант отвесил дикой пару звонких пощечин. Та глубоко и жадно вздохнула. Закашлялась. Открыла глаза – большие и карие.
   Никакого блуждающего взгляда, никакого недоумения и непонимания. Сразу – осмысленное выражение. Лютая ненависть и жгучая злость. Страха не было…
   Дикая дернулась. Наручники на руках и ногах впились в кожу.
   – Очухалась! – хмыкнул Ухо.
   Сержант поднялся и отступил в сторону. Над пленницей склонился Стольник.
   Взводный улыбался. Без каски и с благодушной улыбочкой на губах он был похож на доброго дядюшку.
   – Ну, загадочная незнакомка, расскажешь нам что-нибудь о себе?
   Загадочная незнакомка молчала.
   – Хорошо, – пожал плечам Стольник. – Не хочешь говорить сама, за тебя все скажет твое тело.
   Никакой реакции…
   – Знаешь, что, к примеру, я думаю вот об этом?
   Стольник бесцеремонно ткнул пальцем в левую грудь девушки, туда, где на смуглой коже багровел длинный рубец. Чернявая сжалась, стараясь прикрыться скованными руками. Но, конечно, полностью закрыться она не могла.
   – Индивидуальный идентификационный номер, да? ИИН у тебя здесь был, верно? Тату-клеймо треса?
   Чернявую аж передернуло от этих слов. А Стольник словно и не замечал ничего.
   – ИИН на сиськи обычно ставят трескам, которых продают для сексуальных утех, – как ни в чем не бывало, продолжал он. – Тебе, наверное, пришлось очень постараться, чтобы вывести клеймо, а? Бритвой резала или как?
   Молчание… Борис не верил своим ушам. Беглая треска?! Если Стольник прав, значит, девчонку когда-то уже продали в тресы, сделали из нее секс-рабыню, а позже она каким-то чудом умудрилась сбежать от хозяина. Такое если и случалось, то нечасто. Крайне редко такое случалось. По крайней мере, Борис ни разу не слышал об удачных побегах.
   – А эти пятна… – Стольник указал на руки пленницы. – Они ведь остаются от контакта с агрессивными средами, верно?
   Руки в наручниках прятать было некуда. Дикая и не пыталась их спрятать.
   – Где ты работала? Химическая промышленность? Вторичная переработка?
   Ни слова в ответ.
   – Вообще-то после кризисов осталось не так много предприятий, где можно получить такие отметины. – Рассуждал вслух Стольник. – Да и у работающих там тресов, в язвах все тело – с ног до головы. Там люди травятся быстро, слабеют еще быстрее и живут совсем недолго. И находятся, к тому же, под такой охраной, что… В общем, ты, явно, не оттуда, подруга. Тогда, может быть, Коллектор?
   Борис вздрогнул. Коллекторные системы, зловонные клоаки больших городов, через которые тоннами прокачиваются отходы и нечистоты – это еще хуже, чем не оправившийся после кризисов химпром. Хуже, потому что смерть в Коллекторе более растянута во времени, но от того не менее ужасна и мучительна.
   Но в принципе – да, там тоже, наверное, хватает химических отходов и дезинфицирующих растворов. Коллектор надлежит поддерживать в должном порядке и чистоте. Иначе мегаполисы попросту захлебнутся в собственном дерьме. Разумеется, чисткой разветвленной системы сливов и труб занимаются исключительно тресы.
   Эта грязная, унизительная и тяжелая работа. Гнить заживо в Коллектор обычно отправляют в наказание за тяжкие проступки.
   Борис покосился на хрупкую фигурку дикой. Он не мог взять в толк: как может один человек… один трес служить и для сексуальных утех и работать в Коллекторе? Такое не укладывалось в голове!
   – Так что, Коллектор, да? – заглянул в глаза пленницы взводный.
   Дикая ничего не ответила. Однако глаза отвела. Неужели Стольник угадал?
   – А ожог на шее, случайно не от гладиаторского ошейника?
   На щеках чернявой пленницы заиграли желваки. Опять в точку?
   Ну, надо же! Так она еще и гладиатор?! Борис ошеломленно смотрел то на девчонку, то на командира. Да нет же, не может быть такого! А хотя… Хотя почему нет? На арены колизеев в последнее время выпускают не только мужчин. Женские бои тоже бывают. И смешанные команды дерутся. Такие бои сейчас, кстати, особенно популярны.
   Борис вспомнил, как ловко девчонка свалила верзилу-Гвоздя. Драться она умела. И вполне могла научиться этому на арене.
   – Я смотрю, у тебя была о-о-очень насыщенная жизнь, – насмешливо произнес взводный. – Не хочешь поговорить об этом?
   Она отвернулась.
   – Погоди-ка, Стольник, – вмешался Ухо. – Так мы че, получается, типа, беглую поймали, что ли?
   – Получается, – ответил командир, не отводя глаз от чернявой. – Типа того и получается. Причем, сдернула она не из какого-нибудь Хутора, а из города, в котором есть цивильный рынок трес-шлюшек, есть Коллектор и есть колизей. Поблизости только один такой. Ставродар. И, честно говоря, я бы очень хотел знать, как ей удалось оттуда сбежать.
   Ухо выругался.
   – Да какая разница как удалось! На кой хрен она нам вообще сдалась?! Если привезем девку в Ставродар – придется возвращать хозяину.
   Стольник покачал головой.
   – Не придется, – взводный указал на рубец над грудью. – Идентификационное клеймо-тату она с себя содрала. Так что теперь никто не пробьет девчонку по базе. А значит, никто не вправе предъявлять на нее претензий. Теперь это наша добыча и только наша.
   Дикая скривилась как от зубной боли.
   – Ладно, – махнул рукой Стольник. – Не хочешь рассказывать о себе – молчи. Пока молчи… Сейчас меня интересует другое. Объясни, что вы делали в буферке? Зачем поперлись к Хуторам? Сколько групп с вами? Где искать остальных?
   Она улыбнулась не по-доброму. И заговорила, наконец. Дерзко, с вызовом:
   – А замучаешься искать остальных, пятнистый! Можешь считать этот рейд провальным.
   Борис насторожился. Как-то уж слишком уверенно чернявая об этом заявила. Что-то в ее словах было такое… Она словно знала о чем-то, но не горела желанием поделиться своим знанием.
   – Не каркай, сука! – нахмурился Ухо. Кажется, сержант тоже что-то почувствовал. Впрочем, не он один.
   – Погоди-погоди, сержант, – отстранил безухого помощника Стольник. Взводный присел перед чернявой на корточки. – А вот с этого места поподробнее, пожалуйста. Почему ты решила, что наш рейд будет неудачным?
   – Потому что… – дикая понизила голос. – Потому что…
   И – вовсе перешла на шепот. Стольник подался вперед.
   – Тьфу!
   Точный плевок угодил взводному в лицо.
   Дикая улыбнулась.
   Стольник утерся. Поднялся на ноги. Неодобрительно покачал головой.
   – Напрасно ты так, подруга, – вздохнул он. Голос его был спокойным. Пугающе спокойным.
   Одним лишь тоном сказанного Стольник демонстрировал свою силу и власть. И намекал на уйму возможностей заставить человека говорить, даже если он этого делать не хочет.
   Вот только была тут одна загвоздочка. Принуждая пленницу к откровенности пытками, можно ее ненароком покалечить. А на калечном товаре много не заработаешь. Наверное, дикая тоже это хорошо понимала.
   – Стольник! – сзади раздался чей-то крик.
   Из командирской машины как ошпаренный выскочил связист. Парень подбежал к ним – взволнованный и радостный.
   – Стольник, там это…
   Махнул рукой куда-то за спину.
   – Что? – нетерпеливо рявкнул взводный.
   – Разведка вышла на связь!
   – Ну?!
   – Сообщают, что нашли еще диких. Других.
   – Вот как? – Стольник хищно улыбнулся. Оживились хэды, стоявшие рядом. – Тоже идут сюда?
   – Нет, не идут, – замотал головой связист. – Остановились в заброшенном Хуторе.
   – Где?
   – Западнее от нас. В часе езды отсюда. Ну… то есть разведчики добрались туда за час.
   – Значит, колонна доедет за два – два с половиной, – вслух прикинул Ухо.
   – Сколько диких? – спросил Стольник.
   – Точно установить не удалось. Но, во всяком случае, побольше чем этих, – связист кивнул на чернявую.
   Стольник тоже взглянул на пленницу:
   – Ну что, подруга, не сбываются твои пророчества. Мы еще из буферки не вышли, а добыча, видишь, сама косяками прет прямо в руки. И знаешь, мне отчего-то кажется, что этот рейд будет особенно удачным.
   – А мне так не кажется, – злобно процедила дикарка.
   – Твои проблемы, – отмахнулся Стольник. Взводный повернулся к сержанту: – Ухо, девчонку – в тресовозку, заприте ее в клетке для буйных. Сами – живо по машинам! Выезжаем через три минуты.
   Взводный направился к командирскому броневичку.
   – Собрать оружие! – загремел голос Ухо. – Все – по машинам! Быстро-быстро-быстро!
   В поднявшейся суете взгляд сержанта выцепил Бориса:
   – Берест, постой. Ты подстрелил девчонку – ты ею и займись. И за остальными дикими заодно приглядишь. Сядешь в тресовозку на место контролера. Гвоздь, помоги ему запихнуть дикую в отсек для буйных. Хватит кривиться, Гвоздь, это приказ! Давайте, давайте, шевелитесь. Наручники с нее снимете, но осторожнее там. И шмотки ей бросьте – пусть оденется. По ночам прохладно бывает, а простуженные трессы нам не нужны. Только это… из карманов все вытряхнете. И подкладку в куртке прощупайте, чтобы оружия никакого не было.
   Оружия в куртке не было.
   Борис и Гвоздь втащили пленницу в трес-транспорт и уже там сняли с нее наручники. Мышцы девчонки еще не полностью отошли от парализатора, так что дикарка двигалась неловко, практически не сопротивляясь.
   Чернявую заперли в небольшом изолированном отсеке с двойными решетками, расположенном напротив места охранника-контролера. В клетку для буйных сажали самых опасных диких, за которыми требовался особый присмотр.
   Туда же, в клетку бросили майку и куртку с вывернутыми карманами.
   – Оденься, – велел Борис.
   Чернявая потянулась за вещами.
   Когда решетчатая дверь захлопнулась, уже вовсю ревели моторы. Гвоздь поспешил к машине Уха. Борис остался в трес-транспорте наблюдать за дикими.

Глава 8

   Колонна шла на полной скорости. Дорога была дрянная. В тресовозке трясло еще сильнее, чем в бронетранспортере. О мягкости хода создатели этой машины, явно, заботились не в самую первую очередь. Их интересовало другое: чтобы в железную коробку на колесах вмещалось побольше народу.
   Кабину водителя отделяла глухая перегородка. Возле кабины имелся узкий проход с двумя решетчатыми дверьми, через которые заводили и выводили пленных. Или заносили и выносили.
   Между дверьми в небольшом тамбуре крепилось откидное сиденье и небольшой пульт, вмонтированный в стену. Здесь дежурил охранник-контролер. Сейчас на месте контролера сидел Борис.
   Еще в Хуторе с ними провели необходимый инструктаж и дали несколько практических уроков. Борис знал о передвижной тюрьме и о правилах перевозки заключенных все, что нужно было знать хэдхантеру.
   Несмотря на внешнюю простоту, тресовозки, представляли собой довольно сложную систему. Конструкторы, создававшие транспорты для перевозки людей, постарались продумать все до мелочей. При необходимости, одним нажатием кнопки на пульте контроллера, можно было опустить внутренние решетки, разбив все пространство тресовозки на несколько отсеков. Можно было заблокировать выход дополнительной дверью. Можно было пустить по любому из многочисленных контуров несмертельный, но чувствительный электрический разряд. Под кабиной были установлены специально предназначенные для этого генератор и энергоемкие аккумуляторы, а в фургоне тресовозки имелись предупреждающие знаки и надписи.
   Кормили заключенных через выдвижные кормушки в бортах и во внутренней двери-решетке. Выводить арестантов по нужде нужды не было. Такой вот каламбур-с… В полу тресовозки имелись отверстия для слива нечистот, и пленники должны были справлять свои естественные потребности на ходу. Всякий раз останавливаться и выводить диких наружу – замаешься. Да и небезопасно это: когда тресовозки набиты живым товаром, что называется, под завязку, уследить за всеми весьма проблематично.
   О том, что будущие тресы задохнутся, можно было не беспокоиться: в салоне хватало зарешетченых окон, а при закрытых окнах работала мощная вентиляция. Воздушные потоки продували весь транспорт.
   Когда колонна проходила мимо рек или водоемов, в специальные баки на крыше можно было закачать воду и под сильным давлением промыть тресовозку изнутри вместе с людьми. На сленге хэдов такая принудительная брандспойтная помывка называлась баней. Очень полезная и практичная процедура. Много времени не занимает, но позволяет поддерживать должную чистоту даже при большой скученности.
   А народу в одной тресовозки после удачного рейда может помещаться до ста человек… Голов…
   Да, тесновато будет, конечно, но с учетом хорошей вентиляции и помывок – не смертельно. У охотников-хэдов нет цели морить свою добычу в душегубках. У них другая задача: доставить живой товар к месту продажи в целости и сохранности. Так что по сравнению с рабами-неграми, которых месяцами везли по морской болтанке в переполненных корабельных трюмах, у пассажиров тресовозки – условия вполне комфортные.
   Правда, сам Борис и дня бы не хотел провести в подобном «комфорте».
   Как и положено по инструкции, он следил за заключенными через решетку. Дикие в пустом и просторном (пока – пустом и просторном) салоне сбились в кучку. Сидели на незагаженном еще полу, в самом центре. Подпрыгивали вместе с машиной на кочках и ухабах. Косились на него. Все – подавленные, вялые после парализатора. Отчаявшиеся.
   Чернявая была совсем рядом. Клетка для буйных находилась в паре шагов от места контролера. Взгляд Бориса нет-нет, да и соскальзывал на нее.
   Чернявая кое-как застегнула непослушными пальцами джинсы, надела майку, влезла в куртку и теперь, морщась, сосредоточенно разминала руки и ноги. Восстанавливала чувствительность в конечностях. Остаточное действие парализатора, наверное, не очень приятная штука.
   Ага, девчонка окончательно пришла в себя.
   Встала. Пошатываясь и чуть согнув ноги в коленях, шагнула к решетке. Дошла, несмотря на сильную тряску. Схватилась за прутья, прислонилась лицом к железу. Сейчас ее личико, не искаженное судорогой, выглядело мило. Даже раскрасневшееся от злости, даже с горящими от ненависти глазами. А уж если это лицо еще и отмыть…
   И фигурка, между прочим – что надо. Вот только шрамы на руках, шее и груди… А впрочем, и с ними за такую симпотягу неплохо заплатят.
   «М-да, хороша, стерва! – подумал Борис. – Были бы деньги – купил бы себе такую. Да, вот именно такую бы и купил».
   Но нужной суммы у него нет. И заработает он ее еще не скоро.
   Борис заметил, как побелели тонкие пальцы, вцепившиеся в железные прутья. Спохватился. Вообще-то, подпускать буйных к решетке вплотную запрещалось.
   – Эй! – крикнул Борис. – Ну-ка назад! Живо!
   Но девчонке было наплевать на хэдхантерские правила. Она, не моргая, смотрела на конвоира.
   «Змея!» – передернуло Бориса.
   – Это ведь ты меня подстрелил, а пятнистый? – обратилась к нему дикая. Голос у нее был негромкий и приятный. Ласковый почти.
   Она улыбалась. Так, как будто хотела его сожрать. Белели ровные зубки (редкость вообще-то для диких, за такие зубки любой покупатель сходу накинет полцены), заиграли ямочки на щеках.
   – Ну я, – буркнул Борис.
   И прикусил язык. Вступать в разговор с тресами охраннику-контролеру не положено.
   – Отойди от решетки, – посоветовал он. – Разряд словишь.
   На пульте контроллера имелась кнопка, позволяющая влегкую выполнить эту угрозу. На внутренней двери висела предупреждающая табличка, которую дикая не могла не видеть.
   Пленница, однако, и не подумала отходить.
   – И что, много ты на мне заработал? Какую подачку кинули тебе командиры?
   Борису этот разговор не нравится. Да и вообще обидно слушать такое. Ничего ведь он на своем первом тресе не заработал. Ухо за стычку с Гвоздем аннулировал его баллы.
   – Отойди, говорю! – прохрипел Борис.
   Конечно, он мог бы пустить ток на решетку сразу, без разговоров – Гвоздь так бы и поступил, но…
   Какое-то «но» ему мешало. Не хотелось почему-то бить чернявую разрядом. Не было в этом пока необходимости. Девчонка и так уже настрадалась.
   – Ты ведь у них новичок, да? Салага? – она блеснула глазами. – Суетишься, дергаешься, говоришь много.
   – Пасть закрой!
   Чернявая перестала улыбаться.
   – Я тебя убью, пятнистый – вдруг тихо, но отчетливо, с грудным придыханием произнесла она. Сказала так, как иные экзальтированные барышни шепчут своему избраннику признание в любви.
   – Чего? – опешил Борис. Такая заява! Оч-ч-чень неожиданно…
   – Убью, говорю тебя. Потом. Земля круглая, пятнистый, а мир тесен. Когда-нибудь мы с тобой встретимся так, что решетки между нами не будет.
   Ну надо же, какой пафос и какая уверенность! Девчонка, брошенная в тресовозку, грозит расправой хэдхантеру…
   – Для такой встречи тебе нужно сначала освободиться, – усмехнулся Борис. – Как минимум…
   – Однажды я уже освободилась, – она коснулась своей левой груди, уже упрятанной под майку и куртку.
   Значит, Стольник прав? Значит, на груди чернявой, в самом деле, был вытатуирован идентификационный номер?
   – Посмотри на меня внимательно, пятнистый. Посмотри и запомни: ты видишь свою смерть.
   Он снова не смог сдержать улыбки. На понты берет дикарка! Только неумело как-то, неубедительно! Все-таки свою смерть Борис представлял несколько иначе.
   Все это становилось забавным.
   Чернявая улыбнулась ему в ответ. Одними губами. Ледяной улыбкой, от которой, казалось, зазвенел воздух в контролерском тамбуре. Глаза дикой не улыбались… Наверное, такие глаза, действительно, могли бы принадлежать старухе с косой.
   Бориса перестало забавлять происходящее.
   – Знаешь, что, смертушка, – процедил Борис. – Вообще-то, если бы не я, тебя бы вы…ли, как дохлую сучку.
   Он вспомнил искаженное лицо Гвоздя, его хриплый голос и руки, судорожно стягивающие джинсы с обездвиженного тела чернявой девчонки.
   – Во все дырки вы…ли бы!
   Она смотрела ему в глаза долго и внимательно. Борис игру в гляделки выдержал.
   – Я, можно сказать, тебя от надругательства спас, а ты тут убивать меня собралась, – хмыкнул он.
   – Тогда, я убью тебя быстро, – серьезно сказала она, пожав плечами. Ее большие карие глаза блестели. Причиной такого блеска обычно бывает или страсть или лютая ненависть.
   О страсти сейчас речи идти, конечно же, не могло.
   – Ты не будешь мучаться долго, пятнистый. Обещаю.
   Однако! Как мило! Мило…
   Борис напрягся. А ведь она, тварюшка эта, действительно, ему начинала… Нравиться начинала, что ли? Поймав себя на этой мысли, Борис пару раз прокрутил ее в голове, глядя в горящие глаза-угольки собеседницы. Убедился, что да, все именно так и обстоит.
   Начинает.
   Нравиться.
   Или не начинает? Или, может быть, не сейчас все пробудилось? Может, раньше? Может, еще тогда, когда он отбивал девчонку у Гвоздя?
   Что ж, тем хуже. Не к месту и не ко времени зародившаяся симпатия его встревожила. Симпатия имеет свойство перерастать в нечто большее, а это ему ни к чему. Хэдхантер, втюрившийся в дикую, которая спит и видит, как бы отправить его на тот свет… Курам на смех!
   – Ну и чего уставился? – фыркнула чернявая. – Нравлюсь, что ли?
   Сучка словно читала его мысли. Молодые привлекательные стервозы вообще очень чутки на этот счет.
   Ага, ну вот он уже и не сомневается в ее привлекательности! Борис вновь прислушался к своим ощущениям, попытался проанализировать их – отстраненно и холодно. Они ему не понравились.
   Нет, так нельзя. Ему так нельзя ни в коем случае!
   Если он – по эту сторону решетки, а она – по ту. Если он – тюремщик, а она – узница. Если он – хэдхантер, а она… Она треска. Бывшая. И будущая.
   В такой ситуации симпатия вредна и опасна. Гнать ее надо, на хрен, эту симпатию. Он здесь для того, чтобы делать карьеру, а не романтические шуры-муры разводить.
   – Пшла вон! – бросил он ей, как собаке.