— Пора кончать с этим делом, — снова прорычал блондин. — Пока, папаша.
   И он попытался сделать рывок, увеличив скорость и длину шага. Римо отреагировал на это тем, что вытащил из карманов руки, и блондин, несмотря на все свои усилия, продолжал по-прежнему отставать на один шаг. Он приналег еще, но преодолеть этот шаг ему никак не удавалось.
   Их обошли двое. Римо слышал, что дыхание блондина участилось, стало коротким и прерывистым.
   Что же ему делать, если этот убогий будет и дальше так плестись? Они были уже на повороте перед финишной прямой. Тогда Римо сбавил ход и, сократив разрыв между ними на несколько дюймов, схватил блондина за левую руку своей правой и стал набирать скорость, таща того за собой.
   Теперь впереди них бежали уже четверо, и Римо, с блондином на буксире, поднажал. Возле самого финиша он, буквально вспахав гаревую дорожку, вырвался на третье место, притащив вконец изнемогшего блондина четвертым. Когда они пересекли финишную линию, Римо выпустил руку блондина, и тот, поскольку последние сто метров уже не контролировал свои движения, упал, проехавшись лицом по земле, перекувырнулся и, растянувшись плашмя, остался лежать, не в состоянии шевельнуться и пытаясь отдышаться. Ноги его налились свинцом, в груди жгло так, будто он не воздух глотал, а всасывал кислоту.
   Только спустя какое-то время он увидел Римо, который стоял над ним с бесстрастным выражением лица, и услышал:
   — Неплохой забег, малыш. Кажется, я опередил тебя всего на один шаг.
   И Римо направился к скамейке, где его ожидал насупившийся Чиун.
   — В чем дело? Ведь я сделал все, как ты сказал.
   — Да, но ты не победил.
   — У меня были другие заботы. К тому же мне было достаточно прийти третьим, чтобы попасть в Москву. Ты сам говорил, что надо поберечь силы для Олимпиады.
   — Но я не просил тебя меня огорчать.
   Римо хотел было возразить, но передумал. Все равно последнее слово останется за Чиуном.
   — В Москве тебе придется исправить положение, — продолжал Чиун. — И тогда меня будут считать величайшим тренером в мире, раз мне удалось сделать бегуна из такой дубины, как ты. Ко мне будут обращаться с просьбой открыть мои тренерские секреты. Меня пригласят на телевидение для съемок, и я заработаю много денег для своей деревни. Может быть, я даже сделаю свою собственную программу.
   — Вот это да-а-а! — протянул Римо.
   Чиун даже не улыбнулся.
   — Именно так все и должно произойти в Москве, где ты искупишь свою вину за мой сегодняшний позор.
   Римо с серьезным видом поклонился и сказал:
   — Как пожелаешь, папочка.
   Сидевший на трибуне Винсент Джозефс был недоволен.
   — И это твой чудо-бегун? — обратился он к Миллзу. — Да он с роду не бегал!
   Уолли Миллз, прежде чем ответить, секунду подумал. Следует ли говорить Джозефсу о том, что он видел, как этот Римо тащил к финишу другого бегуна? Нет. Этого он ему сказать не мог. Это было настолько невероятно, что и сам Миллз был не вполне уверен, что видел это. И он сказал:
   — Вы ошибаетесь, мистер Джозефс. Он бежал именно так, как ему хотелось, — ни на секунду быстрее, ни на секунду медленнее. Все, что ему было нужно, это выдержать квалификационное требование. Большего сделать он даже не пытался. Почему — не знаю. Вы внимательно за ним следили?
   Про себя Джозефс признавал, что Миллз прав. Все-таки парень здорово рванул, чтобы прибежать третьим. Конечно, белобрысый тоже здорово рванул, но у него не вышло, а потому он не в счет. Ну, так что? Ведь он ничего не потеряет, если спустится поговорить с этим Римо и убедит его заключить договор заранее, — на тот случай, если он хоть что-нибудь выиграет в России.
   — Пожалуй, спущусь, поговорю с ним, чтобы хоть все это время не пропало даром, — сказал Джозефс.
   — Я пойду с вами, — отозвался Миллз.
   Они пошли вниз, надеясь поймать Римо, пока тот еще не ушел с поля.
   — Эй, приятель! — крикнул Джозефс. — Вот ты, в тенниске.
   Обернувшись, Римо увидел Джозефса, и тот ему сразу же не понравился: здоровенная сигара, два сверкающих перстня, тонированные очки, прекрасно сшитый костюм-тройка, не скрывавший однако рыхлости и грузности тела. И еще ему не понравился слишком громкий голос.
   — Что тебе надо?
   — Ты неплохо бегаешь, парень, — сказал Джозефс. — Меня зовут Винсент Джозефс. Ты обо мне слыхал?
   — Нет, — ответил Римо.
   Джозефс насупился. Ладно, это неважно. В один прекрасный день о нем услышит весь мир.
   — Послушай, приятель, мы с тобой могли бы сделать неплохие деньги. Ты и я. Реклама там и все прочее. Я хочу сказать, что ты неплохо бегаешь в этой спецовке и...
   — Это брюки армейского покроя, — уточнил Римо. — Я спецовок не ношу.
   — Ну пусть армейского. Да еще в туфлях. Пожалуй, ты смог бы показать действительно неплохое время, если бы был в трусах и кроссовках.
   — Не могу, — сказал Римо и, отвернувшись, вместе с Чиуном двинулся прочь.
   Следом затопали тяжелые шаги.
   — Почему не можешь? — спросил Джозефс.
   — Это против моих принципов выставлять напоказ свое тело.
   — Что?
   — Ничего. И давай кончим с этим. Мне не нужен ни покровитель, ни агент, так что спасибо.
   — Извини, как тебя, Римо, но ты не прав. Я нужен тебе, потому что могу тебя озолотить.
   Чиун остановился и повернулся к нему, то же самое сделали Римо. Покачав головой, Чиун сказал:
   — Все, что ему нужно, это я.
   — Ты? — Джозефс захохотал и снова обратился к Римо. — Послушай, малыш, знаешь, что мы сможем с тобой вдвоем? Мы зашибем такую деньгу...
   — Если ты не уберешься, я тебя сам зашибу, — сказал Римо.
   — Не заводись, малыш, — размахивая руками, продолжал гнуть свое Джозефс. — Если ты хочешь оставить при себе старика, оставляй. Он может стирать тебе белье и все такое.
   — Знаешь, ты слишком много говоришь, — сказал Римо и обратился к Чиуну: — Ты не находишь, что он слишком много говорит?
   — Больше не будет, — сказал Чиун.
   Ни сам Джозефс, ни Миллз не заметили движения руки Чиуна. Только Римо мог проследить это движение. Тем не менее Джозефс почувствовал, как его горло что-то сжало с невероятной силой.
   Он открыл рот, чтобы закричать, но не издал ни звука. Он выкатил глаза, пытаясь сказать хоть слово, но ничего не было слышно.
   — Что... что произошло? — спросил Миллз.
   — Я парализовал его голосовые связки. Его болтовня начала оскорблять мой слух, — сказал Чиун.
   Джозефс, схватившись за горло, пытался выдавить из себя хоть какой-то звук, ни ничего не выходило.
   — Он что, так и останется? — спросил Миллз.
   Чиун спокойно ответил:
   — Это зависит от того, насколько сильное повреждение я ему нанес. Я хотел всего лишь на какое-то время заставить его замолчать, но его бесконечная болтовня могла помешать мне правильно сконцентрироваться.
   Римо посмотрел на Миллза и покачал головой. Ничто не могло помешать Чиуну сконцентрироваться.
   — Временно, — сказал он. — Это временно. Отведи его куда-нибудь, и пусть он расслабится. Не успеешь и глазом моргнуть, как он опять начнет трепать языком.
   — Хорошо, мистер Блэк, — проговорил Миллз. — Я так и сделаю.
   Взяв Джозефса за локоть, он повел его прочь. И тот пошел, продолжая держаться рукой за горло.
   — По-моему, нам надо пойти в отель и сообщить императору, что ты сегодня добился некоторых успехов, хоть и опозорил меня, — сказал Чиун.
   — Это ты и сам можешь ему сказать, если хочешь, — ответил Римо. — А я пока останусь тут, посмотрю на других спортсменов.
   — Прекрасно, только не забывай о режиме, — напомнил Чиун.
   — Хорошо, мой тренер, — ответил Римо.


Глава шестая


   В гимнастическом секторе, где проводились соревнования среди женщин, любая девушка, у которой намечалась грудь, обратила бы на себя внимание, но та, за которой наблюдал Римо, могла обратить на себя внимание в любом окружении. Ей было немногим больше двадцати, ростом она была метр шестьдесят пять и весила пятьдесят четыре килограмма. Она была выше, крупнее и старше всех остальных участниц. И гораздо привлекательнее. Ее собранные в пучок волосы, если бы она их распустила, достали бы ей, наверное, до пояса. Широкие скулы, прямой подбородок, полные губы и безукоризненно ровные зубы, сверкающие белизной на фоне кожи медно-красного оттенка. Когда девушка поворачивалась лицом в его сторону, он видел ее глаза: карие, бархатистые. Ее ноги, не имеющие характерной для гимнасток развитой рельефной мускулатуры, были идеальной формы.
   Римо увидал ее, проходя через гимнастический зал, и остановился понаблюдать за ней. И тотчас же отметил про себя, что такое поведение для него необычно. Среди прочих премудростей Синанджу, преподанных ему Чиуном, была методика занятий любовью, состоявшая из двадцати шести пунктов, последовательное выполнение которых должно было доводить женщину до неописуемого экстаза. Однако Римо редко встречал женщин, которые могли бы выдержать более тринадцати, и обычно это его не слишком волновало. Если нет риска потерпеть неудачу в любовных отношениях, то интерес тоже пропадает. А вместе с ним, видимо, и потребность в сексе. Но, увидев эту девушку, Римо захотел с ней познакомиться. Что-то в ней такое было.
   Произвело на него впечатление и то, как она делала упражнения на бревне, куске дерева шириной в десять сантиметров, на котором женщины выполняют танцевальные и акробатические элементы. Ее комплекция для гимнастки была помехой, но, преодолевая связанные с этим трудности, она все делала хорошо, и Римо видел, что этим ее потенциал не исчерпан. У нее еще была возможность совершенствоваться.
   Завершив свою комбинацию на бревне пируэтом, она схватила полотенце и отбежала в конец гимнастического помоста, где с волнением стада ждать оценки судей.
   Римо шагнул к ней и сказал:
   — У тебя здорово получилось.
   Она обернулась на этот неожиданный голос и, слегка улыбнувшись, снова отвернулась, устремив взгляд и сторону судейского стола.
   — Правда здорово, — повторил он.
   — Будем надеяться, что судьи тоже так считают.
   — Сколько тебе нужно для зачета?
   — Девять и три.
   Они стояли и ждали, когда судьи поднимут флажки.
   Ей дали оценку девять и четыре. Она подпрыгнула, взвизгнув от радости. Римо стоял к ней ближе всех, и она, раскинув руки, бросилась его обнимать. Он почувствовал упругость прижавшейся к нему груди и ощутил исходивший от ее волос пряный аромат свежескошенной травы.
   — Ой! — вдруг произнесла она, осознав, что обнимает незнакомого человека, и резко отшатнулась. Затем поднесла руки ко рту, но тут же опустила и сказала: — Прошу прощения.
   — Не стоит, — ответил Римо. — Поздравляю.
   — Спасибо. А вы тоже участвуете в соревнованиях?
   Римо кивнул.
   — В беге на восемьсот метров. Я тоже получил зачет.
   — Поздравляю. А как вас зовут?
   — Римо Блэк. А тебя?
   — Джози Литтлфизер, — ответила она и внимательно посмотрела на него, следя за его реакцией.
   — Прелестно, — только и сказал он.
   — Благодарю. И еще за то, что обошлись без дурацких комментариев.
   — Они тут ни к чему, — сказал Римо. — Слушай, раз уж нам обоим есть что отпраздновать, почему бы не сделать это вместе? Я угощаю.
   — Если это будет кофе, тогда идет, — ответила она.
   Подойдя к стоявшей неподалеку скамейке, Джози обнялась по очереди с полудюжиной других гимнасток, которые все были гораздо меньше и моложе ее. Затем обернулась юбкой с боковой застежкой во всю длину и, всунув ноги в сандалии, была готова. Так она больше походила на девчонку с Мейн-стрит, чем на участницу Олимпиады, решил Римо и тут же подумал, что сам он в этой своей тенниске, штанах и туфлях скорее смахивает на сошедшего с корабля судового мастера.
   Когда они вышли из гимнастического зала, Джози обернула себе шею шелковым носовым платочком и сказала:
   — Мне бы душ принять.
   — Мне бы тоже, но сначала кофе. А то я на режиме.
   — А кто из нас не на режиме? — заметила девушка.
   До этого ей хотелось только кофе, но по мере того, как они удалялись от громады спорткомплекса, с каждым шагом в ее сознание все глубже проникала мысль о еде.
   — Есть, — сказала Джози — Я хочу есть. Так бы и проглотила полную тарелку какой-нибудь еды.
   — Недостаток углеводов, — заметил Римо.
   — Ага. Все, кого я знаю, восстанавливают его после соревнований макаронами. Да ты сам знаешь.
   — Конечно, — солгал Римо, который ничего такого не знал, потому что, хотя и слыхал о потребности организма в углеводах, но сам питался в основном рисом, рыбой да время от времени свежими овощами и фруктами, — причем все это было корейское, из запасов Чиуна, и до того безвкусное, что Римо порой предпочел бы голодать, нежели есть такое.
   В двух кварталах от колледжа они наткнулись на ресторанчик «Цае Чуан», и Джози Литтлфизер заявила, что хочет отведать китайской кухни.
   Когда они вошли внутрь, в нос Римо ударил целый букет острых запахов, и он с некоторым сожалением подумал о том, что ему никогда уже не придется поесть ни лапши с кунжутовой пастой, ни щедро сдобренного специями цыпленка «Генерал Чин», ни нарезанных ломтиками гигантских креветок под неострым красным чесночным соусом. Тем не менее он с готовностью заказал все это для Джози Литтлфизер, а сам потягивал воду и смотрел, как она ест, напоминая ему при этом довольного жизнерадостного зверька, и видел, что ест она так же, как и выступает на бревне, — с наслаждением. И тут ему в голову пришла мысль, что сам он в своей жизни очень редко испытывал наслаждение, — с тех пор, как стал постигать секреты Синанджу. Он не знал наслаждения ни в сексе, ни в еде, а наслаждения от убийства ему тоже никогда не удавалось испытать, потому как оно сочетало в себе искусство и науку и идеальное совершение его само по себе являлось наградой. И он подумал не сделало ли его Синанджу, наделив сверхчеловеческими возможностями, менее человечным? И еще: стоило ли посвящать этому жизнь?
   Джози начала было есть палочками, с которыми довольно ловко управлялась, но, выяснив, что ими невозможно донести до рта за один прием столько пищи, сколько ей хотелось, перешла на столовую ложку.
   — Расскажи мне о себе, Римо Блэк, а потом я расскажу тебе, — предложила она, — а то мне с полным ртом неудобно.
   Римо начал. Весь его рассказ был сплошной выдумкой. Он выдумал и семью, и город, в котором родился, и вообще все свое прошлое, сказал, что всегда мечтал попасть на Олимпийские игры, но не мог этого сделать до тех пор, пока не выиграл в лотерею десять тысяч долларов, что позволило ему бросить работу на автомобильной свалке и начать тренироваться.
   — Конечно, я старше всех остальных бегунов, но не думаю, чтобы это помешало мне хорошо выступить, — заключил он.
   — Я тобой восхищаюсь, — сказала Джози, продолжая жевать как ни в чем не бывало. — Ты знаешь, чего хочешь, и не остановишься ни перед чем, что могло бы помешать тебе добиться цели.
   Римо знал, что все это чушь собачья, потому что единственное, чего ему хотелось, это выхватить у нее миску с лапшой и кунжутовой пастой и, слепив все это в один большой комок, бросить себе в рот, — и только память о Чиуновых наставлениях помешала ему. Он удовольствовался тем, что спросил:
   — А как насчет тебя? Ты знаешь, чего хочешь?
   Она кивнула.
   — Я индеанка. Я хочу, чтобы моему народу было чем гордиться.
   — Из какого племени?
   — Черная Рука. Наша резервация в Аризоне. — Она посмотрела на потолок, как будто ее воспоминания были написаны на пропитанном жиром селотексе. — Ты понимаешь, что это значит для людей... ну, для слабых. Даже для детей. Ведь они когда-то были воинами. А теперь живут тем, что продают одеяла, сделанные из тряпья, и пляшут, имитируя «танец дождя», для туристов. Я ничего не могу изменить, но, может быть, смогу дать им возможность снова испытать чувство гордости. — Она посмотрела на Римо отчаянно сверкнувшими глазами. — Мне нужна золотая медаль. Для моего народа.
   Римо почувствовал что-то близкое к стыду. Перед ним сидела женщина — уже не девочка, как большинство гимнасток, а именно женщина, — которая потратила Бог знает сколько лет на то, чтобы попасть на отборочные предолимпийские соревнования, а для него это было раз плюнуть. И медаль золотую завоевать для него было не труднее, чем перейти пустую улицу.
   И он в ту же секунду принял решение помочь Джози Литтлфизер завоевать золотую медаль для ее народа. И для нее самой.
   — А тебе зачем золотая медаль, Римо? — спросила она.
   Римо покачал головой.
   — Это не имеет значения, Джози. Моя задача далеко не так важна и благородна, как твоя.
   Лицо девушки озарила веселая улыбка.
   — Так вот, значит, я какая. Благородная!
   — Благородная и красивая. И я помогу тебе завоевать эту медаль, — сказал Римо и, взяв ее руки в свои, крепко сжал.
   Он не мог припомнить, чтобы когда-либо испытывал подобные чувства, разве что много лет назад, но сейчас ему не хотелось думать о тех женщинах, которые у него эти чувства вызывали, потому что никого из них не осталось в живых. Все они жили только в его памяти в связи с определенными моментами в его жизни и работе.
   — А в других видах ты выступаешь? — поинтересовался Римо.
   — Да. Во всех видах многоборья. Но бревно — мой коронный снаряд. А ты когда-нибудь стоял на бревне. Римо?
   — Шутишь, что ли, — ответил Римо. — Да я на нем родился. И после того, как я с тобой поработаю, — имей в виду, даю слово, — десять баллов тебе обеспечено.
   В ответ она сжала его руки.
   — Много обещаешь, бледнолицый.
   — Если обману, можешь повесить меня на своем поясе. Слушай, в спортзале сейчас никого не должно быть. Кроме того, ты не переставая жуешь уже полдня. Давай-ка туда вернемся и займемся твоим бревном.
   Она согласно кивнула.
   — После того, что ты мне тут наобещал, ты меня очень разочаруешь, если свалишься с этой чертовой штуки.
   Если бы Джози Литтлфизер судила упражнения, которые Римо выполнял на бревне, то пожаловаться она могла лишь на то, что ему нельзя поставить более высокой оценки, чем десять баллов.
   Скинув свои итальянские туфли, Римо вспрыгнул на снаряд и проделал такое, чего она сроду не видывала даже во сне. Сальто вперед и сальто назад, двойное сальто вперед и двойное сальто назад. Он двигался так уверенно и с такой быстротой, что временами ей казалось, будто на бревне два Римо. А завершил он комбинацию соскоком, какою на ее памяти еще никто даже не пытался делать: пируэтом в два с половиной оборота. И сделал это Римо из стойки на одной руке. Идеально приземлившись на обе ноги, он поднял вверх руки, слегка разведя их в стороны, как это делали гимнасты, которых он видел по телевизору.
   Он взглянул на нее, ожидая оценки, и она зааплодировала.
   — Черт, да за это даже десятки мало! — воскликнула она. — Это на все тринадцать, даже двадцать! Такое совершенство стоит двадцати баллов!
   И она бросилась ему на шею, но уже совсем не так, как в первый раз, неслучайно. Теперь и он обнял ее. И поцеловал в мягкие податливые губы. Но она неожиданно напряглась и отшатнулась от него. Однако он не выпустил ее, а лишь позволил отступить на расстояние вытянутой руки.
   — Прости, — неуверенно произнесла она, — просто, наверное, у меня нет опыта в этих делах.
   — Это я виноват, — сказал он, уронив руки. — Мне не следовало этого делать. — Ему стало не по себе. Он вел себя как влюбленный мальчишка. Чтобы скрыть смущение, Римо снова повернулся к бревну. — А почему бы и тебе не показать мне, что ты умеешь?
   — После того, что сделал ты? Да я буду чувствовать себя как мокрая курица.
   — Урок первый, — сказал Римо. — Не думай ни о чем, кроме того, что ты делаешь в данный момент. О чем ты думала сегодня во время своего последнего упражнения?
   Она смутилась.
   — Я думала о том, что мне нужно получить девять и три для зачета.
   — Правильно. Поэтому ты чуть было не пролетела. Теперь ты всегда будешь думать только о том, что ты делаешь в данный момент. Не смей думать даже на две секунды вперед, когда будешь на бревне.
   Говоря это, он заранее знал, что дает ей пустой невыполнимый совет. Он пытался преподать ей искусство Синанджу, которое требовало такого совершенного владения техникой, что следование этой технике происходило уже на подсознательном уровне. Когда о ней уже не думаешь. Двигательные функции тела лучше всего осуществляются тогда, когда это происходит инстинктивно, а не вслед за мыслью. В этом была суть Синанджу, и Чиун сумел передать ее Римо, однако на это ушло более десяти лет упорного труда. Римо мог сделать из Джози Литтлфизер лучшую в мире гимнастку, но он не мог передать ей суть Синанджу, во всяком случае за время, оставшееся до начала Олимпийских игр. Но он дал себе клятву попытаться.
   Только она двинулась к бревну, как в пустом зале раздался голос, эхом отразившийся от стен гофрированного металлического потолка.
   — Так, так, — произнес голос, и Римо обернулся к двери.
   Это был тот самый белобрысый бегун, который обещал накормить Римо пылью, а закончил тем, что Римо перетащил его за собой через финишную линию. Похоже было, что к нему вернулись его пыл и нахальство.
   — Ты что же это, папаша? — обратился он к Римо, — решил заняться женскими видами спорта? Или просто заняться этой девочкой?
   — А я ведь так и не узнал, как тебя зовут, — сказал Римо.
   — Меня? Я Чак Мастерс. Тот самый, которого ты уделал и который хочет дать тебе пинка под зад, чтобы ты оказался там, откуда явился.
   — И что тебе это даст? — спросил Римо.
   — После того, как я тебе что-нибудь сломаю, тебе придется выйти из игры. А я, поскольку пришел следом за тобой, займу твое место и поеду в Москву. Так что решай: или ты добровольно отвалишь, или я сделаю с тобой то, что сказал.
   Он смотрел на Римо, выжидательно разведя согнутые руки, на губах его застыла гаденькая улыбочка.
   — Пойди, возьми копье и воткни его себе в ухо, — сказал Римо и снова повернулся к Джози.
   — Не отворачивайся, — сказал Мастерс. — А ты, Литтлфизер, чего ты тут с ним околачиваешься?
   — Не твое дело, — ответила она.
   У Римо тотчас же возник вопрос: откуда они друг друга знают и насколько хорошо? Теперь Чак Мастерс нравился ему еще меньше. Он обернулся именно в тот самый момент, когда Мастерс поднял на грудь штангу весом в 67,5 килограмма.
   — Здоровый, но дурак, — заметил Римо, обращаясь к Джози.
   Та рассмеялась.
   Мастерс толкнул штангу на Римо.
   Джози судорожно втянула открытым ртом воздух, и этот звук эхом отозвался в тишине спортзала. Римо слегка наклонился вперед и легким движением кисти перебросил штангу через голову. Штанга со звоном и грохотом обрушилась на пол позади него.
   — Бросать не умеешь, трепач, — сказал Римо.
   Мастерс побагровел, рванул на грудь другую штангу, на которой было навешано 90 килограммов, и двинулся к Римо.
   — Прекрати, Чак! — крикнула Джози. — Прекрати!
   — А ну-ка, примерь эту! — сказал Мастерс.
   — Совсем дурак, — обращаясь к Джози, сказал Римо. — Он и говорит, как персонаж из комикса.
   Затем повернулся к Мастерсу — и снова именно в тот момент, когда штанга, оторвавшись от рук Мастерса, уже летела в него.
   Слегка улыбнувшись, Римо вытянул правую руку и, поймав ею штангу, так и остался держать ее на вытянутой руке.
   У Мастерса глаза полезли на лоб.
   — Что за...
   — Теперь моя очередь, трепач. Я кидаю — ты ловишь.
   — Эй, послушай... — начал было Мастерс, но было уже поздно.
   Казалось, что Римо просто разжал руку, тем не менее штанга полетела в Мастерса, причем очень быстро. Мастерс вскинул руки к груди и неловко поймал ее. Но сила, с какой Римо ее толкнул, была столь велика, что штанга опрокинула Мастерса на спину и, выскользнув у него из рук, скатилась по груди и остановилась над горлом, слегка придавив кадык.
   — Убери ее с меня! — взмолился Мастерс.
   Но Римо вместо этого стал на гриф ногами, так, что подбородок Мастерса оказался точно между ними. Под его тяжестью гриф слегка прогнулся и еще сильнее надавил Мастерсу на горло. Блондин закричал.
   — Сделай одолжение, — сухо проговорил Римо, — никогда не попадайся нам больше на глаза.
   Его едва не трясло от ярости, и он быстро обернулся к Джози.
   — Нам пора идти. Режим.
   — А как же он? — спросила Джози.
   Когда она взглянула на Римо, в глазах ее мелькнул испуг, как будто она видела его впервые.
   — Пусть остается. Сам освободится, когда перестанет паниковать. Не беспокойся за него.
   Когда они подошли к двери спортзала, Джози оглянулась на Мастерса, но Римо потащил ее за собой на улицу. До ее отеля на Коплей-сквер они дошли не проронив ни слова. Римо понимал, что произошло. В эти мгновения с Чаком Мастерсом он вел себя совсем по-иному, и Джози, уловив эту перемену, смутилась и, вероятно, испугалась. Заговорить с ней Римо даже не пытался. Он не знал, как сказать ей, что только благодаря ее присутствию Мастерс остался жив, чтобы через какое-то время снова начать пакостить людям. Римо расстался с девушкой у входа в гостиницу, сказав только, что они увидятся в Москве и там продолжат тренироваться на бревне.
   Когда Римо вошел в свой номер, Чиун ждал его, меряя шагами комнату.
   — Где ты был? — строго спросил он.
   — У меня перерыв между тренировками, — ответил Римо.
   — Ну да. Вот так оно и начинается. Сегодня опоздал на пять минут, завтра на десять... А потом начнешь шататься до утра, как какой-нибудь блудливый кот, — и прощай, моя золотая медаль!
   — Твоя золотая медаль?