Мэйджер Энн. Рыцарь в потускневших доспехах

   Даллас погладила девочку по голове и начала историю о белом рыцаре, его белых лошадях и белом замке. В сказке рыцарь спасал принцессу от дракона. На картинках были изображены битва рыцаря с драконом и победное шествие рыцаря под руку с принцессой к его замку, стоящему на высоком холме. Стефи так захватила сказка, что она забыла о Кристофере, развалившемся в ногах ее кровати.
   Золотой свет лампы мерцал в белокурых локонах Даллас. Близнецы сидели на своих раскладушках и, тоже слушая сказку, заплетали друг другу косы. Ошейник лохматой серой собаки позвякивал, когда она выискивала блох. В углу бездельничали два кота.
   С сияющими глазами Патрик подполз к Кристоферу и позволил ему потеребить свои мягкие пшеничные волосы. От семейного уюта у Кристофера потеплело на душе. Впервые после смерти Салли ему стало лучше.
   Когда Даллас дочитала сказку, Стефи уже заснула. Патрик протянул Даллас комикс о Тигре, но она покачала головой.
   — Почему мы всегда читаем историю, которую просит Стефи? — Мальчишка уставился на Кристофера:
   — Тигр — мой любимый герой.
   Кристофер виновато сглотнул.
   — Завтра вечером, — пообещала Даллас. — Выключай свет.
   Патрик собрался возразить, но Кристофер одернул его взглядом.
   Даллас повела Кристофера в холл. Когда она закрыла дверь, они очутились в кромешной тьме. Кристофер облегченно вздохнул. На обложке комикса Патрика он был изображен в маске. И все же встревожился, когда Патрик вытащил свое чтиво.
   — Стефи любит эту историю о лошадях, — заметила Даллас. — И я тоже.
   — Не думал, что вы — романтик, — прошептал он.
   — В реальной жизни мне не везло с мужчинами.
   В темноте она призналась, что разочарована в мужчинах, так же, как он — в женщинах. И снова он подивился — почему?
   — Какого именно мужчину вы хотите?
   — Я, как и Стефи, хочу рыцаря с белыми лошадьми. Только в отличие от нее я уже слишком взрослая и понимаю: жизнь — не сказка. И в ней нет рыцарей.
   — Вероятно, потому, что в ней нет принцесс, за которых стоило бы бороться, — цинично заявил он.
   — Возьмите меня за руку, — скомандовала она холодно, словно его комментарий был не тем, что она желала услышать.
   Его огромная рука обхватила ее изящные пальчики. Они замечательно подходили друг другу. Как всегда, ее прикосновение наэлектризовало Кристофера. Он вообразил их тела вместе, слитыми друг с другом. Он долго держал руку Даллас, теряясь от сладости ее теплого тела во всепоглощающей темноте холла. С этой мыслью он поднес ее пальцы к своим губам и поцеловал их. А потом привлек ее к себе.
   — Не обольщайтесь, — осадила его Даллас, потянув к лестнице. — Я веду вас потому, что не хочу, чтобы вы сломали себе шею, наткнувшись на что-нибудь в темноте.
   — Спасибо, что привели меня в чувство, — сухо пробормотал он.
   Вопреки ее строгости странное расслабляющее тепло разлилось по его телу, когда она вела его через тьму, обходя все препятствия. Казалось: он с ней — в своем доме, со своими детьми. Когда они добрались до освещенной кухни, он не дал ей уйти.
   Кристофер увидел испуг в голубых глазах Даллас, когда она взглянула на их сплетенные пальцы. Неважно, что она сказала о своем белом рыцаре. Ее огонь, желание, ласка были для него. Она нервно покусывала губы.
   — Расслабьтесь, — прошептал он. Она вырвала руку — поспешно, слишком поспешно.
   — Да уж, с вами расслабишься!
   — Вы прекрасно управляетесь с детьми, — похвалил он ее, вновь пытаясь обрести самоконтроль.
   — Как и вы.
   — Вас это удивляет? — спросил он.
   — Вы вовсе не выглядите отцом.
   — Почему вы все время повторяете одно и то же?
   Ее глаза обвели его обожженные солнцем мускулы. От безупречности его тела без рубашки у нее захватило дух.
   — У вас такая внешность — и ни жены, ни детей. Но есть яхта, свобода. Я встречала подобных мужчин, которые.., которые не хотят ничего, кроме…
   — ..красивой жизни. — Его протяжное произношение было очень техасским и очень циничным. — А я хочу. — Он замолчал. — Я, пожалуй, пойду.
   Но не успел он уйти, как дверь распахнулась. Ворвался Гордон и разъяренно вытаращился на Кристофера:
   — Что вы тут делаете?
   — Чане помог мне уложить Стефи, — нашлась Даллас.
   — Ты позволила ему подняться в свою спальню?!
   — — Она позволила мне даже больше. Лицо Гордона стало пунцовым.
   — Даллас даже позволила мне послушать, как она читает детям на ночь.
   Гордон воззрился на Даллас:
   — Ты дошла до такого отчаяния, что годится любой мужчина?
   — Женщина с четырьмя детьми не может быть разборчивой, — тактично напомнил ему Кристофер. — А я люблю детей.
   Но Гордон уже не слышал его, потому что вылетел за дверь.
   — Гордон… — Даллас отворила дверь. Большая загорелая рука Кристофера легла на руку Даллас:
   — Не бегайте за ним, Даллас. Это худшее, что вы можете сделать — если, конечно, хотите его уважения.
   — Я хочу извиниться.
   — Вы ничего плохого не сделали. Извиниться должен он.
   Кристофер загородил дверь. Он подошел так близко к Даллас, что ей пришлось откинуть голову, дабы взглянуть в его глаза. Какие-то сантиметры разделяли их, пока он очень пристально смотрел на нее сверху. Они простояли так довольно долго.
   Осторожно-осторожно, чтобы не коснуться его, она закрыла дверь.
   — Вы нарочно взбесили Гордона, — мягко обвинила она Кристофера через дверь.
   — Иногда я и сам не могу справиться с собой.
   — Почему?
   — Думаю, потому, что мне не нравится его отношение к вам — как к чему-то само собой разумеющемуся. — Кристофер толкнул дверь, снова открывая ее.
   — Я думала.., может быть, вы ревнуете, — предположила она.
   Кристофер мягко улыбнулся:
   — Хотите, чтобы я остался?
   — Нет! Не болтайте нелепостей!
   — Не буду, конечно же, не буду, — согласился он. Однако от его быстрой, дразнящей улыбки она покраснела.
   — Спасибо за все, что вы сделали.., и за ваши советы.., по поводу Гордона, — проговорила она слабым голосом. — Я допустила множество ошибок в отношениях с мужчинами.
   — Так же, как и я — с женщинами, — признался он.
   — Если вы умны, вы отойдете от меня.
   — Так далеко, чтобы было трудно посторониться? — Он неуверенно улыбнулся. Она улыбнулась в ответ:
   — Если вы такой плохой парень, почему предупреждаете об этом? Белозубая улыбка:
   — Потому что я не только плохой, но и сумасшедший.
   — Не верю.
   — В самом деле? — Он громко рассмеялся. Возможно, он все-таки добился кое-каких успехов. — Значит, я стал больше походить на белого рыцаря?
   Ее взгляд коснулся его широких, загорелых плеч, крепкой стены его груди, его узких джинсов.
   — Я бы не стала заходить так далеко. — Но она снова покраснела — как будто ей нравилось то, что она видела.
   — Вы говорили об ошибках, допущенных вами в отношениях с мужчинами, — напомнил он. Кровь отхлынула от ее лица.
   — Я разведена.
   Он “переварил” ее признание и пожал плечами:
   — Разве это — проблема?
   — Для меня и моей семьи — да.
   — Расслабьтесь. В моем случае развод — самое умное из всего, что я сделал, — мрачно проговорил он. — В конце концов каждый переживает нечто подобное.
   Она судорожно сглотнула:
   — Возможно, это просто — для тех мест, откуда вы приехали. — Память всколыхнула боль в глазах Даллас — ее привидения, как ему подумалось.
   — В тех местах, откуда я приехал, это самый маленький грех. Не самый дешевый, но самый маленький, — сказал он негромко.
   — Мой самым маленьким не назовешь. Надолго вы сюда?
   — Зависит от разных обстоятельств, — пробурчал он.
   — От каких?
   Его голос был напряжен от переполнявших его эмоций:
   — От вас.
   Минуту она кусала губы, выцарапывая ногтем узор на дверном косяке. А потом ушла — как он вспоминал — с печальным лицом, дергающимися губами и блестящими от слез глазами.
   Он был озадачен — еще сильнее, чем раньше. Казалось, чем больше он ей нравился, тем больше она его боялась.

Глава 6

   Кристофер сжимал в руке телефон. Он был в отвратительном настроении, и у него не было сил болтать со своим агентом. Даллас не замечала его с тех пор, как он спас Стефи.
   Жаркое полуденное солнце ослепляло своим блеском. Ручейки пота сбегали по спине Кристофера. Он откинулся на подушку — пониже, в тень. Голос Кэла истерично звенел в трубке. Кристофер отложил трубку, налил чашку ледяной воды и медленно осушил ее. Чего ему действительно не хватало — так это бассейна.
   Когда он снова поднял телефонную трубку, Кэл орал даже громче, чем прежде.
   — Ты хоть слышал, что я тебе сказал?
   — Старался не слышать. Суди сам, Кэл. Я не могу вернуться. Измени для меня условия, и я появлюсь в Испании, как только они будут готовы начать съемки.
   — Черт возьми, как же они могут начать съемки без твоего физического присутствия?
   — Эти парни встанут на уши, если будет нужно. Запомни, Кэл.
   — На карту поставлено очень много. Стефи с Патриком изящно ступала по мокрой траве к лодке. К ее черным волосам, развевающимся на ветру, очень шли голубые шорты. Она нагнулась и осторожно сорвала два тонких лютика.
   — Да, на карту поставлено очень много, — пробормотал Кристофер.
   — Ты сказал, что вернешься не позже чем через неделю.
   — Разве кто-нибудь в Голливуде тебе прежде лгал, Кэл?
   Кэл застонал:
   — Черт! Как ты думаешь, что я должен им говорить?
   — Скажи, что я работаю над своим загаром.
   — Как долго…
   Из задней двери дома вышла Даллас. При виде ее в обтягивающих джинсах Кристофер испытал горячий прилив желания.
   — Все так запутано, Кэл.
   — Просто скажи ей, кто ты, хватай своего ребенка и выкатывайся оттуда.
   Даллас увидела Кристофера. Он помахал ей. Ее руки сжались в кулачки на бедрах. Она поправила листья плюща и опять ушла в дом.
   — Я уже сказал, все запутано.
   — Держу пари: если я вылечу к тебе — улажу все за один день.
   — Нет! — Кристофер уставился на дверь, за которой скрылась Даллас. — С этим я должен справиться сам. Она не верит мне. Всякий раз, как я проявляю интерес к ней самой, ее жизни и ее детям, она пугается.
   — Умная девчонка.
   — Да.., она умна. Мне нужен месяц.
   — Месяц! Ты сошел с ума!
   — Читай бульварные газеты! — Кристофер отложил трубку, прежде чем Кэл задохнулся от вопля. — Я заставлю ее поверить мне — для того, чтобы она не боялась отдать мне Стефи. Для начала самое лучшее, что я могу придумать, — это побороться за детей.
   Патрик со Стефи уже ступили на причал.
   — Они здесь, Кэл.
   — Не вешай…
   — Извини, Кэл.
   Кристофер спрятал радиотелефон.
   — Все на борт, — по-техасски протянул Кристофер.
   Патрик кивнул ему и прыгнул на яхту. Стефи с опаской наблюдала за ними, сидя на корточках.
   — Как тетя Даллас, встала? — спросил Кристофер как бы между прочим.
   — Она печет нам на завтрак оладьи, — ответил Патрик.
   — А у меня холодные кукурузные хлопья, — сказал Кристофер.
   — Очень пышные оладьи! — закричала Стефи с причала, посыпая его рану солью. — Она и сироп приготовила.
   — Полагаю, тетя Даллас хочет пустить пыль в глаза Гордону, — сказал Патрик.
   Еще одна горсть соли в уже растравленную рану. Кристофер все больше мрачнел.
   — Только Гордон дуется. Он не станет есть или разговаривать с тетей Даллас.
   По крайней мере хоть какая-то хорошая новость, подумал Кристофер.
   — Эй, ребята, подсобите мне поймать Белую Лошадь, — попросил Кристофер, закрывая тему Гордона.
   — Кого? — переспросил Патрик.
   — Игрушечную лошадку, которую Стефи бросила в воду. — Кристофер стянул с себя рубашку.
   Его загар уже потемнел, и мощные мускулы отливали бронзой.
   — Ух ты! У вас такие мускулы, — присвистнул Патрик. — Как у Тигра.
   Рот Кристофера предостерегающе сжался, и Патрику стало не по себе под его взглядом. Кристофер молча нырнул в воду. Патрик тотчас скинул с себя рубашку и прыгнул следом за ним. Стефи подалась вперед над причалом. Она не сводила с них огромных темных глаз. Кристофер с Патриком снова и снова ныряли в мутную коричневатую воду. Наконец уставший Кристофер выбрался на причал. Патрик подплыл к нему, подтянулся — и повис в той же позе, что и Кристофер.
   — Я.., я думаю, что бросила ее вон туда, — Стефи показала в направлении кормы.
   Патрик дважды нырнул и вылез, держа в руках какой-то намокший предмет. Поднял веревочный хвост:
   — Это от лошади?
   — Да, от нее, — подтвердил Кристофер.
   — Бедная лошадка, — вздохнул Патрик, кладя измочаленную игрушку перед Стефи на доски. — Посмотри, что ты наделала.
   Стефи опечалилась, оглядев набухшую от воды игрушку. А потом с воодушевлением дотронулась до носа лошадки, и из него полилась вода.
   — Я отожму ее, — заверила она.
   — Думаешь? — Голос Кристофера был участлив.
   Казалось, она ничего не имела против, когда Кристофер поднялся на причал и опустился рядом с ней на колени. Не возражала она и против того, что его рука коснулась ее руки, когда она с нежностью выжимала Белую Лошадку. Девочка доверчиво взглянула на Кристофера:
   — Вам она нравилась?
   За последние два дня Стефи стала меньше его бояться.
   — Да, — пробормотал он. Улыбка снова смягчила его резкие черты.
   — Она была такой же белой, как и лошади из моей книги сказок? Кристофер кивнул.
   — Станет ли она когда-нибудь белой опять?
   — По всей видимости, нет. Но мы сделаем для этого все возможное.
   — Может, ее высушить в духовке? — предложила Стефи.
   — А как отнесется к этому тетя Даллас?
   — Тетя Даллас не будет спорить.
   Но тетя Даллас спорила.
   Когда Кристофер по приглашению детей зашел в кухню, выяснение отношений между Даллас и Гордоном было в самом разгаре. Кристофер смело улыбнулся им. “Беседа” оборвалась. Даллас, казалось, не видела никого, кроме него, и он тоже ответил ей жарким взглядом.
   — У вас есть емкость, которую можно использовать, дабы высушить нашу лошадку? — невинно поинтересовался он.
   Она встала. Принесла кастрюлю и поставила перед ним:
   — Вот!
   — Благодарю, — насмешливо промурлыкал он.
   Даллас очень разволновалась, но не вымолвила ни слова. Однако не сводила глаз с Кристофера. Гордон встал и молча вышел. Только когда за Гордоном закрылась дверь, она смущенно вспорхнула, осознав, что совершенно забыла о Гордоне. В то время, когда Даллас запоздало бросилась ему вдогонку, губы Кристофера саркастически дернулись:
   — Вас все еще посещают друзья-мужчины? Даллас вернулась, притихшая и недовольная.
   — Вам-то что за печаль?
   — Волнуюсь за вас. — Он медленно и многозначительно, с жадным восхищением, взглянул на нее.
   Внутри у Даллас все клокотало. Ей не нравилось, что почти незнакомый взрослый мужчина вмешивается в чужие дела, завязывая отношения с ее детьми. Она смотрела, как Кристофер помогает им освободить духовку. А затем, отплачивая ему той же монетой, отправила детей наверх, переодеться. Кристофер собрался было уходить, но она набросилась на него:
   — Скажите, почему столько шуму из-за игрушечной лошадки? — Она испепеляла его взглядом, готовая придушить. Какого черта он здесь делает? Какого черта вьется вокруг нес?
   — Я расскажу вам в другой раз, когда у вас будет более подходящее настроение. — Его тихий голос звучал как намеренное оскорбление.
   — Объясните мне теперь. С настроением у меня все в порядке.
   После короткой паузы он продолжил:
   — Хорошо. Вероятно, вы в состоянии приручить и гремучую змею. — Он нагло смотрел на нее, пока она не покраснела. — Дорогая, вам иногда приходит в голову, что характер есть не только у вас?
   И, распахнув дверь настежь, он вышел.
   Некоторое время спустя Стефи спустилась на яхту с Белой Лошадкой под мышкой.
   — Она высохла? — спросил Кристофер, отрываясь от морского узла, который учился завязывать.
   — Почти. Я боялась, она сгорит в духовке.
   — Чудесно, что ты так заботишься о ней.
   — Тетя Даллас сказала, что лошадке нужно полежать на солнце, потому что она воняет. Она велела мне отнести ее вам.
   При упоминании о Даллас его пальцы ухватились за туго натянутую веревку. Тем не менее он заставил себя сосредоточиться на своей маленькой девочке.
   — А чем она сейчас занимается? — вкрадчиво полюбопытствовал Кристофер.
   Его желудок сжался, но даже упоминание о Даллас не смогло испортить для него это мгновение. Впервые его ребенок подошел к нему сам, по собственной воле. — Лошадка плохо пахнет потому, что ты бросила ее в соленую воду.
   — Я испугалась вас.
   — И ты до сих пор меня боишься? Ее огромные темные глаза блестели:
   — Нет. — И она скосолапила ноги — ну, прямо как Салли, когда бывала очень довольна собой. — Почему вы назвали ее Белой Лошадкой?
   — Так нарекла ее другая маленькая девочка.
   — Она ее больше не любит?
   — Очень любит. Но она уехала и не смогла взять ее с собой.
   — Как и моя мама.
   Его лицо оставалось по-прежнему невозмутимым, а буря эмоций клокотала внутри.
   — Да.., похоже. Я хранил лошадку для нее. Думаю, лошадка захочет, чтобы с ней играла другая маленькая девочка.
   — Я бы поиграла с ней, — задумчиво промолвила Стефи.
   — Ты скажешь ей: “Я жалею о том, что бросила тебя в воду”?
   Девочка прижалась лбом к едко пахнущему меху лошадки:
   — Прости меня. Белая Лошадка.
   — Если ты пообещаешь мне заботиться о лошадке, я разрешу ей остаться с тобой — если смогу каждую ночь заходить к тебе и желать ей спокойной ночи.
   Снова ее большие темные глаза встретились с его взглядом. Наконец она произнесла:
   — Вы можете заходить.., если будете читать мне историю о белых лошадях.
   Он захотел взять ее на руки и поцеловать. Рассказать ей: теперь он знает, что значит потерять того, кого любишь. Кристофер жаждал рассказать своей дочке о том, кто он такой на самом деле, но не хотел пугать ее. Он протянул руку. Она вложила свою крошечную ладошку в его ладонь, и они пожали друг другу руки.
   Прижимая к груди Белую Лошадку, изумленная Стефи оторвалась от него и вприпрыжку побежала домой.
   Вечером Кристофер пошел к дому Даллас, собираясь пожелать Стефи спокойной ночи. В глубине души он надеялся увидеть Даллас, читающую детям. Ему снова захотелось ощутить тепло ее любви к ним. Но Даллас не оказалось дома. Он успел дважды прочесть Стефи историю о лошадях, а она все не приходила. Он все сильнее ревновал ее к Гордону. Спустившись, он принялся озираться по сторонам в поисках Даллас.
   Кристофер шел мимо бассейна к причалу, когда стройная фигура выскользнула из тени.
   — Чане. — Даллас вышла из темноты, чтобы украсить ночь.
   Его охватило волнение. Лунный свет посеребрил волосы Даллас и заставил засверкать ее глаза. Его гнев испарился.
   Наконец она подошла к нему, найдя подходящее место для уединенного разговора. Свет и тень подчеркивали изящные черты Даллас: гладкий лоб, высокие скулы и тонкий нос. Ее мягкий, розовый рот был чуть приоткрыт. Она покусывала губы, а потом облизывала укушенное место. Он сорвал с себя бутафорские очки, стремясь получше разглядеть ее.
   Зачем она так невероятно прекрасна? Она колебалась. Это должно было остановить его, но он, напротив, рванулся к ней и притянул ближе к себе. Их губы встретились. Разочек, подумал он, просто чтобы попробовать ее. Но на вкус она оказалась сладка, как сахар, тающий во рту. Попробовав один раз, он очутился в положении человека, погибающего от голода. И захотел снова поцеловать ее.
   — Нет! — воскликнула она, начав отбиваться. Он засунул руку под ее тонкую футболку, и она затрепетала, разрываясь между желанием и страхом.
   — Дорогая, ты пришла ко мне! — Он гладил ее округлые груди, и их соски твердели. Его реакция была такой же стремительной и полновесной.
   Он забыл обо всем, кроме нее. Все его существо пульсировало от желания. Его пальцы спустились ниже — к ее животу и бедрам. Мягкость ее голой кожи под его мозолистыми пальцами усыпляла его разум.
   Постепенно она успокоилась. И изогнулась перед ним, чтобы ему было удобней. Ее нога обвила его ногу. Она была гладкой и теплой, он — жарким и полным энергии. Кожа к коже, тело к телу, мужчина к женщине. Она обтекла его. Она была заколдованной, дикой, сладкой. Его руки сжимали ее, и он безмолвно уводил ее в тень.
   Затем его рот накрыл ее рот, и в нем заполыхал огонь. Кристофер запустил руки в ее волосы, оглаживая ее шею. За минувшие недели Даллас измучила его. Сначала оскорбляя его и отказываясь отдать ему Стефи, а затем доводя до исступления от неутоленного желания.
   Его губы становились все жарче, и он раздвигал ими ее губы. Его язык скользнул к ней в рот.
   — Ты прекрасна, — мычал он. — Ты сладкая. Я не ожидал такого.
   — Так же, как и я.
   — Мне не стоило приезжать.
   — Если бы только ты не приезжал… — Мягкий мучительный вздох сорвался с ее губ.
   — Жизнь стала бы совершенно иной, если бы исполнились все человеческие желания, — сурово сказал он, теребя ее золотые волосы. — Исчезли бы все проблемы. Я должен был приехать.
   Его наслаждение было так интенсивно, что она не могла помешать своему телу раствориться в его теле. Ее руки конвульсивно обхватили его шею, а рот обжигал огнем.
   Он знал страсть, но такую — никогда. Ее голод и лихорадочное безумие были не меньше, чем у него. Она спустила с привязи все его силы, всю его мужественность. В его жизни были другие женщины — она заставила его забыть их всех. Когда она высвободилась, они оба испытали боль. Ее голос дрожал:
   — Остановись. Пожалуйста… Ты должен… Он опустил руки, сжал их в кулаки. Глубоко вздохнул.
   — Все, что вы говорите, не правда, — шептала она. — Зачем я уступаю, хотя презираю вас?
   Его мрачный смех наполнил зловещую темноту ночи. Он пригладил свои волосы, спутанные ее руками.
   — Вы действительно думаете, что сможете одурачить меня? — вскричала она. — Будто бы я не знаю, что вам нужно!
   Он воззрился на нее в страхе. Неужели она догадалась, кто он?
   — Я лишь играла с вами сегодня, — промолвила она, — чтобы посмотреть, как далеко вы зайдете в своей грязной игре.
   — Вам следовало знать, что я дойду до конца.
   — Негодяй!
   — Мир уже установил данный факт, — согласился он. Но его руки снова сжались в кулаки.
   — Играть на любви детей — чтобы затащить меня в постель?!
   Она умолкла. Он взирал на нее в изумлении, раскрыв рот.
   — И это — все? Вы хотите сказать, что действительно не знаете…
   Ее лицо побелело от гнева. Он почувствовал слабость и облегчение одновременно: она еще не узнала его!
   — Ты не права, дорогая, — мягко закончил он.
   — Тогда что означает ваш поцелуй?
   — Приди ко мне — любой ночью, и я дам тебе урок биологии. Очень простой: ты хочешь меня и я хочу тебя.
   — Ты мошенник.
   — Забавнее спать с мошенником, чем со святым.
   — Этого никогда не будет.
   — Будет — и скорее, чем ты думаешь.
   — Нет!
   Его губы скривились в горькую, всезнающую улыбку.
   — Отстаньте от меня и моих детей! Его глаза метнули стрелы в ее глаза, но все же он промолчал. И лишь когда она отвернулась и спотыкаясь поспешила к дому, он поклялся ей низким, едва слышным голосом:
   — Не получится, леди.
   Даллас вбежала в ванную и заперлась там. Наполнила ванну горячей водой — чтобы дети не услышали ее рыданий и чтобы пар затуманил зеркало — тогда она не сможет увидеть свое лицо. Даллас рыдала от ненависти к себе.
   Годами она мучилась, стараясь искупить свой грех, ходила в церковь каждое — нет, почти каждое — воскресенье, заточила себя в университетском городке, встречалась только с надежными мужчинами, но по-прежнему оставалась распутной женщиной с опасными саморазрушающими порывами. Почему она не в силах измениться?
   С той минуты, когда Даллас по ошибке оказалась на яхте Чанса, она погибла, и знала это.
   О, как потрясающе красив он был! Он сразу почувствовал ее голод по его сильному загоревшему телу, голод, усиленный чудовищно долгими годами самобичевания и безбрачия. Полуголый, обернутый лишь полотенцем, с обнаженной грудью и мускулистыми плечами, он был грозным и мужественным гигантом. Его каштановые волосы слишком длинны и неаккуратны. Его карие глаза под темными бровями, его прямой, почти орлиный нос, высокие скулы и жесткие линии челюстей — все в нем изумительно симметрично.
   Чане прекрасен даже в этих нелепых интеллигентских очках, вовсе не подходящих ему. И он знает это. Вероятно, за всю свою жизнь он не прочел ни одной книги — не возникало надобности. Он такой земной и прямой! Даллас была лучшей студенткой на курсе.
   Он все вернул — страдания и боль сердца. Чане вторгся в жизнь их всех. Зачем он приехал? Почему не уезжает? Охотник, подстерегающий ее. Ей нужно побеспокоиться о детях и ресторане, а вместо этого ее поглотили мысли о Чансе.
   Спустя несколько часов она вползла в постель и тотчас уснула. Ей опять приснился тот же кошмар. Как всегда, она стояла в нереальном, белом больничном коридоре. Плакал ребенок, которого уносили прочь, а она бежала за ним. Но его плач все слабел и слабел. Потом наступило молчание, подобное смерти. Она проснулась. Ее сердце колотилось от ужаса.
   Кондиционер обдал ее ледяным воздухом. Она долго смотрела на свои голые руки, мерцающие в лунном свете. Горькая память вновь возвратила страшный сон. Она устало взъерошила свои волосы. Потом встала, надела халат и осторожно перешагнула через спящих детей.
   Почему она не может ничего забыть? Ведь они обещали ей, что она забудет. Даллас включила внизу свет, но привычный беспорядок в кухне напоминал тюрьму. Она снова выключила свет и шагнула в ночь.