Антонио, поблагодарив мальчика, направился к бане.
Раненые немцы не оказали сопротивления. Их подвели к У-2 и стали сажать в кабину. Один из них никак не хотел влезать в самолет и кричал, показывая на У-2:
- Рус - фанер! Рус - фанер!
- Ишь ты, - заметил один из бойцов. - Это, мол, фанерный самолет и лететь он на нем боится!
Антонио Кано подошел к фашистскому штурману. Кано немецкого языка не знал и сказал несколько фраз по-французски, вставляя при этом испанские слова.
Немец, лежавший на земле у небольшого камня, насторожился и переспросил:
- Вас? Вас? - А потом сразу затих и, будто что-то вспомнив, сказал, мешая немецкие слова с испанскими: Ту ист эспаньоль?
Разговор становился интересным. Их окружили бойцы. Один из них попросил Кано:
- Ты нам переведи, чего он лопочет.
Кано наклонился к немцу и увидел у него на груди значок, каким гитлеровцы награждали своих летчиков, воевавших в Испании в фашистском авиасоединении "Кондор".
- Этот сукин сын воевал в Испании, - объяснил Кано, показывая на значок. - Может, нам даже приходилось там встречаться с ним в воздухе... Они тогда не очень любили вступать в бой с нашими истребителями, а больше обстреливали мирные села да дороги, по которым шли беженцы... Повернувшись к фашисту, Кано сказал по-испански: - Да, я испанец. И здесь вместе с великим советским народом сражаюсь за священное дело свободы, против фашизма. Наше дело правое, и мы победим!
Один из бойцов высунулся из-за спины Кано и добавил:
- Капут немец, капут! Воевал в Испании, а потом полез в Россию? Вот и подавился русской землей! И Гитлеру будет капут!
Немец хотел что-то сказать, но только лишь съежился и стал опасливо переводить взгляд с одного лица на другое, силясь понять смысл разговора.
Кано махнул рукой:
- Грузите его в самолет.
Гитлеровец продолжал лопотать "рус - фанер", "рус - фанер" и пытался при этом противиться. Кано привязал его к сиденью веревкой.
К Кано подошел тот самый боец, который говорил: "И Гитлеру будет капут!"
- С праздником тебя, Антонио! С двойным праздником: и самолет приземлили, и немца сбили, который воевал на твоей родине! Долеталась фашистская гадина!
Кано поднял руку в приветствии республиканских бойцов в Испании и ответил:
- Пусть это будет еще одним нашим маленьким вкладом в общую победу над ненавистным врагом! Смерть фашизму!
...Во время Курской битвы Антонио Кано вместе с летчиками своей части прикрывал железнодорожные узлы, где скапливались эшелоны с боевой техникой и личным составом.
Утром 6 июля 1943 года четверка их "яков" по тревоге вылетела на железнодорожный узел Валуйки для отражения атаки вражеских бомбардировщиков. На этот раз ведомым у Кано был младший лейтенант Т. Шевченко. Они поднялись на 4500 метров и на западе на высоте 4000 метров увидели группу вражеских бомбардировщиков.
Антонио сообщил об этом на КП и вместе с ведомым атаковал гитлеровцев. Другая пара "яков" связала боем немецкие истребители Ме-109.
За первой группой бомбардировщиков появилась вторая. В налете участвовало до пятидесяти Хе-111 и Ю-88. Летчики фашистских бомбардировщиков, видимо, не ожидали атаки от двух советских истребителей или, возможно, приняли их за свои самолеты, вызванные для прикрытия первой группы бомбардировщиков.
Антонио и его напарник, используя преимущество в высоте, предприняли несколько атак бомбардировщиков врага, поливая их огнем из пушек и пулеметов. В этом бою были сбиты четыре вражеских самолета. Противник вынужден был прекратить прицельное бомбометание и, беспорядочно сбросив бомбы, стал удирать.
Во время боев на Курской дуге испанский коммунист капитан Антонио Кано был заместителем командира эскадрильи.
Капитан Антонио Ариас
С северо-запада, из Скандинавии, дул резкий ветер. По небу, прижимаясь к земле, ползли свинцовые тучи, оставляя большие хлопья снега на вершинах высоких сосен. Эти хлопья подхватывал ветер, крутил в воздухе и бросал на самолеты, возле которых находились дежурные летчики. Почти ничего не было видно. Механики, надвинув шапки-ушанки и подняв воротники, ходили возле самолетов и то и дело счищали с машин снег, а там, где образовался лед, они сбивали его длинными круглыми кусками резины.
В это время года погода резко менялась: осень встречалась с зимой, уступая ей свои позиции. С каждым днем становилось холоднее, однако воды Ладоги еще волновались под ветром, и лишь в неглубоких заливчиках образовались корки льда. Ладога превратилась в важнейший путь снабжения осажденного Ленинграда, фронта и населения области. Летом перевозки осуществлялись на пароходах и баржах. Зимой по льду пошли машины. И летом, и зимой эту дорогу охраняло одно из подразделений истребителей. Это была интернациональная по составу эскадрилья. Она входила в 964-й полк 130-й авиадивизии. Командиром этой эскадрильи был испанец капитан Антонио Ариас. Одно из звеньев эскадрильи состояло из испанцев Мануэля Гисбера и Хулиана Диеса, а также чеха, фамилию которого я, к сожалению, забыл.
Среди пилотов кроме испанцев были цыган Михаил Горлов, узбек Азии Досиндодуков, азербайджанец Али Мухамедов, русский, сибиряк Иван Сахарцов, русский из Иваново Сергей Яковлев, украинец Резник, русский Кобин, казах Самехов, русский с Урала Демяновский. Братская дружба связывала воинов этого интернационального подразделения, и они не раз, рискуя жизнью, выручали друг друга в бою.
Ариас хотел, чтобы бои его летчиков с врагом были наиболее результативными, и каждую свободную минуту использовал для подготовки личного состава эскадрильи. Он подбирал летчиков и воспитывал их с такой тщательностью, как это делает опытный педагог. С пилотами у Ариаса установились ровные дружеские отношения, но при всем этом он всегда добивался строгого и неукоснительного выполнения приказов. Свой опыт, приобретенный в воздушных боях в небе Испании, он передавал молодым летчикам. Испытания, выпавшие на долю Ариаса, закалили его волю, научили сохранять твердость духа и быстро принимать решения в трудных ситуациях. Он умел оставаться внешне спокойным, хотя порой внутри у него все кипело. Невольно припоминаются дни, проведенные в лагере для интернированных во Франции.
- Я бы хотел поехать в СССР, - сказал нам как-то Ариас после месячного пребывания в лагере.
- Как ты можешь говорить об этом, когда никто, понимаешь, абсолютно никто не заботится о нас?
- А я все-таки поеду в СССР.
Может, он знал больше, чем мы? Нет, конечно, нет! Просто Ариас лучше многих разбирался в политике и, как коммунист, был более закален жизнью. А ведь некоторые из нас часто падали духом и уже теряли всякую надежду выбраться из лагеря. Больше всех волновался Фернандо, и для этого у него были причины. В свои двадцать лет он уже был женат и имел ребенка, и теперь его жена с ребенком находились где-то поблизости в лагере для женщин.
- Послушай, Фернандо, если ты и дальше так будешь маяться, - сказал я ему однажды, - то очень скоро нам придется похоронить тебя здесь, на берегу моря.
- А что мне, по-твоему, делать? - отвечал он.
- Нужно придумать какой-нибудь действенный план. Например, давай проберемся в женский лагерь и поспрашиваем, поговорим... Может, что и узнаем...
- Давай, давай! Этой же ночью и пойдем. Ты пойдешь со мной?
- Да, конечно.
- А если нас подстрелят?
- По-моему, это лучше, чем жить, как мы.
Той же ночью, в кромешной тьме, мы проделали лаз в колючей проволоке и без шума выползли наружу. Однако нас остановили тяжелые шаги по песку. Кровь застучала в висках. Шаги раздались совсем близко и удалились. Мы ползком добрались до ограждения женского лагеря. Его охраняли менее усиленно, чем наш. Колючая проволока здесь была реже, и мы сравнительно легко проникли в лагерь.
Осторожно, за плечи, разбудили женщин.
- Не знаете, где здесь находится женщина с маленьким ребенком? Ее зовут Рамона. У нее черные волосы, одета во все черное.
- Как ее фамилия?
- Льянес!
- Нет, не знаем!
Мы стали расспрашивать одну женщину за другой и в ответ слышали одно и то же: "Нет, не знаем". Мы почти потеряли надежду. Казалось, не осталось в лагере места, где бы мы ни побывали. Случайно под рваным пологом услышали голоса женщин. Они говорили на каталонском диалекте. Рамона ведь из Каталонии!
- Вы не знаете что-нибудь о Рамоне?..
- С маленьким ребенком?
- Да! Да!
- Он родился у нее прямо в горах, в Пиренеях?
- Да, да! - сказал Фернандо, и в глазах его засветилась надежда.
- Знаете... Бедная женщина ждала, ждала, и наконец решила, что она больше не может так жить. Она выехала вчера в Испанию с группой репатриировавшихся женщин.
- А может, она еще в лагере?..
- Нет, мы видели, как она садилась в грузовик.
Фернандо, потрясенный этой новостью, опустился на песок и так побледнел, что казалось, он вот-вот потеряет сознание.
- Послушай, теперь все равно ничем не поможешь. Давай возвращаться в лагерь, - сказал я и положил ему руку на плечо, чтобы хоть немного его успокоить.
- Я не пойду в лагерь, - ответил он будто в полусне.
- Уж не надумал ли ты вернуться в Испанию?
- В Испанию? Нет!
- Тогда что же ты думаешь делать?
- Я отправлюсь в Латинскую Америку!
- Ты что? С ума сошел? У тебя что, билет в кармане, пароход ждет тебя у причала?
- Нет, но я отправлюсь в Америку.
- Скажи мне, по крайней мере, как ты думаешь это сделать? Может, я тоже отправлюсь с тобой...
- Сначала надо пробраться в Марсель, а там посмотрим. - В голосе Фернандо слышалось столько уверенности, что мне его идея показалась и впрямь заманчивой.
- И все же давай подумаем. Ведь только мы отсюда тронемся, как нас сразу же схватят. Кругом полно жандармов и переодетых агентов полиции. И уж тогда нас наверняка определят в более ужасное место, чем этот лагерь.
- Ну и что? Я опять убегу и в конце концов попаду в Америку. А уж оттуда свяжусь с Рамоной. Решено! Ты идешь?
- Да, дружище, да! - согласился я, чтобы как-то успокоить его.
Мы подлезли под проволоку и тронулись в путь. Шли полями, огородами, рощами. Днем отдыхали, а по ночам шли. Крестьяне жалели нас и снабжали едой. Иногда нас подвозили на грузовиках, и тогда водители прятали нас в кузове.
Когда мы прибыли в Марсель, шофер принес нам бутылку вина, немного хлеба, креветок и пригласил перекусить в кабине его грузовика, а сам ушел на разведку в порт. Вскоре он вернулся.
- Знаете, - сказал он, - печальные новости. Пройти почти невозможно, повсюду жандармы. У всех, кто направляется в порт, спрашивают документы. Идти туда опасно, тем более если не знаешь французского языка...
- Много кораблей в порту?
- Много!
- А каких стран?
- Итальянские, японские, мексиканские, есть один из Аргентины...
- Аргентинский... А где он пришвартован? Нам-то он и нужен!
- Далеко, почти в конце причала. Туда добраться ой-ой-ой!
- Тогда попробуем на мексиканский. Попытаемся проскочить на корабль, когда стемнеет, до того как зажгутся фонари. Осторожно подберемся к нему как можно ближе, а потом бегом - и мы на корабле! - развернул свой план Фернандо.
- Ты уверен, что это - самый лучший способ?
- Да, а другого в нашем положении нет. В таком виде, как мы сейчас грязные, оборванные, давно не бритые, - только и попадаться в лапы жандармам!
Почти весь день мы провели, спрятавшись среди бочек, в каких-нибудь двухстах метрах от корабля. Мы видели, как по его трапу спускались и поднимались моряки, как развевался флаг на корме, как жандармы внимательно осматривали всякого, кто появлялся на причале. Рабочий люд не обращал на нас никакого внимания. Несколько маленьких оборвышей что-то искали среди тюков и ящиков с товарами. Натолкнувшись на нас, они чему-то рассмеялись и продолжали заниматься своим делом.
- У нас нет другого выхода. Мы уже около месяца кормим вшей и голодаем в лагере, - как бы убеждая себя в правильности принятого решения, повторял Фернандо. - Ты прав, - говорил я ему, - у нас нет выбора. Это как жребий, когда не знаешь, что выпадет - орел или решка!
- Бедная Рамона. А ты хорошо бегаешь? - внезапно спросил меня Фернандо.
- Не очень. Я ведь был ранен в коленку, но ты не беспокойся за меня. Доберусь - так доберусь, а нет - так нет. Так и договоримся. Пора!
Мы обнялись, осмотрелись еще раз, выжидая, когда подальше отойдет жандарм, и, одновременно выскочив из своего укрытия, бросились к кораблю.
Однако не успели мы пробежать и десяти шагов, как из других укрытий, о существовании которых мы и не догадывались, выскочили один, два, три, четыре, пять человек. Как будто они караулили нас. Жандармы и полицейские бежали наперерез, намереваясь перехватить нас. Наш путь был короче. На глазок расстояние до корабля и до наших преследователей внушало надежду на то, что мы почти спасены. Оставалось только добежать. Фернандо обернулся ко мне, так как я отстал, но мы оба еще могли успеть. В этот момент я оглянулся и, тут же споткнувшись, упал на причал: меня сразу же окружили жандармы. Фернандо же успел и на прощанье помахал мне с борта мексиканского парохода.
Я вновь оказался в лагере. Вот из-за такой оплошности я лишился свободы.
Фернандо уже плыл в открытом море на мексиканском корабле, а оставшийся в лагере Ариас продолжал верить, что он поедет в СССР. Выслушав мои приключения, он молча, по-дружески похлопал меня по плечу.
В дальнейшем наша судьба сложилась так, что мы действительно оказались в Советском Союзе. В Гавре, во французском порту, мы восемь дней с нетерпением ожидали прихода советского корабля. В этом порту мы встретились со многими испанцами, которые были освобождены из лагерей и тоже плыли вместе с нами. Здесь были мужчины, женщины, дети, плохо одетые и истощенные. В ожидании советского корабля мы чувствовали себя уже свободными людьми. Нас навещали французские коммунисты, они интересовались всем.
- Как вас кормят?
- Очень хорошо. После лагеря нам кажется, будто мы никогда так раньше не ели. Мы благодарны французским коммунистам за заботу и помощь.
Они приносили нам одежду, обувь, лекарства.
Ариас буквально изнывал от нетерпения и все повторял:
- Скорее бы поехать в Советский Союз!..
...Будучи командиром эскадрильи истребителей, Ариас все свое умение, всю свою волю отдавал защите Советской страны от фашистов. Эскадрилья под его командованием слаженно действовала в самых тяжелых условиях. Она прикрывала опасные участки Волховского фронта, караваны, идущие по Ладоге, железнодорожные пути, станции, мосты. Было проведено немало боев с "юнкерсами", пытавшимися нарушить коммуникации по рекам Волхов и Сясь, идущие из Тихвина, Юрцево, Новой Ладоги. Летчики этой эскадрильи испанские коммунисты - понимали, какой священный долг они выполняют, защищая колыбель Великой Октябрьской социалистической революции - город Ленина. А для Антонио Ариас а это была наилучшая возможность выразить свою огромную любовь к Советской стране, к советским людям.
Ариас летал на английском истребителе "харрикейн", вооруженном четырьмя 20-миллиметровыми пушками. Вот один из многих эпизодов его участия в воздушных сражениях. По Ладоге шел тяжело груженный пароход. Истребители эскадрильи Ариаса должны были прикрывать пароход с воздуха. Звено Ариаса взлетело над водами Ладоги. Многочисленные солнечные блики играли на воде. Но вот мелькнули зловещие тени: к пароходу подкрадывались фашистские "юнкерсы". Пилоты четырех самолетов эскадрильи Ариаса понимали, что могут не успеть прийти на помощь. Они только что поднялись в небо над Ладогой с противоположного берега и сразу же увидели приближение врага. Лица пилотов побледнели от резко возросшего давления. На предельной скорости летчики бросают свои машины на выручку пароходу и в это время обнаруживают за собой темные длинные фюзеляжи двух немецких истребителей "фокке-вульф". Но судно должно дойти до места назначения! Советские летчики открывают огонь из пушек. Еще несколько сот метров - и фашисты будут у цели. Однако их настигают снаряды, пущенные из самолетов Ариаса и его напарника. Два "юнкерса", один за другим, теряют управление и падают в воды Ладоги. А в это время летчики их эскадрильи Хисбер и Гусев завязывают бой с немецкими истребителями. Остальные фашистские бомбардировщики, преследуемые Ариасом, Диесом и Дуарте, беспорядочно сбросив бомбы, уходят за линию фронта. А внизу, не меняя курса, пароход продолжает свой путь к осажденному Ленинграду. На поверхность воды всплывает рыба, оглушенная взрывами бомб. Ариас и его звено, проводив пароход до самого берега, возвращаются на свой аэродром...
После прорыва блокады Ленинграда эскадрилья участвовала в наступлении советских войск на этом фронте. Однажды из боевого полета не вернулся самолет Игнасио Агирегоикоа, однополчанина Ариаса. Этот летчик сбил несколько вражеских самолетов. Позже, во время наступления советских войск, его самолет обнаружили в лесу. В кабине был найден замерзший летчик со следами тяжелых ранений. Игнасио в числе многих испанских детей был привезен в Советский Союз; здесь он воспитывался, стал коммунистом и настоящим воином.
Эскадрилья Антонио Ариаса сражалась под Нарвой, на Балтике, участвовала в боях за Минск, в битве за Восточную Пруссию, во многих боях Отечественной войны вплоть до самого Дня Победы.
Антонио Ариас окончил войну в звании майора, штурмана 439-го полка 130-й истребительной авиадивизии...
За освобождение Польши
В дни титанической битвы советского народа, в самые критические моменты Великой Отечественной войны, полной героических и трагических событий, испанские летчики всегда были вместе с советскими людьми - в боях под Москвой и Сталинградом, на Курской дуге и под Минском, в битве за Киев. И вот, наконец, настало долгожданное время, когда от фашистских орд была очищена вся советская земля. Пламя войны еще бушевало, унося человеческие жизни, но в 1944 году народы Европы уже почувствовали свежий ветер свободы, которую несла на своих победоносных знаменах Красная Армия.
Авиаполки истребителей, в которых находились испанские летчики, базировались и на польской земле - близ Люблина, Кракова, Жешува, Лодзи, Познани.
В 591-м полку сражались Севилья Сантос и Педро Муньос. В том же полку служил и Хосе Луис Ларраньяга, который был сбит на Кубани. В те дни воздушные бои достигли наивысшего напряжения. Тогда решался вопрос: кто кого? Советские летчики блестяще продемонстрировали высокое мастерство, выдающуюся храбрость и высокие моральные качества. На самолете Ларраньяги красовались пять звезд - пять побед над врагом.
Испанские летчики майор Фернандо Бланко и старшие лейтенанты Хосе Рабинеда, Висенте Бельтран и Хасинито Гальего сражались в Чехословакии под Братиславой.
В 826-м авиаполку под командованием майора Столяра служили Луис Лавин и Антонио Лукумбери.
В это же время, выполняя задание по связи на передовых позициях наступавших советских частей, совершали героические полеты на У-2 испанцы Франсиско Гаспар и Карлос Гарсиа Аюсо.
В частях противовоздушной обороны на самолетах Ла-5 защищали город Горький Хоакин Карильо, Хуан Эгигури и Блас Паредес.
23 августа 1943 года в аварии погиб летчик Августин Моралес Эскамилья. Его жена получила письмо из части:
"Командование воинской части с глубоким соболезнованием извещает Вас, что Ваш муж Моралес Эскамилья Августин 28 августа 1943 года погиб при исполнении служебных обязанностей.
Смерть вырвала из наших рядов прекрасного товарища, отличного командира, уважаемого старшими товарищами и глубоко любимого подчиненными за чуткость и отзывчивость.
Августин - сын свободолюбивого испанского народа. С оружием в руках он защищал в 1936-1939 годах свою родину - Испанию от фашистских извергов и после порабощения Испании не покорился варварам, а с лучшими из своих товарищей уехал из Испании, чтобы продолжать борьбу с кровавым фашизмом.
Августин, будучи коммунистом и командиром в рядах нашей доблестной Красной Армии, беззаветно верил в наше правое дело, отдавал все силы, молодую энергию и прекрасные способности как личной боевой выучке, так и отличному воспитанию подчиненных.
Августин на своем посту точно выполнял все приказы нашего Верховного Главнокомандующего, зорко охранял особо важные объекты от фашистских стервятников.
Августин был нашим и Вашим близким другом. Мы знаем: Вам особенно тяжело пережить эту утрату. Мы, его боевые товарищи, клянемся довести до конца дело, за которое он так самоотверженно боролся.
Екатерина Ивановна! Командование и боевые товарищи Августина надеются, что Вы воспитаете Вашего и Августина сына Энрико в духе преданности делу Коммунистической партии. Всегда напоминайте сыну Энрико, что у него был прекрасный отец, который боролся за свободу, независимость и за его счастливое детство.
Екатерина Ивановна, если будут у Вас в жизни и в воспитании сына трудности, то просим Вас обращаться к нам. Мы всегда будем считать долгом помочь Вам".
* * *
573-й полк 101-й авиадивизии начал войну под Сталинградом, в Уразове. В Польше бои уже не были такими жестокими, как раньше: чувствовалось превосходство советских летчиков. В эту часть получили направление испанские пилоты Антонио Гарсиа Кано и Франсиско Бенито. Они навсегда запомнили тот день, когда оставили Москву в августе 1942 года, уезжая на фронт.
- Прощай, Москва! - воскликнул Кано.
- Когда мы снова увидим тебя? - как эхо, отозвался Бенито.
В памяти запечатлелась девушка на перроне, машущая букетом полевых цветов солдатам, которые высунулись из окна; запомнились перегороженные баррикадами улицы столицы и заклеенные крест-накрест полосками белой бумаги стекла в окнах домов.
Немцы совершали пока только разведывательные полеты.
Еще не рассеялся утренний туман, когда над аэродромом прошел "Юнкерс-88". В ту же минуту капитан Кано и старший лейтенант Аверин запустили моторы своих самолетов.
- Уверен, это нас фотографируют, - проговорил механик сержант Петров, показывая в направлении полета вражеского самолета.
Кано, уже сидевший в кабине, взглянул в небо и подал сигнал: "Убрать колодки".
- Если он нас сфотографировал, то, может, мне удастся раздобыть для тебя это фото! - крикнул Кано механику, когда самолет тронулся с места.
"Юнкерс" летел на высоте три тысячи метров. Два наших истребителя быстро набирали ту же высоту. "Юнкерс", стремясь уйти от преследования, сделал резкий вираж и исчез в густом, низком облаке. Не видимый в облаке, он сделал разворот и стал уходить в противоположную сторону от Кано и Аверина. Расстояние между ними увеличилось. Преследование возобновилось, и казалось, что немец уже не уйдет, как вдруг он повторил маневр и опять скрылся в облаках. Облачность только благоприятствовала таким маневрам: немец "перескакивал" от облака к облаку, то появляясь, то снова теряясь из виду. Кано понимал, что "юнкерсом" управляет не зеленый юнец. Коварный противник умело уходил от атак и пытался использовать любую возможность, чтобы обмануть истребителей.
Быстро терялась высота. Кано выбирал "мертвые пространства", чтобы не попасть под огонь вражеского самолета, ближе подобраться к нему, однако несколько очередей все же достали правую плоскость его самолета. Кано перешел почти на бреющий полет. У него не оставалось другого выхода, как атаковать сверху, не обращая внимания на трассирующие очереди, летевшие навстречу. И в то же время приходилось экономить боеприпасы и стрелять только наверняка, чтобы не дать врагу уйти на свою территорию. Кано вспомнил таран Талалихина, а также Бухтиарова. Самолет Бухтиарова был поврежден, и летчику пришлось прыгать с парашютом, однако парашют не раскрылся. Кано проверил боезапас: на таран пока идти не нужно, - есть чем стрелять; таран - это последнее средство. Высота была совсем небольшой: самолеты почти касались вершин деревьев. "Нет, фашист, не уйдешь!" подумал Кано. В этот момент из башни вражеского самолета прекратился ответный огонь. Кончились патроны? Ранен или убит стрелок? А может, враг хитрит, выжидая удобный момент? Два истребителя подбирались все ближе и ближе к врагу. Наконец они попали в воздушные струи от "юнкерса", и немец в прицелах... Длинные очереди советских истребителей, как огненные стрелы, врезались в фашистский самолет. Кано хотел перезарядить оружие, но оказалось, что боеприпасы кончились. И в это мгновение вражеский самолет гулко врезался в землю, подняв к небу столб пыли, дыма и огня.
С аэродрома за боем следили полковник Новиков и капитан Туркин, с нетерпением ожидая результатов схватки. Они волновались не зря: эти фашистские стервятники не были новичками, и победа над ними далась нелегко.
Близ озера Балатон
Генерал-лейтенанту Александру Степановичу Осипенко мы, испанские летчики, глубоко благодарны за ту огромную помощь, которую он оказал нам в начале Великой Отечественной войны, содействуя зачислению нас в действующие на фронтах авиационные части. Он, как никто, понял наше горячее желание участвовать в борьбе против фашизма и взял на себя всю ответственность за нашу службу в авиации. Мы рвались на фронт, потому что ненавидели фашизм и питали огромную любовь к советскому народу - народу-герою, народу-борцу. С такими же чувствами пришел в военную авиацию и Селестино Мартинес. До войны он работал вместе с нами на московском автомобильном заводе имени Сталина. Помню, он шагал вместе с нами в колонне демонстрантов по Красной площади 1 Мая 1940 года. Мы, рабочие московского автозавода, шагали в заводской колонне в числе стахановцев, передовиков труда. Мы шли в третьей колонне вместе с коммунистами и комсомольцами завода. В руках у нас были красные знамена, транспаранты и цветы.
Раненые немцы не оказали сопротивления. Их подвели к У-2 и стали сажать в кабину. Один из них никак не хотел влезать в самолет и кричал, показывая на У-2:
- Рус - фанер! Рус - фанер!
- Ишь ты, - заметил один из бойцов. - Это, мол, фанерный самолет и лететь он на нем боится!
Антонио Кано подошел к фашистскому штурману. Кано немецкого языка не знал и сказал несколько фраз по-французски, вставляя при этом испанские слова.
Немец, лежавший на земле у небольшого камня, насторожился и переспросил:
- Вас? Вас? - А потом сразу затих и, будто что-то вспомнив, сказал, мешая немецкие слова с испанскими: Ту ист эспаньоль?
Разговор становился интересным. Их окружили бойцы. Один из них попросил Кано:
- Ты нам переведи, чего он лопочет.
Кано наклонился к немцу и увидел у него на груди значок, каким гитлеровцы награждали своих летчиков, воевавших в Испании в фашистском авиасоединении "Кондор".
- Этот сукин сын воевал в Испании, - объяснил Кано, показывая на значок. - Может, нам даже приходилось там встречаться с ним в воздухе... Они тогда не очень любили вступать в бой с нашими истребителями, а больше обстреливали мирные села да дороги, по которым шли беженцы... Повернувшись к фашисту, Кано сказал по-испански: - Да, я испанец. И здесь вместе с великим советским народом сражаюсь за священное дело свободы, против фашизма. Наше дело правое, и мы победим!
Один из бойцов высунулся из-за спины Кано и добавил:
- Капут немец, капут! Воевал в Испании, а потом полез в Россию? Вот и подавился русской землей! И Гитлеру будет капут!
Немец хотел что-то сказать, но только лишь съежился и стал опасливо переводить взгляд с одного лица на другое, силясь понять смысл разговора.
Кано махнул рукой:
- Грузите его в самолет.
Гитлеровец продолжал лопотать "рус - фанер", "рус - фанер" и пытался при этом противиться. Кано привязал его к сиденью веревкой.
К Кано подошел тот самый боец, который говорил: "И Гитлеру будет капут!"
- С праздником тебя, Антонио! С двойным праздником: и самолет приземлили, и немца сбили, который воевал на твоей родине! Долеталась фашистская гадина!
Кано поднял руку в приветствии республиканских бойцов в Испании и ответил:
- Пусть это будет еще одним нашим маленьким вкладом в общую победу над ненавистным врагом! Смерть фашизму!
...Во время Курской битвы Антонио Кано вместе с летчиками своей части прикрывал железнодорожные узлы, где скапливались эшелоны с боевой техникой и личным составом.
Утром 6 июля 1943 года четверка их "яков" по тревоге вылетела на железнодорожный узел Валуйки для отражения атаки вражеских бомбардировщиков. На этот раз ведомым у Кано был младший лейтенант Т. Шевченко. Они поднялись на 4500 метров и на западе на высоте 4000 метров увидели группу вражеских бомбардировщиков.
Антонио сообщил об этом на КП и вместе с ведомым атаковал гитлеровцев. Другая пара "яков" связала боем немецкие истребители Ме-109.
За первой группой бомбардировщиков появилась вторая. В налете участвовало до пятидесяти Хе-111 и Ю-88. Летчики фашистских бомбардировщиков, видимо, не ожидали атаки от двух советских истребителей или, возможно, приняли их за свои самолеты, вызванные для прикрытия первой группы бомбардировщиков.
Антонио и его напарник, используя преимущество в высоте, предприняли несколько атак бомбардировщиков врага, поливая их огнем из пушек и пулеметов. В этом бою были сбиты четыре вражеских самолета. Противник вынужден был прекратить прицельное бомбометание и, беспорядочно сбросив бомбы, стал удирать.
Во время боев на Курской дуге испанский коммунист капитан Антонио Кано был заместителем командира эскадрильи.
Капитан Антонио Ариас
С северо-запада, из Скандинавии, дул резкий ветер. По небу, прижимаясь к земле, ползли свинцовые тучи, оставляя большие хлопья снега на вершинах высоких сосен. Эти хлопья подхватывал ветер, крутил в воздухе и бросал на самолеты, возле которых находились дежурные летчики. Почти ничего не было видно. Механики, надвинув шапки-ушанки и подняв воротники, ходили возле самолетов и то и дело счищали с машин снег, а там, где образовался лед, они сбивали его длинными круглыми кусками резины.
В это время года погода резко менялась: осень встречалась с зимой, уступая ей свои позиции. С каждым днем становилось холоднее, однако воды Ладоги еще волновались под ветром, и лишь в неглубоких заливчиках образовались корки льда. Ладога превратилась в важнейший путь снабжения осажденного Ленинграда, фронта и населения области. Летом перевозки осуществлялись на пароходах и баржах. Зимой по льду пошли машины. И летом, и зимой эту дорогу охраняло одно из подразделений истребителей. Это была интернациональная по составу эскадрилья. Она входила в 964-й полк 130-й авиадивизии. Командиром этой эскадрильи был испанец капитан Антонио Ариас. Одно из звеньев эскадрильи состояло из испанцев Мануэля Гисбера и Хулиана Диеса, а также чеха, фамилию которого я, к сожалению, забыл.
Среди пилотов кроме испанцев были цыган Михаил Горлов, узбек Азии Досиндодуков, азербайджанец Али Мухамедов, русский, сибиряк Иван Сахарцов, русский из Иваново Сергей Яковлев, украинец Резник, русский Кобин, казах Самехов, русский с Урала Демяновский. Братская дружба связывала воинов этого интернационального подразделения, и они не раз, рискуя жизнью, выручали друг друга в бою.
Ариас хотел, чтобы бои его летчиков с врагом были наиболее результативными, и каждую свободную минуту использовал для подготовки личного состава эскадрильи. Он подбирал летчиков и воспитывал их с такой тщательностью, как это делает опытный педагог. С пилотами у Ариаса установились ровные дружеские отношения, но при всем этом он всегда добивался строгого и неукоснительного выполнения приказов. Свой опыт, приобретенный в воздушных боях в небе Испании, он передавал молодым летчикам. Испытания, выпавшие на долю Ариаса, закалили его волю, научили сохранять твердость духа и быстро принимать решения в трудных ситуациях. Он умел оставаться внешне спокойным, хотя порой внутри у него все кипело. Невольно припоминаются дни, проведенные в лагере для интернированных во Франции.
- Я бы хотел поехать в СССР, - сказал нам как-то Ариас после месячного пребывания в лагере.
- Как ты можешь говорить об этом, когда никто, понимаешь, абсолютно никто не заботится о нас?
- А я все-таки поеду в СССР.
Может, он знал больше, чем мы? Нет, конечно, нет! Просто Ариас лучше многих разбирался в политике и, как коммунист, был более закален жизнью. А ведь некоторые из нас часто падали духом и уже теряли всякую надежду выбраться из лагеря. Больше всех волновался Фернандо, и для этого у него были причины. В свои двадцать лет он уже был женат и имел ребенка, и теперь его жена с ребенком находились где-то поблизости в лагере для женщин.
- Послушай, Фернандо, если ты и дальше так будешь маяться, - сказал я ему однажды, - то очень скоро нам придется похоронить тебя здесь, на берегу моря.
- А что мне, по-твоему, делать? - отвечал он.
- Нужно придумать какой-нибудь действенный план. Например, давай проберемся в женский лагерь и поспрашиваем, поговорим... Может, что и узнаем...
- Давай, давай! Этой же ночью и пойдем. Ты пойдешь со мной?
- Да, конечно.
- А если нас подстрелят?
- По-моему, это лучше, чем жить, как мы.
Той же ночью, в кромешной тьме, мы проделали лаз в колючей проволоке и без шума выползли наружу. Однако нас остановили тяжелые шаги по песку. Кровь застучала в висках. Шаги раздались совсем близко и удалились. Мы ползком добрались до ограждения женского лагеря. Его охраняли менее усиленно, чем наш. Колючая проволока здесь была реже, и мы сравнительно легко проникли в лагерь.
Осторожно, за плечи, разбудили женщин.
- Не знаете, где здесь находится женщина с маленьким ребенком? Ее зовут Рамона. У нее черные волосы, одета во все черное.
- Как ее фамилия?
- Льянес!
- Нет, не знаем!
Мы стали расспрашивать одну женщину за другой и в ответ слышали одно и то же: "Нет, не знаем". Мы почти потеряли надежду. Казалось, не осталось в лагере места, где бы мы ни побывали. Случайно под рваным пологом услышали голоса женщин. Они говорили на каталонском диалекте. Рамона ведь из Каталонии!
- Вы не знаете что-нибудь о Рамоне?..
- С маленьким ребенком?
- Да! Да!
- Он родился у нее прямо в горах, в Пиренеях?
- Да, да! - сказал Фернандо, и в глазах его засветилась надежда.
- Знаете... Бедная женщина ждала, ждала, и наконец решила, что она больше не может так жить. Она выехала вчера в Испанию с группой репатриировавшихся женщин.
- А может, она еще в лагере?..
- Нет, мы видели, как она садилась в грузовик.
Фернандо, потрясенный этой новостью, опустился на песок и так побледнел, что казалось, он вот-вот потеряет сознание.
- Послушай, теперь все равно ничем не поможешь. Давай возвращаться в лагерь, - сказал я и положил ему руку на плечо, чтобы хоть немного его успокоить.
- Я не пойду в лагерь, - ответил он будто в полусне.
- Уж не надумал ли ты вернуться в Испанию?
- В Испанию? Нет!
- Тогда что же ты думаешь делать?
- Я отправлюсь в Латинскую Америку!
- Ты что? С ума сошел? У тебя что, билет в кармане, пароход ждет тебя у причала?
- Нет, но я отправлюсь в Америку.
- Скажи мне, по крайней мере, как ты думаешь это сделать? Может, я тоже отправлюсь с тобой...
- Сначала надо пробраться в Марсель, а там посмотрим. - В голосе Фернандо слышалось столько уверенности, что мне его идея показалась и впрямь заманчивой.
- И все же давай подумаем. Ведь только мы отсюда тронемся, как нас сразу же схватят. Кругом полно жандармов и переодетых агентов полиции. И уж тогда нас наверняка определят в более ужасное место, чем этот лагерь.
- Ну и что? Я опять убегу и в конце концов попаду в Америку. А уж оттуда свяжусь с Рамоной. Решено! Ты идешь?
- Да, дружище, да! - согласился я, чтобы как-то успокоить его.
Мы подлезли под проволоку и тронулись в путь. Шли полями, огородами, рощами. Днем отдыхали, а по ночам шли. Крестьяне жалели нас и снабжали едой. Иногда нас подвозили на грузовиках, и тогда водители прятали нас в кузове.
Когда мы прибыли в Марсель, шофер принес нам бутылку вина, немного хлеба, креветок и пригласил перекусить в кабине его грузовика, а сам ушел на разведку в порт. Вскоре он вернулся.
- Знаете, - сказал он, - печальные новости. Пройти почти невозможно, повсюду жандармы. У всех, кто направляется в порт, спрашивают документы. Идти туда опасно, тем более если не знаешь французского языка...
- Много кораблей в порту?
- Много!
- А каких стран?
- Итальянские, японские, мексиканские, есть один из Аргентины...
- Аргентинский... А где он пришвартован? Нам-то он и нужен!
- Далеко, почти в конце причала. Туда добраться ой-ой-ой!
- Тогда попробуем на мексиканский. Попытаемся проскочить на корабль, когда стемнеет, до того как зажгутся фонари. Осторожно подберемся к нему как можно ближе, а потом бегом - и мы на корабле! - развернул свой план Фернандо.
- Ты уверен, что это - самый лучший способ?
- Да, а другого в нашем положении нет. В таком виде, как мы сейчас грязные, оборванные, давно не бритые, - только и попадаться в лапы жандармам!
Почти весь день мы провели, спрятавшись среди бочек, в каких-нибудь двухстах метрах от корабля. Мы видели, как по его трапу спускались и поднимались моряки, как развевался флаг на корме, как жандармы внимательно осматривали всякого, кто появлялся на причале. Рабочий люд не обращал на нас никакого внимания. Несколько маленьких оборвышей что-то искали среди тюков и ящиков с товарами. Натолкнувшись на нас, они чему-то рассмеялись и продолжали заниматься своим делом.
- У нас нет другого выхода. Мы уже около месяца кормим вшей и голодаем в лагере, - как бы убеждая себя в правильности принятого решения, повторял Фернандо. - Ты прав, - говорил я ему, - у нас нет выбора. Это как жребий, когда не знаешь, что выпадет - орел или решка!
- Бедная Рамона. А ты хорошо бегаешь? - внезапно спросил меня Фернандо.
- Не очень. Я ведь был ранен в коленку, но ты не беспокойся за меня. Доберусь - так доберусь, а нет - так нет. Так и договоримся. Пора!
Мы обнялись, осмотрелись еще раз, выжидая, когда подальше отойдет жандарм, и, одновременно выскочив из своего укрытия, бросились к кораблю.
Однако не успели мы пробежать и десяти шагов, как из других укрытий, о существовании которых мы и не догадывались, выскочили один, два, три, четыре, пять человек. Как будто они караулили нас. Жандармы и полицейские бежали наперерез, намереваясь перехватить нас. Наш путь был короче. На глазок расстояние до корабля и до наших преследователей внушало надежду на то, что мы почти спасены. Оставалось только добежать. Фернандо обернулся ко мне, так как я отстал, но мы оба еще могли успеть. В этот момент я оглянулся и, тут же споткнувшись, упал на причал: меня сразу же окружили жандармы. Фернандо же успел и на прощанье помахал мне с борта мексиканского парохода.
Я вновь оказался в лагере. Вот из-за такой оплошности я лишился свободы.
Фернандо уже плыл в открытом море на мексиканском корабле, а оставшийся в лагере Ариас продолжал верить, что он поедет в СССР. Выслушав мои приключения, он молча, по-дружески похлопал меня по плечу.
В дальнейшем наша судьба сложилась так, что мы действительно оказались в Советском Союзе. В Гавре, во французском порту, мы восемь дней с нетерпением ожидали прихода советского корабля. В этом порту мы встретились со многими испанцами, которые были освобождены из лагерей и тоже плыли вместе с нами. Здесь были мужчины, женщины, дети, плохо одетые и истощенные. В ожидании советского корабля мы чувствовали себя уже свободными людьми. Нас навещали французские коммунисты, они интересовались всем.
- Как вас кормят?
- Очень хорошо. После лагеря нам кажется, будто мы никогда так раньше не ели. Мы благодарны французским коммунистам за заботу и помощь.
Они приносили нам одежду, обувь, лекарства.
Ариас буквально изнывал от нетерпения и все повторял:
- Скорее бы поехать в Советский Союз!..
...Будучи командиром эскадрильи истребителей, Ариас все свое умение, всю свою волю отдавал защите Советской страны от фашистов. Эскадрилья под его командованием слаженно действовала в самых тяжелых условиях. Она прикрывала опасные участки Волховского фронта, караваны, идущие по Ладоге, железнодорожные пути, станции, мосты. Было проведено немало боев с "юнкерсами", пытавшимися нарушить коммуникации по рекам Волхов и Сясь, идущие из Тихвина, Юрцево, Новой Ладоги. Летчики этой эскадрильи испанские коммунисты - понимали, какой священный долг они выполняют, защищая колыбель Великой Октябрьской социалистической революции - город Ленина. А для Антонио Ариас а это была наилучшая возможность выразить свою огромную любовь к Советской стране, к советским людям.
Ариас летал на английском истребителе "харрикейн", вооруженном четырьмя 20-миллиметровыми пушками. Вот один из многих эпизодов его участия в воздушных сражениях. По Ладоге шел тяжело груженный пароход. Истребители эскадрильи Ариаса должны были прикрывать пароход с воздуха. Звено Ариаса взлетело над водами Ладоги. Многочисленные солнечные блики играли на воде. Но вот мелькнули зловещие тени: к пароходу подкрадывались фашистские "юнкерсы". Пилоты четырех самолетов эскадрильи Ариаса понимали, что могут не успеть прийти на помощь. Они только что поднялись в небо над Ладогой с противоположного берега и сразу же увидели приближение врага. Лица пилотов побледнели от резко возросшего давления. На предельной скорости летчики бросают свои машины на выручку пароходу и в это время обнаруживают за собой темные длинные фюзеляжи двух немецких истребителей "фокке-вульф". Но судно должно дойти до места назначения! Советские летчики открывают огонь из пушек. Еще несколько сот метров - и фашисты будут у цели. Однако их настигают снаряды, пущенные из самолетов Ариаса и его напарника. Два "юнкерса", один за другим, теряют управление и падают в воды Ладоги. А в это время летчики их эскадрильи Хисбер и Гусев завязывают бой с немецкими истребителями. Остальные фашистские бомбардировщики, преследуемые Ариасом, Диесом и Дуарте, беспорядочно сбросив бомбы, уходят за линию фронта. А внизу, не меняя курса, пароход продолжает свой путь к осажденному Ленинграду. На поверхность воды всплывает рыба, оглушенная взрывами бомб. Ариас и его звено, проводив пароход до самого берега, возвращаются на свой аэродром...
После прорыва блокады Ленинграда эскадрилья участвовала в наступлении советских войск на этом фронте. Однажды из боевого полета не вернулся самолет Игнасио Агирегоикоа, однополчанина Ариаса. Этот летчик сбил несколько вражеских самолетов. Позже, во время наступления советских войск, его самолет обнаружили в лесу. В кабине был найден замерзший летчик со следами тяжелых ранений. Игнасио в числе многих испанских детей был привезен в Советский Союз; здесь он воспитывался, стал коммунистом и настоящим воином.
Эскадрилья Антонио Ариаса сражалась под Нарвой, на Балтике, участвовала в боях за Минск, в битве за Восточную Пруссию, во многих боях Отечественной войны вплоть до самого Дня Победы.
Антонио Ариас окончил войну в звании майора, штурмана 439-го полка 130-й истребительной авиадивизии...
За освобождение Польши
В дни титанической битвы советского народа, в самые критические моменты Великой Отечественной войны, полной героических и трагических событий, испанские летчики всегда были вместе с советскими людьми - в боях под Москвой и Сталинградом, на Курской дуге и под Минском, в битве за Киев. И вот, наконец, настало долгожданное время, когда от фашистских орд была очищена вся советская земля. Пламя войны еще бушевало, унося человеческие жизни, но в 1944 году народы Европы уже почувствовали свежий ветер свободы, которую несла на своих победоносных знаменах Красная Армия.
Авиаполки истребителей, в которых находились испанские летчики, базировались и на польской земле - близ Люблина, Кракова, Жешува, Лодзи, Познани.
В 591-м полку сражались Севилья Сантос и Педро Муньос. В том же полку служил и Хосе Луис Ларраньяга, который был сбит на Кубани. В те дни воздушные бои достигли наивысшего напряжения. Тогда решался вопрос: кто кого? Советские летчики блестяще продемонстрировали высокое мастерство, выдающуюся храбрость и высокие моральные качества. На самолете Ларраньяги красовались пять звезд - пять побед над врагом.
Испанские летчики майор Фернандо Бланко и старшие лейтенанты Хосе Рабинеда, Висенте Бельтран и Хасинито Гальего сражались в Чехословакии под Братиславой.
В 826-м авиаполку под командованием майора Столяра служили Луис Лавин и Антонио Лукумбери.
В это же время, выполняя задание по связи на передовых позициях наступавших советских частей, совершали героические полеты на У-2 испанцы Франсиско Гаспар и Карлос Гарсиа Аюсо.
В частях противовоздушной обороны на самолетах Ла-5 защищали город Горький Хоакин Карильо, Хуан Эгигури и Блас Паредес.
23 августа 1943 года в аварии погиб летчик Августин Моралес Эскамилья. Его жена получила письмо из части:
"Командование воинской части с глубоким соболезнованием извещает Вас, что Ваш муж Моралес Эскамилья Августин 28 августа 1943 года погиб при исполнении служебных обязанностей.
Смерть вырвала из наших рядов прекрасного товарища, отличного командира, уважаемого старшими товарищами и глубоко любимого подчиненными за чуткость и отзывчивость.
Августин - сын свободолюбивого испанского народа. С оружием в руках он защищал в 1936-1939 годах свою родину - Испанию от фашистских извергов и после порабощения Испании не покорился варварам, а с лучшими из своих товарищей уехал из Испании, чтобы продолжать борьбу с кровавым фашизмом.
Августин, будучи коммунистом и командиром в рядах нашей доблестной Красной Армии, беззаветно верил в наше правое дело, отдавал все силы, молодую энергию и прекрасные способности как личной боевой выучке, так и отличному воспитанию подчиненных.
Августин на своем посту точно выполнял все приказы нашего Верховного Главнокомандующего, зорко охранял особо важные объекты от фашистских стервятников.
Августин был нашим и Вашим близким другом. Мы знаем: Вам особенно тяжело пережить эту утрату. Мы, его боевые товарищи, клянемся довести до конца дело, за которое он так самоотверженно боролся.
Екатерина Ивановна! Командование и боевые товарищи Августина надеются, что Вы воспитаете Вашего и Августина сына Энрико в духе преданности делу Коммунистической партии. Всегда напоминайте сыну Энрико, что у него был прекрасный отец, который боролся за свободу, независимость и за его счастливое детство.
Екатерина Ивановна, если будут у Вас в жизни и в воспитании сына трудности, то просим Вас обращаться к нам. Мы всегда будем считать долгом помочь Вам".
* * *
573-й полк 101-й авиадивизии начал войну под Сталинградом, в Уразове. В Польше бои уже не были такими жестокими, как раньше: чувствовалось превосходство советских летчиков. В эту часть получили направление испанские пилоты Антонио Гарсиа Кано и Франсиско Бенито. Они навсегда запомнили тот день, когда оставили Москву в августе 1942 года, уезжая на фронт.
- Прощай, Москва! - воскликнул Кано.
- Когда мы снова увидим тебя? - как эхо, отозвался Бенито.
В памяти запечатлелась девушка на перроне, машущая букетом полевых цветов солдатам, которые высунулись из окна; запомнились перегороженные баррикадами улицы столицы и заклеенные крест-накрест полосками белой бумаги стекла в окнах домов.
Немцы совершали пока только разведывательные полеты.
Еще не рассеялся утренний туман, когда над аэродромом прошел "Юнкерс-88". В ту же минуту капитан Кано и старший лейтенант Аверин запустили моторы своих самолетов.
- Уверен, это нас фотографируют, - проговорил механик сержант Петров, показывая в направлении полета вражеского самолета.
Кано, уже сидевший в кабине, взглянул в небо и подал сигнал: "Убрать колодки".
- Если он нас сфотографировал, то, может, мне удастся раздобыть для тебя это фото! - крикнул Кано механику, когда самолет тронулся с места.
"Юнкерс" летел на высоте три тысячи метров. Два наших истребителя быстро набирали ту же высоту. "Юнкерс", стремясь уйти от преследования, сделал резкий вираж и исчез в густом, низком облаке. Не видимый в облаке, он сделал разворот и стал уходить в противоположную сторону от Кано и Аверина. Расстояние между ними увеличилось. Преследование возобновилось, и казалось, что немец уже не уйдет, как вдруг он повторил маневр и опять скрылся в облаках. Облачность только благоприятствовала таким маневрам: немец "перескакивал" от облака к облаку, то появляясь, то снова теряясь из виду. Кано понимал, что "юнкерсом" управляет не зеленый юнец. Коварный противник умело уходил от атак и пытался использовать любую возможность, чтобы обмануть истребителей.
Быстро терялась высота. Кано выбирал "мертвые пространства", чтобы не попасть под огонь вражеского самолета, ближе подобраться к нему, однако несколько очередей все же достали правую плоскость его самолета. Кано перешел почти на бреющий полет. У него не оставалось другого выхода, как атаковать сверху, не обращая внимания на трассирующие очереди, летевшие навстречу. И в то же время приходилось экономить боеприпасы и стрелять только наверняка, чтобы не дать врагу уйти на свою территорию. Кано вспомнил таран Талалихина, а также Бухтиарова. Самолет Бухтиарова был поврежден, и летчику пришлось прыгать с парашютом, однако парашют не раскрылся. Кано проверил боезапас: на таран пока идти не нужно, - есть чем стрелять; таран - это последнее средство. Высота была совсем небольшой: самолеты почти касались вершин деревьев. "Нет, фашист, не уйдешь!" подумал Кано. В этот момент из башни вражеского самолета прекратился ответный огонь. Кончились патроны? Ранен или убит стрелок? А может, враг хитрит, выжидая удобный момент? Два истребителя подбирались все ближе и ближе к врагу. Наконец они попали в воздушные струи от "юнкерса", и немец в прицелах... Длинные очереди советских истребителей, как огненные стрелы, врезались в фашистский самолет. Кано хотел перезарядить оружие, но оказалось, что боеприпасы кончились. И в это мгновение вражеский самолет гулко врезался в землю, подняв к небу столб пыли, дыма и огня.
С аэродрома за боем следили полковник Новиков и капитан Туркин, с нетерпением ожидая результатов схватки. Они волновались не зря: эти фашистские стервятники не были новичками, и победа над ними далась нелегко.
Близ озера Балатон
Генерал-лейтенанту Александру Степановичу Осипенко мы, испанские летчики, глубоко благодарны за ту огромную помощь, которую он оказал нам в начале Великой Отечественной войны, содействуя зачислению нас в действующие на фронтах авиационные части. Он, как никто, понял наше горячее желание участвовать в борьбе против фашизма и взял на себя всю ответственность за нашу службу в авиации. Мы рвались на фронт, потому что ненавидели фашизм и питали огромную любовь к советскому народу - народу-герою, народу-борцу. С такими же чувствами пришел в военную авиацию и Селестино Мартинес. До войны он работал вместе с нами на московском автомобильном заводе имени Сталина. Помню, он шагал вместе с нами в колонне демонстрантов по Красной площади 1 Мая 1940 года. Мы, рабочие московского автозавода, шагали в заводской колонне в числе стахановцев, передовиков труда. Мы шли в третьей колонне вместе с коммунистами и комсомольцами завода. В руках у нас были красные знамена, транспаранты и цветы.