Но цель Вавилона во всемирной истории остается все та же — объединить человечество.
В противоположность замкнутой Нильской долине, равнина Сеннаара открыта всем племенам и народам: все они сходятся здесь, как бы таинственною силою влекутся сюда, чтобы достроить Атлантову Башню, восстановить единое человечество.
«Салманассар царь великий, царь могущественный, солнце воинств человеческих, победитель вселенной, зеница ока Божьего, царь Ассура — я» (Orppert. Hist. des empires de Chald?e et d’Assyie, 117). — «Я прошел через леса непроходимые, через вершины горные, острые, как острие ножа» (Теглатпалассар. — Ibid., 48). «Был я в кедровых лесах, благоухающих… Высокие утесы проломал, камни раздробил, путь открыл широкий для величественных кедров Ливана, тенистых, драгоценных, срубленных в честь бога моего, Мардука, и по каналу сплавил их, как стебли тростника» (Салманассар II. — Grossman. Altorient. Texte, I, 110). «На высотах гор воспел я песнь великим богам и вознес всесожжения» (Ассурназиргабал I. — Orppert. Hist., 97). — «От великого моря солнца восходного до великого моря солнца закатного простирается власть десницы моей» (Салманассар. — Ibid., 117).
Таков путь ассиро-вавилонских царей ко всемирному владычеству: от Саргона до Александра, от Александра до Цезаря, от Цезаря до Наполеона — все тот же путь.
«Я здрав. Будь здрав и ты. И земля твоя, и дом твой, и жены твои, и дети твои, и вельможи твои, и кони твои, и колесницы твои здравы да будут. Я и брат мой (царь Египта) сказали так: как в дружбе были наши отцы, так и мы будем в дружбе».
Следует жалоба на то, что вавилонские купцы убиты и ограблены в Ханаане, земле фараоновой.
«В твоей земле обиду мне учинили; казни же их (грабителей). И отнятое серебро возврати, и тех, кто людей моих убил, убей и кровь их отмсти. А если не убьешь их, то снова будут они грабить караваны мои, или посланных тобою убивать, и сношения между нами прекратятся…. В дар тебе посылаю мину лапис-лазури» (Grossmann. Altorientalische Texte, I, 129).
Такова всемирность в политике. Но не в политике источник ее, а в религии.
А в заключение прибавлено:
«Иштар — мой Бог, но она для брата моего не Бог» (Н. Grossmann. Altorient. Texte, I, 130). Это не похвальба, а проповедь: если Иштар тебя исцелит, неужели и ты в нее не уверуешь? Это и значит: «все племена земные да приидут во Врата Божии» — Град Божий, Вавилон; да будет мир всего мира.
Душа Ассура — не мир, а война. Он первый полюбил войну, поверил, что голая сила — меч — решает судьбы народов.
«Сила его — бог его» (Аввак., I, 11). И все мы доныне — дети Ассуровы: что начал он, кончаем мы.
Легкость наша — в коне, лютость — в железе. Попрали конем, убили железом святую Азию, и, может быть, попрем, убьем все человечество. Бурею конною, бурею железною раздувается тлеющее пламя войны во всемирный пожар — всемирную историю, ибо единственный смысл ее для нас — война.
«Все будут убивать друг друга», — это вавилонское пророчество исполняется над нами так, как ни одно из пророчеств (Н. Winkler. Die babyl. Geisteskultur, 100).
От Вавилона к Ассирии, от Ассирии к Риму, от Рима к нам — пламя войны разгорается, и происходит то, что мы называем «прогрессом» — постепенное одичание, огрубение, озверение человечества.
РАНЕНАЯ ЛЬВИЦА — ПОТОП
Эта раненая львица — душа Вавилона. С такою силою, как, может быть, нигде никогда, здесь изображен таинственный переход жизни в смерть, их мерцающая двойственность, их согласие в противоположностях.
«Из противоположного возникает прекраснейшая гармония; из противоборства рождается все» (Fragm. 8). Это и значит: все рождается из противоборства и согласия двух начал в третьем, из Тайны Трех.
Крепкую медь гнешь, как тростник.
Тут, за явлением силы физической — явление воли метафизической — душа Вавилона: вечно борется она, труждается, «восхищает усилием царствие небесное», или земное.
Здесь уже ни следа египетской солнечной ясности, легкости: все темнеет, тяжелеет как бы каменной тяжестью, под низко нависшими, потопно-тучными тучами.
Вот царская охота: скачущие кони мчат колесницу; царь, обернувшись назад, мечет стрелы из лука в огромного льва; смертельно раненный зверь, встав на дыбы, вцепился передними лапами с растопыренными, похожими на исполинские пальцы, когтями, в обод колеса, как будто хочет остановить колесницу; издохнет сейчас, но с последним рыканием вгрызся зубами в толстый обод — вертящийся вихрь колеса (Place. Ninive et l’Asseyrie, II, pl. 50).
A вот другой, тоже раненый лев, с торчащим в загривке обломком копья, сидя на задних лапах, опустив морду и выгнув спину с предсмертною икотою, блюет кровью, хлещущей из разинутой пасти, как из опрокинутого чана, — и, кажется, с кровью выходит душа. Что же, конец борению? Нет, все еще борется со смертью, но это уже не зверь, а бог умирающий (Perrot et Chipiez. Hist. de l’Art, II, 541).
«Подпольный человек» родился в Вавилоне. Вавилон первый понял, что «разломать иногда что-нибудь даже очень приятно» — и разломал Египет. Египет сломанный, Египет, возлюбивший страдание больше, чем благоденствие, и есть Вавилон. Incipit tragoedia — трагедия человечества здесь начинается.
Вавилон возлюбил страдание, потому что понял, — о, конечно, не умом, а сердцем, — что «страдание — единственный источник познания» (Достоевский) — источник свободы, источник личности. Любовь к страданию, «страсть к страданию» — душа Вавилона.
+ А = Отец.
— А = Сын.
± А = Дух.
В вавилонской троице космической: первое лицо — Ану (Anu), бог неба; второе — Энлил (Enlil), бог земли; третье — Эа (Еа-Iа), бог воды или первичной Бездны — Absu, соединяющей небо с землею.
В вавилонской троице звездной: Син (Sin), бог луны; Шамаш (?ama?), бог солнца; Иштар (I?tar), богиня звезды утренне-вечерней, соединяющей день с ночью.
Противоположность света и тьмы наибольшая осуществляется в полнолуние, когда луна и солнце противостоят друг другу, противоборствуют в наивысшей точке своей; видимая в зените луна, невидимое солнце в надире светят светом ярчайшим. В таком соотношении обоих светил мир небесный принадлежит луне, подземный — солнцу, что противно естественному чувству, но согласно с чувством религиозным, сверхъестественным. Ибо свет светил — свет богов; боги являются ночью, а днем, в лучах солнца, умирают: солнце — звездоубийца, богоубийца.
Или точнее: ночь и день равно божественны; свет и тьма в Боге — два начала в третьем — анантиизм Троичный.
Слово «Бог» по-шумерийски Dingir, по-вавилонски El, обозначается клинописным знаком пятилучной звезды. Существо вавилонских богов — звездное.
На равнинах Сенаара воздух так прозрачен и звезды так ярки, что простым глазом можно наблюдать фазы Венеры, и свет ее, как лунный, отбрасывает тень.
Здесь люди впервые подняли глаза к звездному небу.
Основа точного знания, понятие закона родилось в вавилонской звездной мудрости. И если нашей безбожной науке суждено когда-нибудь вернуться к началам божественным, то снова пойдет она по пути вавилонскому.
По древней клинописи:
Сохранилось вавилонское глиняное изваяние печени, kabittu, разделенное для гаданий на пятьдесят клеток, «небесных сфер». Гадания эти восходят к глубочайшей, шумерийской древности (Р. Dhorme. La relig., 294). И как далеко простиралось влияние вавилонской звездной мудрости, видно из того, что в Пиаченце (Этрурия) найдено точно такое же бронзовое изваяние (Jeremias. Handbuch, 145).
По вавилонскому учению, не сердце, а печень есть средоточие жизни в теле человека и животного. Астрологическая печень изображает планисферу звездного неба, внутреннего, живого, животного, кровью дымящегося, как ночное небо дымится звездными дымами. Кровяные шарики в теле — бесчисленные солнца в небе. В небе и в теле совершается
Невидимость, невыносимость Божьего лица Египет забыл, Вавилон помнит. Детски-бесстрашен пред Богом Египет, Вавилон устрашается.
Не только на земле война, но и на небе. «Произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона… И низвержен был великий дракон, древний змей, называемый дьяволом» (Откр. XII, 7–9). Михаил и Змей — Мардук и Тиамат: это было в начале и будет в конце.
Вавилонская демонология уже напоминает средневековую.
Все полно бесов: бесы падают с неба, как дождь; растут из земли, как трава; стелются в знойных низинах Ефрата зачумленною мглою.
Lamassu— наши ангелы-хранители; kherubu — херувимы. Если эти святые видения, запечатленные в сердце нашем с младенчества, говорят о каких-то подлинных сущностях, то мы не должны забывать, что Вавилон их первый ощутил.
Смысл вавилонской башни — двойной, вопрошающий: с Богом или против Бога?
Вот почему на вавилонской башне «невеста божия», enitu ждет Жениха.
Таков смысл Вавилона богочеловеческий, а вот и человекобожеский.
«Первые люди, возгордясь силою и величием своим, стали презирать богов и построили высокую башню там, где ныне Вавилон. Башня уже почти касалась вершиною неба, когда внезапно ветры помогли богам и опрокинули башню на строителей», — сообщает Бероз древневавилонский миф (Fragm. XV–XVI).
И в Талмуде почти тот же миф: «Люди, строившие башню, говорили: пойдем войною на Бога» (Midrasch Tanchuma Noach). — «И метали стрелы в небо, и падали они, обагренные кровью. И, видя то, люди говорили: ныне убили мы всех, кто там на небе» (Sefer Hajaschar).
Смысл Вавилона человекобожеский угадали и пророки Израиля. «Взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой, буду подобен Всевышнему» (Ис. XIV, 13–14). «Как упал ты с неба, Денница сын зари!» (Ис. XIV, 12).
Может быть, туда же, на восток, где Вавилон, устремлены были и очи Сына Человеческого, когда видел Он «сатану, спавшего с неба, как молния».
В противоположность замкнутой Нильской долине, равнина Сеннаара открыта всем племенам и народам: все они сходятся здесь, как бы таинственною силою влекутся сюда, чтобы достроить Атлантову Башню, восстановить единое человечество.
XXX
«Тобою сотворенный, Господи, благословляю Тебя… Ты даровал мне власть править народами, по воле Твоей… Возвеличь же царство Твое, распространи поклонение святыне Твоей… Владыка народов, услышь молитву мою!.. Все племена земные да приидут во Врата Божии», — Bab-ilu — Вавилон (Tiele. Hist. compar?e des anciennes relig., 238). Такова молитва царя Навуходоносора. Так же как во дни царя Гудэа, здесь объявляется мир Божий, царство Божие на земле.XXXI
Четы херувимов, kherubu, исполинских быков, человекоглавых, тиаровенчанных, доныне стерегут победные, на глыбах черного базальта, надписи ассиро-вавилонских царей.«Салманассар царь великий, царь могущественный, солнце воинств человеческих, победитель вселенной, зеница ока Божьего, царь Ассура — я» (Orppert. Hist. des empires de Chald?e et d’Assyie, 117). — «Я прошел через леса непроходимые, через вершины горные, острые, как острие ножа» (Теглатпалассар. — Ibid., 48). «Был я в кедровых лесах, благоухающих… Высокие утесы проломал, камни раздробил, путь открыл широкий для величественных кедров Ливана, тенистых, драгоценных, срубленных в честь бога моего, Мардука, и по каналу сплавил их, как стебли тростника» (Салманассар II. — Grossman. Altorient. Texte, I, 110). «На высотах гор воспел я песнь великим богам и вознес всесожжения» (Ассурназиргабал I. — Orppert. Hist., 97). — «От великого моря солнца восходного до великого моря солнца закатного простирается власть десницы моей» (Салманассар. — Ibid., 117).
Таков путь ассиро-вавилонских царей ко всемирному владычеству: от Саргона до Александра, от Александра до Цезаря, от Цезаря до Наполеона — все тот же путь.
XXXII
По найденной в раскопках Tell el Amarna, между Мемфисом и Фивами, переписке царей Египта с царями Вавилона, Ассура, Ханаана, Хеттеи, Митанни и других народов видно, что в XV веке до Р. X. вавилонский язык был всемирным. Самим царям Египта служат для этой переписки не иероглифы, а клинопись.XXXIII
Буррабуриаш, царь Вавилона, пишет фараону Аменхотепу IV:«Я здрав. Будь здрав и ты. И земля твоя, и дом твой, и жены твои, и дети твои, и вельможи твои, и кони твои, и колесницы твои здравы да будут. Я и брат мой (царь Египта) сказали так: как в дружбе были наши отцы, так и мы будем в дружбе».
Следует жалоба на то, что вавилонские купцы убиты и ограблены в Ханаане, земле фараоновой.
«В твоей земле обиду мне учинили; казни же их (грабителей). И отнятое серебро возврати, и тех, кто людей моих убил, убей и кровь их отмсти. А если не убьешь их, то снова будут они грабить караваны мои, или посланных тобою убивать, и сношения между нами прекратятся…. В дар тебе посылаю мину лапис-лазури» (Grossmann. Altorientalische Texte, I, 129).
Такова всемирность в политике. Но не в политике источник ее, а в религии.
XXXIV
В Тель-Амарне найдена клинописная дощечка с былиною о вавилонском богатыре Этане. Точки, разделяющие клинопись, сделаны египетскими красными чернилами: вероятно, египтянин учился по этой дощечке вавилонской грамоте, а может быть, и вавилонской мудрости.XXXV
В той же переписке найдено письмо Тушратты, царя Митаннийского, пославшего в Египет изваяние богини Иштар для исцеления больного фараона Аменхотепа III: «Богиня Иштар Ниневийская, всех земель владычица, так говорит: „Египет хочу посетить, страну мне любезную“. И вот, я послал ее, и она отошла. И, как во дни отца моего, так и ныне посетила ту землю владычица; и, как в те дни пребывала там с честью, так да почтит ее брат мой и ныне, и еще в десять раз больше почтит… И да возвратит ее в радости… И да сохранит нас обоих, брата моего и меня, Иштар, царица небесная. Да подаст нам сто тысяч лет жизни и многие радости. И добро друг другу сотворим».А в заключение прибавлено:
«Иштар — мой Бог, но она для брата моего не Бог» (Н. Grossmann. Altorient. Texte, I, 130). Это не похвальба, а проповедь: если Иштар тебя исцелит, неужели и ты в нее не уверуешь? Это и значит: «все племена земные да приидут во Врата Божии» — Град Божий, Вавилон; да будет мир всего мира.
XXXVI
«Мир лучше войны», это Вавилон знает — помнит (платоновское «знание — воспоминание») меньше, чем Египет, воюет больше; но любит мир, так же как он: не война, а мир — душа обоих.XXXVII
От Вавилона к Ассирии — от мира к войне. Не Египет, не Вавилон, а Ассирия начала воевать как следует. Ассирийцы — «первые римляне» во всемирной истории.Душа Ассура — не мир, а война. Он первый полюбил войну, поверил, что голая сила — меч — решает судьбы народов.
«Сила его — бог его» (Аввак., I, 11). И все мы доныне — дети Ассуровы: что начал он, кончаем мы.
XXXVIII
С рождением или зачатием Ассура почти совпадает появление боевого коня в Западной Азии (около 2000 г.), а также и нашего индо-германского племени (Ed. Meyer. Gesch. d. Alt. Orient., I, II, 819). Медленный вол заменяется быстрым конем, мирный плуг — боевой колесницей. В коне — уже наша стремительность, наш полет неистовый.XXXIX
После коня, — железо (около 1000 года), кажется, оттуда же, из нашей индо-германской полуночи, — железо, «металл Сэта», дьявола, по слову египтян, или братоубийцы Каина, по сказанию Талмуда: K?nan, Каин — «первый ковач железа» (Талмуд. — Jeremias der alte Testament, 119); железо — европейский металл по преимуществу, наш каинов дар человечеству.Легкость наша — в коне, лютость — в железе. Попрали конем, убили железом святую Азию, и, может быть, попрем, убьем все человечество. Бурею конною, бурею железною раздувается тлеющее пламя войны во всемирный пожар — всемирную историю, ибо единственный смысл ее для нас — война.
«Все будут убивать друг друга», — это вавилонское пророчество исполняется над нами так, как ни одно из пророчеств (Н. Winkler. Die babyl. Geisteskultur, 100).
От Вавилона к Ассирии, от Ассирии к Риму, от Рима к нам — пламя войны разгорается, и происходит то, что мы называем «прогрессом» — постепенное одичание, огрубение, озверение человечества.
XL
Ассуром побежден Вавилон внешне, но внутренне длится борьба до конца обоих. Вавилон или Ассур, мир или война, — все тот же вопрос, как в Египте; от начала до конца времен — все тот же.XLI
И вот что удивительно, чуду подобно: «Тому, кто сделал зло тебе, плати добром», — это забыто, зарыто, но не потеряно. Это сокровище — «золото, ладан и смирну» — приносят волхвы с востока в дар Младенцу.XLII
«Пал, пал Вавилон… повержен великий город!» — восклицает Ангел Апокалипсиса (Откр. XVIII, 2 — 21). Да, пал к ногам Господним: «И, падши, поклонились Ему».
РАНЕНАЯ ЛЬВИЦА — ПОТОП
I
В развалинах Ниневийских дворцов найдено стенное изваяние Раненой Львицы: хребет пронзен стрелою; задние лапы, уже омертвелые, влачатся по земле; но, стоя на передних, издыхающий зверь вытянул шею, поднял морду и разинул пасть, как будто все еще грозит врагу предсмертным рыканием.Эта раненая львица — душа Вавилона. С такою силою, как, может быть, нигде никогда, здесь изображен таинственный переход жизни в смерть, их мерцающая двойственность, их согласие в противоположностях.
II
«Противоположное — согласное», — учит Гераклит Эфесский (Fragm. 8), недаром посвятивший книгу свою «О природе», ???? ??????, Артемиде Эфесской, эллинской ипостаси Великой Матери богов Азийской — Иштар-Мами вавилонской: душа Вавилона, душа всей Азии — в Гераклитовой мудрости.«Из противоположного возникает прекраснейшая гармония; из противоборства рождается все» (Fragm. 8). Это и значит: все рождается из противоборства и согласия двух начал в третьем, из Тайны Трех.
III
«Бог есть день — ночь; зима — лето; война — мир; сытость — голод: в Боге все противоположности» (Fragm. 67). Анантиизмом, «философиею противоположностей» можно бы назвать всю мудрость Гераклита, мудрость вавилонскую по преимуществу.IV
По тому же учению: «Добро и зло соединяются в действии, как противоположные части лиры и лука». Соединяются и напрягаются, как тетива на луке и на лире струна. Это и есть то напряжение, Spannung, о котором говорит Шеллинг и Яков Бём языком христианской Троичной мистики: «В Боге отрицание и утверждение, небытие и бытие, нет и да, гнев и любовь».V
Напряжение двух противоположных начал есть Божественная сущность мира. Вот почему в вавилонских изваяниях богов, людей и животных напрягаются таким страшным напряжением, как бы окаменелою судорогою, переплетенные, перекрученные, как морские канаты, исполинские жилы, мышцы и мускулы.Крепкую медь гнешь, как тростник.
Тут, за явлением силы физической — явление воли метафизической — душа Вавилона: вечно борется она, труждается, «восхищает усилием царствие небесное», или земное.
VI
Ничего подобного в Египте. Там почти не видно мускулов в нежных округлостях юношеских тел: главное свойство их — ненапряженность, вольность и легкость движений. Тела богов, людей и животных как бы вечно покоятся в покое субботнем, в эдемской праздности. Может быть, и здесь — сила не меньшая, чем в Вавилоне, но скрытая: крепкую медь гнет она, как тростник, без усилия.мог бы Вавилон спросить у Египта устами богатыря своего, Гильгамеша (XI, 5–7). Но Египет не сумел бы ответить: сила его — тайна для него самого.
Вечно борюсь я и вечно труждаюсь;
Ты же, праздный, лежишь на спине.
Как же бессмертье обрел ты в сонме богов? —
VII
«Противоположное — согласное». Согласное утверждает Египет, Вавилон — противоположное.Здесь уже ни следа египетской солнечной ясности, легкости: все темнеет, тяжелеет как бы каменной тяжестью, под низко нависшими, потопно-тучными тучами.
VIII
Не только в египетском, но и во всемирном ваянии нет ничего подобного издыхающим львам ниневийским. В этих звериных телах анантиизм божественный сквозит еще прозрачнее, чем в телах человеческих.Вот царская охота: скачущие кони мчат колесницу; царь, обернувшись назад, мечет стрелы из лука в огромного льва; смертельно раненный зверь, встав на дыбы, вцепился передними лапами с растопыренными, похожими на исполинские пальцы, когтями, в обод колеса, как будто хочет остановить колесницу; издохнет сейчас, но с последним рыканием вгрызся зубами в толстый обод — вертящийся вихрь колеса (Place. Ninive et l’Asseyrie, II, pl. 50).
A вот другой, тоже раненый лев, с торчащим в загривке обломком копья, сидя на задних лапах, опустив морду и выгнув спину с предсмертною икотою, блюет кровью, хлещущей из разинутой пасти, как из опрокинутого чана, — и, кажется, с кровью выходит душа. Что же, конец борению? Нет, все еще борется со смертью, но это уже не зверь, а бог умирающий (Perrot et Chipiez. Hist. de l’Art, II, 541).
IX
«Основа бытия есть ужасное» (Шеллинг). Ужасное отвращает взор Египта, а взор Вавилона притягивает. Здесь, Египту непонятная, воля к ужасу.Х
«Может быть, человек любит не одно благоденствие; может быть, он ровно настолько же любит страдание?.. А человек иногда ужасно любит страдание, до страсти… Любить только одно благоденствие даже как-то неприлично. Хорошо ли, дурно ли, но разломать иногда что-нибудь даже очень приятно… Я уверен, что человек от настоящего страдания, то есть от разрушения и хаоса, никогда не откажется… Я ведь тут собственно не за страдание стою и не за благоденствие. Стою я — за свой каприз, и чтобы он был мне гарантирован, когда понадобится» (Достоевский. Записки из подполья).«Подпольный человек» родился в Вавилоне. Вавилон первый понял, что «разломать иногда что-нибудь даже очень приятно» — и разломал Египет. Египет сломанный, Египет, возлюбивший страдание больше, чем благоденствие, и есть Вавилон. Incipit tragoedia — трагедия человечества здесь начинается.
Вавилон возлюбил страдание, потому что понял, — о, конечно, не умом, а сердцем, — что «страдание — единственный источник познания» (Достоевский) — источник свободы, источник личности. Любовь к страданию, «страсть к страданию» — душа Вавилона.
XI
«Страсти Озирисовы», как тлеющие угли, подернулись пеплом в тишине Египта; вавилонская буря сдунула пепел, угли снова раскалились — и уже не потухнут.XII
«Подпольное» — «темное». Темный, подпольный человек Достоевского повторяет Гераклита Темного: «Человек любит страдание ровно настолько же, как благоденствие». Это и есть «противоположное — согласное» в существе человека и в существе самого Бога, ибо сам Бог есть «ночь — день, зима — лето, война — мир, сытость — голод: все противоположности». Два начала в Боге, два лица в третьем — анантиизм Троичный.XIII
По Троичной алгебре Шеллинга:+ А = Отец.
— А = Сын.
± А = Дух.
В вавилонской троице космической: первое лицо — Ану (Anu), бог неба; второе — Энлил (Enlil), бог земли; третье — Эа (Еа-Iа), бог воды или первичной Бездны — Absu, соединяющей небо с землею.
В вавилонской троице звездной: Син (Sin), бог луны; Шамаш (?ama?), бог солнца; Иштар (I?tar), богиня звезды утренне-вечерней, соединяющей день с ночью.
XIV
Именно так понял вавилонскую троицу христианский гностицизм, этот осенний цветок на увядающем вавилонском дереве. Здесь бог Мардук (= Энлил) соответствует гностическому Логосу, второму лицу Троицы, а бог Эа, или женская ипостась его, богиня Иштар, — лицу третьему. Вот почему, в древней клинописи, Эа (= Иштар) говорит о Мардуке-Энлиле, как отец-мать — о сыне: «Все веления мои возвестит он».XV
«Я начал быть, как Бог единый, но три Бога были во Мне», это знает и Египет (Книга Апофиса). Но египетская троица — в созерцании, в статике, а вавилонская — в динамике, в действии, в воле, в «страсти к страданию»: «человек любит страдание до страсти». Эта страсть и пронзает душу его, как стрела — ниневийскую львицу, анантиизмом божественным.XVI
Закрытые в Египте, как в почке подводного лотоса, открываются в Вавилоне три листа божественного Трилистника — Тайна Трех.XVII
Ночь светлее дня для Вавилона: лунный бог, Син, выше, чем Шамаш, бог солнечный. Это непонятно, если существо религий есть «натурализм», поклонение силам природы, между прочим, и силе света, как утверждает современная наука о религиях. Но существо религий — не поклонение силам природы, а что-то иное.XVIII
Бог для Египта — свет, а для Вавилона — свет и тьма, или, точнее, борение тьмы и света, их противоположность, анантиизм напряженнейший.Противоположность света и тьмы наибольшая осуществляется в полнолуние, когда луна и солнце противостоят друг другу, противоборствуют в наивысшей точке своей; видимая в зените луна, невидимое солнце в надире светят светом ярчайшим. В таком соотношении обоих светил мир небесный принадлежит луне, подземный — солнцу, что противно естественному чувству, но согласно с чувством религиозным, сверхъестественным. Ибо свет светил — свет богов; боги являются ночью, а днем, в лучах солнца, умирают: солнце — звездоубийца, богоубийца.
XIX
В здешнем порядке день покрывается ночью; в нездешнем ночь — днем.Вот тайна Вавилонской мудрости:
Святая ночь на небосклон взошла
И день отрадный, день любезный,
Как золотой ковер, она свила,
Ковер накинутый над бездной.
(Тютчев)
Ночь божественнее дня. «Халдеи говорят, что Бог темен» (Hippol. Philosophoum., IV, 5).
Светом полуденным ночь покрывается.
Или точнее: ночь и день равно божественны; свет и тьма в Боге — два начала в третьем — анантиизм Троичный.
XX
Вот почему для Вавилона божество наивысшее — не солнце, и даже не луна, а светило самое ночное, малое, тайное — Звезда.Слово «Бог» по-шумерийски Dingir, по-вавилонски El, обозначается клинописным знаком пятилучной звезды. Существо вавилонских богов — звездное.
XXI
В Египте — религия дневного неба, солнечного, в Вавилоне — ночного, звездного. Но и в дневном — ночное, в солнечном — звездное.
Душа хотела б быть звездой,
Но не тогда, как в небе полуночи
Сии светила, как живые очи,
Глядят на сонный мир земной;
Но днем, когда сокрытые как дымом
Палящих солнечных лучей,
Они, как божества, горят светлей
В эфире чистом и незримом.
(Тютчев)
XXII
«Созерцая небо, отовсюду открытое, вследствие равнинности и обширности обитаемой ими страны, ассирийцы (вавилоняне) первые начали наблюдать течение звезд» (Cicero. De divinat.).На равнинах Сенаара воздух так прозрачен и звезды так ярки, что простым глазом можно наблюдать фазы Венеры, и свет ее, как лунный, отбрасывает тень.
Здесь люди впервые подняли глаза к звездному небу.
Здесь отверзлась в душе человеческой бездна, равная бездне звездной, и душа поняла родство свое с небом: «души наши суть части неба. Animas nostras partes esse coeli» (Plin. Hist. Natur., II, XXVI; 95).
Ночь тиха, пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит.
XXIII
Наблюдая движение светил, вавилоняне первые поняли, что не бессмысленный случай правит миром, а закон: «зиждется все на законе, certa stant omnia lege» (Manilius).Основа точного знания, понятие закона родилось в вавилонской звездной мудрости. И если нашей безбожной науке суждено когда-нибудь вернуться к началам божественным, то снова пойдет она по пути вавилонскому.
XXIV
«Соединяя земное с небесным, показали халдеи во взаимном сочувствии всех частей мира гармонию, согласующую все неким созвучием мусикийским» (Philo. De Abraham, XV).По древней клинописи:
Это созвучие двух миров соединяло некогда ведение с верою, науку с религией и, может быть, снова соединит.
Вещее знаменье неба на земле повторяется,
Вещее знаменье земли повторяется на небе.
XXV
Звездное небо — не только в душе, но и в теле человеческом.Сохранилось вавилонское глиняное изваяние печени, kabittu, разделенное для гаданий на пятьдесят клеток, «небесных сфер». Гадания эти восходят к глубочайшей, шумерийской древности (Р. Dhorme. La relig., 294). И как далеко простиралось влияние вавилонской звездной мудрости, видно из того, что в Пиаченце (Этрурия) найдено точно такое же бронзовое изваяние (Jeremias. Handbuch, 145).
По вавилонскому учению, не сердце, а печень есть средоточие жизни в теле человека и животного. Астрологическая печень изображает планисферу звездного неба, внутреннего, живого, животного, кровью дымящегося, как ночное небо дымится звездными дымами. Кровяные шарики в теле — бесчисленные солнца в небе. В небе и в теле совершается
Так земная судьба человека пронизана тайною звездных судеб.
Круговращение великих колес,
Движущих каждое семя к цели его,
По воле сопутственных звезд.
Ovra delle rote magne.
Che drizzon ciascun seme ad alcum fine,
Secondo che le stelle son compagne.
(Dante. Purgat., XXV, 109)
XXVI
Вот какую колесницу хочет остановить звездная мудрость Вавилона, вгрызаясь, как тот лев ниневийский, в вертящийся вихрь звездных колес.
Есть некий час всемирного молчанья,
И в оный час явлений и чудес,
Живая колесница мирозданья
Открыто катится в святилище небес.
(Тютчев)
XXVII
Недаром звездочеты-халдеи, на своих подоблачных башнях, наблюдали течение звезд: смотрели и увидели, ждали и дождались. «Се, звезда, которую увидели они на востоке, шла перед ними, как, наконец, пришла и остановилась над местом, где был Младенец». Остановилась с нею и вся живая колесница мирозданья.XXVIII
«Проведи для народа черту со всех сторон и скажи: берегитесь восходить на гору и прикасаться к подошве ее; всякий, кто прикоснется к горе, предан будет смерти». Это сказано на Синае (Исх. XX, 12). Но ту же черту провел Вавилон до Синая. Трансцендентность Божия здесь впервые постигнута.«Лица Моего не можно тебе увидеть» (Исх. XXIII, 20).
Горе! я не могу тебя вынести…
Weh! ich ertrag dich nicht…
(Faust)
Невидимость, невыносимость Божьего лица Египет забыл, Вавилон помнит. Детски-бесстрашен пред Богом Египет, Вавилон устрашается.
Люди, сколько ни есть их, что они знают?
Зло перед Богом — добро человеков,
Зло человеков — пред Богом добро.
Кто ведает волю Господню на небе?
Кто ведает волю Господню во аде?
Как твари дрожащей путь Божий постигнуть?..
Слово Божье — закрытый сосуд: кто знает, что внутри?
Боже незнаемый-знаемый, буди мне милостив!
XXIX
Египет не молится, он только благодарит и славословит Бога, как будто все уже есть; а Вавилон понял, что и все — ничто перед Богом; нищету и наготу свою увидел, — и родилась молитва.Лучше никто никогда на земле не молился.
Совлеки с меня, Боже, как ризу, грехи мои многие!
И, если седьмижды их семь, разреши их, Господи!
Да утишится сердце Твое, как сердце матери моей;
Да утишится сердце Твое, как сердце отца моего!
Матери нет у меня, — Ты моя мать!
Нет отца у меня — Ты мой отец!
XXX
De profundis — впервые здесь родилось.Ни греха, ни покаяния не знает Египет; Вавилон познал грех и покаялся. Египет стоит, Вавилон падает ниц перед Богом. Сухи очи Египта, не плакали; очи Вавилона влажны от слез; первый заплакал он сам и плакать научил других, постиг блаженство слез. «Душа человека — Божия слеза», это Египет знал, но забыл, а Вавилон помнит.
Помощи ждал я, — никто не помог,
Плакал, — никто не утешил,
Кричал, — никто не ответил.
Обращусь к милосердному Господу,
Голосом громким возопию к Тебе, Боже мой!
Внемлешь Ты, Праведный, молитве грешника…
Воззришь на человека — и жив человек.
XXXI
В начале мира — тишина, по сказаниям египетским: тихо выходит новорожденный бог солнца из распустившегося лотоса; по сказанию вавилонскому, мир начинается бурею, поединком бога Мардука с богиней Тиамат (Thiamat), Преисподнею. Хаос побежден Богом, но все еще грозен. Мир — вечная война Бога с хаосом, и молитва мира вечная: «Да покорит он (Мардук) Тиамат-Преисподнюю, да смирит ее навсегда!» (Loisy. Les mythes babyl., 86).Не только на земле война, но и на небе. «Произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона… И низвержен был великий дракон, древний змей, называемый дьяволом» (Откр. XII, 7–9). Михаил и Змей — Мардук и Тиамат: это было в начале и будет в конце.
XXXII
Так понял Вавилон то, чего не мог понять Египет, — динамику времени, движение мира от начала к концу. Вавилонская повесть о творении, «En?ma eli?», предрекает всю историю мира от Бытия до Апокалипсиса, от первых воспоминаний человечества до последних чаяний.XXXIII
«Умного и страшного духа небытия» Египет почти не видит; Вавилон увидел его лицом к лицу. Изображает дьявола сказочно, но чувствует подлинно.Вавилонская демонология уже напоминает средневековую.
Все полно бесов: бесы падают с неба, как дождь; растут из земли, как трава; стелются в знойных низинах Ефрата зачумленною мглою.
Здесь шабаш ведьм уже начинается.
В городах уснувших бродят,
В узких улицах ночных…
Плачут совами на крышах…
Нет замка им, нет запора…
Проползают под дверями,
Как ужи, и тонким свистом
Свищут в скважины замков…
(Ungnad. Rel. d. Babyl., 285)
XXXIV
Вавилон — родина бесов, но и ангелов тоже.Lamassu— наши ангелы-хранители; kherubu — херувимы. Если эти святые видения, запечатленные в сердце нашем с младенчества, говорят о каких-то подлинных сущностях, то мы не должны забывать, что Вавилон их первый ощутил.
XXXV
В Египте Человекобожество еще не отделено сознательно от Богочеловечества, и потому невинно; в Вавилоне — уже начало сознания — начало вины.XXXVI
Весь Вавилон строится, как «вавилонская башня» — zikkurrat. «Строить в небо ступени», лестницу в небо, и значит по-вавилонски строить зиккуррат (Ieremias. Handbuch, 327). «Построили башню, чтобы взойти на небо, ut in coelum conscenderent» (Alexand. Polyhist).Смысл вавилонской башни — двойной, вопрошающий: с Богом или против Бога?
XXXVII
«И увидел во сне: вот лестница стоит на земле; и вот, ангелы Божии восходят и нисходят по ней… Иаков пробудился от сна своего и сказал: истинно, Господь присутствует на месте сем; а я и не знал! И убоялся, и сказал: как страшно место сие! это не иное что, как дом Божий, врата небесные» (Быт. XXVIII, 12–17). Bab-El, Вавилон и значит «Врата Небесные», «Врата Божии».Вот почему на вавилонской башне «невеста божия», enitu ждет Жениха.
Таков смысл Вавилона богочеловеческий, а вот и человекобожеский.
«Первые люди, возгордясь силою и величием своим, стали презирать богов и построили высокую башню там, где ныне Вавилон. Башня уже почти касалась вершиною неба, когда внезапно ветры помогли богам и опрокинули башню на строителей», — сообщает Бероз древневавилонский миф (Fragm. XV–XVI).
И в Талмуде почти тот же миф: «Люди, строившие башню, говорили: пойдем войною на Бога» (Midrasch Tanchuma Noach). — «И метали стрелы в небо, и падали они, обагренные кровью. И, видя то, люди говорили: ныне убили мы всех, кто там на небе» (Sefer Hajaschar).
Смысл Вавилона человекобожеский угадали и пророки Израиля. «Взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой, буду подобен Всевышнему» (Ис. XIV, 13–14). «Как упал ты с неба, Денница сын зари!» (Ис. XIV, 12).
Может быть, туда же, на восток, где Вавилон, устремлены были и очи Сына Человеческого, когда видел Он «сатану, спавшего с неба, как молния».