– Вы правы, сэр. Да и мне нужно побыстрее убираться. Вот что я пришел вам сказать. Я был тупицей вчера вечером, когда вы намекнули, что делает Сатана своими руками. Честность меня подвела. Не прошло и пяти минут, как я увидел, как это можно сделать. Черт победи, да можно это сделать десятью способами.
– Вы правы, – шепнул я, – но покороче. Как вы собираетесь узнать, делает ли он это?
– Вот над этим я весь день ломал голову, – ответил он. – Как пробраться в храм и осмотреть черный трон? Золотой опускается, а черный встроен. И в любой час дня и ночи там стоят два раба кефта. Сменяются четырежды в сутки, и, держу пари, он для этого подбирает самых подходящих, капитан.
Пробраться туда нетрудно, за троном с полдюжины тайных ходов. Десять минут, и мы будем знать, что к чему. Но как, ради дьявола, получить эти десять минут? Перестрелять этих бледнолицых парней – не поможет. Как только их найдут, Сатана поймет, что за игра.
Он помолчал.
– Вот так штука! – сказал он наконец. – Если бы мы могли попросить какого-нибудь ангела спуститься со стаканом кефта в руке у них под носом. Они пошли бы за ним, как голодные львы за костью. И ничего больше бы не увидели!
С бьющимся сердцем я схватил его за плечи.
– Клянусь Господом, Гарри! Вы попали в яблочко! – Голос мой дрожал. – Вы знаете, где он хранит это адское варево? Можете подобраться к нему?
– Конечно, знаю, – ответил он. – Я говорил вам, что в своем деле не имею равных. Конечно, смогу. Но что из этого?
– Мы будем ангелом. Кефт действует быстро, я видел. Но сколько он действует?
– Не знаю, – ответил он. – Иногда дольше, иногда короче. Но у нас будут наши десять минут и еще немало… Вот это да! – он засмеялся. – Что за игра! Если они придут в себя до смены, то ничего не скажут. А если их застанет смена, у них не будет шанса что-нибудь сказать. И даже если они расскажут, кто им поверит?
– Добудьте напиток, – сказал я. – Постарайтесь завтра. А теперь прежде всего безопасность. Уходите. Если сможете, передайте мисс Демерест, чтобы не ждала меня сегодня. Пусть не беспокоится. Но не рискуйте. Гарри, вы чудо. Если бы вы были девушкой, я бы вас поцеловал. Шагайте!
Снова он рассмеялся; и через мгновение исчез.
Я перешел в другую комнату и выключил и там свет. Впервые с того времени, как я попал в руки Сатаны, я был свободен от депрессии, ужасного чувства угнетенности, которое не оставляло меня. Как будто начала открываться дверь. Дверь на свободу.
Спал я крепко. Проснулся среди ночи, увидев во сне Сатану. Он стоял рядом и смотрел на меня. Не знаю, на самом ли деле это был сон. Может, он решил развеять какое-то сомнение? Если так, мой сон его развеял, потому что спал я безмятежно. Я не стал об этом беспокоиться; в следующее мгновение я опять уснул.
Следующий день пролетел быстро. Когда я одевался, зазвонил телефон. Звонил Консардайн. Он передал, что Сатана хочет, чтобы после завтрака я побывал на яхте. Он, Консардайн, будет меня сопровождать.
Значит, планы не изменились. Я все еще должен играть свою пиратскую роль.
Когда я вошел в столовую, Консардайн ждал меня. Мы вместе поели. Меня мучило любопытство относительно Кобхема. Но я ничего не спросил, а Консардайн не говорил о нем. Мы спустились на причал, говоря о разных пустяках. Ни один из нас не упоминал вчерашнюю беседу. Но он все время, должно быть, о ней думал, как и я. Но добавить нам было нечего. Он достаточно ясно определил свою позицию.
Нас ждал катер, он переправил нас на «Херувим». Внутри яхта была не менее прекрасна, чем снаружи. Капитан – приземистый плотный широкоплечий ньюфаундлендец. Он представился как капитан Морриси. Может, именно это имя дали ему родители, а может, и нет. Вероятнее, нет. Он был истинный пират. Сто лет назад он плавал бы под Веселым Роджером. Первый помощник – привлекательный замкнутый человек с клеймом Аннаполиса. И экипаж из самых прожженных типов, каких только способны произвести моря.
Дисциплина превосходная, военная. Она достигала апофеоза в машинном отделении. Двигатели, специально сконструированные дизели, работающие на нефти, – чудо. Мне было так интересно, что я не заметил, как наступило время ленча. Я не ошибся насчет Морриси. Он рассказывал о контрабанде оружия и алкоголя, которой занимался до того, как поступил на службу к Сатане. Родившись слишком поздно для пиратского флага, он хорошо использовал то, что оставалось. Конечно, он пират, но мне он понравился.
Вернувшись в замок, я обнаружил вызов от Сатаны. Я повиновался с дурными предчувствиями. Предчувствия не оправдались. Я провел два удивительнейших часа. Меня отвели в ту часть большого здания, где находились личные апартаменты Сатаны. Не могу описать увиденное, атмосферу этих десятков комнат, больших и маленьких, где наслаждалась эта сумрачная странная душа. Каждая из комнат представляла собой храм того загадочного, не поддающегося определению вечного духа, который человечество называет красотой и который оно всегда пыталось уловить и воплотить в материи.
И Сатана тут был другим. Он преобразился, стал мягким, ни в словах, ни во взгляде не было насмешливости. Говорил он только о своих сокровищах. Мне пришло в голову, что красоту он любит даже больше, чем власть; он считает власть средством приобрести красоту. И как бы злобен он ни был, красоту он понимал лучше любого из живущих людей.
Я ушел от него очарованный. Мне пришлось бороться с мыслью, что увиденное мною оправдывает средства его приобретения; что подлинный преступник тот, кто мешает Сатане. Как это ни странно, но я чувствовал какую-то вину за те планы, что вынашивал. С трудом удержался я от исповеди, от признания всего, от отдачи себя на его милость и от клятвы ему в вечной преданности. Думаю, что удержала меня только мысль о Еве.
Возможно, такова и была его цель. Но мне снова и снова приходилось напоминать себе об этом, чтобы удалить отвращение, которое я начал испытывать к своим планам. Если кому-то это покажется прискорбной слабостью, могу только сказать, что тот, кто так думает, сам не был объектом колдовства, не слушал Сатану, проповедующего в самом сердце чуда, которое он создал.
Если это и была ловушка, я ее избежал. Но до сегодняшнего дня я сомневаюсь – быть может, в высшем смысле Сатана все-таки был прав.
Общество за обедом помогло мне сбросить наваждение. Еще больше помог послеобеденный бридж. Я вернулся к себе около полуночи. Весь день я не видел Еву. Консардайн мельком упомянул, когда мы шли на ужин, что она уехала в город и, вероятно, сегодня не вернется. Я понял это как намек на то, что мне сегодня не следует бродить по замку.
Я лег спать, надеясь увидеть Баркера. Он не появился.
За завтраком на следующий день было несколько действительно интересных людей. Среди них австралийский майор, солдафон и обаятельный негодяй. Мы вместе отправились верхом по другому маршруту, чем вчера с Консардайном. В одном месте наша тропа шла параллельно шоссе. Мимо прошумела хорошенькая маленькая машина, направляясь в замок. Ею правила Ева. Она помахала рукой. Австралиец принял приветствие на свой счет, заметив, что проехала чертовски хорошенькая девушка. Все вдруг прояснилось. Я решил, что увижусь с ней вечером. Так я тогда подумал.
Поставив лошадь в стойло, я пошел на террасу. Может, удастся увидеть Еву или даже переброситься с ней словом. Около четырех появился Консардайн и сел рядом со мной.
Казалось, он испытывает неловкость. Мы раз или два выпили, поговорили о том о сем, но ясно было, что что-то его беспокоит. Я с каким-то предчувствием ждал, когда он заговорит. Наконец он вздохнул, повел широкими плечами.
– Что ж, – сказал он, – горькое лекарство не становится слаще оттого, что мы оттягиваем прием. Идемте, Киркхем. Приказ Сатаны.
Я ясно вспомнил слова Консардайна, что если его хозяин прикажет ему, он без колебаний задержит меня. И ощутил шок.
– Значит ли это, что я арестован?
– Вовсе нет, – ответил он. – Есть кое-что… кое-кто… Сатана хочет, чтобы вы на него взглянули. Не спрашивайте, почему. Я не знаю. Могу догадываться, но… не задавайте вопросов. Идемте.
Я, удивленный, пошел за ним. Мы пришли в одну из башен замка; по крайне мере мы высоко поднялись над уровнем земли. И оказались в маленькой голой комнатке. Скорее келье. Одна из стен ее слегка изгибалась, выпуклостью к нам. Консардайн подошел к этой стене и поманил меня. Он коснулся скрытой пружины. Появилось квадратное отверстие, похожее на окно размером в фут, на уровне моих глаз.
– Смотрите, – сказал он.
Место, куда я заглянул, было полно чрезвычайно ярким бледно-пурпурным светом. Свет производил крайне неприятное впечатление. Одновременно я услышал тонкий дрожащий звук, слабый, но непрерывный, на одной ноте. Я не музыкант, чтобы точно определить ноту; она была высокой, как от крыльев пчелы. Звук тоже был неприятным. Вместе свет и звук сводили с ума.
С первого взгляда мне показалось, что я смотрю в круглый зал, в котором находится толпа людей; все они глядят в центр. Потом я понял, что этого не может быть: у всех этих людей одна и та же поза: они склонились на одно колено. Их, казалось, тысячи, этих склонившихся людей, ряд за рядом, один за другим, они становились все меньше и меньше, пока не исчезали в бесконечности.
Я взглянул направо и налево. Те же склоненные люди, но в профиль. Поднял глаза к потолку: и там они – висят вниз головой.
И вдруг я понял, что у них у всех одно и то же лицо.
Это лицо Кобхема!
У всех лица Кобхема, истощенные и искаженные, отраженные вновь и вновь в десятках зеркал, которыми окружено все помещение. Круглые стены в фасетках зеркал, и круглый потолок тоже, и все зеркала нацелены на круглую зеркальную плиту примерно семи футов в диаметре, которая служила их фокусом.
На плите стоял склоненный Кобхем, глядя на собственные бесчисленные отражения, подчеркнутые ярким злым пурпурным светом.
Кобхем вскочил и начал яростно размахивать руками. Как отряды автоматов, отражения тоже вскочили и замахали. Он повернулся, и все они, ряд за уменьшающимся рядом, повернулись. Он упал, закрыв лицо руками, но я знал, что хоть его глаза и закрыты, лица по-прежнему глядели на него, привязанные, как должно было казаться, к фигурам тысяч людей, отраженных в круглой плите от зеркал на потолке. И я знал также, что человек не может долго держать в этой комнате глаза закрытыми, он должен открыть их и смотреть, и смотреть снова.
Дрожа, я отпрянул. Зрелище адское. Оно уничтожало рассудок. Тут не может быть сна. Звон скребет по нервам и не даст уснуть. Свет тоже прогоняет сон, возбуждая и без того возбужденные нервы, натягивая их до предела. Обезьянничающее войско отражений медленно, неумолимо вело рассудок по тропе безумия.
– Ради Бога… ради Бога… – Я с бессвязным лепетом, с побелевшими губами обернулся к Консардайну. – Я уже видел… Консардайн… пуля – это милосердие…
Он привлек меня обратно к отверстию.
– Просуньте голову, – холодно сказал он. – Вы должны увидеть себя в зеркалах, а Кобхем должен увидеть вас. Таков приказ Сатаны.
Я попытался вырваться. Он схватил меня за шею и придвинул к окну, как щенка толкают в миску с водой.
Стена в этом месте была всего в несколько дюймов толщиной. Я был беспомощен, теперь моя голова находилась за стеной. Кобхем с трудом поднялся. Я увидел, как в зеркалах появилось мое лицо. Он тоже увидел его. Глаза его блуждали от одного отражения к другому: он пытался понять, где я.
– Киркхем! – взвыл он. – Киркхем! Вытащите меня отсюда!
Консардайн оттащил меня назад. Он захлопнул окно.
– Вы дьявол! Вы хладнокровный дьявол! – со слезами я бросился на него.
Он схватил меня за руки. Держал легко, будто я ребенок, а я в это время пинался и извивался в тщетных попытках вырваться. Наконец ярость моя утихла. Все еще всхлипывая, я повис в его руках.
– Ну, ну, молодой человек, – мягко сказал он. – Я не отвечаю за то, что вы увидели. Я говорил вам, что лекарство будет горьким. Но это приказ Сатаны, я должен повиноваться. Идемте со мной. К вам в комнаты.
Я, не сопротивляясь, пошел за ним. Вовсе не сочувствие к Кобхему так тронуло меня. Вероятно, он сам не раз следил через это окно, как другие мучаются в зеркальной камере. Если бы возникла необходимость, я застрелил бы Кобхема без малейшего колебания. Даже испытание Картрайта не потрясло меня так, как это. С Картрайтом все шло в открытую, вокруг были люди. И Картрайт, как казалось, имел хоть какие-то шансы выпутаться.
Но эта пытка в зеркальной камере, с ее лишающим сна светом, с ее медленно убивающим звоном, в полном одиночестве, это разрушение человеческого мозга – что-то в этом было такое, чего не выразить словами, что потрясло меня до глубины души.
– Долго ли он… протянет? – спросил я Консардайна, когда мы оказались в моих комнатах.
– Трудно сказать, – он по-прежнему говорил мягко. – Он выйдет оттуда, полностью лишившись памяти. Не будет знать своего имени, кто он, ничего из того, что когда-то знал. Никого не будет узнавать. Подобно зверю, будет ощущать лишь голод и жажду, холод или тепло. Вот и все. Все тут же будет забывать. Жить только данным моментом. А когда этот момент пройдет, он его тут же забудет. Безмозглый, бездушный – пустой. Некоторые выходили оттуда через неделю, другие сопротивлялись три. Никогда дольше.
Я вздрогнул.
– Я не пойду на обед, Консардайн.
– На вашем месте я бы пошел, – серьезно сказал он. – Так было бы разумнее. Вы не можете помочь Кобхему. В конце концов Сатана в своем праве. Подобно мне, Кобхем поднимался по ступеням и проиграл. Он жил по воле Сатаны. А Сатана будет следить за вами. Он захочет узнать, как вы восприняли это. Возьмите себя в руки, Киркхем. Идемте и постарайтесь быть веселым. Я скажу Сатане, что вас заинтересовали его сокровища. Ну, молодой человек! Неужели вы дадите ему понять, что вы почувствовали? Где же ваша гордость? К тому же это просто опасно – для ваших планов. Говорю вам.
– Останьтесь со мной, Консардайн, до того времени. Сможете?
– Я так и собирался, если вы захотите. И думаю, нам обоим сейчас не повредит хорошая выпивка.
Наливая, я бросил на себя взгляд в зеркало. Стакан в руке затрясся, жидкость пролилась.
– Никогда не смогу смотреть в зеркала, – сказал я.
Он налил мне еще.
– Довольно, – резко сказал он. – Забудьте об этом. Если Сатана будет за обедом, поблагодарите его за интересный новый опыт.
Сатаны не было. Я надеялся, что он получит доклад о моем поведении. И был достаточно весел, чтобы удовлетворить Консардайна. Пил безрассудно и много.
Ева была за столом. Время от времени я ловил ее удивленный взгляд.
Если бы она знала, как мало веселья было в моем сердце, как много черного отчаяния, она удивилась бы еще больше.
– Вы правы, – шепнул я, – но покороче. Как вы собираетесь узнать, делает ли он это?
– Вот над этим я весь день ломал голову, – ответил он. – Как пробраться в храм и осмотреть черный трон? Золотой опускается, а черный встроен. И в любой час дня и ночи там стоят два раба кефта. Сменяются четырежды в сутки, и, держу пари, он для этого подбирает самых подходящих, капитан.
Пробраться туда нетрудно, за троном с полдюжины тайных ходов. Десять минут, и мы будем знать, что к чему. Но как, ради дьявола, получить эти десять минут? Перестрелять этих бледнолицых парней – не поможет. Как только их найдут, Сатана поймет, что за игра.
Он помолчал.
– Вот так штука! – сказал он наконец. – Если бы мы могли попросить какого-нибудь ангела спуститься со стаканом кефта в руке у них под носом. Они пошли бы за ним, как голодные львы за костью. И ничего больше бы не увидели!
С бьющимся сердцем я схватил его за плечи.
– Клянусь Господом, Гарри! Вы попали в яблочко! – Голос мой дрожал. – Вы знаете, где он хранит это адское варево? Можете подобраться к нему?
– Конечно, знаю, – ответил он. – Я говорил вам, что в своем деле не имею равных. Конечно, смогу. Но что из этого?
– Мы будем ангелом. Кефт действует быстро, я видел. Но сколько он действует?
– Не знаю, – ответил он. – Иногда дольше, иногда короче. Но у нас будут наши десять минут и еще немало… Вот это да! – он засмеялся. – Что за игра! Если они придут в себя до смены, то ничего не скажут. А если их застанет смена, у них не будет шанса что-нибудь сказать. И даже если они расскажут, кто им поверит?
– Добудьте напиток, – сказал я. – Постарайтесь завтра. А теперь прежде всего безопасность. Уходите. Если сможете, передайте мисс Демерест, чтобы не ждала меня сегодня. Пусть не беспокоится. Но не рискуйте. Гарри, вы чудо. Если бы вы были девушкой, я бы вас поцеловал. Шагайте!
Снова он рассмеялся; и через мгновение исчез.
Я перешел в другую комнату и выключил и там свет. Впервые с того времени, как я попал в руки Сатаны, я был свободен от депрессии, ужасного чувства угнетенности, которое не оставляло меня. Как будто начала открываться дверь. Дверь на свободу.
Спал я крепко. Проснулся среди ночи, увидев во сне Сатану. Он стоял рядом и смотрел на меня. Не знаю, на самом ли деле это был сон. Может, он решил развеять какое-то сомнение? Если так, мой сон его развеял, потому что спал я безмятежно. Я не стал об этом беспокоиться; в следующее мгновение я опять уснул.
Следующий день пролетел быстро. Когда я одевался, зазвонил телефон. Звонил Консардайн. Он передал, что Сатана хочет, чтобы после завтрака я побывал на яхте. Он, Консардайн, будет меня сопровождать.
Значит, планы не изменились. Я все еще должен играть свою пиратскую роль.
Когда я вошел в столовую, Консардайн ждал меня. Мы вместе поели. Меня мучило любопытство относительно Кобхема. Но я ничего не спросил, а Консардайн не говорил о нем. Мы спустились на причал, говоря о разных пустяках. Ни один из нас не упоминал вчерашнюю беседу. Но он все время, должно быть, о ней думал, как и я. Но добавить нам было нечего. Он достаточно ясно определил свою позицию.
Нас ждал катер, он переправил нас на «Херувим». Внутри яхта была не менее прекрасна, чем снаружи. Капитан – приземистый плотный широкоплечий ньюфаундлендец. Он представился как капитан Морриси. Может, именно это имя дали ему родители, а может, и нет. Вероятнее, нет. Он был истинный пират. Сто лет назад он плавал бы под Веселым Роджером. Первый помощник – привлекательный замкнутый человек с клеймом Аннаполиса. И экипаж из самых прожженных типов, каких только способны произвести моря.
Дисциплина превосходная, военная. Она достигала апофеоза в машинном отделении. Двигатели, специально сконструированные дизели, работающие на нефти, – чудо. Мне было так интересно, что я не заметил, как наступило время ленча. Я не ошибся насчет Морриси. Он рассказывал о контрабанде оружия и алкоголя, которой занимался до того, как поступил на службу к Сатане. Родившись слишком поздно для пиратского флага, он хорошо использовал то, что оставалось. Конечно, он пират, но мне он понравился.
Вернувшись в замок, я обнаружил вызов от Сатаны. Я повиновался с дурными предчувствиями. Предчувствия не оправдались. Я провел два удивительнейших часа. Меня отвели в ту часть большого здания, где находились личные апартаменты Сатаны. Не могу описать увиденное, атмосферу этих десятков комнат, больших и маленьких, где наслаждалась эта сумрачная странная душа. Каждая из комнат представляла собой храм того загадочного, не поддающегося определению вечного духа, который человечество называет красотой и который оно всегда пыталось уловить и воплотить в материи.
И Сатана тут был другим. Он преобразился, стал мягким, ни в словах, ни во взгляде не было насмешливости. Говорил он только о своих сокровищах. Мне пришло в голову, что красоту он любит даже больше, чем власть; он считает власть средством приобрести красоту. И как бы злобен он ни был, красоту он понимал лучше любого из живущих людей.
Я ушел от него очарованный. Мне пришлось бороться с мыслью, что увиденное мною оправдывает средства его приобретения; что подлинный преступник тот, кто мешает Сатане. Как это ни странно, но я чувствовал какую-то вину за те планы, что вынашивал. С трудом удержался я от исповеди, от признания всего, от отдачи себя на его милость и от клятвы ему в вечной преданности. Думаю, что удержала меня только мысль о Еве.
Возможно, такова и была его цель. Но мне снова и снова приходилось напоминать себе об этом, чтобы удалить отвращение, которое я начал испытывать к своим планам. Если кому-то это покажется прискорбной слабостью, могу только сказать, что тот, кто так думает, сам не был объектом колдовства, не слушал Сатану, проповедующего в самом сердце чуда, которое он создал.
Если это и была ловушка, я ее избежал. Но до сегодняшнего дня я сомневаюсь – быть может, в высшем смысле Сатана все-таки был прав.
Общество за обедом помогло мне сбросить наваждение. Еще больше помог послеобеденный бридж. Я вернулся к себе около полуночи. Весь день я не видел Еву. Консардайн мельком упомянул, когда мы шли на ужин, что она уехала в город и, вероятно, сегодня не вернется. Я понял это как намек на то, что мне сегодня не следует бродить по замку.
Я лег спать, надеясь увидеть Баркера. Он не появился.
За завтраком на следующий день было несколько действительно интересных людей. Среди них австралийский майор, солдафон и обаятельный негодяй. Мы вместе отправились верхом по другому маршруту, чем вчера с Консардайном. В одном месте наша тропа шла параллельно шоссе. Мимо прошумела хорошенькая маленькая машина, направляясь в замок. Ею правила Ева. Она помахала рукой. Австралиец принял приветствие на свой счет, заметив, что проехала чертовски хорошенькая девушка. Все вдруг прояснилось. Я решил, что увижусь с ней вечером. Так я тогда подумал.
Поставив лошадь в стойло, я пошел на террасу. Может, удастся увидеть Еву или даже переброситься с ней словом. Около четырех появился Консардайн и сел рядом со мной.
Казалось, он испытывает неловкость. Мы раз или два выпили, поговорили о том о сем, но ясно было, что что-то его беспокоит. Я с каким-то предчувствием ждал, когда он заговорит. Наконец он вздохнул, повел широкими плечами.
– Что ж, – сказал он, – горькое лекарство не становится слаще оттого, что мы оттягиваем прием. Идемте, Киркхем. Приказ Сатаны.
Я ясно вспомнил слова Консардайна, что если его хозяин прикажет ему, он без колебаний задержит меня. И ощутил шок.
– Значит ли это, что я арестован?
– Вовсе нет, – ответил он. – Есть кое-что… кое-кто… Сатана хочет, чтобы вы на него взглянули. Не спрашивайте, почему. Я не знаю. Могу догадываться, но… не задавайте вопросов. Идемте.
Я, удивленный, пошел за ним. Мы пришли в одну из башен замка; по крайне мере мы высоко поднялись над уровнем земли. И оказались в маленькой голой комнатке. Скорее келье. Одна из стен ее слегка изгибалась, выпуклостью к нам. Консардайн подошел к этой стене и поманил меня. Он коснулся скрытой пружины. Появилось квадратное отверстие, похожее на окно размером в фут, на уровне моих глаз.
– Смотрите, – сказал он.
Место, куда я заглянул, было полно чрезвычайно ярким бледно-пурпурным светом. Свет производил крайне неприятное впечатление. Одновременно я услышал тонкий дрожащий звук, слабый, но непрерывный, на одной ноте. Я не музыкант, чтобы точно определить ноту; она была высокой, как от крыльев пчелы. Звук тоже был неприятным. Вместе свет и звук сводили с ума.
С первого взгляда мне показалось, что я смотрю в круглый зал, в котором находится толпа людей; все они глядят в центр. Потом я понял, что этого не может быть: у всех этих людей одна и та же поза: они склонились на одно колено. Их, казалось, тысячи, этих склонившихся людей, ряд за рядом, один за другим, они становились все меньше и меньше, пока не исчезали в бесконечности.
Я взглянул направо и налево. Те же склоненные люди, но в профиль. Поднял глаза к потолку: и там они – висят вниз головой.
И вдруг я понял, что у них у всех одно и то же лицо.
Это лицо Кобхема!
У всех лица Кобхема, истощенные и искаженные, отраженные вновь и вновь в десятках зеркал, которыми окружено все помещение. Круглые стены в фасетках зеркал, и круглый потолок тоже, и все зеркала нацелены на круглую зеркальную плиту примерно семи футов в диаметре, которая служила их фокусом.
На плите стоял склоненный Кобхем, глядя на собственные бесчисленные отражения, подчеркнутые ярким злым пурпурным светом.
Кобхем вскочил и начал яростно размахивать руками. Как отряды автоматов, отражения тоже вскочили и замахали. Он повернулся, и все они, ряд за уменьшающимся рядом, повернулись. Он упал, закрыв лицо руками, но я знал, что хоть его глаза и закрыты, лица по-прежнему глядели на него, привязанные, как должно было казаться, к фигурам тысяч людей, отраженных в круглой плите от зеркал на потолке. И я знал также, что человек не может долго держать в этой комнате глаза закрытыми, он должен открыть их и смотреть, и смотреть снова.
Дрожа, я отпрянул. Зрелище адское. Оно уничтожало рассудок. Тут не может быть сна. Звон скребет по нервам и не даст уснуть. Свет тоже прогоняет сон, возбуждая и без того возбужденные нервы, натягивая их до предела. Обезьянничающее войско отражений медленно, неумолимо вело рассудок по тропе безумия.
– Ради Бога… ради Бога… – Я с бессвязным лепетом, с побелевшими губами обернулся к Консардайну. – Я уже видел… Консардайн… пуля – это милосердие…
Он привлек меня обратно к отверстию.
– Просуньте голову, – холодно сказал он. – Вы должны увидеть себя в зеркалах, а Кобхем должен увидеть вас. Таков приказ Сатаны.
Я попытался вырваться. Он схватил меня за шею и придвинул к окну, как щенка толкают в миску с водой.
Стена в этом месте была всего в несколько дюймов толщиной. Я был беспомощен, теперь моя голова находилась за стеной. Кобхем с трудом поднялся. Я увидел, как в зеркалах появилось мое лицо. Он тоже увидел его. Глаза его блуждали от одного отражения к другому: он пытался понять, где я.
– Киркхем! – взвыл он. – Киркхем! Вытащите меня отсюда!
Консардайн оттащил меня назад. Он захлопнул окно.
– Вы дьявол! Вы хладнокровный дьявол! – со слезами я бросился на него.
Он схватил меня за руки. Держал легко, будто я ребенок, а я в это время пинался и извивался в тщетных попытках вырваться. Наконец ярость моя утихла. Все еще всхлипывая, я повис в его руках.
– Ну, ну, молодой человек, – мягко сказал он. – Я не отвечаю за то, что вы увидели. Я говорил вам, что лекарство будет горьким. Но это приказ Сатаны, я должен повиноваться. Идемте со мной. К вам в комнаты.
Я, не сопротивляясь, пошел за ним. Вовсе не сочувствие к Кобхему так тронуло меня. Вероятно, он сам не раз следил через это окно, как другие мучаются в зеркальной камере. Если бы возникла необходимость, я застрелил бы Кобхема без малейшего колебания. Даже испытание Картрайта не потрясло меня так, как это. С Картрайтом все шло в открытую, вокруг были люди. И Картрайт, как казалось, имел хоть какие-то шансы выпутаться.
Но эта пытка в зеркальной камере, с ее лишающим сна светом, с ее медленно убивающим звоном, в полном одиночестве, это разрушение человеческого мозга – что-то в этом было такое, чего не выразить словами, что потрясло меня до глубины души.
– Долго ли он… протянет? – спросил я Консардайна, когда мы оказались в моих комнатах.
– Трудно сказать, – он по-прежнему говорил мягко. – Он выйдет оттуда, полностью лишившись памяти. Не будет знать своего имени, кто он, ничего из того, что когда-то знал. Никого не будет узнавать. Подобно зверю, будет ощущать лишь голод и жажду, холод или тепло. Вот и все. Все тут же будет забывать. Жить только данным моментом. А когда этот момент пройдет, он его тут же забудет. Безмозглый, бездушный – пустой. Некоторые выходили оттуда через неделю, другие сопротивлялись три. Никогда дольше.
Я вздрогнул.
– Я не пойду на обед, Консардайн.
– На вашем месте я бы пошел, – серьезно сказал он. – Так было бы разумнее. Вы не можете помочь Кобхему. В конце концов Сатана в своем праве. Подобно мне, Кобхем поднимался по ступеням и проиграл. Он жил по воле Сатаны. А Сатана будет следить за вами. Он захочет узнать, как вы восприняли это. Возьмите себя в руки, Киркхем. Идемте и постарайтесь быть веселым. Я скажу Сатане, что вас заинтересовали его сокровища. Ну, молодой человек! Неужели вы дадите ему понять, что вы почувствовали? Где же ваша гордость? К тому же это просто опасно – для ваших планов. Говорю вам.
– Останьтесь со мной, Консардайн, до того времени. Сможете?
– Я так и собирался, если вы захотите. И думаю, нам обоим сейчас не повредит хорошая выпивка.
Наливая, я бросил на себя взгляд в зеркало. Стакан в руке затрясся, жидкость пролилась.
– Никогда не смогу смотреть в зеркала, – сказал я.
Он налил мне еще.
– Довольно, – резко сказал он. – Забудьте об этом. Если Сатана будет за обедом, поблагодарите его за интересный новый опыт.
Сатаны не было. Я надеялся, что он получит доклад о моем поведении. И был достаточно весел, чтобы удовлетворить Консардайна. Пил безрассудно и много.
Ева была за столом. Время от времени я ловил ее удивленный взгляд.
Если бы она знала, как мало веселья было в моем сердце, как много черного отчаяния, она удивилась бы еще больше.
17
Я засиделся за обедом с несколькими другими отказавшимися от игры в бридж. Уже около двенадцати я вернулся к себе. Мне казалось, что сегодня Баркер обязательно появится, даже если ему не удалось раздобыть кефт.
Когда я остался один, воспоминание о Кобхеме и зеркальной камере вернулось с новой силой. Почему Сатана приказал мне смотреть на пленника? Почему я должен был увидеть себя в этих проклятых зеркалах? И почему он хотел, чтобы Кобхем увидел меня?
На первые два вопроса мог быть только один ответ. Это предупреждение. Значит, мое объяснение удовлетворило его не полностью. Но если бы было так, разве он не использовал бы другие меры? Сатана ничего не оставлял случаю. Я подумал, что он удовлетворен, но тем не менее решил предупредить, что будет со мной, если он перестанет быть удовлетворенным.
Я не мог сказать, почему должен был увидеть меня Кобхем. Ведь его память будет уничтожена. Ответа, казалось, нет, разве что это еще один его каприз. Но опять-таки капризы Сатаны, как он называл их, всегда имели причину. Неохотно и с тревогой я сдался.
В двенадцать тридцать я услышал ликующий шепот из спальни:
– Добыл, капитан!
Я пошел в спальню. Нервы напряглись, в горле пересохло. Начинается! Теперь отступления нет. Карты для игры розданы. А в качестве другого игрока – смерть, самая страшная смерть.
– Вот оно! – Баркер сунул мне в руку полупинтовую фляжку. Она была полна той зеленоватой жидкости, которую Сатана давал рабам в мраморном зале. Кефт!
Жидкость прозрачная, внутри нее микроскопические частицы искорками отражают свет. Я открыл фляжку и принюхался. Слабый кисловатый запах с оттенком мускуса. Я уже хотел попробовать, как Баркер остановил меня.
– Не трогайте, капитан, – сказал он торопливо. – Этот напиток варили в аду. Вы и так близки к нему.
– Хорошо. – Я закрыл фляжку. – Когда пойдем?
– Прямо сейчас, – ответил он. – Парни в храме сменяются в полночь. Сейчас подходящее время. О, да…
Он порылся в кармане.
– Подумал: подойдет по сценарию, – он улыбнулся.
В его руках были два золотых кубка, в которые фигура с вуалью и кувшином наливала кефт.
– Трудно было добыть это, Гарри?
– Минутное дело, – ответил он. – Не хочется думать, что придется возвращать эти кубки на место. Но придется. Но я свою работу знаю, – добавил он с надеждой.
– Да уж, знаете, Гарри.
Он колебался.
– Капитан, – сказал он наконец. – Не буду скрывать от вас: у меня такое чувство, словно мы собираемся в комнату, где во всех углах змеи.
– Ну, может, нам удастся найти защитную одежду, – бодро ответил я.
– Что ж, пошли? – сказал он.
– Пошли.
Я выключил свет в первой комнате. Мы прошли через стену спальни в тускло освещенный проход. Прошли по нему к одному из лифтов. Спустились. Вышли в длинный коридор, перпендикулярный первому. Еще один спуск, и мы в абсолютно темном коридоре. Здесь Гарри взял меня за руку и повел. Неожиданно он остановился о осветил стену. В определенном месте нажал пальцем. Я не видел, чем он руководствовался, но маленькая панель скользнула в сторону. И открылось углубление со множеством переключателей.
– Контрольный щит, – Баркер шептал мне на ухо. – Мы как раз за стулом, на котором вы сидели. Ложитесь.
Я лег на пол. Он бесшумно опустился рядом. Еще одна панель в шесть дюймов шириной и в фут длиной открылась с бесшумной быстротой затвора фотоаппарата.
Я смотрел в храм.
Щель, через которую я смотрел, находилась на уровне пола. Она скрывалась креслом, в котором я сидел, когда поднимался Картрайт. Изогнув шею, я мог между ножек кресла видеть горизонтальный срез всего огромного помещения.
Яркий свет падал прямо на черный трон. Он стоял пустой – но грозный. Примерно в дюжине футов от него по обе стороны стояли два раба кефта. Высокие сильные мужчины в белой одежде, в руках наготове петли. Их бледные лица казались мертвенно-белыми под ярким светом. Глаза без ресниц не дремлют, насторожены.
Я увидел блеск голубых глаз за троном. Глаза каменного Сатаны. Они, казалось, злобно следят за мной. Я отвел от них взгляд. И увидел заднюю часть храма.
Она также была ярко освещена. И оказалась даже больше, чем я думал. Полукругом поднимались черные сидения, их было не менее трехсот.
Щель, через которую я смотрел, закрылась. Баркер коснулся мой руки, и я встал.
– Дайте наркотик, – прошептал он.
Я протянул ему фляжку кефта. Золотые кубки были у него.
Он опять осветил щит. Взял меня за руку и положил мои пальцы на два рычажка.
– Считайте до шестидесяти, – сказал он. – Затем переключите их. Свет погаснет. Держите на них руку, пока я не вернусь. Начинайте… один, два…
Он выключил свой фонарик. И хотя я больше не слышал ни звука, я знал, что он исчез. При счете шестьдесят я повернул рычажки. Казалось, время во тьме идет очень медленно. Но на самом деле, я думаю, прошло не больше трех-четырех минут.
Так же неслышно появился Баркер. Он отвел мою руку и включил свет в храме.
– Вниз, – прошептал он.
Мы опустились на пол. Еще раз открылась наблюдательная щель.
Два охранника черного трона стояли там же, где я их видел в первый раз. Они мигали, ослепленные быстрым возвратом света. И нервничали, как охотничьи псы, почуявшие добычу. Они вздрагивали, помахивали своими петлями и поглядывали по сторонам.
На черном троне стояли два золотых кубка с кефтом.
В тот же момент их увидели рабы.
Не веря своим глазам, они смотрели на них. Потом посмотрели друг на друга. Как пара автоматов, приводимых в движение одним и тем же импульсом, сделали шаг вперед и снова посмотрели на сверкающую приманку. Неожиданно на их лицах появилось выражение ужасающего голода. Нить лопнула. Они бросились к черному трону.
Схватили золотые кубки. И выпили.
– Боже! – услышал я шепот Баркера. Он тяжело дышал и дрожал, как человек, окунувшийся в ледяную воду.
Я чувствовал себя не лучше. Что-то бесконечно ужасное было в рывке этой пары за зеленой жидкостью. Что-то адское в неудержимом приливе желания, который уничтожил в их мозгу все, кроме одного порыва. Выпить наркотик.
Они повернулись, все еще держа в руках кубки. Сначала один, затем другой опустились на ступени. Глаза их закрылись. Тела расслабились. Но пальцы по-прежнему сжимали кубки.
– Пора, – сказал Баркер.
Он закрыл щель и контрольный щит. Потом быстро повел меня по темному коридору. Мы резко свернули. Послышался слабый шуршащий звук. Из узкого отверстия устремился свет.
– Быстрее! – прошептал Баркер и подтолкнул меня вперед.
Мы стояли на помосте за черным троном. Под нами лежали тела двух стражников. Семь отпечатков заманчиво светились.
Баркер опустился на колени. Рычаг, которым Сатана приводил в рабочее состояние механизм ступеней, лежал горизонтально в специальном углублении в камне. Баркер что-то быстро делал у его основания. Сдвинулась тонкая пластинка. Под ней оказалось множество маленьких зубцов. Баркер протянул руку и что-то передвинул. Контрольный шар опустился с потолка.
Баркер осторожно освободил рычаг. Поднял его и нажал, как это делал Сатана. Никакого жужжания я не услышал, по-видимому, Баркер как-то выключил его.
– Вам придется спуститься и подняться по ступеням, капитан, – прошептал он. – Побыстрее, сэр. Наступайте на каждый отпечаток.
Я сбежал по ступеням, повернулся и стал быстро подниматься, сильно нажимая на каждый след. На вершине лестницы я повернулся и взглянул на шар. На белой половине сверкали три символа, на черной – четыре. Сердце мое упало.
– Приободритесь, – сказал Гарри. – Вы как будто упали духом. Не нужно. Этого следовало ожидать. Подождите минутку.
Он снова стал орудовать среди зубцов, лежа на полу и погрузившись лицом в щель.
Потом издал восклицание и вскочил на ноги, лицо его заострилось, глаза горели. Он подбежал к черному трону и стал обнюхивать его, как возбужденный терьер.
Неожиданно он сел на трон и начал нажимать в разных местах.
– Сюда, – поманил он меня. – Садитесь на мое место. Положите пальцы сюда и сюда. Когда я скажу, сильно нажмите.
Он отпрыгнул. Я сел на черный трон. Он разместил мои пальцы в ряд примерно в пять дюймов длиной. Они оказались на семи едва ощутимых углублениях вдоль края. На ощупь углубления казались не каменными. Мягче.
Баркер вернулся к зубцам и продолжал что-то делать с ними.
– Нажимайте, – прошептал он. – Нажимайте все сразу.
Я нажал. Углубления слегка подались под нажимом. Взгляд мой упал на шар. На табло ничего не было. Все сияющие символы исчезли.
– Теперь нажимайте по одному, – приказал Баркер.
Я нажал углубления одно за другим.
– Свинья! – сказал Баркер. – Кровожадная подлая свинья! Идите, капитан, взгляните.
Я опустился к нему и посмотрел на зубцы. Потом на шар. Потом снова на зубцы, не веря своим глазам.
– Мы его поймали! – прошептал Баркер. – Поймали!
Он быстро пощелкал зубцами и закрыл их. Шар вернулся на свое место на потолке.
– Кубки, – сказал Баркер. Он подбежал к рабам и вынул их из неподвижных пальцев рабов.
– Поймали! – повторил Баркер.
Мы зашли за черный трон. Баркер отодвинул панель, через которую мы проникли. И мы снова оказались в темном коридоре.
Дикое ликование охватило меня. Но в нем была и тень сожаления, эхо послеполуденных часов очарования красотой.
То, что мы обнаружили, навсегда лишало Сатану власти над его подданными.
Мы лишили его трона!
Когда я остался один, воспоминание о Кобхеме и зеркальной камере вернулось с новой силой. Почему Сатана приказал мне смотреть на пленника? Почему я должен был увидеть себя в этих проклятых зеркалах? И почему он хотел, чтобы Кобхем увидел меня?
На первые два вопроса мог быть только один ответ. Это предупреждение. Значит, мое объяснение удовлетворило его не полностью. Но если бы было так, разве он не использовал бы другие меры? Сатана ничего не оставлял случаю. Я подумал, что он удовлетворен, но тем не менее решил предупредить, что будет со мной, если он перестанет быть удовлетворенным.
Я не мог сказать, почему должен был увидеть меня Кобхем. Ведь его память будет уничтожена. Ответа, казалось, нет, разве что это еще один его каприз. Но опять-таки капризы Сатаны, как он называл их, всегда имели причину. Неохотно и с тревогой я сдался.
В двенадцать тридцать я услышал ликующий шепот из спальни:
– Добыл, капитан!
Я пошел в спальню. Нервы напряглись, в горле пересохло. Начинается! Теперь отступления нет. Карты для игры розданы. А в качестве другого игрока – смерть, самая страшная смерть.
– Вот оно! – Баркер сунул мне в руку полупинтовую фляжку. Она была полна той зеленоватой жидкости, которую Сатана давал рабам в мраморном зале. Кефт!
Жидкость прозрачная, внутри нее микроскопические частицы искорками отражают свет. Я открыл фляжку и принюхался. Слабый кисловатый запах с оттенком мускуса. Я уже хотел попробовать, как Баркер остановил меня.
– Не трогайте, капитан, – сказал он торопливо. – Этот напиток варили в аду. Вы и так близки к нему.
– Хорошо. – Я закрыл фляжку. – Когда пойдем?
– Прямо сейчас, – ответил он. – Парни в храме сменяются в полночь. Сейчас подходящее время. О, да…
Он порылся в кармане.
– Подумал: подойдет по сценарию, – он улыбнулся.
В его руках были два золотых кубка, в которые фигура с вуалью и кувшином наливала кефт.
– Трудно было добыть это, Гарри?
– Минутное дело, – ответил он. – Не хочется думать, что придется возвращать эти кубки на место. Но придется. Но я свою работу знаю, – добавил он с надеждой.
– Да уж, знаете, Гарри.
Он колебался.
– Капитан, – сказал он наконец. – Не буду скрывать от вас: у меня такое чувство, словно мы собираемся в комнату, где во всех углах змеи.
– Ну, может, нам удастся найти защитную одежду, – бодро ответил я.
– Что ж, пошли? – сказал он.
– Пошли.
Я выключил свет в первой комнате. Мы прошли через стену спальни в тускло освещенный проход. Прошли по нему к одному из лифтов. Спустились. Вышли в длинный коридор, перпендикулярный первому. Еще один спуск, и мы в абсолютно темном коридоре. Здесь Гарри взял меня за руку и повел. Неожиданно он остановился о осветил стену. В определенном месте нажал пальцем. Я не видел, чем он руководствовался, но маленькая панель скользнула в сторону. И открылось углубление со множеством переключателей.
– Контрольный щит, – Баркер шептал мне на ухо. – Мы как раз за стулом, на котором вы сидели. Ложитесь.
Я лег на пол. Он бесшумно опустился рядом. Еще одна панель в шесть дюймов шириной и в фут длиной открылась с бесшумной быстротой затвора фотоаппарата.
Я смотрел в храм.
Щель, через которую я смотрел, находилась на уровне пола. Она скрывалась креслом, в котором я сидел, когда поднимался Картрайт. Изогнув шею, я мог между ножек кресла видеть горизонтальный срез всего огромного помещения.
Яркий свет падал прямо на черный трон. Он стоял пустой – но грозный. Примерно в дюжине футов от него по обе стороны стояли два раба кефта. Высокие сильные мужчины в белой одежде, в руках наготове петли. Их бледные лица казались мертвенно-белыми под ярким светом. Глаза без ресниц не дремлют, насторожены.
Я увидел блеск голубых глаз за троном. Глаза каменного Сатаны. Они, казалось, злобно следят за мной. Я отвел от них взгляд. И увидел заднюю часть храма.
Она также была ярко освещена. И оказалась даже больше, чем я думал. Полукругом поднимались черные сидения, их было не менее трехсот.
Щель, через которую я смотрел, закрылась. Баркер коснулся мой руки, и я встал.
– Дайте наркотик, – прошептал он.
Я протянул ему фляжку кефта. Золотые кубки были у него.
Он опять осветил щит. Взял меня за руку и положил мои пальцы на два рычажка.
– Считайте до шестидесяти, – сказал он. – Затем переключите их. Свет погаснет. Держите на них руку, пока я не вернусь. Начинайте… один, два…
Он выключил свой фонарик. И хотя я больше не слышал ни звука, я знал, что он исчез. При счете шестьдесят я повернул рычажки. Казалось, время во тьме идет очень медленно. Но на самом деле, я думаю, прошло не больше трех-четырех минут.
Так же неслышно появился Баркер. Он отвел мою руку и включил свет в храме.
– Вниз, – прошептал он.
Мы опустились на пол. Еще раз открылась наблюдательная щель.
Два охранника черного трона стояли там же, где я их видел в первый раз. Они мигали, ослепленные быстрым возвратом света. И нервничали, как охотничьи псы, почуявшие добычу. Они вздрагивали, помахивали своими петлями и поглядывали по сторонам.
На черном троне стояли два золотых кубка с кефтом.
В тот же момент их увидели рабы.
Не веря своим глазам, они смотрели на них. Потом посмотрели друг на друга. Как пара автоматов, приводимых в движение одним и тем же импульсом, сделали шаг вперед и снова посмотрели на сверкающую приманку. Неожиданно на их лицах появилось выражение ужасающего голода. Нить лопнула. Они бросились к черному трону.
Схватили золотые кубки. И выпили.
– Боже! – услышал я шепот Баркера. Он тяжело дышал и дрожал, как человек, окунувшийся в ледяную воду.
Я чувствовал себя не лучше. Что-то бесконечно ужасное было в рывке этой пары за зеленой жидкостью. Что-то адское в неудержимом приливе желания, который уничтожил в их мозгу все, кроме одного порыва. Выпить наркотик.
Они повернулись, все еще держа в руках кубки. Сначала один, затем другой опустились на ступени. Глаза их закрылись. Тела расслабились. Но пальцы по-прежнему сжимали кубки.
– Пора, – сказал Баркер.
Он закрыл щель и контрольный щит. Потом быстро повел меня по темному коридору. Мы резко свернули. Послышался слабый шуршащий звук. Из узкого отверстия устремился свет.
– Быстрее! – прошептал Баркер и подтолкнул меня вперед.
Мы стояли на помосте за черным троном. Под нами лежали тела двух стражников. Семь отпечатков заманчиво светились.
Баркер опустился на колени. Рычаг, которым Сатана приводил в рабочее состояние механизм ступеней, лежал горизонтально в специальном углублении в камне. Баркер что-то быстро делал у его основания. Сдвинулась тонкая пластинка. Под ней оказалось множество маленьких зубцов. Баркер протянул руку и что-то передвинул. Контрольный шар опустился с потолка.
Баркер осторожно освободил рычаг. Поднял его и нажал, как это делал Сатана. Никакого жужжания я не услышал, по-видимому, Баркер как-то выключил его.
– Вам придется спуститься и подняться по ступеням, капитан, – прошептал он. – Побыстрее, сэр. Наступайте на каждый отпечаток.
Я сбежал по ступеням, повернулся и стал быстро подниматься, сильно нажимая на каждый след. На вершине лестницы я повернулся и взглянул на шар. На белой половине сверкали три символа, на черной – четыре. Сердце мое упало.
– Приободритесь, – сказал Гарри. – Вы как будто упали духом. Не нужно. Этого следовало ожидать. Подождите минутку.
Он снова стал орудовать среди зубцов, лежа на полу и погрузившись лицом в щель.
Потом издал восклицание и вскочил на ноги, лицо его заострилось, глаза горели. Он подбежал к черному трону и стал обнюхивать его, как возбужденный терьер.
Неожиданно он сел на трон и начал нажимать в разных местах.
– Сюда, – поманил он меня. – Садитесь на мое место. Положите пальцы сюда и сюда. Когда я скажу, сильно нажмите.
Он отпрыгнул. Я сел на черный трон. Он разместил мои пальцы в ряд примерно в пять дюймов длиной. Они оказались на семи едва ощутимых углублениях вдоль края. На ощупь углубления казались не каменными. Мягче.
Баркер вернулся к зубцам и продолжал что-то делать с ними.
– Нажимайте, – прошептал он. – Нажимайте все сразу.
Я нажал. Углубления слегка подались под нажимом. Взгляд мой упал на шар. На табло ничего не было. Все сияющие символы исчезли.
– Теперь нажимайте по одному, – приказал Баркер.
Я нажал углубления одно за другим.
– Свинья! – сказал Баркер. – Кровожадная подлая свинья! Идите, капитан, взгляните.
Я опустился к нему и посмотрел на зубцы. Потом на шар. Потом снова на зубцы, не веря своим глазам.
– Мы его поймали! – прошептал Баркер. – Поймали!
Он быстро пощелкал зубцами и закрыл их. Шар вернулся на свое место на потолке.
– Кубки, – сказал Баркер. Он подбежал к рабам и вынул их из неподвижных пальцев рабов.
– Поймали! – повторил Баркер.
Мы зашли за черный трон. Баркер отодвинул панель, через которую мы проникли. И мы снова оказались в темном коридоре.
Дикое ликование охватило меня. Но в нем была и тень сожаления, эхо послеполуденных часов очарования красотой.
То, что мы обнаружили, навсегда лишало Сатану власти над его подданными.
Мы лишили его трона!
18
Мы добрались до тускло освещенного коридора, откуда можно было попасть в мою комнату. Баркер с предупреждающим жестом остановился.
– Слушайте! – выдохнул он.
Я услышал далекий слабый шум, какое-то бормотание. Где-то за стеной двигался человек, он приближался к нам. Неужели так быстро нашли спящих рабов?
– Идите к себе в комнату. Быстро, – прошептал Гарри.
Мы побежали. И снова остановились. В десяти футах перед нами появился человек. Казалось, он вырос из стены с волшебной быстротой. На мгновение прислонился к ней с рыданием. Потом повернулся к нам…
Это был Кобхем!
Лицо его посерело, сморщилось и осунулось. Глаза в черных кругах в тусклом освещении казались глазницами черепа. Смотрели они пусто, мозг человека был опустошен. Губы распухли и кровоточили, будто он время от времени кусал их.
– Вы Киркхем! – Он, шатаясь, двинулся ко мне. – Да, я помню вас! Я шел к вам. Спрячьте меня.
Бормочущие звуки приблизились. Я увидел, как Баркер надел кастет на пальцы и готовился прыгнуть на Кобхема. Я схватил его за руку.
– Слушайте! – выдохнул он.
Я услышал далекий слабый шум, какое-то бормотание. Где-то за стеной двигался человек, он приближался к нам. Неужели так быстро нашли спящих рабов?
– Идите к себе в комнату. Быстро, – прошептал Гарри.
Мы побежали. И снова остановились. В десяти футах перед нами появился человек. Казалось, он вырос из стены с волшебной быстротой. На мгновение прислонился к ней с рыданием. Потом повернулся к нам…
Это был Кобхем!
Лицо его посерело, сморщилось и осунулось. Глаза в черных кругах в тусклом освещении казались глазницами черепа. Смотрели они пусто, мозг человека был опустошен. Губы распухли и кровоточили, будто он время от времени кусал их.
– Вы Киркхем! – Он, шатаясь, двинулся ко мне. – Да, я помню вас! Я шел к вам. Спрячьте меня.
Бормочущие звуки приблизились. Я увидел, как Баркер надел кастет на пальцы и готовился прыгнуть на Кобхема. Я схватил его за руку.