Лейси села в машину Дж. К., включила стартер и умчалась.
Миднайт сунул руки в карманы и пошел в противоположном направлении, скрывшись в тени домов.
Нехорошо. Миднайт должен умереть с Лейси и Джо. Если его не остановить, он докопается до истины.
Судя по тому, как обстоят дела, Лейси к Джо завтра покинут город.
Если кое-кто не возьмет на себя роль Купидона и не остановит их.
Но как?
Рука в черной перчатке включила зажигание синей «тойоты».
Еще один конверт? Слишком медленно. И скучно. Нельзя ничего оставлять на волю случая. Пожалуй, самое лучшее – телефонный звонок.
Было слишком поздно, когда убийца услышал звяканье пивной банки. Шаги бегущего где-то метрах в двадцати сзади человека вызвали знакомое сосущее ощущение ужаса, уже когда-то испытанного. На какую-то долю секунды его охватила паника.
Значит, этот ублюдок всё время знал, что за ним следят.
От брошенного кирпича вдребезги разлетелось заднее стекло. Затем Миднайт прыгнул, и убийца, вскрикнув от неожиданности, нажал что есть силы на газ. Тело Миднайта с такой силой ударилось о корпус, что остались вмятины. Машина рванулась вперед, и Джонни рухнул на асфальт. «Тойота» перепрыгнула через парапет, отделяющий тротуар, пронеслась по тротуару, врезалась в пожарный кран, снова перепрыгнула парапет и устремилась по улице. Из заднего стекла сыпались осколки.
Из крана бил фонтан, заливая все вокруг и падая дождем на машину. Но через несколько секунд тело Миднайта уже еле виднелось в зеркальце водителя. Он остался позади чуть различимой точкой около сверкающего струями гейзера.
Убийцу трясло еще добрых десять минут.
Да, было горячо. Слишком горячо. Машина ни к черту не годится. Придется ремонтировать или на свалку. Что, пожалуй, проще. Хитроумный сукин сын должен умереть.
Глава десятая
Миднайт сунул руки в карманы и пошел в противоположном направлении, скрывшись в тени домов.
Нехорошо. Миднайт должен умереть с Лейси и Джо. Если его не остановить, он докопается до истины.
Судя по тому, как обстоят дела, Лейси к Джо завтра покинут город.
Если кое-кто не возьмет на себя роль Купидона и не остановит их.
Но как?
Рука в черной перчатке включила зажигание синей «тойоты».
Еще один конверт? Слишком медленно. И скучно. Нельзя ничего оставлять на волю случая. Пожалуй, самое лучшее – телефонный звонок.
Было слишком поздно, когда убийца услышал звяканье пивной банки. Шаги бегущего где-то метрах в двадцати сзади человека вызвали знакомое сосущее ощущение ужаса, уже когда-то испытанного. На какую-то долю секунды его охватила паника.
Значит, этот ублюдок всё время знал, что за ним следят.
От брошенного кирпича вдребезги разлетелось заднее стекло. Затем Миднайт прыгнул, и убийца, вскрикнув от неожиданности, нажал что есть силы на газ. Тело Миднайта с такой силой ударилось о корпус, что остались вмятины. Машина рванулась вперед, и Джонни рухнул на асфальт. «Тойота» перепрыгнула через парапет, отделяющий тротуар, пронеслась по тротуару, врезалась в пожарный кран, снова перепрыгнула парапет и устремилась по улице. Из заднего стекла сыпались осколки.
Из крана бил фонтан, заливая все вокруг и падая дождем на машину. Но через несколько секунд тело Миднайта уже еле виднелось в зеркальце водителя. Он остался позади чуть различимой точкой около сверкающего струями гейзера.
Убийцу трясло еще добрых десять минут.
Да, было горячо. Слишком горячо. Машина ни к черту не годится. Придется ремонтировать или на свалку. Что, пожалуй, проще. Хитроумный сукин сын должен умереть.
Глава десятая
Еле держась на ногах, весь дрожа от озноба и осторожно прижимая руки к сломанным ребрам, боль в которых была просто невыносимой, Миднайт кое-как доковылял по коридору до дверей своей комнаты. Жаль, что не удалось разглядеть лицо водителя «тойоты». Увы, было слишком темно. Он видел только его затылок.
Прыгать на багажник было глупо. Хорошо еще, эта сволочь не раздавила его в лепешку. Впрочем, нет худа без добра. По крайней мере из-за этой боли он не чувствует боли пострашней – потери Лейси, хотя он знал, что она все равно настигнет его позже.
Потом он увидел Амелию. Она стояла на цыпочках и что было сил тянулась к щелке в платном автомате, который висел на стене напротив его комнаты в конце коридора. От напряжения брови у нее сошлись на переносице. По щекам струились слезы, в ручонке она зажала несколько монеток и трубку, а другой пыталась набрать номер. Зачем ей звонить из коридора, когда в комнате у нее есть телефон?
Миднайт закрыл глаза и тяжело вздохнул. Боже, как ему обрыдло это место. Ему противен был весь этот мир, в котором такое могли сделать девочке. У него сердце кровью обливалось от одного ее вида.
Он, правда, и сам не больно далеко от нее ушел. Он был гораздо слабее, чем хотел бы признаться, – чертовски вымотался и ослабел после неудачи с Лейси и этого дурацкого приключения с канальей из синей «тойоты». Пара миль пешком совсем доконала его. Только бы добраться до постели – о большем он не мечтал.
Не в силах справиться с телефоном, Амелия отбросила трубку и задыхалась от рыданий, глядя глазами, полными слез и отчаяния, как она раскачивается.
Сердце у него сжалось, он подошел к ней, опустился на колени и поднял ладонями ее личико.
На него уставились наполненные слезами глаза.
– Не… хочу… чтобы… ты… видел… что я… реву.
– Э-э-э… пусть это будет между нами, но я тоже, бывает, реву. – Джонни обнял ее и прижал к себе ее худенькое тельце. – У меня тоже сегодня был еще тот вечерок.
– Но ты же сейчас не плачешь…
– Лучше бы плакал.
Он не отпускал ее, пока не прекратились рыдания. Потом достал платок и дал ей, чтоб она вытерла лицо.
Амелия вытерлась, продолжая в упор глядеть на телефон.
– Я забыла, как это делать. – В голосе ее еще слышались всхлипывания. – Там мама говорит по телефону. А я такая глупая, такая глупая… Я, наверное, такая навсегда останусь.
– Да брось ты, – как можно нежнее возразил Джонни. – Чего ты несешь? С каждым может случиться, Амелия. – Он поднял ее. – Ладно. Кому это ты названивала? И смотри, не вздумай сказать, что это какой-нибудь твой дружок, а то я взбешусь от ревности.
Амелия улыбнулась сквозь слезы и протянула ему клочок бумажки с номером.
– Да что ты, глупенький. Это моя лучшая подружка, Эдит.
– Итак, первое, – начал он ласково, отчетливо произнося каждое слово, – это снять трубку.
Девочка внимательно слушала.
– Я так и сделала.
Джонни прикоснулся к пальчикам, сжимающим блестящую монетку.
– Потом суешь четвертак в большую щель.
– А я думала, пятицентовик.
– Потом набираешь номер.
Улыбка ее стала такой же лучезарной, как в былые дни.
– Можно я теперь все сделаю сама? – попросила Амелия.
Джонни, взъерошил девочке волосы и опустил ее на пол.
Он внимательно смотрел, как ее неверный пальчик сосредоточенно набирает каждую цифру, и в это время услышал, как в его комнате зазвонил телефон.
Миднайт бросился к себе, слыша за спиной голос одного из санитаров из кабинета медперсонала:
– Уже час там названивают, аж телефон дымится.
Должно быть, Лейси. На самом деле Миднайт не ожидал, что после их ссоры она позвонит ему. И однако, как последний влюбленный дурах, он сейчас готов был простить ей что угодно. Ему самому противно стало от собственной прыти. Он бежал как угорелый и, схватив трубку, лез из кожи вон, лишь бы придать голосу степенность:
– Тростиночка…
В трубке раздалось хихиканье, от которого у него волосы встали дыбом и его обдало холодом, словно из окна потянуло сквозняком.
– Нам обоим этого бы хотелось, – послышался зловещий шепот. – Зови меня Купидоном – богом любви.
– Это ты, мразь из «тойоты»?
– И писал тебе тоже я.
– Проваливай ко всем чертям, – бросил трубку Джонни. И тут же пожалел.
Телефон снова зазвонил. Раздались долгие гудки.
У Миднайта мороз пошел по коже. Он поднял трубку.
– Еще раз бросишь трубку, и я сделаю из Лейси котлету, перед тем как убить ее, – зашептал детский голосок андрогинна[1]. Он стал еще холоднее и страшнее.
– Да кто это?
– Я сказал: Купидон, бог любви. Ты знаешь, что она возьмет с собой завтра своего мальчишку?
– Сколько еще ты будешь преследовать ее, ты, псих?
– Ее ублюдок здесь не последнее дело.
– Что ты несешь, подонок, как ты…
– Разве Лейси тебе не говорила?
Голос Миднайта стал хриплым и срывающимся:
– Не вздумай, сволочь! Держись от нее подальше!
Шепот в трубке звучал невыносимо:
– Джо ее ребенок. И твой тоже. У вас один ребенок. Я что, должен тебе втолковывать? Ты папаша.
– Какого дьявола…
– Папочка.
У Миднайта сперло дыхание. В трубке шепот стал мягче:
– Утром в день свадьбы ей было так плохо, что она с трудом доплелась до алтаря. А потом ей было так плохо во время приема, что Сэму пришлось отменить свадебное путешествие. Но разве можно ее винить? Кому нужен ребенок уличного подонка? Кому бы не хотелось выдать его за отпрыска сенатора? А она была не дура, медалистка – словом, звезда. Она сделала все, что могла. Ну, ты вроде и сам был юристом, что тебе объяснять. Ты и сейчас бы им был, не врежься на своей машине.
– Ах ты сукин…
Трубка молчала.
Черные глаза Миднайта уставились в одну точку. Голова раскалывалась. Стены комнаты то сходились, то расходились в такт бешеному биению пульса.
Он чувствовал, что сейчас взорвется.
Будто по-настоящему сходит с ума.
Джонни вырвал телефон из розетки и швырнул его на пол.
Он задыхался от бешенства и отчаяния. Неужели Лейси действительно так низко его ставила, что сознательно выдала его сына за сына Сэма?
Миднайту хотелось разнести комнату. Хотелось убить. Хотелось умереть.
Но сначала – увидеть Лейси.
Ночка выдалась не из приятных. Небо над далеким Оклендом вспыхивало жутковатой паутиной электрических разрядов. Такси, словно дикая кошка, неслось по темным безмолвным улицам. На вершине холма шоссе сверкало желтыми огоньками проносящихся машин.
Миднайт, облокотившись о приборную панель, повернулся к водителю.
– Десять баксов за скорость. Две сотни, если не повезет и нарвешься на штраф.
– Судя по тому, как ты кладешь на закон, ты либо юрист, либо коп. Впрочем, по тому, как ты соришь деньгами, ты скорее юрист, чем коп, потому что юристы гребут денег побольше, чем они.
Миднайт помахал двумя сотенными.
– Как ты угадал?
– В моем деле приходится сталкиваться с лучшими представителями рода человеческого.
– А в моем – с худшими.
Сигналя во всю силу, они проскочили на красный свет.
Миднайт оставил деньги на панели и откинулся на свое место, пристегнув ремни.
– Самое время, – бросил водитель. – Что у тебя с лицом?
– Ненадежный водитель.
– Так оно и выходит. Ваш брат живет по – быстрому. Умирает тоже.
– Это коли повезет.
Таксист хмыкнул, но Миднайт больше не обращал на него внимания. Из головы у него не выходил Джо. Одного имени было достаточно, чтоб в нем пробудилась ярость на все выходки Лейси. Неужели это правда? Неужели Лейси способна на такую подлость? Вчерашняя готовность простить ее и забыть брак с Сэмом испарилась.
Он вспомнил, как упорно меняла она тему разговора, стоило заикнуться о Джо, как начинала дергаться, когда речь заходила о нем.
Как называют женщину, которая скрывает такую тайну от мужчины?
Он и сам знал.
Это – женщина, что продает себя за деньги. Что пыталась продать и его самого – да еще человеку, которого он ненавидел больше всего, – лишь бы облегчить свою совесть. Женщина, которая умело пользовалась его слабостью, задабривая его и охмуряя. Которая воспользовалась его беспамятством и уязвимостью, чтобы приблизиться к нему и ударить ножом в спину. Таким женщинам доставляет удовольствие носить облегающие шелковые платья с незастегнугой верхней пуговичкой, чтоб его пробирало до печенок и тогда можно было брать его голыми руками. Это сучье племя позволяет целовать себя и обнимать, а потом ускользает, оставляя тебя в мучительных воспоминаниях, а потом и вовсе уходит из твоей жизни как ни в чем не бывало. Неужели такая остановится перед тем, чтобы выдать его сына за сына Дугласа?
Но в то же время он вспоминал этот ледяной шепот по телефону и тонкую руку в чёрной перчатке, сжимающую оптический прицел, и на ум ему приходило, что уже четверо отправились в мир иной.
Этот парень охотится за Лейси. Он убьет ее и, наверное, Джо – если Миднайт не сумеет остановить его.
Таксист затормозил у особняка Дж. К., и Миднайт заплатил ему, чтоб он подождал.
От отчаяния у Лейси перехватило дыхание. Она поставила телефон на стол около кожаного пиджака Миднайта. Плотнее закутавшись в красный шелковый халатик, она напомнила себе, что надо собирать вещи.
Но вместо этого тупо смотрела на телефон.
Лейси хотела попрощаться перед отъездом из Штатов с Колин, но, как обычно, вместо нее отвечал автомат. Кроме прощания ей хотелось хоть какой-то поддержки, особенно после этой жуткой сцены с Джонни.
Лейси подняла трубку и снова положила. Колин не было: вероятно, она готовилась к той большой роли, о которой говорила Лейси на похоронах.
Пальцы Лейси бессознательно гладили мягкую кожу пиджака. Опомнившись, она отдернула руку, словно обожглась. Ей до сих пор было не по себе при одном воспоминании об искаженном лице Миднайта, когда она вырвала свою руку. Ее не столько пугал убийца, неотступно следующий за ней, сколько мысль о том, что она больше никогда не увидит Джонни. Ну почему, почему это так мучает ее, если десять лет она твердит, что ненавидит его?
Да потому, что ни капли она его не ненавидела.
Все это стало ей ясно, как только она узнала, что он при смерти. Она туг же помчалась к нему.
Но она оставалась с ним в качестве сиделки до тех пор, пока он не пришел в себя. Одинокая слеза скатилась по ее щеке, когда она вспомнила бессильно распластавшееся на постели его некогда крупное, крепкое тело, эти бесчисленные жутковатые приспособления и всякие трубки, издающие отвратительные булькающие звуки, словно в них было больше жизни, чем в нем; как дни и ночи проводила она около него, молясь о том, чтобы он пришел в сознание и опять стал былым Джонни Миднайтом.
Последний месяц, когда он на глазах поправлялся и каждый день приносил новые радости, она вся трепетала от самых незначительных успехов, хотя находиться рядом с ним было для нее подлинной пыткой – так хотелось ей прикоснуться к нему, поцеловать его, улыбнуться… дать ему понять, как он ей дорог. Сделать еще больше. Забыть и простить. Быть ближе.
Снова любить. Жить одной с ним жизнью.
Но слишком хорошо она помнила, какие невыносимые мучения причинили они друг другу.
Лейси закрыла лицо руками и заплакала. Как тянули ее к себе его губы, руки, все его тело!.. Это на всю жизнь. Но если она позволит этим чувствам победить, у нее не будет сил уйти.
Погруженная в свои мысли, она автоматически достала следующую шелковую блузку и уложила в чемодан. Он умолял дать ему еще одну возможность – ласково, горячо, а потом яростно и настойчиво – всеми способами, против которых не могла бы устоять любящая женщина.
Лейси как будто снова видела его горящие глаза, буквально прожигающие ее, его сильные руки, прикасающиеся к ней так, что все ее тело готово было отдаться его ласкам, его губы…
Боже мой! Все сплелось в один клубок: желание, и отчаяние, и острое чувство потери. Ну сколько можно себя мучить? Неужели она и так не знала, что он будет думать о ней, когда к нему вернется вся память?
Она не спала с Сэмом.
И ни с кем другим. Но разве он ей поверит?
Только с Джонни – много, много лет тому назад.
Сколько бессонных ночей провела она в одиночестве, мечтая о мужской ласке, о любви? И не могла решиться искать ее в объятиях поклонников, которых было немало в ее светской жизни и которые время от времени давали ей понять, что готовы на все ради нее.
Однако ей были нужны не другие, а Джонни, и только Джонни.
Но зачем тогда она уходит? – Потому что должна.
Потому что, если Джонни простит ее за Сэма и за все другое, то никогда не простит ее за Джо. А Джо пока слишком хрупок, чтоб вынести еще и этот удар, тем более сейчас, когда в Джонни столь живы обиды. Она вспомнила, как холоден и отчужден он был раньше. А сейчас, узнай он все о Джо, был бы еще хуже. Ей становилось не по себе при одной мысли, что Джо может попасть между молотом и наковальней, став жертвой сражающихся за него родителей. А как все воспримет сам Джо, если узнает? Ей и так выпало не много любви, но потерять еще и Джо…
Нет, сначала ей надо устроить Джо, увезти его в безопасное место, где она сможет уделять сыну то внимание, которое не мог уделить ему Сэм и ей не позволял. Прежде чем пытаться наладить отношения с другими, надо наладить отношения с собственным сыном.
А потом еще Коул. Полиция не разрешает ей уехать из страны, но и защищать ее не собирается. Если она не заберет Джо и не убежит, он рано или поздно достанет их.
Так размышляла Лейси, стягивая с вешалки одежду и бросая ее в кучу на полу. Вообще она отличалась аккуратностью, но сегодня комнаты служанки на первом этаже дома Дж. К. являли собой картину поспешного бегства. Всюду царил беспорядок. На стойке громоздилась немытая посуда. В комнате Джо творилось вообще черте что. Когда она велела ему прибраться, он только пожал плечами с надменным видом, как это, бывало, делал Джонни, дескать, отстаньте от меня все, и смотался наверх смотреть по телевизору футбол с Марио, старшим приемышем Хани. Нерон поднял свое единственное ухо, заскулил с обиженным видом и поплелся за своим хозяином, только его и видели.
Джо уже давно было пора в постель, но из нее никудышный надзиратель. А ее ласки на него не действуют. Он ее ни в грош не ставит. Но как может быть иначе? Она сама бросила сына на руки прислуги и его гувернантки-австриячки, и он привык, что за него все сделают.
Когда Лейси бывала с Джо, она испытывала такое чувство вины, что он мог веревки из нее вить. И с момента их переезда в Сан-Франциско она почти не уделяла ему времени, потому что Джо ходил в школу, а она – к Джонни в больницу. Но с послезавтрашнего дня она всю себя посвятит сыну. Впрочем, ему это не особенно нужно, да он и ехать-то не хотел.
Наоборот. Джо привык к независимости, и ему нравилось в Сан-Франциско. Он много времени проводил с Марио и Хитер. А крошечные комнатки квартиры для прислуги его не смущали.
– По крайней мере я теперь тебя вижу, – как-то утром бесстрастно возразил он на ее извинения за то, что им приходится ютиться в трех комнатушках.
Он не часто снисходил до разговоров с ней, а если уж говорил, то умел больно ранить ее.
Лейси ранило и то, как он тянется к Дж. К., явно предпочитая его матери. Он готов был повсюду ходить за Дж. К. – так стосковался мальчик по мужскому вниманию.
Джо всегда тянулся к отцу, но все его попытки сблизиться с ним ни к чему не приводили, а, наоборот, только еще больше отталкивали Сэма, которому неприятно было видеть мальчика, не являвшегося на самом деле его сыном. Джо, конечно, не мог понять, отчего так безразличен к нему Сэм, и всячески пытался привлечь его внимание.
Джонни Миднайт был бы отличным отцом.
Боже мой… об этом лучше не думать.
Но она ничего не могла поделать.
Джонни был так поразительно терпелив с детьми. Взять хотя бы эту маленькую Амелию. Он и с близнецами Сэма замечательно обходился. Джо, так страстно мечтающий об отце, души бы в нем не чаял. А Джонни…
Но теперь уже слишком поздно. Проблемы Джо ложатся на нее одну, и никому, кроме нее, их не решить.
Лейси закрывала крышку чемодана, когда Нерон отчаянно залаял наверху на кого-то на улице.
Лейси услышала, как кто-то быстрыми шагами приближается к входной двери.
Нерон сбежал по лестнице, оскалившись и рыча.
Вспыхнула молния, но Лейси побоялась приоткрывать жалюзи, чтобы посмотреть, кто там.
Было уже около одиннадцати. Она никого не ждала. Бурн, их телохранитель, ушел на ночь.
Зазвонил входной звонок, громко раздаваясь на лестнице, вьющейся до пятого этажа с хозяйскими апартаментами, террасами и лоджией. Пугающий лунный свет лился сквозь стеклянный купол над лестничным колодцем, придавая незнакомые очертания картинам на стенах и мебели.
По двери заколотили кулаком, и Нерон стал прыгать как бешеный. Сердце в груди у Лейси тоже громко стучало. Она медленно отступила от двери. Во рту пересохло.
Нерон встал на задние лапы, опершись передними о дверь, и яростно лаял. Звонки и стук внезапно прекратились; Нерон присел, продолжая рычать.
Джо появился на лестничной площадке наверху и свесился вниз через перила.
– Мам, нам так дверь вышибут. Ты собираешься открывать или нет?
Лейси так и подскочила.
– Да, да, сейчас. Иди, смотри матч.
По оконному стеклу забарабанил перстень на руке пришельца.
– Лейси, это я, Джонни. Открой дверь.
Джонни. Она вздохнула с облегчением. Но тут же вспомнила о Джо.
– Сидеть, – приказала она Нерону. Потом отключила сигнализацию и впустила Джонни. Выглядел он прекрасно, просто потрясающе: в плотно обтягивающих джинсах и белой накрахмаленной рубашке.
Небо вспыхнуло и погрузилось во тьму. Загрохотал гром. Джонни запер за собой дверь, включил сигнализацию, набрав сложный код по памяти.
Лицо его посерело и осунулось. Под глазами легли темные тени. Он держался на одной силе воли. И злости.
Та же злость, что отшвырнула ее десять лет тому назад.
– Никак дождь начинается, – негромким голосом произнесла Лейси.
– Ты же знаешь, что в Сан-Франциско дождей не бывает.
– Только когда мы вместе.
Глаза их встретились, и она вспомнила другую ночь – из другой жизни.
Нерон нетерпеливо облизывался. Лейси приказала ему сидеть, и он заскулил, дрожа всем телом и никак не успокаиваясь.
– Он готов с потрохами слопать меня. – Джонни сощурился. – Совсем как ты. Готов поспорить, его приручить легче, чем тебя. – И как бы в доказательство он присел, чтобы Нерон обнюхал его руку. Не прошло и секунды, как Нерон завилял хвостом, всем видом показывая свое дружелюбие. – Что это, братец, у тебя с ухом? Неужели тебе повстречалась зверина еще покруче, чем ты?
Лейси не вслушивалась в слова – ее ласкала его певучая интонация, которую она так любила. Она смотрела, с какой легкостью он очаровал пса. Опершись спиной о стену, она облизала пересохшие губы.
Ему и ее всегда легко было очаровывать – слишком легко.
Миднайт медленно поднялся с корточек.
– Вот тебе и сторожевой пес, – произнес он холодно.
– Мы… вроде… попрощались, – прошептала Лейси.
– Точно. – Голос его стал глубже, жестче. В глазах, пожирающих ее трепещущее тело, облаченное в слишком тонкий шелк халатика, полыхал мрачный огонь. – Но, боюсь, наше прощание было преждевременным. – Взгляд Джонни стал мрачным. Он рассматривал ее беспорядочно рассыпавшиеся волосы и побледневшее лицо.
Лейси плотнее запахнула полы халатика.
– Я… я… собирала вещи.
– Вижу. – У него задергались уголки губ. – Столь очаровательная особа могла бы приятнее проводить вечера.
– У меня действительно дел по горло.
– А мы что, дурака валяем? – Он так и не сводил с нее глаз.
Лейси готова была сквозь землю провалиться. Надо было надеть что-нибудь посущественней. Она стояла перед ним словно голая. Щеки ее заалели.
– Мне надо успеть к самолету.
– Никуда тебе не надо, Тростиночка, – с уверенностью возразил он.
– Джонни… – Она взглянула на него с вызовом.
А Джонни разглядывал тем временем велосипед, футбольный мяч, туристический буклет по Алкатрасу с загнутыми уголками, брошенный Джо. На маленьком столике вперемешку валялись сокровища и хлам: два куска мрамора, четыре камешка, скорлупа арахиса и пара бумажек от шоколадок.
В жилах у нее кровь застыла, когда она перехватила его взгляд.
– Где он? – процедил Джонни сквозь зубы.
– Ты о ком?
– Я все знаю о Джо.
Лицо у нее перекосилось. Она ухватилась за вишневые перила и потерянным взглядом пыталась остановить плывущие предметы.
– Кто? Как?
Миднайт наклонился, поднял мяч и покатал его в руках. Затем крутанул колесо и разогнулся.
– Знаю, и все.
Лейси хотела что-то сказать, но слова застряли в горле.
– Не пытайся оправдываться, – шепотом бросил Миднайт и передернул плечами точно так, как это делал Джо.
– У тебя нет на него никаких прав, – начала было Лейси. – По закону…
– У меня есть все права – права отца. Ты думаешь, я буду спорить с законом? Я юрист и знаю закон как свои пять пальцев. Кому, как не мне, знать, как повернуть тот или иной закон – против тебя. Он мой сын. Я и так уже потерял девять лет из-за твоей лжи и твоего выгодного брака. Больше я терять не намерен.
– У него и так проблем по горло.
– Чему ж тут удивляться? Он чувствует всю твою невысказанную ложь. Каждый раз, когда ты смотришь на него, каждый раз, когда ты говоришь с ним, он в глубине души знает.
– Да что ты возомнил о себе? Ты меня отшвырнул…
– За дело.
– Если ты помешаешь нам уехать, мы погибнем, даже Джо. Я же говорила тебе, за нами гонятся…
Миднайт вытащил пачку белых конвертов, стянутых резинкой, и помахал у нее перед носом.
– Я знал все это еще до того, как ты мне сказала.
Лейси с ужасом смотрела, как он разорвал резинку и вытащил несколько желтых газетных вырезок.
– Помнишь их?
Миднайт потряс конверты. На пол полетели газетные снимки объятого пламенем магазина, знаменитая фотография, на которой Сэм держит в объятиях Лейси на фоне пожара, изображения дома Дугласов и свадьбы.
– Весь прошлый месяц приносили по одному конверту в день.
– Ты мне ничего не говорил.
– Я играл по твоим правилам, разве забыла? – язвительно бросил Джонни. – Но теперь баста, дорогая. – Произнесенное ледяным тоном ласковое обращение резануло ее словно ножом, как он того и хотел.
– Боже мой. Сэм получал такие же перед смертью.
Миднайт с отвращением швырнул пустые конверты на стол.
– Потому ты и должна остаться – со мной.
– Ты тоже попадешь в беду.
– Плевал я на это, и ты не беспокойся.
– Ты не в том состоянии, чтобы охранять меня. Ты слишком слаб…
Достала-таки.
В глазах Джонни мелькнула такая боль, что она пожалела о сказанном. Он дернулся и побелел. Потом грубо схватил ее за руку и резко притянул к себе.
– Я покажу тебе, что могу с тобой сделать – слабый и бессильный, как ты уверяешь, – негромко, но угрожающе бросил он. Смуглая рука больно вдавила кожу внизу шеи, распахнула резким движением ворот халатика и двинулась вниз, между грудей, по животу, к низу живота, отчего все ее тело беспомощно задрожало. – Не вздумай еще раз говорить о моей слабости.
Лейси вся извивалась под его грубыми пальцами. Но когда они сдавили ее талию, тело Лейси отозвалось на этот вызов силы новой дрожью. Джонни был в ярости, а она перепугана, однако его унизительное объятие пробудило и другие нежелательные эмоции, скрыть которые было невозможно.
Прыгать на багажник было глупо. Хорошо еще, эта сволочь не раздавила его в лепешку. Впрочем, нет худа без добра. По крайней мере из-за этой боли он не чувствует боли пострашней – потери Лейси, хотя он знал, что она все равно настигнет его позже.
Потом он увидел Амелию. Она стояла на цыпочках и что было сил тянулась к щелке в платном автомате, который висел на стене напротив его комнаты в конце коридора. От напряжения брови у нее сошлись на переносице. По щекам струились слезы, в ручонке она зажала несколько монеток и трубку, а другой пыталась набрать номер. Зачем ей звонить из коридора, когда в комнате у нее есть телефон?
Миднайт закрыл глаза и тяжело вздохнул. Боже, как ему обрыдло это место. Ему противен был весь этот мир, в котором такое могли сделать девочке. У него сердце кровью обливалось от одного ее вида.
Он, правда, и сам не больно далеко от нее ушел. Он был гораздо слабее, чем хотел бы признаться, – чертовски вымотался и ослабел после неудачи с Лейси и этого дурацкого приключения с канальей из синей «тойоты». Пара миль пешком совсем доконала его. Только бы добраться до постели – о большем он не мечтал.
Не в силах справиться с телефоном, Амелия отбросила трубку и задыхалась от рыданий, глядя глазами, полными слез и отчаяния, как она раскачивается.
Сердце у него сжалось, он подошел к ней, опустился на колени и поднял ладонями ее личико.
На него уставились наполненные слезами глаза.
– Не… хочу… чтобы… ты… видел… что я… реву.
– Э-э-э… пусть это будет между нами, но я тоже, бывает, реву. – Джонни обнял ее и прижал к себе ее худенькое тельце. – У меня тоже сегодня был еще тот вечерок.
– Но ты же сейчас не плачешь…
– Лучше бы плакал.
Он не отпускал ее, пока не прекратились рыдания. Потом достал платок и дал ей, чтоб она вытерла лицо.
Амелия вытерлась, продолжая в упор глядеть на телефон.
– Я забыла, как это делать. – В голосе ее еще слышались всхлипывания. – Там мама говорит по телефону. А я такая глупая, такая глупая… Я, наверное, такая навсегда останусь.
– Да брось ты, – как можно нежнее возразил Джонни. – Чего ты несешь? С каждым может случиться, Амелия. – Он поднял ее. – Ладно. Кому это ты названивала? И смотри, не вздумай сказать, что это какой-нибудь твой дружок, а то я взбешусь от ревности.
Амелия улыбнулась сквозь слезы и протянула ему клочок бумажки с номером.
– Да что ты, глупенький. Это моя лучшая подружка, Эдит.
– Итак, первое, – начал он ласково, отчетливо произнося каждое слово, – это снять трубку.
Девочка внимательно слушала.
– Я так и сделала.
Джонни прикоснулся к пальчикам, сжимающим блестящую монетку.
– Потом суешь четвертак в большую щель.
– А я думала, пятицентовик.
– Потом набираешь номер.
Улыбка ее стала такой же лучезарной, как в былые дни.
– Можно я теперь все сделаю сама? – попросила Амелия.
Джонни, взъерошил девочке волосы и опустил ее на пол.
Он внимательно смотрел, как ее неверный пальчик сосредоточенно набирает каждую цифру, и в это время услышал, как в его комнате зазвонил телефон.
Миднайт бросился к себе, слыша за спиной голос одного из санитаров из кабинета медперсонала:
– Уже час там названивают, аж телефон дымится.
Должно быть, Лейси. На самом деле Миднайт не ожидал, что после их ссоры она позвонит ему. И однако, как последний влюбленный дурах, он сейчас готов был простить ей что угодно. Ему самому противно стало от собственной прыти. Он бежал как угорелый и, схватив трубку, лез из кожи вон, лишь бы придать голосу степенность:
– Тростиночка…
В трубке раздалось хихиканье, от которого у него волосы встали дыбом и его обдало холодом, словно из окна потянуло сквозняком.
– Нам обоим этого бы хотелось, – послышался зловещий шепот. – Зови меня Купидоном – богом любви.
– Это ты, мразь из «тойоты»?
– И писал тебе тоже я.
– Проваливай ко всем чертям, – бросил трубку Джонни. И тут же пожалел.
Телефон снова зазвонил. Раздались долгие гудки.
У Миднайта мороз пошел по коже. Он поднял трубку.
– Еще раз бросишь трубку, и я сделаю из Лейси котлету, перед тем как убить ее, – зашептал детский голосок андрогинна[1]. Он стал еще холоднее и страшнее.
– Да кто это?
– Я сказал: Купидон, бог любви. Ты знаешь, что она возьмет с собой завтра своего мальчишку?
– Сколько еще ты будешь преследовать ее, ты, псих?
– Ее ублюдок здесь не последнее дело.
– Что ты несешь, подонок, как ты…
– Разве Лейси тебе не говорила?
Голос Миднайта стал хриплым и срывающимся:
– Не вздумай, сволочь! Держись от нее подальше!
Шепот в трубке звучал невыносимо:
– Джо ее ребенок. И твой тоже. У вас один ребенок. Я что, должен тебе втолковывать? Ты папаша.
– Какого дьявола…
– Папочка.
У Миднайта сперло дыхание. В трубке шепот стал мягче:
– Утром в день свадьбы ей было так плохо, что она с трудом доплелась до алтаря. А потом ей было так плохо во время приема, что Сэму пришлось отменить свадебное путешествие. Но разве можно ее винить? Кому нужен ребенок уличного подонка? Кому бы не хотелось выдать его за отпрыска сенатора? А она была не дура, медалистка – словом, звезда. Она сделала все, что могла. Ну, ты вроде и сам был юристом, что тебе объяснять. Ты и сейчас бы им был, не врежься на своей машине.
– Ах ты сукин…
Трубка молчала.
Черные глаза Миднайта уставились в одну точку. Голова раскалывалась. Стены комнаты то сходились, то расходились в такт бешеному биению пульса.
Он чувствовал, что сейчас взорвется.
Будто по-настоящему сходит с ума.
Джонни вырвал телефон из розетки и швырнул его на пол.
Он задыхался от бешенства и отчаяния. Неужели Лейси действительно так низко его ставила, что сознательно выдала его сына за сына Сэма?
Миднайту хотелось разнести комнату. Хотелось убить. Хотелось умереть.
Но сначала – увидеть Лейси.
Ночка выдалась не из приятных. Небо над далеким Оклендом вспыхивало жутковатой паутиной электрических разрядов. Такси, словно дикая кошка, неслось по темным безмолвным улицам. На вершине холма шоссе сверкало желтыми огоньками проносящихся машин.
Миднайт, облокотившись о приборную панель, повернулся к водителю.
– Десять баксов за скорость. Две сотни, если не повезет и нарвешься на штраф.
– Судя по тому, как ты кладешь на закон, ты либо юрист, либо коп. Впрочем, по тому, как ты соришь деньгами, ты скорее юрист, чем коп, потому что юристы гребут денег побольше, чем они.
Миднайт помахал двумя сотенными.
– Как ты угадал?
– В моем деле приходится сталкиваться с лучшими представителями рода человеческого.
– А в моем – с худшими.
Сигналя во всю силу, они проскочили на красный свет.
Миднайт оставил деньги на панели и откинулся на свое место, пристегнув ремни.
– Самое время, – бросил водитель. – Что у тебя с лицом?
– Ненадежный водитель.
– Так оно и выходит. Ваш брат живет по – быстрому. Умирает тоже.
– Это коли повезет.
Таксист хмыкнул, но Миднайт больше не обращал на него внимания. Из головы у него не выходил Джо. Одного имени было достаточно, чтоб в нем пробудилась ярость на все выходки Лейси. Неужели это правда? Неужели Лейси способна на такую подлость? Вчерашняя готовность простить ее и забыть брак с Сэмом испарилась.
Он вспомнил, как упорно меняла она тему разговора, стоило заикнуться о Джо, как начинала дергаться, когда речь заходила о нем.
Как называют женщину, которая скрывает такую тайну от мужчины?
Он и сам знал.
Это – женщина, что продает себя за деньги. Что пыталась продать и его самого – да еще человеку, которого он ненавидел больше всего, – лишь бы облегчить свою совесть. Женщина, которая умело пользовалась его слабостью, задабривая его и охмуряя. Которая воспользовалась его беспамятством и уязвимостью, чтобы приблизиться к нему и ударить ножом в спину. Таким женщинам доставляет удовольствие носить облегающие шелковые платья с незастегнугой верхней пуговичкой, чтоб его пробирало до печенок и тогда можно было брать его голыми руками. Это сучье племя позволяет целовать себя и обнимать, а потом ускользает, оставляя тебя в мучительных воспоминаниях, а потом и вовсе уходит из твоей жизни как ни в чем не бывало. Неужели такая остановится перед тем, чтобы выдать его сына за сына Дугласа?
Но в то же время он вспоминал этот ледяной шепот по телефону и тонкую руку в чёрной перчатке, сжимающую оптический прицел, и на ум ему приходило, что уже четверо отправились в мир иной.
Этот парень охотится за Лейси. Он убьет ее и, наверное, Джо – если Миднайт не сумеет остановить его.
Таксист затормозил у особняка Дж. К., и Миднайт заплатил ему, чтоб он подождал.
От отчаяния у Лейси перехватило дыхание. Она поставила телефон на стол около кожаного пиджака Миднайта. Плотнее закутавшись в красный шелковый халатик, она напомнила себе, что надо собирать вещи.
Но вместо этого тупо смотрела на телефон.
Лейси хотела попрощаться перед отъездом из Штатов с Колин, но, как обычно, вместо нее отвечал автомат. Кроме прощания ей хотелось хоть какой-то поддержки, особенно после этой жуткой сцены с Джонни.
Лейси подняла трубку и снова положила. Колин не было: вероятно, она готовилась к той большой роли, о которой говорила Лейси на похоронах.
Пальцы Лейси бессознательно гладили мягкую кожу пиджака. Опомнившись, она отдернула руку, словно обожглась. Ей до сих пор было не по себе при одном воспоминании об искаженном лице Миднайта, когда она вырвала свою руку. Ее не столько пугал убийца, неотступно следующий за ней, сколько мысль о том, что она больше никогда не увидит Джонни. Ну почему, почему это так мучает ее, если десять лет она твердит, что ненавидит его?
Да потому, что ни капли она его не ненавидела.
Все это стало ей ясно, как только она узнала, что он при смерти. Она туг же помчалась к нему.
Но она оставалась с ним в качестве сиделки до тех пор, пока он не пришел в себя. Одинокая слеза скатилась по ее щеке, когда она вспомнила бессильно распластавшееся на постели его некогда крупное, крепкое тело, эти бесчисленные жутковатые приспособления и всякие трубки, издающие отвратительные булькающие звуки, словно в них было больше жизни, чем в нем; как дни и ночи проводила она около него, молясь о том, чтобы он пришел в сознание и опять стал былым Джонни Миднайтом.
Последний месяц, когда он на глазах поправлялся и каждый день приносил новые радости, она вся трепетала от самых незначительных успехов, хотя находиться рядом с ним было для нее подлинной пыткой – так хотелось ей прикоснуться к нему, поцеловать его, улыбнуться… дать ему понять, как он ей дорог. Сделать еще больше. Забыть и простить. Быть ближе.
Снова любить. Жить одной с ним жизнью.
Но слишком хорошо она помнила, какие невыносимые мучения причинили они друг другу.
Лейси закрыла лицо руками и заплакала. Как тянули ее к себе его губы, руки, все его тело!.. Это на всю жизнь. Но если она позволит этим чувствам победить, у нее не будет сил уйти.
Погруженная в свои мысли, она автоматически достала следующую шелковую блузку и уложила в чемодан. Он умолял дать ему еще одну возможность – ласково, горячо, а потом яростно и настойчиво – всеми способами, против которых не могла бы устоять любящая женщина.
Лейси как будто снова видела его горящие глаза, буквально прожигающие ее, его сильные руки, прикасающиеся к ней так, что все ее тело готово было отдаться его ласкам, его губы…
Боже мой! Все сплелось в один клубок: желание, и отчаяние, и острое чувство потери. Ну сколько можно себя мучить? Неужели она и так не знала, что он будет думать о ней, когда к нему вернется вся память?
Она не спала с Сэмом.
И ни с кем другим. Но разве он ей поверит?
Только с Джонни – много, много лет тому назад.
Сколько бессонных ночей провела она в одиночестве, мечтая о мужской ласке, о любви? И не могла решиться искать ее в объятиях поклонников, которых было немало в ее светской жизни и которые время от времени давали ей понять, что готовы на все ради нее.
Однако ей были нужны не другие, а Джонни, и только Джонни.
Но зачем тогда она уходит? – Потому что должна.
Потому что, если Джонни простит ее за Сэма и за все другое, то никогда не простит ее за Джо. А Джо пока слишком хрупок, чтоб вынести еще и этот удар, тем более сейчас, когда в Джонни столь живы обиды. Она вспомнила, как холоден и отчужден он был раньше. А сейчас, узнай он все о Джо, был бы еще хуже. Ей становилось не по себе при одной мысли, что Джо может попасть между молотом и наковальней, став жертвой сражающихся за него родителей. А как все воспримет сам Джо, если узнает? Ей и так выпало не много любви, но потерять еще и Джо…
Нет, сначала ей надо устроить Джо, увезти его в безопасное место, где она сможет уделять сыну то внимание, которое не мог уделить ему Сэм и ей не позволял. Прежде чем пытаться наладить отношения с другими, надо наладить отношения с собственным сыном.
А потом еще Коул. Полиция не разрешает ей уехать из страны, но и защищать ее не собирается. Если она не заберет Джо и не убежит, он рано или поздно достанет их.
Так размышляла Лейси, стягивая с вешалки одежду и бросая ее в кучу на полу. Вообще она отличалась аккуратностью, но сегодня комнаты служанки на первом этаже дома Дж. К. являли собой картину поспешного бегства. Всюду царил беспорядок. На стойке громоздилась немытая посуда. В комнате Джо творилось вообще черте что. Когда она велела ему прибраться, он только пожал плечами с надменным видом, как это, бывало, делал Джонни, дескать, отстаньте от меня все, и смотался наверх смотреть по телевизору футбол с Марио, старшим приемышем Хани. Нерон поднял свое единственное ухо, заскулил с обиженным видом и поплелся за своим хозяином, только его и видели.
Джо уже давно было пора в постель, но из нее никудышный надзиратель. А ее ласки на него не действуют. Он ее ни в грош не ставит. Но как может быть иначе? Она сама бросила сына на руки прислуги и его гувернантки-австриячки, и он привык, что за него все сделают.
Когда Лейси бывала с Джо, она испытывала такое чувство вины, что он мог веревки из нее вить. И с момента их переезда в Сан-Франциско она почти не уделяла ему времени, потому что Джо ходил в школу, а она – к Джонни в больницу. Но с послезавтрашнего дня она всю себя посвятит сыну. Впрочем, ему это не особенно нужно, да он и ехать-то не хотел.
Наоборот. Джо привык к независимости, и ему нравилось в Сан-Франциско. Он много времени проводил с Марио и Хитер. А крошечные комнатки квартиры для прислуги его не смущали.
– По крайней мере я теперь тебя вижу, – как-то утром бесстрастно возразил он на ее извинения за то, что им приходится ютиться в трех комнатушках.
Он не часто снисходил до разговоров с ней, а если уж говорил, то умел больно ранить ее.
Лейси ранило и то, как он тянется к Дж. К., явно предпочитая его матери. Он готов был повсюду ходить за Дж. К. – так стосковался мальчик по мужскому вниманию.
Джо всегда тянулся к отцу, но все его попытки сблизиться с ним ни к чему не приводили, а, наоборот, только еще больше отталкивали Сэма, которому неприятно было видеть мальчика, не являвшегося на самом деле его сыном. Джо, конечно, не мог понять, отчего так безразличен к нему Сэм, и всячески пытался привлечь его внимание.
Джонни Миднайт был бы отличным отцом.
Боже мой… об этом лучше не думать.
Но она ничего не могла поделать.
Джонни был так поразительно терпелив с детьми. Взять хотя бы эту маленькую Амелию. Он и с близнецами Сэма замечательно обходился. Джо, так страстно мечтающий об отце, души бы в нем не чаял. А Джонни…
Но теперь уже слишком поздно. Проблемы Джо ложатся на нее одну, и никому, кроме нее, их не решить.
Лейси закрывала крышку чемодана, когда Нерон отчаянно залаял наверху на кого-то на улице.
Лейси услышала, как кто-то быстрыми шагами приближается к входной двери.
Нерон сбежал по лестнице, оскалившись и рыча.
Вспыхнула молния, но Лейси побоялась приоткрывать жалюзи, чтобы посмотреть, кто там.
Было уже около одиннадцати. Она никого не ждала. Бурн, их телохранитель, ушел на ночь.
Зазвонил входной звонок, громко раздаваясь на лестнице, вьющейся до пятого этажа с хозяйскими апартаментами, террасами и лоджией. Пугающий лунный свет лился сквозь стеклянный купол над лестничным колодцем, придавая незнакомые очертания картинам на стенах и мебели.
По двери заколотили кулаком, и Нерон стал прыгать как бешеный. Сердце в груди у Лейси тоже громко стучало. Она медленно отступила от двери. Во рту пересохло.
Нерон встал на задние лапы, опершись передними о дверь, и яростно лаял. Звонки и стук внезапно прекратились; Нерон присел, продолжая рычать.
Джо появился на лестничной площадке наверху и свесился вниз через перила.
– Мам, нам так дверь вышибут. Ты собираешься открывать или нет?
Лейси так и подскочила.
– Да, да, сейчас. Иди, смотри матч.
По оконному стеклу забарабанил перстень на руке пришельца.
– Лейси, это я, Джонни. Открой дверь.
Джонни. Она вздохнула с облегчением. Но тут же вспомнила о Джо.
– Сидеть, – приказала она Нерону. Потом отключила сигнализацию и впустила Джонни. Выглядел он прекрасно, просто потрясающе: в плотно обтягивающих джинсах и белой накрахмаленной рубашке.
Небо вспыхнуло и погрузилось во тьму. Загрохотал гром. Джонни запер за собой дверь, включил сигнализацию, набрав сложный код по памяти.
Лицо его посерело и осунулось. Под глазами легли темные тени. Он держался на одной силе воли. И злости.
Та же злость, что отшвырнула ее десять лет тому назад.
– Никак дождь начинается, – негромким голосом произнесла Лейси.
– Ты же знаешь, что в Сан-Франциско дождей не бывает.
– Только когда мы вместе.
Глаза их встретились, и она вспомнила другую ночь – из другой жизни.
Нерон нетерпеливо облизывался. Лейси приказала ему сидеть, и он заскулил, дрожа всем телом и никак не успокаиваясь.
– Он готов с потрохами слопать меня. – Джонни сощурился. – Совсем как ты. Готов поспорить, его приручить легче, чем тебя. – И как бы в доказательство он присел, чтобы Нерон обнюхал его руку. Не прошло и секунды, как Нерон завилял хвостом, всем видом показывая свое дружелюбие. – Что это, братец, у тебя с ухом? Неужели тебе повстречалась зверина еще покруче, чем ты?
Лейси не вслушивалась в слова – ее ласкала его певучая интонация, которую она так любила. Она смотрела, с какой легкостью он очаровал пса. Опершись спиной о стену, она облизала пересохшие губы.
Ему и ее всегда легко было очаровывать – слишком легко.
Миднайт медленно поднялся с корточек.
– Вот тебе и сторожевой пес, – произнес он холодно.
– Мы… вроде… попрощались, – прошептала Лейси.
– Точно. – Голос его стал глубже, жестче. В глазах, пожирающих ее трепещущее тело, облаченное в слишком тонкий шелк халатика, полыхал мрачный огонь. – Но, боюсь, наше прощание было преждевременным. – Взгляд Джонни стал мрачным. Он рассматривал ее беспорядочно рассыпавшиеся волосы и побледневшее лицо.
Лейси плотнее запахнула полы халатика.
– Я… я… собирала вещи.
– Вижу. – У него задергались уголки губ. – Столь очаровательная особа могла бы приятнее проводить вечера.
– У меня действительно дел по горло.
– А мы что, дурака валяем? – Он так и не сводил с нее глаз.
Лейси готова была сквозь землю провалиться. Надо было надеть что-нибудь посущественней. Она стояла перед ним словно голая. Щеки ее заалели.
– Мне надо успеть к самолету.
– Никуда тебе не надо, Тростиночка, – с уверенностью возразил он.
– Джонни… – Она взглянула на него с вызовом.
А Джонни разглядывал тем временем велосипед, футбольный мяч, туристический буклет по Алкатрасу с загнутыми уголками, брошенный Джо. На маленьком столике вперемешку валялись сокровища и хлам: два куска мрамора, четыре камешка, скорлупа арахиса и пара бумажек от шоколадок.
В жилах у нее кровь застыла, когда она перехватила его взгляд.
– Где он? – процедил Джонни сквозь зубы.
– Ты о ком?
– Я все знаю о Джо.
Лицо у нее перекосилось. Она ухватилась за вишневые перила и потерянным взглядом пыталась остановить плывущие предметы.
– Кто? Как?
Миднайт наклонился, поднял мяч и покатал его в руках. Затем крутанул колесо и разогнулся.
– Знаю, и все.
Лейси хотела что-то сказать, но слова застряли в горле.
– Не пытайся оправдываться, – шепотом бросил Миднайт и передернул плечами точно так, как это делал Джо.
– У тебя нет на него никаких прав, – начала было Лейси. – По закону…
– У меня есть все права – права отца. Ты думаешь, я буду спорить с законом? Я юрист и знаю закон как свои пять пальцев. Кому, как не мне, знать, как повернуть тот или иной закон – против тебя. Он мой сын. Я и так уже потерял девять лет из-за твоей лжи и твоего выгодного брака. Больше я терять не намерен.
– У него и так проблем по горло.
– Чему ж тут удивляться? Он чувствует всю твою невысказанную ложь. Каждый раз, когда ты смотришь на него, каждый раз, когда ты говоришь с ним, он в глубине души знает.
– Да что ты возомнил о себе? Ты меня отшвырнул…
– За дело.
– Если ты помешаешь нам уехать, мы погибнем, даже Джо. Я же говорила тебе, за нами гонятся…
Миднайт вытащил пачку белых конвертов, стянутых резинкой, и помахал у нее перед носом.
– Я знал все это еще до того, как ты мне сказала.
Лейси с ужасом смотрела, как он разорвал резинку и вытащил несколько желтых газетных вырезок.
– Помнишь их?
Миднайт потряс конверты. На пол полетели газетные снимки объятого пламенем магазина, знаменитая фотография, на которой Сэм держит в объятиях Лейси на фоне пожара, изображения дома Дугласов и свадьбы.
– Весь прошлый месяц приносили по одному конверту в день.
– Ты мне ничего не говорил.
– Я играл по твоим правилам, разве забыла? – язвительно бросил Джонни. – Но теперь баста, дорогая. – Произнесенное ледяным тоном ласковое обращение резануло ее словно ножом, как он того и хотел.
– Боже мой. Сэм получал такие же перед смертью.
Миднайт с отвращением швырнул пустые конверты на стол.
– Потому ты и должна остаться – со мной.
– Ты тоже попадешь в беду.
– Плевал я на это, и ты не беспокойся.
– Ты не в том состоянии, чтобы охранять меня. Ты слишком слаб…
Достала-таки.
В глазах Джонни мелькнула такая боль, что она пожалела о сказанном. Он дернулся и побелел. Потом грубо схватил ее за руку и резко притянул к себе.
– Я покажу тебе, что могу с тобой сделать – слабый и бессильный, как ты уверяешь, – негромко, но угрожающе бросил он. Смуглая рука больно вдавила кожу внизу шеи, распахнула резким движением ворот халатика и двинулась вниз, между грудей, по животу, к низу живота, отчего все ее тело беспомощно задрожало. – Не вздумай еще раз говорить о моей слабости.
Лейси вся извивалась под его грубыми пальцами. Но когда они сдавили ее талию, тело Лейси отозвалось на этот вызов силы новой дрожью. Джонни был в ярости, а она перепугана, однако его унизительное объятие пробудило и другие нежелательные эмоции, скрыть которые было невозможно.