Георгос покачал головой.
– Должен признаться, что Леонидас разочаровал и меня. Сколько раз мне приходилось вступаться за него в школе! Отец не мог понять, почему Леонидас не давал сдачи, почему с синяками под глазом вечно ходил я, а не мой старший брат. Когда Леонидас захотел учиться балету, отец отдал его в школу бокса. Когда он решил заняться живописью, его стали пичкать уроками ведения бизнеса.
Георгос печально рассмеялся.
– Но отец страдал от своих прегрешений, поверь мне. Сознавая недостойность внебрачных связей, он постепенно начал пить, выпивка его и убила. Я любил старого негодяя, Иви, понимал его боль. И поклялся над его могилой никогда не жениться на женщине, которая не даст мне все, что я хочу от жизни. Деликатность и стыдливость мне не требовались, я хотел страсти без всяких ограничений..
– И вот... я женился на Анне.
Когда на его лице появилось это задумчивое выражение, Иви почувствовала потребность заговорить, подстегиваемая ревностью, столь же свирепой, сколь и мучительной.
– Она... она сказала, что дала тебе такой секс, какого никогда не получал ни один мужчина.
Его глаза устремились к ней, жесткие блестящие глаза.
– Я отдал бы все ночи с ней за одно мгновение с тобой.
Она ахнула, а он быстро подошел к ней и обнял.
– Я не изменял тебе, – хрипло прошептал он ей в волосы. – И не имел такого намерения. Я уезжаю завтра по делам, и только.
– Но... но ведь ты спал с другими раньше, когда уезжал, – дрожащим голосом возразила она, боясь поверить в то, что он говорил. Несмотря на всю его обходительность, слов любви по-прежнему не было.
Он отпрянул, уставившись на нее с досадой и сожалением.
– Иногда, – простонал он. – Да, иногда. Но это потому, что я боялся того, что мог бы сделать с тобой.
– Со мной?
– Вот черт, Иви, не настолько же ты невинна! Ты должна была понять, как: я хотел тебя там, на лестнице. А как ты думаешь, почему я убрался прочь на следующий же день? Я чувствовал необходимость что-нибудь сделать, что-то, что удержало бы меня от того, на что я не имел права.
– П-понятно.
– Нет, ничего тебе не понятно, – пробормотал он. Плечи у него поникли, он повернулся к ней спиной. – Как ты можешь понять?
– Но... теперь у тебя есть право, Георгос. – Она подошла к нему и, положив ему на плечи свои маленькие ладошки, прижалась лицом к его спине. – Теперь мы муж и жена, и я хочу тебя так же сильно, как ты хочешь меня. Останься сегодня, займись со мной любовью. Ты... Ты нужен мне, Георгос.
С мучительным стоном он круто развернулся и, крепко прижав ее к себе, целовал, пока их обоих не начала бить дрожь желания.
– Ты уверена, что все будет в порядке 4 – прохрипел он.
– Конечно.
– Я боялся, что могу оказаться с тобой слишком груб, могу сделать что-нибудь... опасное...
– Тогда предоставь это мне, – предложила она, внутри у нее все затрепетало от: волнения. – Я буду осторожна и буду делать все очень, очень медленно.
Он застонал от наслаждения при этой мысли.
– Господи, как же я по тебе скучал, – низким голосом сказал он, вынимая шпильки из ее волос и рассыпая густые волны по её спине. – Ты представления не имеешь.
– Не больше, чем я по тебе, – чуть слышно сказала она. – Позволь мне показать тебе, как сильно...
14
15
– Должен признаться, что Леонидас разочаровал и меня. Сколько раз мне приходилось вступаться за него в школе! Отец не мог понять, почему Леонидас не давал сдачи, почему с синяками под глазом вечно ходил я, а не мой старший брат. Когда Леонидас захотел учиться балету, отец отдал его в школу бокса. Когда он решил заняться живописью, его стали пичкать уроками ведения бизнеса.
Георгос печально рассмеялся.
– Но отец страдал от своих прегрешений, поверь мне. Сознавая недостойность внебрачных связей, он постепенно начал пить, выпивка его и убила. Я любил старого негодяя, Иви, понимал его боль. И поклялся над его могилой никогда не жениться на женщине, которая не даст мне все, что я хочу от жизни. Деликатность и стыдливость мне не требовались, я хотел страсти без всяких ограничений..
– И вот... я женился на Анне.
Когда на его лице появилось это задумчивое выражение, Иви почувствовала потребность заговорить, подстегиваемая ревностью, столь же свирепой, сколь и мучительной.
– Она... она сказала, что дала тебе такой секс, какого никогда не получал ни один мужчина.
Его глаза устремились к ней, жесткие блестящие глаза.
– Я отдал бы все ночи с ней за одно мгновение с тобой.
Она ахнула, а он быстро подошел к ней и обнял.
– Я не изменял тебе, – хрипло прошептал он ей в волосы. – И не имел такого намерения. Я уезжаю завтра по делам, и только.
– Но... но ведь ты спал с другими раньше, когда уезжал, – дрожащим голосом возразила она, боясь поверить в то, что он говорил. Несмотря на всю его обходительность, слов любви по-прежнему не было.
Он отпрянул, уставившись на нее с досадой и сожалением.
– Иногда, – простонал он. – Да, иногда. Но это потому, что я боялся того, что мог бы сделать с тобой.
– Со мной?
– Вот черт, Иви, не настолько же ты невинна! Ты должна была понять, как: я хотел тебя там, на лестнице. А как ты думаешь, почему я убрался прочь на следующий же день? Я чувствовал необходимость что-нибудь сделать, что-то, что удержало бы меня от того, на что я не имел права.
– П-понятно.
– Нет, ничего тебе не понятно, – пробормотал он. Плечи у него поникли, он повернулся к ней спиной. – Как ты можешь понять?
– Но... теперь у тебя есть право, Георгос. – Она подошла к нему и, положив ему на плечи свои маленькие ладошки, прижалась лицом к его спине. – Теперь мы муж и жена, и я хочу тебя так же сильно, как ты хочешь меня. Останься сегодня, займись со мной любовью. Ты... Ты нужен мне, Георгос.
С мучительным стоном он круто развернулся и, крепко прижав ее к себе, целовал, пока их обоих не начала бить дрожь желания.
– Ты уверена, что все будет в порядке 4 – прохрипел он.
– Конечно.
– Я боялся, что могу оказаться с тобой слишком груб, могу сделать что-нибудь... опасное...
– Тогда предоставь это мне, – предложила она, внутри у нее все затрепетало от: волнения. – Я буду осторожна и буду делать все очень, очень медленно.
Он застонал от наслаждения при этой мысли.
– Господи, как же я по тебе скучал, – низким голосом сказал он, вынимая шпильки из ее волос и рассыпая густые волны по её спине. – Ты представления не имеешь.
– Не больше, чем я по тебе, – чуть слышно сказала она. – Позволь мне показать тебе, как сильно...
14
Утром Иви разбудили режущие боли. Нет! Только не это! Беда не могла снова случиться с ней.
Но, похоже, она случилась. Такая знакомая боль...
– О нет! – В горестной тревоге она закрыла лицо руками.
Спавший рядом Георгос мгновенно проснулся и склонился над ней, отрывая ее трясущиеся руки от лица.
– Что такое? – встревоженно спросил он. – Ты заболела?
– Ребенок, – всхлипнула она. – Это ребенок, о Боже...
– Кровотечение есть?
– Н-не знаю, – выдавила она, слишком испуганная, чтобы посмотреть.
Он включил прикроватную лампу и отшвырнул одеяло.
– Не бойся, нет, – пробормотал Георгос и быстро натянул на нее одеяло. – Постарайся расслабиться. Сейчас оденусь и отвезу тебя в больницу. Может, это всего лишь ложная тревога.
В мгновение ока он натянул на себя какую-то одежду, завернул Иви в один из своих больших теплых халатов и отнес в машину. К этому времени она уже не переставая стонала от боли, которая мучила ее гораздо сильнее, чем в прошлый раз.
– Держись, Иви, – сказал он, – только держись. – Он был бледный и обеспокоенный.
Иви охватило отчаяние. Это я во всем виновата, начала она думать. Не надо было заниматься любовью, не надо было настаивать. Теперь я потеряю дитя Георгоса, его частичку.
В больнице Иви осматривал другой врач, не тот, к которому она обычно ходила. Ее терзала такая боль, что она не воспринимала ни исследующие ее руки, ни слепящие лампы, ни бормочущие голоса. Ее трясло, кожа похолодела, снизу подступала дурнота. Вдруг ее бурно вырвало, желудок все извергал и извергал содержимое на пол, пока дежурная сестра металась сначала за тазиком, а потом за тряпкой и ведром.
Наконец Иви откинулась на подушку в полном изнеможении, но поразительным образом чувствуя себя гораздо лучше. Она с усталым вздохом закрыла глаза, в голове у нее шумело от смущения и разгорающейся надежды. Может, это еще и не выкидыш. Может, она просто заболела.
Врач радостно подтвердил ее мысли.
– Я полагаю, часть опасений позади, господин Павлиди, – услышала она его слова. – Ваша жена, наверное, съела что-то неподходящее. Вы случайно никаких морских продуктов не ели за последние сутки?
– Да, устриц и лангуста на обед.
– Поскольку сами вы не заболели, скорее всего вашей жене попалась несвежая устрица. Иногда достаточно одной.
– Значит, моя жена не потеряет ребенка?
– Я этого не сказал... – При этих словах Иви снова охватила паника. – бы предпочел подержать ее денек под наблюдением и дал бы ей успокаивающее. Она прошла через шок и нуждается в отдыхе. – Повернувшись, он велел медсестре принести что-то, прозвучавшее для Иви полной медицинской абракадаброй. Ее все еще встревоженный взгляд обратился к Георгосу.
Он шагнул вперед и взял ее руку в свои ладони.
– Это простая предосторожность, дорогая, – тихо сказал он. – Не волнуйся. С тобой все будет в порядке. Не думаешь же ты, что я позволю, чтобы с моим ребенком что-то случилось, а?
Она едва обратила внимание на вонзившуюся ей в руку иглу, так поглотили ее последние слова мужа. Его ребенком. Может, Анна права? Она для него только чрево для ношения его детей?
Нет, нет, не похоже, это не так. Прошлой ночью, во время их близости, она готова была поклясться, что взгляд его глаз светился любовью. Двигаясь над ним, сливая воедино их тела, она впервые ощутила, что между ними установилась прочная эмоциональная связь, волшебно преобразившая секс. Произошло слияние не только тел, но и душ. После, засыпая, она лелеяла в своем сердце эту мысль.
Цепляясь за это воспоминание, она начала погружаться в сон, надеясь вопреки всему.
Вынырнула она из забытья, еще не совсем очнувшись, когда больничную палату заливал яркий дневной свет. Кроме нее, в палате никого не было, в персональной палате с единственной кроватью. Но дверь оказалась открытой. Иви начала различать в коридоре голос Георгоса и еще чей-то.
– С ней все будет в порядке? Вы в этом уверены, доктор?
– Конечно. Все жизненные показатели очень хорошие, она спокойно отдыхает. Не волнуйтесь. С ребенком тоже все хорошо.
– За ребенка я не особенно волновался. Ребенка всегда можно завести другого. Но другой Иви не будет. Господи... не знаю, что я сделаю, если с ней что-нибудь случится.
Голос его при этих удивительных словах задрожал и прервался. Словно он удерживал слезы. Волнение сжало ее сердце. Она не ошиблась этой ночью. Он действительно ее любит. Любит...
Она заплакала в тот момент, когда в па пату вошел Георгос. Увидев, что она проснулась и вся в слезах, он заторопился к ней. Небритый, с тревожными морщинками вокруг рта и глаз, осунувшееся лицо обеспокоено.
– Что с тобой? Все еще болит? Хочешь, позову врача? Он только что шел по коридору.
Я могу, его...
Она яростно замотала головой из стороны в сторону, не доверяя пока своему голосу. Георгос смотрел на нее с искренним участием и заботой, и она удивлялась, как это до сих пор не замечала, что он ее любит.
– Почему же ты плачешь? – не унимался он.
– Ты... ты меня любишь, – едва выговорила она и увидела, как он вздрогнул.
– Нет, я...
– Да, – хрипло настаивала она. – Не лги.
Он поднял руки, стараясь пригладить растрепавшиеся волосы и откидывая их со лба, взгляд у него был встревоженный. Резко отвернувшись, он подошел к окну и несколько мгновений смотрел в него, прежде чем повернуться к ней снова.
– Ну хорошо, – признался он почти с отчаянием. – Хорошо, я тебя люблю. Я любил тебя с самого начала, с первого же мгновения, как только увидел в объятиях моего брата, – такую нежную, ласковую и заботливую. И в то же время такую красивую, чувственную, земную. Увидел и понял, что мои прежние чувства к Анне всего лишь жалкая пародия, ничтожная, отвратительная пародия.
Его смех прозвучал одновременно и горько и иронично.
– Она-то, разумеется, это знала. Я-то, идиот несчастный, думал, что плотское влечение и есть любовь. Меня извиняет только то, что, будучи хорошей актрисой, она наобещала мне кучу всякой всячины, почему я и решил, что у нас с ней – настоящее. Я начал подозревать правду, узнав, что она меня обманывала, но когда, встретив тебя, я увидел, что такое настоящая любовь, то окончательно понял вею неприглядную суть таких женщин, как Анна. Мне даже думать противно, что я дотрагивался до нее.
– Я... я в самом деле считала, что ты ее любишь, – недоверчиво сказала Иви. – Когда ты заявил, что больше никогда не женишься, я решила, что сердце твое из-за нее разбито.
– Я сказал, что больше никогда не женюсь по одной-единственной причине – потому что я влюбился в тебя. Господи, да знаешь ли ты, каково было обещать Леонидасу жениться на тебе? Это была моя самая заветная мечта и мой самый жуткий кошмар. Я пытался себя уговорить, что это будет благородной жертвой с моей стороны, что все одобрительно похлопают меня по спине за такую любовь к брату, а сам в кромешном аду, где и место таким жестоким негодяям, как я, вынашивал планы украсть если не твое сердце, так твое тело.
– Но ты ничего не крал! – запротестовала Иви. – И ты не жестокий негодяй! Ты добрый, порядочный, очень хороший человек. Ты сделал все, что мог, чтобы избежать дурных поступков. В конце концов, я ведь сама тебе себя предложила, помнишь? Это я сделала все так, что тебе просто невозможно было устоять перед искушением.
– Ты в этом преуспела, радость моя. И я ужасно тебе благодарен за эти великодушные слова. Да я скорей бы язык себе откусил, чем позволил уйти от тебя в тот вечер, когда увидел, как Янис тебя лапает. И ведь нам было хорошо, разве нет? Тебе ведь понравилось в моей постели? А теперь у нас с тобой ребенок. Так разве важно, что я тебя люблю? Разве это так огорчительно теперь? Господи...
Он покачал головой в сильнейшем душевном смятении.
– Сколько же мне еще нести тяжесть этой вины? Ты мне довольно часто говорила, что Леонидас не возражал бы, что мы вместе, не возражал бы, что у тебя ребенок от меня, и я изо всех сил старался тебе поверить, даже в глубине души считая это невозможным.
Он еще раз глубоко вздохнул. Услышанное повергло ее в шок.
– Единственно, чем я мог оправдать свою кражу у него, это уверить себя, что я завоевал не принадлежавшую ему часть – твою чувственность. Я думал, если буду сводить наши отношения к сугубо физическим, если оставлю в покое твое сердце, если у нас будет родство только тел, а не душ, то с этой виной я сумею жить. Но теперь я вижу, что сам себя обманывал, – продолжал он, усмехнувшись. – Мое первоначальное желание – оставить твою любовь брату – оказалось чистой ложью. Я не хотел, чтобы ты меня полюбила, но всей душой желал этого куда больше, чем твоего тела. Я знаю, Иви, ты никогда не полюбишь меня так, как Леонидаса. Но если я тебя люблю! Разве это так уж важно, черт возьми?
– Ты прав, Георгос, – произнесла она натянутым голосом. – Я никогда не буду любить тебя так, как любила Леонидаса.
В груди у нее вырос ком, когда она увидела, как он застыл, как отвел назад плечи от боли, которую причинили ему ее слова.
– Потому что любовь к Леонидасу, – дрожащим голосом продолжила она, – совсем не похожа на то, как я люблю тебя...
Глаза Георгоса распахнулись, остановившись на ее лице.
– Леонидас заменил мне отца, которого я потеряла, друга, которого никогда не имела. Став героем моих фантазий, он воплотил некоторые мои девичьи мечты. Но ты прав... он был так же далек от реального мира, как персонажи его любимых книг. Хотя мы нашли друг в друге опору, но он не мог и никогда бы не стал моим возлюбленным в полном смысле этого слова. Теперь я это понимаю. Физическая сторона любви его мало интересовала, он относился к ней несколько умозрительно. Единственный раз, когда мы были вместе, оказался очень неудачным. Он это понимал, а я... я была достаточно наивна и думала, что со временем все наладится.
Она покачала головой, невольно улыбнувшись этому воспоминанию.
– Правда, Леонидас проявил известную мудрость. Я думаю, он толкнул нас друг к другу, потому что ощутил неведомую связь, с самого начала возникшую между нами. Да, теперь я это ясно вижу. С чего бы иначе я превращалась в настоящую мямлю, едва ты оказывался в десяти шагах от меня? Уж не думаешь ли ты, что обычно я краснею и заикаюсь, словно какая-нибудь стыдливая барышня восемнадцатого века? Уверяю тебя, ничего подобного. Но с тобой... с тобой, Георгос, я совершенно терялась.
– Ты, что, хочешь сказать, что влюбилась в меня с самого начала? – спросил он, крайне озадаченный.
– Нет, не думаю, да и ты тоже вряд ли сразу влюбился. Желание – вот что мы оба почувствовали в самом начале. Но в процессе знакомства взаимная тяга друг к другу окрепла и перешла в любовь. Мы лучше узнали друг друга, и нам понравилось то, что мы увидели.
– Какая ты мудрая, – пробормотал он, – для такой молоденькой. – Потом медленно подошел к кровати и взял ее за руку. – Не знаю, что ты увидела во мне и что тебе понравилось, зато чертовски хорошо знаю, почему то, что увидел я, понравилось мне. Не думаю, что я заслуживаю твоей любви, дорогая, но собираюсь ревниво хранить ее как нечто самое драгоценное. Потому что твоя любовь – это бесценное сокровище. Бесценное... Он наклонился, поднес к губам ее ладони и нежно прижался к ним долгим нежным поцелуем.
– Там в коридоре мать и Эмилия хотят тебя видеть. Можно их позвать?
– Конечно.
– А Рита не слезает с телефона. Мне бы надо теперь ей позвонить, когда я уверен, что е тобой все в порядке.
– Конечно.
– Ты обещаешь любить меня всегда, до тех пор, пока смерть не разлучит нас?
– Конечно...
Но, похоже, она случилась. Такая знакомая боль...
– О нет! – В горестной тревоге она закрыла лицо руками.
Спавший рядом Георгос мгновенно проснулся и склонился над ней, отрывая ее трясущиеся руки от лица.
– Что такое? – встревоженно спросил он. – Ты заболела?
– Ребенок, – всхлипнула она. – Это ребенок, о Боже...
– Кровотечение есть?
– Н-не знаю, – выдавила она, слишком испуганная, чтобы посмотреть.
Он включил прикроватную лампу и отшвырнул одеяло.
– Не бойся, нет, – пробормотал Георгос и быстро натянул на нее одеяло. – Постарайся расслабиться. Сейчас оденусь и отвезу тебя в больницу. Может, это всего лишь ложная тревога.
В мгновение ока он натянул на себя какую-то одежду, завернул Иви в один из своих больших теплых халатов и отнес в машину. К этому времени она уже не переставая стонала от боли, которая мучила ее гораздо сильнее, чем в прошлый раз.
– Держись, Иви, – сказал он, – только держись. – Он был бледный и обеспокоенный.
Иви охватило отчаяние. Это я во всем виновата, начала она думать. Не надо было заниматься любовью, не надо было настаивать. Теперь я потеряю дитя Георгоса, его частичку.
В больнице Иви осматривал другой врач, не тот, к которому она обычно ходила. Ее терзала такая боль, что она не воспринимала ни исследующие ее руки, ни слепящие лампы, ни бормочущие голоса. Ее трясло, кожа похолодела, снизу подступала дурнота. Вдруг ее бурно вырвало, желудок все извергал и извергал содержимое на пол, пока дежурная сестра металась сначала за тазиком, а потом за тряпкой и ведром.
Наконец Иви откинулась на подушку в полном изнеможении, но поразительным образом чувствуя себя гораздо лучше. Она с усталым вздохом закрыла глаза, в голове у нее шумело от смущения и разгорающейся надежды. Может, это еще и не выкидыш. Может, она просто заболела.
Врач радостно подтвердил ее мысли.
– Я полагаю, часть опасений позади, господин Павлиди, – услышала она его слова. – Ваша жена, наверное, съела что-то неподходящее. Вы случайно никаких морских продуктов не ели за последние сутки?
– Да, устриц и лангуста на обед.
– Поскольку сами вы не заболели, скорее всего вашей жене попалась несвежая устрица. Иногда достаточно одной.
– Значит, моя жена не потеряет ребенка?
– Я этого не сказал... – При этих словах Иви снова охватила паника. – бы предпочел подержать ее денек под наблюдением и дал бы ей успокаивающее. Она прошла через шок и нуждается в отдыхе. – Повернувшись, он велел медсестре принести что-то, прозвучавшее для Иви полной медицинской абракадаброй. Ее все еще встревоженный взгляд обратился к Георгосу.
Он шагнул вперед и взял ее руку в свои ладони.
– Это простая предосторожность, дорогая, – тихо сказал он. – Не волнуйся. С тобой все будет в порядке. Не думаешь же ты, что я позволю, чтобы с моим ребенком что-то случилось, а?
Она едва обратила внимание на вонзившуюся ей в руку иглу, так поглотили ее последние слова мужа. Его ребенком. Может, Анна права? Она для него только чрево для ношения его детей?
Нет, нет, не похоже, это не так. Прошлой ночью, во время их близости, она готова была поклясться, что взгляд его глаз светился любовью. Двигаясь над ним, сливая воедино их тела, она впервые ощутила, что между ними установилась прочная эмоциональная связь, волшебно преобразившая секс. Произошло слияние не только тел, но и душ. После, засыпая, она лелеяла в своем сердце эту мысль.
Цепляясь за это воспоминание, она начала погружаться в сон, надеясь вопреки всему.
Вынырнула она из забытья, еще не совсем очнувшись, когда больничную палату заливал яркий дневной свет. Кроме нее, в палате никого не было, в персональной палате с единственной кроватью. Но дверь оказалась открытой. Иви начала различать в коридоре голос Георгоса и еще чей-то.
– С ней все будет в порядке? Вы в этом уверены, доктор?
– Конечно. Все жизненные показатели очень хорошие, она спокойно отдыхает. Не волнуйтесь. С ребенком тоже все хорошо.
– За ребенка я не особенно волновался. Ребенка всегда можно завести другого. Но другой Иви не будет. Господи... не знаю, что я сделаю, если с ней что-нибудь случится.
Голос его при этих удивительных словах задрожал и прервался. Словно он удерживал слезы. Волнение сжало ее сердце. Она не ошиблась этой ночью. Он действительно ее любит. Любит...
Она заплакала в тот момент, когда в па пату вошел Георгос. Увидев, что она проснулась и вся в слезах, он заторопился к ней. Небритый, с тревожными морщинками вокруг рта и глаз, осунувшееся лицо обеспокоено.
– Что с тобой? Все еще болит? Хочешь, позову врача? Он только что шел по коридору.
Я могу, его...
Она яростно замотала головой из стороны в сторону, не доверяя пока своему голосу. Георгос смотрел на нее с искренним участием и заботой, и она удивлялась, как это до сих пор не замечала, что он ее любит.
– Почему же ты плачешь? – не унимался он.
– Ты... ты меня любишь, – едва выговорила она и увидела, как он вздрогнул.
– Нет, я...
– Да, – хрипло настаивала она. – Не лги.
Он поднял руки, стараясь пригладить растрепавшиеся волосы и откидывая их со лба, взгляд у него был встревоженный. Резко отвернувшись, он подошел к окну и несколько мгновений смотрел в него, прежде чем повернуться к ней снова.
– Ну хорошо, – признался он почти с отчаянием. – Хорошо, я тебя люблю. Я любил тебя с самого начала, с первого же мгновения, как только увидел в объятиях моего брата, – такую нежную, ласковую и заботливую. И в то же время такую красивую, чувственную, земную. Увидел и понял, что мои прежние чувства к Анне всего лишь жалкая пародия, ничтожная, отвратительная пародия.
Его смех прозвучал одновременно и горько и иронично.
– Она-то, разумеется, это знала. Я-то, идиот несчастный, думал, что плотское влечение и есть любовь. Меня извиняет только то, что, будучи хорошей актрисой, она наобещала мне кучу всякой всячины, почему я и решил, что у нас с ней – настоящее. Я начал подозревать правду, узнав, что она меня обманывала, но когда, встретив тебя, я увидел, что такое настоящая любовь, то окончательно понял вею неприглядную суть таких женщин, как Анна. Мне даже думать противно, что я дотрагивался до нее.
– Я... я в самом деле считала, что ты ее любишь, – недоверчиво сказала Иви. – Когда ты заявил, что больше никогда не женишься, я решила, что сердце твое из-за нее разбито.
– Я сказал, что больше никогда не женюсь по одной-единственной причине – потому что я влюбился в тебя. Господи, да знаешь ли ты, каково было обещать Леонидасу жениться на тебе? Это была моя самая заветная мечта и мой самый жуткий кошмар. Я пытался себя уговорить, что это будет благородной жертвой с моей стороны, что все одобрительно похлопают меня по спине за такую любовь к брату, а сам в кромешном аду, где и место таким жестоким негодяям, как я, вынашивал планы украсть если не твое сердце, так твое тело.
– Но ты ничего не крал! – запротестовала Иви. – И ты не жестокий негодяй! Ты добрый, порядочный, очень хороший человек. Ты сделал все, что мог, чтобы избежать дурных поступков. В конце концов, я ведь сама тебе себя предложила, помнишь? Это я сделала все так, что тебе просто невозможно было устоять перед искушением.
– Ты в этом преуспела, радость моя. И я ужасно тебе благодарен за эти великодушные слова. Да я скорей бы язык себе откусил, чем позволил уйти от тебя в тот вечер, когда увидел, как Янис тебя лапает. И ведь нам было хорошо, разве нет? Тебе ведь понравилось в моей постели? А теперь у нас с тобой ребенок. Так разве важно, что я тебя люблю? Разве это так огорчительно теперь? Господи...
Он покачал головой в сильнейшем душевном смятении.
– Сколько же мне еще нести тяжесть этой вины? Ты мне довольно часто говорила, что Леонидас не возражал бы, что мы вместе, не возражал бы, что у тебя ребенок от меня, и я изо всех сил старался тебе поверить, даже в глубине души считая это невозможным.
Он еще раз глубоко вздохнул. Услышанное повергло ее в шок.
– Единственно, чем я мог оправдать свою кражу у него, это уверить себя, что я завоевал не принадлежавшую ему часть – твою чувственность. Я думал, если буду сводить наши отношения к сугубо физическим, если оставлю в покое твое сердце, если у нас будет родство только тел, а не душ, то с этой виной я сумею жить. Но теперь я вижу, что сам себя обманывал, – продолжал он, усмехнувшись. – Мое первоначальное желание – оставить твою любовь брату – оказалось чистой ложью. Я не хотел, чтобы ты меня полюбила, но всей душой желал этого куда больше, чем твоего тела. Я знаю, Иви, ты никогда не полюбишь меня так, как Леонидаса. Но если я тебя люблю! Разве это так уж важно, черт возьми?
– Ты прав, Георгос, – произнесла она натянутым голосом. – Я никогда не буду любить тебя так, как любила Леонидаса.
В груди у нее вырос ком, когда она увидела, как он застыл, как отвел назад плечи от боли, которую причинили ему ее слова.
– Потому что любовь к Леонидасу, – дрожащим голосом продолжила она, – совсем не похожа на то, как я люблю тебя...
Глаза Георгоса распахнулись, остановившись на ее лице.
– Леонидас заменил мне отца, которого я потеряла, друга, которого никогда не имела. Став героем моих фантазий, он воплотил некоторые мои девичьи мечты. Но ты прав... он был так же далек от реального мира, как персонажи его любимых книг. Хотя мы нашли друг в друге опору, но он не мог и никогда бы не стал моим возлюбленным в полном смысле этого слова. Теперь я это понимаю. Физическая сторона любви его мало интересовала, он относился к ней несколько умозрительно. Единственный раз, когда мы были вместе, оказался очень неудачным. Он это понимал, а я... я была достаточно наивна и думала, что со временем все наладится.
Она покачала головой, невольно улыбнувшись этому воспоминанию.
– Правда, Леонидас проявил известную мудрость. Я думаю, он толкнул нас друг к другу, потому что ощутил неведомую связь, с самого начала возникшую между нами. Да, теперь я это ясно вижу. С чего бы иначе я превращалась в настоящую мямлю, едва ты оказывался в десяти шагах от меня? Уж не думаешь ли ты, что обычно я краснею и заикаюсь, словно какая-нибудь стыдливая барышня восемнадцатого века? Уверяю тебя, ничего подобного. Но с тобой... с тобой, Георгос, я совершенно терялась.
– Ты, что, хочешь сказать, что влюбилась в меня с самого начала? – спросил он, крайне озадаченный.
– Нет, не думаю, да и ты тоже вряд ли сразу влюбился. Желание – вот что мы оба почувствовали в самом начале. Но в процессе знакомства взаимная тяга друг к другу окрепла и перешла в любовь. Мы лучше узнали друг друга, и нам понравилось то, что мы увидели.
– Какая ты мудрая, – пробормотал он, – для такой молоденькой. – Потом медленно подошел к кровати и взял ее за руку. – Не знаю, что ты увидела во мне и что тебе понравилось, зато чертовски хорошо знаю, почему то, что увидел я, понравилось мне. Не думаю, что я заслуживаю твоей любви, дорогая, но собираюсь ревниво хранить ее как нечто самое драгоценное. Потому что твоя любовь – это бесценное сокровище. Бесценное... Он наклонился, поднес к губам ее ладони и нежно прижался к ним долгим нежным поцелуем.
– Там в коридоре мать и Эмилия хотят тебя видеть. Можно их позвать?
– Конечно.
– А Рита не слезает с телефона. Мне бы надо теперь ей позвонить, когда я уверен, что е тобой все в порядке.
– Конечно.
– Ты обещаешь любить меня всегда, до тех пор, пока смерть не разлучит нас?
– Конечно...
15
– Вы уверены, что справитесь?
– У меня ведь тоже были дети, Иви, – сказала Алис с новой для нее твердостью. – Один пятимесячный мальчуган не принесет мне особых хлопот, правда, Леонидас? – Она пощекотала малыша под подбородком.
Он безмятежно спал.
– Такой славный мальчик, – заверила ее Алис. – Перестань волноваться.
Иви бросила взгляд на сынишку и в который раз восхищенно удивилась. Весь в отца, с массой темных волос и длинными крепкими ножками, своим мирным характером он определенно пошел в тезку.
Она была просто потрясена, когда Георгос предложил дать сыну это имя – такой поступок говорил куда больше, чем миллион словесных уверений. С рождением малыша Георгос вообще изменился, нрав у него смягчился. Маленького Леонидаса он просто обожал.
Иви и сама бесконечно полюбила малыша, хотя и старалась не очень это показывать. Обязанности жены и матери требовали умения разделять любовь – это она поняла, вот почему и согласилась на предложение Георгоса ненадолго уехать и побыть только вдвоем.
Она рада была заполучить красавца мужа в единоличное распоряжение, но и отрешиться от материнских обязанностей оказалось для нее нелегким делом.
– Я оставила на кухне памятку с его распорядком дня, – напомнила она уже не в первый раз.
– Да, дорогая. – Алис демонстрировала редкое терпение. – А если у меня возникнут какие-нибудь сомнения, я спрошу Эмилию. А если уж совсем отчаюсь, то позвоню крестным Леонидаса.
Иви впала в панику.
– Но у Риты никогда не было детей! А Янис в этом отношении совершенно безнадежен. Он так и сказал.
– Хватит трепыхаться, Иви, – поторопил ее Георгос, спускаясь по лестнице с чемоданом в руках.
– Кажется, я становлюсь настоящей квочкой.
– Потому тебе и надо немного отвлечься. Бери свою сумочку и пошли, нам надо успеть на самолет. – Оставив чемоданы у двери, Георгос прошел обратно в комнату и поцеловал в щеку сначала мать, а потом малыша. – Пока, сын. Держи связь с бабушкой и не соглашайся заниматься с тобой балетом.
Алис сконфузилась.
– Можешь зато поиграть ему Моцарта, – усмехнулся Георгос, поймав на себе удивленные взгляды матери и жены. – Готова, Иви?
– Да. Ты попрощался с Эмилией?
– А как же. Не стоит беспокоиться и выходить, чтобы помахать нам вслед, мама. Ветер довольно сильный, Леонидас может проснуться. Увидимся недельки через две. Открой мне дверь, Иви. Черт, чемоданчики-то тяжелые.
Когда входная дверь за ними закрылась, отрезав от них ребенка, мысли Иви обратились к предстоящему отдыху.
– Только подумать! Целых две недели на тропическом острове! Как ты думаешь, Георгос, я ничего не забыла?
– Разве что кухонную раковину, – засмеялся он, – да и то, подозреваю, что ты и ее упаковала. Иначе откуда этот вес? – спросил он, забрасывая чемоданы в багажник.
– Я взяла только одежду.
Обходя машину, чтобы открыть Иви дверцу, он вздернул брови.
– Вряд ли она тебе там понадобится.
– И тебе тоже, – ответила она с игривой улыбкой.
Георгос наклонился застегнуть ремень безопасности Иви и, воспользовавшись случаем, поцеловал ее.
В этот момент дверь дома хлопнула, по ступенькам сбежала Эмилия.
– Хорошо, что вы еще не уехали. Только что звонила Рита, она желает вам счастливого пути и говорит, чтобы за деда в офисе вы не волновались. Пока вы в отъезде, она все будет держать под контролем.
– Не сомневаюсь, – сухо бормотнул Георгос себе под нос. – К тому времени, как я вернусь, она, наверное, возьмет под контроль всю компанию.
– Это же ты предложил ей партнерство, – спокойно напомнила ему Иви.
– В минуту слабости, перед тем как родился сын. Эта женщина просто вампир какой-то! – Он выпрямился и послал Эмилии прощальную улыбку. – Если будете говорить с Ритой, передайте, пусть не делает того, чего не стал бы делать я сам.
– Что оставляет ей достаточно большие возможности, – холодно заметила Иви, когда Георгос тронул машину.
– Ничего подобного, – возразил он. – Я, видишь ли, в делах очень консервативен.
– Но далеко не консервативен в спальне.
– Что-то не припомню, чтобы ты на это жаловалась, жена. Правда, за последнее время мне редко выпадал случай продемонстрировать свои таланты.
– Потому-то мы и едем отсюда на две недели. Только подумай, Георгос. Лунный свет, белые пески... купание в полночь... домик на двоих под шелестящими пальмами. Мне не терпится.
Он застонал.
– Продолжишь эти описания, и я тоже не вытерплю.
Они переглянулись.
– Я так вас люблю, господин Павлиди, – тихо сказала Иви.
– А я вас, госпожа Павлиди.
– Для полного счастья нам не хватает только одного.
– Да?
– Маленького братика или сестрички для Леонидаса.
– Ты хочешь еще ребенка?
– Да. Ты предложил мне побыть немного на таблетках, и я даже взяла их у доктора, чтобы принимать с прошлой недели, но... не стала.
– И где же они? – спросил он, нахмурясь.
– Я... э-э... оставила их дома.
– Она их оставила дома, – сухо повторил он.
– Ты ведь не против? – Иви заволновалась.
– Против? Я очень огорчен!
– Правда? Ну тогда я... я...
– Я-то разнежился, – резко прервал ее он, – думая, что вот приедем мы в аэропорт и ты сможешь открыть чемодан и выбросить эти идиотские таблетки к чертовой бабушке. Как бы наш багаж полегчал!
– Георгос Павлиди, вы просто издеваетесь надо мной.
– Да разве бы я посмел? – он ухмыльнулся.
И уже не в первый раз, подумала она. Когда они только познакомились, он ни за что не позволил бы себе так легкомысленно шутить. Но теперь это был совсем другой человек, другой во всех отношениях. Любовь переменила его. Она так счастлива, очень-очень счастлива.
– Я тебе вот что скажу. – В его голубых глазах мелькнула лукавая усмешка. – Как ты смотришь, если мы приедем в аэропорт, поставим машину на стоянку, я открою твой чемодан и ты вынешь оттуда все свое нижнее белье и оставишь его там?
– Георгос Павлиди, я не сделаю ничего подобного. Постыдились бы!
– Нет уж, дудки. Впервые за долгие месяцы я получу тебя в свое полное распоряжение и не намерен терять ни минуты. Белье остается здесь! Можешь начать с этих сексуальных дырчатых штучек, которые, я видел, ты надевала сегодня утром. Снимай!
– Да не стану я! – взмолилась она. – Я же буду все время как полупомешанная. Не смогу на тебя взглянуть в аэропорту или в самолете без того, чтобы не подумать: ты не знаешь, что под платьем я голая.
– В том-то и суть.
– Ой.
Увидев, что она покраснела, Георгос рассмеялся, но ласково, поддразнивающе. Он протянул руку и нежно погладил ее по щеке.
– Я так тебя люблю, госпожа Павлиди. Если тебя это действительно смущает, забудь об этом.
– Я... я подумаю.
– Будь так добра, дорогая!
Она бросила на него острый взгляд, зная, что он, хитрюга такой, рассчитывает на это и в конце концов получает то, что хочет. А она в итоге делает то, что хочет он! Но при этом начинает хотеть то же, что и он.
У нее вырвался тихий смешок – своеобразное признание в своей слабости и в сильной любви к этому мужчине.
– Могу я разделить с тобой веселье? – спросил он, улыбаясь.
– Несомненно, бесстыдник ты эдакий. Ты так и сделаешь. При первой же возможности.
И она улыбнулась в ответ. Впереди их ждал необитаемый, но со всеми удобствами, остров. Остров их любви.
– У меня ведь тоже были дети, Иви, – сказала Алис с новой для нее твердостью. – Один пятимесячный мальчуган не принесет мне особых хлопот, правда, Леонидас? – Она пощекотала малыша под подбородком.
Он безмятежно спал.
– Такой славный мальчик, – заверила ее Алис. – Перестань волноваться.
Иви бросила взгляд на сынишку и в который раз восхищенно удивилась. Весь в отца, с массой темных волос и длинными крепкими ножками, своим мирным характером он определенно пошел в тезку.
Она была просто потрясена, когда Георгос предложил дать сыну это имя – такой поступок говорил куда больше, чем миллион словесных уверений. С рождением малыша Георгос вообще изменился, нрав у него смягчился. Маленького Леонидаса он просто обожал.
Иви и сама бесконечно полюбила малыша, хотя и старалась не очень это показывать. Обязанности жены и матери требовали умения разделять любовь – это она поняла, вот почему и согласилась на предложение Георгоса ненадолго уехать и побыть только вдвоем.
Она рада была заполучить красавца мужа в единоличное распоряжение, но и отрешиться от материнских обязанностей оказалось для нее нелегким делом.
– Я оставила на кухне памятку с его распорядком дня, – напомнила она уже не в первый раз.
– Да, дорогая. – Алис демонстрировала редкое терпение. – А если у меня возникнут какие-нибудь сомнения, я спрошу Эмилию. А если уж совсем отчаюсь, то позвоню крестным Леонидаса.
Иви впала в панику.
– Но у Риты никогда не было детей! А Янис в этом отношении совершенно безнадежен. Он так и сказал.
– Хватит трепыхаться, Иви, – поторопил ее Георгос, спускаясь по лестнице с чемоданом в руках.
– Кажется, я становлюсь настоящей квочкой.
– Потому тебе и надо немного отвлечься. Бери свою сумочку и пошли, нам надо успеть на самолет. – Оставив чемоданы у двери, Георгос прошел обратно в комнату и поцеловал в щеку сначала мать, а потом малыша. – Пока, сын. Держи связь с бабушкой и не соглашайся заниматься с тобой балетом.
Алис сконфузилась.
– Можешь зато поиграть ему Моцарта, – усмехнулся Георгос, поймав на себе удивленные взгляды матери и жены. – Готова, Иви?
– Да. Ты попрощался с Эмилией?
– А как же. Не стоит беспокоиться и выходить, чтобы помахать нам вслед, мама. Ветер довольно сильный, Леонидас может проснуться. Увидимся недельки через две. Открой мне дверь, Иви. Черт, чемоданчики-то тяжелые.
Когда входная дверь за ними закрылась, отрезав от них ребенка, мысли Иви обратились к предстоящему отдыху.
– Только подумать! Целых две недели на тропическом острове! Как ты думаешь, Георгос, я ничего не забыла?
– Разве что кухонную раковину, – засмеялся он, – да и то, подозреваю, что ты и ее упаковала. Иначе откуда этот вес? – спросил он, забрасывая чемоданы в багажник.
– Я взяла только одежду.
Обходя машину, чтобы открыть Иви дверцу, он вздернул брови.
– Вряд ли она тебе там понадобится.
– И тебе тоже, – ответила она с игривой улыбкой.
Георгос наклонился застегнуть ремень безопасности Иви и, воспользовавшись случаем, поцеловал ее.
В этот момент дверь дома хлопнула, по ступенькам сбежала Эмилия.
– Хорошо, что вы еще не уехали. Только что звонила Рита, она желает вам счастливого пути и говорит, чтобы за деда в офисе вы не волновались. Пока вы в отъезде, она все будет держать под контролем.
– Не сомневаюсь, – сухо бормотнул Георгос себе под нос. – К тому времени, как я вернусь, она, наверное, возьмет под контроль всю компанию.
– Это же ты предложил ей партнерство, – спокойно напомнила ему Иви.
– В минуту слабости, перед тем как родился сын. Эта женщина просто вампир какой-то! – Он выпрямился и послал Эмилии прощальную улыбку. – Если будете говорить с Ритой, передайте, пусть не делает того, чего не стал бы делать я сам.
– Что оставляет ей достаточно большие возможности, – холодно заметила Иви, когда Георгос тронул машину.
– Ничего подобного, – возразил он. – Я, видишь ли, в делах очень консервативен.
– Но далеко не консервативен в спальне.
– Что-то не припомню, чтобы ты на это жаловалась, жена. Правда, за последнее время мне редко выпадал случай продемонстрировать свои таланты.
– Потому-то мы и едем отсюда на две недели. Только подумай, Георгос. Лунный свет, белые пески... купание в полночь... домик на двоих под шелестящими пальмами. Мне не терпится.
Он застонал.
– Продолжишь эти описания, и я тоже не вытерплю.
Они переглянулись.
– Я так вас люблю, господин Павлиди, – тихо сказала Иви.
– А я вас, госпожа Павлиди.
– Для полного счастья нам не хватает только одного.
– Да?
– Маленького братика или сестрички для Леонидаса.
– Ты хочешь еще ребенка?
– Да. Ты предложил мне побыть немного на таблетках, и я даже взяла их у доктора, чтобы принимать с прошлой недели, но... не стала.
– И где же они? – спросил он, нахмурясь.
– Я... э-э... оставила их дома.
– Она их оставила дома, – сухо повторил он.
– Ты ведь не против? – Иви заволновалась.
– Против? Я очень огорчен!
– Правда? Ну тогда я... я...
– Я-то разнежился, – резко прервал ее он, – думая, что вот приедем мы в аэропорт и ты сможешь открыть чемодан и выбросить эти идиотские таблетки к чертовой бабушке. Как бы наш багаж полегчал!
– Георгос Павлиди, вы просто издеваетесь надо мной.
– Да разве бы я посмел? – он ухмыльнулся.
И уже не в первый раз, подумала она. Когда они только познакомились, он ни за что не позволил бы себе так легкомысленно шутить. Но теперь это был совсем другой человек, другой во всех отношениях. Любовь переменила его. Она так счастлива, очень-очень счастлива.
– Я тебе вот что скажу. – В его голубых глазах мелькнула лукавая усмешка. – Как ты смотришь, если мы приедем в аэропорт, поставим машину на стоянку, я открою твой чемодан и ты вынешь оттуда все свое нижнее белье и оставишь его там?
– Георгос Павлиди, я не сделаю ничего подобного. Постыдились бы!
– Нет уж, дудки. Впервые за долгие месяцы я получу тебя в свое полное распоряжение и не намерен терять ни минуты. Белье остается здесь! Можешь начать с этих сексуальных дырчатых штучек, которые, я видел, ты надевала сегодня утром. Снимай!
– Да не стану я! – взмолилась она. – Я же буду все время как полупомешанная. Не смогу на тебя взглянуть в аэропорту или в самолете без того, чтобы не подумать: ты не знаешь, что под платьем я голая.
– В том-то и суть.
– Ой.
Увидев, что она покраснела, Георгос рассмеялся, но ласково, поддразнивающе. Он протянул руку и нежно погладил ее по щеке.
– Я так тебя люблю, госпожа Павлиди. Если тебя это действительно смущает, забудь об этом.
– Я... я подумаю.
– Будь так добра, дорогая!
Она бросила на него острый взгляд, зная, что он, хитрюга такой, рассчитывает на это и в конце концов получает то, что хочет. А она в итоге делает то, что хочет он! Но при этом начинает хотеть то же, что и он.
У нее вырвался тихий смешок – своеобразное признание в своей слабости и в сильной любви к этому мужчине.
– Могу я разделить с тобой веселье? – спросил он, улыбаясь.
– Несомненно, бесстыдник ты эдакий. Ты так и сделаешь. При первой же возможности.
И она улыбнулась в ответ. Впереди их ждал необитаемый, но со всеми удобствами, остров. Остров их любви.