Страница:
в город, заявляя во всеуслышание, что уезжал не ради того, чтобы избежать
дуэли, а напротив, чтобы не попасться в руки служителей закона и таким
образом иметь возможность дать капитану любое удовлетворение. Уж он-то не
получал никакого предписания, он-то готов был встретиться с капитаном, а
если тот не оказался столь же предусмотрителен, его ли, мистера Лукавса ли,
тут вина? Засим он гордо задирал голову вверх и воинственно заламывал шляпу
с самым решительным видом - и все клерки города гордились своим героем.
Что до капитана Черная Борода, нетрудно представить себе его
негодование и ярость - у него похитили жену и вдобавок какой-то жалкий,
тщедушный и косоглазый адвокатишка осмелился поставить под сомнение его
честь! У него поднялся жар и хирургу пришлось выпустить из него немало
крови; капитан же клялся и божился выпустить вдесятеро больше из жил
ненавистного Лукавса.
Однако объявление в "Меркурии" ввергло вдову в почти столь же сильное
негодование.
- Чтобы вдова благородного Синей Бороды, - заявила она, - вышла замуж
за какого-то жалкого проходимца из грязного Миддл Темпла! Послать за
доктором Лукавсом.
Доктор явился, и она звучно отчитала его, вопрошая, как осмелился он
распускать про нее такие гнусные сплетни, веля немедленно отослать
племянника обратно в Лондон и, ежели он ценит ее уважение, равно как и
перспективу получить богатый приход, находящийся в ее ведении, то повсюду и
в самых решительных выражениях оспаривать эти безбожные выдумки на ее счет.
- Дражайшая моя мадам, - промолвил доктор Лукавс с вытянувшимся лицом,
- слушаю и повинуюсь. Я ознакомлю моего бедного мальчика со столь роковой
переменой в ваших чувствах.
- Переменой в моих чувствах, доктор Лукавс!
- С крушением всех его надежд, скорее следовало мне сказать. И да
даруют Небеса милому юноше силы вынести столь внезапный удар судьбы!
На следующий день к миссис Синяя Борода влетела озабоченная сестрица
Анна.
- Ох, этот твой несчастный возлюбленный! - воскликнула она.
- С капитаном плохо? - вскричала вдова.
- Да нет, с другим, - отвечала Анна. - Бедный, бедный мистер Лукавс! Он
написал завещание, оставив тебе все, кроме пяти фунтов в год его прачке: он
написал завещание, запер дверь, трогательно простился с дядюшкой на сон
грядущий, а сегодня утром, когда Самбо, его чернокожий слуга, принес ему
воду для бритья, то нашел его повесившимся на столбике кровати. "Пусть меня
похоронят", - просил он, - "с подушечкой для булавок, что она мне подарила и
с медальоном с прядью ее волос". Ты и вправду дарила ему подушечку для
булавок, сестрица? Вправду дарила ему медальон с прядью своих волос?
- Это было всего-навсего позолоченное серебро, - всхлипнула вдовушка, -
а теперь, о Небо! Я убила его!
Можно представить себе, какими душераздирающими были ее рыдания, но при
следующих словах сестры они резко оборвались.
- Убила его? Да ничего подобного! Самбо успел перерезать веревку, когда
лицо у него уже почернело не хуже, чем у самого славного негра. Он спустился
к завтраку и можешь вообразить, какой чувствительной вышла встреча дядюшки и
племянника.
"Вот это любовь!" - думала вдова. - "Какая жалость, что он так косит!
Если бы он глядел хоть чуточку попрямее, быть может, я могла бы..."
Она не докончила фразы. Леди часто оставляют подобные фразы в приятной
незавершенности.
Однако после того, как она услышала кое-какие новости о капитане Черная
Борода, чей недуг и страдания от потери крови самым патетическим образом в
красках описал ей шотландский полковой хирург, ее сострадание к стряпчему
сильно поутихло и, когда доктор Лукавс явился узнать, не удостоит ли она
несчастного юношу встречей, она весьма рассеянно молвила, что желает ему
всяческого счастья, что в высшей степени уважает и почитает его, что умоляет
его более не помышлять о том страшном преступлении, которое оставило бы ее
несчастной навеки, но что твердо уверена - ради дальнейшего благополучия
обоих заинтересованных лиц, лучше ей не встречаться с мистером Лукавсом,
покуда чувства его не поуспокоятся.
- Бедняжка! Бедняжка! - сказал доктор, - хоть бы он сумел вынести
постигшее его тягчайшее бедствие! Пожалуй, спрячу-ка от него бритвы, и велю
Самбо, моему слуге, ни на минуту не выпускать его из виду.
Назавтра миссис Синяя Борода подумала было о том, чтобы послать к
доктору Лукавсу слугу и справиться о здоровье его племянника, но как раз в
тот миг, как она давала соответствующие распоряжения Джону Томасу, лакею,
капитан зашел в гости и посему Томас был отослан вниз. А капитан выглядел
таким восхитительно интересным с перевязанной рукой, а черные бакенбарды так
чудно обрамляли более бледное, чем обычно, лицо, что на исходе второго часа
вдова напрочь позабыла о послании и, думается мне, даже спросила капитана,
не останется ли он пообедать. Зашел также и прапорщик Триппет, и вечеринка
вышла очень приятной, и военные джентльмены так живо высмеивали саму идею о
том, что стряпчего снял со столбика кровати чернокожий слуга, и были так
остроумны, что в конце-концов вдова и сама почти поверила, будто и столбик и
повешение было всего лишь уловкой со стороны мистера Лукавса - хитростью,
предназначенной завоевать ее сердце. Хотя, будьте уверены, леди согласилась
с этим не без легкого сожалений, ибо, entre nous {entre nous - между нами
(фр.).}, повеситься ради дамы - значит немало польстить ее чарам и, должно
быть, миссис Синяя Борода была несколько разочарована тем, что повешение не
оказалось удушением bona fide {bona fide - настоящий, подлинный (лат.).}.
Тем не менее, вскоре ее нервы вновь пришли в волнение и она была
утешена или же устрашена (читатель волен выбрать одно из двух по своему
усмотрению согласно своим идеалам и знанию женщин) - как бы то ни было, она
была ужасно взволнована, получив записку, начертанную знакомым и
разборчивым, как у всякого клерка, почерком мистера Лукавса. Она гласила:
"Я видел вас сквозь окна вашей столовой. Вы весело болтали с капитаном
Черная Борода. Вы казались румяной и здоровой. Вы улыбались. Вы выпили
шампанское одним глотком.
Я больше не в силах этого выносить. Живите, улыбайтесь и будьте
счастливы. Мой призрак, верно, будет скорбеть, узрев ваше счастье с другим -
но в жизни я бы сошел с ума, став тому свидетелем.
Это лучшее, что могу я сделать.
Когда вы получите это письмо, велите моему дяде обыскать рыбный садок
на конце Холостяцкой Аллеи. Да, его черный слуга Самбо сопровождает меня. Но
Самбо погибнет со мною вместе, если дерзко посмеет помешать моему замыслу. Я
знаю, что бедняга честный малый, но знаю также силу своего отчаяния.
После Самбо останется жена и семеро ребятишек. Будьте добры к этим
осиротевшим мулатикам ради
Фредерика"
Вдова издала пронзительный вопль, помешав тем самым двум военным,
каждый из которых только-только поднес стакан с кларетом ко рту.
- Бегите... летите... спасите его, - визжала она, - спасите его,
чудовища, пока еще не поздно! Утонул!.. Фредерик!... Холостяцкая Ал...
Тут с нею приключился обморок и фраза осталась незавершенной.
Чертовски разочарованные необходимостью расстаться с вином, оба героя
схватили свои треуголки и направились к месту, которое успела указать им
вдова среди прочих отчаянных и бессвязных возгласов.
Сперва Триппет пустился к рыбному садку бегом со скоростью десять миль
в час.
- Умерь прыть, старина, - посоветовал ему капитан Черная Борода, - бег
после обеда вредит здоровью. А если этот косоглазый мерзавец-адвокатишка и
утопнет, я от этого хуже спать не стану.
Засим оба джентльмена неспешно побрели к Холостяцкой Аллее и, заметив
по пути майора Масабау, выглядывающего в окошко квартиры и покуривающего
сигару, поднялись к нему посоветоваться с майором, а заодно и бутылочкой
Голландского джина, что имелась у него в запасе.
- Они все не идут! - простонала вдова, приходя в себя. - О небеса!
Спасите Фредерика! Сестрица Анна, умоляю, взойди на крышу и погляди-ка, не
идет ли кто.
И сестрица Анна взошла в мансарду.
- Кого ты видишь, сестрица Анна?
- Я вижу мальчишку доктора Дренча, - отвечала сестрица Анна. - Он
принес пилюли и микстуры для мисс Молли Грабе.
- Милая сестрица Анна, погляди, не идет ли кто? - снова возопила вдова.
- Я вижу стадо пыли... ах нет, тучу овец. О! Я вижу дилижанс из
Лондона. В нем три наружных пассажира, а кучер скидывает посылку горничной
миссис Дженкинс.
- Нет, не то! Взгляни еще раз, сестрица Анна!
- Я вижу толпу... ставень... да, ставень, а на нем кто-то лежит...
бидл... сорок маленьких мальчиков... Силы небесные! Чтобы это могло быть? -
и сестрица Анна слетела вниз и вместе с сестрой прильнула к переднему
окошку, глядя на приблизившуюся процессию, которую углядела с мансарды.
Во главе шествовал бидл, хлеща тростью мальчишек.
А они, числом сорок, толпились вокруг, окружая _ставень_, который несли
на плечах четыре человека.
На ставне возлежал Фредерик.
Он был смертельно бледен; волосы застилали его лицо; одежда плотно
прилипла к телу, ибо была мокра насквозь; со ставня на мостовую лились
потоки воды. Но он был жив! Он скосил один глаз к окну, у которого сидела
миссис Синяя Борода, и подарил ей взгляд, который она не забыла до самой
смерти.
Замыкал шествие Самбо. Он тоже промок до нитки и если бы хоть что-то
могло распрямить его курчавые волосы, то они непременно распрямились бы от
недавнего нырянья. Но поскольку он был не джентльмен, то ему предоставили
возвращаться домой на своих двоих, и, проходя мимо окошка вдовы, он бросил
на нее жуткий взгляд вытаращенных черных глаз и двинулся дальше, простирая
руки к ставню.
Джон Томас, лакей, был сию же минуту отряжен к доктору Лукавсу за
новостями о пациенте, и на сей раз без всяких отлагательств. Вернулся он
через полчаса с рассказом, что мистер Фредерик бросился в рыбий садок на
Холостяцкой Аллее вместе с Самбо, был не без труда выужен оттуда, уложен в
постель, получил пинту разогретого белого вина и теперь чувствует себя
вполне недурно.
- Благодарение Небесам, - вздохнула вдова, дала Джону Томасу монету в
семь шиллингов и с легким сердцем уселась за чай.
- Какое сердце! - сказала она сестрице Анне. - И, ах, какая жалость,
что он косит!
Тут появились два офицера. Они так и не попали на Холостяцкую Аллею и
провели все время у майора Макабау, советуясь с голландским джином. Теперь
они знали, что сказать.
- Да чтоб его вздернули! Он и не думал топиться, - заявил капитан
Черная Борода. - Можем держать пари.
- Прелестнейшая госпожа моя, - продолжал он в том же духе, - мы
обшарили весь пруд. Никакого мистера Лукавса. А рыбак, хозяин ялика, заверил
нас, что он за весь день туда и близко не подходил.
- Наглый лжец! - вскричала вдова, сверкая очами. - Уходите,
бессердечное чудовище, посмевшее сыграть злую шутку над чувствами почтенной
и беззащитной женщины! Убирайтесь, сэр, вы достойны любви одной лишь...
Долли... Коддлинс!
Вдова сделала ударение на Коддлинс с сарказмом столь уничтожающим, что
капитан пришел в ужас, а она выплыла из комнаты, не притронувшись к чаю и не
пожелав господам офицерам доброй ночи.
Но, милостивые судари, вы знаете деликатные струны женского сердца, вы
не поверите, что события, подобные вышеописанным - такие бури чувств -
свирепые ветра горя - слепящие молнии потрясающей радости и потрясающих же
разочарований - могут пронестись над хрупким цветком и не смять его. Нет!
Горе убивает так же верно, как и радость. Разве палящее солнце не губит
розовые бутоны столь же неумолимо, как и злобный ветер? Как поется в
прелестной песенке миссис Сигурни {Лидия Сигурни (1791-1865) - популярная
американ. поэтесса XIX века.}:
Ах, сердечко наше нежно, точно хрупкий мотылек.
Точно лютня, что трепещет, лишь подует ветерок,
Как воздушный дух парящий, как слетевший лепесток.
Таково было и сердце Фатимы. Словом, предшествующие события столь
расшатали ее нервы, что доктор Глаубер, искусный целитель, прописал ей покой
и побольше нюхательной соли.
Быть обожаемой так пылко и беззаветно, знать, что Фредерик дважды
бросался в объятия смерти от любви к ней - вот уж поистине все это пробудило
в ее душе "трепещущую лютню"! Могла ли она взирать на подобную преданность и
не расчувствоваться? Да, она действительно расчувствовалась - добродетели,
сила страсти и злоключения Фредерика растрогали ее, но он ведь был до того
дурен собой, что она не могла, ну никак не могла стать его невестой!
Доктору Лукавсу она сказала так:
- Я высоко уважаю и чту вашего племянника, но решение мое неколебимо. Я
сохраню верность моему обожаемому благословенному святому, чей монумент
вечно стоит пред моим взором, - (с этими словами она указала на церковный
двор). - Оставьте же это бедное измученное сердце в покое. Оно уже страдало
больше, чем может вынести обычное сердце. Я пребуду под тенью этого склепа,
покуда сама не упокоюсь в нем - не упокоюсь навеки подле моего мистера Синяя
Борода!
Ранункулусы, рододендроны и полиантусы, обрамлявшие сей мавзолей за
последние несколько месяцев успели прийти в немалое небрежение и изрядно
зарасти сорняками - и посетив свой "садик у могилы", как она его называла, и
заметив это, вдова ощутила попреки совести и гневно отчитала бидла за
пренебрежение долгом по отношению к клумбам. Тот обещал в будущем свято
повиноваться этому долгу, выполол все сорняки, подступившие к семейной
гробнице, и, будучи хранителем ключей от этого печального склепа, подмел все
внутри и протер пыль.
Когда на следующее утро вдова спустилась к завтраку, в лице у нее не
было ни кровинки. Она плохо провела ночь, ей снился ужасный сон, а ровно в
полночь она слышала глас, трижды позвавший ее.
- Ну что ты, милочка, это просто нервы, - сказала ей скептически
настроенная сестрица Анна.
Тут вошел Джон Томас, лакей, и доложил, что в холле ждет бидл и
выглядит он как-то странно. Он бродит вокруг дома с самого рассвета и
настаивает на встрече с миссис Синяя Борода.
- Пусть войдет, - велела помянутая леди, готовясь услышать какую-то
небывалую тайну. Бидл вошел - он был бледен, как смерть, шевелюра его
растрепалась, а треуголка сбилась набок.
- Что вы хотите сказать? - трепеща, осведомилась леди. Прежде, чем
ответить, бидл бухнулся на колени.
- Вчера, - начал он, - согласно повелению вашей милости, я вскопал
грядки перед фамильным склепом, вытер пыль с него и с... с гробов, -
(добавил он с дрожью в голосе), - внутри. Мы делали это на пару с Джоном
Секстоном и надраили таблички на славу.
- Ради Бога, не упоминайте об этом, - вскричала вдова, бледнея.
- Ну вот, миледи, я запер дверь, вышел наружу и тут обнаружил, что в
спешке - я, знаете ли, торопился высечь двух мальчишек, играющих в шарики на
монументе олдермана Понча - так вот, миледи, я обнаружил, что забыл свою
трость. Джон Секстой мог пойти со мной только сегодня с утра, одному мне
идти не хотелось, вот мы и пошли за ней вдвоем сегодня утром - и что бы вы
думали я там увидел? Я увидел, что фоб его светлости перевернут, а трость
сломана пополам. Вот эта самая трость!
- Ах! - взвизгнула вдова. - Унесите, унесите это прочь!
- Ну и что это доказывает, - вмешалась сестрица Анна, - кроме того, что
кто-то перевернул фоб и сломал трость?
- Кто-то! Да вот только кто? - вопросил бидл, дико озираясь по
сторонам, но внезапно отшатнулся с чудовищным ревом, от которого дамы так и
завизжали, а посуда в буфете так и зазвенела, и закричал: - Вот кто!
И он указал на портрет Синей Бороды, висевший над позвякивающей в
буфете посудой.
- Вот кого я видел сегодня ночью и кто бродил вокруг склепа, и это так
же верно, как и то, что говорю это я, презренный грешник. Я собственными
глазами видел, как он все расхаживал и расхаживал вокруг да около, а когда я
пошел к нему, чтобы окликнуть, не знать мне вечного спасения, если он не
вошел в затворенные железные ворота, а перед ним-то они открылись в... в
мгновение ока, а оттуда прямехонько в склеп, в ту самую дверь, что я сам
запер и два раза повернул ключ в замке, миледи, и закрылся там, вот вам
крест!
- Быть может, вы дали ему ключ? - предположила сестрица Анна.
- Даже из кармана не вынимал. Вот он, - вскричал бидл, - и я больше с
ним никакого дела иметь не стану.
И он швырнул увесистый ключ на пол под отчаянные вопли вдовы Синяя
Борода.
- А в котором часу вы его видели? - выдохнула она.
- В полночь, а как же иначе-то.
- Должно быть, именно в тот же час, - сказала вдова, - я слышала голос.
- Какой еще голос? - спросила сестрица Анна.
- Голос, позвавший меня: "Фатима! Фатима! Фатима!" - три раза, да так,
что явственней и нельзя.
- Со мной-то он не разговаривал, - вмешался бидл, - только все кивал да
покачивал головой и бородой.
- А бборода была сссиняя? - простонала вдова.
- Спасением души клянусь, мэм, синяя, точно небо!
Разумеется, тотчас же послали за доктором Дренчем. Но что все микстуры
и притирания лекаря, когда мертвецы встают из могил? Появился и доктор
Лукавс и угрюмо - ах! слишком угрюмо - предложил утешение. Он сказал, что
верит этой истории. Его собственная бабка несколько раз являлась его
дедушке, покуда тот не женился второй раз. И он, доктор Лукавс, ничуть не
сомневается, что подобные случаи не только вполне возможны, но и весьма
распространены.
- А что, если он явится предо мной, когда я буду одна, - воскликнула
вдова, - я же умру со страха!
Доктор поглядел на нее с некоторым даже лукавством.
- Лучшее средство в таких случаях, бесценная мадам, - произнес он, -
лучшее средство для беззащитной женщины - это обзавестись мужем. Мне еще не
доводилось слышать, чтобы дух первого мужа являлся сразу и жене и второму ее
супругу. История таких случаев не припоминает.
- Ах! Ужели я должна страшиться вновь свидеться с моим дорогим Синей
Бородой! - вздохнула вдова и доктор удалился весьма довольный, ибо леди
очевидно подумывала о втором муже.
- Капитан определенно будет мне куда лучшим защитником, нежели мистер
Лукавс, - думала леди, - но мистер Лукавс определенно убьет себя, а сможет
ли капитан совладать сразу с двумя призраками? Лукавс-то убьет себя, но ах!
капитан-то нет, - и вдова с горьчайшей обидой вспомнила Долли Коддлинс. Как
же, о, как же положить конец всем этим ужасам?
Этой ночью она удалилась на покой не без трепета - в постель, но не ко
сну. И в самом деле, в полночь безмолвие ее покоев нарушил голос, взывающий
самым замогильным образом: "Фатима! Фатима! Фатима!"
Двери стучали, как бешеные, колокола просто заливались, горничные с
паническими воплями бегали по лестницам вверх и вниз, а Джон Томас, бледный,
как смерть, объявил, что обнаружил висевший в холле йоменский меч Синей
Бороды на полу, а миниатюра в спальной мистера Синяя Борода оказалась
перевернутой вверх ногами!
- Это какое-то жульничество, - сказала упрямая и недоверчивая сестрица
Анна. - Сегодня ночью я буду спать в твоей комнате, сестра.
И настала ночь, и сестры вместе поднялись наверх.
То была ужасная ночь. Ветер выл и стонал в кронах столетних деревьев
вокруг церкви. Створки узких окон спальни гремели и стучали; видневшаяся в
них печальная луна озаряла надгробья, отбрасывавшие кругом мрачные тени;
тис, подстриженный в виде птицы, казался особенно жутким и нахохливался и
клонился к тису в форме столика, словно собирался что-то склюнуть с него. В
полночь, как обычно, зазвонили колокола, двери захлопали, лязг-лязг! Оружие
и доспехи в холле забренчали, а загробный голос воззвал: "Фатима! Фатима!
Фатима! Взгляни! Взгляни! Взгляни! Склеп! Склеп! Склеп!"
Она повиновалась и выглянула в окно. Дверь гробницы была отворена
настежь и там, залитый лунным сиянием, стоял Синяя Борода, точно так, как
изображен на портрете в воинском платье, лицо его было ужасно бледно, а
синяя борода струилась по груди столь же устрашающе, сколь борода мистера
Мунтса.
Сестрица Анна видела призрак столь же явственно, как и Фатима. Избавим
вас от описания их ужаса и криков. Странно сказать, но Джон Томас, спавший
на чердаке над спальней его госпожи, уверял, что всю ночь бодрствовал и не
видел на кладбище решительно никого и не слышал в доме никаких голосов.
Возник вопрос; чего же хочет добиться своим появлением призрак?
- Быть может, - восклицала несчастная и озадаченная Фатима, - он
чего-то хочет от меня? Хорошо ему говорить "Взгляни! Взгляни! Взгляни!" и
являться мне, но отчего же моему благословенному мужу так неуютно в его
могилке?
И все заинтересованные стороны согласились, что вопрос этот куда как
уместен.
Джон Томас, лакей, чей неописуемый ужас при появлении призрака снискал
ему доверие госпожи, посоветовал мистеру Скроу, виночерпию, который сообщил
о том миссис Бэггс, экономке, которая удостоила поделиться своим мнением с
миссис Бастл, горничной вдовы - так вот, говорю я, Джон Томас настоятельно
рекомендовал, чтобы миледи обратилась к сведущему человеку. И такой человек
в городе был, он предсказал, за кого выйдет замуж его (Джона Томаса) кузина;
он вылечил скотину фермера Хорнса, которую ктото сглазил; он умел вызывать
духов и заставлять их говорить; и посему он был именно тем, с кем следовало
посоветоваться в нынешней ситуации.
- Что это за ерунду вы там наболтали горничным, Джон Томас, про мага,
который живет в... в...
- В Тупике Висельника, мэм, где раньше стояла старая виселица, -
отвечал Джон, подававший оладьи. - И никакая это не ерунда, миледи. Каждое
его слово оборачивается чистейшей правдой, а знает он все на свете.
- Мне бы хотелось, чтобы вы не пугали девушек на половине слуг этими
вздорными историями, - отчеканила вдова, и смысл' этой речи отгадать
нетрудно. Она, разумеется, означала, что вдова намерена обратиться к магу
сегодня же. Сестрица Анна объявила, что никогда, ни при каких
обстоятельствах не покинет свою дорогую Фатиму. Джон Томас был призван
сопровождать дам с потайным фонарем, и они выступили в опасный поход к магу
в его ужасном обиталище в Тупике Висельника.
Какие события имели место при этой зловещей беседе, так и осталось до
конца не выясненным. Но на следующую ночь в доме не было никакой тревоги.
Колокола помалкивали, двери не хлопнули ни разу, пробило полночь и на
кладбище не показалось никакого призрака, и все семейство преспокойно
выспалось. Вдова приписала это ветви розмарина, которую ей дал волшебник, и
подкове, которую она закинула в садик вокруг склепа и которая должна была
утихомирить любого призрака.
Случилось так, что на следующий день, отправившись к своей модистке,
сестрица Анна повстречала джентльмена, уже упоминавшегося в этой истории, а
именно прапорщика Триппета; да и в самом деле, если уж сказать правду,
почему-то так уж оно выходило, что она встречала прапорщика решительно
каждый день на неделе.
- Какие вести о призраке, дражайшая моя мисс Шакабак? - осведомился он
(вы можете судить об отношениях молодых людей по манере, в какой мистер
Триппет обратился к этой леди), - довел ли дух Синей Бороды вашу сестру до
очередного обморока или же всего-навсего звонил в колокола?
Сестрица Анна с превеликой торжественностью поведала ему, что не
следует шутить с такими ужасными вещами; что призрак на время затих; что
сведущий человек сказал ее сестре вещи столь удивительные, что каждый должен
им верить; и что, помимо всего прочего, он показал Фатиме ее будущего мужа.
- Были ли у него, - поинтересовался прапорщик, - черные бакенбарды и
огненный сюртук?
- Нет, - со вздохом ответила сестрица Анна, - у него были огненные
бакенбарды и черный сюртук.
- Не может же это быть этот негодяй Лукавс! - вскричал прапорщик. Но
Анна только вздохнула еще глубже и не ответила ни да, ни нет.
- Скажите бедному капитану, - молвила она, - что нет для него никакой
надежды и ему остается только повеситься.
- Сперва он перережет горло Лукавсу, - свирепо возразил мистер Триппет.
Но Анна сказала, что еще не все решено. Фатима проявила сугубую
несговорчивость и покамест упорно отклоняла саму идею о браке с мистером
Лукавсом; она просила дальнейших подтверждений. Маг сказал, что приведет ей
из могилы ее собственного мужа, дабы тот самолично указал второго ее
нареченного, который будет, наверное, будет, непременно будет ни кем иным,
как Фредериком Лукавсом.
- Это надувательство, - заявил прапорщик. Но Анна была слишком напугана
событиями вчерашнего вечера, чтобы согласиться с ним.
- Сегодня, - сообщила она, - могила все скажет. И она рассталась с
прапорщиком Триплетом самым торжественным и впечатляющим образом.
В полночь возле дома вдовы показались три безмолвные фигуры. Они вышли
из особняка Синей Бороды и вошли сквозь кладбищенские ворота на тропу среди
могил.
- Вызывать духов - уже само по себе опасно, - сказал маг, - но
заставлять их говорить - поистине ужасно. Рекомендую вам, мэм, остерегаться,
ибо подобное любопытство для многих оканчивалось плачевно. Один знакомый мне
арабский некромант пытался заставить призрака заговорить и тут же был
разорван на куски. А другой мой знакомый и впрямь сумел услышать духа, но
после этой беседы оглох и онемел. А третий...
- Ничего, - прервала его миссис Синяя Борода, в которой проснулось
былое любопытство, - я желаю видеть и слышать его. Разве я уже не видела и
не слышала его? Когда он видим и слышим, тогда самое время задавать ему
вопросы.
- Но когда вы слышали его, - возразил некромант, - он был невидим, а
когда видели его, он безмолвствовал; засим соберитесь с мыслями и твердо
решите, о чем вы его спросите, ибо духи не терпят пустой болтовни. Знавал я
одного заику, на которого набросился призраки...
- Я уже все решила, - снова перебила его Фатима.
- Спроси, за кого тебе выйти замуж, - зашептала сзади сестрица Анна.
Фатима лишь покраснела, а сестрица Анна ущипнула ее за руку, и они в
молчании вступили на погост.
Луны не было, стояла кромешная тьма. То и дело спотыкаясь, путники
пробирались среди могил. Под сводами церкви ухала сова, где-то вдали выла
собака, и петух пропел, как порою поют петухи ровно в полночь.
- Торопитесь, - сказал маг. - Решайте, пойдете ли вы дальше или нет.
- Давай вернемся, сестрица, - взмолилась Анна.
- Я пойду лишь вперед, - молвила Фатима. - Я умру, если отступлюсь,
непременно умру, я это чувствую.
- Вот ворота, преклоните колени, - велел некромант. Женщины
повиновались.
- Желаете ли вы лицезреть вашего первого или второго мужа?
- Сперва я хочу увидеть Синюю Бороду, - решила вдова, - уж тогда-то я
узнаю, обман ли все это или же вы и впрямь обладаете властью, на которую
притязаете.
На это чернокнижник изрек заклинание, столь пугающее и столь
неразборчивое, что ни одному простому смертному не было бы под силу
повторить его. В конце первой строфы своей рифмованной речи он воззвал:
"Синяя Борода!" Вокруг царило безмолвие, слышались лишь завывания ветра в
деревьях и уханье совы в башне.
В конце второй строфы он вновь умолк и воззвал: "Синяя Борода!" Петух
начал кукарекать, собака начала выть, сторож на башне начал выкликать час, а
из склепа донесся протяжный стон и ужасный голос спросил: "Кто звал меня?"
Рухнув на колени перед гробницей, некромант завел третий куплет, и пока
он декламировал его, все прежние знамения повторялись. И пока он продолжал
читать, множество призраков поднялось из могил и, приблизившись, обступили
вкруг коленопреклоненных фигур. А когда он замолк, дверь склепа с жутким
лязгом отворилась и там, в синем мерцании стоял Синяя Борода в своем синем
мундире, размахивая синим мечом и сверкая синими глазами!
- Говорите же, или вы погибли! - велел некромант Фатиме. Но она, в
первый раз за всю свою жизнь, не могла вымолвить ни словечка. Сестрица Анна
тоже онемела от ужаса. Величественная фигура приблизилась туда, где они
стояли на коленях, и сестры решили, что им настал коней, а Фатима получила
еще один повод пожалеть о своем роковом любопытстве.
Фигура подплыла к ним, завывая устрашающим голосом:
- Фатима! Фатима! Фатима! Зачем меня призвали из могилы?
Но тут призрак Синей Бороды внезапно выронил меч, упал на колени и,
умоляюще стиснув руки, заорал, как только может заорать смертельно
напуганный человек:
- Спасите! Помогите! Сжальтесь!
Вокруг коленопреклоненных людей стояло еще шесть призраков!
- Зачем вы вызвали меня из могилы? - вопросил первый.
- Кто смеет тревожить мой склеп? - осведомился второй.
- Схватить его, уволочь его! - завыл третий.
- Караул! На помощь! - все еще продолжал вопить дух Синей Бороды, когда
облаченные в белое призраки приблизились к нему и схватили со всех сторон.
- Это всего лишь Том Триппет, - шепнул чей-то голос на ухо Анне.
- И ваш покорный слуга, - подхватил голос, хорошо знакомый миссис Синяя
Борода, и обладатели этих голосов помогли дамам подняться, покуда остальные
призраки крепко держали Синюю Бороду. Некромант взял ноги в руки и был таков
- как обнаружилось позже, он оказался не кем иным, как мистером Клаптрапом,
театральным импресарио.
Прошло немало времени, прежде чем призрак Синей Бороды очнулся от
обморока, в который упал, будучи схвачен оппозиционными духами в белом; и
покуда его обливали водой из колодца, его синяя борода отклеилась и
обнаружилось, что это был - кто бы вы думали? Ну разумеется, мистер Лукавс,
и выяснилось также, что Джон Томас, лакей, одолжил ему мундир, равно как
хлопал дверями, звонил в колокола и вещал загробным голосом через дымоход; и
что мистер Клатрап дал мистеру Лукавсу синий огонь и театральный гонг, и он
на следующее же утро отбыл в дилижансе в Лондон; и обнаружилось также, что
история относительно Долли Кодшшнс - постыдная клевета, после чего вдова,
естественно, вышла замуж за капитана Черная Борода. Доктор Лукавс обвенчал
их и впоследствии всегда заявлял, что не имел ни малейшего представления о
проделках своего племянника и даже удивлен, что тот не покончил с собой
после последнего своего разочарования.
Мистер и миссис Триппет жили счастливо, что, насколько я понимаю,
является окончательным уделом семейства, в котором все мы были крайне
заинтересованы в раннем детстве.
Вы скажете, пожалуй, что история эта неправдоподобна. Пфа! Разве она не
напечатана в книге? И разве она хоть чуточку менее правдоподобна, нежели
первая часть сказки?
дуэли, а напротив, чтобы не попасться в руки служителей закона и таким
образом иметь возможность дать капитану любое удовлетворение. Уж он-то не
получал никакого предписания, он-то готов был встретиться с капитаном, а
если тот не оказался столь же предусмотрителен, его ли, мистера Лукавса ли,
тут вина? Засим он гордо задирал голову вверх и воинственно заламывал шляпу
с самым решительным видом - и все клерки города гордились своим героем.
Что до капитана Черная Борода, нетрудно представить себе его
негодование и ярость - у него похитили жену и вдобавок какой-то жалкий,
тщедушный и косоглазый адвокатишка осмелился поставить под сомнение его
честь! У него поднялся жар и хирургу пришлось выпустить из него немало
крови; капитан же клялся и божился выпустить вдесятеро больше из жил
ненавистного Лукавса.
Однако объявление в "Меркурии" ввергло вдову в почти столь же сильное
негодование.
- Чтобы вдова благородного Синей Бороды, - заявила она, - вышла замуж
за какого-то жалкого проходимца из грязного Миддл Темпла! Послать за
доктором Лукавсом.
Доктор явился, и она звучно отчитала его, вопрошая, как осмелился он
распускать про нее такие гнусные сплетни, веля немедленно отослать
племянника обратно в Лондон и, ежели он ценит ее уважение, равно как и
перспективу получить богатый приход, находящийся в ее ведении, то повсюду и
в самых решительных выражениях оспаривать эти безбожные выдумки на ее счет.
- Дражайшая моя мадам, - промолвил доктор Лукавс с вытянувшимся лицом,
- слушаю и повинуюсь. Я ознакомлю моего бедного мальчика со столь роковой
переменой в ваших чувствах.
- Переменой в моих чувствах, доктор Лукавс!
- С крушением всех его надежд, скорее следовало мне сказать. И да
даруют Небеса милому юноше силы вынести столь внезапный удар судьбы!
На следующий день к миссис Синяя Борода влетела озабоченная сестрица
Анна.
- Ох, этот твой несчастный возлюбленный! - воскликнула она.
- С капитаном плохо? - вскричала вдова.
- Да нет, с другим, - отвечала Анна. - Бедный, бедный мистер Лукавс! Он
написал завещание, оставив тебе все, кроме пяти фунтов в год его прачке: он
написал завещание, запер дверь, трогательно простился с дядюшкой на сон
грядущий, а сегодня утром, когда Самбо, его чернокожий слуга, принес ему
воду для бритья, то нашел его повесившимся на столбике кровати. "Пусть меня
похоронят", - просил он, - "с подушечкой для булавок, что она мне подарила и
с медальоном с прядью ее волос". Ты и вправду дарила ему подушечку для
булавок, сестрица? Вправду дарила ему медальон с прядью своих волос?
- Это было всего-навсего позолоченное серебро, - всхлипнула вдовушка, -
а теперь, о Небо! Я убила его!
Можно представить себе, какими душераздирающими были ее рыдания, но при
следующих словах сестры они резко оборвались.
- Убила его? Да ничего подобного! Самбо успел перерезать веревку, когда
лицо у него уже почернело не хуже, чем у самого славного негра. Он спустился
к завтраку и можешь вообразить, какой чувствительной вышла встреча дядюшки и
племянника.
"Вот это любовь!" - думала вдова. - "Какая жалость, что он так косит!
Если бы он глядел хоть чуточку попрямее, быть может, я могла бы..."
Она не докончила фразы. Леди часто оставляют подобные фразы в приятной
незавершенности.
Однако после того, как она услышала кое-какие новости о капитане Черная
Борода, чей недуг и страдания от потери крови самым патетическим образом в
красках описал ей шотландский полковой хирург, ее сострадание к стряпчему
сильно поутихло и, когда доктор Лукавс явился узнать, не удостоит ли она
несчастного юношу встречей, она весьма рассеянно молвила, что желает ему
всяческого счастья, что в высшей степени уважает и почитает его, что умоляет
его более не помышлять о том страшном преступлении, которое оставило бы ее
несчастной навеки, но что твердо уверена - ради дальнейшего благополучия
обоих заинтересованных лиц, лучше ей не встречаться с мистером Лукавсом,
покуда чувства его не поуспокоятся.
- Бедняжка! Бедняжка! - сказал доктор, - хоть бы он сумел вынести
постигшее его тягчайшее бедствие! Пожалуй, спрячу-ка от него бритвы, и велю
Самбо, моему слуге, ни на минуту не выпускать его из виду.
Назавтра миссис Синяя Борода подумала было о том, чтобы послать к
доктору Лукавсу слугу и справиться о здоровье его племянника, но как раз в
тот миг, как она давала соответствующие распоряжения Джону Томасу, лакею,
капитан зашел в гости и посему Томас был отослан вниз. А капитан выглядел
таким восхитительно интересным с перевязанной рукой, а черные бакенбарды так
чудно обрамляли более бледное, чем обычно, лицо, что на исходе второго часа
вдова напрочь позабыла о послании и, думается мне, даже спросила капитана,
не останется ли он пообедать. Зашел также и прапорщик Триппет, и вечеринка
вышла очень приятной, и военные джентльмены так живо высмеивали саму идею о
том, что стряпчего снял со столбика кровати чернокожий слуга, и были так
остроумны, что в конце-концов вдова и сама почти поверила, будто и столбик и
повешение было всего лишь уловкой со стороны мистера Лукавса - хитростью,
предназначенной завоевать ее сердце. Хотя, будьте уверены, леди согласилась
с этим не без легкого сожалений, ибо, entre nous {entre nous - между нами
(фр.).}, повеситься ради дамы - значит немало польстить ее чарам и, должно
быть, миссис Синяя Борода была несколько разочарована тем, что повешение не
оказалось удушением bona fide {bona fide - настоящий, подлинный (лат.).}.
Тем не менее, вскоре ее нервы вновь пришли в волнение и она была
утешена или же устрашена (читатель волен выбрать одно из двух по своему
усмотрению согласно своим идеалам и знанию женщин) - как бы то ни было, она
была ужасно взволнована, получив записку, начертанную знакомым и
разборчивым, как у всякого клерка, почерком мистера Лукавса. Она гласила:
"Я видел вас сквозь окна вашей столовой. Вы весело болтали с капитаном
Черная Борода. Вы казались румяной и здоровой. Вы улыбались. Вы выпили
шампанское одним глотком.
Я больше не в силах этого выносить. Живите, улыбайтесь и будьте
счастливы. Мой призрак, верно, будет скорбеть, узрев ваше счастье с другим -
но в жизни я бы сошел с ума, став тому свидетелем.
Это лучшее, что могу я сделать.
Когда вы получите это письмо, велите моему дяде обыскать рыбный садок
на конце Холостяцкой Аллеи. Да, его черный слуга Самбо сопровождает меня. Но
Самбо погибнет со мною вместе, если дерзко посмеет помешать моему замыслу. Я
знаю, что бедняга честный малый, но знаю также силу своего отчаяния.
После Самбо останется жена и семеро ребятишек. Будьте добры к этим
осиротевшим мулатикам ради
Фредерика"
Вдова издала пронзительный вопль, помешав тем самым двум военным,
каждый из которых только-только поднес стакан с кларетом ко рту.
- Бегите... летите... спасите его, - визжала она, - спасите его,
чудовища, пока еще не поздно! Утонул!.. Фредерик!... Холостяцкая Ал...
Тут с нею приключился обморок и фраза осталась незавершенной.
Чертовски разочарованные необходимостью расстаться с вином, оба героя
схватили свои треуголки и направились к месту, которое успела указать им
вдова среди прочих отчаянных и бессвязных возгласов.
Сперва Триппет пустился к рыбному садку бегом со скоростью десять миль
в час.
- Умерь прыть, старина, - посоветовал ему капитан Черная Борода, - бег
после обеда вредит здоровью. А если этот косоглазый мерзавец-адвокатишка и
утопнет, я от этого хуже спать не стану.
Засим оба джентльмена неспешно побрели к Холостяцкой Аллее и, заметив
по пути майора Масабау, выглядывающего в окошко квартиры и покуривающего
сигару, поднялись к нему посоветоваться с майором, а заодно и бутылочкой
Голландского джина, что имелась у него в запасе.
- Они все не идут! - простонала вдова, приходя в себя. - О небеса!
Спасите Фредерика! Сестрица Анна, умоляю, взойди на крышу и погляди-ка, не
идет ли кто.
И сестрица Анна взошла в мансарду.
- Кого ты видишь, сестрица Анна?
- Я вижу мальчишку доктора Дренча, - отвечала сестрица Анна. - Он
принес пилюли и микстуры для мисс Молли Грабе.
- Милая сестрица Анна, погляди, не идет ли кто? - снова возопила вдова.
- Я вижу стадо пыли... ах нет, тучу овец. О! Я вижу дилижанс из
Лондона. В нем три наружных пассажира, а кучер скидывает посылку горничной
миссис Дженкинс.
- Нет, не то! Взгляни еще раз, сестрица Анна!
- Я вижу толпу... ставень... да, ставень, а на нем кто-то лежит...
бидл... сорок маленьких мальчиков... Силы небесные! Чтобы это могло быть? -
и сестрица Анна слетела вниз и вместе с сестрой прильнула к переднему
окошку, глядя на приблизившуюся процессию, которую углядела с мансарды.
Во главе шествовал бидл, хлеща тростью мальчишек.
А они, числом сорок, толпились вокруг, окружая _ставень_, который несли
на плечах четыре человека.
На ставне возлежал Фредерик.
Он был смертельно бледен; волосы застилали его лицо; одежда плотно
прилипла к телу, ибо была мокра насквозь; со ставня на мостовую лились
потоки воды. Но он был жив! Он скосил один глаз к окну, у которого сидела
миссис Синяя Борода, и подарил ей взгляд, который она не забыла до самой
смерти.
Замыкал шествие Самбо. Он тоже промок до нитки и если бы хоть что-то
могло распрямить его курчавые волосы, то они непременно распрямились бы от
недавнего нырянья. Но поскольку он был не джентльмен, то ему предоставили
возвращаться домой на своих двоих, и, проходя мимо окошка вдовы, он бросил
на нее жуткий взгляд вытаращенных черных глаз и двинулся дальше, простирая
руки к ставню.
Джон Томас, лакей, был сию же минуту отряжен к доктору Лукавсу за
новостями о пациенте, и на сей раз без всяких отлагательств. Вернулся он
через полчаса с рассказом, что мистер Фредерик бросился в рыбий садок на
Холостяцкой Аллее вместе с Самбо, был не без труда выужен оттуда, уложен в
постель, получил пинту разогретого белого вина и теперь чувствует себя
вполне недурно.
- Благодарение Небесам, - вздохнула вдова, дала Джону Томасу монету в
семь шиллингов и с легким сердцем уселась за чай.
- Какое сердце! - сказала она сестрице Анне. - И, ах, какая жалость,
что он косит!
Тут появились два офицера. Они так и не попали на Холостяцкую Аллею и
провели все время у майора Макабау, советуясь с голландским джином. Теперь
они знали, что сказать.
- Да чтоб его вздернули! Он и не думал топиться, - заявил капитан
Черная Борода. - Можем держать пари.
- Прелестнейшая госпожа моя, - продолжал он в том же духе, - мы
обшарили весь пруд. Никакого мистера Лукавса. А рыбак, хозяин ялика, заверил
нас, что он за весь день туда и близко не подходил.
- Наглый лжец! - вскричала вдова, сверкая очами. - Уходите,
бессердечное чудовище, посмевшее сыграть злую шутку над чувствами почтенной
и беззащитной женщины! Убирайтесь, сэр, вы достойны любви одной лишь...
Долли... Коддлинс!
Вдова сделала ударение на Коддлинс с сарказмом столь уничтожающим, что
капитан пришел в ужас, а она выплыла из комнаты, не притронувшись к чаю и не
пожелав господам офицерам доброй ночи.
Но, милостивые судари, вы знаете деликатные струны женского сердца, вы
не поверите, что события, подобные вышеописанным - такие бури чувств -
свирепые ветра горя - слепящие молнии потрясающей радости и потрясающих же
разочарований - могут пронестись над хрупким цветком и не смять его. Нет!
Горе убивает так же верно, как и радость. Разве палящее солнце не губит
розовые бутоны столь же неумолимо, как и злобный ветер? Как поется в
прелестной песенке миссис Сигурни {Лидия Сигурни (1791-1865) - популярная
американ. поэтесса XIX века.}:
Ах, сердечко наше нежно, точно хрупкий мотылек.
Точно лютня, что трепещет, лишь подует ветерок,
Как воздушный дух парящий, как слетевший лепесток.
Таково было и сердце Фатимы. Словом, предшествующие события столь
расшатали ее нервы, что доктор Глаубер, искусный целитель, прописал ей покой
и побольше нюхательной соли.
Быть обожаемой так пылко и беззаветно, знать, что Фредерик дважды
бросался в объятия смерти от любви к ней - вот уж поистине все это пробудило
в ее душе "трепещущую лютню"! Могла ли она взирать на подобную преданность и
не расчувствоваться? Да, она действительно расчувствовалась - добродетели,
сила страсти и злоключения Фредерика растрогали ее, но он ведь был до того
дурен собой, что она не могла, ну никак не могла стать его невестой!
Доктору Лукавсу она сказала так:
- Я высоко уважаю и чту вашего племянника, но решение мое неколебимо. Я
сохраню верность моему обожаемому благословенному святому, чей монумент
вечно стоит пред моим взором, - (с этими словами она указала на церковный
двор). - Оставьте же это бедное измученное сердце в покое. Оно уже страдало
больше, чем может вынести обычное сердце. Я пребуду под тенью этого склепа,
покуда сама не упокоюсь в нем - не упокоюсь навеки подле моего мистера Синяя
Борода!
Ранункулусы, рододендроны и полиантусы, обрамлявшие сей мавзолей за
последние несколько месяцев успели прийти в немалое небрежение и изрядно
зарасти сорняками - и посетив свой "садик у могилы", как она его называла, и
заметив это, вдова ощутила попреки совести и гневно отчитала бидла за
пренебрежение долгом по отношению к клумбам. Тот обещал в будущем свято
повиноваться этому долгу, выполол все сорняки, подступившие к семейной
гробнице, и, будучи хранителем ключей от этого печального склепа, подмел все
внутри и протер пыль.
Когда на следующее утро вдова спустилась к завтраку, в лице у нее не
было ни кровинки. Она плохо провела ночь, ей снился ужасный сон, а ровно в
полночь она слышала глас, трижды позвавший ее.
- Ну что ты, милочка, это просто нервы, - сказала ей скептически
настроенная сестрица Анна.
Тут вошел Джон Томас, лакей, и доложил, что в холле ждет бидл и
выглядит он как-то странно. Он бродит вокруг дома с самого рассвета и
настаивает на встрече с миссис Синяя Борода.
- Пусть войдет, - велела помянутая леди, готовясь услышать какую-то
небывалую тайну. Бидл вошел - он был бледен, как смерть, шевелюра его
растрепалась, а треуголка сбилась набок.
- Что вы хотите сказать? - трепеща, осведомилась леди. Прежде, чем
ответить, бидл бухнулся на колени.
- Вчера, - начал он, - согласно повелению вашей милости, я вскопал
грядки перед фамильным склепом, вытер пыль с него и с... с гробов, -
(добавил он с дрожью в голосе), - внутри. Мы делали это на пару с Джоном
Секстоном и надраили таблички на славу.
- Ради Бога, не упоминайте об этом, - вскричала вдова, бледнея.
- Ну вот, миледи, я запер дверь, вышел наружу и тут обнаружил, что в
спешке - я, знаете ли, торопился высечь двух мальчишек, играющих в шарики на
монументе олдермана Понча - так вот, миледи, я обнаружил, что забыл свою
трость. Джон Секстой мог пойти со мной только сегодня с утра, одному мне
идти не хотелось, вот мы и пошли за ней вдвоем сегодня утром - и что бы вы
думали я там увидел? Я увидел, что фоб его светлости перевернут, а трость
сломана пополам. Вот эта самая трость!
- Ах! - взвизгнула вдова. - Унесите, унесите это прочь!
- Ну и что это доказывает, - вмешалась сестрица Анна, - кроме того, что
кто-то перевернул фоб и сломал трость?
- Кто-то! Да вот только кто? - вопросил бидл, дико озираясь по
сторонам, но внезапно отшатнулся с чудовищным ревом, от которого дамы так и
завизжали, а посуда в буфете так и зазвенела, и закричал: - Вот кто!
И он указал на портрет Синей Бороды, висевший над позвякивающей в
буфете посудой.
- Вот кого я видел сегодня ночью и кто бродил вокруг склепа, и это так
же верно, как и то, что говорю это я, презренный грешник. Я собственными
глазами видел, как он все расхаживал и расхаживал вокруг да около, а когда я
пошел к нему, чтобы окликнуть, не знать мне вечного спасения, если он не
вошел в затворенные железные ворота, а перед ним-то они открылись в... в
мгновение ока, а оттуда прямехонько в склеп, в ту самую дверь, что я сам
запер и два раза повернул ключ в замке, миледи, и закрылся там, вот вам
крест!
- Быть может, вы дали ему ключ? - предположила сестрица Анна.
- Даже из кармана не вынимал. Вот он, - вскричал бидл, - и я больше с
ним никакого дела иметь не стану.
И он швырнул увесистый ключ на пол под отчаянные вопли вдовы Синяя
Борода.
- А в котором часу вы его видели? - выдохнула она.
- В полночь, а как же иначе-то.
- Должно быть, именно в тот же час, - сказала вдова, - я слышала голос.
- Какой еще голос? - спросила сестрица Анна.
- Голос, позвавший меня: "Фатима! Фатима! Фатима!" - три раза, да так,
что явственней и нельзя.
- Со мной-то он не разговаривал, - вмешался бидл, - только все кивал да
покачивал головой и бородой.
- А бборода была сссиняя? - простонала вдова.
- Спасением души клянусь, мэм, синяя, точно небо!
Разумеется, тотчас же послали за доктором Дренчем. Но что все микстуры
и притирания лекаря, когда мертвецы встают из могил? Появился и доктор
Лукавс и угрюмо - ах! слишком угрюмо - предложил утешение. Он сказал, что
верит этой истории. Его собственная бабка несколько раз являлась его
дедушке, покуда тот не женился второй раз. И он, доктор Лукавс, ничуть не
сомневается, что подобные случаи не только вполне возможны, но и весьма
распространены.
- А что, если он явится предо мной, когда я буду одна, - воскликнула
вдова, - я же умру со страха!
Доктор поглядел на нее с некоторым даже лукавством.
- Лучшее средство в таких случаях, бесценная мадам, - произнес он, -
лучшее средство для беззащитной женщины - это обзавестись мужем. Мне еще не
доводилось слышать, чтобы дух первого мужа являлся сразу и жене и второму ее
супругу. История таких случаев не припоминает.
- Ах! Ужели я должна страшиться вновь свидеться с моим дорогим Синей
Бородой! - вздохнула вдова и доктор удалился весьма довольный, ибо леди
очевидно подумывала о втором муже.
- Капитан определенно будет мне куда лучшим защитником, нежели мистер
Лукавс, - думала леди, - но мистер Лукавс определенно убьет себя, а сможет
ли капитан совладать сразу с двумя призраками? Лукавс-то убьет себя, но ах!
капитан-то нет, - и вдова с горьчайшей обидой вспомнила Долли Коддлинс. Как
же, о, как же положить конец всем этим ужасам?
Этой ночью она удалилась на покой не без трепета - в постель, но не ко
сну. И в самом деле, в полночь безмолвие ее покоев нарушил голос, взывающий
самым замогильным образом: "Фатима! Фатима! Фатима!"
Двери стучали, как бешеные, колокола просто заливались, горничные с
паническими воплями бегали по лестницам вверх и вниз, а Джон Томас, бледный,
как смерть, объявил, что обнаружил висевший в холле йоменский меч Синей
Бороды на полу, а миниатюра в спальной мистера Синяя Борода оказалась
перевернутой вверх ногами!
- Это какое-то жульничество, - сказала упрямая и недоверчивая сестрица
Анна. - Сегодня ночью я буду спать в твоей комнате, сестра.
И настала ночь, и сестры вместе поднялись наверх.
То была ужасная ночь. Ветер выл и стонал в кронах столетних деревьев
вокруг церкви. Створки узких окон спальни гремели и стучали; видневшаяся в
них печальная луна озаряла надгробья, отбрасывавшие кругом мрачные тени;
тис, подстриженный в виде птицы, казался особенно жутким и нахохливался и
клонился к тису в форме столика, словно собирался что-то склюнуть с него. В
полночь, как обычно, зазвонили колокола, двери захлопали, лязг-лязг! Оружие
и доспехи в холле забренчали, а загробный голос воззвал: "Фатима! Фатима!
Фатима! Взгляни! Взгляни! Взгляни! Склеп! Склеп! Склеп!"
Она повиновалась и выглянула в окно. Дверь гробницы была отворена
настежь и там, залитый лунным сиянием, стоял Синяя Борода, точно так, как
изображен на портрете в воинском платье, лицо его было ужасно бледно, а
синяя борода струилась по груди столь же устрашающе, сколь борода мистера
Мунтса.
Сестрица Анна видела призрак столь же явственно, как и Фатима. Избавим
вас от описания их ужаса и криков. Странно сказать, но Джон Томас, спавший
на чердаке над спальней его госпожи, уверял, что всю ночь бодрствовал и не
видел на кладбище решительно никого и не слышал в доме никаких голосов.
Возник вопрос; чего же хочет добиться своим появлением призрак?
- Быть может, - восклицала несчастная и озадаченная Фатима, - он
чего-то хочет от меня? Хорошо ему говорить "Взгляни! Взгляни! Взгляни!" и
являться мне, но отчего же моему благословенному мужу так неуютно в его
могилке?
И все заинтересованные стороны согласились, что вопрос этот куда как
уместен.
Джон Томас, лакей, чей неописуемый ужас при появлении призрака снискал
ему доверие госпожи, посоветовал мистеру Скроу, виночерпию, который сообщил
о том миссис Бэггс, экономке, которая удостоила поделиться своим мнением с
миссис Бастл, горничной вдовы - так вот, говорю я, Джон Томас настоятельно
рекомендовал, чтобы миледи обратилась к сведущему человеку. И такой человек
в городе был, он предсказал, за кого выйдет замуж его (Джона Томаса) кузина;
он вылечил скотину фермера Хорнса, которую ктото сглазил; он умел вызывать
духов и заставлять их говорить; и посему он был именно тем, с кем следовало
посоветоваться в нынешней ситуации.
- Что это за ерунду вы там наболтали горничным, Джон Томас, про мага,
который живет в... в...
- В Тупике Висельника, мэм, где раньше стояла старая виселица, -
отвечал Джон, подававший оладьи. - И никакая это не ерунда, миледи. Каждое
его слово оборачивается чистейшей правдой, а знает он все на свете.
- Мне бы хотелось, чтобы вы не пугали девушек на половине слуг этими
вздорными историями, - отчеканила вдова, и смысл' этой речи отгадать
нетрудно. Она, разумеется, означала, что вдова намерена обратиться к магу
сегодня же. Сестрица Анна объявила, что никогда, ни при каких
обстоятельствах не покинет свою дорогую Фатиму. Джон Томас был призван
сопровождать дам с потайным фонарем, и они выступили в опасный поход к магу
в его ужасном обиталище в Тупике Висельника.
Какие события имели место при этой зловещей беседе, так и осталось до
конца не выясненным. Но на следующую ночь в доме не было никакой тревоги.
Колокола помалкивали, двери не хлопнули ни разу, пробило полночь и на
кладбище не показалось никакого призрака, и все семейство преспокойно
выспалось. Вдова приписала это ветви розмарина, которую ей дал волшебник, и
подкове, которую она закинула в садик вокруг склепа и которая должна была
утихомирить любого призрака.
Случилось так, что на следующий день, отправившись к своей модистке,
сестрица Анна повстречала джентльмена, уже упоминавшегося в этой истории, а
именно прапорщика Триппета; да и в самом деле, если уж сказать правду,
почему-то так уж оно выходило, что она встречала прапорщика решительно
каждый день на неделе.
- Какие вести о призраке, дражайшая моя мисс Шакабак? - осведомился он
(вы можете судить об отношениях молодых людей по манере, в какой мистер
Триппет обратился к этой леди), - довел ли дух Синей Бороды вашу сестру до
очередного обморока или же всего-навсего звонил в колокола?
Сестрица Анна с превеликой торжественностью поведала ему, что не
следует шутить с такими ужасными вещами; что призрак на время затих; что
сведущий человек сказал ее сестре вещи столь удивительные, что каждый должен
им верить; и что, помимо всего прочего, он показал Фатиме ее будущего мужа.
- Были ли у него, - поинтересовался прапорщик, - черные бакенбарды и
огненный сюртук?
- Нет, - со вздохом ответила сестрица Анна, - у него были огненные
бакенбарды и черный сюртук.
- Не может же это быть этот негодяй Лукавс! - вскричал прапорщик. Но
Анна только вздохнула еще глубже и не ответила ни да, ни нет.
- Скажите бедному капитану, - молвила она, - что нет для него никакой
надежды и ему остается только повеситься.
- Сперва он перережет горло Лукавсу, - свирепо возразил мистер Триппет.
Но Анна сказала, что еще не все решено. Фатима проявила сугубую
несговорчивость и покамест упорно отклоняла саму идею о браке с мистером
Лукавсом; она просила дальнейших подтверждений. Маг сказал, что приведет ей
из могилы ее собственного мужа, дабы тот самолично указал второго ее
нареченного, который будет, наверное, будет, непременно будет ни кем иным,
как Фредериком Лукавсом.
- Это надувательство, - заявил прапорщик. Но Анна была слишком напугана
событиями вчерашнего вечера, чтобы согласиться с ним.
- Сегодня, - сообщила она, - могила все скажет. И она рассталась с
прапорщиком Триплетом самым торжественным и впечатляющим образом.
В полночь возле дома вдовы показались три безмолвные фигуры. Они вышли
из особняка Синей Бороды и вошли сквозь кладбищенские ворота на тропу среди
могил.
- Вызывать духов - уже само по себе опасно, - сказал маг, - но
заставлять их говорить - поистине ужасно. Рекомендую вам, мэм, остерегаться,
ибо подобное любопытство для многих оканчивалось плачевно. Один знакомый мне
арабский некромант пытался заставить призрака заговорить и тут же был
разорван на куски. А другой мой знакомый и впрямь сумел услышать духа, но
после этой беседы оглох и онемел. А третий...
- Ничего, - прервала его миссис Синяя Борода, в которой проснулось
былое любопытство, - я желаю видеть и слышать его. Разве я уже не видела и
не слышала его? Когда он видим и слышим, тогда самое время задавать ему
вопросы.
- Но когда вы слышали его, - возразил некромант, - он был невидим, а
когда видели его, он безмолвствовал; засим соберитесь с мыслями и твердо
решите, о чем вы его спросите, ибо духи не терпят пустой болтовни. Знавал я
одного заику, на которого набросился призраки...
- Я уже все решила, - снова перебила его Фатима.
- Спроси, за кого тебе выйти замуж, - зашептала сзади сестрица Анна.
Фатима лишь покраснела, а сестрица Анна ущипнула ее за руку, и они в
молчании вступили на погост.
Луны не было, стояла кромешная тьма. То и дело спотыкаясь, путники
пробирались среди могил. Под сводами церкви ухала сова, где-то вдали выла
собака, и петух пропел, как порою поют петухи ровно в полночь.
- Торопитесь, - сказал маг. - Решайте, пойдете ли вы дальше или нет.
- Давай вернемся, сестрица, - взмолилась Анна.
- Я пойду лишь вперед, - молвила Фатима. - Я умру, если отступлюсь,
непременно умру, я это чувствую.
- Вот ворота, преклоните колени, - велел некромант. Женщины
повиновались.
- Желаете ли вы лицезреть вашего первого или второго мужа?
- Сперва я хочу увидеть Синюю Бороду, - решила вдова, - уж тогда-то я
узнаю, обман ли все это или же вы и впрямь обладаете властью, на которую
притязаете.
На это чернокнижник изрек заклинание, столь пугающее и столь
неразборчивое, что ни одному простому смертному не было бы под силу
повторить его. В конце первой строфы своей рифмованной речи он воззвал:
"Синяя Борода!" Вокруг царило безмолвие, слышались лишь завывания ветра в
деревьях и уханье совы в башне.
В конце второй строфы он вновь умолк и воззвал: "Синяя Борода!" Петух
начал кукарекать, собака начала выть, сторож на башне начал выкликать час, а
из склепа донесся протяжный стон и ужасный голос спросил: "Кто звал меня?"
Рухнув на колени перед гробницей, некромант завел третий куплет, и пока
он декламировал его, все прежние знамения повторялись. И пока он продолжал
читать, множество призраков поднялось из могил и, приблизившись, обступили
вкруг коленопреклоненных фигур. А когда он замолк, дверь склепа с жутким
лязгом отворилась и там, в синем мерцании стоял Синяя Борода в своем синем
мундире, размахивая синим мечом и сверкая синими глазами!
- Говорите же, или вы погибли! - велел некромант Фатиме. Но она, в
первый раз за всю свою жизнь, не могла вымолвить ни словечка. Сестрица Анна
тоже онемела от ужаса. Величественная фигура приблизилась туда, где они
стояли на коленях, и сестры решили, что им настал коней, а Фатима получила
еще один повод пожалеть о своем роковом любопытстве.
Фигура подплыла к ним, завывая устрашающим голосом:
- Фатима! Фатима! Фатима! Зачем меня призвали из могилы?
Но тут призрак Синей Бороды внезапно выронил меч, упал на колени и,
умоляюще стиснув руки, заорал, как только может заорать смертельно
напуганный человек:
- Спасите! Помогите! Сжальтесь!
Вокруг коленопреклоненных людей стояло еще шесть призраков!
- Зачем вы вызвали меня из могилы? - вопросил первый.
- Кто смеет тревожить мой склеп? - осведомился второй.
- Схватить его, уволочь его! - завыл третий.
- Караул! На помощь! - все еще продолжал вопить дух Синей Бороды, когда
облаченные в белое призраки приблизились к нему и схватили со всех сторон.
- Это всего лишь Том Триппет, - шепнул чей-то голос на ухо Анне.
- И ваш покорный слуга, - подхватил голос, хорошо знакомый миссис Синяя
Борода, и обладатели этих голосов помогли дамам подняться, покуда остальные
призраки крепко держали Синюю Бороду. Некромант взял ноги в руки и был таков
- как обнаружилось позже, он оказался не кем иным, как мистером Клаптрапом,
театральным импресарио.
Прошло немало времени, прежде чем призрак Синей Бороды очнулся от
обморока, в который упал, будучи схвачен оппозиционными духами в белом; и
покуда его обливали водой из колодца, его синяя борода отклеилась и
обнаружилось, что это был - кто бы вы думали? Ну разумеется, мистер Лукавс,
и выяснилось также, что Джон Томас, лакей, одолжил ему мундир, равно как
хлопал дверями, звонил в колокола и вещал загробным голосом через дымоход; и
что мистер Клатрап дал мистеру Лукавсу синий огонь и театральный гонг, и он
на следующее же утро отбыл в дилижансе в Лондон; и обнаружилось также, что
история относительно Долли Кодшшнс - постыдная клевета, после чего вдова,
естественно, вышла замуж за капитана Черная Борода. Доктор Лукавс обвенчал
их и впоследствии всегда заявлял, что не имел ни малейшего представления о
проделках своего племянника и даже удивлен, что тот не покончил с собой
после последнего своего разочарования.
Мистер и миссис Триппет жили счастливо, что, насколько я понимаю,
является окончательным уделом семейства, в котором все мы были крайне
заинтересованы в раннем детстве.
Вы скажете, пожалуй, что история эта неправдоподобна. Пфа! Разве она не
напечатана в книге? И разве она хоть чуточку менее правдоподобна, нежели
первая часть сказки?