Мердок А. Слуги и снег

они вообще несусветные дикари. Особенно зимой. Жена с дочкой утверждают,
будто зимой и я отсюда сам не свой возвращаюсь. Дразнят, ума, говорят,
лишился. А эти крестьяне... Они сами порой не различают, где приврали, где
нафантазировали. Скажут слово - за чистую монету принимают.
БАЗИЛЬ. Значит, вы думаете, слуги выдумали - про убийство?
ГРЮНДИХ. Несомненно. Очень в их духе. Жуткие проныры и эгоисты, во
всем. свою выгоду ищут. Деньги хотят у вас выудить - вот что за этим стоит.
БАЗИЛЬ. Но это так не похоже на Питера Джека, на Ханса Джозефа, на отца
Амброуза...
ГРЮНДИХ. Священник в этой шайке наихудший. Эти божьи слуги, деревенские
священнички, вечно в обносках ходят, этакие честняги-скромняги. А в девяти
случаях из десяти они местные вампиры, ростовщики, жертв своих
сосут-потрошат почем зря.
БАЗИЛЬ. Не знаю, что и думать. Такое яркое, солнечное утро - все
кажется дурным сном.
ГРЮНДИХ. Не волнуйтесь, сэр, все образуется и позабудется.
БАЗИЛЬ. Вы, вероятно, уедете теперь, раз погода поменялась.
ГРЮНДИХ. Да, да, сэр, сегодня же. Приятно, знаете ли, прокатиться на
санях в такой день, - солнце освещает макушки деревьев, дорога блестит. Я,
конечно, закутаюсь основательно.
БАЗИЛЬ. Все-таки не верится, что они вчера врали. Нет, на Питера Джека
непохоже. Надо выяснить все - до конца.
ГРЮНДИХ. Этого решительно не следует делать, сэр. Не стоит
перевозбуждать их. Я бы на вашем месте отступился.
БАЗИЛЬ. Но, допустим, этот ужас, это преступление действительно было!
ГРЮНДИХ. Допустим, сэр, допустим. От них все равно ответа не добиться.
Нагородят с три короба, а мы разбирайся. Чушь несусветная, все сто крат
преувеличено. Им главное - денег из вас побольше вытрясти. Послушайтесь
моего совета, сэр, забудьте эту историю.
БАЗИЛЬ. Но я не могу!
ГРЮНДИХ. Знаете пословицу: "не буди лихо, пока оно тихо". Очень верно
подмечено.
БАЗИЛЬ. Кроме того... после вчерашнего... Они теперь знают, что я
узнал, и будут ждать какого-то поступка.
ГРЮНДИХ. А может, наоборот, сэр? Может, они ждут, чтоб вы пропустили
все мимо ушей? Я, кстати, так бы и сделал. И если кто-нибудь из них
наберется наглости и напомнит, разговор не поддерживайте. Скажите, что не
знаете, о чем идет речь. Они поймут, что от вас ничего не добьешься, и тут
же успокоятся.
Входит Ориана, одетая для прогулки.
БАЗИЛЬ. Ориана, господин Грюндих считает, что нам не стоит принимать
происшедшее близко к сердцу. Он полагает, что слуги могли все это выдумать.
ГРЮНДИХ. Или преувеличить. Не волнуйтесь попусту. Это несусветные люди.
ОРИАНА. Я и сама пришла к такому выводу, господин Грюндих. И с
Фредериком утром поговорила. Он очень спокойный, рассудительный человек, я с
ним прямо душой отдыхаю. Короче, мы решили не обращать внимания.
БАЗИЛЬ. Вот и господин Грюндих советует.
ГРЮНДИХ. Совершенно верно, мадам. Слуги - нахалы и хамы.
ОРИАНА. Базиль, мне думается, зря ты с ними накоротке и даешь слишком
много воли. Они распустились. Верно, господин Грюндих?
ГРЮНДИХ. Совершенно справедливо.
ОРИАНА. Надо держаться отстраненно. С какой стати посвящать их в свои
мысли? Почему они смеют говорить с тобой как с равным? Немудрено, что их
заносит.
ГРЮНДИХ. Совершенно согласен. В вашем положении надо быть поскрытнее.
ОРИАНА. Вот сейчас, Базиль, у тебя и в самом деле есть шанс утвердить
свою власть. И не надо для этого отдавать на расправу цыгана, нет, - сейчас
надо поступить более осмысленно, так, чтоб они прониклись уважением к тебе -
раз и навсегда. Покажи, что их бред тебя ничуть не взволновал, что ты ничего
не намерен делать, и хватит набиваться к ним в друзья. Они же вчера просто
обнаглели!
БАЗИЛЬ. Но, допустим, отец и вправду убил Фрэнсиса Джеймса?
ОРИАНА. Я уверена, что нет. Да и нам-то что за дело?
ГРЮНДИХ. Ее милость абсолютно права.
БАЗИЛЬ. Ты на прогулку, Ориана?
ОРИАНА. Да. В такой чудный день не грех прокатиться. Я засиделась в
четырех стенах - с самого приезда носа на улицу не высовывала. Я приказала
заложить большие сани. Сейчас подадут.
Слышен звон бубенцов.
ГРЮНДИХ. Лучшая дорога - мимо мельницы и озера. Кучер знает. Озеро подо
льдом изумительно красиво, камышинки торчат, замерзшие, розово так мерцают.
И важно вышагивают водяные птицы.
ОРИАНА. Вы прямо поэт, господин Грюндих. Но сегодня утром и впрямь все
кажется светлым и радостным. Какое счастье, что я на природе. Базиль, ты
рад, что я рада?
БАЗИЛЬ. Да, дорогая, конечно!
ОРИАНА. Ну ладно, пока. Прислушайся к господину Грюндиху. Он в здешних
нравах разбирается получше твоего. И плохого не посоветует.
В ы х о д и т .
БАЗИЛЬ. Хотел бы я знать, что делать.
ГРЮНДИХ. Сэр, извольте взглянуть еще в эти книги.
БАЗИЛЬ. Да, да, разумеется. А когда закончим, я пойду в людскую к
слугам.
ГРЮНДИХ. Весьма неразумно, сэр, весьма. Ваш батюшка и дороги туда не
знал.
БАЗИЛЬ. Да? В таком случае пойду непременно!

Л ю д с к а я .
Идет месса. Запах ладана. В тумане смутно различимо огромное множество
людей, стоящих на коленях. Мощное, торжественное, мелодически простое
песнопение. Едва виден отец АМБРОУЗ, он дирижирует.
Входит БАЗИЛЬ. Все мгновенно смолкают. Богослужение прекращается. Люди
растворяются во тьме, за исключением отца АМБРОУЗА. ПИТЕРА ДЖЕКА и ХАНСА
ДЖОЗЕФА.
БАЗИЛЬ. Простите. Я не знал, что идет месса. У меня и в мыслях не было
вас прерывать... И все ушли, так сразу... Простите, Бога ради... я не...
АМБРОУЗ. Ничего страшного, ваша милость.
БАЗИЛЬ. Питер Джек, могу я с тобой поговорить?
О с т а л ь н ы м .
Нет, нет, не уходите... То, что вы вчера сказали, - это серьезно?
ПИТЕР ДЖЕК. Что значит - серьезно?
БАЗИЛЬ. Ну, это действительно случилось? Это не вымысел? Не шутка?
ПИТЕР ДЖЕК и ХАНС ДЖОЗЕФ возмущенно молчат.
АМБРОУЗ. (помолчав). Это правда.
БАЗИЛЬ. Простите, что я снова об этом... Но надо, надо разобраться. Я
сначала думал - открытое расследование, в присутствии всех слуг, как
подобает. Но потом я все взвесил и понял, что ты, Питер, прав, - сделанного
не воротишь, и благоразумнее не будоражить людей. Однако ситуация требует
все же некого разрешения, и, думаю, лучше уладить дело в уком кругу, оно
касается меня и близких покойного... то есть тебя, Питер, Ханса Джозефа,
Максима и Марины.
ПИТЕР ДЖЕК. Что вы задумали, ваша милость?
БАЗИЛЬ. Ну, единственный способ хоть как-то возместить вам ущерб - это,
насколько я понимаю, способ материальный. Так сказать, финансовый. Я
понимаю, что оценивать человеческую жизнь... нельзя, она бесценна, но все,
что есть у меня, - деньги, земли, блага, - все ваше... как бы символическая
расплата...
ПИТЕР ДЖЕК мотает головой - с ужасом и отвращением.
ХАНС ДЖОЗЕФ. Ваша милость... И не думай, что я деньгами возьму за жизнь
единственного сына.
ПИТЕР ДЖЕК. Все не так, сэр. Это - бесполезно.
БАЗИЛЬ. Ну а как? Помогите же мне, друзья, подскажите... Я хочу
поступить по справедливости. И не хочу пускать, так сказать, по воле волн.
Святой отец, скажите же что-нибудь.
АМБРОУЗ. Скажу, что прошлое надо простить и позабыть.
ХАНС ДЖОЗЕФ. Простить? Ну уж нет. Прошлое для нас слишком живо, так и
стучит в сердце.
АМБРОУЗ. По-твоему, нет силы превыше силы? Нет власти превыше власти?
Вдумайся - и окажется, что высшая власть и сила все-таки в прощении. Ты же
глубокий старик. И если надеешься спастись пред судом создателя нашего -
позабудь о мести. А остальные последуют твоему примеру.
ХАНС ДЖОЗЕФ. Не надеюсь я спастись. Я справедливости добиться - и то не
надеюсь. Когда-то я молился Богу, но он вместе со мной старел, одряхлел
вконец и умер - прежде меня. И я скоро в землю лягу, возле церкви, на
кладбище, и ничего, окромя мешка с костями, от меня не останется. Я помню,
как кричал сын...
БАЗИЛЬ. Пожалуйста, прошу вас. Давайте мы, четверо, образуем нечто
вроде комитета, возьмем это дело в свои руки и не будем предавать огласке.
ХАНС ДЖОЗЕФ. Все знают. Все ждут возмездия.
БАЗИЛЬ. Ты имеешь в виду... как бы публичную расплату? Но если иначе
нельзя, я... с удовольствием... как вы полагаете, святой отец, может, мне
наложить на себя епитимью - работать, допустим, какой-то срок наравне со
слугами, на тяжелых работах? Дико, конечно, но все говорят о расплате, а чем
и как расплатиться, я не знаю...
ПИТЕР ДЖЕК. Расплата одна.
ХАНС ДЖОЗЕФ. И не вздумай, ваша милость. Ты тут господин, не пристало
тебе. Людей только огорчишь, подумают - насмехаешься ты над ними.
БАЗИЛЬ. Так что же я должен сделать? Что ни предложу, вы все
отвергаете. Может, ничего и не надо? Я же ни в чем не виноват. Меня тут и не
было, когда это произошло.
АМБРОУЗ. Ханс Джозеф, ты же знаешь, что отец его милости помешался
рассудком.
БАЗИЛЬ. Да-да, он был сумасшедшим! Таких людей нельзя обвинять.
ХАНС ДЖОЗЕФ. Это не безумие. Боль есть боль. Кровь есть кровь.
АМБРОУЗ. Тогда виноваты мы. Мы же были здесь, рядом.
ХАНС ДЖОЗЕФ. Его милость - наш господин, наш глава.
БАЗИЛЬ. Так почему же вы не слушаетесь меня?
ХАНС ДЖОЗЕФ. Кто во главе - на том и вина. Таков закон, он для всех
един, и для его милости тоже.
БАЗИЛЬ. Ханс Джозеф, что ты хочешь сделать? Ты же нянчил меня, учил
рыбу ловить.
ХАНС ДЖОЗЕФ. Не знаю, ваша милость. Вы спрашиваете, я отвечаю.
БАЗИЛЬ. Какой-то бред... кошмарный сон...
ПИТЕР ДЖЕК. Дело-то, ваша милость, не только в Хансе Джозефе, не только
в покойном Фрэнсисе. Тут у каждого накопилось. Почитай, каждый носит в душе
смертную обиду, живет с незаживающей раной, и все обиды и раны вопиют о
мести. Смерть Фрэнсиса Джеймса для нас вроде символа... А еще все тут жили в
страхе, стыдились друг друга и ненавидели. Нами помыкали, вынуждали к
позорным, стыдным поступкам. Это тоже не забывается. Мы себе простить не
можем, себе и друг другу, и ему, и вам. Лучше, наверно, было бы, чтоб вы
вовсе ничего не узнали или, узнавши, заткнули нам рот и вины на себя не
брали. А вы растревожились - вроде как слабинку дали, а слабый, он, знаете,
- всегда виноват. Походи вы на отца, люди подчинились бы вам без раздумий, а
так они принялись точить себе души - прошлое клясть да вспоминать. Уж не
пугайтесь, ваша милость, но вы у нас теперь вроде изгоя, здешний закон вас
не хранит.
БАЗИЛЬ. Изгой в собственном доме!
ПИТЕР ДЖЕК. Люди тут простые, ваша милость, им по сердцу идея кровной
мести. Они будут вам кланяться, слушаться вас, даже любить, но это не
остановит одного из них от...
БАЗИЛЬ. Убийства?
ПИТЕР ДЖЕК. И его никто не осудит. Наоборот. Впрочем, есть еще выход,
еще не все потеряно...
БАЗИЛЬ. Что ты советуешь?
ПИТЕР ДЖЕК. Сегодня уезжает господин Грюндих. Поезжайте с ним.


С п а л ь н я .
Яркий снежный свет. ФРЕДЕРИК помогает Ориане снять шубу и сапоги. ХАНС
ДЖОЗЕФ стоит на коленях. МИКИ затаился в углу.
ХАНС ДЖОЗЕФ. Ваша милость, нету! Нету перца, хоть плачь. Ну не могу же
я его родить, в самом деле.
ОРИАНА. Плохо искал. Не может в целом доме не быть перца. Я сама поищу.
Берет со стола связку ключей.
Найду - пеняй на себя!
ХАНС ДЖОЗЕФ выходит, пятясь и кланяясь.
ФРЕДЕРИК. Мадам хорошо покаталась?
ОРИАНА. Чудесно! Озеро на солнце переливается. Снег на ветках искрится.
ФРЕДЕРИК. Точно в сказке, мадам.
ОРИАНА. Уф, я наглоталась свежего морозного воздуха и ужасно устала.
ФРЕДЕРИК. Мадам желает переодеть платье?
ОРИАНА. Да, пожалуй. Фредерик, из вас вышла отличная камеристка.
ФРЕДЕРИК помогает ей снять платье и надеть другое, застегивает сзади.
МИКИ выглядывает из-за кровати.
Ой, кто там? Да это мальчишка! Что, интересно, ты тут делаешь?
МИКИ. Сами говорили, я всегда при вас буду.
ОРИАНА. Ничего подобного я не говорила. Ты должен ждать, пока за тобой
пошлют. Ты слуга, а не, член семьи. Ну, беги скорей.
ФРЕДЕРИК провожает Мики до двери.
ФРЕДЕРИК (неслышно для Орианы). Убирайся. Нечего тут подслушивать да
подглядывать. Поди прочь! Чтоб духу твоего тут не было.
Дает Мики пинка.
ОРИАНА. Несчастный мальчик. И, похоже, не очень-то смышленый. Спасибо,
Фредерик. И что бы я без вас делала? От вас исходит... какой-то домашний
уют.
ФРЕДЕРИК. Очень рад, что мадам так считает. Я ходил в подвал, порылся в
чемоданах и нашел то, что вы просили.
ОРИАНА. Нашли! Давайте сюда.
ФРЕДЕРИК протягивает Ориане пистолет.
Отлично. Я же помню, что захватила - на всякий случай. Заряжен? Да.
Хозяину ни слова, Фредерик. Он был бы недоволен.
ФРЕДЕРИК. Надеюсь, мадам теперь будет спать спокойно.
ОРИАНА. Да, с ним я чувствую себя увереннее. На самом-то деле все
ерунда. Ложная тревога. Просто слугам взбрело в голову невесть что. Господин
Грюндих предполагает, что они вообще все выдумали, с начала до конца.
ФРЕДЕРИК. Я же говорил, мадам.
ОРИАНА. И если мы не придадим значения их басням, страхи развеются как
дым. Ой? Что это?
ФРЕДЕРИК. Снежная глыба упала с крыши, мадам.
ОРИАНА. Нервы ни к черту. Разложите столик, Фредерик, сыграем в карты.
Он раскладывает ломберный столик. Садятся играть.
Скажите, эти снобы - слуги - все еще гнушаются вашим обществом?
ФРЕДЕРИК. Да, мадам.
ОРИАНА. Не расстраивайтесь. Ваше место не в людской, а здесь, со
мной... с нами. Вы видели цыгана?
ФРЕДЕРИК. Да, мадам.
ОРИАНА. Что он говорит?
ФРЕДЕРИК. Стонет.
ОРИАНА. Сам виноват, попал в беду по собственной дурости. Слабак.
Пожалуй, я все же не сделаю его своим приближенным.
ФРЕДЕРИК. Рад слышать, мадам.
ОРИАНА. Почему это вы рады, Фредерик?
ФРЕДЕРИК (помолчав и бросив взгляд на Ориану). Мадам снова выиграла.
ОРИАНА. Фредерик, вы скучаете по Аннабелле?
ФРЕДЕРИК. Нет, мадам. Я рад, что Аннабеллы здесь нет.
ОРИАНА. Вот как? Почему же вы рады, Фредерик?
Тянется через стол за картами. ФРЕДЕРИК накрывает ее ладонь своей.
Вы сжали мою руку. Как вас понимать, Фредерик?
ФРЕДЕРИК. Мадам все прекрасно понимает.
ОРИАНА. Уберите руку.
ФРЕДЕРИК. Мадам знает, почему я приехал в это ужасное место.
ОРИАНА. Да, Фредерик, знаю. Ну, прошу вас, уберите руку.
Он медленно поднимает вялую, безвольную руку Орианы, целует ее, бережно
опускает. Они смотрят друг на друга в упор. Входит Базиль - слишком поздно,
заметить ему нечего.
БАЗИЛЬ. Ориана, ты уже вернулась? Мне надо поговорить с тобой.
Фредерик, оставьте нас, пожалуйста.
ФРЕДЕРИК выходит.
Я с ними разговаривал, там, в людской.
ОРИАНА. Базиль, с ними не надо разговаривать!
БАЗИЛЬ. Но как же иначе? Считать, будто ничего не случилось? Я так не
могу. И знаешь, опасность куда серьезней, чем мы предполагали. И в то же
время все как-то нереально, прямо не верится.
ОРИАНА. Опасность? В чем опасность?
БАЗИЛЬ. Они не шутят, Ориана. Он и вправду убил. И знаешь, эти люди
угрожают, они опасны.
ОРИАНА. Напрасно ты их слушаешь. И зачем мы только сюда приехали!
Вспомни, я умоляла тебя не ехать. Они убьют нас - втихую, никто и концов не
найдет. Тут все с ума посходили, в этом странном доме, среди вечной тьмы,
вечных снегов... Базиль, нам надо немедленно уехать.
БАЗИЛЬ. И Питер Джек советует уехать.
ОРИАНА. Значит, решено.
БАЗИЛЬ. Ориана, это немыслимо!
ОРИАНА. Пойду уложу вещи, самое необходимое. Сегодня едет господин
Грюндих, мы успеем вместе с ним.
БАЗИЛЬ. Нет, Ориана, если я сбегу, я перестану себя уважать.
ОРИАНА. Прикажешь умирать из-за твоей гордости?
БАЗИЛЬ. Пойми, это больше чем гордость. Всю жизнь я предчувствовал, что
мне уготовано испытание, искус. Помнишь, я говорил тебе... Теперь этот час
пробил.
ОРИАНА. О себе не думаешь, хоть меня пожалей. Господи, был бы тут мой
брат, генерал! Ну, пусть Грюндих хотя бы предупредит полицию.
БАЗИЛЬ. Не могу я вмешивать полицию! Это мои слуги. Если я намерен тут
жить, стать тут своим, я обязан пройти испытание. Сам! Мне кажется, я его
выдержу.
ОРИАНА. На мой взгляд, Базиль, надо ехать. Скоро опять завьюжит,
занесет дороги, и мы окажемся в ловушке.
Постучав, входит ГРЮНДИХ.
О, господин Грюндих, я так напугана. Убедите мужа, что нам тоже надо
уехать.
БАЗИЛЬ. Боюсь, господин Грюндих, что ситуация несколько серьезней, чем
вы предполагали.
ГРЮНДИХ. Не волнуйтесь...
БАЗИЛЬ. Я предельно спокоен.
ГРЮНДИХ. Здешние люди - совершенные дети. Покричат, пошумят - и тут же
забудут.
ОРИАНА. Жаль, что вы нас покидаете, господин ГРЮНДИХ. Вы такой
здравомыслящий, нормальный - среди этого безумия...
ГРЮНДИХ. Я как раз зашел проститься. Сани уже у дверей. Жена с дочкой
заждались. Думают, подзадержался из-за вкусных угощений, брюхо набивал. Ой,
задразнят они меня!
ОРИАНА. Так что скажете, ехать нам или нет?
ГРЮНДИХ. Я не смею давать советы вашей милости, не мое это дело...
ОРИАНА. Ладно, ладно, хотя лишнее слово вас ни к чему не обязывает. Но
сами вы, как я полагаю, спешите смыться.
БАЗИЛЬ. Ориана, не говори глупости. Господин Грюндих давно собирался
домой, к семье. Послушай, раз тебе тревожно, поезжай с господином Грюндихом.
Я уверен, что он подождет полчаса, пока ты соберешь вещи. Я должен остаться,
но тебе-то вовсе не обязательно.
ОРИАНА (помолчав). Нет. Я не могу уехать и бросить тебя здесь. Если ты
останешься, я тоже останусь.
БАЗИЛЬ. Спасибо. Спасибо, дорогая. Что ж, до свидания, господин
ГРЮНДИХ. Счастливого пути. Кланяйтесь вашей жене и дочке.
ГРЮНДИХ (кланяясь). До свидания, не тревожьтесь, до свидания...
В ы х о д и т .
Спустя мгновение звенят бубенцы - все тише и тише. БАЗИЛЬ пытается
обнять Ориану, но она уклоняется от объятий. Слушают затихающий вдали звон.

Б у ф е т.
ПАТРИС лежит униженный, избитый. Тихо стонет. Входит МИКИ с письмом.
ПАТРИС приподнимает голову - он жадно ждет новостей.
МИКИ. Нет, не от нее. Опять твое письмо обратно прислала.
ПАТРИС. Она - с ним.
МИКИ. Да.
ПАТРИС стонет.
Патрис, тебе больно?
ПАТРИС. По цыганским обычаям нельзя желать себе смерти, а то бы
пожелал. Все хорошо, Мики, не волнуйся.
МИКИ. Патрис...
ПАТРИС. Что?
МИКИ. Потемнело-то как.
ПАТРИС. Да.
МИКИ. Небо все темно-бурое. Прямо конец света.
ПАТРИС. Метель будет.
МИКИ. Патрис...
ПАТРИС. Что?
МИКИ. Воняет.
ПАТРИС. Крыса дохлая под половицей...
МИКИ. Холодно.
ПАТРИС. Холодно.
МИКИ. Патрис, мне страшно.
Входит Максим.
МАКСИМ. Ну что, цыган, хорошо тебе?
ПАТРИС не отвечает.
Почувствовал на собственной шкуре? Знаешь теперь, каково тут всем
приходится? Думал в стороне остаться? Чтоб мы под ярмом стонали, а ты
посвистывал? Шалишь, хитрован. Не бывает в этой жизни посторонних. Хочешь,
чтоб не засосало, - борись; не можешь - убирайся подобру-поздорову.
П а у з а .
Послушай, цыган, она не вернется. После такого женщины не возвращаются.
Так уж они устроены.
ПАТРИС. Заткнись, а?
МАКСИМ. Хорошенький у тебя видок был - ужом извивался, все коленки
протер: "Умоляю, ваша милость, умоляю, ваша милость"...
ПАТРИС. Уйди.
МАКСИМ. Жаль мне тебя... Только я не затем пришел, чтоб над тобой
смеяться. Честно. Мы вот сейчас с Мики учиться будем.
МИКИ. Не буду я учиться! Никогда, никогда, никогда!
МАКСИМ. Но-но, Мики, потише. Иди-ка сюда. Где твоя книжка? Ага, вот
она... Начни вот здесь.
МИКИ отталкивает книгу.
Ты что же, не хочешь про тигра читать?
МИКИ рвет книгу. МАКСИМ хватает его за запястье. МИКИ рыдает.
Ладно. Оставайся неучем.
Слышен вой ветра.
Опять снег пошел. Вот она, твоя свобода, цыган. Отупение, невежество,
голод, холод и вечное рабство... Спокойной ночи.

Л ю д с к а я .
МАРИНА и ПИТЕР ДЖЕК.
ПИТЕР ДЖЕК. Ты правда не хотела читать письмо?
МАРИНА. Не хотела.
ПИТЕР ДЖЕК. Марина, ты уверена?..
МАРИНА. Да хватит же! С ним все кончено. Что же мне на настоящих
мужиков-то не везет?!
ПИТЕР ДЖЕК. Прости...
МАРИНА. За что?..
ПИТЕР ДЖЕК. Так ты больше не хочешь с цыганом убежать?
МАРИНА. Я вообще больше ничего не хочу.
ПИТЕР ДЖЕК. Ты уверена?..
МАРИНА. Я стала дурная. Может, из-за старика все. Он такой был злой, а
я... он ведь любил меня... из-за этого столько напастей на нас свалилось...
ПИТЕР ДЖЕК. Все здесь варились в одном котле. Вот поженимся и заживем
тихо-тихо, все у нас будет как у людей, все хорошо... Верно, Марина? Хорошая
моя...
МАРИНА. У меня никогда ничего не будет как у людей, и хорошо мне не
будет. С тех пор как десять лет мне стукнуло, ни один мужик мимо не прошел,
каждый облапать норовит.
ПИТЕР ДЖЕК. Марина...
МАРИНА. Слышишь, как ветер воет. Страшно мне что-то, и сердце будто
дрожит. Питер, ты веришь, что я не подговаривала старика? Он сам убил. Я
ничего не знала.
ПИТЕР ДЖЕК. Конечно, не знала.
МАРИНА. А некоторые думают... Одному Богу известно, что они думают.
Ханс Джозеф иногда так страшно со мной говорит. И глядит страшно -
точь-в-точь как старый хозяин.
ПИТЕР ДЖЕК. Да уж, хозяин тут много налепил - по образу и подобию.
МАРИНА. А ты на него ничуть не похож.
ПИТЕР ДЖЕК. Любимая моя...
МАРИНА. Снег прямо стеной валит. Никогда такого не видела. Весь мир
этот снег похоронит.
ПИТЕР ДЖЕК. Мы ведь поженимся?
МАРИНА. Меня всегда будет тянуть на волю...
ПИТЕР ДЖЕК. Мы поженимся.
МАРИНА. Когда-нибудь я все-таки убегу. С тобой хорошо, покойно. Я всю
жизнь тут прожила... И его милость я люблю, очень люблю. Но... Ох, Питер, я
за него так боюсь.
ПИТЕР ДЖЕК. Я тоже.
МАРИНА. Ты уверен, что его не тронут?
ПИТЕР ДЖЕК. Не знаю.
МАРИНА. А ты не можешь его как-нибудь защитить?
ПИТЕР ДЖЕК. Да как защитить-то?
МАРИНА. Не повезло мне, не встретился мне в жизни настоящий мужчина!..
ПИТЕР ДЖЕК. Марина!
МАРИНА. Убегу! Все равно убегу!

Белая гостиная.
БАЗИЛЬ и ПИТЕР ДЖЕК. БАЗИЛЬ в костюме для верховой езды, в высоких
сапогах, с хлыстом.
БАЗИЛЬ. Не понимаю.
ПИТЕР ДЖЕК. Давайте снова объясню.
БАЗИЛЬ. Но это бредовая идея.
ПИТЕР ДЖЕК. Это утверждение своей власти. Все так и поймут. А признают
за вами власть - вы станете, как отец ваш был, неприкасаемым.
БАЗИЛЬ. Значит, стану отцом. Ну уж нет. И вообще, это смахивает на
черную магию.
ПИТЕР ДЖЕК. Она тут и нужна. На колдовство никто не посягнет. Живем-то
мы в колдовском мире...
БАЗИЛЬ. Но это аморально. Марина отвергнет твою идею с негодованием.
ПИТЕР ДЖЕК. Не думаю, ваша милость. На то и традиция, что все ее
понимают и принимают. Здесь у нас по-настоящему реально только то, что из
прежних времен пришло, а новое приживается плохо. Вы тут тоже человек новый,
потому и оказались в опасности. А отец ваш хранил обычаи предков. Всех
девушек в имении сам выдавал замуж, со всеми проводил первую ночь.
БАЗИЛЬ. Я слышал подобное про деда... Не знал, что и отец... позволял
себе... В старину во многих частях света господа лишали невест невинности в
первую брачную ночь. Но здесь! В наше время! Как же люди стерпели?
ПИТЕР ДЖЕК. Вам покажется странным, но вашего отца тут не только
боялись и ненавидели. Им восхищались, любили его... Люди ценят все
великое...
БАЗИЛЬ. Да уж. Спаси их Господь... Но, Питер, давай-ка проясним еще
раз. Ты предлагаешь, что в день твоей свадьбы... когда ты женишься на
Марине... она проведет ночь... со мной?..
ПИТЕР ДЖЕК. Да, ваша милость.
БАЗИЛЬ. И об этом все узнают?
ПИТЕР ДЖЕК. А в этом доме все все знают. И если вы выдадите ее замуж
как подобает, как ваш батюшка выдавал, тогда все...
БАЗИЛЬ (с безумным смехом). Боже! А ты-то как вытерпишь? И зачем?
ПИТЕР ДЖЕК. Я же советовал вам уехать. Только знал, что не
послушаетесь.
БАЗИЛЬ. Все равно, спасибо за совет.
ПИТЕР ДЖЕК. Здесь вы в опасности, и продлится это не день и не два.
Обиды не уходят в песок, они в душе таятся, копятся. Вы признали за отцом
вину и тем самым уронили себя, слабину свою слугам показали. А волки, как
почуют кровь, сразу пускаются в погоню. Слабина - тот же запах крови. Вам
тут опасно жить, добродетели погубят.
БАЗИЛЬ. Зато меня спасут пороки, так надо понимать? Да не могу я
относиться к этому как к традиции. Это разврат. Если я проведу с Мариной
ночь, я...
ПИТЕР ДЖЕК. Тут-то самое главное и кроется. Марина среди нас - человек
особенный. Из-за отца вашего. За ней сила и власть. От нее часть власти к
вам перейдет. Всяко, конечно, бывает, и недолюбливают ее за эти дела, но и
уважают, даже боятся. Великая шлюха - великая сила. Она у нас тут вроде
богини.
БАЗИЛЬ. А я, получается, стану богом, если выдам ее замуж как ты
предлагаешь?
ПИТЕР ДЖЕК. Верно.
БАЗИЛЬ. Но люди-то как воспримут? Ханс Джозеф?
ПИТЕР ДЖЕК. Все воспримут одинаково. Ханс Джозеф поймет, что это знак,
что трогать вас нельзя. Священным станете.
БАЗИЛЬ. Так ты полагаешь, опасность велика?
ПИТЕР ДЖЕК. Да. По крайней мере до весны. Когда снег сходит, в душе
меньше безумия. А сейчас я боюсь за вас каждую минуту. У нас же тут полгода
над вашим отцом суд вершился - со смерти его и до вашего приезда. Теперь
жертва нужна - приговор исполнять.
БАЗИЛЬ. Я не хочу умирать за отца. Но то, что ты, именно ты,
предлагаешь...
ПИТЕР ДЖЕК. Марина вас любит.
Базиль.. Лишь потому, что я... Но это же еще хуже! Верно? Признаюсь, и
меня влечет к ней. Но тебе-то каково? Ведь это... настоящая ночь, не просто
так?
ПИТЕР ДЖЕК. Конечно, настоящая. Что до меня... Я ведь Марину всю жизнь
люблю. И всю жизнь она причиняла мне великую боль. И женой когда станет, все
равно мне всегда будет через нее страдание. Люди-то не меняются. Я
справлюсь, не привыкать. Я только смерти стерпеть не смогу.
БАЗИЛЬ. Смерти?
ПИТЕР ДЖЕК. Смерть - если Марина уйдет, если потеряю ее, если не буду
знать, где искать. Она уже чуть не сбежала с цыганом. Она ведь бунтарка,
кипучая душа. Мне не удержать, не уберечь ее - одному.
БАЗИЛЬ. И тебе нужна моя помощь. Чтобы я стал вроде привязи.
ПИТЕР ДЖЕК. Да. Тогда она останется - с нами - навсегда.
БАЗИЛЬ. Нет. Питер... Как стерпишь ты - быть обязанным мне?..
ПИТЕР ДЖЕК. Почему нет? Не только Марину, но и вас я люблю с самого