Мэй Сандра. Весенние мелодии

 
   Переполох подняла Сара Глоу. Именно она названивала Джеки на домашний номер в течение первых суток, а затем, по понятным причинам не дождавшись ответа, отменила прием и помчалась сначала в фирму «Гименей инкорпорейтед», а потом – вместе с встревоженной и расстроенной до слез Энни Котран – к Джеки домой.
   По дороге Энни разрыдалась и рассказала Саре о том, что они с Алджи натворили – так выразилась Энни, после чего Сара примерно вдвое превысила ограничение скорости.
   У дома Джеки О’Брайен толпилась куча народу. Оказывается, в гараже случился пожар – сгорел дотла изумрудный двухместный «порше», принадлежавший Джеки О’Брайен. Вне себя от ужаса, Сара и Энни пробились сквозь оцепление и в течение трех минут довели начальника полиции до нервного срыва, но зато добились вскрытия квартиры.
   Джеки О’Брайен – по понятным причинам – в квартире не обнаружилось, зато обнаружился полный и несомненный разгром. Даже людям, далеким от полиции, было ясно, что в доме побывал кто-то, отчаянно искавший что-то. Судя по изрезанным ножом фотографиям Джеки, этот кто-то ни малейшей симпатии к ней не испытывал.
   Полицейская машина пришла в движение. На исходе вторых суток – вчера вечером – в лесополосе на Лонг-Айленде, недалеко от автостоянки, на которой Джеки О’Брайен в последний раз видели живой и относительно здоровой, обнаружили пакет с вещами – черный прорезиненный плащ с капюшоном, черные брюки и черные женские колготки. Вещи увезли на экспертизу, охранников стоянки допросили и постепенно увязали одно с другим.
   Короче! На данный момент полиция Нью-Йорка колебалась между двумя версиями: суицид на почве нервного срыва (учитывая конфиденциальное сообщение лечащего врача, мисс Глоу, о том, что Джеки О’Брайен была, скорее всего, беременна, о чем, впрочем, в новостях не сообщалось), либо покушение на убийство, а то и само убийство.
   Далее дикторша сообщила, что фотографии и приметы мисс О’Брайен разосланы по всей стране, и перешла к другим новостям.
   Джеки сидела ни жива ни мертва. Из всего услышанного ее усталые мозги выудили только одно: неизвестный маньяк продолжает свою охоту за ней, а родная полиция облегчила ему задачу; достаточно просто внимательно следить за выпусками новостей – и рано или поздно его выведут прямехонько на Джеки.
   Впервые в жизни она искренне порадовалась тому, что мама живет в непроходимой чаще аргентинской сельвы, а папа работает хирургом на закрытой военной базе в Ирландии. До них газетчики не доберутся, а полиция, возможно, сообразит, что информацией делиться не стоит, и в этом случае у Джеки есть в запасе несколько дней. Если, конечно, ее не сцапают в аэропорту…
   Весь полет она просидела спиной к соседу, напряженно вглядываясь в бархатный мрак за стеклом иллюминатора. Шея и плечи затекли, желудок ныл и протестовал, голова раскалывалась от боли. Бедная, бедная Джеки О’Брайен! Скорее найти дядю Сэма Каллахана!

3

   Как обычно предлагают путеводители, перенесемся же в зеленый и первозданный рай под названием штат Монтана! Заодно перепрыгнем и на двое суток вперед.
   Городок Литтл-Уотер-Рок, как и большинство городков с десятитысячным населением, находящихся в штате Монтана, со всех сторон окружен лесом. Или лесами, как кому больше нравится.
   Леса в Монтане действительно первозданные – они крайне дремучи, непроходимы и величественны. В глубине этих лесов таятся заповедники, национальные парки, охотничьи угодья – и городок Литтл-Уотер-Рок.
   Нынешняя весна била все температурные рекорды. Над Монтаной колыхался жаркий воздух, молодая листва на деревьях в городском парке слегка пожухла.
   Рик Каллахан заставил себя подняться с дивана, на котором он валялся, подполз к окну и мрачно обозрел открывшийся пейзаж. Чистая деревня времен освоения Дикого Запада. Даже салун в лучших ковбойских традициях имеется, правда, в нем же помещается интернет-кафе, но это уже приметы времени.
   Жара прогнала с улиц практически всех. Бездомные собаки валялись в чахлой тени домов, в летних кафе сидели дамы, обмахивающиеся веерами, мужчины смело поливали свои головы минеральной водой из пластиковых бутылок, не думая о костюмах…
   Рик Каллахан испустил тяжелый вздох. Угораздило же его продолжить семейную династию! Теперь придется тащиться на дежурство, а ведь стань он, к примеру, художником – как старший и более сообразительный Шон – отправился бы сейчас на Бисерное озеро, в тишину и прохладу бревенчатой хижины, которую они с братом построили еще пять лет назад.
   Там, в горах, поросших вечнозелеными соснами, воздух свеж и сладок. Там в черной и прозрачной воде озер плещется по вечерам форель, там водопады звенят хрустальными переливами, а по ночам звездный купол накрывает тебя так, что крышу сносит напрочь!
   М-да… Можно было еще поэтом стать, это куда как лучше, чем художником, и гораздо лучше, чем полицейским.
   Но нет, несчастный балбес Рик Каллахан всю жизнь хотел быть «как папа»! Вот и получил. Иди теперь по жаре на дежурство, пока этот гад Шон в горах, поросших вечнозелеными соснами… Смотри выше.
 
   Шон Каллахан в свое время сумел настоять на своем и отправился в Калифорнию учиться в Академии художеств. Как ни странно, художник из него получился действительно хороший, хотя Рик нагло полагал, что уж горы, поросшие вечнозелеными соснами, каждый дурак нарисовать сумеет.
   Шон снисходительно прощал невежественного братца – и мотался по всему миру, рисуя дикую природу во всех ее проявлениях. Его картины висели в галереях и арт-салонах, коллекционеры отваливали за них совершенно нецензурные суммы, и Шон наслаждался жизнью на полную катушку.
   Впрочем, каждые полгода он приезжал домой, в Монтану, при этом каждый раз его сопровождала новая девица – по большей части из юных дарований. Видимо, что-то такое в Шоне проявилось от прабабки-ведьмы, потому что девицы безропотно отправлялись за своим кумиром на съедение комарам, терпели холодную воду, непрожаренное мясо, ночевки в спальных мешках на свежем воздухе и многочасовые бдения в ожидании пяти минут нужного освещения очередного живописного валуна…
   В Монтану Каллаханы переехали двадцать с лишним лет назад, из Нью-Йорка, где Рик и родился, соответственно, тридцать лет назад, а вот Шон, будучи на пять лет его старше, являлся настоящим ирландцем по рождению. Еще у них имелась старшая сестра Морин, которая в детстве била обоих пластмассовым паровозиком, потому что они ее не слушались. Сейчас Морин было тридцать восемь, жила она в Ирландии, а била теперь, вероятно, собственного мужа, кроткого и покладистого Мориса Финнегана. Впрочем, вряд ли – насколько Рик знал, они обожали друг друга, подтверждением чему служил целый выводок маленьких Финнеганов – племянников и племянниц Шона и Рика.
   Папа женился на маме сорок лет назад. Венчался с ней в Дрохедском соборе. С того самого момента, как на вопрос священника: «Желаешь ли ты, Сэмюел, взять эту Дейрдре?» – Сэм Каллахан прямо и четко ответил: «Само собой, а как же?», папа любил одну только маму, боялся ее как огня и по сию пору приглашал на свидания.
   Мама же все эти сорок лет ни разу не взглянула на других мужчин, потому что была озабочена страшным подозрением, что в один прекрасный день ее Сэм пойдет налево. Ревнивая мама страшно, это прям ужас!
   Рик ухмыльнулся, вспоминая бесконечные скандалы в духе итальянской комедии. Никто ни на кого не обижался, но голосили от души.
   Папа Каллахан всю жизнь прослужил в полиции. Начинал регулировщиком в дорожной полиции, потом перешел в конную полицию, а тридцать лет назад, когда родился Рик, был уже детективом. И стреляли в папу, и ножи совали, и машину их в Нью-Йорке сожгли прямо перед домом, а однажды подложили гранату в гараж – ее мама нашла, когда искала в кителе папы записки от очередной предполагаемой змеи-разлучницы.
   При такой насыщенной и интересной жизни и не захочешь – а пойдешь по родительским стопам. Папа обрадовался решению младшенького, потому что до этого не очень знал, что рассказывать сослуживцам про старшего; мама немножко рассердилась и сообщила супругу, что нечего, мол, на детей пенять и ум их невеликий, коли папаша у них малахольный.
   На самом деле она им очень гордилась, мама. Каллаханы вообще были дружной и любящей семьей.
   Рик облился холодной водой, потряс головой, забрызгав все вокруг, натянул футболку, после некоторого колебания накинул сверху рубаху – разумеется, все в городе и так знали, что он идет на дежурство с пушкой, но в полиции считается дурным тоном выставлять ствол напоказ.
 
   В управлении было душно, томно и тихо. Литтл-Уотер-Рок не мог считаться мечтой честолюбивого полицейского – настоящие преступники здесь заводились редко, в основном из приезжих. Местные дебоширы специализировались на бытовых преступлениях – драках и мелких кражах.
   Кивнув дежурному, Рик прошел к себе в кабинет, распахнул настежь окна и двери, потом пробежался по коридору и открыл окно и там. Нагрянь сегодня в город матерые рецидивисты, это считалось бы серьезным должностным преступлением, но шестое чувство подсказывало Рику, что по такой жаре рецидивисты в этакую даль не попрутся.
   А Шон, подлец, на озере…
   Когда зазвонил телефон, Рик почти обрадовался, впрочем, радость эта длилась недолго. В трубке прозвучал слишком хорошо знакомый Рику голос:
   – Рик! Ты должен приехать немедленно!..
   Рик воздел очи горе, сел поудобнее, закинул босые ноги на стол и закурил сигарету. Мама Дейрдре никогда не ограничивалась коротким приветствием.
   – …и теперь, когда все стало абсолютно ясно, я имею право потребовать поддержки от моей плоти и крови. Рик, ты должен быть здесь!
   – Ма, я не могу. У меня дежурство.
   – Рик!!!
   – Если хочешь, можешь вызвать полицию, но предупреждаю сразу: я буду вынужден выписать тебе штраф за ложный вызов.
   – И это мой сын!
   – Ма, я не виноват. Инструкция…
   – Засунь эту инструкцию, Рик Каллахан, туда, куда солнце не светит. Весь в своего папашу-формалиста! Родная мать-старушка умоляет о помощи…
   Рик благостно улыбнулся трубке. Старушка-мать, разменявшая седьмой десяток, выглядела от силы на сорок. Высокая, статная, без единого седого волоса в черных как смоль волосах, синеглазая Дейрдре Каллахан так и просилась на картину «Морриган, подруга Кромм Круаха». В Монтане она пристрастилась к верховой езде и последние три года участвовала в любительских скачках на приз знаменитого жокея Мак-Леода – дочка старого Мак-Леода, Ширли, жила на ранчо в сорока милях от города и разводила лошадей… Короче, дай, Боже, здоровья маме Каллахан – и немножечко укороти ее нрав, а?
   – РИК!
   – Я здесь, ма. Немного задумался.
   – И не слушал маму.
   – Неправда. Слушал.
   – Да? Тогда скажи, на чем я остановилась?
   Рик стремительно промотал в голове возможные варианты.
   – На… ядовитой змее, отравившей твою беспросветную жизнь.
   – Это фигура речи, я всегда так выражаюсь. Что конкретно я говорила?
   – Хорошо, сдаюсь. Я прослушал.
   – А ведь мать не так уж много от вас и требует! Даже выслушать ее не можете, эгоисты несчастные…
   – Ма, так в чем дело?
   – В том! В том, что на этот раз твой папаша несусветный не отвертится. Пейдж все видела своими глазами…
   Рик сморщился, как от кислятины. Пейдж Бартолби была самой противной и самой неудержимой сплетницей в городке. Смыслом своей жизни Пейдж считала сбор информации о неверных мужьях – раз и доведение этой информации до обманутых жен – два. По непонятным для Рика причинам мама Дейрдре вполне серьезно считала Пейдж своей лучшей подругой.
   – Ма, я даже не хочу знать, что именно видели очи миссис Бартолби. Это все равно неправда.
   – Рик, узнай страшное: твой отец завел себе цыпочку.
   – Ма, я даже не слушаю… Кого он себе завел?!
   – Цыпочку. Прехехешку. Любовницу. Лахудру драную, кошку худую, бесстыжую девку он себе завел, старый греховодник, я всегда знала, что у него глаза налево скошены, только вот поймать его никак не могла…
   – Стоп! И ты хочешь сказать, что его поймала старуха Пейдж?
   – Пейдж, между прочим, на два года меня моложе!
   – Возможно, но ты нимфа, а она ведьма.
   – Это мелко, маленький Каллахан. Лестью ты меня не собьешь.
   – А я и не собираюсь. Мне даже интересно, что ж такого увидела Пейдж? Как папа, воровато оглядываясь, скупает бриллианты в магазине? Или он выронил, а она подобрала счета из третьесортных гостиниц на имя мистера Смита? Или она заметила след алой губной помады на его пиджаке…
   – Не валяй дурака, юный Ричард. Твой отец – полицейский, и хороший полицейский. На такой ерунде его не возьмешь. Нет, Пейдж застукала его прямо на месте грехопадения.
   – Бож-же мой! И где это случилось?
   – В городском парке! Средь бела дня!
   – Папа предавался адюльтеру в общественном месте?! Не верю. Он же присягу давал. Служить и защищать, все такое…
   – Рик! Мне не до шуток.
   – Мне тоже. Знаешь, мама, мне больно слушать весь этот бред. Папа на тебя молится уже со…
   – Рик!
   – Столько лет, говорю, молится на тебя, ни на одну женщину в округе и не взглянул, а ты все подозреваешь его бог знает в чем…
   – У меня фотографии. Приезжай и посмотри.
   – Что?!
   – Пейдж сделала. У нее с собой был фотоаппарат, она собиралась снимать лебедей на пруду.
   – Мама, это уже…
   – Ни слова больше, прокляну. Приезжай, посмотри – и тогда говори.
   – Буду. Через полчаса.
 
   Каллаханы жили в уютном и необычайно – даже по местным меркам – зеленом районе Литтл-Уотер-Рока. Сэм Каллахан, выросший в аграрно-пролетарской ирландской семье, умел делать практически все, и для любимой жены расстарался на славу. Дом Каллаханов был красив, уютен и удобен, а еще – чертовски вместителен. Сэм учел все – в том числе и наличие примерно полусотни ближайших родственников с обеих сторон, большую часть которых составляли дети. Дом был окружен садом, на заднем дворе размещалась детская игровая площадка, на втором этаже и в мансарде хватило места для полудюжины детских гостевых комнат…
   Миссис Каллахан сидела в данный момент на открытой веранде и взволнованно прихлебывала чай со льдом, рассматривая лежащие перед ней фотографии. Сына она приветствовала коротким кивком головы, после чего решительно пододвинула к нему всю стопку компромата.
   – Вот. Вчера, после четырех часов. Разумеется, хорошей четкости добиться не удалось, но даже слепому ясно, что это Сэм Каллахан, а это – его выдра. Паразит! На молоденьких его потянуло!
   – Мама, спокойнее. Доверься профессионалу.
   Рик взял снимки в руки. Верить глазам не хотелось, но пришлось – на снимках его родной папа весьма интимно обнимал за плечи молодую лахудру хипповатого вида и что-то ей втолковывал. Папу Рик особенно не рассматривал, переключившись на змею-разлучницу. Выходило нехорошо.
   На вид лахудре было лет двадцать – двадцать пять. Брюнетка. Лицо бледное, худощавое. Черные очки закрывают глаза и еще примерно половину физиономии. На голове бейсболка «Чикаго буллс» – из Чикаго? – но дальше идет ветровка «Филадельфия рейнджерс» – из Филадельфии? Мешковатые брюки, кроссовки – современная повседневная одежда одинаково не красит мальчиков и девочек, а главное – скрывает практически любые особенности фигуры. Впрочем, особенности ЭТОЙ фигуры скрыть трудно. Рик почувствовал, как холодок пробежал по спине.
   Девица на фотографии была совершенно явно на большом сроке беременности. Даже мешковатая одежда не скрывала выпирающий живот. Неужели мама ничего не заметила?..
   Дейрдре сообщила напряженным голосом:
   – Знаю, ты будешь меня осуждать, и еще ты не любишь Пейдж, но… она проследила за этой прошмандовкой.
   – О господи… Зачем нам полиция, пока на свете есть Пейдж Бартолби?
   – Она сняла коттедж в «Соснах». Крайний. Вещей с собой немного, одна сумка. Два раза к ней приходил разносчик пиццы. Без очков ее никто не видел. Рик…
   – Ма, перестань рыдать.
   – Да, как же – перестань! Он с ума съехал, что ли, старый дурак? Ну бывает у них, то есть у вас на старости лет, тянет на молодок, но зачем же ему приезжая, да еще такая лахудра?
   – Ты хочешь сказать, что, если бы папа загулял с какой-нибудь местной красоткой, тебе было бы легче?
   – Прекрати! Он твой отец!
   – Ма, у меня сейчас мозги расплавятся. А нельзя папу просто спросить обо всем в лоб? За последние тридцать лет у меня создалось впечатление, что он у нас очень прямолинейный человек…
   Миссис Каллахан патетически простерла руку вперед, в глазах ее мелькнуло мрачное торжество.
   – Так он уехал! Папа твой распрекрасный! Прямолинейный наш… как грабли! Примчался вчера домой, побросал вещи в сумку и уехал. Сказал – в Маунтин-Рок, по поводу одного расследования, вызывают. Что у вас в Маунтин-Рок? Не врать мне!
   – Н-ничего, насколько я знаю, но папа все-таки старший детектив, а я – простой местный коп…
   – Вот! Наврал, значит. Ох, смерть моя пришла… Не думала я, что на старости лет останусь одна, как травинка в поле…
   Рик встал и сердито запихал фотографии в нагрудный карман.
   – Я все равно считаю, что вам надо поговорить, когда папа вернется. А пока я постараюсь разузнать об этой девушке…
   – Девушка! Щас!
   – Хорошо, об этой женщине. Съезжу в «Сосны», подкараулю следующую пиццу – придумаю что-нибудь. Обещаю.
   – Поезжай, Рики! Пожалуйста! Может, ты ее припугнешь чем?
   Рик сердито пожал плечами и отбыл из родного дома, обескураженный и смущенный. Он с гораздо большим удовольствием отправился бы в одиночку громить наркопритон, буде такой имелся в их глуши, или задержал бы голыми руками группу браконьеров – но выслеживать неизвестную девицу, предположительно беременную… от его родного отца!
   От этой мысли Рику стало совсем тошно, и он отправился в управление в самом мрачном расположении духа.

4

   По пути в Литтл-Уотер-Рок Джеки О’Брайен просмотрела еще несколько выпусков новостей и окончательно пала духом. Судя по словам дикторов, основной версией исчезновения решили сделать ее якобы нервный срыв и потому настойчиво призывали сограждан помочь в поисках. Эпизод с поцарапанной машиной больше не упоминался, а о страшном телефонном звонке никто понятия не имел. Джеки ругала себя последними словами, отчетливо понимая, что загнала себя в ловушку.
   Маньяка она боялась по-прежнему, вернее еще сильнее. Трехдневное бродяжничество по просторам США окончательно выбило почву у нее из-под ног, она ощущала себя загнанным и беспомощным зверьком, по следу которого идет кровожадный хищник. Разумеется, и теперь было не поздно пойти в полицию, но Джеки упрямо твердила себе, что, раз она стала Новостью Номер Один, репортеры в момент рассекретят ее местонахождение, и неведомый, а потому невидимый враг легко доберется до нее.
   Сэму она позвонила с автовокзала, и он назначил ей встречу в городском парке.
   При виде мощного загорелого дядьки с роскошными усами и стальными глазами Джеки разревелась от облегчения, а Сэм немедленно обнял ее и усадил на лавочку. Слушал он внимательно, не перебивал, лишь изредка задавал вопросы и уточнял детали. К облегчению Джеки, отнесся он к ее истории очень серьезно.
   – Вот что, мелочь. С запиской и автоответчиком ты, конечно, сглупила, но я не собираюсь тебя за это ругать. Ругать следует твоих чокнутых родителей, которые бросили тебя на произвол судьбы, да еще этого хлыща, от которого у тебя ребеночек.
   – Ой, нет, дядя Сэм, не надо, Алджи и Энни тут ни при чем! Я видела интервью с ними, они страшно расстроенны, переживают за меня, а насчет ребенка Алджи и не знал ничего…
   – Хм… он у тебя что, инвалид по зрению? У тебя ж пузо на нос налезает.
   Джеки улыбнулась сквозь слезы.
   – Это подушка, с дивана. Я ее привязала веревочкой.
   – Ну чисто дитя! Веревочкой! Зачем?
   – Ищут худую элегантную блондинку в дорогой одежде – на меня никто и внимания не обратит, если я буду сидеть тихо и не высовываться.
   – Вот и сиди, не высовывайся. Деньги есть, наличные?
   – Да, я чеки дорожные обналичила, а карточки не трогала.
   – И умница, по карточкам тебя тут же найдут. Вот что, отправляйся сейчас в «Сосны» – это такой тихий райончик, там сдаются маленькие коттеджи. Заселись и сиди, как мышь под метлой, а я метнусь в Нью-Йорк и переориентирую ребят на твоего злодея.
   – Дядя Сэм…
   – Ти-хо! Я же не репортер. Я знаю, с кем поговорить и как поговорить. В полиции не одни дураки сидят, хотя их и там хватает. Здесь ты пока что в безопасности, а если запахнет жареным, я звякну своему младшенькому, он тебя прикроет. Ты его вряд ли помнишь, но он тоже служит в полиции, и парнишка вполне сообразительный. Пока никому ничего говорить не будем, дождись моего звонка из Нью-Йорка. Держи, вот мой сотовый номер. Ответишь только на него, поняла?
   – Поняла.
   – И не реви, тебе вредно.
   – Дядя Сэм, мне страшно и тошно.
   – Страшное все закончилось, а тошно… у вас это бывает, скоро пройдет. Потерпи пару деньков, а потом переедешь к нам – Дейрдре живо поставит тебя на ноги. Отдохнешь, отъешься – все будет хорошо. Не дрейфь, мелочь!
   Дядя Сэм поцеловал ее на прощание и отбыл, а Джеки поплелась селиться в свое временное убежище.
 
   Коттедж ей понравился – светло, уютно, двери крепкие, на окнах первого этажа ажурные решетки. Первым делом Джеки отвязала ненавистную подушку и с наслаждением вымылась. Потом наскоро простирнула пыльную и пропотевшую верхнюю одежду, достала из сумки чистое платье и с еще большим наслаждением натянула его прямо на голое тело.
   Остаток дня и половину ночи она проспала в чистой и удобной постели, а потом проснулась с отчаянным плачем – во сне к ней пришел Черный Человек в капюшоне и сел на край постели, мерзко хихикая. Обливаясь потом, Джеки сбежала в гостиную и включила телевизор.
   В новостях снова показывали Энни и Алджи, растерянных, убитых горем. Они послушно отвечали абсолютно на все вопросы мымры-корреспондентки, и вскоре Джеки с мрачным отчаянием поняла, что в Нью-Йорк не вернется. Зачем? Такого позора ей не пережить. Весь Лонг-Айленд будет показывать на нее пальцем, ни одна семья не доверит ей подготовку свадебного торжества, ибо что может знать о счастливом браке женщина, которая даже не заметила, как ее жених сбежал к ее лучшей подруге?
   Показывали и интервью с Рози Амбер, главой «Гименей инкорпорейтед». Рози всегда походила на учительницу школы для девочек, сейчас же она выглядела, как очень рассерженная учительница. Нет, разумеется, она щебетала и ворковала, выражая надежду, что у «милой мисс О’Брайен» все сложится хорошо, но как-то сразу становилось понятно, что к этому будущему «хорошо» «Гименей инкорпорейтед» никакого отношения уже иметь не будет.
   Неугомонные репортеры разыскали и бывших клиентов Джеки О’Брайен. Недавние новобрачные ахали в камеру, глупо улыбались и тоже выражали надежду, что все закончится хорошо. Джеки с трудом подавила желание рассмеяться демоническим смехом. Очень хорошо! Брошенная, беременная, безработная и со своим персональным маньяком на хвосте! Лучше не бывает.
   Кроме того, очень хотелось есть. Холодильник был чист и свеж, оттуда приятно тянуло холодом, но еды не было никакой. Джеки разыскала телефонный справочник и нашла телефон круглосуточной пиццерии. Через сорок минут ей доставили три огромные горячие коробки, и очнулась Джеки только на середине второй «маргариты». Если так пойдет и дальше, то к концу беременности она будет весить килограммов двести! Да и неизвестно, как относится к острой пицце тот, кто поселился в ее животе…
   Мысли Джеки переключились на собственное интересное положение.
   Забеременела она исключительно по закону подлости – миллионы семейных и не очень семейных пар годами трудятся над этой проблемой и не могут добиться успеха, а Джеки О’Брайен хватило трех раз с интервалом в два месяца! Алджи даже трудно обвинить в чем-либо, ибо он как раз на близости не настаивал, одежд с нее не срывал и цветок ее девственности не похищал. Алджи, как она со стыдом понимала теперь, вообще соглашался на секс с ней исключительно из вежливости.
   Джеки совершенно иными глазами смотрела на свою жизнь – и ужасалась. Самонадеянная дурочка, она решила, что все держит под контролем. Возомнила себя победительницей. На деле же оказалось, что ничего у нее нет. Дело даже не в квартире, куда она ни за что не вернется, пока не поймают Черного Человека, и не в работе, с которой ее наверняка уже уволили.
   Джеки вдруг поняла, что осталась совсем одна. Не было в ее жизни человека, на которого она могла бы положиться. Который защитил бы ее. С которым рядом она могла бы позволить себе быть слабой, очаровательной дурочкой и которого это обстоятельство не раздражало бы.
   Алджи, которого она привыкла считать своей вещью, взял и ушел к тихоне Энни, женился на ней и теперь обнимает ее на глазах у всей страны, утешает ее, утирает ей слезы…
   Джеки зашмыгала носом и доела пиццу. За окном занимался очередной прекрасный рассвет, и она рискнула еще немного подремать. В полдень проснулась, доела холодную пиццу и с горя заказала еще одну, потом ее по обыкновению тошнило, а во второй половине дня Джеки О’Брайен поняла, что сейчас сойдет с ума в четырех стенах, и решила пойти прогуляться, благо ее коттедж был самым последним на улице, а дальше начиналась веселенькая и на вид вполне безопасная рощица.
 
   Подушку снова пришлось привязать, только на этот раз она слишком сильно затянула веревку, поэтому у нее заболел живот. Солнце уже давно перевалило зенит, но жара стояла по-прежнему удушающая, и Джеки потихоньку плавилась в своем мешковатом одеянии. Кружилась голова, поташнивало – мир вокруг стремительно терял свою привлекательность.
   Она уже собралась повернуть обратно, когда заметила чужого.
   Высокий, крайне широкоплечий, рыжеватые вьющиеся волосы, серо-голубые глаза. Одет в джинсы и футболку, поверх которой небрежно накинута льняная свободная рубаха. Лицо такое… бандитское! Нос переломанный. Высокие скулы.
   Неожиданно она очень живо представила себе этого парня в черном дождевике с капюшоном – и паника затопила ее холодной удушливой волной. Похож! Рост такой же, плечи широкие… Неужели он ее выследил?!
   Надо успокоиться. Ее безумный маршрут не поддавался никакой логике – но ведь маньяки тоже не страдают наличием логического мышления. Что, если он следил за ней неотрывно, не спуская глаз? Влез к ней в квартиру, увидел, что она сбежала, вспомнил странную брюнетку, воровато убегавшую через гараж, и принялся искать именно ее, нынешнюю?
   И вот теперь все полицейские ищут белокурую красотку, а Черный Человек идет по следу огородного пугала с накладным животом…
   Дурнота накатила, скрутила живот узлом, и Джеки снова вывернуло наизнанку. Ноги подкашивались, перед глазами плыли зеленые круги, а потом совсем рядом раздался хрипловатый и в общем-то приятный мужской голос:
   – Могу я вам помочь, мисс?
   Она подняла на него испуганные, затравленные глаза – темные очки свалились в процессе, так сказать, самоочищения организма. Незнакомец показался ей гигантом, заслонившим небо, и Джеки О’Брайен из последних сил метнулась прочь, но ноги подвели, и она упала бы, не подхвати гигант ее на руки.
   Ну и хорошо, с облегчением подумала Джеки. Пусть убьет. Так даже лучше – не будет больше кошмаров, и подушка не понадобится…
   Убивать ее незнакомец не стал, бережно отнес к ближайшей лавочке – их тут было понатыкано под каждым кустом – и посадил в тенечке, вежливо, но решительно стянув с нее ветровку. Сразу стало легче.
   – Не пугайтесь, мисс. Вы очень бледная. Зря вы надели куртку – так недолго и тепловой удар схватить, особенно… в вашем положении.
   Джеки слабо улыбнулась зелеными губами.
   – Да, это я переборщила… Боюсь простуды. В моем положении… Спасибо за помощь, я уже в порядке.
   Незнакомец не уходил. Он смотрел на Джеки пристально и как-то… тоскливо.
   – Мисс, вы не обидитесь, если я вам задам нескромный вопрос?
   Она немного растерялась.
   – Н-не знаю… Наверное, нет.
   – Зачем вы приехали в этот город? Одна, на таком сроке…
   – Вы хорошо разбираетесь в сроках беременности?
   Она очень хотела быть язвительной и высокомерной, но получалось плохо и жалко. Впрочем, незнакомец не обратил на это никакого внимания.
   – У меня целая толпа двоюродных, троюродных и разноюродных сестер и братьев. Кто-то из них обязательно на сносях, кто-то женился и тоже ждет ребенка… в смысле их жены, конечно, не братья. Моя мама – непререкаемый авторитет по части беременностей, поэтому с ней все советуются. За свою жизнь я выслушал столько историй на эту тему, что и сам могу консультировать.
   Джеки невольно усмехнулась. Подушку не распознал, консультант!
   – Обычно мужчины панически боятся таких тем.
   – Это вам просто не везло с мужчинами. Так зачем вы здесь?
   Джеки нахмурилась. Страха он ей больше не внушал, но и откровенничать она не собиралась.
   – Я приехала повидаться с одним человеком. Мне нужна его помощь.