Страница:
– А ревность, разве это не то же тщеславие? Это – тщеславие из-за любви; быть может, вы извиняете ее ради этой причины?
Мисс Лидия бросила на него исполненный достоинства взгляд и, обратясь к матросу, спросила его, когда галиот придет в порт.
– Послезавтра, если ветер не перестанет, – сказал он.
– Мне хотелось бы уже видеть Аяччо; это судно мне надоело.
Она встала, взяла под руку горничную и прошла несколько шагов по палубе. Орсо остался стоять у руля, не зная, провожать ли ее или прекратить этот разговор, который, казалось, сделался ей несносным.
– Хорошенькая девушка, клянусь кровью мадонны! – сказал матрос. – Если бы на моей койке все блохи были такие, как она, то я не жаловался бы, что они кусаются!
Мисс Лидия, может быть, услышала эту наивную похвалу своей красоте и рассердилась на нее, потому что она почти тотчас же сошла в свою каюту. Скоро ушел и Орсо. Как только он скрылся с палубы, вышла горничная и подвергла моряка допросу, после которого сообщила своей барышне следующее:
ballata, прерванная появлением Орсо, была сочинена на смерть его отца, полковника делла Реббиа, убитого два года тому назад. Матрос не сомневался, что Орсо возвращался на Корсику, как он выразился,
чтобы сделать вендетту, и утверждал, что скоро в местечке Пьетранера увидят сырое мясо. В переводе это народное выражение значило, что синьор Орсо предполагал убить двоих или троих, подозреваемых в умерщвлении его отца, которые, правда, находились по этому делу под следствием, но потом были обелены, потому что судьи, адвокаты, префект и жандармы держали их руку.
– На Корсике нет суда, – прибавил матрос, – и, по-моему, доброе ружье стоит дороже советника королевского суда. Когда есть враг, то нужно выбирать между тремя S.
[22]
Эти любопытные разъяснения значительно изменили отношение мисс Лидии к поручику делла Реббиа. В глазах романтической англичанки он стал с этого времени человеком, достойным внимания. Теперь этот беззаботный вид, этот развязный тон и хорошее расположение духа, сначала поселившие в ней предубеждение, сделались в ее глазах достоинствами, потому что показывали глубокую скрытность энергичной души, не дающей проникнуть наружу ни одному из своих чувств. Орсо показался ей чем-то вроде Фьеско
[23], скрывающего под внешним легкомыслием обширные планы; и хотя убить нескольких негодяев далеко не столь доблестный поступок, как освободить родную страну, но все-таки прекрасная месть прекрасна; кроме того, женщины любят, когда герой не политик. Только теперь мисс Лидия заметила, что у молодого поручика большие глаза, белые зубы, изящный стан, что он хорошо воспитан и вращался в хорошем обществе. На другой день она много говорила с ним, и этот разговор ее занимал. Она много расспрашивала его о родной стране; он интересно рассказывал о ней. Корсика, которую он оставил мальчиком, чтобы поступить сперва в училище, а потом в военную школу, осталась в его памяти окруженною поэтическим ореолом. Он воодушевлялся, говоря о ее горах, лесах, об оригинальных обычаях ее жителей. Как и следовало ожидать, мщение не раз являлось в его рассказах, потому что невозможно говорить о корсиканцах, не нападая на их страсть, вошедшую в пословицу, или не оправдывая ее. Орсо несколько удивил мисс Невиль, в общем осуждая бесконечные распри своих земляков. Он оправдывал, однако, крестьян, говоря, что вендетта есть дуэль бедных.
– Это в самом деле дуэль, – говорил он, – люди убивают друг друга только после вызова, сделанного по правилам. «Берегись, я берегусь» – такими словами обмениваются враги, прежде чем начать устраивать друг другу засады. У нас не больше убийств, чем везде; но вы никогда не найдете неблагородного повода к такому преступлению. У нас, это правда, много убийц, но нет ни одного вора.
Когда он говорил о мщении и убийстве, мисс Лидия внимательно смотрела на него, но не могла заметить на его лице ни малейшего следа волнения. Так как она решила, что он достаточно обладал силой духа, чтобы не дать никому проникнуть в свои мысли – конечно, никому, кроме нее, – то она продолжала твердо верить, что тень полковника делла Реббиа недолго будет ждать желанного удовлетворения.
Галиот был уже в виду Корсики. Хозяин судна называл достопримечательные места на побережье, и хотя все они были совершенно незнакомы мисс Лидии, ей доставляло некоторое удовольствие узнавать их названия. Нет ничего скучнее безымянного пейзажа. Иногда в зрительную трубу полковника был виден какой-нибудь островитянин, одетый в коричневый плащ, с длинным ружьем, скачущий по крутым склонам верхом на маленькой лошадке. Мисс Лидия в каждом видела бандита или, вернее, сына, спешащего мстить за смерть отца; но Орсо уверял, что это какой-нибудь житель соседнего местечка, едущий по своим делам, что ружье он возит с собою не столько по необходимости, сколько из щегольства и подчинения моде, точно так, как денди не выходит без изящной трости. Хотя ружье есть оружие менее благородное и поэтическое, чем стилет, но все-таки мисс Лидия находила, что мужчине оно идет больше, чем трость, и вспоминала, что все герои лорда Байрона умирают от пули, а не от классического кинжала.
После трехдневного плавания перед глазами наших путешественников развернулась великолепная панорама залива Аяччо. Справедливо сравнивают ее с видом Неаполитанского залива. А в то время, когда галиот входил в порт, горевший
маки, окутывая дымом
Punta di Girato, напоминал Везувий и усиливал сходство с заливом. Недоставало только, чтобы полчища Аттилы
[24]опустошили окрестности Неаполя, потому что вокруг Аяччо все мертво и пустынно. Вместо изящных зданий, открывающихся со всех сторон от Кастелламаре до мыса Мизены, вокруг залива Аяччо видны только мрачные
макида позади них лысые горы. Ни одной виллы, ни одного жилья. Лишь кое-где, на окружающих город высотах, белая постройка выделяется на зеленом фоне: это надгробные часовни, фамильные склепы. Все в этом пейзаже полно торжественной и печальной красоты.
Вид города, особенно в те времена, еще усиливал впечатление, произведенное пустынностью его окрестностей. На улицах нет никакого движения; встречаются немногие, и все одни и те же, праздные фигуры. Ни одной женщины, кроме нескольких крестьянок, привезших на продажу съестные припасы. Не слышно громкого говора, пения, смеха, как в итальянских городах. Иногда на бульваре под тенью дерева кучка вооруженных крестьян играет в карты; некоторые смотрят на игру. Они никогда не кричат, не спорят; если страсти разгорятся, то раздаются пистолетные выстрелы, которые всегда предшествуют угрозам. Корсиканец от природы важен и молчалив. Вечером появляется несколько желающих подышать свежим воздухом, но прогуливаются почти только одни иностранцы. Островитяне остаются у своих дверей; каждый настороже, как сокол на своем гнезде.
Мисс Лидия бросила на него исполненный достоинства взгляд и, обратясь к матросу, спросила его, когда галиот придет в порт.
– Послезавтра, если ветер не перестанет, – сказал он.
– Мне хотелось бы уже видеть Аяччо; это судно мне надоело.
Она встала, взяла под руку горничную и прошла несколько шагов по палубе. Орсо остался стоять у руля, не зная, провожать ли ее или прекратить этот разговор, который, казалось, сделался ей несносным.
– Хорошенькая девушка, клянусь кровью мадонны! – сказал матрос. – Если бы на моей койке все блохи были такие, как она, то я не жаловался бы, что они кусаются!
Мисс Лидия, может быть, услышала эту наивную похвалу своей красоте и рассердилась на нее, потому что она почти тотчас же сошла в свою каюту. Скоро ушел и Орсо. Как только он скрылся с палубы, вышла горничная и подвергла моряка допросу, после которого сообщила своей барышне следующее:
ballata, прерванная появлением Орсо, была сочинена на смерть его отца, полковника делла Реббиа, убитого два года тому назад. Матрос не сомневался, что Орсо возвращался на Корсику, как он выразился,
чтобы сделать вендетту, и утверждал, что скоро в местечке Пьетранера увидят сырое мясо. В переводе это народное выражение значило, что синьор Орсо предполагал убить двоих или троих, подозреваемых в умерщвлении его отца, которые, правда, находились по этому делу под следствием, но потом были обелены, потому что судьи, адвокаты, префект и жандармы держали их руку.
– На Корсике нет суда, – прибавил матрос, – и, по-моему, доброе ружье стоит дороже советника королевского суда. Когда есть враг, то нужно выбирать между тремя S.
[22]
Эти любопытные разъяснения значительно изменили отношение мисс Лидии к поручику делла Реббиа. В глазах романтической англичанки он стал с этого времени человеком, достойным внимания. Теперь этот беззаботный вид, этот развязный тон и хорошее расположение духа, сначала поселившие в ней предубеждение, сделались в ее глазах достоинствами, потому что показывали глубокую скрытность энергичной души, не дающей проникнуть наружу ни одному из своих чувств. Орсо показался ей чем-то вроде Фьеско
[23], скрывающего под внешним легкомыслием обширные планы; и хотя убить нескольких негодяев далеко не столь доблестный поступок, как освободить родную страну, но все-таки прекрасная месть прекрасна; кроме того, женщины любят, когда герой не политик. Только теперь мисс Лидия заметила, что у молодого поручика большие глаза, белые зубы, изящный стан, что он хорошо воспитан и вращался в хорошем обществе. На другой день она много говорила с ним, и этот разговор ее занимал. Она много расспрашивала его о родной стране; он интересно рассказывал о ней. Корсика, которую он оставил мальчиком, чтобы поступить сперва в училище, а потом в военную школу, осталась в его памяти окруженною поэтическим ореолом. Он воодушевлялся, говоря о ее горах, лесах, об оригинальных обычаях ее жителей. Как и следовало ожидать, мщение не раз являлось в его рассказах, потому что невозможно говорить о корсиканцах, не нападая на их страсть, вошедшую в пословицу, или не оправдывая ее. Орсо несколько удивил мисс Невиль, в общем осуждая бесконечные распри своих земляков. Он оправдывал, однако, крестьян, говоря, что вендетта есть дуэль бедных.
– Это в самом деле дуэль, – говорил он, – люди убивают друг друга только после вызова, сделанного по правилам. «Берегись, я берегусь» – такими словами обмениваются враги, прежде чем начать устраивать друг другу засады. У нас не больше убийств, чем везде; но вы никогда не найдете неблагородного повода к такому преступлению. У нас, это правда, много убийц, но нет ни одного вора.
Когда он говорил о мщении и убийстве, мисс Лидия внимательно смотрела на него, но не могла заметить на его лице ни малейшего следа волнения. Так как она решила, что он достаточно обладал силой духа, чтобы не дать никому проникнуть в свои мысли – конечно, никому, кроме нее, – то она продолжала твердо верить, что тень полковника делла Реббиа недолго будет ждать желанного удовлетворения.
Галиот был уже в виду Корсики. Хозяин судна называл достопримечательные места на побережье, и хотя все они были совершенно незнакомы мисс Лидии, ей доставляло некоторое удовольствие узнавать их названия. Нет ничего скучнее безымянного пейзажа. Иногда в зрительную трубу полковника был виден какой-нибудь островитянин, одетый в коричневый плащ, с длинным ружьем, скачущий по крутым склонам верхом на маленькой лошадке. Мисс Лидия в каждом видела бандита или, вернее, сына, спешащего мстить за смерть отца; но Орсо уверял, что это какой-нибудь житель соседнего местечка, едущий по своим делам, что ружье он возит с собою не столько по необходимости, сколько из щегольства и подчинения моде, точно так, как денди не выходит без изящной трости. Хотя ружье есть оружие менее благородное и поэтическое, чем стилет, но все-таки мисс Лидия находила, что мужчине оно идет больше, чем трость, и вспоминала, что все герои лорда Байрона умирают от пули, а не от классического кинжала.
После трехдневного плавания перед глазами наших путешественников развернулась великолепная панорама залива Аяччо. Справедливо сравнивают ее с видом Неаполитанского залива. А в то время, когда галиот входил в порт, горевший
маки, окутывая дымом
Punta di Girato, напоминал Везувий и усиливал сходство с заливом. Недоставало только, чтобы полчища Аттилы
[24]опустошили окрестности Неаполя, потому что вокруг Аяччо все мертво и пустынно. Вместо изящных зданий, открывающихся со всех сторон от Кастелламаре до мыса Мизены, вокруг залива Аяччо видны только мрачные
макида позади них лысые горы. Ни одной виллы, ни одного жилья. Лишь кое-где, на окружающих город высотах, белая постройка выделяется на зеленом фоне: это надгробные часовни, фамильные склепы. Все в этом пейзаже полно торжественной и печальной красоты.
Вид города, особенно в те времена, еще усиливал впечатление, произведенное пустынностью его окрестностей. На улицах нет никакого движения; встречаются немногие, и все одни и те же, праздные фигуры. Ни одной женщины, кроме нескольких крестьянок, привезших на продажу съестные припасы. Не слышно громкого говора, пения, смеха, как в итальянских городах. Иногда на бульваре под тенью дерева кучка вооруженных крестьян играет в карты; некоторые смотрят на игру. Они никогда не кричат, не спорят; если страсти разгорятся, то раздаются пистолетные выстрелы, которые всегда предшествуют угрозам. Корсиканец от природы важен и молчалив. Вечером появляется несколько желающих подышать свежим воздухом, но прогуливаются почти только одни иностранцы. Островитяне остаются у своих дверей; каждый настороже, как сокол на своем гнезде.
Глава 4
Побывав в комнате, где родился Наполеон, достав себе более или менее безгрешными средствами клочок от обоев из этой комнаты, мисс Лидия на другой день после приезда на Корсику почувствовала себя в самом печальном настроении духа, как и должно быть со всяким чужеземцем, приехавшим в страну, необщительность жителей которой как будто осуждает его на полное одиночество. Она пожалела о своей затее, но уехать сейчас же значило уронить свою репутацию неустрашимой путешественницы, и мисс Лидия решилась терпеть и как можно лучше убивать время. Утвердившись в этом благородном решении, она вынула карандаши и краски, набросала виды залива и сделала портрет загорелого мужика, продававшего дыни, как огородник на континенте, но имевшего белую бороду и вид самого свирепого негодяя в мире. Так как все это не могло развлечь ее, то она решилась вскружить голову потомку капралов, а сделать это было нетрудно, потому что Орсо совсем не торопился ехать в свою деревню и, казалось, с большим удовольствием оставался в Аяччо, несмотря на то что ни с кем здесь не встречался. Кроме того, мисс Лидия задалась благородной целью, а именно: цивилизовать этого дикаря и заставить его отказаться от мрачных намерений, которые привели его на родной остров. С тех пор, как она узнала его ближе, она решила, что было бы жаль пустить этого молодого человека навстречу гибели и что для нее было бы делом чести обратить корсиканца на путь истинный.
Дни проходили у наших путешественников следующим образом: утром полковник и Орсо шли на охоту; мисс Лидия рисовала или писала подругам, для того чтобы иметь возможность помечать письма «Аяччо». К шести часам мужчины возвращались, обремененные дичью; обедали, мисс Лидия пела, полковник засыпал, а молодые люди разговаривали до поздней ночи.
Какая-то формальность относительно паспорта принудила полковника Невиля сделать визит префекту. Страшно скучавший, как и большинство его сослуживцев, префект был в восторге, узнав о приезде англичанина, богача, светского человека и отца хорошенькой дочери. Он прекрасно принял его, осыпал предложениями услуг и очень скоро отдал ему визит. Полковник, только что выйдя из-за стола, удобно растянулся на софе и уже почти засыпал; дочь его пела у раскрытого фортепьяно; Орсо переворачивал ей ноты и смотрел на плечи и белокурые волосы певицы. Доложили о г-не префекте; фортепьяно смолкло, полковник встал, протер себе глаза и представил префекта дочери.
– Я не представляю вам господина делла Реббиа, – сказал он префекту, – потому что вы, без сомнения, знаете его.
– Вы сын полковника делла Реббиа? – спросил префект с несколько смущенным видом.
– Да, господин префект, – ответил Орсо.
– Я имел честь быть знакомым с вашим батюшкой.
Общие места разговора скоро истощились. Полковник не мог удержать зевоту; Орсо в качестве либерала не хотел говорить с представителем власти. Мисс Лидия старалась поддержать разговор. Префект ей в этом помогал и, очевидно, находил большое удовольствие в разговоре о Париже и о свете с женщиной, знакомой со всей европейскою знатью. Говоря, он от времени до времени со странным любопытством взглядывал на Орсо.
– Вы познакомились с господином Реббиа на континенте? – спросил он мисс Лидию.
Мисс Лидия несколько смущенно ответила, что они познакомились на галиоте, на котором приехали на Корсику.
– Вполне порядочный молодой человек, – заметил префект вполголоса. – А сказал он вам, – продолжал он еще тише, – с каким намерением он возвращается на Корсику?
Мисс Лидия приняла величественный вид.
– Я не спрашивала его об этом, можете спросить его сами.
Префект помолчал, но минуту спустя, слыша, что Орсо сказал полковнику несколько слов по-английски, он обратился к нему:
– Вы, оказывается, много путешествовали. Вы должны были забыть Корсику... и ее обычаи.
– Правда, я оставил ее еще очень молодым.
– Вы все еще служите в армии?
– Я на половинном жалованье, господин префект.
– Вы так долго были во французской армии, что – я не сомневаюсь в этом – сделались совершенным французом.
Напомнить корсиканцу, что он принадлежит к великой нации, вовсе не значит особенно польстить ему. Корсиканцы хотят быть особым народом и так хорошо оправдывают это притязание, что с ними нельзя не согласиться. Немного уязвленный, Орсо ответил:
– Вы думаете, господин префект, что корсиканцу, чтобы сделаться порядочным человеком, необходимо служить во французской армии?
– Конечно, нет, – сказал префект, – я этого нисколько не думаю; я говорю только о некоторых
обычаяхэтой страны, из которых иные совершенно нежелательно было бы наблюдать администратору.
Он сделал ударение на слове «обычаях» и принял самое важное выражение, на какое только была способна его физиономия. Вскоре он поднялся и ушел, взяв с мисс Лидии обещание навестить его жену в префектуре.
– Надо мне было ехать на Корсику, чтобы узнать, что такое префект! – сказала мисс Лидия, когда он вышел. – Впрочем, он показался мне довольно любезным.
– Что касается до меня, то я не могу сказать того же, – заметил Орсо. – Мне он кажется очень странным, вид у него надутый и таинственный.
Полковник заснул; мисс Лидия мельком взглянула на него и сказала, понизив голос:
– А я нахожу, что он вовсе не так таинствен, как вы думаете; мне кажется, я поняла его.
– Вы очень прозорливы, мисс Невиль; и если вы видите какой-нибудь смысл в словах, которые он только что сказал, то вы, наверно, сами вложили его в них.
– Эта фраза достойна маркиза Маскариля
[25], господин делла Реббиа; но... хотите, я дам вам доказательство моей проницательности? Я немножко колдунья и знаю, что думают люди, хотя видела их всего раза два.
– Боже мой, вы пугаете меня! Если вы умеете читать чужие мысли, я не знаю, радоваться мне этому или печалиться...
– Господин делла Реббиа! – продолжала мисс Лидия, краснея. – Мы знаем друг друга всего несколько дней; но на море и в дикой стране – я надеюсь, вы извините меня... – в дикой стране люди сходятся скорее, чем в свете. Поэтому не удивляйтесь, если я стану говорить с вами, как друг, о довольно интимных вещах, которых, может быть, не должен касаться посторонний.
– О, не говорите этого слова, мисс Невиль! Другое нравится мне гораздо больше.
– Итак, я должна сказать вам, что, не стараясь узнать вашу тайну, я узнала о ней кое-что, что меня огорчает. Я знаю горе, постигшее ваше семейство; мне много говорили о мстительном характере ваших земляков и их манере мстить... Не на это ли намекал префект?
– Мисс Лидия, как могли вы подумать!.. – И Орсо побледнел, как мертвец.
– Нет, – перебила она его, – я знаю, что вы человек чести. Вы сами сказали мне, что в вашей стране только простой народ применяет вендетту... которую вам было угодно назвать формой дуэли.
– Вы думаете, я способен стать убийцей?
– Из того, что я говорю с вами об этом, вы должны заключить, что я не сомневаюсь в вас. Если я об этом говорю, – продолжала она, опустив глаза, – то это потому, что я понимаю, что, вернувшись на родину, окруженный, может быть, варварскими предрассудками, вы... вам отрадно будет сознавать, что есть существо, уважающее вас за твердость в сопротивлении им. Не будем говорить об этих скверных вещах, – сказала она, вставая. – От них у меня болит голова, да и поздно. Вы не сердитесь на меня? Покойной ночи, по-английски.
И она протянула ему руку.
Орсо пожал ее с серьезным и растроганным видом.
– Мисс Лидия, – сказал он, – знаете ли, что есть минуты, когда во мне пробуждаются инстинкты родной страны? Иногда, когда я думаю о своем бедном отце, меня преследуют ужасные мысли. Благодаря вам я навсегда освободился от них. Благодарю вас, благодарю.
Он хотел продолжать, но мисс Лидия уронила чайную ложку, и звон ее разбудил полковника.
– Делла Реббиа, завтра в пять часов на охоту. Будьте точны.
– Хорошо, полковник.
Дни проходили у наших путешественников следующим образом: утром полковник и Орсо шли на охоту; мисс Лидия рисовала или писала подругам, для того чтобы иметь возможность помечать письма «Аяччо». К шести часам мужчины возвращались, обремененные дичью; обедали, мисс Лидия пела, полковник засыпал, а молодые люди разговаривали до поздней ночи.
Какая-то формальность относительно паспорта принудила полковника Невиля сделать визит префекту. Страшно скучавший, как и большинство его сослуживцев, префект был в восторге, узнав о приезде англичанина, богача, светского человека и отца хорошенькой дочери. Он прекрасно принял его, осыпал предложениями услуг и очень скоро отдал ему визит. Полковник, только что выйдя из-за стола, удобно растянулся на софе и уже почти засыпал; дочь его пела у раскрытого фортепьяно; Орсо переворачивал ей ноты и смотрел на плечи и белокурые волосы певицы. Доложили о г-не префекте; фортепьяно смолкло, полковник встал, протер себе глаза и представил префекта дочери.
– Я не представляю вам господина делла Реббиа, – сказал он префекту, – потому что вы, без сомнения, знаете его.
– Вы сын полковника делла Реббиа? – спросил префект с несколько смущенным видом.
– Да, господин префект, – ответил Орсо.
– Я имел честь быть знакомым с вашим батюшкой.
Общие места разговора скоро истощились. Полковник не мог удержать зевоту; Орсо в качестве либерала не хотел говорить с представителем власти. Мисс Лидия старалась поддержать разговор. Префект ей в этом помогал и, очевидно, находил большое удовольствие в разговоре о Париже и о свете с женщиной, знакомой со всей европейскою знатью. Говоря, он от времени до времени со странным любопытством взглядывал на Орсо.
– Вы познакомились с господином Реббиа на континенте? – спросил он мисс Лидию.
Мисс Лидия несколько смущенно ответила, что они познакомились на галиоте, на котором приехали на Корсику.
– Вполне порядочный молодой человек, – заметил префект вполголоса. – А сказал он вам, – продолжал он еще тише, – с каким намерением он возвращается на Корсику?
Мисс Лидия приняла величественный вид.
– Я не спрашивала его об этом, можете спросить его сами.
Префект помолчал, но минуту спустя, слыша, что Орсо сказал полковнику несколько слов по-английски, он обратился к нему:
– Вы, оказывается, много путешествовали. Вы должны были забыть Корсику... и ее обычаи.
– Правда, я оставил ее еще очень молодым.
– Вы все еще служите в армии?
– Я на половинном жалованье, господин префект.
– Вы так долго были во французской армии, что – я не сомневаюсь в этом – сделались совершенным французом.
Напомнить корсиканцу, что он принадлежит к великой нации, вовсе не значит особенно польстить ему. Корсиканцы хотят быть особым народом и так хорошо оправдывают это притязание, что с ними нельзя не согласиться. Немного уязвленный, Орсо ответил:
– Вы думаете, господин префект, что корсиканцу, чтобы сделаться порядочным человеком, необходимо служить во французской армии?
– Конечно, нет, – сказал префект, – я этого нисколько не думаю; я говорю только о некоторых
обычаяхэтой страны, из которых иные совершенно нежелательно было бы наблюдать администратору.
Он сделал ударение на слове «обычаях» и принял самое важное выражение, на какое только была способна его физиономия. Вскоре он поднялся и ушел, взяв с мисс Лидии обещание навестить его жену в префектуре.
– Надо мне было ехать на Корсику, чтобы узнать, что такое префект! – сказала мисс Лидия, когда он вышел. – Впрочем, он показался мне довольно любезным.
– Что касается до меня, то я не могу сказать того же, – заметил Орсо. – Мне он кажется очень странным, вид у него надутый и таинственный.
Полковник заснул; мисс Лидия мельком взглянула на него и сказала, понизив голос:
– А я нахожу, что он вовсе не так таинствен, как вы думаете; мне кажется, я поняла его.
– Вы очень прозорливы, мисс Невиль; и если вы видите какой-нибудь смысл в словах, которые он только что сказал, то вы, наверно, сами вложили его в них.
– Эта фраза достойна маркиза Маскариля
[25], господин делла Реббиа; но... хотите, я дам вам доказательство моей проницательности? Я немножко колдунья и знаю, что думают люди, хотя видела их всего раза два.
– Боже мой, вы пугаете меня! Если вы умеете читать чужие мысли, я не знаю, радоваться мне этому или печалиться...
– Господин делла Реббиа! – продолжала мисс Лидия, краснея. – Мы знаем друг друга всего несколько дней; но на море и в дикой стране – я надеюсь, вы извините меня... – в дикой стране люди сходятся скорее, чем в свете. Поэтому не удивляйтесь, если я стану говорить с вами, как друг, о довольно интимных вещах, которых, может быть, не должен касаться посторонний.
– О, не говорите этого слова, мисс Невиль! Другое нравится мне гораздо больше.
– Итак, я должна сказать вам, что, не стараясь узнать вашу тайну, я узнала о ней кое-что, что меня огорчает. Я знаю горе, постигшее ваше семейство; мне много говорили о мстительном характере ваших земляков и их манере мстить... Не на это ли намекал префект?
– Мисс Лидия, как могли вы подумать!.. – И Орсо побледнел, как мертвец.
– Нет, – перебила она его, – я знаю, что вы человек чести. Вы сами сказали мне, что в вашей стране только простой народ применяет вендетту... которую вам было угодно назвать формой дуэли.
– Вы думаете, я способен стать убийцей?
– Из того, что я говорю с вами об этом, вы должны заключить, что я не сомневаюсь в вас. Если я об этом говорю, – продолжала она, опустив глаза, – то это потому, что я понимаю, что, вернувшись на родину, окруженный, может быть, варварскими предрассудками, вы... вам отрадно будет сознавать, что есть существо, уважающее вас за твердость в сопротивлении им. Не будем говорить об этих скверных вещах, – сказала она, вставая. – От них у меня болит голова, да и поздно. Вы не сердитесь на меня? Покойной ночи, по-английски.
И она протянула ему руку.
Орсо пожал ее с серьезным и растроганным видом.
– Мисс Лидия, – сказал он, – знаете ли, что есть минуты, когда во мне пробуждаются инстинкты родной страны? Иногда, когда я думаю о своем бедном отце, меня преследуют ужасные мысли. Благодаря вам я навсегда освободился от них. Благодарю вас, благодарю.
Он хотел продолжать, но мисс Лидия уронила чайную ложку, и звон ее разбудил полковника.
– Делла Реббиа, завтра в пять часов на охоту. Будьте точны.
– Хорошо, полковник.
Глава 5
На другой день, незадолго до возвращения охотников, подходя к гостинице, после прогулки со своей горничной по морскому берегу, мисс Невиль заметила въезжавшую в город молодую женщину в черном, верхом на маленькой, но ретивой лошадке, в сопровождении кого-то, вроде крестьянина, тоже верхом, одетого в куртку из коричневого сукна с разодранными локтями, с тыквенной кубышкой на перевязи, с пистолетом, висевшим у пояса, с ружьем в руках, конец ложа которого помещался в кожаном кармане, приделанном к луке седла, словом, в полном костюме разбойника из мелодрамы или корсиканского обывателя в дороге. Внимание мисс Невиль прежде всего привлекла к себе замечательная красота женщины. Ей было на вид лет двадцать. Она была высокого роста, бела лицом; у нее были темно-голубые глаза, розовые губы, зубы будто из эмали. В выражении ее лица можно было разом прочесть гордость, беспокойство и печаль. На голове у нее был надет
mezzaro, вуаль, введенная на Корсике генуэзцами и очень идущая женщинам. Длинные каштановые косы обвивали ей голову, как тюрбан. Одежда на ней была опрятная, но совсем простая.
Мисс Лидия уже успела рассмотреть женщину в
mezzaro, когда та остановилась спросить у прохожего о чем-то, судя по выражению ее глаз, очень ее интересовавшем; получив ответ, она ударила лошадь хлыстом и поехала крупной рысью. Она остановилась у дверей гостиницы, где жили сэр Томас Невиль и Орсо. Здесь, обменявшись несколькими словами с хозяином, молодая женщина ловко соскочила с лошади и уселась на каменной скамье около входной двери, а ее конюх повел лошадей на конюшню. Мисс Лидия в своем парижском костюме прошла мимо незнакомки, но та даже не подняла глаз. Открыв через четверть часа свое окно, мисс Лидия увидела ее сидящей на том же месте и в том же положении. Скоро показались возвращавшиеся с охоты полковник и Орсо. Тогда хозяин сказал незнакомке в трауре несколько слов и показал ей пальцем на молодого делла Реббиа. Она покраснела, быстро поднялась, сделала несколько шагов и остановилась как бы в смущении. Он с любопытством на нее глядел.
– Вы Орсо Антонио делла Реббиа? – спросила она взволнованно. – Я Коломба.
– Коломба! – воскликнул Орсо.
И он обнял ее и нежно поцеловал, что немного удивило полковника с дочерью, потому что в Англии не целуются на улице.
– Брат, простите меня за то, что я приехала без вашего приказания, но я узнала от наших друзей, что вы уже здесь, а для меня такая радость видеть вас...
Орсо поцеловал ее еще раз; потом, обратясь к полковнику, сказал:
– Это моя сестра. Я ни за что не узнал бы ее, если бы она не назвала себя... Коломба, полковник сэр Томас Невиль... Полковник, прошу вас извинить меня, но сегодня я не могу обедать с вами. Сестра...
– А, черт возьми! Где же вы будете обедать? – воскликнул полковник. – Вы очень хорошо знаете, что в этом проклятом трактире всего один обед, и тот наш. Мадемуазель доставит моей дочери большое удовольствие, если согласится присоединиться к нам.
Коломба посмотрела на брата, тот не заставил долго просить себя, и все вместе вошли в самую большую комнату гостиницы, служившую полковнику приемной и столовой. Мадемуазель делла Реббиа, представленная мисс Невиль, сделала ей низкий реверанс, но не сказала ни слова. Видно было, что она очень смущена и что ей, может быть, первый раз в жизни приходится быть в обществе иностранцев, да к тому же еще из высшего общества. Впрочем, в ее манерах не было ничего, напоминавшего провинцию; оригинальность искупала в ней неловкость. Она даже понравилась этим мисс Лидии, и так как в гостинице, которой завладел полковник со своей свитой, не было больше свободных комнат, то мисс Лидия простерла свою снисходительность или свое любопытство до того, что предложила постлать постель для мадемуазель делла Реббиа в своей собственной комнате.
Коломба пробормотала какую-то благодарность и поспешила за горничной мисс Невиль, чтобы немного привести в порядок свой туалет, что было необходимо после пыльной дороги в самую жару.
Войдя в зал, она остановилась перед ружьями полковника, которые охотники только что поставили в угол.
– Славные ружья, – сказала она. – Брат, это ваши?
– Нет, это английские ружья полковника. Они так же хороши, как и красивы.
– Мне очень хотелось бы, чтобы и у вас было такое.
– Из этих трех одно, разумеется, принадлежит делла Реббиа. Он превосходно владеет им! Сегодня, например, четырнадцать выстрелов – четырнадцать штук дичи.
Сейчас же началась борьба великодушия, в которой Орсо был побежден, к великому удовольствию его сестры, что можно было заметить по выражению детской радости, внезапно заблестевшей на ее за секунду до этого серьезном лице.
– Выбирайте, друг мой, – говорил полковник.
Орсо отказывался.
– Ну, так ваша сестра выберет за вас.
Коломба не заставила его повторять и взяла проще всех отделанное ружье: это было превосходное ружье Ментона
[26], большого калибра.
– Наверно, хорошо бьет, – сказала она.
Брат не знал, как благодарить полковника; очень кстати подоспевший обед вывел его из затруднения. Мисс Лидия была в восторге, видя, что Коломба, которая оказала некоторое сопротивление, когда ее хотели посадить за стол, и уступила только после взгляда своего брата, как добрая католичка, перекрестилась перед обедом. «Хорошо, – сказала Лидия про себя, – вот первобытная натура». И она решила сделать побольше интересных наблюдений над этой молодой представительницей старых корсиканских нравов. Что касается Орсо, то он, очевидно, был не в своей тарелке; без сомнения, он боялся, как бы его сестра не сказала или не сделала чего-нибудь отдающего деревней. Но Коломба постоянно взглядывала на него и все свои движения сообразовывала с движениями брата. Иногда она пристально смотрела на него с каким-то странным печальным выражением, и, если глаза Орсо встречались с ее глазами, он первый отводил их в сторону, как будто бы хотел избегнуть вопроса, который мысленно обращала к нему сестра и который он слишком хорошо понимал. Говорили по-французски, потому что полковник очень плохо изъяснялся по-итальянски. Коломба понимала французский язык и даже недурно произносила те немногие слова, которыми она была вынуждена обмениваться со своими хозяевами.
После обеда полковник, заметивший какую-то принужденность между братом и сестрой, спросил со своей обычной откровенностью, не желает ли Орсо поговорить наедине с Коломбой, и вызвался с дочерью перейти в соседнюю комнату. Но Орсо поспешил поблагодарить его и сказал, что у них будет много времени для разговоров в Пьетранере. Так называлась деревня, где он должен был жить.
Полковник занял свое привычное место на софе, а мисс Невиль, перепробовав несколько тем для разговора и отчаявшись заставить разговориться прекрасную Коломбу, попросила Орсо прочесть ей какую-нибудь песнь из Данте: это был ее любимый поэт. Орсо выбрал ту песнь из
Ада, где говорится о Франческе да Римини, и начал старательно декламировать эти изящные терцины, так ясно выражающие опасность читать вдвоем книгу о любви. По мере того как он читал, Коломба придвигалась к столу, поднимала свою склоненную голову; ее расширенные зрачки блестели необыкновенным огнем; она то бледнела, то краснела; ей не сиделось на месте. Прекрасная итальянская натура понимает поэзию, не нуждаясь в каком-нибудь педанте, который указывал бы на ее красоты.
– Как хорошо! – воскликнула она, когда чтение кончилось. – Брат, кто это написал?
Орсо несколько смутился, а мисс Лидия ответила, улыбаясь, что написал это один флорентийский поэт, умерший много веков назад.
– Я дам тебе читать Данте, когда мы будем в Пьетранере, – сказал Орсо.
– Боже мой, как это хорошо! – повторяла Коломба.
И она повторила три или четыре удержанные ею в памяти терцины сначала потихоньку, а потом, воодушевясь, продекламировала их громко и с большим выражением, чем то, какое вложил в них, читая, ее брат.
– Вы, кажется, очень любите поэзию, – сказала удивленная мисс Лидия. – Как я завидую вам! Вы будете читать Данте, как новую книгу.
– Видите, мисс Невиль, какою силою обладают стихи Данте! – сказал Орсо. – Они волнуют даже дикарку, знающую только свое «Отче наш»... Но я ошибаюсь. Мне помнится, что Коломба знаток в этом деле. Еще совсем ребенком она занималась стихотворством, и отец писал мне, что она величайшая
voceratriceв Пьетранере и на две мили кругом.
Коломба умоляющими глазами посмотрела на брата. Мисс Невиль слышала о корсиканских импровизаторшах и умирала от желания послушать одну из них. Поэтому она начала усердно просить Коломбу показать ей образец своего таланта. Орсо вступился, досадуя на себя, зачем вспомнил о поэтическом таланте сестры. Он клялся, что нет ничего проще, чем корсиканская
ballata, уверял, что слушать корсиканские стихи после Данте – значит изменять своей стране, и только раздразнил каприз мисс Невиль, так что наконец принужден был обратиться к сестре.
– Ну, хорошо, скажи что-нибудь, но только покороче.
Коломба вздохнула, с минуту внимательно смотрела на скатерть, покрывавшую стол, потом на балки потолка; наконец, закрыв рукой глаза, как те птицы, которые успокаиваются и думают, что их никто не видит, когда они сами ничего не видят, она запела неуверенным голосом следующую
serenata:
– Ваша песня прелестна, – сказала мисс Лидия, – мне хочется, чтобы вы записали ее мне в альбом. Я переведу ее на английский язык и положу на музыку.
Храбрый полковник, не понявший ни слова, к комплиментам дочери присоединил и свои. Потом он прибавил:
mezzaro, вуаль, введенная на Корсике генуэзцами и очень идущая женщинам. Длинные каштановые косы обвивали ей голову, как тюрбан. Одежда на ней была опрятная, но совсем простая.
Мисс Лидия уже успела рассмотреть женщину в
mezzaro, когда та остановилась спросить у прохожего о чем-то, судя по выражению ее глаз, очень ее интересовавшем; получив ответ, она ударила лошадь хлыстом и поехала крупной рысью. Она остановилась у дверей гостиницы, где жили сэр Томас Невиль и Орсо. Здесь, обменявшись несколькими словами с хозяином, молодая женщина ловко соскочила с лошади и уселась на каменной скамье около входной двери, а ее конюх повел лошадей на конюшню. Мисс Лидия в своем парижском костюме прошла мимо незнакомки, но та даже не подняла глаз. Открыв через четверть часа свое окно, мисс Лидия увидела ее сидящей на том же месте и в том же положении. Скоро показались возвращавшиеся с охоты полковник и Орсо. Тогда хозяин сказал незнакомке в трауре несколько слов и показал ей пальцем на молодого делла Реббиа. Она покраснела, быстро поднялась, сделала несколько шагов и остановилась как бы в смущении. Он с любопытством на нее глядел.
– Вы Орсо Антонио делла Реббиа? – спросила она взволнованно. – Я Коломба.
– Коломба! – воскликнул Орсо.
И он обнял ее и нежно поцеловал, что немного удивило полковника с дочерью, потому что в Англии не целуются на улице.
– Брат, простите меня за то, что я приехала без вашего приказания, но я узнала от наших друзей, что вы уже здесь, а для меня такая радость видеть вас...
Орсо поцеловал ее еще раз; потом, обратясь к полковнику, сказал:
– Это моя сестра. Я ни за что не узнал бы ее, если бы она не назвала себя... Коломба, полковник сэр Томас Невиль... Полковник, прошу вас извинить меня, но сегодня я не могу обедать с вами. Сестра...
– А, черт возьми! Где же вы будете обедать? – воскликнул полковник. – Вы очень хорошо знаете, что в этом проклятом трактире всего один обед, и тот наш. Мадемуазель доставит моей дочери большое удовольствие, если согласится присоединиться к нам.
Коломба посмотрела на брата, тот не заставил долго просить себя, и все вместе вошли в самую большую комнату гостиницы, служившую полковнику приемной и столовой. Мадемуазель делла Реббиа, представленная мисс Невиль, сделала ей низкий реверанс, но не сказала ни слова. Видно было, что она очень смущена и что ей, может быть, первый раз в жизни приходится быть в обществе иностранцев, да к тому же еще из высшего общества. Впрочем, в ее манерах не было ничего, напоминавшего провинцию; оригинальность искупала в ней неловкость. Она даже понравилась этим мисс Лидии, и так как в гостинице, которой завладел полковник со своей свитой, не было больше свободных комнат, то мисс Лидия простерла свою снисходительность или свое любопытство до того, что предложила постлать постель для мадемуазель делла Реббиа в своей собственной комнате.
Коломба пробормотала какую-то благодарность и поспешила за горничной мисс Невиль, чтобы немного привести в порядок свой туалет, что было необходимо после пыльной дороги в самую жару.
Войдя в зал, она остановилась перед ружьями полковника, которые охотники только что поставили в угол.
– Славные ружья, – сказала она. – Брат, это ваши?
– Нет, это английские ружья полковника. Они так же хороши, как и красивы.
– Мне очень хотелось бы, чтобы и у вас было такое.
– Из этих трех одно, разумеется, принадлежит делла Реббиа. Он превосходно владеет им! Сегодня, например, четырнадцать выстрелов – четырнадцать штук дичи.
Сейчас же началась борьба великодушия, в которой Орсо был побежден, к великому удовольствию его сестры, что можно было заметить по выражению детской радости, внезапно заблестевшей на ее за секунду до этого серьезном лице.
– Выбирайте, друг мой, – говорил полковник.
Орсо отказывался.
– Ну, так ваша сестра выберет за вас.
Коломба не заставила его повторять и взяла проще всех отделанное ружье: это было превосходное ружье Ментона
[26], большого калибра.
– Наверно, хорошо бьет, – сказала она.
Брат не знал, как благодарить полковника; очень кстати подоспевший обед вывел его из затруднения. Мисс Лидия была в восторге, видя, что Коломба, которая оказала некоторое сопротивление, когда ее хотели посадить за стол, и уступила только после взгляда своего брата, как добрая католичка, перекрестилась перед обедом. «Хорошо, – сказала Лидия про себя, – вот первобытная натура». И она решила сделать побольше интересных наблюдений над этой молодой представительницей старых корсиканских нравов. Что касается Орсо, то он, очевидно, был не в своей тарелке; без сомнения, он боялся, как бы его сестра не сказала или не сделала чего-нибудь отдающего деревней. Но Коломба постоянно взглядывала на него и все свои движения сообразовывала с движениями брата. Иногда она пристально смотрела на него с каким-то странным печальным выражением, и, если глаза Орсо встречались с ее глазами, он первый отводил их в сторону, как будто бы хотел избегнуть вопроса, который мысленно обращала к нему сестра и который он слишком хорошо понимал. Говорили по-французски, потому что полковник очень плохо изъяснялся по-итальянски. Коломба понимала французский язык и даже недурно произносила те немногие слова, которыми она была вынуждена обмениваться со своими хозяевами.
После обеда полковник, заметивший какую-то принужденность между братом и сестрой, спросил со своей обычной откровенностью, не желает ли Орсо поговорить наедине с Коломбой, и вызвался с дочерью перейти в соседнюю комнату. Но Орсо поспешил поблагодарить его и сказал, что у них будет много времени для разговоров в Пьетранере. Так называлась деревня, где он должен был жить.
Полковник занял свое привычное место на софе, а мисс Невиль, перепробовав несколько тем для разговора и отчаявшись заставить разговориться прекрасную Коломбу, попросила Орсо прочесть ей какую-нибудь песнь из Данте: это был ее любимый поэт. Орсо выбрал ту песнь из
Ада, где говорится о Франческе да Римини, и начал старательно декламировать эти изящные терцины, так ясно выражающие опасность читать вдвоем книгу о любви. По мере того как он читал, Коломба придвигалась к столу, поднимала свою склоненную голову; ее расширенные зрачки блестели необыкновенным огнем; она то бледнела, то краснела; ей не сиделось на месте. Прекрасная итальянская натура понимает поэзию, не нуждаясь в каком-нибудь педанте, который указывал бы на ее красоты.
– Как хорошо! – воскликнула она, когда чтение кончилось. – Брат, кто это написал?
Орсо несколько смутился, а мисс Лидия ответила, улыбаясь, что написал это один флорентийский поэт, умерший много веков назад.
– Я дам тебе читать Данте, когда мы будем в Пьетранере, – сказал Орсо.
– Боже мой, как это хорошо! – повторяла Коломба.
И она повторила три или четыре удержанные ею в памяти терцины сначала потихоньку, а потом, воодушевясь, продекламировала их громко и с большим выражением, чем то, какое вложил в них, читая, ее брат.
– Вы, кажется, очень любите поэзию, – сказала удивленная мисс Лидия. – Как я завидую вам! Вы будете читать Данте, как новую книгу.
– Видите, мисс Невиль, какою силою обладают стихи Данте! – сказал Орсо. – Они волнуют даже дикарку, знающую только свое «Отче наш»... Но я ошибаюсь. Мне помнится, что Коломба знаток в этом деле. Еще совсем ребенком она занималась стихотворством, и отец писал мне, что она величайшая
voceratriceв Пьетранере и на две мили кругом.
Коломба умоляющими глазами посмотрела на брата. Мисс Невиль слышала о корсиканских импровизаторшах и умирала от желания послушать одну из них. Поэтому она начала усердно просить Коломбу показать ей образец своего таланта. Орсо вступился, досадуя на себя, зачем вспомнил о поэтическом таланте сестры. Он клялся, что нет ничего проще, чем корсиканская
ballata, уверял, что слушать корсиканские стихи после Данте – значит изменять своей стране, и только раздразнил каприз мисс Невиль, так что наконец принужден был обратиться к сестре.
– Ну, хорошо, скажи что-нибудь, но только покороче.
Коломба вздохнула, с минуту внимательно смотрела на скатерть, покрывавшую стол, потом на балки потолка; наконец, закрыв рукой глаза, как те птицы, которые успокаиваются и думают, что их никто не видит, когда они сами ничего не видят, она запела неуверенным голосом следующую
serenata:
– Вот благовоспитанная горлинка, – воскликнул Орсо, целуя сестру в волнении, противоречившем его делано шутливому тону.
Девушка и горлинка
В долине, далеко за горами, солнце светит только час в день. В той долине есть мрачный дом, и трава растет на его пороге. Двери, окна всегда заперты. Дым не идет из трубы. Но в полдень, когда туда заглядывает солнце, отворяется окно, и девушка – сиротка прядет на прялке. Она прядет и поет за работой печальную песню. Однажды в весенний день горлинка села на соседнее дерево и слушала пение молодой девушки. «Молодая девушка, – сказала она, – ты не одна плачешь. Жестокий ястреб унес у меня друга». – «Горлинка, покажи мне, где ястреб-похититель; если б он даже был под облаками, я сейчас же свалю его на землю. Но мне, бедной, кто мне отдаст моего брата? Мой брат теперь в далекой стране». – «Молодая девушка, скажи мне, где твой брат, и мои крылья снесут меня к нему».
– Ваша песня прелестна, – сказала мисс Лидия, – мне хочется, чтобы вы записали ее мне в альбом. Я переведу ее на английский язык и положу на музыку.
Храбрый полковник, не понявший ни слова, к комплиментам дочери присоединил и свои. Потом он прибавил: