Страница:
Нас с Уилсоном разделяют 50 лет. За это время наверняка были и другие, пытавшиеся покорить Эверест в одиночку. Вскоре, изучая материалы предыдущих эверестских экспедиций (между тренировками, сборами и беготней по учреждениям), я натолкнулся на новые для меня имена: Денман и Ларсен.
Денман и Ларсен
Мотивировка
Успех японцев
Моя долина и ее люди
Денман и Ларсен
«Я был постоянно стеснен в средствах, брал с собой в путешествие лишь самое необходимое, не мог позволить себе купить даже часы! У Тенцинга были часы, у меня нет». Вот бы иметь энергию Эрла Денмана, человека, предпринявшего вторую попытку в одиночку взойти на Эверест. Это было в 1947 году.
Денман родился в Канаде, детство провел в Англии. Семья жила бедно: отец не поднимался с постели, мать работала ради сыновей не разгибая спины. У Денмана было множество честолюбивых желаний. Одно из них — Африка. Когда он в конце концов попал туда, то без снаряжения, босиком, первым взобрался на все восемь вулканов Вирунга... Его сопровождало всего лишь несколько туземцев. Этот успех переполнил его гордостью. «Никто никогда не поднимется на эти горы со столь примитивными средствами». Гордость вскоре взлелеяла новое желание. Ему пришло на ум покорить Эверест. Но как это сделать? Денег-то по-прежнему не было. Первая эверестская экспедиция стоимостью в полсотни марок — так звучал брошенный им вскоре вызов.
Прежде всего он отказался от кислородных аппаратов, так как верил, что человек может привыкнуть к высоте. «Доказано, что можно без кислорода находиться на высоте почти 8500 метров. Поэтому смешно утверждать, что человек не в состоянии достичь 8800 метров или чуть больше». Денман читал литературу об Эвересте. Он знал об исчезновении Мэллори и Ирвина и был убежден в том, что они погибли из-за того, что на высоте отказали кислородные аппараты. Без кислорода они не смогли пройти, так как недостаточно акклиматизировались. Об Уилсоне он ничего не знал. Он услышал о нем впервые, должно быть, только в Дарджилинге.
Имея при себе лишь спальный мешок на гусином пуху, две палатки военного времени, одну веревку, самодельные кошки, рукавицы, снегозащитные очки, сухое мясо и 250 фунтов наличными, Денман 7 февраля 1947 года отплыл на пароходе из Мозамбика. Он прибыл в Бомбей и направился далее в Калькутту. Так он познакомился с Индией. «Люди лежали прямо на тротуаре, некоторые были накрыты одеялами или мешками, но никто не утруждал себя подняться и отойти в тень. Старая морщинистая нищенка хлопала себя по голому животу и просила есть. Одна из многочисленных священных коров спокойно вошла в лавку и так же спокойно вышла из нее. Запряженная в дрожки лошадь, кожа да кости, упала напротив одного из отделений „Ллойд Банка“ и не смогла подняться, хотя собравшиеся люди тянули ее, толкали, пинали». Столь великая нищета вызвала отвращение и одновременно сочувствие Денмана. Он отправился дальше. Монотонный стук колес звучал в его ушах как рефрен: «Возвращайся, дурак, возвращайся, дурак!»
В середине марта в Дарджилинге он познакомился с 32-летним Тенцингом Норгеем. Этот шерпа уже в то время был знаменитым человеком. Он много раз бывал на Эвересте, сопровождал Смайса, Шиптона и Тильмана в гималайских экспедициях. Его успехи принесли ему звание «Гималайского тигра». Помимо своего родного языка он владел тибетским, сиккимским, хинди, урду, говорил также на ломаном английском.
Конечно, Тенцинга Денман узнал через Пола Карму, обслуживавшего всех эверестских фантазеров. Пол Карма представил Денману также другого проводника. Его звали Анг Дава. Несмотря на то, что и Тенцинг и Анг Дава знали, что Денман не имел ни разрешения на поездку в Тибет, ни денег, чтобы им заплатить, они не смогли отказаться — столь велика была притягательная сила Эвереста.
22 марта 1947 года двинулись в путь. Сначала на автобусе, потом на сиккимских мулах, далее пешком. Денман шел босиком, как в Уганде. За перевалом Конгра Ла начинался Тибет — пустынное, продуваемое всеми ветрами, безжизненное пространство. Питаясь чем попало, терпя лишения, наконец, достигли Ронгбука. Денман, встретивший на своем пути через Сикким и Тибет много монастырей, нашел, что Ронгбук больше других и лучше украшен. Он ожидал увидеть здесь отшельников, отрешенных от всего земного, и очень удивился, когда они принесли ему для ремонта испорченные карманные фонарики и будильники.
Обитатели монастыря были любопытны, как дети. Они смеялись над бедностью Денмана. Они привыкли видеть сравнительно богатых сагибов (господин (обращение к европейцу), с внушительной поклажей. Чудак Денман вызывал у них только удивление.
Эверест, который возвышался над монастырем, ошеломил Денмана, как и всех его предшественников. Он понял, почему монахи избрали именно этот скудный клочок земли для своего уединения. Старый верховный лама, говоривший по-английски, умер, вместо него на богато украшенном троне, скрестив ноги, сидел маленький мальчик — новый настоятель монастыря. По ламаистскому вероучению он был воплощением предыдущего верховного ламы, который благословлял экспедиции на восхождение.
Денман использовал монастырь в качестве базового лагеря. Сестра Тенцинга, которая была замужем за одним из монахов, помогла в устройстве. Денман наблюдал за паломниками в монастыре. С неподвижными лицами они перебирали жемчужные четки, при этом беспрерывно шевеля губами. Другие крутили свои цилиндры из меди или серебра, в которых были крошечные свитки с молитвами.
В отношении религии Денман был далеко не Морис Уилсон. Он не рассчитывал только на помощь бога, и давно решил взять на вершину обоих шерпов. 10 апреля все трое двинулись в путь. Они пошли традиционным путем по восточной ветви Ронгбукского ледника в направлении Северного седла. Денман до того страдал от холода, что после первой же ночи залез в палатку к шерпам, а потом и в мешок к Тенцингу. Он страдал также от недостатка кислорода. Тем не менее они дошли до лагеря III, и шерпы уверенно повели его к стене Чанг Ла. На Северном седле сильный шторм лишил их всякой надежды. Измотанный Денман понял, насколько плохо снаряжены они для штурма вершины. Шторм не давал ему заснуть ночью, проглотить пищу стало мучением, жажда превратилась в постоянный кошмар. Денман признал себя побежденным.
Ледопад Кхумбу, слева перевал Лхо Ла
Однако через год, движимый честолюбием, он снова появился в Дарджилинге, лучше подготовленный, с хорошим снаряжением, полный новых сил. Но на этот раз никто не пожелал сопровождать его в Тибет. Он уехал назад в Родезию, написал книгу и навсегда оставил горы.
Прошло всего четыре года, и появился новый авантюрист с идеей покорения Эвереста в одиночку. Это был Ден Клаве Бекер-Ларсен. Он также мечтал о Ронгбуке и северной стороне горы. Но в это время в Тибет вошли части китайской армии. Поэтому Ларсен сначала поехал в Дарджилинг, с помощью Пала Кармы нанял четырех шерпов. Пробираться тайно через южный Тибет на Ронгбук было теперь опасно, и Ларсен решил пройти из Дарджилинга через Непал по традиционному пути караванов с солью. Он поднялся по долине реки Дудх-Коси, к Намчебазару, в страну шерпов и попытался попасть в Тибет через перевал Лхо Ла.
Райнхольд Месснер и Эдмунд Хиллари (1978)
Среди шерпов ходили слухи, что некий лама из Соло Кхумбу прошел через Лхо Ла в Ронгбук. Но Ларсен, который и в бога не верил, и с ледорубом и кошками обращаться не умел, сдался, не дойдя до перевала. Лхо Ла находится на высоте 6000 метров, его южный склон круто обрывается вниз. Лама, который якобы прошел перевал без веревки и крючьев, должно быть, имел крылья. Клаве Бекер-Ларсен, побитый, но не потерявший мужества, попытался пройти через перевал Нангпа Ла (6000 м), через который шерпы в течение столетий доставляют соль из Тингри в Тибет. Но и этот перевал был покрыт снегом.
В конце концов Ларсену с шерпами удалось перейти границу. Они достигли Киетрака, затем через перевал Ламна Ла двинулись к Ронгбуку, куда и прибыли спустя шесть дней после выхода из Намчебазара.
Несмотря на зловещее предсказание монахов, что вершины Эвереста ему не достичь, Ларсену удалось за три дня пройти ледник Восточный Ронгбук до лагеря III, откуда с двумя самыми сильными шерпами он собирался подняться на Северное седло и там поставить лагерь IV — отправной пункт своего одиночного восхождения.
9 мая, когда две трети стены уже остались позади, разыгрался шторм. К тому же шерпы, испугавшись обвалов со стены Чангцзе, отказались идти дальше. Все уговоры и угрозы были напрасны. Ларсен был вынужден отказаться от восхождения. Печальный, вернулся он в Ронгбук, где его уже поджидали китайские солдаты. Монахи спрятали его, но оставаться далее в монастыре не имело смысла. Через пять дней пешего перехода Ларсен снова был в Намчебазаре.
В 1953 году Эверест «был покорен армией», как выразился Денман. На вершине Эвереста рядом с Эдмундом Хиллари стоял шерпа Тенцинг Норгей. На его голове был шлем Денмана. Таким образом, частица этого сумасшедшего канадца побывала на высочайшей точке земли. «Когда-нибудь будет и эта гора побеждена в одиночку и простыми средствами», — пророчествовал Денман.
Между тем прошло более 25 лет. Мечта Денмана продолжала жить в других умах, в других сердцах. Подошла моя очередь.
Денман родился в Канаде, детство провел в Англии. Семья жила бедно: отец не поднимался с постели, мать работала ради сыновей не разгибая спины. У Денмана было множество честолюбивых желаний. Одно из них — Африка. Когда он в конце концов попал туда, то без снаряжения, босиком, первым взобрался на все восемь вулканов Вирунга... Его сопровождало всего лишь несколько туземцев. Этот успех переполнил его гордостью. «Никто никогда не поднимется на эти горы со столь примитивными средствами». Гордость вскоре взлелеяла новое желание. Ему пришло на ум покорить Эверест. Но как это сделать? Денег-то по-прежнему не было. Первая эверестская экспедиция стоимостью в полсотни марок — так звучал брошенный им вскоре вызов.
Прежде всего он отказался от кислородных аппаратов, так как верил, что человек может привыкнуть к высоте. «Доказано, что можно без кислорода находиться на высоте почти 8500 метров. Поэтому смешно утверждать, что человек не в состоянии достичь 8800 метров или чуть больше». Денман читал литературу об Эвересте. Он знал об исчезновении Мэллори и Ирвина и был убежден в том, что они погибли из-за того, что на высоте отказали кислородные аппараты. Без кислорода они не смогли пройти, так как недостаточно акклиматизировались. Об Уилсоне он ничего не знал. Он услышал о нем впервые, должно быть, только в Дарджилинге.
Имея при себе лишь спальный мешок на гусином пуху, две палатки военного времени, одну веревку, самодельные кошки, рукавицы, снегозащитные очки, сухое мясо и 250 фунтов наличными, Денман 7 февраля 1947 года отплыл на пароходе из Мозамбика. Он прибыл в Бомбей и направился далее в Калькутту. Так он познакомился с Индией. «Люди лежали прямо на тротуаре, некоторые были накрыты одеялами или мешками, но никто не утруждал себя подняться и отойти в тень. Старая морщинистая нищенка хлопала себя по голому животу и просила есть. Одна из многочисленных священных коров спокойно вошла в лавку и так же спокойно вышла из нее. Запряженная в дрожки лошадь, кожа да кости, упала напротив одного из отделений „Ллойд Банка“ и не смогла подняться, хотя собравшиеся люди тянули ее, толкали, пинали». Столь великая нищета вызвала отвращение и одновременно сочувствие Денмана. Он отправился дальше. Монотонный стук колес звучал в его ушах как рефрен: «Возвращайся, дурак, возвращайся, дурак!»
В середине марта в Дарджилинге он познакомился с 32-летним Тенцингом Норгеем. Этот шерпа уже в то время был знаменитым человеком. Он много раз бывал на Эвересте, сопровождал Смайса, Шиптона и Тильмана в гималайских экспедициях. Его успехи принесли ему звание «Гималайского тигра». Помимо своего родного языка он владел тибетским, сиккимским, хинди, урду, говорил также на ломаном английском.
Конечно, Тенцинга Денман узнал через Пола Карму, обслуживавшего всех эверестских фантазеров. Пол Карма представил Денману также другого проводника. Его звали Анг Дава. Несмотря на то, что и Тенцинг и Анг Дава знали, что Денман не имел ни разрешения на поездку в Тибет, ни денег, чтобы им заплатить, они не смогли отказаться — столь велика была притягательная сила Эвереста.
22 марта 1947 года двинулись в путь. Сначала на автобусе, потом на сиккимских мулах, далее пешком. Денман шел босиком, как в Уганде. За перевалом Конгра Ла начинался Тибет — пустынное, продуваемое всеми ветрами, безжизненное пространство. Питаясь чем попало, терпя лишения, наконец, достигли Ронгбука. Денман, встретивший на своем пути через Сикким и Тибет много монастырей, нашел, что Ронгбук больше других и лучше украшен. Он ожидал увидеть здесь отшельников, отрешенных от всего земного, и очень удивился, когда они принесли ему для ремонта испорченные карманные фонарики и будильники.
Обитатели монастыря были любопытны, как дети. Они смеялись над бедностью Денмана. Они привыкли видеть сравнительно богатых сагибов (господин (обращение к европейцу), с внушительной поклажей. Чудак Денман вызывал у них только удивление.
Эверест, который возвышался над монастырем, ошеломил Денмана, как и всех его предшественников. Он понял, почему монахи избрали именно этот скудный клочок земли для своего уединения. Старый верховный лама, говоривший по-английски, умер, вместо него на богато украшенном троне, скрестив ноги, сидел маленький мальчик — новый настоятель монастыря. По ламаистскому вероучению он был воплощением предыдущего верховного ламы, который благословлял экспедиции на восхождение.
Денман использовал монастырь в качестве базового лагеря. Сестра Тенцинга, которая была замужем за одним из монахов, помогла в устройстве. Денман наблюдал за паломниками в монастыре. С неподвижными лицами они перебирали жемчужные четки, при этом беспрерывно шевеля губами. Другие крутили свои цилиндры из меди или серебра, в которых были крошечные свитки с молитвами.
В отношении религии Денман был далеко не Морис Уилсон. Он не рассчитывал только на помощь бога, и давно решил взять на вершину обоих шерпов. 10 апреля все трое двинулись в путь. Они пошли традиционным путем по восточной ветви Ронгбукского ледника в направлении Северного седла. Денман до того страдал от холода, что после первой же ночи залез в палатку к шерпам, а потом и в мешок к Тенцингу. Он страдал также от недостатка кислорода. Тем не менее они дошли до лагеря III, и шерпы уверенно повели его к стене Чанг Ла. На Северном седле сильный шторм лишил их всякой надежды. Измотанный Денман понял, насколько плохо снаряжены они для штурма вершины. Шторм не давал ему заснуть ночью, проглотить пищу стало мучением, жажда превратилась в постоянный кошмар. Денман признал себя побежденным.
Однако через год, движимый честолюбием, он снова появился в Дарджилинге, лучше подготовленный, с хорошим снаряжением, полный новых сил. Но на этот раз никто не пожелал сопровождать его в Тибет. Он уехал назад в Родезию, написал книгу и навсегда оставил горы.
Прошло всего четыре года, и появился новый авантюрист с идеей покорения Эвереста в одиночку. Это был Ден Клаве Бекер-Ларсен. Он также мечтал о Ронгбуке и северной стороне горы. Но в это время в Тибет вошли части китайской армии. Поэтому Ларсен сначала поехал в Дарджилинг, с помощью Пала Кармы нанял четырех шерпов. Пробираться тайно через южный Тибет на Ронгбук было теперь опасно, и Ларсен решил пройти из Дарджилинга через Непал по традиционному пути караванов с солью. Он поднялся по долине реки Дудх-Коси, к Намчебазару, в страну шерпов и попытался попасть в Тибет через перевал Лхо Ла.
Среди шерпов ходили слухи, что некий лама из Соло Кхумбу прошел через Лхо Ла в Ронгбук. Но Ларсен, который и в бога не верил, и с ледорубом и кошками обращаться не умел, сдался, не дойдя до перевала. Лхо Ла находится на высоте 6000 метров, его южный склон круто обрывается вниз. Лама, который якобы прошел перевал без веревки и крючьев, должно быть, имел крылья. Клаве Бекер-Ларсен, побитый, но не потерявший мужества, попытался пройти через перевал Нангпа Ла (6000 м), через который шерпы в течение столетий доставляют соль из Тингри в Тибет. Но и этот перевал был покрыт снегом.
В конце концов Ларсену с шерпами удалось перейти границу. Они достигли Киетрака, затем через перевал Ламна Ла двинулись к Ронгбуку, куда и прибыли спустя шесть дней после выхода из Намчебазара.
Несмотря на зловещее предсказание монахов, что вершины Эвереста ему не достичь, Ларсену удалось за три дня пройти ледник Восточный Ронгбук до лагеря III, откуда с двумя самыми сильными шерпами он собирался подняться на Северное седло и там поставить лагерь IV — отправной пункт своего одиночного восхождения.
9 мая, когда две трети стены уже остались позади, разыгрался шторм. К тому же шерпы, испугавшись обвалов со стены Чангцзе, отказались идти дальше. Все уговоры и угрозы были напрасны. Ларсен был вынужден отказаться от восхождения. Печальный, вернулся он в Ронгбук, где его уже поджидали китайские солдаты. Монахи спрятали его, но оставаться далее в монастыре не имело смысла. Через пять дней пешего перехода Ларсен снова был в Намчебазаре.
В 1953 году Эверест «был покорен армией», как выразился Денман. На вершине Эвереста рядом с Эдмундом Хиллари стоял шерпа Тенцинг Норгей. На его голове был шлем Денмана. Таким образом, частица этого сумасшедшего канадца побывала на высочайшей точке земли. «Когда-нибудь будет и эта гора побеждена в одиночку и простыми средствами», — пророчествовал Денман.
Между тем прошло более 25 лет. Мечта Денмана продолжала жить в других умах, в других сердцах. Подошла моя очередь.
Мотивировка
Теперь, когда я познакомился с литературой об Уилсоне, Денмане и Ларсене, не могу не сказать конкретно о мотивах, побудивших меня предпринять эту экспедицию.
Ларсен, возвращаясь на корабле в Европу, писал: «Я хотел доказать самому себе и другим, что способен все отдать ради задуманного дела, что достигну всего, чего бы я ни пожелал, и что только собственный рассудок может подсказать мне, что я могу, а чего не могу. Кроме того, мне просто хотелось приключений».
Денман выразился так:
«Я наивное дитя своего времени, до меня поздно дошло, что мера честолюбия должна соответствовать сумме наличных». Итак, его исходные точки — ограниченность средств и неспособность к глубоким человеческим связям. Он пытался избавиться от своей изоляции, общаясь с туземцами.
Уилсон хотел доказать, что существует высшая сила, которая ему якобы помогала. Своей верой в эту силу он коренным образом отличался от Ларсена и Денмана, которые рассчитывали только на самих себя.
Классическая экспедиция с группой носильщиков на Стене Чанг Ла
Тенцинг Норгей на вершине Эвереста в 1953 году
Что же движет мною?
Я хочу опередить Наоми Уэмуру. Я хочу быть первым из тех, кто покорит высочайшую вершину мира в одиночку. Я хочу, наконец, в Тибет, в страну моих детских грез. Но это не все. «Зачем тебе снова идти на Эверест? — спросила меня моя многострадальная мать. — Ведь ты уже взошел туда один раз!» Я рассказываю ей, как прекрасна эта гора с северной стороны, как страстно мне хочется увидеть Ронгбук и узнать, что осталось от этого таинственного монастыря. Я рассказываю ей о легендах, сложенных об этой горе в Тибете, и о предыдущих экспедициях.
И рассказывая, я понимаю, что это только часть правды.
Подкладывая дрова в плиту, у которой она провела полжизни, чтобы накормить девятерых детей, моя мать говорит: «Когда у тебя нет планов на восхождение, у тебя нет и внутреннего покоя. Горы спасают тебя от скуки повседневной жизни». Она права. Я не могу представить себе ничего более ужасного, чем повседневность бюргерского существования. Крестьяне в нашей долине не имеют времени думать о смысле жизни. Они целиком заняты работой, обеспечивающей лишь самые основные жизненные потребности. Но я не могу заниматься нелюбимой работой, считаю, что в мире все больше зла именно потому, что люди слишком много думают о материальном.
Я не религиозен, и пассивная покорность судьбе людей моей долины приводит меня в отчаяние. Лишь в редкие моменты мне удается преодолеть чувство одиночества и ощутить единство с миром — во время восхождения. И только тогда, в крайнем напряжении всех духовных и физических сил освобождается мое Я. Чтобы пережить это чувство неотделимости от мира, я должен подойти к границе моих физических возможностей, а для этого нужно одиночное восхождение на сложную стену, на большой высоте, с предельной нагрузкой и полным утомлением.
Моим злейшим врагом на пути к цели является страх. Я очень трусливый человек и, как все трусливые люди, стремлюсь победить свой страх. Победа над страхом делает меня счастливым. Я трижды в одиночку выходил на Нангапарбат, трижды из-за страха поворачивал назад, пока не набрался сил преодолеть себя и дойти до вершины. Я хочу быть сильнее собственного страха, ради этого я снова и снова ищу опасности.
Именно в этих попытках преодолеть одиночество через познание пределов своих возможностей и стать господином своего страха, вижу я смысл жизни. Каждый спуск с вершины для меня не столько возвращение в жизнь, сколько расставание с отрезком прожитой жизни, небольшая смерть. Моя бывшая жена Уши считает, что эти поездки все более отдаляют меня от людей. Может быть, она и права. Я страдаю от того, что во время экспедиций не остается времени на общение с людьми. Что-то беспокоит меня, как будто я должен успеть на поезд, или совершил побег и меня разыскивают. И я приговорен к восхождению. Меня не удивляет недавний сон Уши, в котором меня, как «летучий голландец», несет на корабле из разорванной палатки по бескрайнему морю вздыбленного ледника.
Ларсен, возвращаясь на корабле в Европу, писал: «Я хотел доказать самому себе и другим, что способен все отдать ради задуманного дела, что достигну всего, чего бы я ни пожелал, и что только собственный рассудок может подсказать мне, что я могу, а чего не могу. Кроме того, мне просто хотелось приключений».
Денман выразился так:
«Я наивное дитя своего времени, до меня поздно дошло, что мера честолюбия должна соответствовать сумме наличных». Итак, его исходные точки — ограниченность средств и неспособность к глубоким человеческим связям. Он пытался избавиться от своей изоляции, общаясь с туземцами.
Уилсон хотел доказать, что существует высшая сила, которая ему якобы помогала. Своей верой в эту силу он коренным образом отличался от Ларсена и Денмана, которые рассчитывали только на самих себя.
Что же движет мною?
Я хочу опередить Наоми Уэмуру. Я хочу быть первым из тех, кто покорит высочайшую вершину мира в одиночку. Я хочу, наконец, в Тибет, в страну моих детских грез. Но это не все. «Зачем тебе снова идти на Эверест? — спросила меня моя многострадальная мать. — Ведь ты уже взошел туда один раз!» Я рассказываю ей, как прекрасна эта гора с северной стороны, как страстно мне хочется увидеть Ронгбук и узнать, что осталось от этого таинственного монастыря. Я рассказываю ей о легендах, сложенных об этой горе в Тибете, и о предыдущих экспедициях.
И рассказывая, я понимаю, что это только часть правды.
Подкладывая дрова в плиту, у которой она провела полжизни, чтобы накормить девятерых детей, моя мать говорит: «Когда у тебя нет планов на восхождение, у тебя нет и внутреннего покоя. Горы спасают тебя от скуки повседневной жизни». Она права. Я не могу представить себе ничего более ужасного, чем повседневность бюргерского существования. Крестьяне в нашей долине не имеют времени думать о смысле жизни. Они целиком заняты работой, обеспечивающей лишь самые основные жизненные потребности. Но я не могу заниматься нелюбимой работой, считаю, что в мире все больше зла именно потому, что люди слишком много думают о материальном.
Я не религиозен, и пассивная покорность судьбе людей моей долины приводит меня в отчаяние. Лишь в редкие моменты мне удается преодолеть чувство одиночества и ощутить единство с миром — во время восхождения. И только тогда, в крайнем напряжении всех духовных и физических сил освобождается мое Я. Чтобы пережить это чувство неотделимости от мира, я должен подойти к границе моих физических возможностей, а для этого нужно одиночное восхождение на сложную стену, на большой высоте, с предельной нагрузкой и полным утомлением.
Моим злейшим врагом на пути к цели является страх. Я очень трусливый человек и, как все трусливые люди, стремлюсь победить свой страх. Победа над страхом делает меня счастливым. Я трижды в одиночку выходил на Нангапарбат, трижды из-за страха поворачивал назад, пока не набрался сил преодолеть себя и дойти до вершины. Я хочу быть сильнее собственного страха, ради этого я снова и снова ищу опасности.
Именно в этих попытках преодолеть одиночество через познание пределов своих возможностей и стать господином своего страха, вижу я смысл жизни. Каждый спуск с вершины для меня не столько возвращение в жизнь, сколько расставание с отрезком прожитой жизни, небольшая смерть. Моя бывшая жена Уши считает, что эти поездки все более отдаляют меня от людей. Может быть, она и права. Я страдаю от того, что во время экспедиций не остается времени на общение с людьми. Что-то беспокоит меня, как будто я должен успеть на поезд, или совершил побег и меня разыскивают. И я приговорен к восхождению. Меня не удивляет недавний сон Уши, в котором меня, как «летучий голландец», несет на корабле из разорванной палатки по бескрайнему морю вздыбленного ледника.
Успех японцев
В середине мая я прочитал в газете об успехе альпинистов одной японской экспедиции. Они достигли вершины Эвереста по двум маршрутам.
Как и для меня, для японского альпинистского клуба восхождение на Эверест со стороны Китая было давней целью. В феврале 1979 года японцы подали заявку на проведение большой эверестской экспедиции. В июне пришло официальное разрешение от Китайского союза альпинистов.
Со времени образования Китайской Народной Республики это была первая иностранная группа, которая должна была предпринять экспедицию в Тибет. Было запланировано штурмовать Эверест одновременно по северо-восточному гребню и по северной стене. Телевизионная передача (первая в истории экспедиционного альпинизма), посвященная предстоящей экспедиции, должна была подготовить сенсацию.
Группа разведки в сентябре—октябре исследовала возможность восхождения по двум маршрутам. При этом под Северным седлом в лавине погибли три китайца, один японец получил травму. Экспедиция состояла из трех групп: группа северо-восточного гребня (12 человек), группа северного склона (12 человек) и группа репортеров. Руководителем был Хиорики Ватанабе. Для обслуживания мероприятия наняли 56 китайцев: 2 офицеров связи, 3 переводчиков, 2 менеджеров, 22 высотных носильщика, 4 радистов, 6 поваров, 3 шоферов, 1 бухгалтера и 13 погонщиков яков. Высотные носильщики должны были доставить грузы на высоту 7500 метров. Эта сотня людей в начале марта 1980 года достигла базового лагеря у языка Ронгбукского ледника на высоте 5150 метров. Было установлено два передовых лагеря — один на высоте 6500 метров на леднике восточный Ронгбук и второй на высоте 6200 метров на леднике Главный Ронгбук. В середине марта группа северо-восточного гребня начала подъем. К 25 марта она достигла Северного седла, где был установлен лагерь IV. Пятый лагерь, на высоте 7600 метров, установили 6 апреля, шестой — на высоте 8000 метров, 23 апреля. Основную работу на этом этапе выполняли носильщики, они доставляли наверх снаряжение и продукты. 29 апреля четыре члена экспедиции с шестью помощниками покинули передовой лагерь для решительного броска. 2 мая они установили седьмой лагерь на высоте 8200 метров.
3 мая четыре японских альпиниста вышли на штурм вершины. К 19 часам двое из них — Като и оператор Накамура — были уже на снежном гребне, ведущем к высшей точке. Так как Накамуре стало плохо, Ясуо Като последние 200 метров поднимался один. Он достиг вершины в 20.55. Ночь они провели на высоте 8750 метров без кислородных аппаратов. Большой успех, конечно, но одиночным восхождением это не было. Зато Като стал первым альпинистом, покорившим Эверест как с непальской южной стороны, так и с китайской северной.
Одиночное восхождение на Эверест начинается там, где кончается тропа: у языка ледника Кхумбу или на высоте 6500 метров под Северным седлом в зависимости от того, какой путь выбран. Идеальным маршрутом для одиночного восхождения является, конечно, северный гребень, так как здесь яки не доходят до вершины всего 2500 высотных метров. Но уж эти 2500 метров остаются на долю абсолютного соло.
Вторая японская группа шла по северной стене. 60-градусный склон был покрыт гладким льдом. 20 апреля достигли кулуара Хорнбайна. Идти на вершину должны были от лагеря V (8350 м). Первый штурм не удался из-за глубокого снега. Вторая группа, которая поднималась к лагерю V, сорвала снежную доску. Веревка Акиры Уга была перебита, он сорвался и исчез навсегда. После этого все члены группы спустились в предыдущий лагерь. В третий раз начали подъем 10 мая. Цунео Шигехиро и Такаши Озаки вышли из лагеря V, достигли снежного поля в верхней части кулуара Хорнбайна, прошли траверсом к Западному гребню и полезли на вершину, несмотря на то, что у них кончился запас кислорода.
На высоте 8700 метров, они вынуждены были остановиться на ночевку, как неделю назад Като на северо-восточном гребне. Японцы, прошедшие по северной стене на вершину, открыли, по-видимому, наилучший маршрут.
За несколько дней до этого испанский альпинист с одним шерпой взошли на Эверест со стороны Непала по юго-восточному гребню, а 10 дней спустя из Катманду поступило новое сообщение: «Два польских альпиниста совершили успешное восхождение на Эверест по южному бастиону, до этого не пройденному. Эти два 32-летних инженера на последнем участке шли без кислорода. На вершине они провели 50 минут. Всего до этого времени на вершине Эвереста побывало 107 человек». Таким образом, полякам удалось пройти по тому южному бастиону, который приглянулся нам с Петером Хабелером в 1978 году.
Однако мое внимание вскоре было снова поглощено северной стороной, планами путешествия по Тибету, проблемами снаряжения и продовольствия. Я с нетерпением ждал своего часа.
Как и для меня, для японского альпинистского клуба восхождение на Эверест со стороны Китая было давней целью. В феврале 1979 года японцы подали заявку на проведение большой эверестской экспедиции. В июне пришло официальное разрешение от Китайского союза альпинистов.
Со времени образования Китайской Народной Республики это была первая иностранная группа, которая должна была предпринять экспедицию в Тибет. Было запланировано штурмовать Эверест одновременно по северо-восточному гребню и по северной стене. Телевизионная передача (первая в истории экспедиционного альпинизма), посвященная предстоящей экспедиции, должна была подготовить сенсацию.
Группа разведки в сентябре—октябре исследовала возможность восхождения по двум маршрутам. При этом под Северным седлом в лавине погибли три китайца, один японец получил травму. Экспедиция состояла из трех групп: группа северо-восточного гребня (12 человек), группа северного склона (12 человек) и группа репортеров. Руководителем был Хиорики Ватанабе. Для обслуживания мероприятия наняли 56 китайцев: 2 офицеров связи, 3 переводчиков, 2 менеджеров, 22 высотных носильщика, 4 радистов, 6 поваров, 3 шоферов, 1 бухгалтера и 13 погонщиков яков. Высотные носильщики должны были доставить грузы на высоту 7500 метров. Эта сотня людей в начале марта 1980 года достигла базового лагеря у языка Ронгбукского ледника на высоте 5150 метров. Было установлено два передовых лагеря — один на высоте 6500 метров на леднике восточный Ронгбук и второй на высоте 6200 метров на леднике Главный Ронгбук. В середине марта группа северо-восточного гребня начала подъем. К 25 марта она достигла Северного седла, где был установлен лагерь IV. Пятый лагерь, на высоте 7600 метров, установили 6 апреля, шестой — на высоте 8000 метров, 23 апреля. Основную работу на этом этапе выполняли носильщики, они доставляли наверх снаряжение и продукты. 29 апреля четыре члена экспедиции с шестью помощниками покинули передовой лагерь для решительного броска. 2 мая они установили седьмой лагерь на высоте 8200 метров.
3 мая четыре японских альпиниста вышли на штурм вершины. К 19 часам двое из них — Като и оператор Накамура — были уже на снежном гребне, ведущем к высшей точке. Так как Накамуре стало плохо, Ясуо Като последние 200 метров поднимался один. Он достиг вершины в 20.55. Ночь они провели на высоте 8750 метров без кислородных аппаратов. Большой успех, конечно, но одиночным восхождением это не было. Зато Като стал первым альпинистом, покорившим Эверест как с непальской южной стороны, так и с китайской северной.
Одиночное восхождение на Эверест начинается там, где кончается тропа: у языка ледника Кхумбу или на высоте 6500 метров под Северным седлом в зависимости от того, какой путь выбран. Идеальным маршрутом для одиночного восхождения является, конечно, северный гребень, так как здесь яки не доходят до вершины всего 2500 высотных метров. Но уж эти 2500 метров остаются на долю абсолютного соло.
Вторая японская группа шла по северной стене. 60-градусный склон был покрыт гладким льдом. 20 апреля достигли кулуара Хорнбайна. Идти на вершину должны были от лагеря V (8350 м). Первый штурм не удался из-за глубокого снега. Вторая группа, которая поднималась к лагерю V, сорвала снежную доску. Веревка Акиры Уга была перебита, он сорвался и исчез навсегда. После этого все члены группы спустились в предыдущий лагерь. В третий раз начали подъем 10 мая. Цунео Шигехиро и Такаши Озаки вышли из лагеря V, достигли снежного поля в верхней части кулуара Хорнбайна, прошли траверсом к Западному гребню и полезли на вершину, несмотря на то, что у них кончился запас кислорода.
На высоте 8700 метров, они вынуждены были остановиться на ночевку, как неделю назад Като на северо-восточном гребне. Японцы, прошедшие по северной стене на вершину, открыли, по-видимому, наилучший маршрут.
За несколько дней до этого испанский альпинист с одним шерпой взошли на Эверест со стороны Непала по юго-восточному гребню, а 10 дней спустя из Катманду поступило новое сообщение: «Два польских альпиниста совершили успешное восхождение на Эверест по южному бастиону, до этого не пройденному. Эти два 32-летних инженера на последнем участке шли без кислорода. На вершине они провели 50 минут. Всего до этого времени на вершине Эвереста побывало 107 человек». Таким образом, полякам удалось пройти по тому южному бастиону, который приглянулся нам с Петером Хабелером в 1978 году.
Однако мое внимание вскоре было снова поглощено северной стороной, планами путешествия по Тибету, проблемами снаряжения и продовольствия. Я с нетерпением ждал своего часа.
Моя долина и ее люди
«Ты будешь подниматься на горы, пока не откинешь тапочки». Это выражение, означающее в Южном Тироле смерть, прокричал один крестьянин, стоявший на обочине дороги, когда я, сопя, бежал мимо. Я снова часто бегаю по крутой дороге от Бозена до Енесина для тренировки сердца и сосудистой системы. Раньше я любил этот отрезок длиной около 7 километров и с перепадом высот в 1000 метров. Но дорогу покрыли булыжником, а потом забетонировали. К тому же ее во многих местах пересекает шоссе. Я там всегда сбиваюсь с ритма.
Медленно возвращаюсь назад в Бозе некую долину — боюсь на спуске травмировать связки — и иду в Старый город. В баре встречаю приятеля, который показывает мне статью Александра Лангера в «Тандеме». Этот южнотирольский политик пишет обо мне. Читаю.
«Ставший известным во многих странах благодаря средствам массовой информации, превозносимый всеми Райнхольд Месснер тем не менее сумел остаться выше своей славы».
Далее он цитирует меня:
«Сегодня у меня действительно хорошие отношения с соседями, главным образом с ближайшими, и меня здесь в долине понимают. Раньше отношения были сложными. Те, кто сидел со мной за школьной партой, не могут простить мне всемирной известности. Нападки в основном исходят от моих сверстников — это наводит на мысль о том, что они недовольны собственной жизнью.
Возможно, меня считают эксгибиционистом.
В насмешку они установили перед моим домом тибетские молельные флаги. Но я не сержусь, флаги излучают покой и приятны эстетически. К тому же эти люди натолкнулись на мой решительный отказ выступить в поддержку партии моей родной долины и Южного Тироля, и даже Народной партии. Я не желаю, чтобы спорт использовали для прославления какой-то персоны, или отечества, или даже идеи — как на войне. Но чтобы меня поняли, в сознании людей должны произойти перемены».
Райнхольд Месснер на тренировке
Лангер цитирует точно. Я поражен и читаю дальше.
«Райнхольд Месснер безусловно относится к многочисленным южнотирольским диссидентам, недовольным политикой правительства. Не случайно он часто спорит с представителями власти и всячески подчеркивает свою независимость. Критически настроенный спортсмен? Это нехорошо. Местные обыватели больше любят пай-мальчиков типа Густава Тени, а на таких, как Райнхольд Месснер, срывают зло. Несколько лет назад вымазали его машину. В его почте встречаются анонимные письма с родины: „Эй ты, свинья, волосы постриги!“
Однако политических преследователей Райнхольд Месснер, конечно, не имеет. Он не чувствует в себе призвания к социальной или политической деятельности, хотя раньше, после сдачи экзаменов на аттестат зрелости, некоторое время работал в сфере местного самоуправления и позже — во время учебы на инженера в Падуе — занимался общественными делами.
Сегодня он больше думает о духовной революции, его интересует жизненная философия Востока, с которой он познакомился в многочисленных поездках. Он отвергает и коммунистическое уравнивание, и индивидуализм в западном мире. За событиями в Южном Тироле он следит с известного расстояния, однако довольно хорошо ориентируется в основных проблемах».
«Наилучшим доказательством того, что мне дороги моя страна и Вильнёс, является тот факт, что я здесь живу: из девяти братьев и сестер я единственный остался в долине. Этот дом я купил у прихода — раньше это была школа. Вот почему комнаты такие большие».
Учительская семья Месснеров стремилась дать детям образование. Райнхольд посещал полную среднюю школу в Бозене, потом учился в Падуе и Мюнхене.
«Конечно, в Южном Тироле мне не хватает простора, но эмигрировать я не собираюсь. Может быть, во мне не развилась бы эта самая — почти болезненная — жажда пространства, если бы я вырос в Германии или в США. Быть уроженцем Южного Тироля и альпинистом — это одно и то же: надо уметь пробиваться в одиночку».
Райнхольд считает Южный Тироль «самой нетерпимой страной из тех, что я знаю, даже Бавария терпимее. Виной тому нетерпимость в отношении самого Южного Тироля».
«Альпинизм сейчас — моя жизнь, не только он, конечно, но без него я не могу. Не потому, что хочу выделиться, а потому, что он дает мне какие-то изначальные, основополагающие знания обо мне самом».
Райнхольд и материально живет альпинизмом. Фото, книги, фильмы, поездки с докладами, сообщения для специалистов, школа альпинизма в Вильнёсе... Но у него нет и не будет менеджера. Он и здесь хочет остаться независимым. Домашняя хозяйка из долины Пустер, Вероника, частично ведет его переписку и помогает в подготовке публикаций.
Однако писать и фотографировать — для Месснера не только способ заработка, но прежде всего форма самовыражения. Среди ныне здравствующих писателей Южного Тироля он один из тех, которые больше всего публикуются: у него более десятка книг, многие к тому же переведены на другие языки. В них речь идет не только о горах, но также о нем самом, о людях, с которыми встречался, о странах, в которых побывал, о жизни и смерти.
«Я пишу не столько из необходимости рассказать другим, сколько из желания выговориться самому.
Мои читатели — равно как и слушатели моих докладов — публика разношерстная: от альпинистов высшего класса до убежденных домоседов. Обыкновенный городской житель возмещает этим нечто такое, чего у него нет и никогда не будет».
Райнхольд Месснер был участником или руководителем в 30 экспедициях, у него за плечами первовосхождения, совершенные при экстремальных условиях во всех частях земли, бывало, что он чудом избегал смерти, а в 1970 году на Нангапарбате потерял своего брата Гюнтера. К чему же он стремится? Да опять к неизведанному — новые страны, новые возможности, новые ощущения. Не потому, что он хотел бы слыть героем, «хотя меня вечно подают как героя».
У Райнхольда Месснера нет презрения к людям и обществу — «Я нуждаюсь в обществе, без него я не мог бы жить», — но отказаться от своей индивидуальности, стать таким, как все, он не может. «Если у человека отнимают его индивидуальность, они перестает быть человеком. Индивидуальное для меня все более выдвигается на первый план — повторения любого рода не интересуют меня».
Я рад, что нашелся человек, который после разговора со мной потрудился правильно сформулировать мои высказывания, а не подгонять их под свою позицию. Как часто именно в Южном Тироле перевирали мои слова, как часто политики использовали мое имя в своих целях. К счастью, я не завишу от политических сил в стране и не получаю от них субсидий. А то пришлось бы покончить с альпинизмом или со своим образом мыслей. Так что опасность срыва в моей жизни ограничивается путешествиями в горах.
Нена перед отъездом в Тибет
Уже сам тот факт, что я говорил с Александром Лангером, сторонником красной «Лотта Континуа», компрометирует меня в глазах правящего блока Южного Тироля. Я уже ощущаю определенную холодность. Ну и что? Скоро я буду снова в пути. Каждый, кто видит дальше южнотирольского треугольника — Народная партия, церковь, националистическая пресса, — должен быть готов ко всему. Это я знаю уже давно. Почему я не могу приспособиться? При сочувствии «большеголовых» мне было бы много легче. Чтобы принадлежать к клану хозяев жизни, у нас достаточно одного условия: без всякой критики следовать их вероучению. Очень часто, когда я бываю в Южном Тироле, слушаю речи наших политиков, читаю «наши» газеты или узнаю от крестьян, что сказал пастор в церкви, — кусочек неба надо мной снова становится маленьким, как в детстве.
Медленно возвращаюсь назад в Бозе некую долину — боюсь на спуске травмировать связки — и иду в Старый город. В баре встречаю приятеля, который показывает мне статью Александра Лангера в «Тандеме». Этот южнотирольский политик пишет обо мне. Читаю.
«Ставший известным во многих странах благодаря средствам массовой информации, превозносимый всеми Райнхольд Месснер тем не менее сумел остаться выше своей славы».
Далее он цитирует меня:
«Сегодня у меня действительно хорошие отношения с соседями, главным образом с ближайшими, и меня здесь в долине понимают. Раньше отношения были сложными. Те, кто сидел со мной за школьной партой, не могут простить мне всемирной известности. Нападки в основном исходят от моих сверстников — это наводит на мысль о том, что они недовольны собственной жизнью.
Возможно, меня считают эксгибиционистом.
В насмешку они установили перед моим домом тибетские молельные флаги. Но я не сержусь, флаги излучают покой и приятны эстетически. К тому же эти люди натолкнулись на мой решительный отказ выступить в поддержку партии моей родной долины и Южного Тироля, и даже Народной партии. Я не желаю, чтобы спорт использовали для прославления какой-то персоны, или отечества, или даже идеи — как на войне. Но чтобы меня поняли, в сознании людей должны произойти перемены».
Лангер цитирует точно. Я поражен и читаю дальше.
«Райнхольд Месснер безусловно относится к многочисленным южнотирольским диссидентам, недовольным политикой правительства. Не случайно он часто спорит с представителями власти и всячески подчеркивает свою независимость. Критически настроенный спортсмен? Это нехорошо. Местные обыватели больше любят пай-мальчиков типа Густава Тени, а на таких, как Райнхольд Месснер, срывают зло. Несколько лет назад вымазали его машину. В его почте встречаются анонимные письма с родины: „Эй ты, свинья, волосы постриги!“
Однако политических преследователей Райнхольд Месснер, конечно, не имеет. Он не чувствует в себе призвания к социальной или политической деятельности, хотя раньше, после сдачи экзаменов на аттестат зрелости, некоторое время работал в сфере местного самоуправления и позже — во время учебы на инженера в Падуе — занимался общественными делами.
Сегодня он больше думает о духовной революции, его интересует жизненная философия Востока, с которой он познакомился в многочисленных поездках. Он отвергает и коммунистическое уравнивание, и индивидуализм в западном мире. За событиями в Южном Тироле он следит с известного расстояния, однако довольно хорошо ориентируется в основных проблемах».
«Наилучшим доказательством того, что мне дороги моя страна и Вильнёс, является тот факт, что я здесь живу: из девяти братьев и сестер я единственный остался в долине. Этот дом я купил у прихода — раньше это была школа. Вот почему комнаты такие большие».
Учительская семья Месснеров стремилась дать детям образование. Райнхольд посещал полную среднюю школу в Бозене, потом учился в Падуе и Мюнхене.
«Конечно, в Южном Тироле мне не хватает простора, но эмигрировать я не собираюсь. Может быть, во мне не развилась бы эта самая — почти болезненная — жажда пространства, если бы я вырос в Германии или в США. Быть уроженцем Южного Тироля и альпинистом — это одно и то же: надо уметь пробиваться в одиночку».
Райнхольд считает Южный Тироль «самой нетерпимой страной из тех, что я знаю, даже Бавария терпимее. Виной тому нетерпимость в отношении самого Южного Тироля».
«Альпинизм сейчас — моя жизнь, не только он, конечно, но без него я не могу. Не потому, что хочу выделиться, а потому, что он дает мне какие-то изначальные, основополагающие знания обо мне самом».
Райнхольд и материально живет альпинизмом. Фото, книги, фильмы, поездки с докладами, сообщения для специалистов, школа альпинизма в Вильнёсе... Но у него нет и не будет менеджера. Он и здесь хочет остаться независимым. Домашняя хозяйка из долины Пустер, Вероника, частично ведет его переписку и помогает в подготовке публикаций.
Однако писать и фотографировать — для Месснера не только способ заработка, но прежде всего форма самовыражения. Среди ныне здравствующих писателей Южного Тироля он один из тех, которые больше всего публикуются: у него более десятка книг, многие к тому же переведены на другие языки. В них речь идет не только о горах, но также о нем самом, о людях, с которыми встречался, о странах, в которых побывал, о жизни и смерти.
«Я пишу не столько из необходимости рассказать другим, сколько из желания выговориться самому.
Мои читатели — равно как и слушатели моих докладов — публика разношерстная: от альпинистов высшего класса до убежденных домоседов. Обыкновенный городской житель возмещает этим нечто такое, чего у него нет и никогда не будет».
Райнхольд Месснер был участником или руководителем в 30 экспедициях, у него за плечами первовосхождения, совершенные при экстремальных условиях во всех частях земли, бывало, что он чудом избегал смерти, а в 1970 году на Нангапарбате потерял своего брата Гюнтера. К чему же он стремится? Да опять к неизведанному — новые страны, новые возможности, новые ощущения. Не потому, что он хотел бы слыть героем, «хотя меня вечно подают как героя».
У Райнхольда Месснера нет презрения к людям и обществу — «Я нуждаюсь в обществе, без него я не мог бы жить», — но отказаться от своей индивидуальности, стать таким, как все, он не может. «Если у человека отнимают его индивидуальность, они перестает быть человеком. Индивидуальное для меня все более выдвигается на первый план — повторения любого рода не интересуют меня».
Я рад, что нашелся человек, который после разговора со мной потрудился правильно сформулировать мои высказывания, а не подгонять их под свою позицию. Как часто именно в Южном Тироле перевирали мои слова, как часто политики использовали мое имя в своих целях. К счастью, я не завишу от политических сил в стране и не получаю от них субсидий. А то пришлось бы покончить с альпинизмом или со своим образом мыслей. Так что опасность срыва в моей жизни ограничивается путешествиями в горах.
Уже сам тот факт, что я говорил с Александром Лангером, сторонником красной «Лотта Континуа», компрометирует меня в глазах правящего блока Южного Тироля. Я уже ощущаю определенную холодность. Ну и что? Скоро я буду снова в пути. Каждый, кто видит дальше южнотирольского треугольника — Народная партия, церковь, националистическая пресса, — должен быть готов ко всему. Это я знаю уже давно. Почему я не могу приспособиться? При сочувствии «большеголовых» мне было бы много легче. Чтобы принадлежать к клану хозяев жизни, у нас достаточно одного условия: без всякой критики следовать их вероучению. Очень часто, когда я бываю в Южном Тироле, слушаю речи наших политиков, читаю «наши» газеты или узнаю от крестьян, что сказал пастор в церкви, — кусочек неба надо мной снова становится маленьким, как в детстве.