– Как дела, брат?
– Прекрасно, – ответил отец семейства. – У тебя найдется запасное колесо? Может подойдет?
– У меня есть целая машина, и она подойдет.
– Кого я должен убить?
– Никого.
– Звучит прекрасно, но…
– Что "но"?
– Мне до твоих колес не добраться. Ты не один.
Нежный Шив, оставаясь по-прежнему спокойным, медленно развернулся и посмотрел на свой "флитвуд". Рядом с ним стояла ничем не примечательная черная машина. Из нее на Джексона глядело черное лицо – все тот же красавчик, человек на пароме, человек, который называл числа, обучал приемам игры, отдавал приказания.
У Джексона похолодело в желудке. Руки опустились, словно парализованные электрическим током.
Красавчик посмотрел ему прямо в глаза и покачал головой. Джексону ничего не оставалось, кроме как кивнуть в ответ.
– В душу мать, – прохрипел он, и человек в машине улыбнулся.
Джексон снова обернулся к отцу семейства, по-прежнему садящему на траве, сунул руку в карман и протянул тому все деньги, какие у него только были, оставив себе лишь двадцать долларов.
Тот посмотрел на него с подозрением.
– Возьми, – сказал Джексон.
Человек не пошевелился.
– Ты умнее меня, брат. Возьми. Мне это не надо. Я мертвец.
Никакой реакции.
И тогда Нежный Шив Джексон бросил деньги на переднее сиденье останков "Шевроле" 57-го года выпуска и вернулся к своему "Флитвуду", за который оставалось уплатить последний взнос – жизнь Берноя (Нежного Шива) Джексона.
Глава 20
Глава 21
Глава 22
– Прекрасно, – ответил отец семейства. – У тебя найдется запасное колесо? Может подойдет?
– У меня есть целая машина, и она подойдет.
– Кого я должен убить?
– Никого.
– Звучит прекрасно, но…
– Что "но"?
– Мне до твоих колес не добраться. Ты не один.
Нежный Шив, оставаясь по-прежнему спокойным, медленно развернулся и посмотрел на свой "флитвуд". Рядом с ним стояла ничем не примечательная черная машина. Из нее на Джексона глядело черное лицо – все тот же красавчик, человек на пароме, человек, который называл числа, обучал приемам игры, отдавал приказания.
У Джексона похолодело в желудке. Руки опустились, словно парализованные электрическим током.
Красавчик посмотрел ему прямо в глаза и покачал головой. Джексону ничего не оставалось, кроме как кивнуть в ответ.
– В душу мать, – прохрипел он, и человек в машине улыбнулся.
Джексон снова обернулся к отцу семейства, по-прежнему садящему на траве, сунул руку в карман и протянул тому все деньги, какие у него только были, оставив себе лишь двадцать долларов.
Тот посмотрел на него с подозрением.
– Возьми, – сказал Джексон.
Человек не пошевелился.
– Ты умнее меня, брат. Возьми. Мне это не надо. Я мертвец.
Никакой реакции.
И тогда Нежный Шив Джексон бросил деньги на переднее сиденье останков "Шевроле" 57-го года выпуска и вернулся к своему "Флитвуду", за который оставалось уплатить последний взнос – жизнь Берноя (Нежного Шива) Джексона.
Глава 20
Римо Уильямс первым заметил человека с "Магнумом" 357-го калибра. Затем человек в двубортном пиджаке, у которого подмышкой что-то оттопыривалось, заметил Римо. Потом он вымученно улыбнулся.
Римо улыбнулся в ответ.
Человек стоял у входа в здание без лифта, под вывеской, приглашающей подняться по лестнице наверх и попасть в одну из лучших школ самообороны в Западном полушарии.
– Как тебя зовут? – спросил Римо.
– Берной Джексон.
– Как ты хочешь умереть, Берной?
– Никак, – честно признался Берной.
– Тогда скажи мне, кто тебя послал.
Берной изложил ему историю своей жизни. Черный босс. Числа и сорванный куш. Потом – как он стоял на углу улицы рядом с тем местом, где были убиты три человека. Система сбора информации.
– На том углу я тебя видел.
– Верно, – подтвердил Римо. – Похоже, мне надо бы тебя убить.
Рука Нежного Шива потянулась к кобуре. Римо костяшками пальцев ударил его по запястью. Джексон скривился от боли и здоровой рукой схватился за онемевшее запястье. На лбу у него выступили капельки пота.
– Все, что я могу тебе сказать, белая вонючка, это то, что все вы – гнусные мерзавцы. Самые гнусные, самые грязные, самые гребаные ублюдки на планете Земля.
– Надеюсь, это так, – отозвался Римо. – А теперь вали отсюда.
Нежный Шив развернулся и пошел прочь, а Римо долго смотрел ему вслед, испытывая странное чувство симпатии к человеку, который, сам того не зная, явно был агентом КЮРЕ. На Римо начали охотиться уже свои. Берной Джексон подослан ими. Но где-то в глубине души Римо ощущал свое родство с этим парнем, и Берной остался жив.
Обидно было другое – то, что он стал объектом охоты со стороны своих. И теперь он больше не мог никому доверять. Но зачем они подослали этого Джексона? Наверное, вся фирма КЮРЕ скомпрометирована окончательно и бесповоротно. А зачем тогда продолжать поиски Лю? Впрочем, что еще остается?
Римо вошел в здание. Поднимаясь по узкой скрипучей лестнице, он чувствовал за своей спиной дыхание Чиуна. Стены когда-то были выкрашены зеленой краской, но она почти скрылась под слоем жира и пыли. Тусклая лампочка на втором этаже высвечивала красную стрелку. Краска свежая – стрелка тут появилась недавно. Мэй Сун шла за Чиуном по пятам.
– Ах, как здорово работать с тобой, Римо! – пропел Чиун.
– Изыди, – Ты, оказывается, не только знаменитый сыщик и государственный секретарь, но еще и великий благодетель человечества. Почему ты позволил тому типу уйти?
– Плюнь и слизни.
– Он выследил и узнал тебя. А ты дал ему уйти.
– Прими таблетку цианистого калия.
На втором этаже Римо остановился. Чиун и Мэй Сун ждали внизу.
– Ты любуешься красотой лестницы или обдумываешь свои новые подвиги на ниве благотворительности? – с безмятежным видом спросил Чиун.
Чиун, кто же еще? Римо всегда знал это, но не хотел верить. Никто другой ведь не справится. Не Джексон же. Но Чиун его не уничтожил.
Не сумел? Это отпадает. На какое-то мгновение у Римо промелькнула мысль, что Чиун отказался, потому что любит его. Но эта абсурдная мысль улетучилась так же быстро, как прилетела. Если Римо должен умереть, Чиун сделает то, что надо. Просто очередное задание.
Значит, до Чиуна не дошел приказ. Что-то нарушилось в цепочке связи.
Римо вспомнил свой телефонный разговор со Смитом, и то, как Смит настаивал, чтобы Римо велел Чиуну возвращаться в Фолкрофт. Ясно – это был условный сигнал, а Рима не передал его.
План дальнейших действий стал теперь очевиден, Резкий удар в желтое горло того, кто стоит несколькими ступеньками ниже. Оглушить его. Убить. А потом – бежать. И все дальше, дальше…
Это – единственный шанс.
Чиун насмешливо смотрел на него снизу.
– Ну что, – спросил он, – мы решили остаться тут навсегда и стать элементом пейзажа?
– Нет, – с трудом выдавил из себя Римо. – Мы идем внутрь.
– Вот увидите – боевые искусства Востока – это чудесное зрелище. Я уверена, вы не пожалеете, – сказала Мэй Сун.
Чиун улыбнулся. Мэй Сун обошла их и открыла дверь. Чиун и Римо прошли следом за ней и оказались в огромном зале с низким потолком. Стены были выкрашены в белый цвет, солнце проникало сквозь расписные окна. Это был явно оборудованный под спортзал чердак. Справа – обычные штучки, какие найдешь в любой школе каратэ: мешки с песком, черепица, кирпичи и огромный ящик, наполненный бобами, – это для того, чтобы укреплять пальцы.
Мэй Сун уверенно прошла в небольшую каморку за стеклянной перегородкой.
Там стоял простой деревянный стол, за которым восседал молодой азиат в белом борцовском кимоно, подпоясанном красным поясом. Голова его была чисто выбрита, черты лица – правильные, выражение – спокойное, то самое спокойствие, которое достигается годами тренировок и самоограничения.
Чиун шепнул на ухо Римо:
– Большой мастер. Один из восьми подлинных красных поясов. Очень молодой – всего сорок с небольшим.
– На вид ему не больше двадцати.
– Большой, большой мастер. Он мог бы преподать тебе интересный урок, если бы ты, конечно, сам захотел, чтобы урок получился интересным. А вот отец его мог бы преподать тебе более чем интересный урок.
– Это опасно?
– Ты абсолютно невоспитанный юноша. Как смеешь ты думать, что человек, которого я тренировал долгие годы, может опасаться какого-то там каратиста с красным поясом? Это глупо и очень обидно. Я отдал тебе лучшие годы своей жизни, а ты смеешь говорить такое. – Чиун немного понизил голос:
– Ты юноша не только очень глупый, но и очень забывчивый. Ты забыл, что человек, которого обучили настоящему боевому искусству, не может не победить самого лучшего каратиста. Даже человек, передвигающийся в инвалидном кресле. Каратэ – это чистое искусство. Самые азы. Слабость его в том, что в каратэ убивают лишь изредка. Лишь маленький сегмент большого круга. Мы владеем всем кругом.
А они нет.
Римо смотрел на Мэй Сун. Она стояла спиной к ним и разговаривала с азиатом в красном поясе. Тот внимательно ее слушал. Потом он поднял глаза, посмотрел на Римо, но внимание его приковал к себе Чиун. Он вышел из-за перегородки и, не отрывая глаз от Чиуна, направился к ним. Не дойдя пяти футов, он остановился как вкопанный. Челюсть у него отвисла, и казалось, что вся кровь отхлынула от лица.
– Нет, – простонал он. – Нет.
– Я смотрю, господин Киото, вы очень рано заработали свой красный пояс.
Ваш отец, наверное, очень гордится вами. В вашей семье всегда обожали танцы.
Я почитаю за честь оказаться в вашем обществе, и прощу вас засвидетельствовать мое нижайшее почтение вашему досточтимому отцу. – Чиун слегка поклонился.
Киото застыл на месте. Наконец взял себя в руки и грациозно поклонился в пояс. Потом сделал несколько шагов назад и налетел на Мэй Сун.
На стене в глубине зала висела табличка "Раздевалка". И вдруг из маленькой дверцы вышла группа людей – семь негров, все с черными поясами.
Они выстроились фалангой и молча направились туда, где Киото принимал гостей. Их движения были изящны, белые борцовские кимоно развевались при ходьбе, и вместе они казались единым организмом, где трудно было отличить одного от другого.
– Назад! Уходите! – заорал Киото. Но они шли своим путем, и наконец, сгрудились вокруг Чиуна и Римо.
– Не волнуйтесь, господин Киото, – успокоил Чиун хозяина школы, – Я всего лишь безобидный наблюдатель. Я даю вам слово, что сам я не вмешаюсь в то, что здесь будет происходить.
Киото недоверчиво посмотрел на него. Чиун слегка поклонился и улыбнулся.
И тут заговорил один из негров. Высокий, рост – шесть футов четыре дюйма, вес – двести сорок пять фунтов, и ничего лишнего. Его ухмыляющееся лицо казалось маской, вырезанной из черного дерева.
– Мы, люди из третьего мира, не имеем ничего против нашего брата из третьего мира. Нам нужна только белая вонючка.
Римо глянул на Мэй Сун. Лицо ее оцепенело, губы были крепко стиснуты.
Все ее чувства обострились, а нервы напряглись куда сильнее, чем у Римо, – ему просто предстояло сделать то, чему его учили. По интенсивности испускаемых сигналов влюбленная женщина, предающая своего любовника, может сравниться с диспетчерским пультом крупного аэропорта.
– О многомудрый мастер всех искусств, правильно ли я понял вас – вы не станете вмешиваться? – спросил Киото.
– Я тихонько отойду в сторонку и посмотрю, как все эти люди будут нападать на одного несчастного белого человека. Ибо я вижу, что именно это сейчас и должно произойти, – Чиун произнес эти слова тоном проповедника, потом он ткнул пальцем в сторону Мэй Суй и добавил: А ты, неверная женщина, обманом завлекшая ничего не подозревающего юношу прямо в пасть смерти, стыдись!
– Эй, старик! Не жалей белую вонючку. Он наш враг, – заявил человек с лицом из черного дерева.
Римо выслушал весь этот обмен репликами и зевнул. Весь драматический пафос Чиуна не произвел на него ни малейшего впечатления. Ему уже и раньше доводилось видеть, как Чиун изображает самоуничижение. А сейчас Чиун просто заводил их, хотя, судя по их настроению, в особой подзарядке они не нуждались.
– Отойди в сторону, – крикнул предводитель Чиуну. – А то мы тебя задавим.
– У меня к вам нижайшая просьба, – взмолился Чиун. – Я знаю, что сейчас этот несчастный умрет. Я хотел бы с ним попрощаться.
– Не разрешайте ему, он передаст пистолет или еще что! – закричал один из негров.
– У меня нет оружия. Я мирный и спокойный человек, нежный цветок, брошенный на бесплодную каменистую почву конфликта.
– Эй, что он несет? – раздался голос мулата с громадной пышной шевелюрой "афро" – копна курчавых волос, бурьяном разросшихся на его темно-коричневой голове.
– Он говорит, он без оружия, – сказал предводитель.
– Странный косоглазый.
– Не говори "косоглазый". Он – третий мир, – сказал предводитель и обратился к Чиуну:
– Да, старик, попрощайся с белой вонючкой. Революция наступает.
Римо равнодушно наблюдал, как все семеро подняли вверх стиснутые кулаки чуть не до самого потолка. Интересно, подумал он, какую сумму я помогу сэкономить мэрии города Нью-Йорка на программах социальной защиты? Впрочем, может быть, они – ребята серьезные, тогда я сильно улучшу статистику преступлений.
Семеро негров ударили друг друга по рукам с возгласом: "Вместе мы сила, братья!"
Римо поглядел на Чиуна и пожал плечами. Чиун дал знак Римо наклониться к нему поближе.
– Ты не понимаешь, насколько все это важно. Я лично знаю отца Киото. У тебя не слишком хорошие манеры, и когда ты волнуешься, это плохо сказывается на грации твоих движений. Я не исправлял этих ошибок, потому что со временем они сами исчезнут, а исправлять их сейчас – значит снижать твои атакующие способности. Но вот чего ты должен избегать любой ценой. Ни в коем случае не вкладывай в удар всю свою силу, потому что это видно сразу, и отец Киото узнает о твоих плохих манерах. Представляешь, мой ученик – и вдруг недостаточно грациозен.
– Ни фига себе – мне бы твои проблемы, – ответил Римо.
– Не иронизируй. Для меня это очень важно. Быть может, у тебя нет никакой гордости, но я – человек гордый. И я не хочу, чтобы мне было стыдно.
За тобой ведь наблюдают не белые и черные люди, а желтый человек с красным поясом, чей отец знает меня лично.
– Да ведь и я буду драться не с Амосом и Энди, – прошептал Римо. – Ребята, похоже, крутые.
Чиун бросил взгляд через плечо Римо на группу негров. Некоторые из них сняли куртки, чтобы продемонстрировать Мэй Сун свои мускулы.
– Амос и Энди, – сказал Чиун. – Хоть я и не знаю, кто это. Ну, пожалуйста, сделай одолжение, исполни мою просьбу.
– А ты при случае сделаешь мне одолжение?
– Ладно, ладно. Помни одно: самое главное – это не опозорить меня и мою школу.
Чиун поклонился, и даже сделал вид, что утирает слезу. Он отступил в сторону и знаком велел Мэй Суй и Киото присоединиться к нему. Один из негров с обнаженным торсом гордо демонстрировал бугристые плечи и великолепный живот, весь покрытый мышцами и напоминающий стиральную доску. Тяжелоатлет, подумал Римо. Ничего особенного.
Негр махнул рукой Чиуну, Киото и Мэй Сун, чтобы стояли на месте и не двигались.
– Он мой ученик, но я его учил всего несколько дней, – громко сказал Чиун, обращаясь к Киото.
– Эй, стойте там, где вы есть. Все! – крякнул негр с великолепной мускулатурой. – Я не хочу задеть братьев из третьего мира.
Римо услышал, как Киото насмешливо фыркнул.
– Насколько я понимаю, – продолжал Чиун, – это ученики вашего славного дома?
– Они просто заглянули сюда, – произнес Киото.
– Просто заглянули? – в негодовании воскликнул один из негров. – Мы работаем здесь уже несколько лет.
– Благодарю вас, – сказал Чиун. – А теперь мы посмотрим, чего стоят несколько лет в школе Киото по сравнению с несколькими скромными советами школы Синанджу. Прошу вас, начинайте, если вы готовы.
Римо услышал, как Киото простонал:
– О боже, почему мои предки вынуждены наблюдать все это?
– Не волнуйтесь, – сказал негр. – Вам нечего будет стыдиться. Вы будете гордиться нами. Гордиться черной мощью.
– Мое сердце трепещет при виде вашей черной мощи, – сказал Чиун. – А мое преклонение перед домом Киото не знает границ. О, горе мне и моему другу!
Семь черных тел рассыпались веером, готовые убивать. Римо приготовился к атаке, не сдвигая центр тяжести ни взад, ни вперед, ни вправо, ни влево, чтобы при необходимости совершить резкое движение в любую сторону.
Забавно. Чиун дает наставления, чтобы он следил за манерами. А Римо в наставлениях не нуждается. Сегодня Чиун впервые увидит своего ученика в деле, и Римо хотел – а он редко чего-нибудь хотел, – чтобы папочка его похвалил.
Значение имеют не стиль, не манеры, а только результаты. В этом было отличие подготовки Римо от принципов каратэ, но теперь ему приходилось думать о стиле. И это могло привести к самым печальным результатам.
Римо улыбнулся в ответ.
Человек стоял у входа в здание без лифта, под вывеской, приглашающей подняться по лестнице наверх и попасть в одну из лучших школ самообороны в Западном полушарии.
– Как тебя зовут? – спросил Римо.
– Берной Джексон.
– Как ты хочешь умереть, Берной?
– Никак, – честно признался Берной.
– Тогда скажи мне, кто тебя послал.
Берной изложил ему историю своей жизни. Черный босс. Числа и сорванный куш. Потом – как он стоял на углу улицы рядом с тем местом, где были убиты три человека. Система сбора информации.
– На том углу я тебя видел.
– Верно, – подтвердил Римо. – Похоже, мне надо бы тебя убить.
Рука Нежного Шива потянулась к кобуре. Римо костяшками пальцев ударил его по запястью. Джексон скривился от боли и здоровой рукой схватился за онемевшее запястье. На лбу у него выступили капельки пота.
– Все, что я могу тебе сказать, белая вонючка, это то, что все вы – гнусные мерзавцы. Самые гнусные, самые грязные, самые гребаные ублюдки на планете Земля.
– Надеюсь, это так, – отозвался Римо. – А теперь вали отсюда.
Нежный Шив развернулся и пошел прочь, а Римо долго смотрел ему вслед, испытывая странное чувство симпатии к человеку, который, сам того не зная, явно был агентом КЮРЕ. На Римо начали охотиться уже свои. Берной Джексон подослан ими. Но где-то в глубине души Римо ощущал свое родство с этим парнем, и Берной остался жив.
Обидно было другое – то, что он стал объектом охоты со стороны своих. И теперь он больше не мог никому доверять. Но зачем они подослали этого Джексона? Наверное, вся фирма КЮРЕ скомпрометирована окончательно и бесповоротно. А зачем тогда продолжать поиски Лю? Впрочем, что еще остается?
Римо вошел в здание. Поднимаясь по узкой скрипучей лестнице, он чувствовал за своей спиной дыхание Чиуна. Стены когда-то были выкрашены зеленой краской, но она почти скрылась под слоем жира и пыли. Тусклая лампочка на втором этаже высвечивала красную стрелку. Краска свежая – стрелка тут появилась недавно. Мэй Сун шла за Чиуном по пятам.
– Ах, как здорово работать с тобой, Римо! – пропел Чиун.
– Изыди, – Ты, оказывается, не только знаменитый сыщик и государственный секретарь, но еще и великий благодетель человечества. Почему ты позволил тому типу уйти?
– Плюнь и слизни.
– Он выследил и узнал тебя. А ты дал ему уйти.
– Прими таблетку цианистого калия.
На втором этаже Римо остановился. Чиун и Мэй Сун ждали внизу.
– Ты любуешься красотой лестницы или обдумываешь свои новые подвиги на ниве благотворительности? – с безмятежным видом спросил Чиун.
Чиун, кто же еще? Римо всегда знал это, но не хотел верить. Никто другой ведь не справится. Не Джексон же. Но Чиун его не уничтожил.
Не сумел? Это отпадает. На какое-то мгновение у Римо промелькнула мысль, что Чиун отказался, потому что любит его. Но эта абсурдная мысль улетучилась так же быстро, как прилетела. Если Римо должен умереть, Чиун сделает то, что надо. Просто очередное задание.
Значит, до Чиуна не дошел приказ. Что-то нарушилось в цепочке связи.
Римо вспомнил свой телефонный разговор со Смитом, и то, как Смит настаивал, чтобы Римо велел Чиуну возвращаться в Фолкрофт. Ясно – это был условный сигнал, а Рима не передал его.
План дальнейших действий стал теперь очевиден, Резкий удар в желтое горло того, кто стоит несколькими ступеньками ниже. Оглушить его. Убить. А потом – бежать. И все дальше, дальше…
Это – единственный шанс.
Чиун насмешливо смотрел на него снизу.
– Ну что, – спросил он, – мы решили остаться тут навсегда и стать элементом пейзажа?
– Нет, – с трудом выдавил из себя Римо. – Мы идем внутрь.
– Вот увидите – боевые искусства Востока – это чудесное зрелище. Я уверена, вы не пожалеете, – сказала Мэй Сун.
Чиун улыбнулся. Мэй Сун обошла их и открыла дверь. Чиун и Римо прошли следом за ней и оказались в огромном зале с низким потолком. Стены были выкрашены в белый цвет, солнце проникало сквозь расписные окна. Это был явно оборудованный под спортзал чердак. Справа – обычные штучки, какие найдешь в любой школе каратэ: мешки с песком, черепица, кирпичи и огромный ящик, наполненный бобами, – это для того, чтобы укреплять пальцы.
Мэй Сун уверенно прошла в небольшую каморку за стеклянной перегородкой.
Там стоял простой деревянный стол, за которым восседал молодой азиат в белом борцовском кимоно, подпоясанном красным поясом. Голова его была чисто выбрита, черты лица – правильные, выражение – спокойное, то самое спокойствие, которое достигается годами тренировок и самоограничения.
Чиун шепнул на ухо Римо:
– Большой мастер. Один из восьми подлинных красных поясов. Очень молодой – всего сорок с небольшим.
– На вид ему не больше двадцати.
– Большой, большой мастер. Он мог бы преподать тебе интересный урок, если бы ты, конечно, сам захотел, чтобы урок получился интересным. А вот отец его мог бы преподать тебе более чем интересный урок.
– Это опасно?
– Ты абсолютно невоспитанный юноша. Как смеешь ты думать, что человек, которого я тренировал долгие годы, может опасаться какого-то там каратиста с красным поясом? Это глупо и очень обидно. Я отдал тебе лучшие годы своей жизни, а ты смеешь говорить такое. – Чиун немного понизил голос:
– Ты юноша не только очень глупый, но и очень забывчивый. Ты забыл, что человек, которого обучили настоящему боевому искусству, не может не победить самого лучшего каратиста. Даже человек, передвигающийся в инвалидном кресле. Каратэ – это чистое искусство. Самые азы. Слабость его в том, что в каратэ убивают лишь изредка. Лишь маленький сегмент большого круга. Мы владеем всем кругом.
А они нет.
Римо смотрел на Мэй Сун. Она стояла спиной к ним и разговаривала с азиатом в красном поясе. Тот внимательно ее слушал. Потом он поднял глаза, посмотрел на Римо, но внимание его приковал к себе Чиун. Он вышел из-за перегородки и, не отрывая глаз от Чиуна, направился к ним. Не дойдя пяти футов, он остановился как вкопанный. Челюсть у него отвисла, и казалось, что вся кровь отхлынула от лица.
– Нет, – простонал он. – Нет.
– Я смотрю, господин Киото, вы очень рано заработали свой красный пояс.
Ваш отец, наверное, очень гордится вами. В вашей семье всегда обожали танцы.
Я почитаю за честь оказаться в вашем обществе, и прощу вас засвидетельствовать мое нижайшее почтение вашему досточтимому отцу. – Чиун слегка поклонился.
Киото застыл на месте. Наконец взял себя в руки и грациозно поклонился в пояс. Потом сделал несколько шагов назад и налетел на Мэй Сун.
На стене в глубине зала висела табличка "Раздевалка". И вдруг из маленькой дверцы вышла группа людей – семь негров, все с черными поясами.
Они выстроились фалангой и молча направились туда, где Киото принимал гостей. Их движения были изящны, белые борцовские кимоно развевались при ходьбе, и вместе они казались единым организмом, где трудно было отличить одного от другого.
– Назад! Уходите! – заорал Киото. Но они шли своим путем, и наконец, сгрудились вокруг Чиуна и Римо.
– Не волнуйтесь, господин Киото, – успокоил Чиун хозяина школы, – Я всего лишь безобидный наблюдатель. Я даю вам слово, что сам я не вмешаюсь в то, что здесь будет происходить.
Киото недоверчиво посмотрел на него. Чиун слегка поклонился и улыбнулся.
И тут заговорил один из негров. Высокий, рост – шесть футов четыре дюйма, вес – двести сорок пять фунтов, и ничего лишнего. Его ухмыляющееся лицо казалось маской, вырезанной из черного дерева.
– Мы, люди из третьего мира, не имеем ничего против нашего брата из третьего мира. Нам нужна только белая вонючка.
Римо глянул на Мэй Сун. Лицо ее оцепенело, губы были крепко стиснуты.
Все ее чувства обострились, а нервы напряглись куда сильнее, чем у Римо, – ему просто предстояло сделать то, чему его учили. По интенсивности испускаемых сигналов влюбленная женщина, предающая своего любовника, может сравниться с диспетчерским пультом крупного аэропорта.
– О многомудрый мастер всех искусств, правильно ли я понял вас – вы не станете вмешиваться? – спросил Киото.
– Я тихонько отойду в сторонку и посмотрю, как все эти люди будут нападать на одного несчастного белого человека. Ибо я вижу, что именно это сейчас и должно произойти, – Чиун произнес эти слова тоном проповедника, потом он ткнул пальцем в сторону Мэй Суй и добавил: А ты, неверная женщина, обманом завлекшая ничего не подозревающего юношу прямо в пасть смерти, стыдись!
– Эй, старик! Не жалей белую вонючку. Он наш враг, – заявил человек с лицом из черного дерева.
Римо выслушал весь этот обмен репликами и зевнул. Весь драматический пафос Чиуна не произвел на него ни малейшего впечатления. Ему уже и раньше доводилось видеть, как Чиун изображает самоуничижение. А сейчас Чиун просто заводил их, хотя, судя по их настроению, в особой подзарядке они не нуждались.
– Отойди в сторону, – крикнул предводитель Чиуну. – А то мы тебя задавим.
– У меня к вам нижайшая просьба, – взмолился Чиун. – Я знаю, что сейчас этот несчастный умрет. Я хотел бы с ним попрощаться.
– Не разрешайте ему, он передаст пистолет или еще что! – закричал один из негров.
– У меня нет оружия. Я мирный и спокойный человек, нежный цветок, брошенный на бесплодную каменистую почву конфликта.
– Эй, что он несет? – раздался голос мулата с громадной пышной шевелюрой "афро" – копна курчавых волос, бурьяном разросшихся на его темно-коричневой голове.
– Он говорит, он без оружия, – сказал предводитель.
– Странный косоглазый.
– Не говори "косоглазый". Он – третий мир, – сказал предводитель и обратился к Чиуну:
– Да, старик, попрощайся с белой вонючкой. Революция наступает.
Римо равнодушно наблюдал, как все семеро подняли вверх стиснутые кулаки чуть не до самого потолка. Интересно, подумал он, какую сумму я помогу сэкономить мэрии города Нью-Йорка на программах социальной защиты? Впрочем, может быть, они – ребята серьезные, тогда я сильно улучшу статистику преступлений.
Семеро негров ударили друг друга по рукам с возгласом: "Вместе мы сила, братья!"
Римо поглядел на Чиуна и пожал плечами. Чиун дал знак Римо наклониться к нему поближе.
– Ты не понимаешь, насколько все это важно. Я лично знаю отца Киото. У тебя не слишком хорошие манеры, и когда ты волнуешься, это плохо сказывается на грации твоих движений. Я не исправлял этих ошибок, потому что со временем они сами исчезнут, а исправлять их сейчас – значит снижать твои атакующие способности. Но вот чего ты должен избегать любой ценой. Ни в коем случае не вкладывай в удар всю свою силу, потому что это видно сразу, и отец Киото узнает о твоих плохих манерах. Представляешь, мой ученик – и вдруг недостаточно грациозен.
– Ни фига себе – мне бы твои проблемы, – ответил Римо.
– Не иронизируй. Для меня это очень важно. Быть может, у тебя нет никакой гордости, но я – человек гордый. И я не хочу, чтобы мне было стыдно.
За тобой ведь наблюдают не белые и черные люди, а желтый человек с красным поясом, чей отец знает меня лично.
– Да ведь и я буду драться не с Амосом и Энди, – прошептал Римо. – Ребята, похоже, крутые.
Чиун бросил взгляд через плечо Римо на группу негров. Некоторые из них сняли куртки, чтобы продемонстрировать Мэй Сун свои мускулы.
– Амос и Энди, – сказал Чиун. – Хоть я и не знаю, кто это. Ну, пожалуйста, сделай одолжение, исполни мою просьбу.
– А ты при случае сделаешь мне одолжение?
– Ладно, ладно. Помни одно: самое главное – это не опозорить меня и мою школу.
Чиун поклонился, и даже сделал вид, что утирает слезу. Он отступил в сторону и знаком велел Мэй Суй и Киото присоединиться к нему. Один из негров с обнаженным торсом гордо демонстрировал бугристые плечи и великолепный живот, весь покрытый мышцами и напоминающий стиральную доску. Тяжелоатлет, подумал Римо. Ничего особенного.
Негр махнул рукой Чиуну, Киото и Мэй Сун, чтобы стояли на месте и не двигались.
– Он мой ученик, но я его учил всего несколько дней, – громко сказал Чиун, обращаясь к Киото.
– Эй, стойте там, где вы есть. Все! – крякнул негр с великолепной мускулатурой. – Я не хочу задеть братьев из третьего мира.
Римо услышал, как Киото насмешливо фыркнул.
– Насколько я понимаю, – продолжал Чиун, – это ученики вашего славного дома?
– Они просто заглянули сюда, – произнес Киото.
– Просто заглянули? – в негодовании воскликнул один из негров. – Мы работаем здесь уже несколько лет.
– Благодарю вас, – сказал Чиун. – А теперь мы посмотрим, чего стоят несколько лет в школе Киото по сравнению с несколькими скромными советами школы Синанджу. Прошу вас, начинайте, если вы готовы.
Римо услышал, как Киото простонал:
– О боже, почему мои предки вынуждены наблюдать все это?
– Не волнуйтесь, – сказал негр. – Вам нечего будет стыдиться. Вы будете гордиться нами. Гордиться черной мощью.
– Мое сердце трепещет при виде вашей черной мощи, – сказал Чиун. – А мое преклонение перед домом Киото не знает границ. О, горе мне и моему другу!
Семь черных тел рассыпались веером, готовые убивать. Римо приготовился к атаке, не сдвигая центр тяжести ни взад, ни вперед, ни вправо, ни влево, чтобы при необходимости совершить резкое движение в любую сторону.
Забавно. Чиун дает наставления, чтобы он следил за манерами. А Римо в наставлениях не нуждается. Сегодня Чиун впервые увидит своего ученика в деле, и Римо хотел – а он редко чего-нибудь хотел, – чтобы папочка его похвалил.
Значение имеют не стиль, не манеры, а только результаты. В этом было отличие подготовки Римо от принципов каратэ, но теперь ему приходилось думать о стиле. И это могло привести к самым печальным результатам.
Глава 21
Их было семеро, и Римо приготовился сделать шаг вправо, потом наискосок влево, сломать двоих, вернуться назад, сломать еще одного и начать все сначала. Это оказалось ненужным.
Самый здоровый – тот, с лицом из черного дерева, – выступил вперед. Его буйная шевелюра была подстрижена как живая зеленая изгородь. Он выставил руки вперед, расслабив кисти. Один из негров, не работающий в стиле "богомола" школы кунфу, рассмеялся.
Крупные сильные мужчины редко работают в стиле "богомола". Это для маленьких и слабых, чтобы уравнять шансы. Если эта горилла ускользнет от удара Римо, с Римо будет покончено одним ударом.
– Эй, Пигги, – крикнул тот, что смеялся. – Что прыгаешь, как педик?
Движения Пигги были очень быстрыми для человека его комплекции. Шаг вперед, удар в голову. Римо нырнул и воткнул пальцы ему в солнечное сплетение, потом, как мясник, ребром ладони рубанул шею, колено вверх – от лица ничего не осталось, и – чтобы покончить с этим – пальцами проткнул висок. Тело упало на татами без звука, на остатках лица было написано изумление. Левая рука так и осталась согнутой по-богомольи.
Их было шестеро – шесть ошарашенных лиц с широко раскрытыми глазами. И тут кому-то пришла в голову верная мысль – атаковать всем сразу. Все это было похоже на массовые беспорядки на расовой почве – только погромщики непонятно почему были в борцовских одеяниях.
– Держи вонючку! Убей бледнолицего! Убей!
Их вопли эхом отскакивали от стен зала. Римо посмотрел на Чиуна, надеясь прочитать похвалу на его лице. Ошибка. Черная рука воткнулась ему в лицо, и он увидел ночное небо, усыпанное яркими звездами, а потом он понял, что падает, и увидел, как татами стремительно надвигается на него, перед ним возникли руки и ноги, и черные кулаки, и вытянутые пальцы, и он почувствовал, как чья-то нога вот-вот вонзится ему в пах.
Одной рукой он зацепил эту ногу чуть повыше икры, и, воспользовавшись скоростью падения, перекинул тело, с которым эта нога соединялась, через голову. Потом ногой ударил в чей-то пах, и, перекувырнувшись, встал на ноги.
Затем схватил одну из пышных причесок и ударил по ней сверху, размозжив череп.
Безжизненное тело плюхнулось на татами. Еще один черный пояс нанес удар ногой. Римо схватил его за щиколотку и протащил ногу вперед, а когда тело оказалось совсем рядом, он резко поднял вверх большой палец и воткнул его негру в спину, разорвав почку. Потом отшвырнул визжащее тело в сторону.
Теперь их было четверо, и они уже не так горели желанием уделать белую вонючку. Один, нежно гладящий сломанное колено, уже явно был преисполнен братских чувств. Три черных пояса полукругом обступили Римо.
– Все вместе, разом. Вперед. На счет три, – сказал один. Это было разумно. Он был очень черен, черен как ночь, борода клочьями торчала в стороны. Даже глаза у него были без белков – просто черные факелы ненависти.
На лбу выступил пот. Ему не следовало бы так открыто демонстрировать свою ненависть – это мешало держать себя в руках.
– Не похоже на кино, а, Чернушка? – спросил Римо и рассмеялся.
– М-мать, – прохрипел черный пояс слева от Римо.
– Это мольба о помощи? Или полслова? – спросил Римо.
– Раз! – крикнул тот, что ненавидел.
– Два! – крикнул тот, что ненавидел.
– Три! – крикнул тот, что ненавидел и нанес удар ногой, а двое других – прямые в голову.
Римо опять нырнул и оказался за спиной у того, что ненавидел. Он развернулся, зацепил его ногу и резко крутанул. Они оказались рядом с ящиком, наполненным бобами. В этом ящике бобы лежали слоем в восемь дюймов, и тренеры и ученики укрепляли пальцы, тыкая руками в эти бобы. Римо резко ткнул рукой в бобы, но не достал до дна.
А не достал он до дна по одной простой причине – просто между рукой и дном оказалось ненавидящее лицо. Впрочем, оно уже перестало ненавидеть, потому что, войдя в ящик на такой скорости, перестало быть лицом. Оно стало бесформенной массой. Бобы впились в глаза. Глядя сверху, казалось, что черный пояс, ослабевший от ненависти и страха, пил со дна ящика, спрятав голову в бобах. Кровь проступила сквозь бобы, и они начали разбухать.
Римо в ритме вальса прошелся туда, где лежали кирпичи, черепица, кафельные плитки. А два оставшихся черных пояса размахивали руками и ногами в районе его головы. Он поднял с пола два куска серого кирпича и начал насвистывать, отражая удары рук и ног и задавая ритм ударами кирпичей друг о друга.
Уйдя от одного из ударов, он стукнул кирпичами друг о друга, но между ними выросла прическа "афро". Где-то внутри густой копны волос была голова.
Кирпичи отчаянно пытались встретиться. Но они раскололись. Как и голова под пышной шевелюрой.
Прическа и голова с разинутым ртом грохнулись на татами. Остатки кирпича полетели в воздух. У последнего негра взвился в воздух локоть, но пролетел мимо цели, и он очень выразительно изрек:
– М-м-мать!
Он стоял перед Римо, руки бессильно опущены, лоб покрыт потом.
– Не знаю, что в тебе такого, но я ничего не могу поделать.
– Ага, – сказал Римо. – Извини, приятель.
– Пошел ты, вонючка, – тяжело дыша, ответил негр.
– Вот так-то, дорогой, – произнес Римо, и, когда негр предпринял последнюю отчаянную попытку, перебил ему горло ребром ладони.
Труп еще бился в конвульсиях, а Римо уже снял со всех черные пояса и направился к тому, у которого было сломано колено, и который пытался уползти в раздевалку. Он помахал черным поясом перед его лицом.
– Хочешь легко и без забот заработать еще один?
– Нет, ничего не хочу.
– Не хочешь убить белую вонючку?
– Нет! – заорал черный пояс, стоя на четвереньках.
– Да ладно! Неужто ты из тех, которые показывают свою храбрость только в пустых поездах метро, да еще среди маленьких детей?
– Послушай, я не хочу лишних неприятностей. Я ничего не сделал! Почему ты такой жестокий?
– Ты хочешь сказать, что когда вы уродуете кого-то – это революция? А когда кто-то бьет вас – это жестокость?
– Нет! – Негр закрыл голову руками в ожидании удара. Римо пожал плечами.
– Отдай ему черный пояс школы Киото! – пропел Чиун. Римо заметил, как краска гнева залила лицо Киото, но он быстро взял себя в руки.
– Впрочем, если пожелаете, – самым милым тоном сказал Чиун Киото, – вы, наставник с многолетним опытом, могли бы научить боевым искусствам моего скромного ученика, с которым я едва перемолвился несколькими словами.
– Это не скромный ученик, – отозвался Киото. – И вы научили его не боевому искусству, а обучили принципам школы Синанджу.
– Материалом для школы Синанджу стал всего лишь белый человек. Но – делать нечего – приходится работать с тем, что есть, и нам пришлось постараться и поработать получше. – Черный пояс со сломанным коленом на четвереньках уползал в раздевалку. Киото обернулся на звук, и Чиун сказал:
– У этого человека есть все данные, чтобы стать чемпионом. Я расскажу вашему достопочтенному отцу, каких успехов вы добились в подготовке легкоатлетов.
Он будет счастлив узнать, что вы бросили опасное и рискованное ремесло.
Римо аккуратно свернул черный пояс, подошел к Киото и швырнул пояс ему:
– Продайте его еще кому-нибудь.
Школа каратэ выглядела так, будто по ней только что пронесся смерч.
Чиун казался счастливым, но сказал:
– Достойно сожаления. Твоя левая рука все еще не выпрямляется как должно.
Лицо Мэй Сун было пепельного цвета.
– Я думала… мне казалось… американцы… слабые.
– Еще какие! – заулыбался Чиун.
– Спасибо, что привела меня сюда, – сказал Римо. Хочешь сходить еще куда-нибудь?
– Да, – ответила Мэй Сун, помолчав. – Я хочу есть.
Самый здоровый – тот, с лицом из черного дерева, – выступил вперед. Его буйная шевелюра была подстрижена как живая зеленая изгородь. Он выставил руки вперед, расслабив кисти. Один из негров, не работающий в стиле "богомола" школы кунфу, рассмеялся.
Крупные сильные мужчины редко работают в стиле "богомола". Это для маленьких и слабых, чтобы уравнять шансы. Если эта горилла ускользнет от удара Римо, с Римо будет покончено одним ударом.
– Эй, Пигги, – крикнул тот, что смеялся. – Что прыгаешь, как педик?
Движения Пигги были очень быстрыми для человека его комплекции. Шаг вперед, удар в голову. Римо нырнул и воткнул пальцы ему в солнечное сплетение, потом, как мясник, ребром ладони рубанул шею, колено вверх – от лица ничего не осталось, и – чтобы покончить с этим – пальцами проткнул висок. Тело упало на татами без звука, на остатках лица было написано изумление. Левая рука так и осталась согнутой по-богомольи.
Их было шестеро – шесть ошарашенных лиц с широко раскрытыми глазами. И тут кому-то пришла в голову верная мысль – атаковать всем сразу. Все это было похоже на массовые беспорядки на расовой почве – только погромщики непонятно почему были в борцовских одеяниях.
– Держи вонючку! Убей бледнолицего! Убей!
Их вопли эхом отскакивали от стен зала. Римо посмотрел на Чиуна, надеясь прочитать похвалу на его лице. Ошибка. Черная рука воткнулась ему в лицо, и он увидел ночное небо, усыпанное яркими звездами, а потом он понял, что падает, и увидел, как татами стремительно надвигается на него, перед ним возникли руки и ноги, и черные кулаки, и вытянутые пальцы, и он почувствовал, как чья-то нога вот-вот вонзится ему в пах.
Одной рукой он зацепил эту ногу чуть повыше икры, и, воспользовавшись скоростью падения, перекинул тело, с которым эта нога соединялась, через голову. Потом ногой ударил в чей-то пах, и, перекувырнувшись, встал на ноги.
Затем схватил одну из пышных причесок и ударил по ней сверху, размозжив череп.
Безжизненное тело плюхнулось на татами. Еще один черный пояс нанес удар ногой. Римо схватил его за щиколотку и протащил ногу вперед, а когда тело оказалось совсем рядом, он резко поднял вверх большой палец и воткнул его негру в спину, разорвав почку. Потом отшвырнул визжащее тело в сторону.
Теперь их было четверо, и они уже не так горели желанием уделать белую вонючку. Один, нежно гладящий сломанное колено, уже явно был преисполнен братских чувств. Три черных пояса полукругом обступили Римо.
– Все вместе, разом. Вперед. На счет три, – сказал один. Это было разумно. Он был очень черен, черен как ночь, борода клочьями торчала в стороны. Даже глаза у него были без белков – просто черные факелы ненависти.
На лбу выступил пот. Ему не следовало бы так открыто демонстрировать свою ненависть – это мешало держать себя в руках.
– Не похоже на кино, а, Чернушка? – спросил Римо и рассмеялся.
– М-мать, – прохрипел черный пояс слева от Римо.
– Это мольба о помощи? Или полслова? – спросил Римо.
– Раз! – крикнул тот, что ненавидел.
– Два! – крикнул тот, что ненавидел.
– Три! – крикнул тот, что ненавидел и нанес удар ногой, а двое других – прямые в голову.
Римо опять нырнул и оказался за спиной у того, что ненавидел. Он развернулся, зацепил его ногу и резко крутанул. Они оказались рядом с ящиком, наполненным бобами. В этом ящике бобы лежали слоем в восемь дюймов, и тренеры и ученики укрепляли пальцы, тыкая руками в эти бобы. Римо резко ткнул рукой в бобы, но не достал до дна.
А не достал он до дна по одной простой причине – просто между рукой и дном оказалось ненавидящее лицо. Впрочем, оно уже перестало ненавидеть, потому что, войдя в ящик на такой скорости, перестало быть лицом. Оно стало бесформенной массой. Бобы впились в глаза. Глядя сверху, казалось, что черный пояс, ослабевший от ненависти и страха, пил со дна ящика, спрятав голову в бобах. Кровь проступила сквозь бобы, и они начали разбухать.
Римо в ритме вальса прошелся туда, где лежали кирпичи, черепица, кафельные плитки. А два оставшихся черных пояса размахивали руками и ногами в районе его головы. Он поднял с пола два куска серого кирпича и начал насвистывать, отражая удары рук и ног и задавая ритм ударами кирпичей друг о друга.
Уйдя от одного из ударов, он стукнул кирпичами друг о друга, но между ними выросла прическа "афро". Где-то внутри густой копны волос была голова.
Кирпичи отчаянно пытались встретиться. Но они раскололись. Как и голова под пышной шевелюрой.
Прическа и голова с разинутым ртом грохнулись на татами. Остатки кирпича полетели в воздух. У последнего негра взвился в воздух локоть, но пролетел мимо цели, и он очень выразительно изрек:
– М-м-мать!
Он стоял перед Римо, руки бессильно опущены, лоб покрыт потом.
– Не знаю, что в тебе такого, но я ничего не могу поделать.
– Ага, – сказал Римо. – Извини, приятель.
– Пошел ты, вонючка, – тяжело дыша, ответил негр.
– Вот так-то, дорогой, – произнес Римо, и, когда негр предпринял последнюю отчаянную попытку, перебил ему горло ребром ладони.
Труп еще бился в конвульсиях, а Римо уже снял со всех черные пояса и направился к тому, у которого было сломано колено, и который пытался уползти в раздевалку. Он помахал черным поясом перед его лицом.
– Хочешь легко и без забот заработать еще один?
– Нет, ничего не хочу.
– Не хочешь убить белую вонючку?
– Нет! – заорал черный пояс, стоя на четвереньках.
– Да ладно! Неужто ты из тех, которые показывают свою храбрость только в пустых поездах метро, да еще среди маленьких детей?
– Послушай, я не хочу лишних неприятностей. Я ничего не сделал! Почему ты такой жестокий?
– Ты хочешь сказать, что когда вы уродуете кого-то – это революция? А когда кто-то бьет вас – это жестокость?
– Нет! – Негр закрыл голову руками в ожидании удара. Римо пожал плечами.
– Отдай ему черный пояс школы Киото! – пропел Чиун. Римо заметил, как краска гнева залила лицо Киото, но он быстро взял себя в руки.
– Впрочем, если пожелаете, – самым милым тоном сказал Чиун Киото, – вы, наставник с многолетним опытом, могли бы научить боевым искусствам моего скромного ученика, с которым я едва перемолвился несколькими словами.
– Это не скромный ученик, – отозвался Киото. – И вы научили его не боевому искусству, а обучили принципам школы Синанджу.
– Материалом для школы Синанджу стал всего лишь белый человек. Но – делать нечего – приходится работать с тем, что есть, и нам пришлось постараться и поработать получше. – Черный пояс со сломанным коленом на четвереньках уползал в раздевалку. Киото обернулся на звук, и Чиун сказал:
– У этого человека есть все данные, чтобы стать чемпионом. Я расскажу вашему достопочтенному отцу, каких успехов вы добились в подготовке легкоатлетов.
Он будет счастлив узнать, что вы бросили опасное и рискованное ремесло.
Римо аккуратно свернул черный пояс, подошел к Киото и швырнул пояс ему:
– Продайте его еще кому-нибудь.
Школа каратэ выглядела так, будто по ней только что пронесся смерч.
Чиун казался счастливым, но сказал:
– Достойно сожаления. Твоя левая рука все еще не выпрямляется как должно.
Лицо Мэй Сун было пепельного цвета.
– Я думала… мне казалось… американцы… слабые.
– Еще какие! – заулыбался Чиун.
– Спасибо, что привела меня сюда, – сказал Римо. Хочешь сходить еще куда-нибудь?
– Да, – ответила Мэй Сун, помолчав. – Я хочу есть.
Глава 22
Во время долгого перехода ничего подобного не случалось. В те дни, когда им приходилось скрываться в пещерах Яньаня, ничего подобного не случалось. И в идеях Мао Цзэдуна ответа не находилось. И даже в самом духе Мао ответа не было.
Генерал Лю заставил себя вежливо выслушать новости, которые принес ему гонец. В гнилые времена империи, зло, содержащееся в сообщении, пало бы на голову гонца. Но времена наступили новые, и генерал Лю просто сказал:
– Вы можете идти. Благодарю вас, товарищ.
Ничего подобного никогда раньше не случалось. Гонец отдал честь и ушел, закрыв за собой дверь. Генерал Лю проводил его взглядом и остался один в комнате без окон, где пахло масляной краской, где стоял всего один стул и кровать, а вентиляция работала ужасно.
Другие генералы пусть живут в роскоши, но народный генерал не должен подчеркивать свое высокое положение. Другие генералы пусть строят себе дворцы как у императоров, но только не он. Он был подлинно народным генералом – он хоронил своих братьев в горах, и оставил под снегом сестру, он в тринадцать лет был призван на работы на полях мандарина, а его сестра в то же время – на работу в постели мандарина.
Величие генерала Лю как народного генерала заключалось не в его важности и чванстве, а в его жизненном опыте. Он за десять миль нюхом мог почуять, что за противник перед ним. Он видел, как солдаты насилуют и грабят, но он видел и то, как солдаты возводят города и строят школы. Он видел, как один человек может уничтожить целый взвод. Но он никогда раньше не видел то, что видел сейчас. И кто бы мог подумать, что это происходит в Америке – в стране, где все так обожают бытовые удобства и легкую жизнь!
Он снова взглянул на записку, которую держал в руке, и вспомнил все записки, которые ему приходилось читать в эти три дня, что он скрывается.
Сначала были наемные бандиты в Пуэрто-Рико. Не революционеры, но профессионалы в своем деле. Они потерпели неудачу.
Затем был Рикардо де Эстрана-и-Монтальдо-и-РисГернер, человек, о котором было известно, что у него не бывает промахов. Но и он потерпел неудачу.
Генерал Лю заставил себя вежливо выслушать новости, которые принес ему гонец. В гнилые времена империи, зло, содержащееся в сообщении, пало бы на голову гонца. Но времена наступили новые, и генерал Лю просто сказал:
– Вы можете идти. Благодарю вас, товарищ.
Ничего подобного никогда раньше не случалось. Гонец отдал честь и ушел, закрыв за собой дверь. Генерал Лю проводил его взглядом и остался один в комнате без окон, где пахло масляной краской, где стоял всего один стул и кровать, а вентиляция работала ужасно.
Другие генералы пусть живут в роскоши, но народный генерал не должен подчеркивать свое высокое положение. Другие генералы пусть строят себе дворцы как у императоров, но только не он. Он был подлинно народным генералом – он хоронил своих братьев в горах, и оставил под снегом сестру, он в тринадцать лет был призван на работы на полях мандарина, а его сестра в то же время – на работу в постели мандарина.
Величие генерала Лю как народного генерала заключалось не в его важности и чванстве, а в его жизненном опыте. Он за десять миль нюхом мог почуять, что за противник перед ним. Он видел, как солдаты насилуют и грабят, но он видел и то, как солдаты возводят города и строят школы. Он видел, как один человек может уничтожить целый взвод. Но он никогда раньше не видел то, что видел сейчас. И кто бы мог подумать, что это происходит в Америке – в стране, где все так обожают бытовые удобства и легкую жизнь!
Он снова взглянул на записку, которую держал в руке, и вспомнил все записки, которые ему приходилось читать в эти три дня, что он скрывается.
Сначала были наемные бандиты в Пуэрто-Рико. Не революционеры, но профессионалы в своем деле. Они потерпели неудачу.
Затем был Рикардо де Эстрана-и-Монтальдо-и-РисГернер, человек, о котором было известно, что у него не бывает промахов. Но и он потерпел неудачу.