Она кричала и плакала, обвиняя меня во всех своих несчастьях. Последнее, что я смог ей внушить, так это не говорить о нас Терезе и Карлу. Она согласилась, но некоторое время спустя мне позвонила Тереза. "Послушай это," - сказала она и включила на меня свой автоответчик. Это был монолог Нэнси, которая вопила так истерично, что я понял далеко не все из этого бреда. Звучала эта ахинея примерно так: "Ты сука…что, твою мать, ты наделала…я говорила тебе…никогда…убью…если увижу…размажу твою траханую кровь…по стенам!" Далее следовал щелчок и короткие гудки. Потом начался сущий ад. Эта дура звонила во все клубы, требуя запрещать концерты Marilyn Manson And The Spooky Kids, она припиралась на сами концерты, доставала наших фэнов, а порой забиралась на сцену с угрозами к девушке по имени Мисси, которая вскоре заменила ее в шоу. Она обрывала телефоны практически всех моих знакомых и рассказывала им какое я дерьмо, а также посылала мне письма с угрозами. Однажды утром я обнаружил у себя на пороге ожерелье, которое она в свое время взяла у меня поносить, раздавленным, залитым кровью и замотанным волосами. Я сразу вспомнил брата Джона Кроуэлла, подумав, что ему бы понравился такой расклад. Никто никогда не поступал со мной так жестоко. Она разрушала мою жизнь, когда мы были вместе, и сейчас решила добить меня окончательно. Каждый вечер, приходя домой, я обнаруживал очередную смертельную угрозу, ожидавшую меня. Я испытывал к Нэнси целый букет чувств, как то: отвращение, раздражение, страх, а также знание того, что любая женщина, которой я нравлюсь, должна быть сумасшедшей. Наконец моя ненависть к ней стала настолько сильной, что однажды я не выдержал и, позвонив ей на автоответчик, сказал следующее: "Ты не только больше не выступаешь с нами, если ты не уедешь из этого города, я убью тебя!" Мое представление о человеческой жизни было достаточно неоформившимся до одного случая, который произошел со мной, когда я выходил из Юнион Рум. Я стал свидетелем страшной автокатастрофы. Мужчина средних лет выскочил из синего Шевроле Селебрити, - держась рукой за голову и дико крича от боли. Он в шоке метался по улице, когда часть кожи с его лба отвалилась прямо ему на лицо, и рухнул в лужу крови, дергаясь в конвульсиях, пока смерть не успокоила его. Словно во сне я перешел улицу и подошел к другой разбитой машине, в которой сидела женщина, чей череп был практически вскрыт. Она молча смотрела на мир потухшим взглядом, понимая, что все кончено. Она была чиста в своей боли. Когда я проходил мимо, она через силу протянула ко мне руку в мольбе хоть как-то помочь ей. "Кто-нибудь, помогите мне, пожалуйста, - молила она, содрогаясь. - Где я? Не говорите ничего моей сестре. Кто-нибудь, поддержите меня…" Я видел человечность и решимость в ее карих глазах. Умирая, она хотела психологической помощи и сострадания. Но я прошел мимо. Я не был частью всего этого и не хотел ей быть. У меня было ощущение, что я смотрю кино. Я понимал, что поступаю как полное дерьмо, но я подумал, что если бы я был на ее месте, она или кто-нибудь другой остановились бы, чтобы помочь мне? Или подумали, что это заставит их опоздать на встречу, испачкает их одежду или же они подцепят какую-нибудь заразу. Я не думал, что в случае с Нэнси стоит руководствоваться какими-либо гуманными соображениями, я не хотел не разрешать себе убить кого-то, особенно если этот кто-то значит слишком мало для мира в целом и для себя самого в частности. Иногда лишение кого-либо жизни кажется неотъемлемым уроком в жизни, как потеря девственности или рождение ребенка. Итак, я начал придумывать пути устранения Нэнси без особого риска для себя. Найдется ли кто-нибудь, кто решится шлепнуть ее баксов за пятьдесят или же мне самому стоит незаметно для других столкнуть ее в озеро, дабы люди решили, что это несчастный случай? А может, незаметно прокрасться к ней в дом и подсыпать яд в еду? Так или иначе, но я был решительно настроен на убийство и не принимал иной альтернативы избавления от проклятой Нэнси, которая стала для меня символом, собирательным образом человека, пытающегося овладеть моим разумом и контролировать его. Не зная, что предпринять, я позвонил одному человеку, который, казалось, был экспертом во всем -Стефену, которого мы теперь дружно называли Пого. Я спросил Пого, что он знает об убийствах и избавлении от тел. Он долго думал, после чего предложил мне наиболее реальный вариант - поджог. Вечером во вторник мы облачились во все черное (что не особо отличалось от нашей повседневной одежды), набили рюкзак банками с керосином, спичками и ветошью и тронулись в путь. По дороге мы заглянули в Скуиз и хлопнули по рюмочке. Оттуда же я позвонил Нэнси и, когда она ответила, повесил трубку. Нэнси жила в районе Нью Ривер рядом с фортлодердейлским мостом, и когда мы практически достигли цели, некий чернокожий персонаж окликнул нас. На пальце у этого организма блестело золотое кольцо с его именем - Голливуд - и он начал втирать нам о наркотиках, которые может нам продать. Тот факт, что он был похож на Лягушку, негра, что дал мне по зубам у катка для роллеров, заставил меня еще больше возненавидеть чертову Нэнси. Голливуд перся за нами до самых дверей нашей жертвы, и мы понимали, что, очевидно, придется избавляться и от свидетеля. Другой вариант был - отменить наш план на сегодня. Мы прошли мимо дома Нэнси и углубились в дебри квартала, но безмозглый негр не отставал от нас, продолжая рекламировать свой дурацкий крэк. Когда он наконец отвалил, мы вернулись обратно, но на подходе к дому услышаливой сирен, а в следующий миг две пожарных машины, полиция и карета скорой помощи промчались мимо нас. Мы посмотрели друг на друга и покинули Нэнси, Голливуда и Нью Ривер. Я часто думаю о том, что этот Голливуд был своего рода посланником, предупредившим меня не делать глупостей, но после этой ночи моя паранойя по поводу Нэнси, а также по поводу разоблачения убийства заметно усилилась. Каждый божий день я представлял, как эта стерва увядает, становится нищей и исчезает из Форт Лодердейла и из моей жизни, но в один прекрасный момент я понял, что мне не помогут ни Сатана, ни "Некрономикон", что вся сила во мне. На следующий день, после того, как я сказал Карлу, что Нэнси давно хотела порвать с ним и, в общем-то, уже это сделала, проклятая фурия испарилась. Втихаря затаив на меня злобу, Карл начал во всем подражать мне. Очевидно, его совсем заел тот факт, что я спал с его подружкой, хотя та же Тереза тупо меня простила, зная, насколько чокнутой была Нэнси. Единственное, меня тревожили мысли о времени, что Тереза и Карл провели вместе. Однажды я показал Терезе обложку нашего демо-альбома, на которой было изображено сучковатое изогнутое дерево, выглядящее, словно часть декорации к "Волшебнику из страны Оз". Несколько дней спустя Карл нарисовал точно такое же дерево для другой группы, и афиши с его изображением были развешаны по всему городу. Я был зол на Терезу за то, что она подкинула ему мою идею, и зол на Карла, за то что он стал тупо драть все у меня. В день, когда мне стукнуло двадцать один, я пошел к татуировщику и сделал свои первые тату - козлиную голову на одной руке и то самое дерево на другой. Таким образом я сам залицензировал свои идеи. Кстати, Нэнси я увидел только четыре года спустя все в том же Скуизе. Она несколько раз демонстративно прошла мимо меня, и моя тогдашняя подружка, будучи довольно ревнивой, сильно напряглась на нее, перегородила дорогу и потребовала объяснений. Не вдаваясь в подробности, Нэнси схватила бутылку и со всей дури ударила ее по лицу, на что моя подружка, будучи, ко всему прочему, выносливой и не робкого десятка, стащила с моей руки перстень-коготь и расцарапала ей рожу. Поскольку я был почетным гостем в этом заведении, секьюрити вышвырнули безумную ведьму вон, а в моей душе вновь закипела ненависть. Я решил придумать для Нэнси какое-нибудь изощренное наказание, но, к несчастью, так и не узнал, где она в данный момент живет. Мисси, девушка, заменившая Нэнси в нашем шоу, заменила ее и в моей жизни. Я встретил ее в то время, когда Нэнси еще разыгрывала психодраму по поводу нашего расставания. Это случилось на концерте небезызвестных Amboog-A-Lard в Баттон Саут, металлическом клубе, где до сих пор модно фанатеть от Slaughter и Skid Row. Мы с Брэдом пришли туда раздавать флаерсы на наш концерт, а заодно и познакомиться с девками. В результате мы познакомились с Мисси, обменялись телефонами и уже спустя два дня сидели на пляже, попивая Кольт 45.
КРУГ СЕДЬМОЙ - ОБМАННЫЙ - СВОДНИКИ И СОВРАТИТЕЛИ
У нас с Терезой совсем не клеилось, а с Мисси мы очень скоро стали близкими друзьями. У меня не было ни машины, ни работы, ни денег, но она подвозила меня домой и мы смотрели дневные концерты по телеку пока Тереза была на работе в своем ресторане. Когда зимой наша дружба переросла в более близкие отношения, я предложил Мисси принять участие в нашем шоу. Начиная с самых первых концертов, пространство в самом конце сцены мы называли Игорный Дом Пого. Там мы держали все наше садо-мазо оборудование, в том числе клетку, на которой были установлены клавиши. Во время дебюта нашей новой шоу-герл, мы посадили ее в эту клетку и запустили туда цыплят. Она смотрелась прекрасно: бледная полураздетая восемнадцатилетняя девочка с длинными черными волосами, облепленная цыплячьими перьями. Мы придумывали все новые и новые решения концепции нашего шоу. На сцене присутствовало уже две обнаженные полненькие леди (эту идею мы, кстати, стырили из фильма Джона Уотерса "Розовые Фламинго"), а позднее мы стали выводить на подмостки девушку в бигудих и с подушкой под халатом, имитировавшей беременность. Она стояла у гладильной доски, разглаживая морщины на нацистском флаге. С развитием шоу она ложилась на доску, раскинув ноги, и изображала, будто делает сама себе аборт, после чего клала выкидыш на свастику, как бы предлагая его включенному телевизору, стоящему напротив. Таким образом мы хотели выразить свое отношение к фашиствующему американскому телевидению, к американским ядерным семьям, приносящим своих детей в жертву этой грязной отмороженной сиделке. В следующий раз мы затарились гиганской канистрой, полной светлячков, которыми я хотел облепить себя на сцене, но когда ее открыли, оказалось, что все они давно сдохли. Вонища была страшная, от моих рук пахло хлеще, чем после общения с половыми органами Тины Поттс. Я тотчас же блеванул, и ко мне невольно присоединились многие из зрителей, включая нашего будущего басиста Джорди Уайта. С тех пор я всегда открываю концерты с одной мыслью: отвращение заразно. Поборники прав животных постоянно донимают нас своими претензиями, но мы никогда не калечили живность, за исключением этой резни светлячков, которые, к тому же, уже были мертвы. Однажды мы соорудили из папье-маше макет коровы в настоящую величину. В духе порножурналов моего деда, а также фильмов "Вилли Вонка" и "Апокалипсис Сейчас" я засовывал ей кулак в задницу и извлекал оттуда сгустки шоколадной массы, пока Пого крутил сэмпл из "Последнего Танго В Париже" Марлона Брандо: "До тех пор, пока ты в заднице смерти, прямо в ее заднице, нашел ли ты исток страха. И тогда, быть может…" Каждый концерт был новым приключением в искусстве представлений. На одном из перформансов я вышел на сцену в смокинге и цилиндре, после чего меня незаметно сменила девушка по имени Терри, одетая в черный парик, такой же смокинг и с очень реальным фаллоимитатором между ног. Когда она ходила по сцене, всем казалось, что это я решил вытащить свое "хозяйство" напоказ, в чем, собственно, не было ничего необычного. Однако когда начинала исполняться "Cake And Sodomy", я появлялся на сцене собственной персоной, подкрадывался к ней и делал ей минет. Наверное в этом заключалось подтверждение слухов, что я удалил несколько ребер и теперь могу делать это сам себе. Итак, о Мисси. Наши близкие взаимоотношения начались как раз в то время, когда все были потрясены чередой зверских убийств студентов в Гейнсвилле. Озаренный дикой идеей, я сделал ряд фотографий Мисси, лежащей обнаженной в луже крови. Мы сняли отдельно ее грудь, гениталии и рот как бы истерзанными и окровавленными. Несколько раз я снял ее с пакетом на голове, дабы имитировать удушение и еще несколько раз - прикрыв голову черной материей и нанеся на шею красный грим, будто она обезглавлена. Мы раскидали эти фотки в ресторанах и в автобусах, предчувствуя реакцию обывателей, которую, правда, мы не могли видеть воочую. Другой план возник под самое Рождество, когда мы заметили, что граждане украшают лужайки перед своими домами рождественскими сценками. Несмотря на мое полное отрицание религии, я всегда любил Рождество с его елками, подарками и праздничной иллюминацией. Рождество никогда не ассоциировалось у меня с Христом, но я решил поздравить людей в своем собственном ключе. Вместе с Мисси мы прокатились в ее машине по окрестностям и сперли в каждом дворике две вещи: младенца Христа и волхва. Смысл нашего фокуса заключался в том, чтобы все люди в нашем квартале подумали, что это заговор. Мы запланировали подкинуть в каждый дом послание от некоей тайной группы следующего содержания: "Мы чувствуем, что Америка фальшиво расцвечена иллюминацией и опластмащена мудростью волхвов с расистской пропагандой их "белого Рождества". Единственное, что нас смущало, так это то, что они вряд ли отреагировали бы на наш лозунг, потому что мерили свою жизнь исключительно по газетам. Кстати, на следующее Рождество мы изобрели более гениальную и еще более богохульную штуку. Мы прикупили (спереть их оказалось невозможным из-за слишком больших габаритов) кучу соленых свиных окороков и, прокатившись по тем же домам, подменили на них фигурки младенца Христа. То же самое мы проделали в нескольких местных церквях и напоследок оставили самый большой кусок у полицейского участка. Да, мы любили развлекаться и у нас было много мест для развлечений, одними из которых являлись детские парки типа Мира Диснея. Именно в Мир Диснея в один прекрасный день и завалилась компашка в лице меня, Мисси и Джорди. В нашем арсенале имелись новые игрушки, приобретенные в волшебном магазине - специальный пистолетик, стреляющий огненными шарами и комплект из лезвий и тюбика с кровью, с помощью которого мы могли изображать порезы. Мы были под сильным кайфом и нам постоянно казалось, что чуть ли не все посетители парка были так или иначе связаны со спецслужбами, переговаривались через минипередатчики в запонках, отслеживали каждое наше движение и прятали своих детишек подальше от нас. Мы были убеждены, что все догадываются о том, что мы обдолбаны, и это подтвердилось (в наших мозгах, разумеется). когда посредине Пещеры Ужасов наш вагончик остановился и апокалиптический голос сверху осведомился: "Вы уверены, что в вашем вагончике нет призраков?" Когда же движение возобновилось, голос объявил (или нам это приглючилось): "Продолжайте ваше путешествие (путешествие!)". В одном из закутков парка мы натолкнулись на кучу семей, рассевшихся вокруг столиков и самозабвенно уплетающих ножки индеек. Как только я взглянул на их довольные лица, в моей голове сразу же возникла ассоциация с варварскими пиршествами и, хоть я сам далеко не вегетарианец, во мне появилось дикое чувство отвращения к ним всем. Я подвалил к двум близнецам, участвовавшим в этой церемонии и, задрав на лоб очки так, чтобы было видно мои окосевшие глаза, вытащил припасенное лезвие и полоснул себя по руке. Кровь закапала в их пакеты с попкорном, они в ужасе побросали мясо и помчались прочь. Возвращаясь в Форт Лодердейл, на том самом злосчастном углу, где я видел автокатастрофу, мы обнаружили некоего тощего седовласого субъекта в ковбойке и рабочих штанах, который чуть ли не каждый день слонялся по кварталу в сопровождении своей жены, увешанный плакатами, призывающими не делать аборты. Каждому, кто заинтересовывался его наглядной агитацией, он читал долгую лекцию о том, как грешно убивать нерожденную жизнь. Будучи под впечатлением проведенного дня и выглядя бледными, словно трупы, мы подъехали к нему и пригласили подойти к машине. Думая, что нашел очередных слушателей, он согласился, и когда подошел совсем вплотную, я протянул руку из открытого окна и произнес: "Я беседовал сегодня с дьяволом, и он передавал тебе привет." Я извлек пистолет, стреляющий молниями, и запустил одну в его сторону. Он издал дикий вопль и бросился наутек. Больше мы никогда не видели его на этом углу.
КРУГ ВОСЬМОЙ - ОБМАННЫЙ - ЛИЦЕМЕРЫ
Джорди прозябал в Amboog-A-Lard, потому что был единственным в команде, кто пристойно выглядел на сцене и имел амбиций больше, чем одно желание быть утяжеленной версией Metallica. Я всегда хотел видеть его участником своей банды, но он колебался, несмотря на то, что остальные члены Amboog-A-Lard гнали на него за то, что он был похож на нас. Все это не мешало нам заниматься всякой дурью типа псевдохристианского проекта Satan On Fire. Мы хотели по приколу влиться в местные религиозные сообщества, но они почему-то нас всегда игнорировали. В один прекрасный день Джорди познакомил нас с нашим первым менеджером, Джоном Товаром, который также маялся в Amboog-A-Lard. Это был огромный, вечно потеющий персонаж кубинского типа, который постоянно ходил в черном костюме, курил сигару и пользовался паршивым одеколоном. Его можно было смело назвать гибридом Фиделя Кастро и Джаббы Хатга. Джон отличался способностью засыпать везде, включая саундчек и беседы тет-а-тет. Мы пытались будить его различными способами, орали на ухо, что он кусок дерьма или что дом горит, но позже поняли, что разбудить его могут только два словосочетания: "ванильный коктейль" и "Лоу Грэмм". Он частенько отводил меня в сторону и говорил всякую околесицу типа: "Твоим ребятам нужно играть чуть-чуть потише, тогда вы можете расчитывать на выступлении на Слэмми Эводс. Может быть, вы выступите вместе с Amboog-A-Lard, этими буги-бойз." Единственное, что мы вынесли путного из его пожеланий, так этот сокращение названия до Marilyn Manson и замену драм-машины на живого барабанщика. Единственным человеком, который метил на эту должность, был низенький перец по имени Фредди Стрейтхорст. Как и каждый в нашей бригаде, Фредди поимел несколько прозвищ. Так, на сцене он выступал как Сара Ли Лукас, а в кулуарах мы называли его Фредди Колесо. Дело в том, что, будучи тинейджером, бедняга угодил в автокатастрофу и покалечил нога; игра на барабанах стала для него частью реабилитации. Фредди был неплохим парнем, и я никогда не стебался над ним, хотя он и слыл хреновым драммером. Словно подержанный автомобиль, ломающийся после очередной починки, наша группа столкнулась с проблемами, связанными с нашим басистм Брэдом. Чем дольше он играл с нами, тем больше народу говорило нам, что парень - сраный наркоман. Брэд был туп и осознавал это, но при этом он симпатизировал мне и я очень часто выступал для него в роли сиделки или ссуживал ему деньги. Однажды я нашел для него новую няньку - богатую мадам, несколько старше его, работавшую юристом; ее звали Джинни. Я спал с ней некоторое время, но когда получил от нее все, что хотел, сплавил ее Брэду, мотивировав это тем, что он нуждается в ней больше, нежели я. Спустя некоторое время они стали жить вместе, но я начал замечать, что Брэд ведет себя все более неадекватно с каждым днем. Однажды, когда Джинни была на работе и я завалил к нему, он даже попытался вежливо спровадить меня из своих апартаментов. Я наблюдал за его нервным поведением еще несколько минут, после чего открылась дверь сортира и оттуда вывалилась пара обкуренных негритянок, а следом за ними - облако дыма. Итак, он стал для меня очередным человеком, которого, как мне казалось, я знаю и который, в конце концов, тоже имел свою тайную жизнь. Я в очередной раз понял, что не хочу поддерживать кусок дерьма, который зависит от ложки и иглы. Однажды мне позвонила рыдающая Джинни. "Брэд мертв! - пролепетала она сквозь слезы. - Я могла остановить его! Он мертв! Что мне делать! Помоги мне!" Я пулей помчался к ним, но опоздал. Скорая уехала за минуту до меня. Джинни висела на телефоне, звоня своим знакомым юристам, поскольку, если врачи находят при пострадавшем шприцы или другие наркоманские принадлежности, они просто обязаны известить об этом полицию. Я оставался с ней всю ночь, пока к утру не сообщили, что беднягу откачали. Мы говорили о нем много часов, и мне было жалко этого засранца, поскольку в целом он был неплохим парнем, и меня прикалывало сочинять с ним песни. Но. как ни крути, основной частью его жизни оставался героин, а игра на басу была лишь способом убить время между дозами. Когда я увидел его вновь, то сел напротив него и попытался объяснить, как важна для нас всех команда и что мне надоело няньчиться с каждым уродом. "Слушай, - сказал я, - это твой последний шанс. Прочисти себе мозги или ты больше не с нами." Брэд разрыдался и стал извиняться, клянясь, что не будет более ширяться. Поскольку я не имел достаточного опыта общения с наркошами, я поверил ему, поверил во второй и в третий раз. Спустя несколько месяцев мы собрались отправиться в Орландо на концерт и переговоры с несколькими звукозаписывающими компаниями, но ночью перед отъездом мне снова позвонила Джинни и сообщила, что Брэд опять ширнулся и, мало того, имея оральный секс с неким парнем, работающим в парикмахерской, где Брэд приводил в порядок свои вечно сальные и вонючие патлы. Во время шоу он имел абсолютно отсутствующий вид, а сразу после концерта куда-то испарился. Раньше это вызвало бы во мне тревогу, но на данный момент я слишком устал вправлять этому дурню мозги. В три утра Брэд буквально ворвался в дом в сопровождении каких-то трех девок. Он все еще был в своем концертном прикиде - лиловой рубашке пошива семидесятых годов, украшенной серебрянными звездами, женских шортах поверх красных чулков и в военных ботинках. Его глаза бегали из стороны в сторону и он постоянно теребил свое кольцо в губе, бормоча о чем-то, что очень для него важно. Его спутницы имели абсолютно бледные лица, руки и ноги, как будто из них выкачали всю кровь. Они стали предлагать нам героин и всякую прочую чушь, находящуюся в их карманах, а Брэд, казалось, полностью ушел в себя, трясясь в ознобе на кушетке. Пот ручьями стекал по его лицу, которое, казалось, каждую секунду меняет свой цвет. Несколько мгновений он смотрел мне в глаза, после чего рухнул на пол. Девки моментально испарились, а мы принялись пытаться привести его в чувство. Сначала я помогал ребятам, но с каждой минутой моя ненависть к этому сопляку, которого я любил как младшего брата, все сильнее и сильнее овладевала мной. Бросив тщетные попытки растормошить его, мы отошли в сторону от его бездвижного тела и стали решать, что с ним делать. Я решил, что неплохо было бы перевернуть его и позволить ему захлебнуться в собственной блевотине, так чтобы потом смерть можно было списать на его собственную тупость. Мы сидели и решали, что с нами будет, если нас арестуют и обвинят в убийстве. Хоть я и чувствовал жалость, его смерть представлялась мне спровоцированным самоубийством. Я чувствовал, что превращаюсь в холодного жестокого монстра, которым всегда хотел быть, но сейчас мне это совсем не нравилось. Но было слишком поздно… На следующий день я позвонил на студию, в которой Джорди трудился над первым альбомом Amboog-A-Lard и предложил ему стать нашим басистом, поскольку знал, что он этого хотел. "Что ты сейчас делаешь?" - спросил я. "Запись в самом разгаре," - ответил он. "Ты всегда был в нашей команде." "Я знаю." "И твоя команда ненавидит твои сраные кишки и хочет выставит тебя вон," - продолжал я. "Я позвоню, когда освобожусь от дел," - сказал он и я понял, что Джорди наш.
9. Правила
КРУГ СЕДЬМОЙ - ОБМАННЫЙ - СВОДНИКИ И СОВРАТИТЕЛИ
У нас с Терезой совсем не клеилось, а с Мисси мы очень скоро стали близкими друзьями. У меня не было ни машины, ни работы, ни денег, но она подвозила меня домой и мы смотрели дневные концерты по телеку пока Тереза была на работе в своем ресторане. Когда зимой наша дружба переросла в более близкие отношения, я предложил Мисси принять участие в нашем шоу. Начиная с самых первых концертов, пространство в самом конце сцены мы называли Игорный Дом Пого. Там мы держали все наше садо-мазо оборудование, в том числе клетку, на которой были установлены клавиши. Во время дебюта нашей новой шоу-герл, мы посадили ее в эту клетку и запустили туда цыплят. Она смотрелась прекрасно: бледная полураздетая восемнадцатилетняя девочка с длинными черными волосами, облепленная цыплячьими перьями. Мы придумывали все новые и новые решения концепции нашего шоу. На сцене присутствовало уже две обнаженные полненькие леди (эту идею мы, кстати, стырили из фильма Джона Уотерса "Розовые Фламинго"), а позднее мы стали выводить на подмостки девушку в бигудих и с подушкой под халатом, имитировавшей беременность. Она стояла у гладильной доски, разглаживая морщины на нацистском флаге. С развитием шоу она ложилась на доску, раскинув ноги, и изображала, будто делает сама себе аборт, после чего клала выкидыш на свастику, как бы предлагая его включенному телевизору, стоящему напротив. Таким образом мы хотели выразить свое отношение к фашиствующему американскому телевидению, к американским ядерным семьям, приносящим своих детей в жертву этой грязной отмороженной сиделке. В следующий раз мы затарились гиганской канистрой, полной светлячков, которыми я хотел облепить себя на сцене, но когда ее открыли, оказалось, что все они давно сдохли. Вонища была страшная, от моих рук пахло хлеще, чем после общения с половыми органами Тины Поттс. Я тотчас же блеванул, и ко мне невольно присоединились многие из зрителей, включая нашего будущего басиста Джорди Уайта. С тех пор я всегда открываю концерты с одной мыслью: отвращение заразно. Поборники прав животных постоянно донимают нас своими претензиями, но мы никогда не калечили живность, за исключением этой резни светлячков, которые, к тому же, уже были мертвы. Однажды мы соорудили из папье-маше макет коровы в настоящую величину. В духе порножурналов моего деда, а также фильмов "Вилли Вонка" и "Апокалипсис Сейчас" я засовывал ей кулак в задницу и извлекал оттуда сгустки шоколадной массы, пока Пого крутил сэмпл из "Последнего Танго В Париже" Марлона Брандо: "До тех пор, пока ты в заднице смерти, прямо в ее заднице, нашел ли ты исток страха. И тогда, быть может…" Каждый концерт был новым приключением в искусстве представлений. На одном из перформансов я вышел на сцену в смокинге и цилиндре, после чего меня незаметно сменила девушка по имени Терри, одетая в черный парик, такой же смокинг и с очень реальным фаллоимитатором между ног. Когда она ходила по сцене, всем казалось, что это я решил вытащить свое "хозяйство" напоказ, в чем, собственно, не было ничего необычного. Однако когда начинала исполняться "Cake And Sodomy", я появлялся на сцене собственной персоной, подкрадывался к ней и делал ей минет. Наверное в этом заключалось подтверждение слухов, что я удалил несколько ребер и теперь могу делать это сам себе. Итак, о Мисси. Наши близкие взаимоотношения начались как раз в то время, когда все были потрясены чередой зверских убийств студентов в Гейнсвилле. Озаренный дикой идеей, я сделал ряд фотографий Мисси, лежащей обнаженной в луже крови. Мы сняли отдельно ее грудь, гениталии и рот как бы истерзанными и окровавленными. Несколько раз я снял ее с пакетом на голове, дабы имитировать удушение и еще несколько раз - прикрыв голову черной материей и нанеся на шею красный грим, будто она обезглавлена. Мы раскидали эти фотки в ресторанах и в автобусах, предчувствуя реакцию обывателей, которую, правда, мы не могли видеть воочую. Другой план возник под самое Рождество, когда мы заметили, что граждане украшают лужайки перед своими домами рождественскими сценками. Несмотря на мое полное отрицание религии, я всегда любил Рождество с его елками, подарками и праздничной иллюминацией. Рождество никогда не ассоциировалось у меня с Христом, но я решил поздравить людей в своем собственном ключе. Вместе с Мисси мы прокатились в ее машине по окрестностям и сперли в каждом дворике две вещи: младенца Христа и волхва. Смысл нашего фокуса заключался в том, чтобы все люди в нашем квартале подумали, что это заговор. Мы запланировали подкинуть в каждый дом послание от некоей тайной группы следующего содержания: "Мы чувствуем, что Америка фальшиво расцвечена иллюминацией и опластмащена мудростью волхвов с расистской пропагандой их "белого Рождества". Единственное, что нас смущало, так это то, что они вряд ли отреагировали бы на наш лозунг, потому что мерили свою жизнь исключительно по газетам. Кстати, на следующее Рождество мы изобрели более гениальную и еще более богохульную штуку. Мы прикупили (спереть их оказалось невозможным из-за слишком больших габаритов) кучу соленых свиных окороков и, прокатившись по тем же домам, подменили на них фигурки младенца Христа. То же самое мы проделали в нескольких местных церквях и напоследок оставили самый большой кусок у полицейского участка. Да, мы любили развлекаться и у нас было много мест для развлечений, одними из которых являлись детские парки типа Мира Диснея. Именно в Мир Диснея в один прекрасный день и завалилась компашка в лице меня, Мисси и Джорди. В нашем арсенале имелись новые игрушки, приобретенные в волшебном магазине - специальный пистолетик, стреляющий огненными шарами и комплект из лезвий и тюбика с кровью, с помощью которого мы могли изображать порезы. Мы были под сильным кайфом и нам постоянно казалось, что чуть ли не все посетители парка были так или иначе связаны со спецслужбами, переговаривались через минипередатчики в запонках, отслеживали каждое наше движение и прятали своих детишек подальше от нас. Мы были убеждены, что все догадываются о том, что мы обдолбаны, и это подтвердилось (в наших мозгах, разумеется). когда посредине Пещеры Ужасов наш вагончик остановился и апокалиптический голос сверху осведомился: "Вы уверены, что в вашем вагончике нет призраков?" Когда же движение возобновилось, голос объявил (или нам это приглючилось): "Продолжайте ваше путешествие (путешествие!)". В одном из закутков парка мы натолкнулись на кучу семей, рассевшихся вокруг столиков и самозабвенно уплетающих ножки индеек. Как только я взглянул на их довольные лица, в моей голове сразу же возникла ассоциация с варварскими пиршествами и, хоть я сам далеко не вегетарианец, во мне появилось дикое чувство отвращения к ним всем. Я подвалил к двум близнецам, участвовавшим в этой церемонии и, задрав на лоб очки так, чтобы было видно мои окосевшие глаза, вытащил припасенное лезвие и полоснул себя по руке. Кровь закапала в их пакеты с попкорном, они в ужасе побросали мясо и помчались прочь. Возвращаясь в Форт Лодердейл, на том самом злосчастном углу, где я видел автокатастрофу, мы обнаружили некоего тощего седовласого субъекта в ковбойке и рабочих штанах, который чуть ли не каждый день слонялся по кварталу в сопровождении своей жены, увешанный плакатами, призывающими не делать аборты. Каждому, кто заинтересовывался его наглядной агитацией, он читал долгую лекцию о том, как грешно убивать нерожденную жизнь. Будучи под впечатлением проведенного дня и выглядя бледными, словно трупы, мы подъехали к нему и пригласили подойти к машине. Думая, что нашел очередных слушателей, он согласился, и когда подошел совсем вплотную, я протянул руку из открытого окна и произнес: "Я беседовал сегодня с дьяволом, и он передавал тебе привет." Я извлек пистолет, стреляющий молниями, и запустил одну в его сторону. Он издал дикий вопль и бросился наутек. Больше мы никогда не видели его на этом углу.
КРУГ ВОСЬМОЙ - ОБМАННЫЙ - ЛИЦЕМЕРЫ
Джорди прозябал в Amboog-A-Lard, потому что был единственным в команде, кто пристойно выглядел на сцене и имел амбиций больше, чем одно желание быть утяжеленной версией Metallica. Я всегда хотел видеть его участником своей банды, но он колебался, несмотря на то, что остальные члены Amboog-A-Lard гнали на него за то, что он был похож на нас. Все это не мешало нам заниматься всякой дурью типа псевдохристианского проекта Satan On Fire. Мы хотели по приколу влиться в местные религиозные сообщества, но они почему-то нас всегда игнорировали. В один прекрасный день Джорди познакомил нас с нашим первым менеджером, Джоном Товаром, который также маялся в Amboog-A-Lard. Это был огромный, вечно потеющий персонаж кубинского типа, который постоянно ходил в черном костюме, курил сигару и пользовался паршивым одеколоном. Его можно было смело назвать гибридом Фиделя Кастро и Джаббы Хатга. Джон отличался способностью засыпать везде, включая саундчек и беседы тет-а-тет. Мы пытались будить его различными способами, орали на ухо, что он кусок дерьма или что дом горит, но позже поняли, что разбудить его могут только два словосочетания: "ванильный коктейль" и "Лоу Грэмм". Он частенько отводил меня в сторону и говорил всякую околесицу типа: "Твоим ребятам нужно играть чуть-чуть потише, тогда вы можете расчитывать на выступлении на Слэмми Эводс. Может быть, вы выступите вместе с Amboog-A-Lard, этими буги-бойз." Единственное, что мы вынесли путного из его пожеланий, так этот сокращение названия до Marilyn Manson и замену драм-машины на живого барабанщика. Единственным человеком, который метил на эту должность, был низенький перец по имени Фредди Стрейтхорст. Как и каждый в нашей бригаде, Фредди поимел несколько прозвищ. Так, на сцене он выступал как Сара Ли Лукас, а в кулуарах мы называли его Фредди Колесо. Дело в том, что, будучи тинейджером, бедняга угодил в автокатастрофу и покалечил нога; игра на барабанах стала для него частью реабилитации. Фредди был неплохим парнем, и я никогда не стебался над ним, хотя он и слыл хреновым драммером. Словно подержанный автомобиль, ломающийся после очередной починки, наша группа столкнулась с проблемами, связанными с нашим басистм Брэдом. Чем дольше он играл с нами, тем больше народу говорило нам, что парень - сраный наркоман. Брэд был туп и осознавал это, но при этом он симпатизировал мне и я очень часто выступал для него в роли сиделки или ссуживал ему деньги. Однажды я нашел для него новую няньку - богатую мадам, несколько старше его, работавшую юристом; ее звали Джинни. Я спал с ней некоторое время, но когда получил от нее все, что хотел, сплавил ее Брэду, мотивировав это тем, что он нуждается в ней больше, нежели я. Спустя некоторое время они стали жить вместе, но я начал замечать, что Брэд ведет себя все более неадекватно с каждым днем. Однажды, когда Джинни была на работе и я завалил к нему, он даже попытался вежливо спровадить меня из своих апартаментов. Я наблюдал за его нервным поведением еще несколько минут, после чего открылась дверь сортира и оттуда вывалилась пара обкуренных негритянок, а следом за ними - облако дыма. Итак, он стал для меня очередным человеком, которого, как мне казалось, я знаю и который, в конце концов, тоже имел свою тайную жизнь. Я в очередной раз понял, что не хочу поддерживать кусок дерьма, который зависит от ложки и иглы. Однажды мне позвонила рыдающая Джинни. "Брэд мертв! - пролепетала она сквозь слезы. - Я могла остановить его! Он мертв! Что мне делать! Помоги мне!" Я пулей помчался к ним, но опоздал. Скорая уехала за минуту до меня. Джинни висела на телефоне, звоня своим знакомым юристам, поскольку, если врачи находят при пострадавшем шприцы или другие наркоманские принадлежности, они просто обязаны известить об этом полицию. Я оставался с ней всю ночь, пока к утру не сообщили, что беднягу откачали. Мы говорили о нем много часов, и мне было жалко этого засранца, поскольку в целом он был неплохим парнем, и меня прикалывало сочинять с ним песни. Но. как ни крути, основной частью его жизни оставался героин, а игра на басу была лишь способом убить время между дозами. Когда я увидел его вновь, то сел напротив него и попытался объяснить, как важна для нас всех команда и что мне надоело няньчиться с каждым уродом. "Слушай, - сказал я, - это твой последний шанс. Прочисти себе мозги или ты больше не с нами." Брэд разрыдался и стал извиняться, клянясь, что не будет более ширяться. Поскольку я не имел достаточного опыта общения с наркошами, я поверил ему, поверил во второй и в третий раз. Спустя несколько месяцев мы собрались отправиться в Орландо на концерт и переговоры с несколькими звукозаписывающими компаниями, но ночью перед отъездом мне снова позвонила Джинни и сообщила, что Брэд опять ширнулся и, мало того, имея оральный секс с неким парнем, работающим в парикмахерской, где Брэд приводил в порядок свои вечно сальные и вонючие патлы. Во время шоу он имел абсолютно отсутствующий вид, а сразу после концерта куда-то испарился. Раньше это вызвало бы во мне тревогу, но на данный момент я слишком устал вправлять этому дурню мозги. В три утра Брэд буквально ворвался в дом в сопровождении каких-то трех девок. Он все еще был в своем концертном прикиде - лиловой рубашке пошива семидесятых годов, украшенной серебрянными звездами, женских шортах поверх красных чулков и в военных ботинках. Его глаза бегали из стороны в сторону и он постоянно теребил свое кольцо в губе, бормоча о чем-то, что очень для него важно. Его спутницы имели абсолютно бледные лица, руки и ноги, как будто из них выкачали всю кровь. Они стали предлагать нам героин и всякую прочую чушь, находящуюся в их карманах, а Брэд, казалось, полностью ушел в себя, трясясь в ознобе на кушетке. Пот ручьями стекал по его лицу, которое, казалось, каждую секунду меняет свой цвет. Несколько мгновений он смотрел мне в глаза, после чего рухнул на пол. Девки моментально испарились, а мы принялись пытаться привести его в чувство. Сначала я помогал ребятам, но с каждой минутой моя ненависть к этому сопляку, которого я любил как младшего брата, все сильнее и сильнее овладевала мной. Бросив тщетные попытки растормошить его, мы отошли в сторону от его бездвижного тела и стали решать, что с ним делать. Я решил, что неплохо было бы перевернуть его и позволить ему захлебнуться в собственной блевотине, так чтобы потом смерть можно было списать на его собственную тупость. Мы сидели и решали, что с нами будет, если нас арестуют и обвинят в убийстве. Хоть я и чувствовал жалость, его смерть представлялась мне спровоцированным самоубийством. Я чувствовал, что превращаюсь в холодного жестокого монстра, которым всегда хотел быть, но сейчас мне это совсем не нравилось. Но было слишком поздно… На следующий день я позвонил на студию, в которой Джорди трудился над первым альбомом Amboog-A-Lard и предложил ему стать нашим басистом, поскольку знал, что он этого хотел. "Что ты сейчас делаешь?" - спросил я. "Запись в самом разгаре," - ответил он. "Ты всегда был в нашей команде." "Я знаю." "И твоя команда ненавидит твои сраные кишки и хочет выставит тебя вон," - продолжал я. "Я позвоню, когда освобожусь от дел," - сказал он и я понял, что Джорди наш.
9. Правила
КРУГ ВОСЬМОЙ - ОБМАННЫЙ - ВОРЫ
Брэд был так же хорош, как и мертв, Нэнси была так же хороша, как и мертва. Marilyn Manson находились на правильном пути группы, которую я хотел видеть.Знай, что желания твои будут законом.
Алистер Кроули, "Дневник Наркотического Друга"
Люди частенько хотят знать о моих религиозных и философских установках. Некоторые люди спрашивают о моей ежедневной манере поведения. Я приведу вам несколько примеров. Можете спокойно вырвать эти страницы и прилепить их к двери маминого холодильника для быстрого ответа.
НАРКОТИКИ
Зачастую у людей, которые толком не общались с теми, кто принимает наркотики, существует стереотип, что каждый их принимающий находится в постоянной зависимости. Все решает частота их принятия, и зависимость здесь не обязательна. Либо наркотики могут управлять вами, либо вы можете управлять ими. Вот несколько элементарных правил, благодаря которым вы сможете определить, подвисли вы на кокаине, героине, траве и прочей дряни или нет.
1…ты постоянно платишь за наркотики.
2…ты используешь соломку вместо свернутого доллара.
3…ты используешь слово "дуть".
4…ты парень, и ты за кулисами концерта Marilyn Manson (Если ты не наркодиллер или не полицейский).
Брэд был так же хорош, как и мертв, Нэнси была так же хороша, как и мертва. Marilyn Manson находились на правильном пути группы, которую я хотел видеть.Знай, что желания твои будут законом.
Алистер Кроули, "Дневник Наркотического Друга"
Люди частенько хотят знать о моих религиозных и философских установках. Некоторые люди спрашивают о моей ежедневной манере поведения. Я приведу вам несколько примеров. Можете спокойно вырвать эти страницы и прилепить их к двери маминого холодильника для быстрого ответа.
НАРКОТИКИ
Зачастую у людей, которые толком не общались с теми, кто принимает наркотики, существует стереотип, что каждый их принимающий находится в постоянной зависимости. Все решает частота их принятия, и зависимость здесь не обязательна. Либо наркотики могут управлять вами, либо вы можете управлять ими. Вот несколько элементарных правил, благодаря которым вы сможете определить, подвисли вы на кокаине, героине, траве и прочей дряни или нет.
1…ты постоянно платишь за наркотики.
2…ты используешь соломку вместо свернутого доллара.
3…ты используешь слово "дуть".
4…ты парень, и ты за кулисами концерта Marilyn Manson (Если ты не наркодиллер или не полицейский).