Страница:
— Хитрые мерзавцы! — покачал головой Вавилов. — Видно, солидные люди орудовали, не портяночники!
— Понятно, что опытные и крайне наглые. Лезли в дом, зная определенно, что ни Чурбанова, ни секретаря дома нет.
— А как обнаружили кражу?
— Дворник с рассветом принялся мести двор и сразу же нашел связанного сторожа. Чуть позже заметили распахнутое окно на втором этаже. Вызвали Чурбанова, Тот послал за полицией. Тартищев — за мной! Словом, к семи утра я уже пахал на всю катушку. Чурбанов, конечно, растерялся и поначалу нес полнейшую околесицу. Мне так и не удалось выяснить, как к нему попали старинные книги. Вернее всего, не очень честным путем. Стоило мне задать вопрос, каким образом он их приобрел, то услышал в ответ такую чушь, что хоть уши затыкай.
А как только спросил о цене, то он и вовсе начал ахать и хвататься за сердце.
— Тут я его понимаю, — усмехнулся Иван, — наверняка целое состояние стоят, иначе не бледнел бы от твоих вопросов.
— Я поинтересовался, не предлагал ли кто ему продать эти книги. Отрицает, говорит, что ничего подобного не было, а вот Усвятов сообщил, что незадолго до ограбления Чурбанов получил письмо без обратного адреса. Секретарь передал хозяину конверт нераспечатанным, поэтому не знает, что было в письме. Но он находился в соседней комнате и слышал сквозь приоткрытую дверь, как Илья Фомич ругался, возможно, по поводу этого письма: «Ишь, чего захотели, малакайники! Шиш вам с надвигой, а не „Житие“!»
— Что значит «Житие»? Название рукописи?
— Ну да! Это действительно начало названия рукописи, особые приметы которой я тебе показал. Полное ее название:
«Житие и подвизи святого благоверного князя Александра Невского чудотворца». Некоторые тексты в ней почти угасли, как сообщил Чурбанов, и если воры будут обращаться с ней небрежно, то она просто превратиться в прах. Представляешь, при этом он заплакал.
— Представляю, — вздохнул Иван, — эти собиратели, что дети малые. Мать умрет, так не будут плакать, как о подобных книжонках.
— Честно сказать, у меня язык не поворачивается назвать «Житие» книжонкой. Это — настоящий исторический памятник, которому цены нет, и храниться он должен в условиях гораздо лучших и более безопасных, чем у Чурбанова. Но имеется одно обстоятельство, которое многое объясняет… — Алексей окончательно избавился от дремотного состояния. Он вновь почувствовал то самое необъяснимое волнение, которое испытывал сегодня всякий раз, как только разговор заходил о древних рукописях. — Оказывается, все пропавшие книги объявлены официальной церковью еретическими и подлежат уничтожению. Поэтому Илья Фомич так и нервничал. И книги ему хотелось найти, и боялся, что их у него отнимут.
— Я понимаю, почему Ольховский в него вцепился. Угроза государственным устоям, и прочая, прочая, прочая, — скривился в ухмылке Вавилов. — Теперь купцу уж точно своих книг не видать, да и ему самому как бы в острог не загреметь!
Известно, что даже содержание этих книг преследуется церковью вплоть до отлучения.
— Но я Ольховскому не завидую. Чурбанов очень испугался, и вполне возможно, откажется не только от своих показаний, а и от розыска.
— Теперь не откажется! Бронислав Карлович на горло ему наступит и будет давить, пока тот хрипеть не начнет. Все выдавит из купчишки, даже про то, что тот ни сном ни духом не знал.
— Я у секретаря кое-что еще выведал про это «Житие».
В то время использовали железосинеродистые чернила желтоватого цвета. Текст написан четким полууставным почерком второй половины XVI века. На одном из листов проставлена дата — 1591 год. На других листах она повторяется, но написана разными способами — от сотворения мира и Рождества Христова, по лунному и по солнечному календарю, по годам правления царя и патриарха. Эту дату историки называют «черной», так как она написана на бумаге чернилами. Но есть еще и «белая» — дата водяного знака на бумаге рукописи.
Усвятов объяснил, что «белая» дата менее точно определяет год создания рукописи. Бумага могла просто залежаться, и наверняка прошло несколько лет, прежде чем она попала в руки писца. Кроме того, в рукописи сообщалось имя создателя «Жития Александра Невского». Но по древнерусской традиции имя книжника зашифровано сложной цифровой загадкой.
Усвятов пытался разгадать эту головоломку, но безуспешно.
Похоже, что загадка написана с ошибкой и поэтому вообще не решается.
— Видно, он и вправду хорошо разбирается в рукописях.
— Усвятов? — переспросил Алексей. — Я ведь уже сказал об этом. Десять лет назад он закончил исторический факультет Казанского университета. Тема его диссертации напрямую связана с древними рукописями, которые удалось обнаружить на Урале и в Сибири, и как оказалось, в большей части, именно ему. Причем все экспедиции оплачивал Чурбанов. Прежде считалось, что в наших краях древнерусская книжность представлена очень бедно. Дескать, какие могут быть древние книги в стране, освоение которой началось в XVII веке. Оказывается, русские переселенцы, кроме самого нужного для жизни, везли с собой книги. Среди них творения византийских писателей, рукописные обличения никонианской церкви и первые печатные книги. Большинство из них признаны еретическими. Раскольники тщательно оберегали их. Прятали в тайниках, столь же тайно переписывали, словом, хранили как зеницу ока, потому что несли их на себе тысячи верст с Поморья и из Керженца. Усвятов рассказал, что еще в начале нашего века снаряжались целые воинские команды, которые рыскали по тайге, уничтожали скиты, искали тайники с книгами и сжигали их без разбора. Много людей погибло тогда, защищая старую веру и ее символы. Да и сейчас не лучше. Охранное отделение как раз и занимается подобными вещами, так что Ольховский и вправду не отцепится от купца, пока не выведает все, что ему потребуется. И еще… — Алексей перешел на шепот и оглянулся по сторонам. Но вряд ли кто мог их подслушать, потому что палуба совершенно опустела, и они с Иваном остались одни.
— Ладно, говори, никто нас не слышит, — улыбнулся добродушно Вавилов и озадаченно покачал головой:
— Вот что значит образование! За полдня столько успел узнать, что мне за год не осилить!
— Только не кокетничай, — рассердился Алексей, — ты любому профессору сто очков вперед дашь. И поручи Тартищев тебе это дело, ты б Ольховскому через неделю такой фитиль вставил бы!
— Можно подумать, ты бы от меня отстал! — улыбнулся Иван польщенно. — Только бодливой корове бог рогов не дал. Занимается этим делом Бронислав Карлович, и пусть занимается, а мы с тобой тайменя едем ловить. И это наша первейшая задача на сей момент! — И вдруг с подозрением посмотрел на приятеля:
— Постой, ты чего затеял? Бумажки эти, приметы, «белая» дата, «черная»… Что ты мне мозги пудришь? Говори прямо, что еще узнал, что тебя заусило, как щуку на тройник?
Алексей отвел взгляд и выбил пальцами дробь на столешнице. Потом задумчиво посмотрел на Ивана:
— Не знаю, что меня дернуло рассказать Усвятову о драке, что учинила эта девчонка в черном балахоне. Правда, ни о филерах, ни об офене я не упомянул. Представил себя случайным очевидцем, но ты бы видел: Иван, как он побледнел, когда я упомянул про посох и красную кайму на капюшоне. Перекрестился, а губы трясутся, как от сильного испуга.
«Что с вами? — спрашиваю. — Может, воды дать?» А он меня не слышит, глаза по полтиннику и шепчет: «А больше вы ничего не заметили?» — «Заметил, — говорю, — кольцо серебряное…» А он перебивает: «На указательном пальце левой руки? А по ободу надпись старинными буквами „Спаси и Сохрани“?» — «Верно, на указательном пальце, — соглашаюсь, — но вот что написано, не разглядел. Я это кольцо пару мгновений всего и видел…» И стоило ему это услышать, как схватился он за голову и запричитал: «Ратники! Господи! Ратники! Говорил же Илье Фомичу…» — а потом, как оглашенный, выскочил из комнаты, где мы беседовали, даже не попросил разрешения уйти. На столе у него бумаги стопкой лежали, вещи какие-то старинной работы, кинжал… Так он на бегу их рукой смахнул, даже не заметил. Пришлось подбирать их с пола… И поговорить с ним мне больше не удалось, потому что через минуту на пороге возник Ольховский, и меня от дела освободили. Я потом хотел Усвятова найти и приватным образом с ним побеседовать, но куда там! Мне даже близко подойти к нему не позволили!
— Что ж, начнем танцевать от печки, — Иван положил ладони на стол и пошевелил пальцами. — Что-то ручонки затекли. Видно, давно донесение. Тартищеву не писали. — И с самым серьезным видом посмотрел на Алексея. — Книги у Чурбанова сперли дорогие, но запрещенные, как еретические.
И если за это дело взялись орлы Ольховского, этих книг купцу не видать как собственных ушей. Кто их украл, он не подозревает, но его секретарь вусмерть напугался, когда ты ему рассказал об этой ведьме с посохом и о двух ее пособниках в бахотне с красной полосой.
— Как ты сказал? — удивился Алексей. — В какой еще бахотне?
— Бахотня, так эти балахоны называются у раскольников, — пояснил Иван.
— Так ты с самого начала понял, что она из староверов? — поразился Алексей. — А почему молчал?
— А что это меняет? — вполне резонно поинтересовался Иван. — Раскольница она не раскольница, пусть этим Бронислав Карлович занимается, а мы с тобой в отпуске или нет?
— В отпуске, — отмахнулся как от назойливой мухи Алексей. — Выходит, в охранном гораздо раньше нас пронюхали об этих ратниках? Вспомни, ты сам сказал, что Тумак и Кощей наверняка важную птичку на поводке держали?
— Ну, сказал и сказал, и что с того? Девку-то все равно проворонили!
— Но по какой причине они за ней гнались? Возможно, она замешана в краже книг? Хотя ее преследовали днем, а книги украли ночью…
— Давай не будем гадать, как девки на Святках! — Иван хлопнул его по плечу. — Пошли лучше спать. Завтра рано вставать. В десять утра прибываем в Мотылево, там нас будут ждать лошади от Никиты.
Через полчаса они уже спали, каждый в своей каюте. И сны их были не столь безмятежны, как это бывает на второй день отпуска… Они спали, не ведая, что их ждет впереди, а ленивые воды реки уносили пароход все дальше и дальше от Североеланска.
Островерхие шапки лесов и черные гряды дальних хребтов посеребрила луна, выглянувшая из-за туч. Разгулявшийся ветер раскачивал и тряс мохнатые лапы кедров. Его порывы разгоняли и с разбегу выбрасывали на берег мутные волны, которые, шипя по-змеиному, уползали обратно, оставляя на мокрой гальке мусор: кору, разлохмаченные ветки, ошметья грязной, быстро тающей пены. А еще он разносил по свету дымы окрестных деревень, стойбищ инородцев и скитов — тайных убежищ старообрядцев. Они затерялись в тайге и в горах, в надежде уберечь себя и свою веру от Антихриста, который воцарился, по их разумению, на земле после Великого раскола, учиненного патриархом Никоном.
Воет ветер… Гонит пенистые волны… Гнет молодой лес, но стоят, не поддаются его напору кряжистые кедры и узловатые лиственницы… Ветер, небо, ночь… А под звездами — огромный мир, в котором есть место каждому…
Глава 4
Глава 5
— Понятно, что опытные и крайне наглые. Лезли в дом, зная определенно, что ни Чурбанова, ни секретаря дома нет.
— А как обнаружили кражу?
— Дворник с рассветом принялся мести двор и сразу же нашел связанного сторожа. Чуть позже заметили распахнутое окно на втором этаже. Вызвали Чурбанова, Тот послал за полицией. Тартищев — за мной! Словом, к семи утра я уже пахал на всю катушку. Чурбанов, конечно, растерялся и поначалу нес полнейшую околесицу. Мне так и не удалось выяснить, как к нему попали старинные книги. Вернее всего, не очень честным путем. Стоило мне задать вопрос, каким образом он их приобрел, то услышал в ответ такую чушь, что хоть уши затыкай.
А как только спросил о цене, то он и вовсе начал ахать и хвататься за сердце.
— Тут я его понимаю, — усмехнулся Иван, — наверняка целое состояние стоят, иначе не бледнел бы от твоих вопросов.
— Я поинтересовался, не предлагал ли кто ему продать эти книги. Отрицает, говорит, что ничего подобного не было, а вот Усвятов сообщил, что незадолго до ограбления Чурбанов получил письмо без обратного адреса. Секретарь передал хозяину конверт нераспечатанным, поэтому не знает, что было в письме. Но он находился в соседней комнате и слышал сквозь приоткрытую дверь, как Илья Фомич ругался, возможно, по поводу этого письма: «Ишь, чего захотели, малакайники! Шиш вам с надвигой, а не „Житие“!»
— Что значит «Житие»? Название рукописи?
— Ну да! Это действительно начало названия рукописи, особые приметы которой я тебе показал. Полное ее название:
«Житие и подвизи святого благоверного князя Александра Невского чудотворца». Некоторые тексты в ней почти угасли, как сообщил Чурбанов, и если воры будут обращаться с ней небрежно, то она просто превратиться в прах. Представляешь, при этом он заплакал.
— Представляю, — вздохнул Иван, — эти собиратели, что дети малые. Мать умрет, так не будут плакать, как о подобных книжонках.
— Честно сказать, у меня язык не поворачивается назвать «Житие» книжонкой. Это — настоящий исторический памятник, которому цены нет, и храниться он должен в условиях гораздо лучших и более безопасных, чем у Чурбанова. Но имеется одно обстоятельство, которое многое объясняет… — Алексей окончательно избавился от дремотного состояния. Он вновь почувствовал то самое необъяснимое волнение, которое испытывал сегодня всякий раз, как только разговор заходил о древних рукописях. — Оказывается, все пропавшие книги объявлены официальной церковью еретическими и подлежат уничтожению. Поэтому Илья Фомич так и нервничал. И книги ему хотелось найти, и боялся, что их у него отнимут.
— Я понимаю, почему Ольховский в него вцепился. Угроза государственным устоям, и прочая, прочая, прочая, — скривился в ухмылке Вавилов. — Теперь купцу уж точно своих книг не видать, да и ему самому как бы в острог не загреметь!
Известно, что даже содержание этих книг преследуется церковью вплоть до отлучения.
— Но я Ольховскому не завидую. Чурбанов очень испугался, и вполне возможно, откажется не только от своих показаний, а и от розыска.
— Теперь не откажется! Бронислав Карлович на горло ему наступит и будет давить, пока тот хрипеть не начнет. Все выдавит из купчишки, даже про то, что тот ни сном ни духом не знал.
— Я у секретаря кое-что еще выведал про это «Житие».
В то время использовали железосинеродистые чернила желтоватого цвета. Текст написан четким полууставным почерком второй половины XVI века. На одном из листов проставлена дата — 1591 год. На других листах она повторяется, но написана разными способами — от сотворения мира и Рождества Христова, по лунному и по солнечному календарю, по годам правления царя и патриарха. Эту дату историки называют «черной», так как она написана на бумаге чернилами. Но есть еще и «белая» — дата водяного знака на бумаге рукописи.
Усвятов объяснил, что «белая» дата менее точно определяет год создания рукописи. Бумага могла просто залежаться, и наверняка прошло несколько лет, прежде чем она попала в руки писца. Кроме того, в рукописи сообщалось имя создателя «Жития Александра Невского». Но по древнерусской традиции имя книжника зашифровано сложной цифровой загадкой.
Усвятов пытался разгадать эту головоломку, но безуспешно.
Похоже, что загадка написана с ошибкой и поэтому вообще не решается.
— Видно, он и вправду хорошо разбирается в рукописях.
— Усвятов? — переспросил Алексей. — Я ведь уже сказал об этом. Десять лет назад он закончил исторический факультет Казанского университета. Тема его диссертации напрямую связана с древними рукописями, которые удалось обнаружить на Урале и в Сибири, и как оказалось, в большей части, именно ему. Причем все экспедиции оплачивал Чурбанов. Прежде считалось, что в наших краях древнерусская книжность представлена очень бедно. Дескать, какие могут быть древние книги в стране, освоение которой началось в XVII веке. Оказывается, русские переселенцы, кроме самого нужного для жизни, везли с собой книги. Среди них творения византийских писателей, рукописные обличения никонианской церкви и первые печатные книги. Большинство из них признаны еретическими. Раскольники тщательно оберегали их. Прятали в тайниках, столь же тайно переписывали, словом, хранили как зеницу ока, потому что несли их на себе тысячи верст с Поморья и из Керженца. Усвятов рассказал, что еще в начале нашего века снаряжались целые воинские команды, которые рыскали по тайге, уничтожали скиты, искали тайники с книгами и сжигали их без разбора. Много людей погибло тогда, защищая старую веру и ее символы. Да и сейчас не лучше. Охранное отделение как раз и занимается подобными вещами, так что Ольховский и вправду не отцепится от купца, пока не выведает все, что ему потребуется. И еще… — Алексей перешел на шепот и оглянулся по сторонам. Но вряд ли кто мог их подслушать, потому что палуба совершенно опустела, и они с Иваном остались одни.
— Ладно, говори, никто нас не слышит, — улыбнулся добродушно Вавилов и озадаченно покачал головой:
— Вот что значит образование! За полдня столько успел узнать, что мне за год не осилить!
— Только не кокетничай, — рассердился Алексей, — ты любому профессору сто очков вперед дашь. И поручи Тартищев тебе это дело, ты б Ольховскому через неделю такой фитиль вставил бы!
— Можно подумать, ты бы от меня отстал! — улыбнулся Иван польщенно. — Только бодливой корове бог рогов не дал. Занимается этим делом Бронислав Карлович, и пусть занимается, а мы с тобой тайменя едем ловить. И это наша первейшая задача на сей момент! — И вдруг с подозрением посмотрел на приятеля:
— Постой, ты чего затеял? Бумажки эти, приметы, «белая» дата, «черная»… Что ты мне мозги пудришь? Говори прямо, что еще узнал, что тебя заусило, как щуку на тройник?
Алексей отвел взгляд и выбил пальцами дробь на столешнице. Потом задумчиво посмотрел на Ивана:
— Не знаю, что меня дернуло рассказать Усвятову о драке, что учинила эта девчонка в черном балахоне. Правда, ни о филерах, ни об офене я не упомянул. Представил себя случайным очевидцем, но ты бы видел: Иван, как он побледнел, когда я упомянул про посох и красную кайму на капюшоне. Перекрестился, а губы трясутся, как от сильного испуга.
«Что с вами? — спрашиваю. — Может, воды дать?» А он меня не слышит, глаза по полтиннику и шепчет: «А больше вы ничего не заметили?» — «Заметил, — говорю, — кольцо серебряное…» А он перебивает: «На указательном пальце левой руки? А по ободу надпись старинными буквами „Спаси и Сохрани“?» — «Верно, на указательном пальце, — соглашаюсь, — но вот что написано, не разглядел. Я это кольцо пару мгновений всего и видел…» И стоило ему это услышать, как схватился он за голову и запричитал: «Ратники! Господи! Ратники! Говорил же Илье Фомичу…» — а потом, как оглашенный, выскочил из комнаты, где мы беседовали, даже не попросил разрешения уйти. На столе у него бумаги стопкой лежали, вещи какие-то старинной работы, кинжал… Так он на бегу их рукой смахнул, даже не заметил. Пришлось подбирать их с пола… И поговорить с ним мне больше не удалось, потому что через минуту на пороге возник Ольховский, и меня от дела освободили. Я потом хотел Усвятова найти и приватным образом с ним побеседовать, но куда там! Мне даже близко подойти к нему не позволили!
— Что ж, начнем танцевать от печки, — Иван положил ладони на стол и пошевелил пальцами. — Что-то ручонки затекли. Видно, давно донесение. Тартищеву не писали. — И с самым серьезным видом посмотрел на Алексея. — Книги у Чурбанова сперли дорогие, но запрещенные, как еретические.
И если за это дело взялись орлы Ольховского, этих книг купцу не видать как собственных ушей. Кто их украл, он не подозревает, но его секретарь вусмерть напугался, когда ты ему рассказал об этой ведьме с посохом и о двух ее пособниках в бахотне с красной полосой.
— Как ты сказал? — удивился Алексей. — В какой еще бахотне?
— Бахотня, так эти балахоны называются у раскольников, — пояснил Иван.
— Так ты с самого начала понял, что она из староверов? — поразился Алексей. — А почему молчал?
— А что это меняет? — вполне резонно поинтересовался Иван. — Раскольница она не раскольница, пусть этим Бронислав Карлович занимается, а мы с тобой в отпуске или нет?
— В отпуске, — отмахнулся как от назойливой мухи Алексей. — Выходит, в охранном гораздо раньше нас пронюхали об этих ратниках? Вспомни, ты сам сказал, что Тумак и Кощей наверняка важную птичку на поводке держали?
— Ну, сказал и сказал, и что с того? Девку-то все равно проворонили!
— Но по какой причине они за ней гнались? Возможно, она замешана в краже книг? Хотя ее преследовали днем, а книги украли ночью…
— Давай не будем гадать, как девки на Святках! — Иван хлопнул его по плечу. — Пошли лучше спать. Завтра рано вставать. В десять утра прибываем в Мотылево, там нас будут ждать лошади от Никиты.
Через полчаса они уже спали, каждый в своей каюте. И сны их были не столь безмятежны, как это бывает на второй день отпуска… Они спали, не ведая, что их ждет впереди, а ленивые воды реки уносили пароход все дальше и дальше от Североеланска.
Островерхие шапки лесов и черные гряды дальних хребтов посеребрила луна, выглянувшая из-за туч. Разгулявшийся ветер раскачивал и тряс мохнатые лапы кедров. Его порывы разгоняли и с разбегу выбрасывали на берег мутные волны, которые, шипя по-змеиному, уползали обратно, оставляя на мокрой гальке мусор: кору, разлохмаченные ветки, ошметья грязной, быстро тающей пены. А еще он разносил по свету дымы окрестных деревень, стойбищ инородцев и скитов — тайных убежищ старообрядцев. Они затерялись в тайге и в горах, в надежде уберечь себя и свою веру от Антихриста, который воцарился, по их разумению, на земле после Великого раскола, учиненного патриархом Никоном.
Воет ветер… Гонит пенистые волны… Гнет молодой лес, но стоят, не поддаются его напору кряжистые кедры и узловатые лиственницы… Ветер, небо, ночь… А под звездами — огромный мир, в котором есть место каждому…
Глава 4
Только-только засветлело небо. Подступившую к берегу тайгу окутывал серый туман, но уже кричали петухи, а над трубами темных от мороси изб курчавились первые дымки.
Натужно мычали коровы, звенели о дно подойника струйки молока, блеяли в загонах козы и овцы, лениво перебрехивались собаки. А несколько кудлатых, со слипшейся шерстью псов сидели на косогоре, к которому от пристани вела узкая извилистая тропка, и наблюдали, как подходит пароход и бросает якорь в сотне саженей от берега. Тотчас от него отвалила большая лодка с двумя гребцами и устремилась к пароходу за пассажирами.
На косогоре их дожидалась коляска, запряженная тройкой лошадей, и три казака: один — молодой в форме урядника и Два рядовых — возрастом лет на десять постарше, в овчинных папахах и синих чекменях. В поводу они держали несколько лошадей. Судя по широким, слегка прогнутым спинам, предназначены они были для перевозки багажа, который спускали с парохода в крупноячеистой сетке прямо в лодку. Затем в нее по веревочному трапу сползли две мужские фигуры. Гребцы помогли им устроиться на сиденьях и закрыли сверху куском брезента от проникающей всюду мороси.
Пароход дал пару коротких гудков, его колеса начали вращаться, винт вспенил воду, и через мгновение лодка отвалила от него, и гребцы направили ее к берегу. Урядник спешился и побежал вниз по косогору. Лодка достигла мелководья. Один из гребцов перебросил казаку цепь, сам спрыгнул прямо в воду и принялся толкать лодку в корму, а урядник тянул ее за цепь. Нос лодки благополучно выполз на гальку, а ее пассажиры поднялись на ноги. И один из них, маленького роста, худощавый, тут же попал в объятия молодого казака, который был головы на две выше его.
— Иван Лександрыч, — казак почти вынес Вавилова из лодки и принялся трясти за плечи, прижимать его голову к своей Необъятной груди, и даже прочувственно шмыгать носом, — Иван Лександрыч, а мы вас уже и не чаяли увидеть! Думали, опять в последний миг какая зараза остановит.
— Зараза у нас одна — начальство! Да еще жулики, которым дела нет, что нам тоже в отпуск хочется. — Иван наконец освободился от объятия казака. Оглядел его критическим взором с ног до головы и подал ладонь. — Ну что, Гаврюха, здорово! — И одобрительно покачал головой:
— Возмужал, паря, дюже возмужал! В урядники, гляжу, пробился! И усы вон какие отрастил, точно вейник под забором.
Казак крепко стиснул ему руку, счастливо улыбнулся.
— С приездом вас, Иван Лександрыч! Как добрались?
Ночью на реке зябко, не замерзли под казенным одеялом?
— Было дело! — засмеялся Иван. — Схватил нас под утро с Алексеем такой колотун, что пришлось по стопке водки пропустить, чтоб согреться. Знакомься, Гаврюха! Это мой первейший друг и товарищ по службе Алексей Дмитрич Поляков. Тем же делом, что и я, промышляет, жуликов и болдохов исправно ловит, потому и отпуск нам вместе дали.
— Добро пожаловать в наши края, Лексей Дмитрич! — Парень степенно пожал ладонь Алексею и окинул взглядом его городской костюм. — В тайге приходилось бывать или в первый раз наведались?
— Приходилось, — улыбнулся Алексей, — в прошлом году месяц бандитов по тайге да степи вылавливали, но чуть западнее, в Тесинском уезде.
— Знаю те края, — ответил Гаврюха, — мы туда по осени табуны гоняем в обмен на зерно да картошку. Самим нам недосуг огородами заниматься. Граница много времени отнимает. Контрабандист нонче злой пошел, так и ломит, так и ломит. А намедни приказ пришел, по тайге скиты шуровать… — Он вздохнул. — Батя в затылке скребет, не знает, что делать. Многие наши казачки в родове своей староверов имеют…
— А… — Алексей открыл было рот, чтобы развить тему, но Иван благоразумно перехватил инициативу в свои руки.
— Погоди пока, — он взял Алексея за рукав, — после спросишь. — И обратился к Гавриле:
— Нам бы переодеться где-нибудь по-дорожному.
— Это мы мигом, — засуетился казак, — сейчас всю вашу поклажу к деду Семену доставим. Его изба тут недалече, в десяти шагах…
Их встретил рослый старик с густой в седых подпалинах бородой. Войлочный капелюх наседал на его широкие лохматые брови. Глаза его весело щурились. Здороваясь, он поочередно, начиная с Ивана, подал всем свою большую руку.
— Вот и к нам люди заглянули! Добро пожаловать, гости дорогие! — басил старик, помогая казакам привязать лошадей к забору. — Хорошему человеку у нас завсегда рады. Изба у меня большая, места всем хватит! — Он протянул руку в сторону просторной, в шесть окон, избы с шатровой крышей. В палисаднике буйно цвела сирень, а по забору прохаживалась кошка, при каждом шаге брезгливо стряхивающая лапками.
Только теперь Алексей заметил, что морось прекратилась, туман поднялся вверх и сквозь него уже вовсю высвечивает ослепительная голубизна неба.
Тройку тем временем загнали во двор. Дед пригласил всех прибывших в избу. Но вслед за городскими гостями в нее прошел лишь Гаврила. Остальные казаки остались под навесом во дворе. «При конях», — как пояснил старший из них.
В просторных сенях находился верстак, висели сети, починкой которых занимались две пожилые женщины, стояли у стены сундуки, обитые железной полосой и покрытые домоткаными ковриками. Из сеней прошли на кухню, отделенную от горницы дощатой стеной. Огромная русская печь, длинный стол, рукомойник в углу, навесная полка с посудой и глиняными горшками… Чугунные горшки стояли на шестке, и от них натягивало сытными запахами каши и топленого молока.
Кошка, которая только что гуляла по забору, шмыгнула у них под ногами и заскочила на печную лежанку. С нее послышался ворчливый старушечий голос. А хозяин пояснил:
— То матушка моя! По зиме девяносто годков стукнуло. — И крикнул весело:
— Вставайте, маманя! Гости к нам пожаловали!
Бабка закряхтела и заворочалась на печи, а они прошли в горницу. В ней стояла кровать, застеленная белым пикейным покрывалом с подзором и горой подушек в кружевных наволочках. Полы сплошь укрывали домотканые половики. А чистота была такая, словно в горнице никто никогда не жил. Полы, столы, подоконники избы были выскоблены добела, как это принято в сибирской деревне. За образами в переднем углу виднелся пучок вербы, ниже лежало несколько пасхальных яиц и стояла бутылка, вероятно, со святой водой. И здесь же находилась толстая книга в кожаном переплете с медными застежками.
Алексей толкнул Ивана локтем и показал глазами на книгу.
Тот скорчил свирепую гримасу и отрицательно покачал головой. Наверняка книга была простым Евангелием и интереса особого не представляла. Но Алексей все же взял ее на заметку, чтобы при удобном случае поинтересоваться у хозяина ее возрастом.
Тем времени казаки внесли их багаж и завалили горницу баулами с дорожными вещами. Алексей и Иван быстро переоделись по-походному: в высокие сапоги, шаровары из толстой бумазеи, рубахи из солдатского полотна и тужурки из грубого казенного сукна. Их им выдавали на службе на случай непогоды, так же как и дождевики из темной плотной ткани, шуршащей при каждом шаге. Поэтому для служебных надобностей они подходили плохо, а вот для тайги — в самый раз. Об этом Алексей знал по собственному прошлогоднему опыту и к нынешней поездке подготовился должным образом.
Хозяйка, высокая старуха в низко надвинутом на глаза платке, подала на завтрак сковороду с глазуньей на сале и еще одну, с сочными, изжаренными на масле с луком сигами. Не обошлось и без стопки водки. Хоть и рано еще, но с дороги положено! Тем более путь до станицы предстоял долгий, так что за его успешное завершение тоже приняли чуток, затем бог велел выпить за хозяев, потом за гостей…
Дед, приняв на грудь, разговорился. Иван начал расспрашивать про снасти, нужные для ловли хариуса и щуки, и можно ли добыть тайменя острогой, а осетра сетью. Дед со снисходительной улыбкой посвящал городского гостя в тайны рыбацкого промысла. Гаврила дремал, привалившись головой к стене. После Алексей заметил, что поспать он мастак, и только выдастся свободная минута, как уже слышен его молодецкий храп.
Алексей вышел на кухню. Хозяйки не было, а возле печки сидела на низкой скамеечке маленькая, высохшая, как опенок, бабка в темном платье, застегнутом под самый подбородок, и в таком же платке. Уже знакомая ему кошка терлась о бабкины колени и мурлыкала. Старуха держала на коленях деревянную чашку и выуживала из нее деревянной же ложкой кашу, то отправляя ее себе в беззубый рот, а то скидывая под ноги кошке.
Некоторое время Алексей наблюдал за ними, затем подошел и, опустившись на корточки, заглянул бабке в лицо.
— Здравствуйте, бабушка! — сказал он громко, подозревая, что та не только подслеповата, но и глуховата.
Кошка порскнула в сторону и, заскочив на лежанку, принялась усердно намывать гостей. Старуха вздрогнула и испуганно уставилась на него маленькими тусклыми глазками.
Левый полностью затянуло бельмо. Но она все же разглядела, что перед ней незнакомый человек. Прикрыв чашку ладонью, принялась быстро-быстро креститься двумя перстами и визгливо, на удивление звонко, кричать:
— Изыди, сатана! Отчепись, анчихрист!
— Бабушка, — Алексей поднялся на ноги, — я только спросить хотел…
Но старуха продолжала голосить и даже плюнула в его сторону. Из сеней показалась хозяйка, из горницы — хозяин.
Алексей виновато развел руками:
— Я ведь только поздоровался.
— Бабка у нас по старой вере живет, — вздохнул хозяин, — даже пищу отдельно принимает. За печкой у нее и молельня своя. Туда нам ходу нет. И блажит, если кто из чужаков подходит. Видишь, миску закрыла. Боится, что бесы в ее кашу проникнут.
— Раньше она в скит ходила на моления, верстах в пяти от села, а после его солдаты сожгли, так она теперь дома молится, — подала голос хозяйка и сокрушенно вздохнула:
— Одна беда с ней!
— Я хотел про книгу спросить, ту, что на божнице лежит.
Узнать, сколько ей лет? — пояснил Алексей свой интерес к бабке.
Лицо старика неожиданно изменилось. Он смерил Алексея подозрительным взглядом.
— Тоже, что ль, про древние книги разведать хотите?
— Хочу, но почему — тоже? Разве до меня кто-то еще о них спрашивал? — насторожился Алексей.
— Да, было дело! — пробурчал нехотя старик и посмотрел на Гаврилу.
— Говори, дед! Им можно, — успокоил его казак.
Дед крякнул, почесал в затылке и нехотя стал рассказывать, но глаза старательно отводил в сторону, из чего Алексей сделал вывод: он знает гораздо больше и говорит, только чтобы отвязаться от назойливого горожанина.
— По прошлом лете заявился к нам один городской. По всей округе рыскал, про книги древние спрашивал. Особливо про Четьи минеи и те, что рукою писаны. В скиты пытался попасть, да к пустынножительным заимкам пробиться, но не получилось. Туда ему дорог не показали. Тогда он бабок наших принялся обхаживать, тех, что бобылками живут. К мамке моей тоже наведывался, так я его так пужанул, что он до угла бежал и все оглядывался, не догоню ли. У старух в загашниках, конечно ж, кое-что имеется, но разве они выдадут божьи книги никонианину, псу шелудивому. Для них все, кто щепотью крестится, — псы вонючие да изверги рода человечьего.
Одну бабку, Измарагду Арсеньеву, каким-то образом уломал, решилась она показать ему какие-то книги, а после вроде учуяла от него запах табака и наотрез отказалась даже из избы выйти.
— А как он выглядел? Как представился? — быстро спросил Иван и переглянулся с Алексеем.
— Мне он не представлялся, поскольку никакого заделья ко мне не имел. Может, старухам, возле которых вертелся, как-то и назывался, про то не знаю и сказать ничего не могу.
А был он из себя белесый, волосы редкие, назад он их зачесывал, да еще все время рукой отбрасывал со лба. На носу очочки круглые. Борода клином, но маленькая совсем, с кулак — не больше, усы у нашей кошки гуще, чем у него. Ростом, — он смерил взглядом Ивана, — повыше вас на голову. Вот и все!
— И что ж, он за книги большие деньги предлагал? — спросил Алексей.
— Нет, деньги бабки не принимают. Деньги от Анчихриста. Но он не просил продать их, просто посмотреть.
— Удалось ему их увидеть или вы не знаете об этом? — спросил Иван.
— Не знаю, — развел руками дед, — но уже после его отъезда полыхнули сразу две избы, в которых у нас одинокие старухи проживали. Та же Измарагда Арсеньева. Обе в огне погибли. Урядник долго потом в золе копался. По его словам, бабок сначала убили, а после избы подпалили.
— Их ограбили? — уточнил Алексей.
— Добра у них особого не было, и то все выгорело. Но самое странное, что книги-то не сгорели!
— В огне уцелели? — поразился Иван.
— Нет, от огня их не спасти, горят, как порох, — вздохнул дед. — Просто книг в избах не было, когда те огнем занялись.
Урядник ничего в пепле не нашел, а ведь застежки и бляхи медные не горят. Выходит, или старухи книги те не в избах хранили, или кто-то их украл, а потому и бабок убил. И избы поджег, чтобы следы замести.
— Этого человека искали? — спросил Иван.
— А про то нам неведомо. — Старик взмахнул рукой, приглашая гостей в горницу:
— Пройдемте к столу, а то вся рыба остыла. — Но на пороге вдруг остановился и пристально посмотрел на Алексея. — Урядник по тем случаям всех в селе опросил, а поймал ли того байстрюка в очочках, про то нам не докладывали. Да, — встрепенулся он, — дня через два урядник у нас в Мотылеве покажется, если хотите, расспросите, что к чему.
— Через два дня они уже в Пожарской будут, — ухмыльнулся Гаврила и заторопил гостей:
— Давайте быстрее, рыбу доедим, да в дорогу!
— А чаю попить или молочка? — заволновалась хозяйка. — Это ж не по-людски, чтоб без чаю в дорогу отправляться.
— Ладно, чаю тоже попьем, — согласился Гаврила, — но чтобы долго не рассиживаться. Надо выезжать, пока прохладно. А как до тайги доберемся, там жара уже не страшна, только от мокреца[8] да от паута[9] отбиваться придется. В этом году гнус страсть какой злой!
Натужно мычали коровы, звенели о дно подойника струйки молока, блеяли в загонах козы и овцы, лениво перебрехивались собаки. А несколько кудлатых, со слипшейся шерстью псов сидели на косогоре, к которому от пристани вела узкая извилистая тропка, и наблюдали, как подходит пароход и бросает якорь в сотне саженей от берега. Тотчас от него отвалила большая лодка с двумя гребцами и устремилась к пароходу за пассажирами.
На косогоре их дожидалась коляска, запряженная тройкой лошадей, и три казака: один — молодой в форме урядника и Два рядовых — возрастом лет на десять постарше, в овчинных папахах и синих чекменях. В поводу они держали несколько лошадей. Судя по широким, слегка прогнутым спинам, предназначены они были для перевозки багажа, который спускали с парохода в крупноячеистой сетке прямо в лодку. Затем в нее по веревочному трапу сползли две мужские фигуры. Гребцы помогли им устроиться на сиденьях и закрыли сверху куском брезента от проникающей всюду мороси.
Пароход дал пару коротких гудков, его колеса начали вращаться, винт вспенил воду, и через мгновение лодка отвалила от него, и гребцы направили ее к берегу. Урядник спешился и побежал вниз по косогору. Лодка достигла мелководья. Один из гребцов перебросил казаку цепь, сам спрыгнул прямо в воду и принялся толкать лодку в корму, а урядник тянул ее за цепь. Нос лодки благополучно выполз на гальку, а ее пассажиры поднялись на ноги. И один из них, маленького роста, худощавый, тут же попал в объятия молодого казака, который был головы на две выше его.
— Иван Лександрыч, — казак почти вынес Вавилова из лодки и принялся трясти за плечи, прижимать его голову к своей Необъятной груди, и даже прочувственно шмыгать носом, — Иван Лександрыч, а мы вас уже и не чаяли увидеть! Думали, опять в последний миг какая зараза остановит.
— Зараза у нас одна — начальство! Да еще жулики, которым дела нет, что нам тоже в отпуск хочется. — Иван наконец освободился от объятия казака. Оглядел его критическим взором с ног до головы и подал ладонь. — Ну что, Гаврюха, здорово! — И одобрительно покачал головой:
— Возмужал, паря, дюже возмужал! В урядники, гляжу, пробился! И усы вон какие отрастил, точно вейник под забором.
Казак крепко стиснул ему руку, счастливо улыбнулся.
— С приездом вас, Иван Лександрыч! Как добрались?
Ночью на реке зябко, не замерзли под казенным одеялом?
— Было дело! — засмеялся Иван. — Схватил нас под утро с Алексеем такой колотун, что пришлось по стопке водки пропустить, чтоб согреться. Знакомься, Гаврюха! Это мой первейший друг и товарищ по службе Алексей Дмитрич Поляков. Тем же делом, что и я, промышляет, жуликов и болдохов исправно ловит, потому и отпуск нам вместе дали.
— Добро пожаловать в наши края, Лексей Дмитрич! — Парень степенно пожал ладонь Алексею и окинул взглядом его городской костюм. — В тайге приходилось бывать или в первый раз наведались?
— Приходилось, — улыбнулся Алексей, — в прошлом году месяц бандитов по тайге да степи вылавливали, но чуть западнее, в Тесинском уезде.
— Знаю те края, — ответил Гаврюха, — мы туда по осени табуны гоняем в обмен на зерно да картошку. Самим нам недосуг огородами заниматься. Граница много времени отнимает. Контрабандист нонче злой пошел, так и ломит, так и ломит. А намедни приказ пришел, по тайге скиты шуровать… — Он вздохнул. — Батя в затылке скребет, не знает, что делать. Многие наши казачки в родове своей староверов имеют…
— А… — Алексей открыл было рот, чтобы развить тему, но Иван благоразумно перехватил инициативу в свои руки.
— Погоди пока, — он взял Алексея за рукав, — после спросишь. — И обратился к Гавриле:
— Нам бы переодеться где-нибудь по-дорожному.
— Это мы мигом, — засуетился казак, — сейчас всю вашу поклажу к деду Семену доставим. Его изба тут недалече, в десяти шагах…
Их встретил рослый старик с густой в седых подпалинах бородой. Войлочный капелюх наседал на его широкие лохматые брови. Глаза его весело щурились. Здороваясь, он поочередно, начиная с Ивана, подал всем свою большую руку.
— Вот и к нам люди заглянули! Добро пожаловать, гости дорогие! — басил старик, помогая казакам привязать лошадей к забору. — Хорошему человеку у нас завсегда рады. Изба у меня большая, места всем хватит! — Он протянул руку в сторону просторной, в шесть окон, избы с шатровой крышей. В палисаднике буйно цвела сирень, а по забору прохаживалась кошка, при каждом шаге брезгливо стряхивающая лапками.
Только теперь Алексей заметил, что морось прекратилась, туман поднялся вверх и сквозь него уже вовсю высвечивает ослепительная голубизна неба.
Тройку тем временем загнали во двор. Дед пригласил всех прибывших в избу. Но вслед за городскими гостями в нее прошел лишь Гаврила. Остальные казаки остались под навесом во дворе. «При конях», — как пояснил старший из них.
В просторных сенях находился верстак, висели сети, починкой которых занимались две пожилые женщины, стояли у стены сундуки, обитые железной полосой и покрытые домоткаными ковриками. Из сеней прошли на кухню, отделенную от горницы дощатой стеной. Огромная русская печь, длинный стол, рукомойник в углу, навесная полка с посудой и глиняными горшками… Чугунные горшки стояли на шестке, и от них натягивало сытными запахами каши и топленого молока.
Кошка, которая только что гуляла по забору, шмыгнула у них под ногами и заскочила на печную лежанку. С нее послышался ворчливый старушечий голос. А хозяин пояснил:
— То матушка моя! По зиме девяносто годков стукнуло. — И крикнул весело:
— Вставайте, маманя! Гости к нам пожаловали!
Бабка закряхтела и заворочалась на печи, а они прошли в горницу. В ней стояла кровать, застеленная белым пикейным покрывалом с подзором и горой подушек в кружевных наволочках. Полы сплошь укрывали домотканые половики. А чистота была такая, словно в горнице никто никогда не жил. Полы, столы, подоконники избы были выскоблены добела, как это принято в сибирской деревне. За образами в переднем углу виднелся пучок вербы, ниже лежало несколько пасхальных яиц и стояла бутылка, вероятно, со святой водой. И здесь же находилась толстая книга в кожаном переплете с медными застежками.
Алексей толкнул Ивана локтем и показал глазами на книгу.
Тот скорчил свирепую гримасу и отрицательно покачал головой. Наверняка книга была простым Евангелием и интереса особого не представляла. Но Алексей все же взял ее на заметку, чтобы при удобном случае поинтересоваться у хозяина ее возрастом.
Тем времени казаки внесли их багаж и завалили горницу баулами с дорожными вещами. Алексей и Иван быстро переоделись по-походному: в высокие сапоги, шаровары из толстой бумазеи, рубахи из солдатского полотна и тужурки из грубого казенного сукна. Их им выдавали на службе на случай непогоды, так же как и дождевики из темной плотной ткани, шуршащей при каждом шаге. Поэтому для служебных надобностей они подходили плохо, а вот для тайги — в самый раз. Об этом Алексей знал по собственному прошлогоднему опыту и к нынешней поездке подготовился должным образом.
Хозяйка, высокая старуха в низко надвинутом на глаза платке, подала на завтрак сковороду с глазуньей на сале и еще одну, с сочными, изжаренными на масле с луком сигами. Не обошлось и без стопки водки. Хоть и рано еще, но с дороги положено! Тем более путь до станицы предстоял долгий, так что за его успешное завершение тоже приняли чуток, затем бог велел выпить за хозяев, потом за гостей…
Дед, приняв на грудь, разговорился. Иван начал расспрашивать про снасти, нужные для ловли хариуса и щуки, и можно ли добыть тайменя острогой, а осетра сетью. Дед со снисходительной улыбкой посвящал городского гостя в тайны рыбацкого промысла. Гаврила дремал, привалившись головой к стене. После Алексей заметил, что поспать он мастак, и только выдастся свободная минута, как уже слышен его молодецкий храп.
Алексей вышел на кухню. Хозяйки не было, а возле печки сидела на низкой скамеечке маленькая, высохшая, как опенок, бабка в темном платье, застегнутом под самый подбородок, и в таком же платке. Уже знакомая ему кошка терлась о бабкины колени и мурлыкала. Старуха держала на коленях деревянную чашку и выуживала из нее деревянной же ложкой кашу, то отправляя ее себе в беззубый рот, а то скидывая под ноги кошке.
Некоторое время Алексей наблюдал за ними, затем подошел и, опустившись на корточки, заглянул бабке в лицо.
— Здравствуйте, бабушка! — сказал он громко, подозревая, что та не только подслеповата, но и глуховата.
Кошка порскнула в сторону и, заскочив на лежанку, принялась усердно намывать гостей. Старуха вздрогнула и испуганно уставилась на него маленькими тусклыми глазками.
Левый полностью затянуло бельмо. Но она все же разглядела, что перед ней незнакомый человек. Прикрыв чашку ладонью, принялась быстро-быстро креститься двумя перстами и визгливо, на удивление звонко, кричать:
— Изыди, сатана! Отчепись, анчихрист!
— Бабушка, — Алексей поднялся на ноги, — я только спросить хотел…
Но старуха продолжала голосить и даже плюнула в его сторону. Из сеней показалась хозяйка, из горницы — хозяин.
Алексей виновато развел руками:
— Я ведь только поздоровался.
— Бабка у нас по старой вере живет, — вздохнул хозяин, — даже пищу отдельно принимает. За печкой у нее и молельня своя. Туда нам ходу нет. И блажит, если кто из чужаков подходит. Видишь, миску закрыла. Боится, что бесы в ее кашу проникнут.
— Раньше она в скит ходила на моления, верстах в пяти от села, а после его солдаты сожгли, так она теперь дома молится, — подала голос хозяйка и сокрушенно вздохнула:
— Одна беда с ней!
— Я хотел про книгу спросить, ту, что на божнице лежит.
Узнать, сколько ей лет? — пояснил Алексей свой интерес к бабке.
Лицо старика неожиданно изменилось. Он смерил Алексея подозрительным взглядом.
— Тоже, что ль, про древние книги разведать хотите?
— Хочу, но почему — тоже? Разве до меня кто-то еще о них спрашивал? — насторожился Алексей.
— Да, было дело! — пробурчал нехотя старик и посмотрел на Гаврилу.
— Говори, дед! Им можно, — успокоил его казак.
Дед крякнул, почесал в затылке и нехотя стал рассказывать, но глаза старательно отводил в сторону, из чего Алексей сделал вывод: он знает гораздо больше и говорит, только чтобы отвязаться от назойливого горожанина.
— По прошлом лете заявился к нам один городской. По всей округе рыскал, про книги древние спрашивал. Особливо про Четьи минеи и те, что рукою писаны. В скиты пытался попасть, да к пустынножительным заимкам пробиться, но не получилось. Туда ему дорог не показали. Тогда он бабок наших принялся обхаживать, тех, что бобылками живут. К мамке моей тоже наведывался, так я его так пужанул, что он до угла бежал и все оглядывался, не догоню ли. У старух в загашниках, конечно ж, кое-что имеется, но разве они выдадут божьи книги никонианину, псу шелудивому. Для них все, кто щепотью крестится, — псы вонючие да изверги рода человечьего.
Одну бабку, Измарагду Арсеньеву, каким-то образом уломал, решилась она показать ему какие-то книги, а после вроде учуяла от него запах табака и наотрез отказалась даже из избы выйти.
— А как он выглядел? Как представился? — быстро спросил Иван и переглянулся с Алексеем.
— Мне он не представлялся, поскольку никакого заделья ко мне не имел. Может, старухам, возле которых вертелся, как-то и назывался, про то не знаю и сказать ничего не могу.
А был он из себя белесый, волосы редкие, назад он их зачесывал, да еще все время рукой отбрасывал со лба. На носу очочки круглые. Борода клином, но маленькая совсем, с кулак — не больше, усы у нашей кошки гуще, чем у него. Ростом, — он смерил взглядом Ивана, — повыше вас на голову. Вот и все!
— И что ж, он за книги большие деньги предлагал? — спросил Алексей.
— Нет, деньги бабки не принимают. Деньги от Анчихриста. Но он не просил продать их, просто посмотреть.
— Удалось ему их увидеть или вы не знаете об этом? — спросил Иван.
— Не знаю, — развел руками дед, — но уже после его отъезда полыхнули сразу две избы, в которых у нас одинокие старухи проживали. Та же Измарагда Арсеньева. Обе в огне погибли. Урядник долго потом в золе копался. По его словам, бабок сначала убили, а после избы подпалили.
— Их ограбили? — уточнил Алексей.
— Добра у них особого не было, и то все выгорело. Но самое странное, что книги-то не сгорели!
— В огне уцелели? — поразился Иван.
— Нет, от огня их не спасти, горят, как порох, — вздохнул дед. — Просто книг в избах не было, когда те огнем занялись.
Урядник ничего в пепле не нашел, а ведь застежки и бляхи медные не горят. Выходит, или старухи книги те не в избах хранили, или кто-то их украл, а потому и бабок убил. И избы поджег, чтобы следы замести.
— Этого человека искали? — спросил Иван.
— А про то нам неведомо. — Старик взмахнул рукой, приглашая гостей в горницу:
— Пройдемте к столу, а то вся рыба остыла. — Но на пороге вдруг остановился и пристально посмотрел на Алексея. — Урядник по тем случаям всех в селе опросил, а поймал ли того байстрюка в очочках, про то нам не докладывали. Да, — встрепенулся он, — дня через два урядник у нас в Мотылеве покажется, если хотите, расспросите, что к чему.
— Через два дня они уже в Пожарской будут, — ухмыльнулся Гаврила и заторопил гостей:
— Давайте быстрее, рыбу доедим, да в дорогу!
— А чаю попить или молочка? — заволновалась хозяйка. — Это ж не по-людски, чтоб без чаю в дорогу отправляться.
— Ладно, чаю тоже попьем, — согласился Гаврила, — но чтобы долго не рассиживаться. Надо выезжать, пока прохладно. А как до тайги доберемся, там жара уже не страшна, только от мокреца[8] да от паута[9] отбиваться придется. В этом году гнус страсть какой злой!
Глава 5
Дорога до станицы шла сквозь глухую, забитую буреломом тайгу, по дну ущелья вдоль бурной порожистой реки Кызыр.