Владимир Константинович тем временем разложил на холщовом полотенце их нехитрые припасы и огорченно вздохнул: до ближайшей пристани им добираться не меньше двух дней, а еды - самая малость, на два раза закусить: десяток вареных яиц, половина капустного пирога, жареный цыпленок с одной ножкой. Вторую учитель съел еще вчера... И два яблока.
   Первым делом решили расправиться с цыпленком - Владимир Константинович боялся, что еще сутки тому не выдержать, - и съели одно яблоко на двоих. Костер тем временем разгорелся, плавника и хвороста они натаскали достаточно, поэтому пришло время расслабиться и обсудить свое не слишком завидное положение. Учитель предполагал, что до Тесинска им придется добираться никак не меньше недели, причем не везде получится идти на веслах, в некоторых местах лодку можно провести только бечевой, а еще предстоит преодолеть Козинский порог, который по-особому опасен в мелководье...
   На пути у них лежат две пристани и несколько деревень, так что с голоду они не пропадут, к тому же в реке полно рыбы, в тайге - грибов и ягод, а на озерах, которые встречаются по островам, - диких гусей и уток. Учитель опять вздохнул, достал из нагрудного кармана трубку и набил ее табаком из табакерки, висевшей у него на поясе. Пустив в воздух струю ароматного дыма, он посмотрел в сторону парохода и усмехнулся:
   - Не спит, басурман! Совесть, видно, замучила!
   - Вы считаете, что у подобных людей есть совесть? - справился Алексей, подбрасывая в костер хворост.
   Учитель не ответил, лишь несколько раз пыхнул трубкой, затем вынул ее изо рта и задумчиво произнес:
   - Михаил Кретов как раз из тех людей, в которых зло и добро настолько срослись в единое целое, что полностью исчезла грань, которая отделяет их друг от друга. На самом деле Миша - добрейший человек и первейший в городе меценат. Он председатель попечительского совета обеих гимназий - женской и мужской, хотя сам не женат и детей, соответственно, не имеет. Он дал деньги на строительство земской больницы и поддерживает создание местного музея.
   Недавно построил новое здание для театра, а прежде тот ютился в помещении старого пожарного депо. Сейчас строится дом для актеров... Его не надо просить, если он узнает, что человек нуждается, он приглашает его к себе и оказывает ему помощь. Многие этим, конечно, пользуются, - вздохнул учитель и сделал несколько затяжек, - часть денег, и достаточно приличная, пропивается в кабаках и ресторанах, тратится на непотребных девок и еще более непотребных приятелей.
   - Что ж ему, заняться больше нечем, как жизнь в кабаках прожигать?
   - Да, побузить он любит, - усмехнулся учитель, - но вы мне не поверите, если я скажу, что это ему нисколько не мешает. На самом деле он очень рачительный хозяин. Если получится побывать на его лесных складах или рудниках, вы удивитесь, какой там порядок и дисциплина. В поселках есть начальные школы, небольшие лазареты с фельдшером и акушеркой... Часто он сам спускается в шахты. Рабочие его уважают, да и жалованье он платит несравнимо большее, чем на государственных приисках или в том же железоделательном заводе...
   - У вас получается, что Михаил Кретов чуть ли не ангел небесный, у меня же сложилось свое мнение, - упорствовал Алексей, - и пока оно подтверждается на деле. - Он кивнул в сторону парохода, где рядом с двумя огоньками глазами тигрицы Мурки - светился третий. Купец курил, по-прежнему наблюдая за берегом.
   - Я вам больше скажу, - улыбнулся учитель и взял с полотенца кусок пирога. Разломив его на две части, большую подал Алексею, - наверняка его можно съесть, потому что уверенно вам заявляю, уже утром Михаил сам заявится на остров и попросит нас вернуться на пароход.
   Алексей только хмыкнул в ответ, а Владимир Константинович выбил из трубки золу, спрятал ее в карман, а затем расстелил свою кофту на траве и лег на спину, подложив руки под голову.
   - Знаете, Илья, - он приподнял голову и справился:
   - Можно, я буду называть вас без всяческих церемоний - просто Ильей?
   Алексей кивнул головой.
   Владимир Константинович вновь опустил голову на руки и, устремив взгляд в небо, мечтательно произнес:
   - Открылась бездна, звезд полна... - Затем перевернулся на бок и, опершись на локоть, пристально посмотрел на Алексея:
   - Где вы так научились драться? Я заметил, что Мишу вы бросили за борт весьма профессионально.
   Алексей пожал плечами:
   - Когда-то занимался французской борьбой. Как видите, пригодилось...
   - Вы надолго в наши края?
   - На месяц, не меньше. Кстати, вы не подскажете, где можно остановиться в Тесинске? Гостиница, частный пансионат...
   - Я вас приглашаю к себе, - быстро проговорил учитель, - у меня небольшой дом, но для вас найдутся отдельная спальня и даже кабинет. Кухарка у меня хорошая, готовит все, что душа пожелает. Сам я уже семь лет как овдовел, - он тяжело вздохнул, - жена у меня славная была, но детьми бог обделил, не дал нам ни сына, ни дочку. Так что не отказывайтесь, не стесните вы меня ни по какому случаю.
   И вам спокойнее будет, чем в нашей гостинице, и обеды домашние, да и мне, старику, в радость, если когда вечерком вместе за чайком или стопочкой посидим да побеседуем.
   Алексей не успел ответить. Со стороны парохода донеслось неясное бреньканье. Похоже, кто-то настраивал гитару. Потом невидимый музыкант взял несколько аккордов, и вновь полилась над рекой так взволновавшая Алексея песня:
   Я не ведаю, не знаю,
   Где найду, где потеряю,
   Жизнь сплошная маята,
   Все на свете - суета....
   Заметив изумление, с каким Алексей выслушал всю песню, Владимир Константинович усмехнулся:
   - Что я вам говорил, Илья! Страдает Миша, иначе не разогнал бы свою шатию-братию по каютам. Все знают, если затянул Михаил Корнеевич эту песню, значит, совесть нечиста, значит, душа болит и мечется... - Он опять лег на спину и устремил взгляд на небо. - Смотрите, Илюша, сколько на небе звезд! Миллиарды миллиардов! И лишь немногие складываются в созвездия, и еще меньшее число светят ярче всех, затмевая свое окружение. - Он помолчал некоторое время. С парохода не доносилось ни звука, лишь три крошечных огонька продолжали светиться на палубе. - Вот и Миша тоже звезда, причем очень яркая. Возможно, ему следовало родиться чуть позже, тогда бы он сумел найти себя в жизни. У него есть задатки ученого и даже литератора. Он любит путешествовать. Мурку он еще котенком привез с Памира, когда охотился там на тигров и барсов. Она за ним как собачонка теперь бегает, ласковая и совершенно ручная.
   Потом он напечатал в "Североеланских ведомостях" с десяток интереснейших очерков о своих похождениях в Средней Азии. В Верном <Ныне г. Бешкек.> познакомился с генералом Черновым.
   В конце семидесятых, когда начались события на Балканах, восстали Герцеговина и Сербия, Миша помог Чернову перебраться на Балканы, где генерал возглавил сербскую армию.
   Говорят, что Третье отделение учредило за ним надзор и ему было отказано в заграничном паспорте. Миша по своим связям в канцелярии генерал-губернатора, наверняка за большие деньги, паспорт этот Чернову устроил, и на лихой тройке, не поставив никого в известность, они умчались из Москвы. Через некоторое время Чернов объявился в Белграде, а Миша всю кампанию безотлучно находился рядом с ним.
   Солдаты любили его за храбрость и щедрость. Он и там всем помогал, тратил огромные деньги на госпитали и помощь раненым солдатам. Домой вернулся с солдатским Георгием и сербским орденом за храбрость...
   - Насколько я понимаю, купеческие дела ему не совсем по душе? поинтересовался Алексей.
   Учитель перевернулся на живот, вновь зарядил трубку табаком и прикурил от кострового уголька. Со вкусом затянулся.
   - Матушка у него была актрисой и давней любовницей Корнея Кретова и Мишу родила вне брака. После смерти жены старый Кретов женился на Мишиной матушке, переписал сына на свое имя, и поговаривают, что любил его гораздо сильнее, чем старшего - Никодима. Правда, наследство поделил поровну, но братья не слишком ладят между собой. В прошлом году Никодим пытался лишить Михаила части наследства, но тот привез из Москвы хороших адвокатов, и Никодим остался с носом. Теперь они общаются только через посредников и отношения выясняют лишь в письменном виде.
   "Если б только в письменном", - неожиданно тоскливо подумал Алексей.
   Задание, которое ему поручил Федор Михайлович, лишь на первый взгляд казалось незатейливым. На самом деле одна трудность цеплялась за другую. И самая главная в том, что Михаил Кретов совсем не так прост, каким представляли его в своих описаниях Иван Вавилов и даже Тартищев. Алексей почему-то больше поверил Владимиру Константиновичу, хотя рассказ учителя с трудом вписывался в тот образ забулдыги и пьяницы, который успело создать его воображение.
   Но тем не менее первая схватка уже показала, что справиться с Михаилом Кретовым будет крайне нелегко.
   Шел второй час ночи, когда Алексей подтащил к костру толстую валежину и взгромоздил ее на раскаленные угли.
   Сухое дерево тут же занялось огнем, а два товарища по несчастью вползли в шалаш и, тесно прижавшись друг к другу, неожиданно быстро уснули...
   ***
   Проснулся Алексей от пронзительных, режущих ухо пароходных гудков. Низкий туман стелился над рекой, заволакивая пароход, лишь трубы торчали над молочно-белой пеленой, но из них валил густой дым, машины работали вовсю, выходит, "Амур" готовился отплыть в Тесинск... Алексей сел на своем неудобном ложе, протер глаза и с удовольствием зевнул. Несмотря на неудобства шалаша, они с Владимиром Константиновичем умудрились выспаться, и теперь учитель возился около костра, пытаясь раздуть едва тлеющие угли.
   Алексей выбрался наружу, присел на корточки возле костра, потирая руки и ежась от утреннего холода. Потом не выдержал и накинул на себя шинель, которая тут же покрылась бисером из мельчайших капелек воды - моросью, сочившейся из тумана.
   Владимир Константинович кивнул в сторону реки:
   - Машины разогревают, часам к девяти туман спадет, пойдут на Тесинск. Замолчав на мгновение, он прислушался и совсем весело добавил:
   - Видите, Илья, я был прав, только что от "Амура" отчалила лодка...
   Алексей посмотрел на него с удивлением. Он ничего подобного не разобрал, все звуки заглушал треск разгорающегося костра и пронзительные гудки парохода. Но через несколько минут в тумане и вправду замаячило темное пятно, которое быстро увеличивалось в размерах и вскоре приняло очертания лодки. Учитель не ошибся. В лодке находились два гребца, и один из них был Михаил Кретов. Хватаясь за корни деревьев, он вскарабкался на берег и, похлопывая тростью по голенищу сапога, неторопливо направился в сторону костра. Не дойдя до них несколько шагов, он оглянулся и свистнул. На берег взлетела Мурка и, высоко задирая лапы, помчалась к хозяину. Догнав, принялась брезгливо отряхиваться и передергивать шкурой. Как всякая кошка, тигрица терпеть не могла сырости.
   - Приветствую вас, Владимир Константинович. - Купец снял цилиндр и склонил голову в легком поклоне. - Пожалуйте на пароход. Через час уже отплываем.
   - Миша, смирение вам идет, и я очень благодарен за приглашение, весьма сухо произнес учитель, - но я не вернусь на пароход, и причины вам известны.
   Алексей заметил, как вспыхнул Михаил, но тем не менее ничем другим свое негодование не выказал, а продолжал в том же тоне:
   - Вчера мы все погорячились, но, думаю, не стоит доводить дело до полной бессмыслицы. Своим протестом вы ничего не докажете, лишь кожу на ладонях до кровавых мозолей сотрете да спины надорвете. Уверен, никто из вас на веслах против течения не ходил, а я хаживал и по первости слезами кровавыми умывался. - Он посмотрел на Алексея и с вызовом произнес:
   - Пожалейте старика, Илья Николаевич. Я его упрямство знаю... Вернитесь на пароход! - И заметив огонек неприязни в глазах Алексея, расправил плечи. - Учтите, я два раза не прошу, но если приглашаю, то от чистого сердца! - и протянул Алексею руку. - По правде, я вас зауважал, давненько мне морду не били, чаще собственные рожи да задницы подставляют.
   Алексей усмехнулся и молча пожал ему руку, заметив, с каким облегчением Михаил перевел дыхание. И подумал, что учитель был прав. Кретов-младший оказался порядочнее и честнее, чем Алексею до этого представлялось.
   Захватив свой немудреный скарб, они спустились вслед за Михаилом к лодке. И Алексей крайне удивился. Вторым гребцом была молодая женщина в длинной черной юбке и кофте, в черном же платке, надвинутом на самые глаза. Она окинула учителя и Алексея быстрым взглядом исподлобья, буркнула:
   - Здравствуйте вам, - и взялась за весла.
   - Здравствуй, Марфа, - ответил учитель и, улучив момент, прошептал Алексею на ухо:
   - Марфа - старшая сестра Михаила по матери...
   Но самый большой сюрприз поджидал Алексея на борту.
   Поднимаясь по веревочному трапу на пароход, он почувствовал чей-то взгляд, вскинул голову и в иллюминаторе одной из кают первого класса разглядел вдруг знакомое лицо. Серо-голубые глаза, длинный нос с едва заметной горбинкой и мелкие зубы, терзавшие кружевной платок, - сей прелестный набор мог принадлежать лишь одному человеку, и он не ошибся. Из окна каюты за ним наблюдала Анфиса Коростылева, племянница Михаила Кретова. И одному дьяволу было известно, с какой стати она оказалась вдруг на "Амуре" и почему он до сих пор ее не заметил.
   Глава 8
   Фон Тригер был из остзейских немцев, из нищих дворян.
   И карьеру свою начинал с нищенской чиновничьей должности, но потом по воле случая попал на Тесинский завод, женился на дочери местного богатого купца, и незаметно, поначалу ни шатко ни валко, но его карьера пошла в гору. И ныне он пребывал в должности управляющего и даже совладельца завода, получая по копейке с каждого рубля прибыли.
   Генрих Иоганн Тригер был чрезвычайно рад, что его наконец-то избавили от стеснительных рамок казенной сметы и от унизительных процедур согласования своих действий с высшим начальством по каждому вопросу жизнедеятельности Тесинского железоделательного завода. После его продажи в частные руки, как производства для казны обременительного, Тригер повел дело смело, не оглядываясь на кого-либо и оттого с небывалым дотоле размахом. И не жалел денег, вкладывая их в производство. И затраты оправдывали себя, обращая каждую копейку, пущенную на развитие завода, в гривну.
   Для начала он повысил оплату за подвоз угля и руды - и запасы на угольном складе и рудном дворе стали расти день ото дня. И хотя доменная печь с ее бездонной глоткой съедала все очень быстро, ни разу не случилось, чтобы завод лихорадило из-за недостатка сырья или топлива.
   Дальше - больше, чтобы привлечь рабочих с окрестных деревень, ввел сдельную оплату труда на добыче руды, угля на ближайших к заводу копях, заготовке леса, и народ повалил... Впервые в истории завода очереди выстраивались в его конторе с раннего утра - столько было желающих поработать в цехах и в подсобных производствах. Правда, пришлось повздорить с управляющими золотыми приисками, терявшими лучших своих рабочих по милости Генриха фон Тригера, но и этот вопрос он уладил, поклявшись не переманивать опытных мастеров и маркшейдеров, лишившись которых прииски понесли бы значительные убытки.
   Затем пришел черед новых станков, которые он выписал из Европы, а стены нового механического цеха росли буквально на глазах. Но более всего мечтал фон Тригер о приобретении паровой машины. Река Тесинка зимой, сильно мелела, а то и вовсе перемерзала, поэтому водяное колесо часто не работало.
   Но бухгалтер завода Столетов, с короткой бородой клинышком и большими залысинами над широким бугристым лбом, нависшим обрывом над маленькими, глубоко сидящими глазками, остудил его пыл. Оказывается, затраты были слишком велики и денег оставался самый мизер - только-только рассчитаться с рабочими за две недели.
   Тригер возразил Столетову. Он точно знал, что на складах скопилось без малого три тысячи пудов железа, да еще литья, да еще изделий разных...
   - Да, на складах много запасов и железа, и литья, - согласился с ним бухгалтер. И пояснил:
   - Август на дворе.
   До зимы все не вывезти и не продать, придется оставлять до весны. Сено не на сеновале, а в стогах, деньги не в кассе, а в амбарах, - заметил он глубокомысленно. А когда Тригер велел ему выдать вексель, со столь же спокойным выражением лица пояснил, что подобного права на выдачу векселей заводской конторой не предусмотрено. И это оговорено в специальной доверенности, выданной основным владельцем завода - Никодимом Корнеевичем Кретовым...
   Столетов озабоченно почесал обширную плешь на затылке, тесно смыкавшуюся с залысинами на лбу, и посмотрел на сильно погрустневшего управляющего.
   - Весьма тревожно мне, Генрих Иванович, по поводу расчета с рабочими. Что будем делать, когда деньги в кассе иссякнут? Проволокой да топорами рассчитываться будем, или гвоздями?..
   Все это без утайки изложил управляющий заводом подпоручику Илье Николаевичу Полетаеву, который приехал по письму обиженных рабочих, и это после того, как фон Тригер объяснил им ситуацию на заводе, попросив их потерпеть до ликвидации временных трудностей. Вроде согласились, разошлись с собрания молча, но без явных признаков недовольства. Знали ведь не понаслышке, что управляющий свое слово держит, действует без обману... И вот тебе! Письмо! Несправедливое, обидное!
   Алексей по глазам немца понял, насколько тяжело он переживает напрасные обвинения, но тем не менее оправдываться не стал, просто повел приезжего ревизора по цехам.
   Чувство гордости за сделанное превысило чувство обиды.
   И Генрих Иванович тотчас преобразился, воспрянул духом и даже повеселел от радости, когда Алексей одобрительно отозвался о переменах на заводе.
   Они шли по цехам, и везде было видно, что работа спорится. Все были заняты делом и не слишком обращали внимание на начальство. К частым визитам Тригера привыкли и знали, что он сердит бывает лишь по двум случаям - если видит, что кто-то слоняется без дела, или из-за нехватки сырья для доменной печи, когда приходится гонять ее с неполной нагрузкой.
   Воздух в цехах был тяжелый: горьковато-едкий от горнового дыма, он был пронизан лязганьем, грохотом, скрежетом и звоном металла.
   Возле пышущей жаром доменной печи Тригер остановил высокого мастерового со следами подпалины в курчавой русой бороде, в длинном брезентовом фартуке с проплешинами, оставленными раскаленными брызгами металла, и в войлочном капелюхе, из-под которого по-разбойничьи сверкали веселые голубые глаза.
   - Ну что, Захар, выполнит к завтрашнему дню твоя печь месячный урок?
   - Все как есть по уроку, ваше благородие, - расплылся в улыбке мастеровой, - остатнюю плавку в ночь выдадим...
   - Придем посмотрим, - пообещал Тригер и кивнул на Алексея:
   - Вот Илья Николаевич еще не видел огненного чугуна. Смотри, слово дал, Захар, не осрамись перед гостем!
   - У нас без осечки, - мастеровой сдернул с головы капелюх и вытер им покрытое обильным потом лицо, - вы мое слово знаете, Генрих Иванович!
   Низкое помещение плющильного цеха несоразмерно с высотой потолка было широким и длинным. Небольшие окна в массивных, красного кирпича стенах смотрелись крошечными бойницами в крепостной стене. В дальнем конце цеха коптили и плевались раскаленными искрами три печи для разогрева металла.
   Длинные языки пламени вырывались из смотровых щелей. Возле печей сновали люди, закопченные, черные, под стать стенам и потолку.
   Алексея все время тянуло прокашляться. Горький чад разъедал горло и легкие, и он подумал, каково здесь работать мастеровым изо дня в день по десять-двенадцать часов, дышать едким дымом, каждую минуту рискуя быть обожженным или придавленным тяжелыми чушками металла...
   Середину цеха занимали прокатные станы. Тригер подвел Алексея к одному из них. Из-под валков метнулась к ним огненная полоса, но невысокого роста мастеровой, крепкий и широкоплечий, ловко перехватил ее длинными клещами и снова загнал под валки.
   - А если промахнется? - справился Алексей, наблюдая, как ловко вальцовщик орудует своим неуклюжим орудием.
   - Бывают, - вздохнул Тригер и повторил:
   - Бывают смертельные случаи, и довольно часто. Поэтому из вольнонаемных охотников мало находится. Употребляем для работ каторжных.
   - Этот что ж, тоже каторжный? - удивился Алексей, так как внешним своим видом мастеровой на каторжника никоим образом не смахивал.
   - Что вы, - махнул рукой Тригер, - Ерофей - из поселенцев. Из Златоуста за мелкие провинности сослан, а нам в самый раз пришелся. Семьей здесь обзавелся. Яблони выращивает, а огурцы и арбузы у него первые в слободе, да, пожалуй, и во всем Тесинске.
   После цехов и мастерских прошлись по амбарам, и Тригер с удовольствием показал ревизору тесно уложенные штабеля и бунты разносортного железа и литья. Проходя мимо, Тригер без запинки называл, сколько и на какую сумму хранится здесь готовой продукции.
   Управляющий Алексею понравился. При внешней своей непривлекательности: маленькой, зауженной кверху голове с редкими белобрысыми волосами, красном безбровом лице и горбатом тонком носе, чей кончик, казалось, касался верхней губы, Тригер был очень толковым управляющим. И хотя от прибыли получал самый мизер, интерес к производству проявлял неподдельный: все говорило за то, что дела завода идут в гору, и в первую очередь благодаря его стараниям, упорству и во многом немецкой щепетильности и аккуратности в делах.
   Он велел принести в свой кабинет бухгалтерские книги и, излагая состояние заводских финансов, в записи и отчеты почти не заглядывал, что еще раз упрочило Алексея в мысли, что дело свое Генрих Иоганнович, или, как его звали на заводе, Генрих Иванович, знает прекрасно и рассказывает о заводе не для того, чтобы заезжий ревизор им подивился. Он действительно гордился своим детищем, которому отдал без малого двадцать лет своей жизни.
   - Полагаю, Илья Николаевич, теперь вы сами сумеете заключить, на пользу или во вред заводу мои введения. - Генрих Иванович закрыл книги. - Самая главная моя цель - увеличить прибыльность завода. Очень скоро каждая копейка не просто окупится, а еще и солидный доход принесет...
   - Весьма похвально, Генрих Иванович, что вы так печетесь о процветании завода. - Алексею очень не хотелось спускать приятного ему человека с небес на грешную землю, но в его задачу входило нечто другое, и это нечто ему сейчас надлежало выполнить, что он и сделал незамедлительно, заметив:
   - Но все-таки, что могло породить то письмо, по которому я должен доложить в управление горных разработок и рудных дел? Могу ли я встретиться с жалобщиками, чтобы побеседовать с ними о причинах, вынудивших их обратиться за помощью?
   Лицо Тригера покраснело еще больше. Он нервно забарабанил пальцами по обложке самой толстой бухгалтерской книги. Лоб у него сморщился, явив две глубокие поперечные морщины, а нос клювом навис над подбородком. Генрих Иванович расстроился, и расстроился нешуточно.
   - Я не знаю, кто из моих рабочих мог сподобиться написать подобную петицию, тем более я лично встретился со всеми и объяснил временные трудности. Раньше было намного хуже, и в цехах угарно, и работали от темна до темна, я ввел две смены, повысил жалованье, оказывается, мало, надо больше... - Он озадаченно покачал головой:
   - Не повышал - молчали, повысил - жалуются...
   - Возможно, кто-то слишком грамотный появился в цехе или в мастерских, который воду мутит? - осторожно поинтересовался Алексей.
   Тригер молча покачал головой и недоуменно посмотрел на Алексея.
   - Вряд ли... Грамотных на самом заводе раз, два - и обчелся. Тех, что едва буквы в слова складывают, десятка два наберется да мастера... Они пограмотнее, но чтобы петицию составить в управление... Нет, таковых на заводе не имеется! - сказал он твердо и для убедительности пристукнул кулаком все по той же книге...
   - А в конторе? - настаивал Алексей.
   - В конторе? - поразился Тригер. - С какой стати им подобное фискальство? Они у меня знают, что за ревизорские штрафы в первую очередь своими лбами рассчитываются. Я виновников прежде в конторе ищу, если на заводе что случится.
   - Ладно, - сказал устало Алексей, - давайте эту канитель оставим на завтра. Я еще раз пройдусь по цехам, поговорю с мастерами и рабочими. Возможно, что-то прояснится...
   ***
   - За две недели жалованье рабочим и конторе мы выдали, - разложил на столе пасьянс из бумаг бухгалтер завода Столетов, - в кассе осталось тридцать целковых наличности. - Он вздохнул и посмотрел на Тригера. - Как ни крути, Генрих Иванович, - придется выдавать жалованье изделиями.
   - И что ж, они эти изделия кусать будут? - поинтересовался управляющий. - Они ж мне прежде голову откусят.
   - Я вас понимаю, - почти страдальчески сморщился Столетов, - но пока мы соберем баржу, отгрузим товар и доставим его в Североеланск, не меньше двух недель пройдет, а товар ведь еще продать надо.
   - Я буду разговаривать с Михаилом Корнеевичем, - сквозь зубы проговорил Тригер, - у него хоть и малая доля в заводе, но ведь он тоже хозяин...
   - Вряд ли он поможет, - махнул рукой Столетов, - у него своих забот хватает с приисками! Разве только позволит товар в свою лавку сдать...
   - Что ж, он сам у себя будет товар покупать? - поразился Алексей, приглашенный Тригером на встречу с бухгалтером, где они решали в очередной раз, как выкрутиться и выплатить жалованье рабочим завода.
   Тригер отвел глаза в сторону, а бухгалтер выразительно закатил глаза к потолку.